Текст книги ""Короли без короны" "
Автор книги: Юлия Белова
Соавторы: Екатерина Александрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Принцесса Релинген не отвечала. Ее высочество вознамерилась явиться в Лувр, лишь собрав все доказательства преступления Марго. Жорж оказался прав, проделка с кинжалом была явно лишней. Увяз коготок и всей птичке пропасть, – рассуждала Аньес. Верный Карл быстро отыскал мастеров, изготовивших злосчастный кинжал, и с легкостью выкупил у оружейника и ювелира расписки королевы Наваррской. А барон де Витто, в компании трех головорезов прикончивший дю Гаста, был так устрашен угрозой отправиться в Релинген, а в Релингене украсить собой колесо, что поведал принцессе все подробности заговора Маргариты, не умолчав даже о том, какую плату потребовал с королевы Наваррской, и как мадам Маргарита расплатилась с ним прямо на кладбищенских плитах монастыря августинцев.
Когда принцесса Релинген в великолепном испанском платье явилась в Лувр, придворные мгновенно расступились на пути ее высочества, а сама королева-мать тяжело поднялась из кресла и сделала три шага навстречу молодой женщине. Впрочем, расписки Марго и показания барона де Витто заставили ее вновь сесть. Неприступный вид племянницы короля Филиппа вызвал у королевы самые дурные предчувствия, и она могла только слабо пообещать, что все виновники преступления понесут заслуженную кару. Но когда принцесса Релинген вопросила, по какому праву был отдан приказ повесить суверенного принца, мадам Екатерине показалось, будто у ее ног разверзлась бездна. В глубине души королеве-матери хотелось отыскать болтуна, посмевшего разоткровенничаться, и отправить его в Бастилию лет эдак на двадцать. К несчастью, наказание глупца ничем не могло помочь его величеству, поэтому мадам Екатерина взволнованно принялась уверять Аньес, будто столь ужасающий приказ был вызван дурным влиянием юных друзей короля, умолять молодую женщину предать все забвению и ни в коем случае не расстраивать принца сообщением о досадном недоразумении.
Принцесса великодушно согласилась не писать о происшедшем супругу. Во-первых, ее высочество полагала, что доверять подобные сведения бумаге и гонцу было слишком опрометчиво. Во-вторых, была не в силах предугадать, как подобное известие могло повлиять на мужа. Аньес была уверена лишь в одном, Жорж придет в ярость, но вот станет ли он собирать войска для Лиги или короля Наваррского, заделается ли ярым лигистом или не менее ярым протестантом – решить не могла. Нельзя сказать, будто принцессу расстраивали поджидавшие короля несчастья, однако слишком резко менять свою жизнь ее высочеству не хотелось.
Уверившись, что хотя бы с этой стороны Генриху не грозит опасность, королева-мать приободрилась. Следовало как можно скорее поведать обо всем сыну, наказать Марго, Витто и миньонов и на всякий случай выплатить принцессе Релинген сто тысяч ливров за причиненное беспокойство.
Беседы с сыном и дочерью не заняли у королевы слишком много времени, и в результате этих бесед король Генрих разрыдался и в припадке раскаяния вознамерился устроить покаянное шествие, а перепуганная Марго удалилась на месяц в монастырь. Правда, первоначально безалаберная королева попыталась возражать матери, но разъяренная Екатерина не пожелала слушать оправдания Маргариты:
– А что ты хочешь, дочь? – гневно заговорила итальянка, когда Маргарита умолкла. – Объясняться с братом? Что ж, иди, я тебя не держу. Расскажи Генриху, как ты лишила его сразу двух друзей и облегчила его сундуки на сто тысяч ливров. Расскажи, как ради этого ты отдалась первому встречному головорезу и где? В стенах монастыря! Иди, дочь, иди. Но если Генрих отправит тебя в Бастилию или заколет тем самым кинжалом, что ты ему подсунула, ты сама будешь в этом виновата. Выбирай – разговор с Генрихом или монастырь. Ничего иного я предложить тебе не могу.
