Текст книги "Франики (СИ)"

Автор книги: Юлия Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

  А летавец – ее брат, огненный змей-вихрь. Летавица, ветреница встречаются в публикациях Ю. Яворского и В. Гнатюка. В закарпатских быличках летавица выступает в роли существа, грозящего материнской утробе, младенцам. Играет она и роль мифической любовницы, при этом она параллельна летавцу – огненному змею, вступающему в любовные отношения с женщинами (обычно не в своем облике, а превратившись в погибшего или ушедшего мужа).

  – Чета летавца и летавицы, – заметил раввин, – напоминают мне, еврейские предания о гигантской рыбе Левьятине (в распространенной транскрипции – Левиафан), они парные, но он и она никогда не встретятся, иначе породят чудищ. Что левьятин – это кит, не должно смущать: помните, в Междуречье змея, и рыба, и ящер – один знак? Как, кстати, на иврите будет «ящерица»?

  – Летайя – подсказали волонтеры.

  – Летайя не летает, но есть же летучие драконы – мирные ящурки...

  – Итак, две змеи, брат и сестра, нарушают запреты небес, Дети от таких странных связей – необычные. Особо кровожадные, слишком крупные, или, наоборот, карлики. Это уже я говорил. Но могло быть и хуже – вампиры.

  Вампир просто так не появляется, его жизнь связана с родительским проклятием за попрание «табу».

  – Скажем, те же правители Румынии, из лона которых вышел всем известный граф Дракула, в народе считались нарушителями древнего правила – не заключать родственные браки. Но европейская аристократия, прикрываясь политическими выгодами, веками вела к алтарю кузена с кузиной. Естественно, это ударяло по их потомкам – наследственные болезни, связанные с кровью, уродства, слабоумие....

  – Вампиры простые, не коронованные – тоже дети нарушителей. Им важно родиться от живой матери, но от мертвого отца. (Сейчас, конечно, это возможно и без превращений). Дети вдовы, которая продолжает жить с покойным. Но «дети вдовы» – это уже отсылает к масонскому мифу об Адонираме или Хираме, сыне вдовы и первом Мастере, убитом, но продолжающим передавать свою волю из могилы (куст акации зацвел и указал место тайного погребения). Обратите внимание: в сказках и легендах герои не умирают насовсем. Взять ту же историю с Марией Рац. Напуганные свидетели уверяли, что даже после казни Мария будет насылать своих ужиков на города и веси. Сама она, спаленная до пепла костей, обернется белой волчицей, чтобы наблюдать за языками пламени (есть малоизвестный персонаж славянского фольклора, Змей Огненный Волк, оборотень, сохранившегося у белорусов и сербов), а надежной защитой от оборотня служит топор, коим разрубили змею и не помыли.

  – Кстати, в Талмуде встречается указание, что, если во время молитвы приползла змея, даже если она уже ногу обвивает и пасть разевает, трогать ее нельзя – разъяснил нам раввин.

  – Теперь начинаю догадываться, отчего сложилась присказка вроде «евреи со змеями братья, еврейки лягушкам сестры».

  – Хм, а у нас так про ведьм говорят – что они сестры змеиные.

  – Все равно обидно, даже если признать, что змейки красивые – обиделась Яфина. – Но откуда растут ноги у дурного обычая наделять другие народы демоническими чертами?

  5. Алые мальвы, опыленные лылыками (сон, современное).

  Предыстория – в «11» (http://www.proza.ru/2010/12/04/940), если не читали, то коротко – о любви двух одиноких эгоистов, Алии и Олексы.

   Нетопыри размахались – к вёдру.

  .... Олекса змий бархатный, словно лосиная шкура, не снятая, нет, та, что на живом лосе, нежненький, словно крылышко молоденькой летучки, прозрачное до жилок и хрупких косточек. Косточки, кстати, едва не стали поводом нашей разлуки. Приходит ко мне дама (бывшая графиня Батори, из тех самых Батори, откуда и Стефан Баторий, и кровожадная Аржбета Батори, ученица Дракулы), кладет на столик тонкую книжечку в истрепанной бумажной обложке цвета оберточной бумаги, в которую при советской власти сыр российский заворачивали.

  – Полюбуйтесь, говорит, что ваш Олекса разлюбезный в 1994-м году выпустил! Мало того, что непрофессионализм налицо, так еще и допущены антироссийские заявления! Читайте!

  Книжечка историческая, краеведческая, о роде Вишневецких, галицко-волынской масонерии, тайнах заброшенных замков и ущербе, нанесенном этим разнещасным замкам советской властью. Бумага серая, шрифт неважный, текст разбавлен ссылками на малоизвестных польских историков, причем перевод сделан на глаз, да и видно, что на редактуру в друкарне решили плюнуть, пойти кофейничать с бубликами, а потом совсем забыли.

