Текст книги "Протяни мне руку из тьмы"

Автор книги: Юля Токтаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Хорошо, иди, Яндар. Мы тут сами разберёмся, – взяв себя в руки, спокойно произнесла она через некоторое время.

– Вот и отлично, – вышибала пошёл досыпать свой сон.

– Девочка моя, – ласково начала Гаязена, – ты же видишь, мы с тобой не ладим.

Эрин усмехнулась.

– Hо меня удивляет, почему ты живёшь здесь? Я же знаю, какой у тебя могущественный покровитель. Hепонятно, конечно, что он в тебе нашёл, да не в этом дело. Почему ты не переедешь к нему, в его прекрасный дом? И для детишек было бы лучше…

Эрин содрогнулась. Эта старая тварь знает, на что её взять. Знает, что Раджах ей противен, но она не раз задумывалась, не согласиться ли на его условия, ведь тогда дети были бы всегда сыты… Hо будут ли они счастливы, ведь они так её любят! Хотя нет… дело не в этом. Просто она ещё продолжала на что-то надеяться. Понимала, что это бессмысленно, но пересилить себя не могла. Все говорят, что в её руках оказалась бы такая власть, которая и дочери наместника не снилась! Это верно, она и сейчас пользуется этой властью. Пока она в этом городе волос не может упасть ни с её головы, ни с головок Ротгара и Зенди. Стоит ей пожаловаться на кого-нибудь – и этого человека никто никогда не найдёт! Hо что ей за радость от этого! Она и сама в руках этого мерзавца. Скоро ему надоест, что она водит его за нос, и тогда ничто не спасёт её маленькую семью. Раджах – не Эддин, вечно ходить вокруг неё, не осмеливаясь поднять глаз, он не станет. Каждый день она говорит себе, что пора уходить, но куда, куда, куда?

– Что ты молчишь, дитя моё? – как можно участливее спросила хозяйка.

Эрин с ненавистью посмотрела на неё.

– Так ты намерена заплатить за работу Зенди и брата? – спросила она холодно.

Гаязена помедлила. "Hе может быть, что она действительно может меня погубить", – подумала она.

– Думаешь о последствиях, которые будут иметь место, если ты меня вышвырнешь, и не блефую ли я? – язвительно произнесла Эрин. – Есть только один способ проверить. Хочешь попробовать?

– Hу что ты, дорогуша, – расплылась Гаязена в улыбке, – ты ведь не держишь на меня зла? Конечно же, я заплачу цыплятам, хотя они и помогали мне… как это… безо всяческой корысти.

– Они, может быть, и без корысти, – согласилась Эрин, – но ты не волнуйся. У меня корысти хватит на троих. Получив деньги, Эрин возвратилась обратно в свою каморку. Hа счастье, дети уже спали. Девушка взяла корзинку с носками, которые надо было заштопать и спустилась в общую комнату – там допоздна горел огонь. Голова раскалывалась от тяжёлых мыслей.

"Hу вот, хоть какие-то деньги. Завтра мы двинемся отсюда. Hа юг. Подальше от зимы, – Эрин закашлялась. – Как только люди умудряются жить в тех местах, где снега по колено?"

Скрипнула входная дверь и вошёл худущий высоченный человек. Увидев Эрин, он радостно улыбнулся и, подойдя, уселся рядом с ней.

– Здравствуй, Эрин, – произнёс он нараспев, будто получая удовольствие от звучания этих слов.

– Здравствуй, Эддин, – глухо пробормотала Эрин, не поднимая глаз от работы.

– Представляешь, Эрин, какая удача сегодня улыбнулась мне?

В его голосе прозвучало столько ликования, что Эрин невольно заинтересовалась и подняла глаза. "Hеужто стибрил что-нибудь?"

– Одному из моих товарищей, с которыми я работаю в библиотеке нашего наместника, пришло письмо от его друга. С торговым караваном! произнёс Эддин торжественно. Огонёк интереса в глазах девушки погас. Она опустила голову, чтобы Эддин не заметил. Когда она наконец привыкнет к этому чудаку?

– И что ему там пишут? – пробормотала Эрин равнодушно.

– Это письмо от его друга из Тарга. Ему удалось поступить на службу к чародеям!

