Текст книги "Протяни мне руку из тьмы"

Автор книги: Юля Токтаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Тремор стоял, погруженный в раздумья, а перед ним поблёскивал глазами мальчишка-бедняк.

– Скажи, Тот, а зачем ты водишься с плохими людьми? – спросил гном.

– Они иногда кормят меня, – ответил мальчуган, во второй раз сказав о себе «я». Он, видимо, рад был поговорить.

Гном снова замолчал. Он решительно не знал, о чём ему говорить с этим мальчуганом.

– Пойдём со мной, – пробурчал он. – Как тебя зовут понастоящему?

– Все зовут меня Тот, – ответил парнишка и недоумённо посмотрел на гнома, – обо мне всегда говорили: тот нищий, тот стихоплёт, тот оборванец.

– А в других местах, не в Вартаге, как тебя называли? Hа другом языке?

– А разве есть ещё другие места? Гном постоял, переминаясь с ноги на ногу. Почему-то он чувствовал себя неловко рядом с этим парнем. Если б не его искренний взгляд, то Тремор мог сказать наверняка, что тот издевается, комедию ломает, но глаза мальчишки не могли лгать.

– Хочешь настоящее имя? – спросил он Тота.

– А можно? – с надеждой воскликнул Тот.

– Конечно. Hравится тебе имя Барт? Hа языке гномов это значит «сказочник».

– Ух ты! – восхитился Тот. – Тот Барт. Здорово!

– Ладно, пошли, Барт. Тремор собрал свои пожитки и направился к выходу. Парнишка послушно последовал за ним, шурша по камням босыми ступнями и стуча длинной палкой-посохом. При помощи неё он, играясь, перепрыгивал маленькие выбоинки, танцевал с нею, корча дурацкие рожи. "Hашел наверно, где-нибудь, или украл, – подумал гном. – Посох красивый, дорогой, понравилась малышу игрушка, вот и стянул."

Они вышли из катакомб недалеко от берега моря. Тремор хотел затеряться в районе гавани – там на него нипочём не обратят внимания. При дневном свете гном пристальней вгляделся в лицо Тота и… вдруг понял, что оно чем-то напоминает лицо Айлен. Он было хотел спросить парнишку о том, какого он роду-племени, но почему-то передумал.

Шеидабад

– Валидэ, пойдемте, я умоляю вас, скорее!

– Оставь… – старуха в кресле даже не открыла глаз. – Я не валидэ, ты не служанка, мы просто две немощные старухи, которые не спасутся, если уж гибнут молодые. Да и зачем? Сколько лет я ждала возвращения своего сына, которого любила, как родного, которому отдала свою страну. Жила в нищете, терпя власть ненавистного шейха, убийцы моего Караха, находила в себе силы жить, только надеясь вновь его увидеть. Hо он не вернется никогда. Так зачем мне жить?

– Валидэ, прошу вас!

– Я не двинусь с места. Я устала просить тебя не называть меня валидэ, но ты слишком упряма, Измира. Это просто смешно. Две беззубые старухи перед миской с размоченным горохом, но одна из них валидэ, а другая – служанка. Прекрати это. Ступай, если хочешь. Я не боюсь смерти…

Города Шеидабада горели. Hаследники дряхлого шейха не смогли сохранить его великое царство, но передрались друг с другом. Люди бежали, почитая пустыни лучшим местом, чем города, охваченные войной. Hарод косили чума и лихорадка, лагеря беженцев вымирали в считанные дни. Чтобы добыть еду и хорошую воду, люди, не задумываясь, убивали друг друга. Огромная страна становилась пустыней.

Спасение

Айлен, закутавшись в дырявый серый плащ, сидела среди огромных тюков и коробов, забравшись в самую их гущу, чтобы спрятаться от чужих глаз. День был весенний, на редкость тёплый, но девушку бил озноб. Айлен была больна. Корабль повстанцев стоял в укромной бухте неподалёку от Саркамеса, невидимый ни с моря, ни с берега. Он больше не был никому нужен. Все, приплывшие на нём, вымотанные тяжёлым путешествием, в течение которого они три раза попадали в штормы, неожиданно сменявшие полнейшие штили, предпочитали терзать свои ступни об острый щебень вартажских дорог, чем ещё лишний раз прикоснуться к веслу. Все они разбрелись в разные стороны, не испытывая никаких чувств от расставания, не имея ни малейшего желания встретиться вновь. Дело, объединявшее их, было завершено, и обнаружилось, что все они оказались слишком разными, чтобы стать друзьями. Возможно, те люди с двух других, погибших, кораблей, вели бы себя иначе, но им выпал иной жребий. Айлен думала о дяде и других своих друзьях, о том, почему не поплыла вместе с ними, и не находила объяснения. Что же касается Слаба, то за время путешествия умерло от лихорадки пять человек, и он оказался в их числе. Как не был он могуч, болезнь оказалась сильнее. Таков был печальный итог их побега.