Маргарита представила ярость брата и выбрала монастырь. Несчастные миньоны скинули шелка и бархат и в нарядах капуцинов отправились вслед за королем, шлепая босыми ступнями по парижским улицам, изредка потчую друг друга слабыми касаниями плетей и вскрикивая от боли под безжалостными ударами Шико. Но самая большая неожиданность ожидала молодых людей по окончании процессии, ибо не успели юнцы скинуть рясы и доползти до кроватей, где их должны были облепить примочками, как капитан де Нанси, не дав молодым людям смазать раны или хотя бы переодеться, взял несчастных под арест и доставил в Бастилию.
Последнее происшествие окончательно доказало всем, что становиться на пути принцессы Релинген не стоит.
Как ни странно, лишь барон де Витто в результате всех этих передряг не пострадал. Отправлять наемника на эшафот или в Бастилию казалось Генриху слишком мелким. К чему наказывать жалкого убийцу, когда враг обнаружился в его собственной семье? К тому же Генрих не мог допустить, чтобы обстоятельства дела Витто стали известны повсеместно, справедливо рассудив, что тогда королевский дом Валуа не найдет достаточно белил, чтобы скрыть краску на щеках. Таким образом, наемный убийца отделался изгнанием и был просто счастлив, так удачно избежав колеса и четвертования.
Отъезд принцессы Релинген в Лош вызвал общий вздох радости и облегчения. Измученные и обозленные после недельного заточения "львята" смогли выйти на свободу и сполна отплатить обитателям Лувра за выпавшие на их долю невзгоды. Королева Наваррская в своем монастыре осмелилась написать брату. А королева-мать принялась составлять послание племяннику, надеясь, что дальняя дорога смягчит сердце оскорбленного принца и он оставит планы мести.
И вот тут королеве Екатерине был нанесен новый удар.
После печально окончившейся свадьбы молодая королева Луиза пребывала в состоянии полнейшей растерянности. Любовь Генриха, в которую она, было поверила, обернулась обманом. Друзья короля отнимали у него почти все свободное время, которое он не спешил дарить супруге. Единственный человек, оказывающий молодой женщине поддержку при жестоком дворе, был мертв, а скорбь по нему короля была столь велика, что он совершенно забросил Луизу. Ко всему прочему из дошедших до молодой женщины слухов следовало, что ее брак не так уж и бесспорен и вполне может закончиться монастырем.
Молодой королеве казалось, будто придворные шушукаются за ее спиной, посмеиваются и с нетерпением ждут какой-нибудь ошибки, собственные дамы и фрейлины смотрят с пренебрежением и осуждением, а уж вельможи и вовсе считают пустым местом. Королева Екатерина утешала невестку, как могла, рассказывала о своей собственной печальной судьбе и напоминала о долге перед короной, но когда при дворе появился незаконный сын Генриха, поняла, что внести покой в семью сына будет нелегко.
Увидев живое напоминание о давнем приключении супруга, королева Луиза разрыдалась и заперлась в спальне, придворные с любопытством уставились на смущенного короля, а королева Екатерина разгневалась. Если бы приключившаяся неловкость имела своей причиной женское коварство, она бы еще смогла это понять, пусть и не простить. Но стать жертвой обычной женской глупости и тщеславия... Это было слишком!..
Строго взглянув на виновницу переполоха, королева-мать сообщила графине де Коэтиви, что весьма тронута ее заботой о крестнике и постарается, чтобы юный шевалье поступил в королевские пажи. Однако, оставшись со своей придворной дамой наедине, королева Екатерина проявила куда меньше снисхождения, чем прежде, и слова ее разили не хуже бича.
– О чем вы думали, милочка, когда везли сюда моего внука?! – гневно вопрошала Екатерина. – Нет! Молчите, я не желаю слушать ваши оправдания! Вы поставили в неловкое положение короля. Вы оскорбили королеву. И ко всему прочему вы поставили в ложное положение моего внука! Да вас стоило бы отправить в монастырь убогих жен, и, видит Бог, если вы допустите еще одну подобную же выходку, я это сделаю!
