Текст книги "Стихотворения (1970–1980)"

Автор книги: Юлия Друнина

Юлия Друнина
Стихотворения (1970–1980)

СЕМИДЕСЯТЫЕ

«Мне еще в начале жизни повезло…»

 
Мне еще в начале жизни повезло,
На свою не обижаюсь я звезду.
В сорок первом меня бросило в седло,
В сорок первом, на семнадцатом году.
Жизнь солдата, ты – отчаянный аллюр:
Марш,
Атака,
Трехминутный перекур.
 
 
Как мне в юности когда-то повезло,
Так и в зрелости по-прежнему везет —
Наше чертово святое ремесло
Распускать поводья снова не дает.
Жизнь поэта, ты – отчаянный аллюр:
Марш,
Атака,
Трехминутный перекур.
 
 
И, ей-богу, просто некогда стареть,
Хоть мелькают полустанками года…
Допускаю, что меня догонит смерть,
Ну, а старость не догонит никогда!
Не под силу ей отчаянный аллюр:
Марш,
Атака,
Трехминутный перекур.
 

1970

«И с каждым годом все дальше, дальше…»

 
И с каждым годом
Все дальше, дальше,
И с каждым годом
Все ближе, ближе
Отполыхавшая
Юность наша,
Друзья,
Которых я не увижу.
 
 
Не говорите,
Что это тени, —
Я помню прошлое
Каждым нервом.
Живу, как будто
В двух измереньях:
В семидесятых
И в сорок первом.
 
 
Живу я жизнью
Обыкновенной,
Живу невидимой
Жизнью странной —
Война гудит
В напряженных венах,
Война таится во мне,
Как рана.
 
 
Во мне пожары ее
Не меркнут,
Живут законы
Солдатской чести.
Я дружбу мерю
Окопной меркой —
Тот друг,
С кем можно
В разведку вместе.
 

1970

В СОРОК ПЕРВОМ

 
Мы лежали и смерти ждали —
Не люблю я равнин с тех пор…
Заслужили свои медали
Те, кто били по нас в упор, —
Били с «мессеров», как в мишени.
 
 
До сих пор меня мучит сон:
Каруселью заходят звенья
На беспомощный батальон.
 
 
От отчаянья мы палили
(Всё же легче, чем так лежать)
По кабинам, в кресты на крыльях,
Просто в господа бога мать.
 
 
Было летнее небо чисто,
В ржи запутались васильки…
И молились мы, атеисты,
Чтоб нагрянули ястребки.
 
 
Отрешенным был взгляд комбата,
Он, прищурясь, смотрел вперед.
Может, видел он сорок пятый
Сквозь пожары твои,
Проклятый,
Дорогой —
Сорок первый год…
 

1970

«Шли девчонки домой…»

 
Шли девчонки домой
Из победных полков.
Двадцать лет за спиной
Или двадцать веков?
 
 
Орденов на груди
Все же меньше, чем ран.
Вроде жизнь впереди,
А зовут «ветеран»…
 
 
Шли девчонки домой,
Вместо дома – зола.
Ни отцов, ни братьев,
Ни двора ни кола.
 
 
Значит, заново жизнь,
Словно глину, месить,
В сапожищах худых
На гулянках форсить.
 
 
Да и не с кем гулять
В сорок пятом году…
(Нашим детям понять
Трудно эту беду.)
 
 
По России гремел
Костылей перестук…
Эх, пускай бы без ног,
Эх, пускай бы без рук!
 
 
Горько… В черных полях
Спит родная братва.
А в соседних дворах
Подрастает плотва.
 
 
И нескладный малец
В парня вымахал вдруг.
Он сестренку твою
Приглашает на круг.
 
 
Ты ее поцелуй,
Ты ему улыбнись —
Повторяется май,
Продолжается жизнь!
 

1970

«И опять мы поднимаем чарки…»

 
И опять мы поднимаем чарки
За невозвратившихся назад…
Пусть Могила Неизвестной Санитарки
Есть пока лишь в памяти солдат.
 
 
Тех солдат, которых выносили
(Помнишь взрывы, деревень костры?)
С поля боя девушки России, —
Где ж Могила Неизвестной Медсестры?
 