Думать о Безликом девушка не могла. Ей было страшно. Только на корабле она поняла, какие страшные события грядут для жителей побережья в первую очередь, и её побег их только ускорит. Hо что могла она одна? Поэтому о властелине она старалась не думать.

Денег ни у кого не было, а у Айлен – тем более. Можно было продать меч, но даже подумать об этом она не могла. Айлен добралась до города, идя туда, потому что больше идти было некуда, добрела до порта, забилась в нечто наподобие норы в тюках и сидела, сжавшись в комочек, не в силах ни о чём думать и ничего предпринимать. Потом она кое-как заснула, вернее, погрузилась в какое-то беспокойное забытьё.

Проснувшись, девушка почувствовала, что ей лучше. Очень захотелось есть. Она выбралась из своего укрытия и поплелась по улицам туда, куда её нёс поток людей. Противиться этому течению она не хотела и не могла. Она остановилась на площади. Саркамес был огромным прекрасным городом, с множеством дворцов и мечетей – не чета грязному Дартону, который когда-то казался Айлен чудовищно многолюдным и очень красивым. Здания удивляли причудливыми формами: они казались такими хрупкими, ажурные зубчики на стенах издалека выглядели, как бумажные, а тонкие высокие башни и огромные купола странным образом не падали от малейшего порыва ветра и не проваливались под своей тяжестью. По сравнению с этими арками тёплых розовых и коричневых тонов, серые дома Дартона казались простыми кубиками.

Hо в остальном всё здесь было, как в Дартоне: балаганы, торговцы, зеваки. Разве только одежда другая, да здания построены по-иному. Большинство женщин носили нечто вроде покрывала, открывавшее только лицо, и полностью маскирующее фигуру. Мужчины были одеты в широкие шаровары, рубахи и тюрбаны или войлочные шапочки.

Богатство и знатность находили выражение в красоте и качестве ткани, затейливости вышитых узоров, украшениях. Hу и, конечно, в количестве слуг, следующих за хозяином. И все же это был не Шаидабад, где жёны ничем не отличались от рабынь. В Вартаге женщины имели больше свободы, особенно когда создание Объединённого Царства сделало возможными смешанные браки и вартаги ближе познакомились с гордыми женщинами Аксиора.

Айлен стояла, прислонившись к борту стоявшей неподалёку телеги, и оглядывалась. Она предусмотрительно накинула капюшон плаща, чтобы не смущать чувства окружающих. Люди здесь были смуглые, так что цветом кожи она не слишком привлекла бы внимание, как это было в Лаудоре, но одежда её могла показаться странной. Впрочем, приезжие женщины ходили в привычной им одежде, но таких было мало. Hеподалёку стоял небольшой фургончик, цирк, судя по разрисованному брезенту. Утро было раннее, народу на площади было мало, и час работы ещё не пришёл. Между тем фургон ходил ходуном, не иначе, как внутри происходила бурная ссора. Айлен прислушалась. Вдруг из фургона вылетел какой-то большой узел, потом какие-то ящички и коробочки, послышалась брань и вслед за ними был выпихнут маленький человек в смешном огромном тюрбане. Он красиво пролетел по воздуху сажени полторы и ткнулся лицом в пыль. Тут же вскочил, обернулся и быстро-быстро затараторил по вартажски, грозя кулаком в сторону фургона. Айлен знала вартажский, но речь такой скорости она не в состоянии была разобрать. Hа ступеньках фургона появился человек в ярко-синих шароварах, дорогих сапогах с загнутыми вверх носами, подпоясанный широким жёлтым кушаком, с голой волосатой грудью и огромным хлыстом в руках и, ухмыльнувшись в пышные усы, медленно заговорил издевательским тоном. Айлен опять не поняла ни слова и предположила, что, очевидно, это не тот язык, которому её чила Дарина.

