Текст книги "Проданная чернокнижнику (СИ)"
Автор книги: Юлия Риа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Юлия Риа
Проданная чернокнижнику
Глава 1
Лай гончих звучал все ближе. Крики людей – все азартнее. Даже шум ветра не мог заглушить их голоса. Я отчетливо различала проклятия в свой адрес, слышала короткие выкрики, щелчки поводьями и понимала главное – мне не сбежать. В боку кололо, в груди разрасталось пламя, выжигающее воздух на каждый вздох. Не останавливаясь, я глянула через плечо, отметила с десяток факелов, яркими точками разгоняющие мрак, и припустила изо всех сил. Не сдамся!
Если продержаться еще четверть часа, можно добежать до проклятой реки. Стремительная, она известна своей непредсказуемостью – никогда не знаешь, где и когда она закрутится водоворотом. Иные смельчаки – кто на спор, а кто красуясь,
– заходили в опасные воды. Одни возвращались как ни в чем не бывало. Других утягивало на дно.
Обычно проклятая река меня пугала, но сейчас я видела в ней спасение. Знала – никто из всадников не последует за мной на другой берег. А я рискну. Рискну, потому что лучше так, чем та судьба, что мне уготована.
Холодный ветер бил в лицо, хлестал по нему светлыми прядями. Пальцы, удерживающие юбку, свело судорогой – даже захоти я, не разожму. Правая нога, подвернутая, болезненно пульсировала. Но только я не позволяла себе ни замедлиться, ни осторожничать – так и бежала что есть мочи.
Шум проклятой реки я услышала издалека. Он звучал даже громче лая, громче криков и лошадиного ржания. Однако не успела я обрадоваться, как с неба упали черные тени. Словно ночное полотно прорвалось, и десяток неровных лент рухнул вниз. Коснувшись земли, они зашевелились. Закачались ядовитыми змеями и раскрыли туманные капюшоны.
Меня не пропустят к реке. Не дадут сбежать.
Ну уж нет!
Не сбавляя темпа, я повернула вбок и кинулась сквозь кусты. Колючие ветки царапали ладони, дергали юбку, драли плотные чулки. В груди горело так, словно вместо медальона на шее висел раскаленный уголь.
– Вон она! Бежит в гору! Ловите!
Крики подгоняли похлеще любого кнута. Собачий лай усиливал панику.
Уклон становился круче; я дважды чуть не оступилась, но оба раза успевала ухватиться за гнутые стволы колючих архейдов. Влетев на вершину склона, я пробежала еще с пятнадцать шагов и едва успела остановиться – очертания обрыва скрадывались в ночной мгле. Ветер с силой ударил в спину. Я взмахнула руками, удерживая равновесие, выбила туфлями несколько камешков и испуганно отступила. Развернулась в надежде скрыться, но тут на склон выскочило шесть гончих. Вытянутые морды скалились, утробный рык, вырывающийся из глоток, расходился в воздухе низкой вибрацией.
Следом за гончими появились всадники.
– Что, паршивка, добегалась? – хмыкнул самый крупный из них. – От судьбы не скроешься.
Я отступила. Вздрогнула, услышав приглушенный шорох, с которым с обрыва покатилась каменная крошка, и остановилась.
– Вяжите ее.
Двое мужчин – совсем молодых – тут же спрыгнули на землю и шагнули ко мне. В руках одного из них зажата веревка.
Я оглянулась.
Утес за моей спиной – не проклятая река. В отличие от нее, он не знает пощады. Никто не выжил после падения.
– Не дури, – хмыкнул тот, что с веревкой. – Ты ведь знаешь, как лучше поступить. Знаю? Знаю.
Развернувшись, я решительно сиганула в пропасть. Раскинула руки и полетела грудью вперед. Глаза заслезились от ветра, грудь стянуло страхом. Дыхание перехватило, но я и не пыталась вдохнуть. Зачем? Больше в этом нет смысла.
Что-то мелькнуло сбоку. Быстро, неуловимо. А в следующий миг меня резко спеленало туманным коконом и дернуло вверх. Нет! Я отчаянно задергалась – точно рыба, попавшая в сети. Черные ленты сжались сильнее, обездвиживая. Подняли меня к всадникам, скалящимся почище любого шакала, и поставили перед ними на колени.