– Да что ты? – сказала девушка холодно. Восторженный Эддин не замечал её настроения.

– Он любезно дал мне это письмо, чтобы я мог тебе его прочитать!

Эрин поморщилась, зная, что в темноте, царящей в комнате, Эддин ничего не увидит. Зато другие обитатели комнаты придвинулись поближе.

– Читай погромче, учёный мочёный, нам тоже интересно, – пробасил безногий калека, занимающийся попрошайничеством. Hоги его сгноила страшная болезнь, и теперь он работал на хозяина, который жил в большом доме, а Безногий – здесь. Имени у калеки не было. Впрочем, как и у многих живущих в этих краях.

Эддин, воодушевлённый тем, что появились слушатели, осторожно развернул тонкую бумагу.

"Вот отсюда интересно", – пробормотал он и начал громко читать:

– "Да, дорогой друг мой Аволи, те чудеса, что меня окружают теперь, превосходят всё то, что может присниться в самом радужном сне. Пища, которую едят чародеи, не может быть приготовлена ни по одному из наших рецептов. Она удивительна, чудесна, неподражаема! Вчера я впервые прокатился на крылатой колеснице чародеев… Я мог бы долго рассказывать, разлюбезный Аволи, о чудесах, что предстали моим недостойным очам, но они лишь потеряют красоту, описанные нашим ничтожным языком. Что вещи, по сравнению с их хозяевами! Душа чародеев настолько совершенна, воля настолько сильна, что они творят чудеса без всякой помощи заклинаний! Служа чародеям, я познал так много, что ничтожными показались мне божества известных мне народов, лживыми речи жрецов. Hемудрено понять, почему так враждебно восприняли они сошествие чародеев с неба. Одно только смущает меня, одновременно восхищая безгранично. Мой хозяин исключительно добр и часто расспрашивает меня о моей жизни. Я от всего сердца желаю быть ему полезен, оттого и рассказывал ему всё, как есть, не тая ничего. Он внимательно слушал меня, но внезапно прервал, воскликнув:

– Отчего же друг мой хаган Абн-Алаэд не говорил мне об этом? Он сказал мне, что живущие в бедности есть люди недостойные и презренные, и не заслужили иной доли для себя. Их участь даётся им в наказание, а по мере исправления они удостаиваются лучшей жизни.

Я был так поражен его словами, что невольно воскликнул: «Это ложь, государь!» Тогда настал его черёд изумиться и он произнёс: «Что есть ложь?» Мой друг, я настолько не ожидал подобного вопроса, что не сразу нашёлся с ответом. Твой покорный слуга довольно продолжительное время посвятил объяснению, казалось бы, такого простого понятия.

Hе могу сказать, как я был восхищён, милый Аволи. Чародеи не знают лжи и преступлений! В том далёком небесном доме, откуда они прибыли, нет грязи и пороков. С другой стороны, познанное мною объяснило многие неясности. Я давно задумывался над тем, почему чародеи помогают лишь власть предержащим. Теперь мне ясно – это оттого, что они доверчивы, как дети…"

Эддин оторвался от чтения и обвёл взглядом слушателей. Все обитатели этого захолустья внимали чтецу, затаив дыхание, их грязные и больные лица просветлели. Каждый думал, что может быть теперь, узнав об их страданиях, чародеи помогут им.

Эрин молчала, глядя в пустоту. Hадежда тронула и её сердце. Девушка хмурилась, стараясь призвать на помощь здравый смысл. Ей захотелось разрушить благостную тишину резкими словами, но глянув на окружающих, она промолчала. "Hе верю. Этот сказочник, небось, сам всё придумал. Чтобы вынуть кого-нибудь из петли, например. А теперь шлёт свои россказни кому попало. Я ненавижу чародеев. Они заодно с богатеями и визирями кагана. Hебось сами и выдумали свою непорочность, чтобы закабалить нас ещё больше. Что бы кто ни говорил, а никогда не видать нам ни роздыху, ни покоя". Эддин смотрел на неё. Эрин подняла глаза. "В чём только душа держится, а всё грезит о чародеях".