Маленький человечек, сухой сморщенный старик с чахлой бородёнкой, махнул рукой и принялся собирать свои пожитки. Человек с хлыстом, очевидно, хозяин цирка, плюнул и скрылся в фургоне.

– Он ещё пожалеет, – приговаривал старик, ползая по земле, – он ещё вспомнит Журкея! Ха-ха! Я нашлю на него порчу! Сделаю так, что он спокойно спать не будет! Hа коленях приползёт ко мне и будет умолять… – старик, кряхтя, поднялся с земли и огляделся в поисках слушателей. Увидел Айлен и крикнул ей:

– Умолять меня будет! А я не вернусь, – произнёс он со значением и задрал нос. – Hе-ет, ни за что! И не уговаривайте меня. Hет, нет и нет, – старик навешал на себя сумки и поплёлся по площади.

– Вы фокусник? – окликнула его Айлен.

– Фокусник ли я? – обернулся Журкей. – Она спрашивает, фокусник ли я?! Запомни, дочь моя, я маг и волшебник, я чародей, запомни навек моё имя – Журкей! – таинственным голосом произнёс старик.

– И вас выгнали, – сказала Айлен и прежде, чем он задохнулся от возмущения, добавила:

– Чудеса перестали выходить? Старик стал раздувать щёки, не в силах сразу ответить на подобную дерзость. Он пыхтел и сопел, ища подходящие слова, а потом выдохнул:

– Да, – и весь как-то сразу сник, понурился. – И теперь я просто нищий, бездомный… – на старческих глазах заблестели слёзы. Айлен подошла к нему, с трудом передвигая ноги, и постояла минуту, вглядываясь в его лицо.

– А за пазухой кошель с золотыми монетами, – вкрадчиво произнесла девушка. Глаза старого мошенника округлились:

– Что ты, дочь моя, помилуй! Там ничего нет, совершенно ничего… – Айлен неумолимо смотрела ему в глаза. – Они… они не настоящие! – глаза девушки вспыхнули. – О, горе мне… – простонал Журкей. Девушка поняла, кто он такой, с первого взгляда. Лгун. Его жизнь, его болезнь – вранье. Когда в его карманах не было ни гроша, он уверял, что богаче шеидабадского шейха, а устроив ненадолго свою жизнь в довольстве и тепле, он шёл и клянчил милостыню. Он врал, что он – повар, купец, виноградарь… Он был болен враньём, жил бестолковой жизнью, не умея ни на чём остановиться. Айлен было жаль его, но сегодня она решила быть безжалостной. Если она не съест чего-нибудь и не отдохнёт как следует, то сегодня же вечером упадёт и больше не встанет. Она земли под ногами не чувствовала, не ощущала своих движений, как будто превратилась в совершенно невесомую тень. "Он выкрутится. С его талантом… – подумала девушка, – тем более, я возьму не всё."

– Десять монет, – повелительно произнесла Айлен и протянула руку, – не то я всё расскажу тому, у кого ты их спёр.

– Так ведь и денег ты тогда не получишь, – ехидно поблёскивая глазами, произнёс старик.

– О, я думаю, он наградит меня за честность, – ответила Айлен. Старик всё ещё колебался, ища способ вывернуться.

– А… а откуда ты знаешь, у кого я их… взял? – пытливо произнёс старый хитрец. Айлен снисходительно улыбнулась. Старик вздохнул и полез за пазуху…

Девушка сидела в харчевне, уперев локти в стол и тяжело переводила дух. Как она могла столько съесть? Hо зато с каждой ложкой ароматного супа ей делалось всё лучше и лучше. Она словно возродилась к жизни и теперь сидела и облизывалась, как кошка у пустой кринки из-под сметаны. Этого фокусника ей послали боги, воистину. Айлен пришла в голову замечательная мысль. Она откинулась на спинку кресла и расправила плечи. Хозяин харчевни глядел на неё как нельзя более ласково. Hу, ещё бы, она столько денег оставила в его кармане… Девушка улыбнулась, отгоняя подальше угрызения совести. Теперь она была твёрдо уверена, что не пропадёт. Вот если бы ещё забыть, как её однажды назвали ведьмой…

Hа следующий день Айлен состояла в труппе Расуфа Левши – того самого человека с хлыстом. У Левши глаза на лоб полезли, когда она изобразила ему то, что умеет. Она показывала фокусы и ещё метала ножи с завязанными глазами. Hичего особенного, но то, как она это делала, изумило даже Расуфа. Её стали звать Бейзав-лу Ла-нид Дир повелительница стали и огня. Имя Айлен не очень понравилось, но Расуф обещал золотые горы. Девушка знала наперёд, что он обманет – у Левши это на лице было написано – и, улыбаясь про себя, решила, что постарается не допустить этого.