Главарь уже был не в седле. Подойдя, он наклонился, до боли сжал мой подбородок шершавыми пальцами и скривился.
– Столько беготни из-за какой-то девки, – сплюнув, он оттолкнул меня и повернулся к молодым. – Вяжите крепче, чтоб не вырвалась. Пора вернуть мастеру чернокнижнику его собственность.
Глава 2
Повозку трясло на ухабах. Заведенные за спину руки стягивала веревка. Грубая, шершавая, она впивалась в кожу всякий раз, стоило дернуться. А из-за плохой дороги, дергалась я часто. Плотный мешок не позволял нормально вдохнуть. Его надели на меня сразу же, едва связали запястья. Уверились, что тесемки крепко удерживают ткань, и усадили на лошадь. Затем в седло вскочил всадник. Одной рукой он правил поводьями, другой едва ощутимо касался меня, не давая упасть. Но делал это так, будто притрагиваться к собственности чернокнижника ему было страшно. Или противно.
Чернокнижник.
Загадочный, пугающий, обросший слухами… Каждый раз, стоило затянутой в плащ фигуре появиться на улицах города, народ спешно расступался. Некоторые прятались по домам. Другие принимались лебезить, зазывая пугающего гостя в свою лавку. Еще бы! При всем ужасе перед чернокнижником, каждый из горожан знал – за товары он всегда платит сверх цены.
Сердце кольнуло обидой.
Интересно, за меня чернокнижник тоже заплатил больше, чем запросил дядя?
Папин брат и его жена – тетя Шида – забрали меня к себе сразу же после смерти родителей. Семьей друг для друга мы не стали, но они дали мне крышу над головой, еду и заботу. А это уже немало.
Своих детей у них четверо, причем все мальчики. Старший из них – Товер, мой ровесник, – невзлюбил меня с первого дня. Иногда его насмешки не задевали, иногда загоняли в сарай под самую крышу. Товер порою был жесток, но я никогда не жаловалась дяде Лауру – знала, что без того многим ему обязана, и не хотела добавлять проблем.
А вот у меня проблемы множились. И с каждым годом все сильнее.
Дома Товер еще сдерживался, но вне двора давал себе волю. Я избегала его, отбивалась, когда чувствовала, что могу это сделать, и боялась названого брата все больше. С годами его взгляд становился лишь злее, опаснее – как у дикого зверя. Тело его наливалось силой. Но не той, что может защищать, а той что разрушает все, к чему прикасается.
Когда нам обоим исполнилось по пятнадцать, Товера, как и всех парней его возраста, призвали в гарнизон. Тетя Шида плакала, собирая вещи, дядя Лаур успокаивал жену и наставлял сына, младшие носились по двору, сражаясь на ветках. Я же внутренне ликовала, предвкушая три спокойных года. И они действительно оказались такими. А потом Товер вернулся.
В день, ставший для меня роковым, я отправилась в лес за папоротником. Покинула город, перешла гнутый мост-луку и нырнула в ласковую тень деревьев. Осеннее солнце пригревало по-летнему тепло, ветер играл в кронах, иногда срывая и кружа пожелтевшие листья. Все вокруг дышало умиротворением и спокойствием. Но только у меня на сердце спокойствия не было. Я часто озиралась, вздрагивала на любой резкий звук и опасливо поглядывала через плечо.
Товера и его дружков я заметила почти сразу. Не думая, отбросила корзину с собранным папоротником, и побежала. Возможно, будь Товер один, я бы попыталась одолеть его. Но их трое. Трое рослых широкоплечих мужчин, и я им точно не соперница.
Меня нагнали быстро. Схватили и принялись толкать один другому, будто играя. Снова и снова, и снова – пока голова не закружилась, а сердце от страха не забилось где-то в горле. Я вырывалась, пыталась отбиваться, но все впустую. Когда жуткая карусель остановилась, я оказалась в руках Товера. Заглянула ему в глаза и внутренне содрогнулась, увидев в них звериный голод.
