Текст книги "Стихотворения (1970–1980)"

Автор книги: Юлия Друнина

ПУСТЫЕ ПЛЯЖИ

 
Опять в Крыму предзимнее приволье,
Опять над морем только чаек гам.
Пустые пляжи снова пахнут солью.
А не духами с потом пополам.
 
 
Пустые пляжи пахнут вновь озоном…
Напрасно, черный надрывая рот,
В «последнюю экскурсию сезона»
Охрипший рупор «дикарей» зовет.
 
 
Пустые пляжи снова пахнут йодом…
Какие там экскурсии, когда
Давно норд-остам полуостров отдан
И рыбаки готовят невода?
 
 
Пустые пляжи в ноябре угрюмы.
Оставшись с осенью наедине,
Они уже не отгоняют думы
О вечности, о смерти, о войне.
 
 
О том, как падали в песках сыпучих,
У кромки волн, десантные войска…
Пустые пляжи.
Снеговые тучи.
Тревожное мерцанье маяка.
 

1978

В КАРАБИХЕ У НЕКРАСОВА

 
Холодный дождь пытался неустанно
Нас разогнать —
Напрасные мечты!
Лишь зонтиками расцвела поляна,
Раскрылись исполинские цветы.
 
 
Стихи, стихи!
Самозабвенно слушать
И под дождем
Умеет вас народ.
 
 
Нет, никогда моей России душу
Благоразумный запад не поймет!
 

1978

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ МАЙ

 
Я сказала плачущей:
– Синьора!
Не могу ли чем-нибудь помочь? —
А она:
– Убили Альдо Моро! —
И ушла, не оглянувшись, прочь.
 
 
Мраморные ангелы парили,
Плыли в небо храмов корабли.
Люди шли на площадь Синьории,
По призыву сердца люди шли.
 
 
Штор тяжелых опускались веки, —
Магазины слепли, как от слез.
Под ссутулившимся Понте Веккьо
Арно траурные воды нес.
 
 
И за Арно полыхали горы,
Вспышки солнца били по глазам.
В тех горах когда-то Альдо Моро
Воевал в отряде партизан.
 
 
Потому Флоренцией влюбленной
В древние соборы и дворцы,
Плыли партизанские знамена,
Шли Сопротивления бойцы.
 
 
Рядом с ними – молодые лица,
Изваяла скорбь их, высек гнев.
И шедевры гениев в Уффици
Перед ними сникли, побледнев.
 
 
Молча небо ангелы корили,
И, не чуя под собой земли,
Люди шли на площадь Синьории,
Как судьба – неотвратимо – шли.
 
 
Шли плечом к плечу, ладонь к ладони.
И сквозь плотную завесу лет
Долго кроткая мадонна Донни
Им молитвенно смотрела вслед…
 

1978

В КОРОЛЕВСТВЕ ДАТСКОМ

 
Под ногами
Асфальта паркетная гладь,
Даже клочья тумана
Стерильны, как вата, —
Чисто, словно в больнице.
По правде сказать,
Было мне в Копенгагене
Чуть скучновато.
 
 
Славен датский народ,
Честь и слава ему! —
Моряки, рыбаки,
Ветра храбрые дети…
Что ж не по сердцу мне?
И сама не пойму! —
Может, то, Что к Русалочке [3]3
  Героиня одноименной сказки Андерсена.


[Закрыть]
Ходят лишь дети?
И грустит на скале,
Над каналом, одна,
Та бедняга,
В которую я влюблена?
И что Гамлет
Здесь смех вызывает —
Не боль,
Что дворец в Эльсиноре
Лишь приманка туристов?..
Почему же так часто
Кончают с собой
В этой славной стране,
До стерильности чистой?..
 

1978

ДРУГУ

 
Утраты и обиды есть у всех,
Да вот тебе поболее досталось!
Однако так же твой раскатист смех
И добрых глаз не тронула усталость.
 
 
Жизнь многих гнет.
Однако ясно мне —
Таких, как ты,
Не бросить на колени.
Недаром подрастало на войне
Матросова и Зои поколенье!
 

1978

УРАЛ

 
Как приветлив ты!
Как суров!
Здесь слились,
Словно хохот с плачем,
Европейская
Бледная кровь
С азиатской —
Густой, горячей.
 