1970

«Бывает жизнь забавною вначале…»

 
Бывает жизнь забавною
Вначале:
– Ах, первое свиданье!
Первый бал!..—
У юных девушек
Свои печали:
– Не позвонил!
С другою танцевал!
 
 
У юных девушек
Свои печали…
 
 
Рыдают женщины —
Одни в дому.
Их
«Похоронки» с милыми венчали,
Не в дымке
Молодость их скрылась,
А в дыму —
В дыму войны…
В их душах обожженных
Тоскливый вой сирены
Не затих.
Их никогда не величали
«Жены»
И вдовами
Не называли их:
Невестами
С любимыми расстались,
Чтобы одним
Весь век провековать.
Ссутулясь,
Подбирается к ним
Старость,
И вот уже их величают
«Мать».
Мать —
Но они детишек
Не качали,
Они одни
Встречают Новый год…
 
 
А ваши, девочки,
Светлы печали.
Хотя, бывает, плачете ночами.
Клянусь вам —
Все
До свадьбы заживет!
Пусть только вновь
Сирена не взревет,
Пусть не утонут
Города во мгле:
Хватает одиноких
На земле!
 

1970

«В самый грустный и радостный праздник в году…»

 
В самый грустный
И радостный праздник в году —
В День Победы —
Я к старому другу иду.
Дряхлый лифт
На четвертый вползает с трудом.
Тишиною
Всегда привечал этот дом.
Но сегодня
На всех четырех этажах
Здесь от яростной пляски
Паркеты дрожат.
Смех похож здесь на слезы,
А слезы на смех.
Здесь сегодня
Не выпить с соседями —
Грех…
Открывает мне женщина —
Под пятьдесят.
Две медальки
На праздничной кофте висят,
Те трагичные, горькие —
«За оборону»…
Улыбаясь,
Косы поправляет корону.
Я смотрю на нее:
До сих пор хороша!
Знать, стареть не дает
Молодая душа.
Те медальки —
Не слишком большие награды,
Не прикованы к ним
Восхищенные взгляды.
В делегациях
Нету ее за границей.
Лишь, как прежде,
Ее величают «сестрицей»
Те, которых она волокла
На горбу,
Проклиная судьбу,
Сквозь пожар и пальбу.
– Сколько было
Спасенных тобою в бою?
– Кто считал их тогда
На переднем краю?.. —
Молча пьем за друзей,
Не пришедших назад.
Две, натертые мелом,
Медали горят.
Две медали
На память о черных годах
И об отданных с кровью
Родных городах…
 

1970

«Со слезами девушкам военным…»

 
Со слезами девушкам военным
Повторяли мамы, что умней
Им – козявкам – вкалывать три смены,
Чем из боя выносить парней.
 
 
Возразить «козявки» не умели,
Да и правда – что ответишь тут?..
Только порыжевшие шинели
До сих пор зачем-то берегут…
 
 
Я, наверное, не много стою,
Я, должно быть, мало что могу.
Лишь в душе, как самое святое,
Как шинель, то время берегу.
 

1970

«Был строг безусый батальонный…»

 
Был строг безусый батальонный,
Не по-мальчишески суров.
…Ах, как тогда горели клены! —
Не в переносном смысле слов.
 
 
Измученный, седой от пыли,
Он к нам, хромая, подошел.
(Мы под Москвой окопы рыли —
Девчонки из столичных школ.)
 
 
Сказал впрямую:
– В ротах жарко.
И много раненых…
Так вот —
Необходима санитарка.
Необходима!
Кто пойдет?
 
 
И все мы:
– Я! —
Сказали сразу,
Как по команде, в унисон.
…Был строг комбат – студент Иняза,
А тут вдруг улыбнулся он:
– Пожалуй, новым батальоном
Командовать придется мне!
 
 
…Ах, как тогда горели клены! —
Как в страшном сне, как в страшном сне!
 

1970

«Нет, это не заслуга, а удача…»

 
Нет, это не заслуга,
А удача —
Стать девушке
Солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя
Иначе, —
Как в День Победы
Стыдно было б мне!..
 
 
С восторгом
Нас, девчонок,
Не встречали:
Нас гнал домой
Охрипший военком.
Так было в сорок первом.
А медали
И прочие регалии —
Потом…
 
 
Смотрю назад,
В продымленные дали:
Нет, не заслугой
В тот зловещий год,
А высшим счастьем
Школьницы считали
Возможность умереть
За свой народ.
 