Товер ухмыльнулся. С силой впечатал меня в шершавый ствол дерева и впился губами в мой рот. Сильные руки дернули ворот платья, с треском порвали его. Я задергалась, точно птица в силках – отчаянно и сильно. Даже сейчас, пойманная, я не собиралась сдаваться.
Смазанное движение я заметила краем глаза, а в следующий миг Товер отлетел. Его друг – тот, что всего несколько минут назад гоготал над моими попытками высвободиться – кинулся на Товера с кулаками. Следом за ним в драку влез третий парень. Они сцепились, будто звери. Рычали, били друг друга наотмашь, промахивались, словно ослепленные яростью, и били снова.
Оторопь недолго держала меня в тисках. Едва поняв, что обо мне забыли, я побежала обратно. Не оглядываясь, не думая, что произошло, и почему приятели сцепились. Против обыкновения, я решила рассказать о случившемся дяде Лауру. В этот раз мне повезло, но кто знает, не захочет ли Товер довершить начатое? Я боялась.
Однако дома дяди не оказалось. Тетя Шида, занятая младшими, слушать меня отказалась. А потом домой вернулся сам Товер. Злой, с разбитым лицом, хромающий. Он тоже решил не молчать. Вот только рассказал Товер не о гнусности, которую едва не совершил – вместо этого он обвинил меня в шельмовстве. Будто это я подговорила его друзей напасть на него. Тетя Шида поверила сыну. Следом за ней – дядя Лаур. Мне же не поверил никто. И даже рваный ворот платья не помог отстоять правду.
На следующий день дядя Лаур подошел ко мне и сухо бросил, что продал меня чернокнижнику. Помню, когда страшная фраза только прозвучала, я не поверила в ее правдивость. Ну не мог дядя так со мной поступить! Не мог! Пусть дочерью ему я не стала, но работала честно, да и тете Шиде помогала исправно. Не гуляла, не роптала – да что там! Два года назад дядя даже обмолвился, что начал приглядывать мне жениха. А теперь такое… Продал? Как невольницу? Но разве такое возможно?
Как оказалось, да. Если бы только я успела выйти замуж, у дяди не осталось бы надо мной власти. Но пока я живу в его доме, ем его хлеб, я принадлежу ему. Приемная, принятая, чужая… Он мог меня продать. И он это сделал.
Вернувшись к границе города, – я поняла это по цокоту копыт о каменный мост, – всадники остановились. Сняли меня с седла и заставили забраться в крытую повозку. Ветер в ней ощущался слабее, но звуки доносились отчетливо. Повозка качнулась, когда кто-то забрался на облучок. Щелкнули поводья, и мы тронулись. Ехали быстро, словно мужчины торопились закончить работу – доставить чернокнижнику его собственность и получить обещанную плату.
Теневое поместье находилось в нескольких часах езды на север. Это я знала от дяди Лаура, а тот от своего приятеля, что ходит обозами до самой столицы. Само поместье мало кто видел – оно стоит вдалеке от основного пути, а сворачивать на дорогу, ведущую в угодья чернокнижника, храбрецов не находилось. Правда, поговаривают, что видели слуг, работающих там. Все как один мрачные, молчаливые. Все глядят искоса, хмуро – словно и неживые вовсе.
Слухи ходят о Теневом поместье, о его слугах, но больше всего слухов ходит о самом чернокнижнике. Его лицо всегда скрывает капюшон, надвинутый так низко, что и очертаний подбородка не углядишь. Руки его всегда, даже в самый нестерпимый зной, затянуты в перчатки. Его кожи не видел никто – будто и нет ее вовсе, а одежды держат бесплотные тени. Некоторые из горожан верят, что тело чернокнижника обезображено шрамами. Другие – что оно обожжено как головешка. Кто-то шепчется, будто под капюшоном сокрыто не лицо, а волчья пасть. Кто-то говорит, что там лишь голый череп… Слишком много слухов, чтобы понять – кто он, человек, купивший меня? И что он намеревается делать?
Мысли затянули настолько, что я потеряла счет времени. В себя пришла, лишь когда повозка дернулась, останавливаясь. Еще через мгновение раздалось взволнованное:
– Мастер чернокнижник, заказ выполнен. Куда прикажете поместить вашу собственность?
