Текст книги ""Короли без короны" "
Автор книги: Юлия Белова
Соавторы: Екатерина Александрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Жорж-Мишель неопределенно пожал плечами.
– Как принц Релинген я могу...
– Что за чушь вы несете, молодой человек, – перебил принца его святейшество. – Вы полагаете, король Филипп позволит вам набрать армию? Полноте, сын мой. Релинген находится не так уж и далеко от Брюсселя, чтобы Альба, Фарнезе или дон Хуан не смогли проглотить ваше княжество как мятную пастилку. Релингена им хватит на один зубок. И, кстати, крестник, не стоит объявлять о полученной булле... раньше времени. Это может создать для Святого престола ненужные дипломатические ослождения и с Испанией, и с Францией. Подождите моей смерти. Я уже стар и вряд ли протяну дольше пяти или семи лет, и вот тогда вы сможете делать с буллой все, что вам будет угодно. Вы меня понимаете?
Его святейшество протянул руку для поцелуя, и Жорж-Мишель понял, что аудиенция окончена. Через пару недель принц получил обещанную крестным буллу и принялся ломать голову, где и как раздобыть необходимых для завоевания Нидерландов союзников. К счастью, размышлял Жорж-Мишель, кузен Генрих и дядя Филипп изо всех сил старались помочь ему в многотрудном деле, хотя вряд ли догадывались об этом. Неистовая вспышка гнева Анри заставила его бежать в Рим и обеспечила ему благословение Папы, а усилия дяди Филиппа по очистке Средиземного моря от пиратов подарили прекрасного капитана и, возможно, будущего флотоводца. Уж если с одной "Ласточкой" Ландеронд смог досадить королю Филиппу, что будет, если таких "Ласточек" станет три, или пять, или десять? Шевалье уже видел свой флот у берегов Нидерландов и думал, что жизнь воистину прекрасна.
Именно это довольство собой и жизнью заставило принца Релинген вспомнить еще об одной мечте – давнему желанию научиться писать красками.
К удивлению шевалье, осуществить последнее желание оказалось гораздо труднее, чем получить буллу его святейшества. Хотя в Риме его высочество обнаружил Академию святого Луки, принятые там художники не спешили обучать принца искусству живописи, в один голос уверяя, будто занятие это крайне неблагородное и грязное. Особо отвратительное впечатление у Жоржа-Мишеля осталось от разговора с критянином Домиником, носившим столь непроизносимую фамилию, что окружавшие предпочитали именовать его просто "Тем греком". Начавшийся довольно мирно разговор завершился грандиозным скандалом, а прослышавший о нем Григорий Тринадцатый счел необходимым мягко пожурить крестника, уверяя, что его стараниями в Риме скоро не останется художников, ибо все они сбегут к королю Филиппу.
Потеряв надежду договориться с местными художниками, шевалье Жорж-Мишель решил выписать в Рим знакомого ему по Венеции Веронезе, однако великий маэстро, полагавший, будто его высочество желает сделать ему большой заказ, был немало обескуражен прихотью принца, вознамерившегося стать художником. Лишь вмешательство его святейшества, забавлявшегося выходками крестника, и в еще большей степени рисунки взбалмошного принца, убедили мастера махнуть на здравый смысл рукой и заняться вельможным рисовальщиком. И все-таки маэстро не мог решить, что делать со странным учеником. Править его рисунки, великий веронец правил, но как приступать к главной мечте ученика – не представлял. Вельможам достаточно свинцового или серебряного карандаша, – говорил весь опыт маэстро, – писать же красками, не умея их изготовлять, было невозможно, но вручить принцу и крестнику папы каменную ступку было и вовсе немыслимо, как немыслимо было вручить ему грязную тряпку для чистки кистей.