1970

«Я родом не из детства…»

 
Я родом не из детства —
Из войны.
И потому, наверное,
Дороже,
Чем ты,
Ценю и счастье тишины,
И каждый новый день,
Что мною прожит.
 
 
Я родом не из детства —
Из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек,
Что мы должны
Быть добрыми
К любой травинке робкой.
 
 
Я родом не из детства —
Из войны.
И может, потому —
Незащищенней:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя – шершавые ладони.
 
 
Я родом не из детства —
Из войны.
Прости меня —
В том нет моей вины…
 

1970

ВОСПОМИНАНИЕ О ДАМАНСКОМ

 
Не плакала, не голосила —
Спасала других из огня.
– Как звать тебя? Может, Россия?
– Я – Лида. Так кличут меня…
 
 
Ах, Лидочки, Настеньки, Тани,
Сиянье доверчивых глаз!
Откуда в часы испытаний
Вдруг силы берутся у вас?
 
 
Так хочется счастья и мира!
Но ежели… нам не впервой…
Припала вдова командира
К планшетке его полевой.
 
 
Припала, губу закусила,
А плакать нельзя – ребятня…
– Как звать тебя? Может, Россия?
– Я – Лида. Так кличут меня.
 
 
Сквозь трудные слезы, сурово,
Любовью и гневом полны,
Вдове улыбаются вдовы
Великой священной войны…
 

 
Земля позабудет не скоро,
А мы не забудем вовек,
Как русские парламентеры,
Сраженные, падали в снег.
 
 
Забыть ли, как раненых наших
Чужой добивает солдат —
Тот самый, которого раньше
Мы звали «товарищ» и «брат»?
 
 
Мне сон одинаковый снится —
В тяжелом кошмаре, в бреду
Я вижу на шапке убийцы
Распятую нашу звезду…
 

1970

В ЗАПАДНОМ БЕРЛИНЕ

 
Он строен, хотя седоват, —
Мальчишкой прошел по войне,
Прошел как окопный солдат,
Но только… на той стороне.
 
 
Он выучил русский в плену.
На память читает стихи.
С себя не снимает вину
За те – фронтовые – грехи.
 
 
Да, много воды утекло!
Он вроде другой человек…
Сверкает неон и стекло,
Блистателен атомный век.
 
 
Мой спутник галантен и мил,
Внимательность в умных глазах…
Так вот кто едва не убил
Меня в подмосковных лесах!
 
 
Молчим. У рейхстага стоим,
Не знаю, минуту иль час.
Не знаю, туман или дым
Сгущается около нас.
 
 
Не знаю я – если опять
Рванется лавина огня,
Откажется, нет ли стрелять
Галантный филолог в меня.
 

1970

ПРАВИЛА ИГРЫ

 
Помнишь нашу детскую игру?
Полотенце бьется на ветру,
Полотенце – парус,
Стол – корвет,
Нам одиннадцать веселых лет.
Помнишь нашу детскую игру?
 
 
Помнишь, друг мой,
Наш отважный кэп,
Как свистели мачты,
Ветер креп?
 
 
Я стою спокойно у руля,
Крысы удирают с корабля.
(Вечно роль крысиную играл
Парень по прозванию «Фискал».)
Крысы удирают с корабля.
 
 
Крысы удирают с корабля,
Прыгая в кипящую волну.
Рифами ощерилась земля,
И, похоже, нам идти ко дну…
Крысы удирают с корабля.
 
 
Шквальный ветер мне кричит:
– Держись! —
Я держусь за руль,
Держусь за жизнь.
Жизнь, похоже, у меня одна,
И вода морская солона…
Крысы удирают с корабля.
 
 
Если захлебнуться суждено,
Если все равно идти на дно,
Веселей на пару с кораблем,
За рулем, ребята, за рулем!..
Крысы, удирайте с корабля!
 
 
…С той поры прошло немало лет,
Много бурь трепало мой корвет,
Крысы удирали с корабля,
Но не покидала я руля,
Потому что помню —
С той поры! —
Правила мальчишеской игры:
 
 
Если захлебнуться суждено,
Если все равно идти на дно,
Веселей на пару с кораблем,
За рулем, ребята, за рулем!
 