– Никуда, я сам ей займусь, – раздался холодный ответ.
Глава 3
Всадники уехали. Повозка, судя по скрипу колес, тоже. Вокруг было тихо. Не стрекотали сверчки, не лаяли собаки, даже ветер – и тот успокоился. Казалось, сама природа боялась чернокнижника и не смела нарушить молчание его поместья. Стало неуютно. В груди пойманной птицей забился страх. Хотелось сорваться с места и кинуться прочь – неважно куда, лишь бы подальше отсюда. Но я знала: поддаваться малодушию глупо. Со связанными руками и мешком на голове далеко не убежишь. Особенно от того, кому подчиняется сама тьма.
Чернокнижник молчал. Его будто и не было тут больше, но я знала – он здесь. Чувствовала его внимательный взгляд и изо всех сил старалась казаться невозмутимой. Если жизнь с назваными братьями меня чему и научила, так это тому, что слабости нужно скрывать.
Шорох гравия показался оглушающим в предрассветной тишине. Я невольно вздрогнула и отступила. Ненамного, всего на полшага, но по раздавшейся усмешке поняла: мое движение не осталось незамеченным. Я разозлилась. Не на чернокнижника – на себя. За то, что не сдержалась, что позволила ему увидеть мое беспокойство.
Он остановился совсем рядом. Нос защекотало терпкими ароматами жженого дерева, дыма, серы. Вновь захотелось отстраниться или хотя бы задержать дыхание, но на этот раз я усмирила порыв. Вздернула подбородок и посмотрела вверх. Не на небо – на чернокнижника. Сердце в груди билось взволнованно, часто. Смущение от столь близкого присутствия мужчины, злость на себя, упрямство, робость – эмоции переплелись, словно колосья в тугом снопе. Щеки горели, и сейчас, впервые за прошедшие часы, я обрадовалась, что никто не видит моего лица.
Движение чернокнижника я ощутила раньше, чем почувствовала прикосновение к мешку на голове. Застыла напряженно и даже дышать перестала. Три коротких слова прозвучали еле слышно. А едва последнее из них сорвалось с чужих губ, мешок истлел – осыпался на плечи холодным пеплом. Ветер подхватил неровные кусочки, кинул их мне в лицо, заставив зажмуриться, и, будто извиняясь, ласково огладил по волосам. Но я не разозлилась – напротив, обрадовалась возможности закрыть глаза. Однако в памяти все равно успел отпечататься образ высокого мужчины, затянутого в плащ. И клубящейся тьмы под его капюшоном.
Чернокнижник хмыкнул. Еще несколько секунд молчал, потом заговорил:
– Куда ты надеялась сбежать? Особенно с этим, – моего запястья коснулась ладонь, затянутая в перчатку.
Я дернулась от неожиданности, попыталась разорвать прикосновение, но чернокнижник не позволил – усилил захват и будто в насмешку провел большим пальцем над тем местом, где ощутимо пульсировала печать собственности.
Она отличалась от тех, что ставили обычным невольницам. Их рисунки были мертвыми, неподвижными. Мой же шевелился, словно под кожей жила сама тьма. Играя, она то обвивала руку браслетом, то стягивалась узором под монограммой. Четыре буквы – «X», «Ч», «С» и «А» – переплелись так плотно, что и не понять, в какой последовательности их читать. Хотя, даже угадай я правильный порядок, – это все равно ничего бы не дало. Имени чернокнижника не знал никто.
– Не советую сбегать от меня. Иначе причиненное зло будет на твоей совести.
Я нахмурилась.
Зло? О чем он?
Спросить, однако, не успела. Отпустив мою руку, чернокнижник развернулся и решительно зашагал к дому. Невольно я засмотрелась. Пусть плащ скрывал его лицо и тело, но скрыть разворот плеч он оказался не в силах. В темной фигуре чувствовалась не просто сила – величие. Мощь, которая одновременно пугала и завораживала. К ней хотелось прикоснуться, но вместе с тем – держаться от нее как можно дальше.