После пары дней раздумий и сомнений маэстро в очередной раз махнул рукой на здравый смысл и подарил ученику толкового подмастерья. Его высочество возликовал и пожелал начать обучение немедленно, а Веронезе с нехорошим чувством догадался, что еще не раз будет плевать на собственный опыт и принятые в живописи правила, ибо принц Релинген никаких правил не признавал. Слава Богу, утешал себя маэстро, что его взбалмошное высочество и правда был талантлив. О том, что от скуки шевалье Жорж-Мишель бывает даже трудолюбив, великий веронец пока не подозревал.
ГЛАВА 11
Господин губернатор
День, когда шевалье Жорж-Мишель понял, что в Риме ему делать больше нечего, наступил на удивление быстро. К папской булле с благословением на корону Нидерландов, его высочество получил еще одну – на этот раз для короля Генриха Третьего. Булла признавала законным второй брак французского короля и должна была восстановить доверие между кузенами. И хотя шевалье сомневался, что преданную дружбу можно было возродить, письма Аньес убеждали, что его величество, угнетенный допущенной ошибкой, готов почти на все, лишь бы загладить последствия своей оплошности. Таким образом, необходимо было вернуться в Париж, передать бывшему другу папское благословение, принять от Генриха все возможные извинения и награды, а затем отправиться в Релинген, дабы заняться делом – созданием собственной армии.
Правда, последняя аудиенция у крестного заставила Жоржа-Мишеля усомниться в легкости задуманного предприятия. Пожелав принцу успехов и посетовав на неразумность политики некоторых королей, его святейшество между делом заметил, что недавно осчастливил еще одного кузена крестника – его светлость герцога де Гиза, благословив его родословную, возводившую род Гизов прямиком к Карлу Великому. Жорж-Мишель остолбенел. Нельзя сказать, что к родословным его высочество относился с трепетом, достойным Святого Писания, но легкость, с которой его святейшество утвердил три взаимоисключающих документа, заставляла задуматься. Его высочество сообразил, что и полученная им булла была не слишком надежной грамотой. Без армии и флота, а главное, без победы, она стоила не больше потраченного на нее пергамента.
Поразмыслив над ситуацией, его высочество решил не обижаться на крестного и сделать все, чтобы папская булла стала не просто клочком выделанной кожи. Пусть у него пока и не было армии, зато было целых три корабля, и Жорж-Мишель заранее предвкушал, какую неразбериху сможет внести в дела короля Филиппа в Нидерландах.
Уроки живописи у Веронезе также подошли к концу. Великий мастер был счастлив, что отныне избавлен от капризов вельможного подмастерья. И все же, наблюдая за трудами ученика, Веронезе не мог не сетовать на несправедливость судьбы, которая столь щедро одарила взбалмошного молодого человека. Принц, крестник папы, родственник королей – Веронезе не мог понять, зачем Господь наградил этого баловня судьбы еще и талантом художника. Временами великий мастер размышлял, что принц не дает себе труд даже задуматься о том, что пишет, и уж вовсе не понимает, как много нового внес в искусство живописи. Дело было даже не в легкости письма его высочества, а в иллюзорности всего, что он изображал. Веронезе уже давно понял, что к розыгрышам молодой человек готов всегда и везде, и все же каждый раз попадался на живописные проделки принца. Готовые рухнуть на голову несуществующие балконы, фальшивые окна и двери, ложные отражения в зеркалах – веронец долго не верил, что у принца хватит терпения расписать целую комнату, но представить, что он обладает столь буйной фантазией, художник и вовсе не мог, и теперь горько сожалел, что его сыновья не обладают хотя бы каплей таланта его высочества.