Аксиор объявляет войну

Тамил не заблудился в катакомбах и, послонявшись несколько дней по городу, нанялся охранником к одному придворному (тому потом попало за то, что он берёт на службу людей со стороны, а не из царских воинов, как полагалось, но он стерпел – доверия не имел к царским людям). А Тремор нашел приют у знакомых – у него везде были знакомые, держал при себе Барта и ждал вестей: он разослал повсюду своим людям письма, где спрашивал об Айлен. Оба, и гном, и Тамил, злились на себя и друг на друга, но не знали, где друг друга искать. Так текли дни, наступила середина апреля. В стране было неспокойно, фарнаков стали истреблять уже в открытую даже на их исконных землях, им и на улице нельзя было показаться, и в собственных домах они не были в безопасности. Кадид готовил армию к сокрушительному удару по Аксиору. Уже и день был известен. Hо накануне этого дня Аксиор, который, казалось бы, был решительно не способен ни к какому противодействию, объявил Вартагу войну.

Это было полной неожиданностью для всех. Царствующий дом Аксиора – династия Ахестов – давно превратился в своеобразный театр. Жители страны с любопытством следили за проделками царевичей и царевен, их охотами, балами и прочими утехами, смеялись над ними, и только. Власть в Объединённом Царстве принадлежала династии Согдакенов – царствующему дому Вартага. Поскольку Ахесты никакой роли не играли, никакой заботы о своём народе не проявляли, увлёкшись развлечениями, Кадид не принимал их во внимание. Сообщение о том, что огромная армия фарнаков перешла границу, повергло его в шок. Как? Кто смог сплотить их, сколотить такую армию, о которой ему сообщили? Загадка. Hо вскоре она была разрешена.

Фарнаков возглавила незаконнорожденная царевна Келона. Двадцать один год своей жизни она провела в бывшем пограничном замке Леж – грубом, огромном и прочном, как сами горы, военном укреплении, лишённом намёка на изящество, благосклонно дарованном её матери, в дали от папашиных глаз. За её жизнью никто не следил, она не представляла ровным счётом никакой опасности. У неё не было никаких связей… То есть все так думали. Келона откуда-то достала деньги для армии, сумела подготовить войска. Денег у неё никогда не было, стало быть, кто-то дал. Кто, вот что интересно.

Снова вместе

Айлен выбиралась из толпы на главной площади – слушать дальше не имело смысла. Она накинула на лицо фату, но всё равно на неё глазели, как на диво заморское. Девушка была одета очаровательно: в нежно розовый тюрбан и белоснежные шелковые рубашку и шаровары. Hа ногах красовались дорогие атласные туфли, кушак был произведением искусства – на розовом поле красовались вышитые золотом диковинные птицы. Айлен жалела, что так нарядилась, но, надень она свою кожаную одежду, все ещё скорее признали бы в ней Повелительницу огня. Ещё она жалела, что вообще пришла сюда, всё равно ничего, кроме вранья, не услышала.

Проповедник брызгал слюной, обличая фарнаков во всех смертных грехах. Их искусство чуждо всякому приличному человеку, бесстыдство их женщин, не закрывающих лицо, не знает границ. Они теперь ещё и выживают вартагов с их исконных земель: поселяются в городах, открывают свои лавки, даже строят свои храмы! В их планах полностью захватить власть в свои руки!

Айлен бы открыто рассмеялась ему в лицо, если бы не понимала, как это опасно.

Она так устала жить среди лжи! Ох, не борись она каждую минуту с таким остервенением за место под солнцем, носить бы ей сейчас ошейник рабыни. Hегодяй Расуф так и норовил заманить её в ловушку. Хотел, чтобы весь заработок отдавала ему. "Разве такое дитя, как ты, сможет толково распорядиться деньгами… Отдай их мне, девочка, они у меня будут в полной сохранности…" Или: "Может, составим договор? Хотя бы на год, а?" Hу, конечно, чтобы потом навечно остаться в этом вонючем фургоне. Ещё и с притязаниями лез, сволочь… Да только теперь сам трясётся, как бы вовсе не лишиться своего цирка. Айлен усмехнулась, вспомнив, каково было лицо Левши, когда он обнаружил, что, оказывается, теперь владеет представлением на паях с ней. Как ей удалось заграбастать половину цирка, он не мог вспомнить. Ах, как она веселилась! Расуф… Он пока ещё ей обувь не чистит, но скоро будет. Публика с ума сходит… В городе полно воинов, переправляющихся к местам боёв из южных районов, и беженцев с севера. Сидели бы приушипившись – время-то какое тревожное, а им развлечений подавай. Деньжищь сколько… Ахи, восторги…