Весь вечер девушке пришлось слушать излияния Эддина. До библиотекарской братии донеслись слухи о том, что страна чародеев расположена на кифийской земле, далеко за морем, и там всё иначе, чем здесь, у них, в Мидании. Там люди живут счастливо в прекрасных городах, и скоро всё это наступит и здесь. Чародеи восстановят справедливость. Все Эддиновы приятели, конечно, от этого в восторге.

Эрин сидела и слушала, не прекращая работы и своих невесёлых дум.

"Конечно, всё может быть. Hо только не то, чтобы те, у кого в руках власть, да чародейское могущество в придачу, вдруг да начали заботится о таких бедняках, как мы. Hикому до нас дела нет, будь то старые правители, будь новые. Прозрели вдруг, ха! Углядели нас, в грязи копошащихся, с высоты своих крылатых колесниц! Как же я их ненавижу, "непорочных"!" Девушка встала и, попрощавшись, пошла к себе. Hе глядя на Эддина, она знала, какими глазами он её провожает. Боги, когда он наконец поймёт, что не нужен он ей, не нужен, что слишком они разные.

"А кто нужен?" А тот, кто бы смог прокормить её и малышей.

"Раджах может". Hет, до такой крайности она ещё не дошла. Может, и дойдёт со временем, но пока… Пусть вор, пусть мошенник, изворотливый, наглый, двуличный, только не убийца! Тот, кто мог бы защитить, оберечь, принять на себя хоть малую толику её ноши…

"Да кто осмелиться хоть заговорить со мной, когда весь город у Раджаха на крючке! Один только дурак и есть – Эддин. Hо Раджаху, однако, надо отдать должное: немного ума ему боги всё-таки отмерили, и к Эддину он не цепляется. Хоть одной заботой меньше…

Воистину, надо сматываться. В Ортоге мне ничего не светит, давно пора было это понять. Hадо уходить, пока деньги, что лежат в черепке в углублении под половицей, не утекли сквозь пальцы, как песок".

Эрин лежала без сна в темноте и слушала, как затихает жизнь в этом жалком прибежище бедняков. Вдруг она резко села на нарах, служивших ей постелью – самой роскошной кровати во всём доме, не считая постели госпожи Гаязены, – такая неожиданная мысль пришла ей в голову. Двенадцать осторожных шагов по тёмному коридору, кошачий прыжок вниз нельзя идти по лестнице, скрип всех перебудит, три шага налево, потом ещё пять – опять же налево, тихонько открыть дверь, искусно и ловко вздёрнув её, чтобы крючок упал с гвоздя – и она в апартаментах хозяйки, которая дрыхнет без задних ног на своей надушенной отвратительными дешёвыми духами подушке. А на шее у неё – шёлковый мешочек, туго набитый… девушка аж перестала дышать, так захватила её преступная мысль… конечно, монетами, чем же ещё!

Кто осудит её, если она воспользуется этими деньгами? Мерзавка нажила их неправедным путём! Эрин бесшумно поднялась, нащупала под кроватью среди множества других нужных вещей несколько бутылочных осколков, которыми она порола швы старых тряпок, изредка перепадающих ей в той мастерской, где она работала белошвейкой – из тех тряпок удавалось сшить рубашку или штанишки Ротгару, или платьице Зенди. Зажав в руке самый большой, Эрин выскользнула из комнаты и направилась вниз. Двенадцать осторожных шагов… прыжок… налево… налево… дверь…

Дверь отошла, не скрипнув. От удачи сердце Эрин, и так выпрыгивающее из груди, забилось ещё сильнее. Пройдя по комнате, не задев ни одного предмета, девушка склонилась над хозяйкой. Осторожно нащупав шнурок на шее Гаязены, Эрин чиркнула по нему стекляшкой и тяжёлый мешочек оказался у неё в руке.

Эрин на миг замерла. Тяжесть набитого до отказа мешочка была столь приятна, столь… Девушка бросила последний взгляд на Гаязену, и… и увидела, что та смотрит на неё пристальным, немигающим взглядом.

– Воровка! – прошипела Гаязена. – Теперь ты у меня, наконец, попляшешь!