 
Потому у детей твоих
Отблеск древних костров
Во взгляде…
Вечерок комариный тих —
Наработался ветер
За день.
 
 
Я едва ли
Сюда вернусь,
Хоть вернуться
И обещала…
Отчего же
Такая грусть —
Иль по свету
Носило мало?
 
 
Иль давно
Не в новинку мне
Встречи,
Речи
И расставанья?..
Вижу дождик в Перми
Во сне,
А не крымского дня
Сиянье.
И студенческий стройотряд,
И буксующие дороги…
 
 
Знать, колдуют,
Зовя назад,
Деревянные пермские боги…
 

1978

БЕЛЫЕ НОЧИ

 
Запыхавшийся теплоход
Бороздит терпеливо Каму.
Солнце сутками напролет
В карауле стоит упрямо.
Знала солнце погорячей,
Но скупая дороже ласка…
Белых обморочных ночей
Бередящая душу сказка!
С берегов Берендеев лес
К нам мохнатые тянет руки.
Даже МАЗы на Пермской ГРЭС
Мне о скорой твердят разлуке.
И кричит теплоход в ночи:
«Вам лететь в Москву спозаранку!»
Словно имя сестры звучит
Слово ласковое – «Добрянка».
Позабуду ли Керчев-град —
Плавность барж,
Катеров мельканье?
И как в запани бревна спят,
Крокодильими трясь боками?
И уральских красавиц стать,
И спокойную стать Урала?
 
 
Соликамская соль, видать,
Мне сегодня в глаза попала…
 

1978

ВАНЬКА-ВЗВОДНЫЙ

 
Генералы, штабисты, подвиньтесь,
Чтоб окопники были видны…
Ванька-взводный —
Малюсенький винтик
В исполинской махине войны.
 
 
Что бои,
Что окопная мука? —
Он солдат, он привык ко всему.
Лишь к смертям не привык,
Потому как,
Умирая, тянулись к нему.
 
 
Все тянулись к нему
За защитой,
Для бойцов Ванька-взводный был бог —
Бог в пилоточке, на ухо сбитой,
В сапогах, отслуживших свой срок.
 
 
Что герой, он и сам-то не ведал:
«Мол, воюю, служу, как должон».
Сделал больше других для Победы,
Был за день до Победы сражен…
 
 
Так помянем окопного бога,
Что теперь нам сгодился б в сыны…
 
 
Ванька-взводный! —
Малюсенький болтик —
Самый важный в махине войны.
 

1978

ОТВЛЕКАЮЩИЙ МАНЕВР

 
Уютным сосняком
Ведет тропинка нас.
Неплохо босиком
Прошлепать бы сейчас.
А если здесь навек
Останемся лежать,
Нагретая хвоя —
Не худшая кровать,
Задача так проста,
Задача так чиста:
Пожертвовать собой
(Всего-то нас полста),
Пожертвовать собой —
Полротой для полка.
Наш полк, покуда бой,
Уйдет наверняка…
Задача так проста,
Задача так чиста.
 
 
Припомните о нас —
Полегших здесь полста!
 

1978

ТРУБА

 
Плакали девочки,
Плакали мальчики,
Дуя на красные
Вспухшие пальчики.
Плачу пурга
Подпевала уныло
То не в рождественской
Сказочке было.
Не проявилась там
Божия милость
И «хэппи энда»,
Увы, не случилось.
Плакали дети,
Плакали дети
На равенсбрюкском
На дымном рассвете.
Ежась, зевая,
Эсэсовцев взвод
Парами строил
Послушный народ.
И, равнодушная,
Словно судьба,
Над Равенсбрюком
Дымила труба…
 

1978

МОРОЗ

 
Снова тридцать и три с утра,
Лес, как после пожара, черный.
Лишь отстреливается кора
От морозища обреченно.
 
 
Хоть укрыл бы деревья снег,
Белой шалью кусты б закутал…
Как же вынес все человек
В сорок первом, зимою лютой?
 

1978

«Птица Феникс, сказочная птица…»

 
Птица Феникс, сказочная птица,
Только обновляется в огне,
Я не птица, все же возродиться
(И не в сказке) довелось и мне.
 