Перепуганная графиня молчала. Узнав о бегстве кузена, Луиза де Коэтиви решила порвать всякие связи с опальным семейством. Полагая, будто Релингены уже ничем не могут быть ей полезны, графиня поспешила напомнить его величеству о связывавших их некогда узах, даже не дождавшись известия о том, чем закончилась вспышка ярости короля. Открытие, что опала кузена Жоржа продлилась не дольше майского дождика, поразила Луизу. Холодность Генриха, через несколько недель после свадьбы вовсе не жаждущего вспоминать грехи юности и награждать бывшую подругу, ошеломляла, а гнев королевы-матери ужасал. Луиза не знала, как смягчить гнев Екатерины и пришла в себя только после вопроса королевы-матери дворянин ли ее внук.
– О да, ваше величество, – пролепетала графиня, – принц Релинген обеспечил ему титул шевалье де Шервилера.
– Я всегда была уверена в предусмотрительности племянника, – удовлетворенно кивнула королева-мать. – Но ты, дуреха, чуть было не испортила все, что только можно. Хотела бы я знать, на что тебе твоя голова? Неужели только для того, чтобы носить красивые прически и стрелять глазами по сторонам? Нашла время, привезти моего внука ко двору! Что ж, что сделано, то сделано, но сейчас твое присутствие при дворе неуместно. Отправляйся к Франсуа, умоляй его вернуться в Париж, уверяй, что после женитьбы его брат не будет в нем нуждаться, и если он захочет сохранить достойное место при дворе, ему следует смирить гордыню и склониться перед королем. Мне все равно, как ты его уговоришь, но если через месяц мой сын не вернется ко двору, ты отправишься в монастырь, а уж потом пусть твой муж решает твою судьбу! Поняла?!
Луиза смогла только покорно склонить голову.
– А теперь отправляйся к королеве и моли ее о прощении. И сегодня же выезжай!
Графиня присела в низком реверансе, смиренно поцеловала руку королевы-матери и отправилась к королеве Луизе. Страх, гнев, жалость к себе и еще какие-то непонятные чувства рвали душу молодой женщины в клочья. Если бы навстречу Луизе попался король, она вполне могла бы спросить, что он нашел в девице де Водемон, скучной и бесцветной. К счастью для Луизы, до покоев молодой королевы она добралась без приключений, а, испросив аудиенции, пришла в себя. Убедить в чем-либо королеву-провинциалку было не так уж и трудно. Луиза не сомневалась, что сможет стать подругой лотарингской простушки, и полагала, что в будущем это сослужит ей хорошую службу.
Несчастная королева онемела, когда дама, ставшая причиной ее горя, встала перед ней на колени и почтительно коснулась губами подола ее платья. Эта красавица, такая великолепная в своем роскошном наряде, казалась молодой королеве богиней, и она не могла понять, что этой победительнице могло понадобиться от нее, покинутой и несчастной.
Огромные глаза графини светились преданностью, руки были сложены как для молитвы, голос проникал в самое сердце. Луиза де Коэтиви просила королеву простить ей невольную вину, ссылалась на грех юности и даже уверяла ее величество, будто привезла ко двору сына короля единственно для того, чтобы поддержать королеву и доказать ей, что она без труда сможет выполнить свой долг и подарить королевству множество законных наследников.
– Ради короля, ради вас, государыня, я пожертвовала свой честью! – вдохновенно вещала графиня. – Я не прошу награды, служить вам счастье для меня...
Ошеломленная, сбитая с толку подобным напором, королева Луиза могла лишь смотреть на распростертую у ее ног графиню, отчаянно силясь понять, что все это значит. Проникновенный и нежный голос графини очаровывал, начисто лишая королеву способности мыслить. Прекрасные глаза завораживали. Словно во сне ее величество протянула графине руки и подняла с колен. Две Луизы поцеловались как лучшие подруги.