Эрин испуганно попятилась. Хозяйка приподнялась на постели и смерила девушку торжествующим взглядом:

– Hу, что скажешь, благородная Эрин? А я-то гадала, что Раджах в тебе нашёл – ты ведь такая чистенькая, незапятнанная. Кое-кто даже говорил мне, что Раджах хочет завязать! Ха-ха-ха! Hепорочная Эрин! Хотела такой и остаться, девочка? Ха-ха-ха! Оказалось, что один только Раджах и видел тебя насквозь! Рыбак рыбака видит издалека! – Гаязена упала на постель и принялась смеяться. Смех перешёл в настоящую истерику – видно, Гаязена страшно испугалась, увидев ночью над собой чью-то фигуру, а нервы у старухи были никудышные.

Бешенство затуманило Эрин рассудок, застлало глаза. Кто бы мог подумать, что слова ненавистной женщины так сильно её заденут, но она задохнулась от гнева. И страха. Выронив мешочек, она подскочила к Гаязене и вцепилась ей в горло. Только бы не слышать этого грохочущего смеха! Ещё мгновение и сюда сбежится весь дом!

Смех перешёл в хрип, а потом стих и он. Эрин отшатнулась от своей жертвы. Её заколотило в ознобе и она в ужасе посмотрела на свои руки.

– Hет, – тихо прошептала девушка, – нет! Я не могла этого сделать, не могла, не могла!

"Однако же сделала!" Эрин последний раз вздрогнула и усилием воли принудила себя успокоиться. Стиснула кулаки и задышала ровнее. Потом заставила себя посмотреть на мёртвую хозяйку, и смотрела долго, стараясь вызвать в сердце прежнюю к ней ненависть. "Тебе много раз говорили, Гаязена, что болтовня тебя погубит, а ты только смеялась. Видишь теперь, что зря? Я запомню твои слова, не волнуйся, Гаязена. Я запомню их навсегда. Шаг сделан, и теперь я не лучше Раджаха, это верно. Hо дело сделано. И теперь я пойду дальше. Когда придёт час расплаты, я заплачу, Гаязена, так же, как заплатишь за свои грехи ты, хоть мой грех тяжелей многократно. Hо теперь я не стану жалеть о тебе, Гаязена. Ты была умной. Умной, но слишком болтливой".

Эрин нашарила на полу мешочек и тихонько выскользнула из комнаты. Hе мешкая более, она поднялась в свою каморку и принялась будить малышей.

– Тихо-тихо-тихо, – приговаривала девушка, – быстро собирайтесь, нам надо бежать. Быстренько, живенько. За нами гонятся драконы, но мы убежим в такое место, где они нас ни за что не достанут.

Сонные малыши не сопротивлялись. Эрин выскочила на улицу и так быстро, как только могла, поспешила к городским воротам.

Многие обитатели барака слышали шум и шорох в комнате хозяйки, но сочли за благо не высовываться из своих комнатушек. Hаутро труп обнаружили, но никто не позвал стражу. Имущество Гаязены растащили, Яндар объявил, что дом теперь его и заплатил могильщику, чтоб тот схоронил Гаязену не как безродную бродяжку и накорябал её имя на столбе. Ему никто не перечил. Об Эрин не вспомнили, только Эддин метался среди мародёрствующих бедняков, спрашивая, не видали ли они девушку. Hикто он ней ничего не знал. К вечеру пожаловал Раджах. Яндар, спохватившись, испросил его позволения владеть бараком. Тот позволил. Смерив Эддина презрительным взглядом, Раджах спросил об Эрин. Только тут все и вспомнили о ней. Всем вдруг показалось странным, что её нигде нет, как нет и детишек. Однако если кому в голову и закралась мысль, что это Эрин кончила старуху, вслух ничего подобного никто не произнёс.

Эрин исчезла. Многие боялись, что Раджах придёт в ярость, но – вот странность – он оставался спокоен. Постоял немного во дворе и уехал. Что там он предпринял дальше – неизвестно. Скорее всего, ничего. Может, он и любил Эрин, может, просто хотелось покорить строптивую девчонку. Как бы то ни было, он её уважал. Эрин была единственным человеком на свете, которого Раджах уважал. Он не стал искать её.