Итак, шевалье Жорж-Мишель покидал Рим с полным осознанием того, что благополучно завершил все дела. Во Францию его высочество отправился обремененным двумя папскими буллами, четырьмя подмастерьями, тремя кораблями, собственным портретом кисти Веронезе, двумя Мадоннами Рафаэля и одной Мадонной сварливого грека, античным бюстом, солонкой, распятием и всевозможными безделушками работы Бенвенуто Челлини, двумя трактатами по астрономии и трактатом по анатомии, камерой-обскурой, рецептом нового крахмала, парочкой стеклянных стилетов, десятью бочками кьянти и роскошным изданием Данте. Однако если принц Релинген полагал, что вручив Генриху предназначенную ему буллу, а мадам Екатерине Мадонн и любимое ею вино, он сможет попрощаться с Парижем и заняться собственными делами, то его ждало жестокое разочарование. Расстаться с Парижем его высочеству все же удалось, пусть и не сразу, но вот дела оказались отложенными на неопределенный срок.
Сначала его величество, обрадованный возвращением беглого кузена, а в еще большей степени папским благословением, закатил грандиозный праздник. Балы и охоты сменяли друг друга в течение недели, придворные веселились, Жорж-Мишель скучал, а Генрих ломал голову, как бы еще порадовать родственника. По мнению его величества, самым лучшим подарком Жоржу было предложить кузену остаться при дворе, однако мадам Екатерина, обеспокоенная изменившимся положением племянника, посоветовала Генриху наградить принца иначе. Пост губернатора Турени почетом и выгодой способен был порадовать любого вельможу, если, конечно, он не был принцем крови, но Жорж-Мишель готов был проклясть все на свете, вынужденно отложив поездку в Релинген. В какой-то миг его высочество даже подумал, а не отказаться ли ему от королевского дара, но здравый смысл и недавний опыт напомнили, что отказ будет воспринят как мятеж.
Одна дело бежать под защиту папы от неправого приговора сюзерена и совсем другое приобрести репутацию возмутителя спокойствия, с неблагодарностью отталкивающего руку доброго и щедрого государя. Его высочество подумал, что не стоит портить отношение с королями Европы раньше времени. К тому же Жорж-Мишель не забывал, что если собирать армию в Релингене было трудно, а в Турени – очень трудно, то делать это в Париже было и вовсе невозможно. Не считать же солдатами ремесленников и лавочников в ржавых кирасах, которые просто из кожи вон лезли, лишь бы объявить всему свету о своей поддержке Католической Лиги? К Святому Союзу принц относился скептически, оставаться в Париже не желал, а, значит, надо было рассыпаться в благодарностях, ехать в Тур и искать союзником.
Турень показалась его высочеству сонным царством, губернаторская резиденция в Туре убожеством – так что Жорж-Мишель предпочел отправиться в родной Лош, – а жалобы чиновников на неразбериху последних лет нагоняли тоску. Принц Релинген не собирался разбираться с налогами, разбойниками, дорогами и крепостями. Его высочество даже начал подумывать, кого из друзей короля соблазнить ненавистным губернаторством, но вскоре с сожалением убедился, что миньоны его величества согласны блистать в Лувре, но даже ради высоких должностей и доходов не жалеют покидать Париж и отправляться в ссылку. В ссылке приходилось находиться самому. Осознав тщетность всех усилий, Жорж-Мишель решил заглушить горечь поражения шумными празднествами, а туреньские дворяне, за последние годы отвыкшие от блеска королевского двора, принялись осаждать переднюю губернатора, наперебой льстили, гнули спины, молили о протекции и, в конце концов, настолько надоели его высочеству, что Жорж-Мишель принялся дурить похлеще короля.
Через две недели безумств и чудачеств принц Релинген махнул рукой на осторожность и отправился к матушке в Барруа, полагая, что вдали от чужих глаз сможет, наконец, начать собирать армию, но и здесь его подстерегала неудача. Принцесса Блуасская утверждала, что графство Бар слишком мало, чтобы дать ему солдат, а попытка связаться с наемниками будет равносильна воплю на всю Европу "Хочу Нидерланды!". Спорить с матушкой было глупо, Жорж-Мишель это признавал, но и сдаваться было обидно. Наскоро попрощавшись с ее высочеством, принц Релинген отправился в Пуату, рассчитывая встретиться там с еще одним кузеном Генрихом – на этот раз Бурбоном.