 
С чистым вальсом выпускного бала
Тут же слился первой бомбы взрыв…
Ах, меня война ли не сжигала,
В горстку пепла душу превратив?
 
 
Только восставала я из пепла,
Кровь стучала в сердце, как прибой,
И душа, пройдя сквозь пламя, крепла
И была опять готова в бой.
 

1978

ОТПЛЫВАЮЩИЙ ТЕПЛОХОД

Писателю Илье Вергасову – командиру партизанского соединения, свидетелю гибели теплохода «Армения»

 
От ялтинского причала
В далекий круиз идет,
Спокойно и величаво,
Сияющий теплоход.
Пусть зимний норд-ост неистов,
Пусть волны как ядра бьют —
Восторженные туристы
Щебечут в тепле кают.
А в Ялте, на скользком пирсе,
Не чувствуя мокрый снег,
Глазами в корабль впился
Бледнеющий человек.
Не думает он о ветре,
Что в море столкнет вот-вот…
Когда-то в войну с Ай-Петри
Смотрел он на теплоход —
С «Арменией» отплывали
Последние госпиталя.
Их с трепетом и печалью
Большая ждала земля.
А солнце светило ярко —
Будь прокляты те лучи!
Измученные санитарки,
С ног падающие врачи.
Спеленатая бинтами,
Израненная братва…
И «мессеры» – взрывы, пламя…
Беспомощны здесь слова.
Смотрел партизан с Ай-Петри
На тонущий теплоход…
Стоит человек на ветре,
Что в море столкнет вот-вот.
Стоит он на скользком пирсе,
Не чувствуя мокрый снег.
Глазами в корабль впился
Бледнеющий человек…
 

1978

ВЫХОДНОЙ

 
Кормить синичек
Прихожу опять
В старинный парк,
Что над Москвой-рекой.
Не думала,
Что буду здесь стоять
Когда-нибудь
С протянутой рукой!
 
 
А вот стою
И, может быть
(Как знать!),
В такой позиции
Убью полдня,
Пока пичуга
Соизволит взять
С ладони подаянье
У меня.
 

1978

«И все-таки – зачем мы ходим в горы?..»

 
И все-таки —
Зачем мы ходим в горы?
Кому неясно —
Тем не объяснишь…
Ночь звездный тент
Над нами распростерла,
Под этим тентом —
Вековая тишь.
 
 
А я,
Я женщина вполне земная,
Люблю свой труд,
Застолье,
Суету.
Но каждому необходимо,
Знаю,
Подняться иногда
На высоту…
 

1978

ОКТЯБРЬ В КРЫМУ

 
Здесь еще кричат цикады —
Правда, робко, правда, слабо.
И еще на босу ногу
Надевают тапки бабы.
Виноградники налиты
Золотой упругой кровью.
Рай земной…
А сердце рвется
В дождь и слякоть —
В Подмосковье.
Коршуненок желтоглазый
На меня глядит, как Будда.
Понимает он, что скоро
С той же силой рваться буду
В рай, где все еще цикады
Подают свой голос слабо,
И еще на босу ногу
Надевают тапки бабы.
Где (пускай уже устало)
Все еще пирует лето…
Ах, когда бы разрывало
Сердце надвое лишь это!..
 

1978

ПОВЕСТЬ В ДВУХ ПИСЬМАХ

 
Он:
Что было, то было срывом…
Я (может быть, на беду)
Не прочерком, а курсивом
По жизни твоей пройду.
Но все же пройду, родная…
И мне нелегко, поверь,
Однако я твердо знаю,
Что должен захлопнуть дверь…
Целую твои ресницы,
Целую в последний раз.
Мне снилась, и будет сниться
Прозрачность зеленых глаз.
Прекрасна ты. Я виновен
(Ох, жизнь посложнее книг!),
Что зову души и крови
Поддаться посмел на миг…
Будь умницей, будь счастливой.
Прости и пойми, пойми:
Что было, то было срывом —
Случается так с людьми…
 
 
Она:
Как? Я вам посмела сниться?..
Со свистом года летят —
Мне нынче уже за тридцать,
Вам вовсе под пятьдесят.
Конечно, вы не Ромео,
И я не Джульетта, нет!..
Но все-таки не сумела
Забыть вас за столько лет.
И даже, как пахли травы
В ту ночь,
Не смогла забыть…
Наверно, вы были правы,
Когда оборвали нить.
Но вы не «прошли курсивом» —
Признаться могу сейчас:
Была до конца счастливой
Лишь с вами, лишь возле вас.
И, может, совсем неплохо,
Что в век деловитый наш,
В космическую эпоху
Возможна такая «блажь»…
Но все-таки как жестоко
Смогли вы захлопнуть дверь!..
 