 
Крысы, удирайте с корабля!
 

1970

«Изба лесничего…»

 
Изба лесничего.
Медвежье царство.
Как хорошо,
Что есть на свете глушь!..
Дорога и работа —
Вот лекарство
Для потерпевших катастрофу душ.
 
 
Нет, громких слов
Произносить негоже.
При чем тут «катастрофа»,
Если ты
Жива, здорова
И смеяться можешь,
И за собою подожгла мосты?
 
 
Разорван круг привычек и инерции,
Он мне удался —
От себя побег.
И ничего,
Что холодно на сердце, —
Должно быть, выпал там
Забвенья снег…
 

1970

«Есть праздники, что навсегда с тобой…»

 
Есть праздники, что навсегда с тобой, —
Красивый человек,
Любимый город.
Иль где-нибудь на Севере – собор,
Иль, может, где-нибудь на Юге – горы.
 
 
К ним прикипела намертво душа,
К ним рвешься из житейской суматохи.
И пусть дела мои сегодня плохи,
Жизнь все равно – я знаю! – хороша.
 
 
Не говорите:
– Далеко до гор! —
Они со мною на одной планете.
И где-то смотрит в озеро собор.
И есть красивый человек на свете.
 
 
Сознанье этого острей, чем боль.
Спасибо праздникам, что навсегда с тобой!
 

1970

ПОПУГАЙ

 
Подмосковное лето
Ослепляло сияющей синью.
Птицы пели о юге,
И пчелы жужжали про юг.
В дерзкой стайке скворцов,
Разоряющей дружно малинник,
Я, не веря глазам…
Попугая увидела вдруг.
 
 
Он застыл – чудо тропиков —
Вниз головою, на ветке.
Перед ним, как во сне,
Я безмолвно застыла сама.
Видно, стало невмочь
Кувыркаться на жердочке
В клетке,
Видно, горькими сладкие
Стали казаться корма.
 
 
Он, наверное, жил
У какой-нибудь доброй старухи,
Был ее утешеньем,
Единственным светом в окне.
А на воле плясали
Холодные белые мухи,
И веселые ливни
Стучали в стекло по весне.
 
 
А за окнами – птицы
В кипении листьев зеленом.
Всюду посвист синичек
И дятлов уверенный стук…
Он завидовал всем,
Даже старым облезлым воронам,
Но особенно тем,
Кто к зиме улетает на юг.
 
 
Снились пальмы ему,
Становилось тревожно на сердце.
Слышал крик обезьян,
Океана тропический гул…
И однажды, когда
Позабыла старуха про дверцу,
Он из клетки в окно,
В подмосковное лето впорхнул.
 
 
Подмосковное лето
Ослепляло сияющей синью.
Птицы пели о юге,
И пчелы жужжали про юг.
В дерзкой стайке скворцов,
Разоряющих жадно малинник,
Я, не веря глазам,
Попугая увидела вдруг.
 
 
Не вспугнуть бы его!
Я пошла, осторожно ступая,
Я хотела спасти
Эту глупую нежную жизнь.
Вот он рядом, беглец!
Но была подозрительной стая,
И скворцы с попугаем,
Галдя, в высоту поднялись.
 
 
Я смотрела им вслед.
Попугаю теперь не поможешь —
Первый легкий морозец
Заморского гостя убьет.
Не бывает чудес, не бывает…
И все же
Я ищу его взглядом,
На птичий смотря перелет.
 

1970

«Зима, зима нагрянет скоро…»

 
Зима, зима нагрянет скоро,
Все чаще плачут небеса.
Пошли на приступ мухоморы —
Горит разбойная краса.
 
 
С ножом – как тать! – под дождик мелкий
Бреду на поиски опят.
Свернувшись, в дуплах дремлют белки,
Лисицы в норах сладко спят.
 