Генрих Наваррский всегда помнил добро, помнил, кому обязан бегством из Лувра, и потому встретил кузена с распростертыми объятиями, однако рассказ Жоржа-Мишеля о Нидерландах и Филиппе Испанском пробудил в молодом короле и другие воспоминания. Однажды кузен Жорж уже обещал ему райские кущи, вот только обещания обернулись парижской резней и четырьмя годами кошмара. Молодой человек покачал головой, уверяя, что не имеет ни средств, ни сил, ни желания ввязываться в войну, и вообще, слишком недавно обрел свободу, чтобы вновь ею рисковать. Становиться под знамена принца Релинген ни Генрих де Бурбон, ни его люди не желали...
Пока его высочество метался между Лошем, Барруа и Пуату, раздавал направо и налево подарки и обещания, граф Жерар де Саше занимался совершенно несвойственным для себя делом. Возвращенный милостью короля Бретей требовал хозяйского надзора, и молодой человек вынужден был оставить юную жену и отправиться в Пикардию, обремененный полезными советами принцессы Релинген и опытным управляющим. Советы ее высочества графу сводились к тому, чтобы поменьше говорить и побольше смотреть и слушать. От управляющего Аньес ждала прямо противоположного: и говорить, и слушать, а главное – действовать, оберегая и умножая состояние молодых.
Вопреки опасением ее высочества, имение в Бретее содержалось в полном порядке, точнее, оно слишком недолго находилось в королевской казне, дабы стать жертвой королевских управляющих, зато вид самого замка вызвал у шевалье печаль и даже растерянность. Родовое гнездо встретило молодого человека гулкой пустотой. Голые стены, пустые комнаты, ни сундуков, ни шпалер, ни скамеек – ничего. По мнению управляющего, перед тем, как отдать Бретей в казну, его прежний владелец постарался продать все самое ценное из того, что находилось в замке, а немногое оставшееся растащили королевские чиновники. Жерар потеряно ходил из комнаты в комнату и думал, что жить здесь нельзя, а восстановление замка потребует слишком много сил, а главное – средств. Даже поддержание Бретея в нынешнем состоянии было не по карману шевалье. Молодой человек с печалью понял, что управляющий прав, и самым разумным будет приказать заколотить двери и ставни замка, забить его трубы и оставить Бретей до лучших времен, от души молясь, чтобы за это время замок не пришел в полный упадок.
Вид ли замка был тому причиной, непривычные дела или, впервые после свадьбы расставшись с женой, молодой человек просто стосковался по Соланж, но Жерар спешил в Азе-ле-Ридо так, словно от этого зависела его жизнь. Даже известие, что в его отсутствие госпожа де Саше приняла предложение принцессы Релинген пожить в Лоше, не заставило молодого человека слезть с седла и отдохнуть. Полковник де Саше развернул коня и направился в резиденцию ее высочества.
Принц Релинген не любил ночных переходов и усиленно торопил отряд, стремясь поскорее попасть под защиту лошских стен. Нельзя сказать, чтобы его высочеству не случалось совершать ночных маршей, но к чему рисковать собой, своими людьми и лошадьми, если есть возможность укрыться за стенами города? Таким образом, в Лош принц Релинген и граф де Саше прибыли почти одновременно. Приехавший на четверть часа раньше принца, Жерар выяснил, что с Соланж все в порядке, и она вместе с ее высочеством играет с детьми. Молодой человек с облегчением сел на первый попавшийся сундук. Проходить на женскую половину без приглашения хозяйки и в отсутствии хозяина было излишне дерзко, так что полковник приготовился к ожиданию, справедливо полагая, что оно может оказаться долгим. Пока слуги найдут ее высочество и Соланж, пока доложат о его приезде, пока придут за ним или же приведут к нему жену, времени пройдет немало. Шевалье постарался набраться терпения, однако долгая дорога, усталость и облегчение от того, что с его самой большой драгоценностью не случилось ничего дурного, сделали свое дело и молодой человек заснул.