 
Ах, это звучит упреком —
К чему упрекать теперь?
 

1978

ВЕСНА

 
Над полями, над лесами
Птичий гомон, детский смех.
Быстро мелкими зубами
Пилит белочка орех.
 
 
Барабанной дробью дятел
Привечает громко нас.
О заботах, об утрате
Позабудем хоть на час.
 
 
Все печали позабудем
В ликовании весны.
Мы ведь люди, мы ведь люди
Мы для счастья рождены!
 

1978

«Запорола сердце, как мотор…»

 
Запорола сердце, как мотор —
В нем все чаще, чаще перебои…
До каких же, в самом деле, пор
Брать мне каждый сантиметр с бою?..
 
 
Ничего! Кто выжил на войне,
Тот уже не сдастся на «гражданке»!
 
 
С нестерпимым грохотом по мне
Проползают годы, словно танки…
 

1978

«Я забыла твои глаза…»

 
Я забыла твои глаза,
Я забыла твои черты,
Только помню, как ты сказал
В дни, когда развели мосты:
«Все равно мы – одна река,
Нам прощаться не на века».
 
 
Может, так оно, может, нет, —
Ведь прошло с той поры сто лет…
 

1978

ЗИМА В ПРИБАЛТИКЕ

 
Надышалась морем, тишиною,
А на сердце черная рука…
 
 
Я прекрасно знаю, что со мною,
Отчего тоска.
 
 
Чаек в плач переходящий хохот —
Сиротливо в Балтике зимой…
 
 
Думала, когда разлюбят – плохо;
Нет ужасней разлюбить самой.
 

1978

«Сядь в траву, оглядись, послушай…»

 
Сядь в траву,
Оглядись, послушай,
Дух полыни вдыхая горький.
В обмелевшем пруду лягушка,
Раздувая, полощет горло.
Тенью ящерка проскользнула,
Шмель летит с реактивным гулом.
Сядь в траву,
Оглядись, послушай,
Полечи синевою душу.
 

1978

«Как резко день пошел на убыль!..»

 
Как резко день пошел на убыль!
Под осень каждый луч милей…
Грустят серебряные трубы
Прощающихся журавлей.
 
 
Как резко жизнь пошла на убыль!
Под осень дорог каждый час…
Я так твои целую губы
Как будто бы в последний раз…
 

1978

«Встречи, разлуки…»

 
Встречи, разлуки,
Солнце и тени,
Горечь полыни,
Сладость сирени —
Все это,
Все это мне!
 
 
Как я безмерно, бескрайне
Богата!
И велика ль,
Если вдуматься,
Плата —
Это щемящее чувство заката,
Дума о завтрашнем дне?..
 

1978

«Не говорю, что жизнь проходит мимо…»

 
Не говорю, что жизнь проходит мимо —
Она и нынче до краев полна.
И все-таки меня неудержимо
Влечет к себе далекая Война.
 
 
Опять, упав усталой головою
На лист бумаги в полуночный час,
Припоминаю братство фронтовое,
Зову на помощь, полковчане, вас.
 
 
А молодым (и я их понимаю)
Не о войне бы – лучше о любви…
Всему свой срок:
Не в сентябре, а в мае
Поют в сердцах и рощах соловьи.
 

1978

БАБЬЕ ЛЕТО

 
Видала я всякие виды,
Порой выбивалась из сил.
Но нету ни капли обиды
На тех, кто меня не любил.
 
 
Обиды растаяли глыбы
В сиянье осеннего дня.
Лишь хочется крикнуть:
– Спасибо! —
Всем тем,
Что учили меня.
 