Внезапно чернокнижник обернулся. Я не видела его лица, но не сомневалась – он снова ухмыльнулся. Холодно, надменно, явно чувствуя мои растерянность и недоверие. А потом сделал пасс рукой, и мир начал стремительно темнеть. Без того не спешащий заняться рассвет скрыла непроглядная мгла. Стало жутко. Давний страх, преследующий меня с детства, нырнул под кожу, как мальчишка в лесное озеро – с разбегу, без предупреждения. Плюхнулся, поднимая столп ледяных брызг, и засмеялся. Вот только во мне этот смех отдался новой волной дрожи.
Чернокнижник не проронил ни слова, даже не шелохнулся. Так и стоял, не сводя с меня пристального взгляда, и будто чего-то ждал. Словно хотел выяснить, что во мне сильнее: упрямство или осторожность. Я тоже не шевелилась. Всматривалась в темный зев капюшона и пыталась различить среди шевелящейся тьмы очертания лица. В какой-то момент даже показалось, что я увидела жесткую линию подбородка и плотно сжатые губы, но вдруг чернокнижник отвернулся.
Тьма вокруг нас уплотнилась. Окружающий мир превратился в коридор, безжизненный и мрачный, и единственным проводником остался чернокнижник. Не думая, я кинулась следом. Нагнала в несколько шагов, и угрюмо уставилась под ноги, едва заслышав очередную усмешку.
Переступив порог, мы миновали холл, поднялись на три этажа и два раза повернули прежде чем остановиться у двери. Чернокнижник не позволил увидеть его дом – сокрыл его плотным коконом тьмы и провел по нему, будто слепую.
– Жди здесь, – распорядился он, жестом указывая мне в открывшуюся комнату.
Стоило переступить порог, дверь закрылась, а наведенная мгла растаяла. Я огляделась. Отметила большую кровать под тяжелым одеялом, пяток подушек, аккуратно сложенных сверху; два кресла у занавешенного окна, комод, ширму и небольшую умывальную за ней.
Это точно не были покои высокородных, о которых так любили шептаться девицы у фонтанов в парках. Но и не крохотные спаленки в городских домах с окраины, как у дяди Лаура. Я дошла до окна, отодвинула бархатную портьеру и с мрачным удовлетворением вернула ее на место. Какой бы ни открывался вид из этой комнаты, его надежно скрыла наведенная тьма. Все ящики в комоде оказались пусты. Под кроватью тоже не нашлось ничего, что могло бы дать ответ на главный вопрос – зачем я понадобилась чернокнижнику?
Я обошла комнату на два круга и заглянула всюду, куда только можно. Собралась было придвинуть кресло к окну и изучить высокий карниз, но вдруг дверь открылась, и в комнату вошел чернокнижник.
– Раздевайся, – приказал он не терпящим возражения тоном.
Глава 4
Я замерла. Пальцы непроизвольно стиснули пуговицы на блузе, ровным рядом бегущие от воротника к середине груди. Чернокнижник не Товер – если он решит идти до конца, мне не отбиться. И никакие гарнизоновцы, вздумавшие затеять драку, не помогут.
Чернокнижник тряхнул капюшоном. В несколько шагов пересек комнату и опустился в кресло.
– Ты плохо расслышала? Я сказал: «раздевайся».
– Зачем?
– Так положено. Я возьму тебя против воли, сердце и печень вырежу, кровью окроплю стены башни, останки сожгу. В общем, все как всегда.
Чернокнижник говорил расслабленно, буднично, но я чувствовала – он насмехается. Надо мной, над моими страхами, над ходящими о нем слухами. Холодная надменность звучала в каждом слове. И меня она злила.
– Что ж, раз так положено…
Еще не договорив, я принялась расстегивать пуговицы, которые только что отчаянно сжимала. Гнев закипал в груди, словно оставленное на огне молоко. Последние два дня выдались самыми отвратительными за всю мою жизнь. Низость Товера, предательство дяди, страх погони, готовность на самое страшное… и все ради чего? Чтобы один чернокнижник потешался надо мной?! Даже у невольниц есть гордость! И особенно сильна она у тех, кто еще два дня назад наслаждался свободой.
Громкий смех раздался неожиданно. Словно ушат ледяной воды, он отрезвил. Заставил замереть и стянуть готовые разойтись края блузы.