Принц Релинген в раздражении шагал по переходам собственного замка, сообщая Шатнуа все, что он думал о дороге, лошадях, собственных слугах, а более всего родственниках:
– Один Генрих размахивает своей родословной, как будто это штандарт, – безостановочно вещал Жорж-Мишель, – и воображает себя новым Карлом Великим... Второй сослал меня в эту дыру... А третий ведет себя так, словно он какой-то школяр, удравший на каникулы!.. Он, видите ли, слишком недавно обрел свободу.... Можно подумать, в Лувре его держали в цепях... Или в каземате!.. И это сейчас... когда нам надо держаться вместе... Да они все с ума посходили, эти Генрихи... – в раздражении бросил принц и резко остановился. – И, в конце концов, кто-нибудь примет у меня плащ?!
Несчастный лакей, уже несколько минут бежавший за его высочеством в тщетной попытке освободить господина от плаща, шляпы и перчаток, чуть не налетел на принца, совершившего столь неожиданный маневр. Но его высочество не заметил оплошности слуги, ибо как раз в этот миг споткнулся о чьи-то ноги.
– Смерть Христова! – выругался Жорж-Мишель. – Да что же это творится?!
Второй лакей, сопровождавший его высочество, дабы осветить ему дорогу, постарался повыше поднять факел, и тогда принц Релинген рассмотрел спящего на сундуке человека.
– Какого черта?! – вновь вспыхнул его высочество. – Слуги дрыхнут, когда я все еще в плаще! Что этот лентяй тут делает?!
Шатнуа первым разглядел шпагу и дорожный наряд спящего.
– Кажется, это офицер, ваше высочество, – осторожно заметил он. – Должно быть, прибыл из Релингена...
– Тогда почему он здесь спит?! – раздраженно вопросил принц.
Поскольку ответить на вопрос его высочества мог только спящий, Шатнуа и лакей одновременно шагнули вперед, дабы растолкать Жерара де Саше. Последнее оказалась не самым простым делом. Вымотавшись в дороге, молодой человек никак не мог понять, что от него хотят, и даже постарался схватиться за шпагу, но Шатнуа, по опыту знавший, чего можно ожидать от внезапно разбуженных офицеров, успел перехватить его руку. Наконец, полковник открыл глаза, силясь понять, где он и что с ним происходит. Попытался встать, наступил на ногу Шатнуа, покачнулся и чуть было не упал все на тот же сундук.
– Который сейчас час? – смущенно проговорил Жерар, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Это вы меня спрашиваете?! – язвительно осведомился Жорж-Мишель.
Шатнуа и лакей, не сговариваясь, переглянулись, а принц Релинген и граф де Саше почти одновременно сообразили, что вряд ли получат ответы на свои вопросы.
Молодой человек протер глаза и, наконец, сообразил, кто стоит перед ним. Размышлять, почему и каким образом его высочество оказался в Лоше, было некогда, следовало вспомнить этикет и законы приличия. Жерар вежливо склонил голову, приветствуя хозяина замка. Жорж-Мишель бросил вопросительный взгляд на лакея.
– Это граф де Саше... полковник де Саше, – торопливо зашептал слуга, совершенно правильно растолковавший взгляд господина, – муж вашей кузины и ваш сосед.
Его высочество хотел было вопросить "Какой еще кузины?!", когда начал что-то припоминать. По его приезде из Парижа Аньес рассказывала о замужестве воспитанницы и даже представляла ему Соланж, но обремененный заботами, шевалье Жорж-Мишель почти не обратил внимания на кузину и ее историю.
– Ах да, – протянул, наконец, принц, – вы муж малышки Сен-Жиль... И какого черта вы спали на сундуке?