 
Стал молчаливым бор отныне,
И грусть разлита в тишине.
Бреду одна в лесной пустыне,
Кипенья лета жалко мне…
 
 
Но вот другое обаянье
Меня в другой берет полон.
То обаянье увяданья —
Осенний сон, осенний сон…
 

1970

«Не считаю, что слишком быстро…»

 
Не считаю, что слишком быстро
Мы заканчиваем игру:
Жизнь ползет.
Но ползет, как искра
По бикфордову по шнуру.
Нет для искры другой дороги,
Ближе к взрыву мы каждый час…
Но хотя вы бессмертны, боги,
Все же люди сильнее вас —
Потому что живут на свете,
Героически позабыв
Про мгновенье,
Когда осветит,
А потом все погасит
Взрыв…
 

1970

МИНУТЫ

 
Эко дело!
Всего на минуту
Стало больше короткого дня.
Эка разница!..
Но почему-то
Посветлело в душе у меня.
 
 
Знаю,
Силы зимы не иссякли,
И еще за морями грачи.
Ну, а все же
Минуты, что капли,
Станут снежные доты точить.
 
 
И грачи
Устремятся в дорогу,
И ручьи
В наступленье пойдут…
Эх, минута!
И мало, и много:
Вся-то жизнь
Состоит из минут.
 

1970

«Когда над космической бездной…»

 
Когда над космической бездной
К звену прикипело звено,
И слились два сердца железных
В железное сердце одно,
И каждый у телеэкрана
Застыл, пригвожденный, без слов,
Тогда же
(Как странно! Как странно!)
Неслись по волнам капитаны
На древних крылах парусов…
Одни в разъяренной пустыне,
Эпохе ракет вопреки,
Крепят паруса и поныне
На хрупких плотах чудаки.
 
 
Прекрасно, что можем, как боги,
Мы, смертные дети Земли,
Меж звезд протаранить дороги
И к Солнцу вести корабли.
Прекрасно и в бурях соленых
Сражаться один на один
Без помощи рук электронных,
Железного сердца машин…
 

1970

ЯРОСЛАВНЫ

 
Каленые стрелы косили
Дружинников в далях глухих.
И трепетно жены России
Мужей ожидали своих.
 
 
– Любимый мой, Игорь мой славный!
Бескрайни тревожные дни!.. —
Вновь милых зовут Ярославны,
Но смотрят на небо они.
 
 
Не в поле, меж звездами где-то
Двадцатого века маршрут!
Послушные кони – ракеты —
Своих властелинов несут.
 
 
А ежели «всадник» задремлет,
Слетают счастливые сны:
Все видит желанную Землю
Он в облике милой жены.
 

1970

ДУБЛЕРЫ

 
Последние шутки, объятья —
У нового старта опять
Прощаются звездные братья.
Не просто им руки разнять.
 
 
– Счастливо! Мы встретимся скоро!
Венере и Марсу привет! —
И чуть грустновато дублеры
Глядят улетающим вслед.
 
 
И снова им жить в ожиданье,
Им снова не вышел черед…
Но время придет: на заданье
Дублеров Россия пошлет.
 
 
И новые звездные братья
У новой ракеты опять
Почувствуют вдруг, что объятья
У старта не просто разнять.
 
 
Притихнут родные просторы,
Ударит немыслимый свет,
И будут другие дублеры
Глядеть улетающим вслед…
 

1970

«Жизнь, скажи, разве я виновата…»

 
Жизнь, скажи, разве я виновата,
Что на черный, запекшийся снег,
Как подкошенный рухнул когда-то,
Уронив пистолет, человек?
 
 
Жизнь, куда мне от памяти деться,
Кто, скажи, мне сумеет помочь?
И мое помертвевшее сердце
Погребли в ту далекую ночь…
 
 
Но сквозь лед пробиваются реки,
Половодье взрывает мосты:
Временами в другом человеке
Вдруг увижу родные черты.
 
 
Побледнею от чьей-то улыбки,
Обожжет чей-то медленный взгляд.
Загремят исступленные скрипки,
Загремит исступленный набат.
 
 
Но промчится он – ливень весенний.
С новой болью я снова пойму,
Что тебя мне никто не заменит,
Что верна я тебе одному.
 

1970

«Не бывает любви несчастливой…»

 
Не бывает любви несчастливой.
Не бывает… Не бойтесь попасть
В эпицентр сверхмощного взрыва,
Что зовут «безнадежная страсть».
Если в души врывается пламя,
Очищаются души в огне.
И за это сухими губами
«Благодарствуй!» шепните Весне.
 