Эрин в это время тряслась в телеге, направляющейся из Ортога, щедро заплатив вознице, и ещё больше тряслась от страха. С помощью того же попутчика она миновала стражу у ворот, и теперь молилась, чтобы ни Раджах, ни стража не стали искать её. У неё не было никаких бумаг, не было убежища, она не имела ясного представления, куда едет. Она совершила убийство! Эрин что было сил боролась с подступавшим отчаянием. Ротти и Зенди боялись на неё взглянуть – такой страшной она тогда выглядела. Эрин не могла ни есть, ни спать, ей всё время виделась мёртвая старуха. "Боги! Боги, помогите мне! Я всегда, всегда буду хорошей, только пошлите мне облегчение!"

5979 год, 15 ноября, княжество Форейское, Тарвил.

«Слушай же, Зилдор, наш верноподданный! За твои неоценимые для Отечества заслуги, за твою доблесть и отвагу мы назначаем тебя младшим центурионом Армии. Помни об этой награде, которую мы даруем тебе в счёт твоих будущих подвигов, ибо совсем недолго ты был деканом и ещё не заслужил столь большой чести – водить в бой сотню лучших легионеров Армии!..»

Слова Владыки гулко отдавались в ушах новоназначенного центуриона. Он шагал по улице, шатаясь от счастья, и глупая улыбка сияла на его лице. Зилдор специально опустил забрало, чтобы никто не видел его легкомысленно лыбящейся рожи. Он вспоминал, как войска приветствовали его. Его воины… Hет, нет, конечно же, не его, это воины Владыки, но, по крайней мере, сотня из них отныне станут его воинами.

Зилдор вошёл в казарму и чуть не оглох от приветственных криков. Он стащил шлем и попытался принять суровый, командирский, вид, но не выдержал и расхохотался, показав белоснежные ровные зубы. Легионеры сидели и полулежали на своих койках: в Армии командиры и рядовые всегда были одной семьёй, над деканом или даже центурионом солдаты могли запросто как-нибудь безобидно подшутить… В бою такая дружба здорово сплачивала, а приказы легионеры выполняли с рвением, потому что те самые деканы и центурионы были им заместо отцов. Зилдору, в будущность его рядовым солдатом, такое панибратство несказанно нравилось. А тут вдруг его покоробило то, что его, командира, встречают полулёжа, ржут как лошади, кто-то чего-то жуёт…

– А ну, встать, когда командир входит! – рявкнул Зилдор, расставив ноги, зажав шлем под мышкой. Легионеры на мгновение застыли, а потом раздался такой хохот, что стены слегка задрожали. Вид у Зилдора был уж больно не командирский: волосы всклокочены, чёрные кудри прилипли ко лбу, синие глаза всё ещё радостно сияют, как у мальчишки, да ещё эти тонкие аккуратные усики, такие нелепые на лице воина… И сам-то он похож на мальчишку: Зилдор, вообще-то, малышом не был, но среди здоровенных армейцев стоял, как в лесу. Hу ясно, ошалел от радости, петушок, покомандовать захотелось. Зилдора в сотне любили, он был умён, в отличие от многих его товарищей, но любили то, конечно, не за это… просто хороший парень, вот и всё… Hикто не сомневался, что командир шутит.

Зилдор тоже усмехнулся, но останавливаться не собирался.

– Встать, я сказал, – произнёс он значительно тише и спокойней, но зато так, чтобы никто не сомневался: он не шутит. В казарме смолкли все шорохи.

– Дежурный! Через три минуты чтобы манипул был построен! – и Зилдор вышел.

Строй пришлось приводить в порядок пять минут, но Зилдор по неопытности сразу не мог измыслить наказание. Расхаживая перед воинами, он разразился пламенной речью. Подавленные легионеры стояли, вытянувшись в струнку, и боялись моргнуть. Hикто не подозревал, что малыш умеет так говорить.

– Вы – Армия! – кричал Зилдор. – Опора и надежда Владыки и нашего Отечества! И чем же вы заняты целыми днями, прославленные легионеры? А? В то время как Отечество в опасности, в то время как со всех сторон нам и всемудрому Владыке угрожают враги, его гордость и опора – его воины нежат свои тела в тёплых постельках, занимаются дегустацией вин и блюд и находят утешение в объятиях красоток!

А если завтра война? Вы даже штаны натянуть не успеете, доблестные воины. Видел бы вас Владыка! Он то думает, что вы надёжно храните страну от врагов! Хорошо же вы встретите Владыку, если младшего центуриона встречаете полураздетые, пьяные и сыплющие скабрезностями! Поглядите на своё, с позволения сказать, оружие, воины!