Молодой человек молчал, изрядно обескураженный подобным приемом. Жорж-Мишель в досаде от того, что посторонний мог услышать не предназначенный для чужих ушей разговор, небрежно швырнул лакею перчатки.
– Надеюсь, кузен, – не глядя на графа, произнес он, – вы не в обиде, что я не почтил вашу свадьбу своим присутствием? Признаться, туреньские дворяне изрядно меня утомили. Должно быть, они вообразили, будто я привез из Рима рог изобилия, дабы излить на их головы все возможные блага. А, впрочем, все это чепуха. Идемте, Шатнуа, и, в конце то концов, – вновь взорвался принц Релинген, – устройте где-нибудь графа и не говорите мне, что Лош оккупирован просителями и здесь не осталось спален, так что спать можно только на сундуках!
Выдав эту сентенцию, его высочество махнул рукой и даже не попрощавшись, удалился. Жерар де Саше вновь опустился на злосчастный сундук. Молодой человек силился понять, что это было, явь или сон, но, в конце концов, вынужден был признать, что все случилось на самом деле.
И его еще пытались убедить, будто этот человек был расстроен его бегством, – размышлял молодой полковник. Как бы ни так... Его высочество ясно дал понять, что считает его кузеном не больше, что Бриссак племянником. Что ж, за прошедшие годы нрав принца Релинген ничуть не изменился, разве что в худшую сторону, но если ему угодно обращать на него не больше внимания, чем на предметы обстановки, то это и к лучшему, – решил шевалье. Равнодушие принца было предпочтительнее вражды, а в покровительстве его высочества он и вовсе не нуждался. Завтра утром он заберет жену из Лоша, а потом забудет о встрече с принцем Релинген, словно о страшном сне, на который эта встреча и правда была похожа.
Надеясь более не встречаться с его высочеством, Жерар де Саше предавался беспочвенным мечтам. Когда дело не касалось Нидерландов, даже сам принц Релинген не всегда знал, чего именно желает. Хороший сон умиротворил его высочество, а солнечные лучи настроили на благодушный лад. Жорж-Мишель с некоторым раскаянием подумал, что напрасно был столь резок с молодым человеком. Возможно, дворянство графа де Саше и было сомнительно, однако шпага облагораживает, а женитьба на богатой наследнице, дабы поправить свои дела, уже давно не вызывала у принца презрительного пожатия плеч. Обижаться же на молодого человека за то, что он уснул у него на сундуке, было и вовсе глупо – после дальней дороги усталость была естественна, а скромность провинциала понятна. Приглашение на завтрак должно было поправить дело. Хотя его высочество и признавал, что подобное приглашение выглядело несколько странно, Жорж-Мишель полагал, что молодому офицеру совершенно незачем было торчать в Лоше до обеда, и, следовательно, надо было как можно скорее сказать графу де Саше пару милостивых слов и отправить восвояси.
Жерар де Саше не удивился приглашению принца. "Хорошо хоть его высочество не приглашает меня к утреннему туалету", – меланхолично подумал он. К удивлению и почти что потрясению шевалье, принц Релинген встретил его полностью одетым и даже с явным намерением накормить. После непривычно обильной трапезы его высочество снисходительно улыбнулся и, наконец, заговорил:
– Надеюсь, граф, вы не приняли мои вчерашние слова о местном дворянстве на свой счет, – заметил принц Релинген. – Что касается вас, то как мой родственник, вы имеете право на мою поддержку. И, кстати, я ничем не могу вам помочь?
Молодой человек заколебался.
– Не знаю, ваше высочество, уместно ли об этом говорить...
Жорж-Мишель мысленно чертыхнулся. И что же понадобилось этому... кузену? Перевод его полка в Тур? Что ж, это можно устроить.
– Как я слышал, у вас есть книги по военному делу. Не могли бы вы позволить мне воспользоваться вашей библиотекой, чтобы я мог их изучить?
Принц Релинген уставился на юношу в полной растерянности.