 
Учили, кто лаской,
Кто таской,
Кто дружбой,
А кто и враждой…
 
 
Ну что же, сентябрь мой,
Здравствуй!—
Своей все идет чередой.
 

1978

«ДЕВОЧКИ»

 
«Девочки» в зимнем курзале
Жмутся по стенкам одни.
Жаль, что путевки вам дали
В эти ненастные дни!
И далеко кавалеры! —
Им не домчаться до вас…
Тетушка Настя
Тетушку Веру
Просит галантно на вальс.
Возле палаток санбата,
Хмелем Победы пьяны,
Так же кружились
Два юных солдата,
Два ветерана войны.
С Настенькой Вера,
С Верочкой Настя —
Плача, кружились они.
Верилось в счастье, —
В близкое счастье —
Жмутся по стенкам одни…
Ах, далеко кавалеры! —
Им не домчаться до вас.
Тетушку Настю
С тетушкой Верой
Кружит безжалостный вальс.
Скроешь ли времени меты?
Молодость только одна…
Кружит подружек не музыка —
Это
Кружит их, кружит Война…
 

1978

ИЗ КРЫМСКОЙ ТЕТРАДИ

 
Я люблю все больней и больнее
Каждый метр этой странной земли,
Раскаленное солнце над нею,
Раскаленные горы вдали.
Истомленные зноем деревни,
Истомленные зноем стада.
В полусне виноградников древних
Забываешь, что мчатся года,
Что сменяют друг друга эпохи,
Что века за веками летят…
Суховея горячие вздохи,
Исступленные песни цикад.
И в тяжелом бреду суховея,
В беспощадной колючей пыли
Продолжаю любить, не трезвея,
Каждый метр этой трудной земли —
Пусть угрюмой, пускай невоспетой,
Пусть такой необычной в Крыму.
 
 
А люблю я, как любят поэты:
Непонятно самой почему…
 

 
Скачут волны в гривах пены,
Даль кипит белым-бела.
Осень вырвалась из плена,
Закусила удила.
 
 
Казакуют вновь над Крымом,
Тешат силушку шторма.
А потом – неумолима —
Закуражится зима.
 
 
Мне и грустно, и счастливо
Видеть времени намет.
Скачут кони, вьются гривы,
Женский голос душу рвет:
 
 
«Жизнь текла обыкновенно,
А когда и не ждала,
Сердце вырвалось из плена,
Закусило удила…»
 

 
Уже погасли горные леса:
Ни золота, ни пурпура – все буро,
Но мне близка их скорбная краса,
Мне радостно, хоть небо нынче хмуро.
 
 
От высоты кружится голова,
Дышу озонным воздухом свободы,
И слушаю, как падает листва,
И слушаю, как отлетают годы…
 

 
Подснежники на склонах южных,
Дымятся горы на заре…
Когда такое снится – нужно
Податься в отпуск в январе.
Забыв о бедах и победах,
О прозе будничных забот.
Бродить часами в мокрых кедах
Среди заоблачных высот.
Пить из ладоней, как из блюдца,
Холодный кипяток реки…
 
 
Надеюсь, не переведутся
На белом свете чудаки.
Те, кто зимою, а не летом
Вдруг мчатся в южный городок, —
Те божьей милостью поэты,
Что двух не сочинили строк.
 

 
Брожу по набережной снова.
Грустит на рейде теплоход.
И прелесть улочек портовых
Вновь за душу меня берет.
 
 
Прохладно, солнечно и тихо.
Ай-Петри в скудном серебре.
…Нет, не курортною франтихой
Бывает Ялта в январе.
 
 
Она совсем не та, что летом, —
Скромна, приветлива, проста.
И сердце мне сжимает эта
Застенчивая красота.
 
 
И вижу я все чаще, чаще,
В музейный забредая сад,
Бородку клином, плащ летящий,
Из-под пенсне усталый взгляд…
 

 
Куры, яблони, белые хаты —
Старый Крым на деревню похож.
Неужели он звался Солхатом
И ввергал неприятеля в дрожь?
 
 
Современнику кажется странным,
Что когда-то, в былые года,
Здесь бессчетные шли караваны,
Золотая гуляла Орда.
 