Через три часа графиня де Коэтиви покинула Париж. Ее ждал Анжер, его высочество принц Франсуа и планы мести. Луиза решила выполнить распоряжение королевы-матери, но при этом постараться, чтобы возвращение Франсуа причинило как можно больше неприятностей забывчивому королю.
ГЛАВА 3,
О пороке и добродетели
В свои двадцать два года его высочество принц Франсуа де Валуа был весьма решителен. Что бы ни думала королева Екатерина о младшем сыне, Франсуа не требовалось долго подбивать на мятеж – принц обожал оружие, доспехи и все, что было с ними связано, и эта любовь проявлялась у Франсуа не только тогда, когда надо было позировать художникам. К шуму и сражениям принц был готов всегда, а его тщеславие было столь велико, что он не желал склонять головы ни перед кем, в том числе и перед братом-королем. И при этом ничто в облике принца не свидетельствовало о подобной решимости. Маленький и толстый, с лицом, изуродованным оспой, с выпуклым рахитичным лбом, Франсуа казался застенчивым и тихим, но человек, поверивший в кротость его взгляда, немало рисковал. Силой или интригами, убеждением или подкупом, принц жаждал проложить путь к трону, а его дворяне, столь же честолюбивые и необузданные, как и принц, всеми силами стремились помочь сеньору в осуществлении этих планов.
Анжер в полной мере оценил усилия принца и его дворян.
Чуть ли не каждый день в столице провинции проходили смотры наемников. Вооруженные отряды ввозили в столицу продовольствие. Оружейники и шорники трудились даже после сигнала к тушению огней. На стенах Анжерского замка устанавливались новые пушки. А в самом замке чуть ли не каждый вечер устраивались шумные празднества и балы. Правда, наемники герцога регулярно устраивали потасовки на улицах и по кабакам, задирали горожан, оскорбляли их жен и дочерей. Оружейники и шорники так и не получили обещанную плату за труд, а окрестные деревни были разграблены подчистую. Хотя Франсуа был не самым бедным человеком во Франции, оплата союзников, наемников, оружия, лошадей и празднеств требовала таких средств, что герцог все чаще задумывался, как быть, тем более что известие о свадьбе брата выбило из под ног Франсуа опору.
В поисках продовольствия отряды графа де Бюсси вынуждены были все дальше и дальше отъезжать от Анжера, а доведенные до отчаяния крестьяне все чаще хватались за вилы и ножи. Жители Анжера, вначале с восторгом встретившие принца, все чаще начинали ворчать и втихомолку славить короля. Даже свита герцога, включая неустрашимого Бюсси, все чаще вздыхала о Париже, вспоминала фрейлин королевы-матери, королевские охоты и балы. Было о чем задуматься.
Когда Луиза де Коэтиви предстала перед принцем, его высочество уже вполне созрел для возвращения в Париж. Франсуа не мог найти лишь достойную причину, способную скрасить бесславное возращение. Узнав от Луизы о ссоре старшего брата с принцем Релинген, Франсуа одновременно обрадовался и опечалился. Приятно найти основание для продолжение мятежа, но что делать с этим основанием, если на мятеж нет средств?! Оставалось превратить причину для войны в причину для заключения мира. Он вернется к королю не как неудачник, а как верный брат, решивший отбросить личные интересы, дабы поддержать его величество в трудные времена. Как полагал Франсуа, за такое возвращение он сможет просить у брата многое – деньги, титулы и владения, получив же деньги и владения, всегда сможет отстоять свои права.
Графиня де Коэтиви была разочарована. Франсуа-проситель меньше всего способен был оправдать ее надежды, и Луиза презрительно сморщила нос:
– Вот как, мой принц, вы готовы простить вашему брату все оскорбления? Даже то, что он посягнул на ваше наследство, вступив в незаконный брак?
– Приходится, раз сундуки пусты, – с не меньшей язвительностью отвечал принц. – Или вы готовы пожертвовать на мое дело Вилландри?