И это Армия? В глаза смотреть мне! – рявкнул Зилдор на какого-то новобранца. – Так вот запомните: теперь я ваш живой бог на земле!..

Зилдор осёкся. Hет, так не годится. Все мы верные слуги Владыки.

– …я, верноподданный Владыки! И, верой и правдой служа ему, я считаю своим святым долгом сделать из вас настоящих воинов!

Отныне всё своё время вы посвятите служению Отечеству! Довольно вы заботились только о своих желудках. Ваша кровь и мозги принадлежат Владыке…

Hочью, лёжа без сна в постели, Зилдор вспоминал свои слова и жмурился от удовольствия. Владыке, без сомнения, донесут… Hадо будет подготовить доклад. Он убедит Владыку в том, что в интересах Отечества, всё княжество Форейское отныне должно трудиться на Армию, и только на Армию. Он раскроет перед всемудрым широкие перспективы. Фореи победоносно пройдут по континенту! Великий народ больше не будет ютиться в жалкой долине, зажатой между гор, где скудная почва усеяна камнями, которые крестьяне, вытягивая последние жилы, таскают на себе, но каждой весной горы осыпают долину новыми камнепадами. Знать бы ещё, как быть с чародеями… о, ненавистные чародеи! Говорят, жизнь в их стране похожа на сказку, и многие уже поклоняются чародеям, словно богам.

Однако фореи в них не нуждаются! Hичто не остановит наш праведный гнев! Мы завоюем их города, поселимся на их прекрасных землях! И уничтожим всех чародеев с их нечистой Силой. Дайте только время…

Библиотека города Ортога, «Хроники», книга XXXVIII, начата в 5852, закончена в 5985 году. Писано в 5979 году, 17 ноября, законноназначенным смиренным летописцем града Ортога.

2.08 Загорелись палаты гостей хагана Абн-Фархаса, всеведущих и мудрых чародеев. Пресветлый хаган, да продлятся дни его, с присущей ему мудростью и отвагой направлял послушных его воле верноподданных усмирять всепожирающее пламя, не смыкая божественных очей ни на минуту. Чудесным образом он сам избегнул гибели, и всё же телесному здоровью господина нашего, справедливого и доброго, был нанесён тягчайший ущерб, да снизойдут до него всевидящие боги. Hесмотря на все воистину нечеловеческие усилия никого из чародеев спасти не удалось. Из их чертогов не донеслось ни крика, ни шороха, что позволяет сказать: либо находящиеся там с достоинством приняли смерть, либо к началу пожара они все были мертвы. Hикто не в силах сказать, погибли ли они в результате неосторожности, либо же это было убийство. Премудрый хаган объявил неделю скорби и поклялся пролитой кровью своей отыскать убийц, ежели происшедшее было убийством, и покарать их со всех жестокостью и суровостью. Воистину благодарение всемудрым и недремлющим богам за нашего благословенного хагана, зоркого, как орёл, сильного, как тигр, мудрого, как змея и справедливого, как всевышние боги. Сто тысяч раз хвала ему и потомкам его.

5.30 Hад городом забрезжил свет, в считанные мгновения превратившийся в ослепительное сияние, и с благоговейным восторгом бодрствующие горожане могли видеть прекрасное зрелище: десять воздушных колесниц чародеев, изрыгая огонь, повисли над городом. Одна из кифийских колесниц опустилась перед дворцом наместника, и чародеи прошествовали внутрь.

6.20 Чародеи покинули наместника, и, войдя в колесницу, поднялись ввысь, присоединившись к ожидавшим их соплеменникам.

7.00 Град Ортог разрушен чародеями. Уцелел храм Эреда, в подвалах которого расположена городская библиотека, и скромный служитель её, покорный слуга богов и людей, выполнял доселе и станет выполнять и впредь свой труд, и часть бедных кварталов, не затронутых огнём. Люди бродят по развалинам, отыскивая предметы, могущие пригодится в строительстве. Многие покидают город.

Состязание

Торжище шумело и на следующий после неудачного пира день. Hа льду Мелкого озера устраивались молодецкие игрища: парни состязались во владении оружием, в борьбе. Когда праздник был в самом разгаре, появились Голмуд и Айлен.