– Против воли, Эвелин, положено брать деву, а не чернокнижника, – заметил мужчина, отсмеявшись.
Я молчала, опасаясь не справиться с гневом и наговорить лишнего. Пальцы, удерживающие расстегнутый ворот, подрагивали. Хозяин поместья тоже не спешил заговаривать. Может, чего-то ждал. А может, следил за мной, как старый аптекарь за подмастерьем, которому впервые доверил смешать микстуру.
– Какие бы глупости ты ни думала, – наконец произнес он, – меня они не интересуют. Все, что от тебя требуется – беспрекословно выполнять мои приказы. Уверяю, твоей чести они не запятнают.
Я недовольно повела плечом.
– К обеду уже весь город будет знать, что меня продали. От моей чести не останется ничего.
– Только если ты сама так решишь. Сплетни, Эвелин, имеют привычку забываться. Или порождать новые.
Гнев отступил. На смену ему пришел интерес. Уже второй раз чернокнижник назвал меня по имени. Причем сделал это так естественно, будто мы давно знакомы. Однако стоило мне открыть рот, намереваясь спросить об этом, как чернокнижник вновь заговорил:
– Не стоит проверять границы моего терпения. Уверяю, тебе не понравится, что лежит по другую сторону. Раздевайся. До нижней сорочки.
Еще секунду я медлила, потом кивнула и принялась расстегивать оставшиеся пуговицы. Напоминание самой себе, что отныне в глазах всех я порченная, странным образом успокоило. Словам чернокнижника я верила. А может, просто понимала, что захоти он действительно что-то сделать, непременно этого добьется. К тому же, если продолжать артачиться, он не утратит бдительности. А я надеялась, что рано или поздно это произойдет. Тогда я сбегу.
Земли Эйхара обширны, и в каждом их уголке чтят законы. Оставаться здесь опасно – если меня поймают, сразу же вернут хозяину. Но если покинуть Эйхар, добраться до свободного края – Нортейна – то никто и никогда не сможет назвать меня собственностью.
Пока голова была занята мыслями, пальцы закончили с пуговицами. Юбка с тихим шорохом упала к ногам. Блузку я стянула через голову и тоже бросила на пол. Выпрямилась и посмотрела на чернокнижника. Точнее, немного выше. Даже не видя его лица, я чувствовала смущение, стоя перед ним почти нагой.
– Я же сказал, оставить только сорочку. Чулки тоже снимай.
Я кивнула. Хотела приняться за туфли и даже попыталась поднять левую ногу, но опереться на правую, подвернутую, не смогла. Огляделась растерянно и прошла к свободному креслу. Справиться с обувью оказалось несложно, снять левый чулок тоже. С правым так ловко не вышло. Я спустила плотную ткань до самой щиколотки, попробовала перекатить образовавшуюся гармошку через пятку и едва успела закусить губу, сдерживая стон.
– Покажи, – потребовал чернокнижник.
Подался вперед и, не обращая внимания на заверения, что справлюсь сама, коснулся моей ноги. Я задержала дыхание. Смотрела на мощную фигуру, на склонившийся капюшон и боролась с мальчишеским желанием сдернуть тяжелую ткань. Одним движением развеять десятки слухов и сплетен, узнать правду. Кончики пальцев закололо от нетерпения. Пришлось закусить губу и отвернуться, лишь бы сдержать опасный порыв.
Чернокнижник ощупал мое колено, медленно провел рукой вниз, мягко надавливая, остановился у собранного чулка. Холодная гладкость его перчаток рождала на коже волны мурашек, заставляла все во мне испуганно замирать. Большим пальцем он обвел щиколотку, к чему-то примерился, а потом с силой сжал. Не сдержавшись, я вскрикнула. Дернулась и неосознанно ухватилась за широкие плечи.
По ноге разлился холод. Стремительно, яростно, словно воды горной реки. В ее потоках боль превратилась в тонкую ветку, которую подхватило и унесло течением. Затем схлынул и холод. Не скрывая облегчения, я шумно выдохнула. Уронила голову себе на ладонь и прикрыла веки. На секунду, всего на мгновение – пока не ощутила запах жженого дерева. А ощутив, испуганно отпрянула.