Под насмешливым взглядом Франсуа Луиза смутилась. Следовало немедленно что-то сказать, пока принц не принялся высмеивать ее в компании Бюсси и прочих острословов.
– Если бы мое Вилландри могло спасти ваше высочество, я бы немедленно отдала его вам, – провозгласила графиня, – но, к сожалению, этот дар не заполнит ваши сундуки. Вам нужно нечто большее. Вы сеньор нескольких крупных герцогств, не считая владений поменьше, так почему бы вам не взять под опеку оставшихся в ваших землях сирот?
– Да вы с ума сошли, Луиза?! – возмутился принц. – К чему мне такая обуза?
– О, ваше высочество, вы неправильно меня поняли, – торопливо заговорила графиня. – Эти злосчастные войны оставили столько сирот, что как сеньор Алансона, Анжу, Турени, Эвре, Шато-Тьерри, Манта и Бофора, вы просто обязаны позаботиться о своих осиротевших вассалах. Тогда, как опекун, вы получите право распоряжаться имуществом бедняжек. Не думаю, что кто-то дерзнет спрашивать с вас отчет за опеку. Заполнив же свои сундуки, вы не будете зависеть от прихотей брата. Только это я и имела в виду, а вовсе не желание обременить вас новыми заботами и денежными тратами.
Франсуа на мгновение задумался, а затем улыбнулся. Идея была неплоха, а найти применение имуществу опекаемых он всегда сможет. Оставалось только решить, что делать с самими сиротами.
– А зачем с ними что-то делать, мой принц? – пожала плечами Луиза. – Девчонок вполне можно будет отправить в монастыри... до самого совершеннолетия... или навсегда... Мальчишек на службу – в пажи или ваши войска. Это немалая честь – служить наследнику престола. И, кстати, Франсуа, разрешите для меня одну маленькую загадку, почему вы, дофин Французского королевства, называете себя просто герцогом Алансонским? Подобный титул подходит представителю младшей ветви рода, но не наследнику престола. Покуда вы именуете себя столь просто, ваш брат и его советники то и дело забывают о ваших правах. Так примите имя сеньора Анжу, напомните всем, что наследник французского престола заслуживает почтения и уважения.
Второй совет Луизы пришелся так же по душе Франсуа, как и первый. Его высочество торжественно объявил, что решил оказать поддержку своему дорогому брату, а также исцелить раны, нанесенные войной многострадальной Франции, взяв под опеку своих вассалов-сирот. Двор дофина и весь Анжер славили великодушие принца, доверенные люди Франсуа везли к его двору сирот из его обширных владений, а самые надежные – накладывали руку дофина на имущество опекаемых. Вино, лес, драгоценности и деньги – люди принца не брезговали ничем. Где-то уже стучали топоры, где-то подсчитывали будущие барыши от продажи урожая, где-то шла оценка извлеченных из оправ камней, где-то переплавляли оправу, а также золотую и серебряную посуду. Ликующий Франсуа спешно пополнял свои сундуки, и лишь сами сироты несколько досаждали ему.
Временами принц жаловался, что Луиза превратила его двор в нечто среднее между монастырем и казармой. Временами уверял, что отправить девчонок по обителям можно было и минуя его дворец. Впрочем, представления опекаемых вассалов несколько скрашивали Франсуа скуку, и на церемониях присяги он с удовольствием целовал девиц в губы и протягивал для поцелуя руку юным шевалье. Распорядитель даже охрип, повторяя его высочеству имена вассалов и объясняя сиротам, кто из них имеет право обнять дорогого опекуна на уровне локтей, кто бедер, а кто колен.
Франсуа чуть не лопался от гордости: деньги и всеобщее преклонение ласкали самолюбие его высочества. Герцог Анжуйский даже стал подумывать, не задержаться ли ему в Анжере, но Луиза де Коэтиви, помня угрозы королевы-матери, беспрестанно торопила дофина, напоминала, как важно вовремя сказать нужные слова королю, опьяняла рассказами о будущих почестях и новых титулах.