 
Воспевали тот город поэты,
И с Багдадом соперничал он.
Где же храмы, дворцы, минареты? —
Погрузились в истории сон…
 
 
Куры, вишни, славянские лица,
Скромность белых украинских хат.
Где ж ты, ханов надменных столица —
Неприступный и пышный Солхат?
 
 
Где ты, где ты? – ответа не слышу.
За веками проходят века.
Так над степью и над Агармышем [4]4
  Гора возле старого Крыма.


[Закрыть]
Равнодушно плывут облака…
 

 
Я же дочерь твоя, Расея,
Голос крови не побороть.
Но зачем странный край Одиссея
Тоже в кровь мне вошел и в плоть.
 
 
Что я в гротах морских искала,
Чьи там слышала голоса?
Что мне черные эти скалы,
Эти призрачные леса?
 
 
Что мне буйная алость маков,
А не синь васильков во ржи?..
Отчего же и петь и плакать
Так мне хочется здесь, скажи?..
 

 
Запах соли, запах йода.
Неприступны и горды,
Рифы каменные морды
Выставляют из воды.
И рассматривают горы,
Бликов солнечных игру,
И людей: веселых, голых —
Золотую мошкару.
 

 
Я тоскую в Москве о многом:
И о том,
Что с тобой мы – врозь,
И о горных крутых дорогах,
Где нам встретиться довелось.
 
 
Не забуду дороги эти,
Альпинистов упругий шаг.
Все мне кажется – горный ветер
Чем-то близок ветрам атак.
 

 
Ты полз по отвесным дорогам,
Меж цепких колючих кустов.
Рукой осторожною трогал
Головки сомлевших цветов.
 
 
Срываясь, цеплялся за корни,
Бледнея, смотрел в пустоту.
А сердце стучало упорней,
А сердце рвалось в высоту.
 
 
Не эти ли горные кручи
Во взгляде остались твоем?
Не там ли ты понял —
Чем круче,
Тем радостней будет подъем?
 

 
Отцвели маслины в Коктебеле,
Пожелтел от зноя Карадаг…
А у нас в Полесье
Зябнут ели,
Дождик,
Комариные метели
Да в ночи истошный лай собак.
 
 
Я люблю тебя,
Мое Полесье,
Край туманных торфяных болот.
Имя звонкое твое,
Как песня,
В глубине души моей живет.
 
 
Отчего же
Нынче над собою,
В полумраке северных лесов,
Вижу юга небо голубое,
Слышу дальних теплоходов зов?
 
 
Ну, а ты
В ночах осенних, длинных,
Ты,
От моря и меня вдали,
Помнишь ли
Цветущие маслины
И на горизонте корабли?
 

 
Солнце.
Скалы.
Да кустарник рыжий.
Выжженная, тощая трава…
Что сказал ты?
Наклонись поближе,
Звон цикад глушит твои слова.
 
 
То ли так глаза твои синеют,
То ли это неба синева?
Может, то не Крым,
А Пиренеи?..
Звон цикад глушит твои слова.
 
 
Марево плывет над дальней далью.
Так похоже облако на льва.
Дульцинея…
Дон-Кихот…
Идальго…
Звон цикад глушит твои слова.
 
 
Слышишь звон доспехов Дон-Кихота?
Скалы…
Зной…
Кружится голова…
Ты лениво отвечаешь что-то,
Звон цикад глушит твои слова.
 

 
Нынче в наших горах синева,
Нынче серое небо в столице.
И кружится моя голова —
А твоя голова не кружится?
 
 
Я не шлю телеграммы в Москву,
Не пленяю сияющим Крымом,
Я приехать тебя не зову —
Приезжают без зова к любимым…
 

 
Да здравствуют южные зимы!
В них осень с весной пополам.
За месяц январского Крыма
Три лета курортных отдам.
 
 
Здесь веришь, что жизнь обратима,
Что годы вдруг двинулись вспять.
Да здравствуют южные зимы! —
Короткая их благодать.
 

 
Бежала от морозов – вот беда:
От них, должно быть, никуда не деться.
Сковали землю Крыма холода
И добираются они до сердца.
 