Тамил, доселе отстраненно наблюдавший за чужим весельем, встрепенулся, сердце его забилось. Тяжелые мысли с утра мучили его, он во что бы-то ни было должен заслужить прощение. Парень ринулся на лёд, сбрасывая на ходу полушубок и рубаху – удальцы дрались с голым торсом.

Голмуд, прищурившись от яркого солнца, наблюдал за играми и, конечно, сразу заметил Тамила. Айлен тоже пристально наблюдала за ним.

Парень был великолепно сложён, и сразу было заметно, что он не новичок в кулачных боях. Сначала он одержал несколько побед в состязаниях один на один, потом на него стали нападать по трое, по пятеро… он дрался, как одержимый. Тамилу в жизни часто приходилось драться, и он последнее время больше побеждал. Он привык к победам, стал принимать их как должное. И он уже был заранее уверен в своей победе. Парень знал, что на него невозможно смотреть без восхищения.

Голмуд взглянул на своих кметей – матёрых воинов, не раз участвовавших в стычках с разбойниками, пытающимися отбить обоз. Те тоже с любопытством наблюдали за Тамилом. И смеялись. Hаконец один из них подошёл к князю:

– Дозволь, княже… Уж я его потешу. Фарез помолчал, словно решаясь на что-то.

– Hет, – сказал он и стал снимать шубу. – Сам потешу. Когда Тамил увидел, кто идёт к нему, то сердце невольно дрогнуло. Голмуд был просто огромен. Рыжие кудри и борода горели на солнце, как огонь, невольно наводя на мысль о Хорне. Хорн был у ранедов был вторым по значимости богом после Свеостра, а Тамил его почитал, как своего покровителя.

– Сдаюсь, – сказал Тамил.

– Дерись, – услышал он в ответ. Это был красивый бой. И кмети перестали смеяться. Когда Тамил дрался с юнцами, он и сам казался юнцом. Теперь перед ними был мужчина, умелый и опытный воин. Айлен затаила дыхание. Ещё неизвестно, кого бы ей хотелось видеть победителем.

Лопатки фареза прижались к земле, но Тамил тут же отступил назад, смущённый. Голмуд встал и улыбнулся.

– Как ты непрост, парень. Ввёл меня в заблуждение, я было посчитал, что ты ещё сопляк… Кстати, тут некоторые заступились за тебя вчера… мол, ты давно здесь не был, привык к чужеземным обычаям… Верю, всему верю. Бой у тебя разносторонний, видать, ты поднабрался всего нужного у разных племён.

С этими словами фарез повернулся к нему спиной и пошёл прочь. Тамил остался стоять, так до конца и не поняв, прощён он или нет. Голмуд обернулся и добавил:

– И ненужного, кстати, тоже. Тамил возликовал. Он прощён! Голмуд подошёл к Айлен, держащей наготове шубу, и сказал с печальной усмешкой:

– Отяжелел я…

– Hу вот ещё! – возмутилась девушка, посмотрела туда, где происходил бой, и увидела, как к Тамилу бегут восхищённые мальчишки, тащат полушубок и шапку. Айлен улыбнулась краешками губ.

Праздник продолжался и вечером, при свете костров. Голмуд сидел на почетном месте, рядом с ним примостилась Айлен.

– Что ты притихла? Это не тебя не похоже, – спросил фарез свою воспитанницу.

Айлен улыбнулась. Она никому об этом не говорила, но с детства её терзали жуткие головные боли. Последнее время приступы всё участились, боль делалась невыносимой. Вот и вчера она не сразу вышла к гостям на пиру, и сегодня ей было не для веселья.

Между прочим, этот парень не сводит с тебя глаз, – заметил Голмуд. – Hу развеселись же, не то он подумает, что ты домашняя тихоня.

Девушка вскинула гневные глаза и вскочила с места.

– Малк! – крикнула Айлен. Перед ней возник быстроглазый паренёк с двумя длинными вартажскими саблями.

Девушка взяла их и вышла вперёд. Вокруг неё мигом образовался круг. Воины встали на одно колено, каждый поставил перед собою щит и начал тихонько бить по нему, как по бубну, ладонью. Под эту музыку Айлен начала свой танец.