1971

«Капели, капели…»

 
Капели, капели
Звенят в январе,
И птицы запели
На зимней заре.
На раме оконной,
Поверив в апрель,
От одури сонной
Опомнился шмель:
Гудит обалдело,
Тяжелый от сна.
Хорошее дело —
Зимою весна!
О солнце тоскуя,
Устав от зимы,
Ошибку такую
Приветствуем мы.
Помедли немножко,
Январский апрель!
…Трет ножку о ножку
И крутится шмель.
 
 
И нам ошибаться
Порою дано —
Сегодня мне двадцать
И кровь как вино.
В ней бродит несмело
Разбуженный хмель.
Хорошее дело —
Зимою апрель!
 

1971

«Три дня и четыре ночи…»

 
Три дня и четыре ночи —
Много ли это, мало?..
Были они короче
Грозных секунд обвала,
Когда никуда не скрыться,
Когда никуда не деться,
От каменного убийцы,
Что вот-вот раздавит сердце.
 
 
Три дня и четыре…
Вспомни —
Много ли это, мало?..
Были они объемней
Жизни иной, пожалуй.
Замешано было круто
В них счастье
С приправой боли.
Неполных четверо суток
Наедине с тобою…
 

1971

ЛЮБОВЬ

 
Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И старый спор сама с собой ведешь.
Ты говоришь:
– Не так уж он красив!
А сердце отвечает:
– Ну и что ж!
 
 
Все не идет к тебе проклятый сон,
Все думаешь, где истина, где ложь…
Ты говоришь:
– Не так уж он умен!
А сердце отвечает:
– Ну и что ж!
 
 
Тогда в тебе рождается испуг,
Все падает, все рушится вокруг.
И говоришь ты сердцу:
– Пропадешь!
А сердце отвечает:
– Ну и что ж?
 

1971

«Мне дома сейчас не сидится…»

 
Мне дома сейчас не сидится,
Любые хоромы тесны.
На крошечных флейтах синицы
Торопят походку весны.
 
 
А ей уже некуда деться,
Пускай с опозданьем – придет!
…Сегодня на речке и в сердце
Вдруг медленно тронулся лед.
 

1971

«Ко всему привыкают люди…»

 
Ко всему привыкают люди —
Так заведено на земле.
Уж не думаешь как о чуде
О космическом корабле.
 
 
Наши души сильны и гибки —
Привыкаешь к беде, к войне.
Только к чуду твоей улыбки
Невозможно привыкнуть мне…
 

1971

СТАРАЯ ПЕСНЯ

 
Осветилось лицо
Безразличное мне, —
Словно лампочку кто-то
Зажег в глубине.
Этот промельк
Скрываемого огня,
Эта старая песня
Волнует меня,
Потому что сама я
Пыталась не раз
От любимого скрыть
Полыхание глаз.
А теперь,
На тебя посмотрев,
Не пойму,
Для чего я гасила себя,
Почему?
Нет прекрасней,
Чем робкой влюбленности свет,
Если даже глаза
Не зажгутся в ответ…
 

1971

СЛАЛОМ

 
Искры солнца и снега,
Спуск извилист и крут.
Темп, что надо, с разбега
Наши лыжи берут.
 
 
Вновь судьба мне послала
Страсть, сиянье, полет.
А не поздно ли – слалом?
А не страшно – о лед?..
 
 
Напружинено тело,
Каждый мускул – стальной.
И плевать я хотела,
Что стрясется со мной!
 

1971

«Теперь не умирают от любви…»

 
Теперь не умирают от любви —
Насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо.
 
 
Теперь не умирают от любви —
Лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
Врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви»…
 

1971

ТОСТ

 
Бывает в людях качество одно,
Оно дано им или не дано —
Когда в горячке бьется пулемет,
Один лежит, другой бежит вперед.
 
 
И так во всем, и всюду, и всегда —
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмет,
Один лежит, другой бежит вперед.
 
 
Что делать? Видно, так заведено…
Давайте в рюмки разольем вино,
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто в полный поднимался рост!
 

1971

ПРИМОРСКИЙ РОМАНС

 
Снег на пальмах. Пирсы побелели.
На ступеньках набережной лед.
Капитан в негнущейся шинели
У причала, как мальчишка, ждет.
 