 
Я, как могу, со стужею борюсь —
Хожу на лыжах в горы,
А под вечер
Твержу, чтобы согреться, наизусть
Скупые наши, считанные встречи…
 

 
Над горою Клементьева
Ветра тревожный рев.
Рядом с легким планером
Тяжелый орел плывет.
Здесь Икаром себя
Вдруг почувствовал Королев,
Полстолетья назад
В безмоторный уйдя полет.
 
 
Сколько тем, что когда-то
Мальчишками шли сюда,
Тем девчонкам, которых
Взяла высота в полон?..
Ах, не будем педантами,
Что нам считать года?
Возраст сердца —
Единственный времени эталон…
 
 
Над горою Клементьева
Так же ветра ревут,
Как ревели они
Полстолетья тому назад.
Через гору Клементьева
К солнцу пролег маршрут,
Хоть давно с космодромов
Туда корабли летят.
 

 
Догола
           здесь ветер горы вылизал,
Подступает к морю
                            невысокий кряж.
До сих пор
                отстрелянными гильзами
Мрачно звякает
                       забытый пляж.

В орудийном грохоте прибоя
Человек
             со шрамом у виска
Снова,
          снова слышит голос боя,
К ржавым гильзам
                            тянется рука.
 

 
Чаек крикливых стая.
Хмурый морской простор.
Ветер, листву листая,
Осень приносит с гор.
 
 
Я в бухте уединенной,
С прошлым наедине.
Проржавленные патроны
Волны выносят мне.
 
 
Ввысь, на крутые дали,
Смотрю я из-под руки —
Давно ли здесь отступали
Русские моряки?
 
 
От самого Карадага
Они отползали вниз.
Отчаяние с отвагой
В узел морской сплелись.
 
 
Они отступали с боем
И раненых волокли.
А море их голубое
Вздыхало внизу, вдали.
 
 
И верили свято парни:
За ними с Большой земли
Послала родная армия
На выручку корабли.
 
 
Хрипел командир: – Братишки
Давайте-ка задний ход.
Я вижу в тумане вспышки
То наша эскадра бьет.
 
 
А в море эскадры этой
Не было и следа —
За Севастополем где-то
Наши дрались суда…
 
 
Вздыхали пустынные волны…
Да, может быть, лишь в бою
Мы меряем мерой полной
Великую веру свою.
 
 
Великую веру в отчизну,
В поддержку родной земли.
У нас отнимали жизни,
Но веру отнять не могли!
 

 
Коктебель в декабре.
Нет туристов, нет гидов,
Нету дам, на жаре
Разомлевших от видов.
И закрыты ларьки,
И на складе буйки,
Только волны идут,
Как на приступ полки.
 
 
Коктебель в декабре.
Только снега мельканье,
Только трое десантников,
Вросшие в камень.
Только три моряка,
Обреченно и гордо
Смотрят в страшный декабрь
Сорок первого года.
 

 
Мне на пляже сияющем стало тоскливо,
Бойких модниц претит болтовня.
Ветер треплет деревьев зеленые гривы,
Ветер в горы толкает меня.
Пусть в чащобах
Не все обезврежены мины —
Как на фронте, под ноги смотри…
В партизанском лесу, на утесе орлином
Я порою сижу до зари.
Неужели в войну так же цокали белки.
Эдельвейсы купались в росе?..
И отсюда, с вершины, так кажутся мелки
Мне житейские горести все.
Почему я не знаю минуты покоя,
У забот в безнадежном плену?..
А ведь было такое, ведь было такое —
Суету позабыла в войну…
Что ж опять довоенною меркою мерю
Я и радость, и горе теперь?
…Знойный город.
Могила на площади, в сквере —
В партизанское прошлое дверь.
Даты жизни читаю на каменных плитах:
От шестнадцати до двадцати…
Пусть никто не забыт и ничто не забыто —
Мне от чувства вины не уйти.
От невольной вины, что осталась живою,
Что люблю, ненавижу, дышу,
Под дождем с непокрытой брожу головою,
Чайкам хлеб, улыбаясь, крошу.
Потому мне, должно быть,
На пляже тоскливо,
Бойких модниц претит болтовня.
 
 
Ветер треплет деревьев зеленые гривы,
Ветер в горы толкает меня…