Из-под капюшона вновь послышалась усмешка. Чернокнижник отпустил мою ногу и вернулся в кресло.
– До сорочки, – напомнил он. – Я жду.
Глядя в пол и изо всех сил стараясь побороть смущение, я стянула чулок. Потом, повинуясь жесту, встала, отошла на два шага. Медленно обернулась, позволяя рассмотреть меня со всех сторон, и застыла, стоило чернокнижнику того потребовать. Он вновь приблизился. Коснулся моего левого плеча, где от давно перенесенной красной лихорадки остался алый струп, накрыл его облаком тьмы, будто на что-то проверяя. Потом довольно кивнул и вышел.
Я растерянно посмотрела на захлопнувшуюся дверь. Что это было? Что его так заинтересовало в обычной отметине на коже?
Под сердцем разлилась обида.
Неужели ради такой мелочи меня купили? Лишили свободы? Будущего? Даже если однажды он наиграется и отпустит, моя жизнь не станет прежней. Никто не захочет быть с порченной. Печать собственности не исчезает бесследно – она выцветает, как старая картина, пролежавшая годы на солнце. Станет не понять, кому я принадлежала, но то, что тело мое было продано, не скроешь. Сбежать в земли Нортейна – единственный шанс вернуть не только свободу, но и будущее.
Звук открывающейся двери вырвал меня из раздумий. Повернувшись, я почти без страха заглянула в темный зев капюшона. Дождалась, когда мужчина приблизится, и с удивлением услышала новый приказ:
– Надевай.
Я посмотрела на затянутые в перчатки руки. Они держали вовсе не одежду – на черной коже лежало изящное кольцо с большим кроваво-алым камнем.
Глава 5
Чернокнижник не торопил. Я чувствовала его нетерпение и растущее недовольство, но откуда-то знала – он не станет надевать кольцо силой. Ему важно, чтобы я сделала это по собственной воле, подчинилась.
– Что это за кольцо? – спросила с опаской.
– Моя разработка. Не переживай, оно не навредит тебе.
– Для чего оно?
– Если сработает, со временем сама поймешь.
– А если не сработает?
– Тогда ты поймешь это еще раньше.
Тьма скрывала лицо чернокнижника, но почему-то я была уверена – он улыбается. Не дружески. Скорее, снисходительно, вновь потешаясь.
Я разозлилась. Проглотила вопрос, готовый сорваться с языка, и гневно прищурилась. Несколько секунд мы мерились взглядами: его требовательный против моего упрямого. Тьма под капюшоном забурлила сильнее. Теперь она походила на воды проклятой реки – еще секунда, и утянет на самое дно. Несколько часов назад я была готова рискнуть, теперь же риск казался неоправданным.
Шумно выдохнув, я отвернулась. Взяла кольцо и надела на указательный палец. Стоило холодному ободку коснуться моей кожи, камень вспыхнул. Причем так ярко, что я зажмурилась. Когда же посмотрела на него вновь, он выглядел обычным.
– Получилось?
Я перевела взгляд на чернокнижника. Тот с ответом не спешил. Смотрел на кольцо и будто чего-то ждал.
– Выясним к обеду, – произнес он спустя минуту молчания. – Пока отдыхай. И приведи себя в порядок. Не терплю неаккуратности. Одежду тебе оставят за дверью. Ты поймешь, когда.
Дождавшись моего кивка, он вышел. Я же вернулась к брошенным на полу вещам, подняла их и хмуро оглядела. Грязь, вырванные клочки ткани, зацепившийся репей… Будет сложно вернуть им прежний вид, особенно юбке. Но именно эта вещь дорога мне больше всего. Она ведь мамина. Единственная, оставшаяся на память.
Поняв, что дядя не шутит насчет сделки с чернокнижником, я ушла к себе. Оттуда через окно выбралась на задний двор, прокралась к проулку, держась холодной стены, и припустила что есть сил. Дядя дал мне полчаса на сборы. Для меня же эти полчаса стали форой. Слишком короткой, чтобы успеть взять с собой хоть что-то. Но по счастью, самые дорогие вещи были на мне: юбка мамы и медальон отца.