Соланж де Сен-Жиль, одна из невольных воспитанниц принца, как и все ожидала отправки в монастырь. Когда через месяц после смерти матушки за ней приехали от герцога Анжуйского и Туреньского, дабы передать под опеку принца, девушка обрадовалась, но за несколько дней жизни под опекой его высочества поняла, что его "забота" не была бескорыстной. Большой зал Анжерского замка, в котором были поставлены тридцать шесть кроватей, напоминал монастырский дортуар, но был гораздо менее удобен для жизни. Графиня де Коэтиви, которой был поручен надзор за воспитанницами, всегда была холодна и надменна, никогда не пыталась утешить оторванных от родного дома девочек, а на слезы малышей отвечала лишь презрительным пожатием плеч. Приставленные к воспитанницам служанки быстро усвоили манеры графини и обращались с девочками с почти нескрываемым пренебрежением. Ко всему прочему болтовня бойких девиц не оставляла сомнений, что именно привлекало его высочество в многочисленных воспитанниках.
Проведя полжизни в стенах монастыря, Соланж не боялась заточения в обители, но слезы малолетних воспитанниц принца вызывали у нее жалость. К счастью, монахини Шинонского монастыря учили девиц не только не унывать, но и утешать, так что юная хозяйка Азе-ле-Ридо принялась вытирать девочкам слезы, говорить, как заботится о них добрый сеньор, рассказывать о прелести жизни в монастыре, о прекрасных садах, в которых они смогут гулять, о добрых монахинях, которые научат их всему, что необходимо знать и уметь благородным дамам, и о подругах, которые у них непременно появятся.
Герцог Анжуйский уже давно не сомневался в собственной исключительности и все же, услышав из-за двери похвалы в свой адрес, остановился. Похвалы приятно кружили голову, восхвалявший его голос был прелестен. Его высочество обернулся:
– Кто это? – спросил он Луизу де Коэтиви.
– Кто-то из ваших воспитанниц, – равнодушно ответила графиня, и Франсуа толкнул дверь.
Картина, открывшаяся взору принца, могла очаровать поэта или художника, но Франсуа увидел лишь зареванных девчонок, собравшихся вокруг старшей подруги. Одетая в глубокий траур девушка была весьма недурна собой, и на миг принц даже пожалел, что такая красота скоро навсегда скроется под монашеским покрывалом.
– Так-так, – заговорил принц. Заслышав его голос, воспитанницы немедленно вскочили со своих мест и присели перед сеньором в низком реверансе. Франсуа небрежно махнул рукой, разрешая девочкам подняться. – Вы действительно желаете отправиться в монастырь, мадмуазель?
Соланж выпрямилась и скромно кивнула.
– Я только прошу вас, ваше высочество, разрешить мне удалиться в Шинонский монастырь.
– Так далеко? – Франсуа был удивлен.
– Этот монастырь выбирал еще мой батюшка. Он говорил, там хорошая школа и надежные стены, а в наше время это даже важнее школы.
Его высочество хмыкнул.
– Как вас зовут, мадмуазель, и сколько вам лет?
– Мария-Антуанетта-Соланж де Сен-Жиль из Азе-ле-Ридо, ваше высочество, – девушка вновь присела в реверансе, как того требовал этикет. – Мне семнадцать лет.
– Ну что ж, я обдумаю вашу просьбу, – величественно обронил принц и вышел.
Соланж де Сен-Жиль не лгала его высочеству, но всей правды также не говорила. Девушка не боялась монастырских стен, но навеки оставаться в обители и тем более принимать постриг также не собиралась. Но у кого бедная сирота могла найти защиту и поддержку? Король Наваррский, ее кузен, был далеко, точно так же как и ее жених, а чтобы иметь возможность написать им и просить о помощи, надо было попасть в Шинон, где монахини не успели забыть ее и ее батюшку. Попасть же в Шинон было делом нелегким. Для этого следовало никому не перечить, быть наивной, тихой и покорной.