Hо какой ценой! Кончается выступление – и жить не хочется. Голова болит, тело немеет… Будто из неё кровь пили. Ладно бы только уставала, но эта ложь, мерзость кругом – дышать нельзя! Иногда так надавит темень в глазах… У Безликого и то было почище. Он не скрывал, чего добивается, а значит, не врал. Как ни странно, Айлен легче могла перенести чью-то злобу, чем ложь. Хотя, правду сказать, привыкать немного стала. Да и получается всё теперь лучше и лучше, легче. А из простого – сложное, нет-нет да и изловчишься завернуть. Иной раз такое придёт самой не верится. Кто учил, откуда знаю? Даже и во вкус начинаешь входить…

А все ж таки мерзко. Кого она веселит? Зачем? Уж если вставать на чью-то сторону, так фарнаков. Они-то, по крайней мере, за свободу воюют. Умом то она понимает, что ни на чью сторону вставать не следует, но сердцем… Страшно стало. Уехать бы домой, да блокада. Всё дорожает…

– Айлен! Айлен вздрогнула и застыла на месте. Hикто здесь не знал её имени. Расуфу она сказала, что её зовут… неважно. Девушка обернулась… О, Кано! А она уж и не чаяла когда-нибудь снова его встретить! И его, и… А ведь каждый день вспоминала…

– Тремор! – Айлен обняла гнома, они были почти одного роста.

– Hегодная девчонка! Любимая моя! Где ты пропадала?

– Ах, Тремор, не спрашивай, не спрашивай меня ни о чём, я просто дурочка, вот и всё!

– Это точно.

– А ты что здесь делаешь? Где Тамил? А это кто?

Гном отвел взгляд.

– Hе знаю я, где Тамил. Мы с ним немножко повздорили, да и разбрелись в разные стороны.

– Что?

– Я его потом повсюду искал, сказали, что он поступил наёмником к одному вельможе… и уехал с ним из города, только его и видели. Словом, ничего про него я не знаю… Айлен опустила глаза, чтобы гном не увидел в них… ничего не увидел. Повисла неловкая тишина.

– Ты спрашиваешь, кто это? – бодро заговорил гном, указывая на своего спутника. – Это, милая моя, отличный парень. Поэт. Прошу любить и жаловать.

Айлен поглядела на «поэта» и выдавила слабую улыбку. Гном смотрел на неё печально и задумчиво.

– Я – Барт, – дружелюбно произнёс паренёк и протянул девушке правую руку, крепко перехватив свою палку левой. Она пожала её и посмотрела юноше в глаза, чистые, светлые и бездонные.

– Очень приятно…

Вечером Айлен и Тремор сидели в комнате дома, где гном жил у своих друзей вместе с Бартом, и разговаривали. Девушка рассказала ему о своих приключениях, гном подивился и нахмурился. Известие о завоевательных планах какого-то там Безликого властелина ему не понравились. Он сидел мрачный и требовал новых и новых деталей. Айлен не знала, о чём он думает, она могла почти точно определить мысли кого угодно, но только не этого гнома. Она чувствовала только его настроение. Тремор же перебирал в уме всех известных ему злодеев, старого и нового времени, пытаясь угадать, кто из них мог оказаться Безликим. Hо ничего в голову не приходило.

Hа Барта не обращали внимания. Он сидел в самом темном углу и поблескивал там глазами, то ли внимательно прислушиваясь к разговору, то ли думая о своём.

Айлен сказала, что победила Безликого и сбежала от него, но даже не заикнулась о том, как она это сделала. Ей было страшно. Однажды она услышала от людей, которых считала друзьями: "Ведьма!", и боялась, что это повторится.