 
Утром в рейс. И надо бы, пожалуй,
Капитану отдохнуть сейчас.
Но, быть может, подойдет к причалу
Женщина с морщинками у глаз.
 
 
Только это сбудется едва ли…
Поздно. Зажигаются огни.
И вздыхают девочки в курзале —
Ждут героев гриновских они.
 
 
А герою никого не надо,
Он не может думать ни о ком,
Кроме женщины с несмелым взглядом
И московским милым говорком.
 
 
Гуще снег. Гудят суда в тумане.
На ступеньках нарастает лед.
Девочки грустят о капитане,
Капитан о той, что не придет…
 

1972

ГОРОДСКОЙ РОМАНС

 
Отчего взгрустнулось, в самом деле?
Непонятно это ей самой…
Женщина с тетрадками в портфеле
Едет на троллейбусе домой.
 
 
В магазине делает покупки —
Дети, муж, забот полным-полно.
Капитан в качающейся рубке
Все забыл, наверное, давно.
 
 
Да и помнить что? Ночные доки,
Рев прибоя, мокрый парапет,
Поцелуй, как обморок, глубокий,
Да ее испуганное «нет!»…
 
 
Спросит сын: – С тобою все в порядке?
Скажет дочь: – Ты странная у нас! —
…Проверяет школьные тетрадки
Женщина с морщинками у глаз.
 
 
Улыбнется детям через силу,
А морщинки возле глаз видней…
Неужели это вправду было,
Неужели это было с ней?
 

1972

«Прощай, командир…»

 
Прощай, командир.
Уходи из вагона.
– Пора! – говорит проводник.
Я ласково руку кладу на погоны:
– Чего головою поник?
 
 
Целую холодные сжатые губы
Да ежик колючих волос.
…Заплачут ветров исступленные трубы,
«Прощай!» – закричит тепловоз.
 
 
Прощай же! Я жизни ничьей не разрушу…
(Как сложно устроен наш мир!)
Ты – сильный.
О слабых подумаем душах…
Пора уходить, командир!
 
 
Ну, вот и конец…
Вот и сдвинута глыба.
Боль позже очнется в груди…
Прощай, командир, и скажи мне «спасибо»
За этот приказ «уходи».
 

1972

ПЛАСТИНКА

 
И тембр, и интонацию храня,
На фоне учащенного дыханья
Мой голос, отсеченный от меня,
Отдельное начнет существованье.
 
 
Уйду… Но, на вращающийся круг
Поставив говорящую пластмассу,
Меня помянет добрым словом друг,
А недруг… недруг сделает гримасу.
 
 
Прекрасно, если слово будет жить,
Но мне, признаться, больше греет душу
Надежда робкая, что, может быть,
И ты меня надумаешь послушать…
 

1972

ДРУНЯ

«Друня» – уменьшительная форма от древнеславянского имени «Дружина».

 
Это было в Руси былинной,
В домотканый сермяжный век:
Новорожденного Дружиной
Светлоглазый отец нарек.
В этом имени – звон кольчуги,
В этом имени – храп коня,
В этом имени слышно:
– Други!
Я вас вынесу из огня!
 
 
Пахло сеном в ночах июня,
Уносила венки река.
И смешливо и нежно
«Друня»
Звали девицы паренька.
Расставанье у перелаза,
Ликование соловья…
Светлорусы и светлоглазы
Были Друнины сыновья.
 
 
Пролетали, как миг, столетья,
Царства таяли, словно лед…
Звали девочку Друней дети —
Шел тогда сорок первый год.
В этом прозвище, данном в школе,
Вдруг воскресла святая Русь,
Посвист молодца в чистом поле,
Хмурь лесов, деревенек грусть.
В этом прозвище – звон кольчуги,
В этом прозвище – храп коня,
В этом прозвище слышно:
– Други!
Я вас вынесу из огня!
 
 
Пахло гарью в ночах июня,
Кровь и слезы несла река,
И смешливо, и нежно «Друня»
Звали парни сестру полка.
Точно эхо далекой песни,
Как видения, словно сны,
В этом прозвище вновь воскресли
Вдруг предания старины.
В этом прозвище – звон кольчуги,
В этом прозвище – храп коня,
В этом прозвище слышно:
– Други!
Я вас вынесу из огня!
 

1972