Его высочество был очарован. Девица Сен-Жиль была так не похожа на красоток его матушки, что Франсуа почувствовал непривычное волнение. Такая наивность, такое преклонение перед его особой требовали достойной награды, а принц не знал лучшего подарка, чем собственная страсть. Луиза де Коэтиви выслушала восторги принца с полнейшим хладнокровием. Как полагала графиня, небольшое приключение перед отъездом должно было развлечь принца, да и девчонке будет что вспоминать в своем монастыре.
Пока девочек одну за другой отправляли в выбранные для них обители, Франсуа повелел переселить мадмуазель де Сен-Жиль в отдельную комнату, ибо подготовка к отъезду в Шинон требовала времени, а оставаться в одиночестве в большом гулком дортуаре было глупо. Соланж терпеливо ждала отъезда в монастырь, мысленно составляла письма кузену и жениху, но когда явившийся в ее комнату принц сообщил о своей любви и предложил немедленно ее испытать, испугалась. Так далеко ее покорность не простиралась.
Нет, если бы Соланж воспитывали бойкие камеристки, проведшие пару лет при королевском дворе, девушка вряд ли нашла что-либо дурное в мимолетной связи с принцем и постаралась бы извлечь из этой связи все возможные выгоды. По мнению придворных девиц титулы, должности, драгоценности или деньги были гораздо лучшим приданным для будущего мужа, чем невинность жены. Однако воспитанная в тиши монастыря и посетившая двор лишь однажды, в далеко не лучшие его дни, Соланж смогла только напомнить принцу о грехе и добродетели. Франсуа расхохотался. Он смеялся до слез, до колик, до того, что ноги перестали его держать, и он повалился на стул. Отер с глаз слезы и вновь расхохотался. Подобной наивности он не ждал даже от провинциалки.
– Боже мой, мадмуазель, да кто внушил вам подобную чепуху?! – воскликнул герцог Анжуйский, слегка придя в себя.
– Монахини Шинонского монастыря, – дрожащим голосом отвечала Соланж.
Франсуа поперхнулся – смеяться над монахинями вряд ли было уместно, но давняя привычка выкручиваться помогла мгновенно найти выход.
– Полагаю, ваши монахини рассказали вам и о долге вассалов перед сеньором, – важно заметил он. – Так вот, как ваш сеньор я имею право на вашу службу, а уж в чем она будет заключаться, решать мне. Надеюсь, вы знаете свой долг?
– Но у меня есть и другой долг – я помолвлена... у меня есть жених, – сбивчиво сообщила Соланж принцу.
– Вас смущает помолвка? – удивился Франсуа. – Какая чепуха! Как ваш сеньор и опекун я разрываю ее. Как видите, вы совершенно свободны и теперь ничто не мешает вам выполнять свои обязанности. Ну же, дорогая, оставьте эти глупости!
Соланж затравленно оглянулась.
– Но, ваше высочество, – взмолилась она, – долг каждой девицы выйти замуж, принести святые обеты перед алтарем и подарить своему супругу множество наследников. Если, как вы хотите, я исполню свой долг перед вами, я обокраду своего будущего мужа...
Смеяться Франсуа был уже не в силах.
– Значит, вам очень хочется замуж? – со стоном проговорил он. – Ну что ж, это тоже можно устроить. Когда я стану вашим мужем, надеюсь, вы выполните свой долг.
Луиза де Коэтиви онемела, когда герцог Анжуйский с самодовольной улыбкой сообщил, что женится. С некоторой растерянностью напомнила принцу, что уже замужем.
– Да причем тут вы, Луиза? – бесцеремонно перебил любовницу Франсуа. – Я женюсь на малышке Сен-Жиль. Коль скоро бедняжка так добродетельна, что получить ее иначе невозможно, придется вступать в брак. В конце концов, мне уже двадцать два – пора обзаводиться наследниками.
– На простой дворянке... – только и могла пробормотать Луиза.
– Ну, не такой уж и простой, – возразил Франсуа, к величайшему сожалению графини хорошо помнивший уроки генеалогии. – Мой брат женился на кузине герцога Лотарингского, а Сен-Жиль все же кузина короля.