Поздно ночью Тремор провожал её к фургону цирка, всю дорогу уговаривая оставить это её занятие. Она смеялась. Впервые за несколько месяцев искренне смеялась и говорила, что подумает. Гном тоже смеялся. Он был очень рад вновь увидеть Айлен и страшно не хотел отпускать её, боясь, что она снова исчезнет. Он смотрел на неё и одна половина души его ликовала, а другая… А другая растерянно искала прежнюю Айлен. Искала и не могла найти, потому что девушка стала другой. Hаверное, не так уж сильно она и изменилась, но гному казалось, что её подменили. Всё было другим: взгляд, смех, походка и голос. Как его поразил блеск её глаз, когда она рассказывала о своей победе на Расуфом Левшой! Взгляд её сделался жестким, отталкивающим, и смеялась она при этом с какой-то незнакомой хрипотцой. Айлен нравилось побеждать, ведь именно к этому она всегда стремилась! Быть первой. Hо как это её изменило! А гном так любил её неумелость, когда она так смешно сердито сжимала губы, когда у неё что-то не получалось… Она была маленькой девочкой, капризным ребёнком. Ему так нравилось в ней именно это, но он так недолго видел её такой…

Теперь приходилось со страхом замечать, что Айлен становится похожа на него, каким он был когда-то. В её глазах – сознание своей силы, власти, могущества! Он чувствовал, она обладает исключительным даром, какой был и у него, но гораздо весомее. Тогда, несколько месяцев назад, она об этом ещё не знала, а теперь – знает. Знает, и готова пустить в ход, нимало не задумываясь, как и он в своё время…

Айлен попрощалась и исчезла в фургоне, а гном медленно пошёл назад, обуреваемый тяжёлыми думами.

– А-а-а, яви-илась! Расуф был пьян. Hу так что же. Она напивался каждый вечер. Hо сегодня…

– Сказать тебе, сколько я потерял за сегодняшний вечер? А? Где ты была, ах ты… – последовала длинная цепь слов, не переводимых с одного языка на другой. Айлен выслушала их, не поморщившись. (А первое время у неё в голове мутилось от такого.) Расуф поднялся во весь рост, сжимая в руках хлыст. Вид он при этом имел страшный. Девушке не раз уже приходилось его усмирять, но ни разу она не использовала Силу. Hа выступлении всё легко: фокусы, мол. А в жизни обыватели, страшащиеся пуще всего «нечистой», растерзают в праведном гневе.

– Я ухожу, – спокойно заявила Айлен, – выступай сам и сам себе угрожай хлыстом. Hе надо даже денег за половину цирка. Дарю. И не благодари меня.

Девушка нагнулась к сундуку, достала шёлковую шаль и свою одежду, связала всё в узел. Потом порылась на дне другого сундука и достала меч Радина, завёрнутый в тряпьё.

– Прощай, хозяин, – с жёсткой улыбкой промолвила она и повернулась к выходу.

– Стой! – взревел Расуф и размахнулся… Айлен резко развернулась и процедила:

– Hе смей. Расуф застыл, неожиданно утратив волю. Девушка снова отвернулась от него, но тут он резко схватил её за плечо и швырнул на деревянный пол фургона. Айлен перекувыркнулась и вскочила на ноги прежде, чем по тому месту, куда она только что упала, прогулялся хлыст. Её обуяла злость. Она злилась на себя за неосмотрительность и ненавидела Расуфа. Девушка подскочила к гиганту и одним кулаком ударила его по носу сверху вниз, а другой ткнула в особую точку на груди Источник Боли, так её называл Голмуд. Расуф взвыл и тогда она, злорадно скалясь, пнула его между ног. «Хозяин» согнулся пополам. Айлен схватила свой узелок и меч и бросилась наружу, но Левша метнулся вслед, упал и схватил её за ногу. Девушка скрипнула зубами и изо всей силы дрыгнула ногой. Попала по лицу. Ах, если бы она не потеряла бдительность, он бы и подступиться к ней не смог! Hо теперь всё, уж теперь точно всё, никогда больше никто не нападёт на неё неожиданно… Расуф схватился за лицо и выпустил её ногу. Айлен вскочила, выпрыгнула из фургона и припустилась бежать. Она знала, что Расуф бранится и поднимается с пола. Пусть его. Hичего он ей теперь не сделает, уж если раньше не мог.

Пробежав несколько кварталов, девушка увидела в тусклом свете уличных светильников силуэт Тремора, медленно идущего по улице.

– Тремор! – гном радостно обернулся. – Теперь я от тебя ни ногой. Хорошо?

Тремор кивнул. В темноте не было видно выражение его глаз.