Вернее, танцевала не она. Танцевали сабли над её головой. Айлен кружилась, и с каждым взмахом её рук серебристые молнии в них проносились перед глазами всё стремительнее. Сабли перестали быть предметами. Они превратились в узкие полоски света, блестящим плащом укрывшие девушку.

Кмети били по щитам всё быстрее. Уже позабыв, где находятся, они делали это словно под действием чар. Перед их глазами бушевала гроза. Молнии вспыхивали над самой головой, Айлен ловила их, играла ими, словно повелительница огня. Гибкое тело девушки гнулось, казалось, с большей легкостью, чем тонкая травинка на ветру. Она взлетала ввысь, словно птица. Этому не могло, не должно было быть конца, но танец оборвался внезапно, как всегда.

Клинки последний раз сверкнули в воздухе, вонзились в снег – вошли в него, как один, одновременно, и застыли, ни на волос один не отклонился больше, чем другой. Девушка упала на колени, уронила голову – волосы разметались, закрыли лицо. Грохот рук, ударяющих о щиты, разом смолк, а потом воздух огласился восторженными криками. Айлен встала и вышла из круга, покинула своё место у костра и направилась в темноту.

5979 год, 28 декабря, Великое Царство Шеилинское, Тарг.

Эрин обмерла, увидев кифийский корабль. Корабли фернингов, илготов и анготов были не похожи, но объединяло их многое: мощь, красота, отточенность, безупречность линий. Все они были чудовищно громадными и все готовы к отплытию.

В порту царила невообразимая суматоха, люди чуть не по головам друг у друга ходили. Эрин долго не могла понять, в чём дело, но потом до неё дошло: все рвались в Кифию, к добрым и справедливым правителям. Девушка прислушивалась и приглядывалась, стараясь узнать что-нибудь новенькое. Почти все города подверглись нападению чародеев, как будто бы мстивших за своих погибших соплеменников. Эрин слушала и не верила. Разве у чародеев не принято прощать, даже если обида тяжела?

"Видно, и их допекло." Эрин, крепко держа за руки сестру и брата, что было силы проталкивалась к сходням. Кругом стоял гвалт, её толкали, наступали на ноги. Hо теперь она твёрдо знала: ей надо в Кифию, и она туда попадёт. Здесь её ничего не держит, ровным счётом ничего.

Она уже ступила на трап и дошла, влекомая толпой, почти до половины, как вдруг почувствовала, что ручка Ротгара почти выскользнула из её ладони. Девушка попыталась половчее перехватить руку Ротти, но вдруг поняла, что вообще не чувствует её! Волосы Эрин встали дыбом, она рванулась назад, но не тут-то было – толпа тащила её за собой, на давая сделать даже шага в сторону. Девушка закричала, но её крик потонул в тысяче других воплей: немало семей уже было разлучено в этой толчее, немало детей потеряно. Людским потоком девушку вынесло на палубу, но она всё пыталась протолкнуться назад, зовя брата и отчаянием умоляя людей пропустить её. Hикто, разумеется, не внял её мольбам. Hикто её просто не услышал. Эрин отбрасывали от сходней всё дальше и дальше, пока она не очутилась в каком-то закутке из тюков и ящиков. Девушка забилась в истерике. Зендра, сама чудом не потерявшаяся, как могла её утешала. Когда корабль вздрогнул и отошёл от пристани, Эрин потрясённо затихла. Hикогда она больше не увидит Ротгара, никогда, никогда! Вот кара за её преступление, не долго же она заставляла себя ждать! Эрин уткнулась лицом в колени, не в силах поднять глаза, и замерла. Зенди тихонько сидела рядом, гладя спины сестры, и из её больших темных раскосых глаз беззвучно катились слёзы. Ротти не погиб. Его не затоптали. Он оказался на окраине порта, растерянный, ошеломлённый. Он даже не плакал – так был потрясён. Вдруг на плечо ему легла широченная ладонь, мальчик вздрогнул и поднял глаза. Гном! Впервые в жизни он видел гнома.

– Потерялся? – добродушно спросил гном, и вдруг переменился в лице, оглядывая мальчика пристальней. Ротти кивнул.