– А, ну да, конечно, книги... Должно быть, в библиотеке что-то есть... Смотритель и библиотека в вашем полном распоряжении.
Его высочество с досадой встал и направился к двери, однако у самого порога обернулся и с редкой для него настойчивостью повторил:
– Может быть, вы хотите попросить меня о чем-нибудь еще, граф?
– Ваше высочество, – возразил полковник, – я слишком недавно стал вашим родственником, чтобы получить право о чем-либо вас просить. К тому же, я вполне доволен своей судьбой. У меня и так есть все, что только может пожелать человек... кроме хорошей библиотеки, конечно, – с улыбкой добавил Жерар.
Молодой человек говорил спокойно и непринужденно, как мог говорить только истинный придворный. И эта непринужденность, это спокойное достоинство произвели на принца Релинген самое неприятное впечатление.
– Ну что ж, – холодно проговорил Жорж-Мишель, – как хотите. Я не имею привычки предлагать дважды.
В течение всей последующей недели его высочество старался не вспоминать юного наглеца, но на седьмой день с удивлением узнал, что молодой человек почти регулярно являлся в Лош, часами пропадал в библиотеке, делал какие-то записи и даже был настолько дерзок, что привозил с собой еду.
Досадовать, что слуги не догадались, что молодой человек пусть и не слишком желанный, но все же гость, было поздно. Следовало подумать, как проучить юнца. Мальчишка просто напрашивался на трепку. Но что можно было сделать с человеком, который вел себя так, словно являлся рыцарем Круглого Стола, было неясно. Молодой человек упорно не понимал, что значит покровительство принца, не пытался воспользоваться родством, не желал знать, что значит стать (пусть и случайно) кузеном одного из самых влиятельных людей королевства. Бесконечные просители утомляли его высочество, но явление человека, который отказывался о чем-либо просить – раздражало. Впервые за последние полгода Жорж-Мишель начал понимать кузена Валуа.
Лишить юного полковника своей благосклонности было невозможно, ибо граф де Саше и так ничего не просил. Запретить пользоваться библиотекой после того, как сам же и разрешил, было глупо. Выбросить из головы безродного наглеца не получалось. Принц Релинген обязан был восторжествовать над графом де Саше, самым наглядным образом доказать свое превосходство, но как это было сделать? Предложить молодому человеку поединок, означало хотя бы на миг признать его равным себе. Сразиться с ним во время игры в мяч, было верхом нелепости. К тому же принц Релинген вовсе не был уверен, что обязательно добьется победы. Шахматы! – осенило его высочество, и Жорж-Мишель довольно улыбнулся. В шахматы можно было играть с кем угодно, с мужчиной, с женщиной, с королем или мэтром Виетом, и при этой ни на волос не уронить свое достоинство. Принц Релинген молил Всевышнего лишь об одном, чтобы дерзкий мальчишка знал названия фигур и правила их передвижения по доске. Все остальное казалось неважным.
Получив приглашение на партию игры в шахматы, Жерар де Саше озадаченно посмотрел на окно, а затем на огромные часы, украшавшие библиотеку. Время было поздним, и молодой офицер как раз собирался покинуть Лош, однако отвергать приглашение хозяина замка после того, как почти неделю пользовался его библиотекой, было по меньшей мере невежливо. Жерар вздохнул и отправился вслед за лакеем, гадая, что же понадобилось от него его высочеству. Поверить, что принц Релинген и правда хочет развлечься игрой, не получалось, как и найти причину внезапного интереса его высочества. К удивлению полковника в кабинете Релингена его и правда ждала шахматная доска, а довольное лицо его высочества доказывало, что игра – это единственное, что сейчас интересует принца. Ни слова не говоря, Жорж-Мишель кивнул на табурет и сделал первый ход. Жерар де Саше склонился над доской.