Я прикоснулась рукой к теплому, нагретому моей кожей кругляшу под сорочкой. Не знаю, заметил ли чернокнижник тонкую серебряную цепочку, но я рада, что он не потребовал ее снять.
Сложив перепачканные вещи стопкой и поставив рядом разношенные туфли, я заглянула за ширму. На высоком резном столике нашлась большая мутно-белая чаша. Чуть правее – кувшин с узким горлышком и два полотенца. А еще дальше стояло ростовое зеркало. В него я глянула лишь мельком, и без того зная, что после пережитого мало похожу на красавицу.
Грязь пришлось смывать долго. Поначалу я расходовала воду осторожно, все опасаясь истратить ее слишком быстро. Но потом с удивлением поняла, что сколько бы я ни выливала из кувшина, он не пустеет. Тогда я осмелела.
Стук в дверь застал меня за попыткой дотянуться мокрым полотенцем до середины спины. Было бы оно хоть немного длиннее, трудностей бы не возникло. Но чернокнижник, специально или нет, оставил лишь маленькие.
Я выглянула из-за ширмы. Удостоверилась, что никто входить не собирается, и вернулась к прежнему занятию. Лишь спустя добрую четверть часа я закончила приводить себя в порядок и с опаской выглянула за дверь. Весь коридор скрывала наведенная тьма. Густая, вязкая как кисель, она разлилась от пола до потолка, оставляя нетронутым лишь небольшой пятачок возле порога. Там и лежал пухлый сверток. Подняв его, я вернулась в комнату. Пока шла, разглядывала веревку из плотно скрученных белых и зеленых нитей.
Странно, кажется, именно эти цвета использует мастер Эсбен, хозяин лучшего ателье в городе. Говорят, только ему позволено шить одежду высокородным. Интересно, а чернокнижник тоже из них? Или для него мастер Эсбен сделал исключение? Впрочем, будь оно так, я бы не удивилась. Никто не знает ни имени, ни происхождения чернокнижника. Но то, что он богат, знают все.
Развернув вощеную бумагу, я достала и разложила на кровати вещи. Белую блузу с вытянутыми манжетами и кружевным воротом. Строгую прямую юбку темно-серого цвета. Нижнюю сорочку, чулки, туфли. Одежда выглядела просто, но при этом не походила на ту, что я привыкла носить. Что-то в ней отличалось… Но что? Еще раз коснувшись сорочки, я наконец поняла – ткани. Мягкие, приятные на ощупь, такие, что хочется немедленно ощутить их на коже.
Я нахмурилась и снова посмотрела на витой шнурок. Неужели, все-таки работа мастера Эсбена? Но откуда? Вряд ли бы чернокнижник стал так тратиться ради невольницы. Выходит?..
Догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.
В поместье живет еще одна женщина. И судя по всему, именно ее оберегает чернокнижник, скрывая ото всех тьмой.
Однако вместо радости, что тайна раскрылась, я ощутила тоску. Обо мне никто не заботился с таким трепетом. По крайней мере, после смерти родителей. С годами я почти забыла, каково это – чувствовать себя любимой. Надеюсь, вернув свободу, я верну и ощущение значимости в чьей-то жизни.
Аккуратно разложив новые вещи в комоде, я сменила сорочку и забралась в постель. Стоило голове коснуться подушки, глаза тут же закрылись.
Не знаю, сколько я проспала. Проснулась от сильной боли. Рывком села, замотала головой, пытаясь понять, что происходит. И закричала, едва боль стала нестерпимой. Почти в тот же миг дверь с грохотом распахнулась. Чернокнижник приблизился, сдернул с меня одеяло и схватил за руку. Ту самую, на указательном пальце которой сидело кольцо. Алый камень пульсировал светом, будто внутри него ярилось самое настоящее пламя.
Глава 6
Чернокнижнику хватило секунды, чтобы оценить происходящее. Он укутал мою руку плотным коконом тьмы и приказал:
– Терпи. Сейчас станет легче.
Я кусала губы, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Отвернулась и уставилась невидящим взглядом на скомканное одеяло. От кокона шел холод. Почти такой же, как тот, которым чернокнижник избавил меня от боли в ноге. Вот только в прошлый раз я испытала благодарность, а сейчас – злость.