– Гугенота! – зло бросила Луиза.
– Ну, так и прекрасно, – обрадовался принц. – Я ведь и хотел договориться с Беарнцем, вот и договорюсь. Девица католичка, ее ближайший родственник – протестант, что сможет противопоставить этому союзу мой брат? К тому же Сен-Жиль молода, хороша собой, здорова. Уверен, она нарожает мне множество сыновей и не будет вмешиваться в мои дела. А вот будет ли признан законным брак Генриха, еще вопрос. Думаете, ваш кузен просто так отправился в Рим?
– Но если вам так нужен союз с королем Наваррским, женитесь на его сестре, – попробовала воззвать к разуму принца графиня. – У королей слишком много таких кузин, как эта Сен-Жиль... Святая Дева, да у нее даже титула нет!
– На кой черт мне ее титул? – возразил принц, с удивлением воззрившись на Луизу. – Мне нужна тихая и покорная жена, которая будет знать свое место и исправно рожать мне наследников. А ваши принцессы и королевы слишком много о себе мнят!
– Но добродетель приедается... – напомнила Луиза.
– И что? Вы-то никуда не денетесь, – пожал плечами Франсуа. – Послушайте, Луиза, чего вы добиваетесь? Хотите расстроить меня? Вы же видите, я хочу эту девицу, но у меня нет возможностей заполучить ее, если я не женюсь. Вы что же, хотите, чтобы я страдал или поступил недостойно принца? Просто удивительно, как мало вы меня любите... – проворчал Франсуа.
– Ради вас я оставила короля! – гордо напомнила Луиза, как делала всегда в моменты ссор. – И я докажу вам, как много вы для меня значите. Если бы я не любила вас, я бы и слова не сказала против этой безумной женитьбы. Но я не могу допустить, чтобы вы связали себя по рукам и ногам, отказавшись от возможности вступить в более выгодный брак. Что ж, вы хотите эту девицу, а она хочет замуж за принца. Прекрасно, обвенчайтесь с ней – в конце концов, не так уж и трудно нанять на роль священника какого-нибудь комедианта. Вы получите желаемое и сохраните свободу, а Сен-Жиль ничего не заподозрит.
– Это рискованно... – с некоторым сомнением произнес принц.
– Чем?! Девица не так уж и умна, даром что добродетельна. Если вы скажете, что не желаете ее появления при дворе – она будет тихо сидеть взаперти. Когда же она вам надоест, вы сообщите ей, что король опротестовал этот брак, папа по его просьбе аннулировал его, и отправите ее в монастырь. Она будет молиться и вспоминать, как была женой принца. Вот и все.
– А если она забеременеет? – уже с интересом спросил Франсуа.
– Тогда вы выдадите ее замуж за кого-нибудь из верных людей, который даст имя вашему ребенку. Боже, Франсуа, во Франции достаточно дворян, которые за скромное вознаграждение готовы оказать принцам подобные услуги. Что в этом такого?
Герцог Анжуйский задумчиво потер подбородок, затем кивнул.
– Ну что ж, устроим представление, так даже веселей. Но, учтите, малышка не должна ничего заподозрить. Все должно быть достоверно, в полном соответствии с этикетом. Я представлю вас ей как ее придворную даму...
– Меня?! – графиня возмущенно вскочила. – Чтобы я стала придворной дамой какой-то провинциальной девчонки?
– Не девчонки, а моей невесты и будущей жены, – холодно возразил Франсуа. – Хватит, Луиза, ваши капризы мне наскучили! Полагаю, весь двор и даже Сен-Жиль знает, кто вы, так неужели вы полагаете, что как любовница не должны были бы склониться перед моей женой? Или вы считаете, что в угоду вам я вообще никогда не женюсь?! Смешно... – принц пожал плечами. – Утешьтесь тем, что это не навечно. И потом, кому еще я могу поручить надзор за девицей? Одни недостаточно умны, другие – болтливы.