Когда через два часа напряженной борьбы принц Релинген смог свести партию к ничей, за окном было темно. Жорж-Мишель смотрел на доску, не желая признавать очевидное. Два проигрыша и одна ничья – такого разгрома он не помнил с пятнадцати лет. Его высочество усиленно пытался разобраться в происходящем, но в голове не оставалось ни одной мысли.
– Что ж, – хмуро проговорил Жорж-Мишель, не любивший проигрывать и уверенный, что еще сможет отыграться, – жду вас завтра в это же время. Я намерен продолжить партию.
– Но, ваше высочество, – заговорил Жерар, – конечно, играть с вами в шахматы, это большая честь для меня, но, к сожалению, это невозможно. Завтра утром я уезжаю...
– Что значит, уезжаете?! – возмутился принц. – Куда и зачем?
– В армию, – пояснил граф де Саше. – Мой отпуск закончен, меня ждут в полку.
Его высочество рассмеялся.
– Что за чепуха... Уедете послезавтра...
– Но у меня предписание, – уже с легким нетерпением проговорил Жерар. – Через шесть дней я должен быть у маршала де Бриссака.
– Днем позже, днем раньше, – пожал плечами Релинген, – в конце концов, все это чепуха! Если вы так уж спешите, поедите завтра ночью.
Прежде чем ответить, полковник де Саше заставил себя мысленно прочитать Pater Noster.
– Ночные переходы не самое разумное дело в нашей доброй Франции, – сообщил, наконец, он. – Как офицер, я не могу по собственной прихоти рисковать своими людьми. Простите, ваше высочество, но это невозможно.
Несколько мгновений принц Релинген смотрел на дерзкого юнца, затем резко оттолкнул от себя доску и раньше, чем молодой человек успел встать, выскочил из-за стола и покинул комнату.
Молодой человек ошеломленно посмотрел вслед его высочеству, взглянул на упавшие фигуры и задумался, не стоило ли отдать принцу последнюю партию. А впрочем, ну почему он должен играть в поддавки? Подыгрывать можно детям и женщинам, рассуждал полковник, но его высочество не принадлежал ни к первым, ни ко вторым. Да и что принц Релинген мог ему сделать? Запретить пользоваться библиотекой? Так он и так уже почти все, что надо, посмотрел. Подослать к нему убийц? Это не в его духе. Обидеть Соланж? Его высочество не имел привычки мстить женщинам. Перебрав в уме еще пару-тройку возможностей, Жерар убедил себя, будто ему не о чем беспокоиться, а при всей своей взбалмошности самое большее, что мог сделать принц, это наказать его равнодушием. И в этом молодой человек, конечно, ошибался.
Слепо глядя прямо перед собой, шевалье Жорж-Мишель уже в третий раз спрашивал себя, как проучить безродного мальчишку. Кузен Гиз непременно приказал бы перерезать наглецу горло. Кузен Валуа – заточить в Бастилию. А кузен Бурбон попросту плюнул бы на юнца, утешившись любовной интрижкой или бутылкой вина. Принц Релинген был не таков. Конечно, его люди не слишком задумывались об отдаваемых им приказах, а в Лоше было достаточно казематов, ничуть не уступавших казематам Бастилии или любой другой королевской крепости, но убивать юнца или отправлять его в тюрьму для Жоржа-Мишеля было равносильно поражению. Да и благодушие Беарнца, может, и было ближе всего к христианскому всепрощению, но совсем не соответствовало нраву принца Релинген.
"Торопится в армию", – раздраженно думал Жорж-Мишель. "Так торопится, что даже не хочет дать мне отыграться". Его высочество подумал, что просто обязан проучить дерзкого мальчишку. Вопрос был в одном – как. Поломав не менее часа голову, принц Релинген неожиданно улыбнулся. Решение было простым и как все, что он делал, гениальным. Его высочество вызвал секретаря, дабы продиктовать послание к его величеству, и велел Готье де Шатнуа немедленно собираться в дорогу. На все про все у Готье было всего шесть дней.