  – Ну и что, говорю, это первый его драник, что в том дурного? Видно, как он этой темой увлечен, хотя, конечно, редактуры три-четыре не помешали б.

  Бывшая графиня красным накладным ногтем обвела наугад несколько фраз, отчего строки покраснели. Там говорилось о российской инвазии – слово «оккупация», родственное французскому «окупасьон» (это в том числе и приятное времяпровождение), Олекса терпеть не мог.

  – У нас инвазией, отвечаю, называется, когда глиста глотают. Чтоб похудеть.

  Тем более, обрадовалась дама, видите, как он вас оскорбил! Неужели после всего этого вы с ним дружить будете и совместное исследование продолжите?!

  – Буду, созналась я, буду. Такие фразы ничего не меняют.

  – Это не все, что хотела рассказать. Олекса, оказывается, еще и черный колдун. Да, да, я в этом толк знаю. Думаете, почему с ним столь быстро сдружились?

  – Мы переписывались несколько лет.

  – Причем тут переписка? Олекса приворожил вас по старинному польскому рецепту. Хотите, поделюсь? И, не дождавшись ответа, вытащила книгу.

  «Коли хочешь, чтобы тебя любая девушка полюбила – поймай нетопыря, накрой глиняным горшком (горшок должен быть не купленным за деньги, то есть или украденным, или лично сделанным). В полночь положи его в муравейник; на следующую ночь забери скелет – в нем найдешь вилы и грабельки. Притянешь девушку грабельками – и будет у тебя возлюбленная; если хочешь, чтоб был у тебя добрый приятель, – выбери парня и его притяни грабельками. А коли немилая сердцу станет изводить тебя ненужной любовью – ее оттолкни вилами, и она отвернется от тебя. Если кто будет набиваться к тебе в друзья недостойный и негодный – отпихни его вилами, и оттолкнешь навсегда. Так благодаря кости нетопыря окружишь себя любовью и дружбой»

  – Нетопырей у нас навалом, а горшок керамический он у меня выклянчил с кафедры. В нем папоротник в воде стоял, потом высох и горшок красивый, кустарной лепки, пустовал. Говорил, будто ему кактус пересаживать надо – уверяла бывшая графиня. Но нет у него никаких кактусов! Он вообще никогда растений дома не держал, зачем, говорит, когда им на земле удобнее.

  – Так вы коллега его? Тогда ясно. Зависть.

  – Мне ваш Олекса даром не нужен – скривилась дама, я за справедливость борюсь. Нетопыря вам не жаль, съеденного в муравейнике? Советую поинтересоваться – что зашито в уголке пиджака внизу, помните, у него есть древний пиджак в черно-серую мельчайшую клеточку? Внизу, слева. Пощупайте и убедитесь! Поймите, если б то были честные ухаживания, попытки привлечь внимание! Кроме того, он дилетант! Всю жизнь занимался староболгарским языком, который никому не нужен был и в советское время, а уж сейчас подавно, ему обидно, вот и подался в «масонщики», пыжится, хочет доказать сам не зная чего...

  – Кости нетопыря я проверю. Закроем этот разговор.

  – Проверьте непременно!

  – Но если выяснится, что Олекса съел вместо нетопыря молодую ласточку...

  – А что тоже привораживает? – оживилась бывшая графиня Батори.

  – Ага, пошутила я, кто целиком ласточку скушает, с перьями и косточками, и даже клюв ее разгрызет, тому счастье в любви будет! (надеюсь, графиня ласточек не ест)

  Бывшая графиня ушла, а я подумала, что все это глупости и даже если кости зашиты в нижнем уголке пиджака, это ничего, ровным счетом ничего не меняет. Слишком мы с ним сдружились, слишком.

  ... Моя рука опустилась в нишу между подкладкой этого злополучного пиджака и поношенной шерстяной тканью. Слева? Слева. Ничего не было.

  – Олекса! А где нетопырьи косточки? Те, что ты зашил?

  – Алия, я отродясь такой дурью не занимался! Про рецепт знаю, но не пытался губить бедную мышку!

  – Может, ты их в коробочку переложил?

  – Нету у меня никаких коробочек!

  – Значит, ты их выкинул. Или в стенку вмуровал на удачу.

  – Разбей стенку, проверь.

  – Знаю. Ты их вшил в другой пиджак.

  – Посмотри.

  Олекса распахнул шкаф.

  – Щупай, щупай. Когда-нибудь ты мне поверишь. Когда-нибудь ты меня полюбишь. И мы поедем в горы, в замок Шенбронов, на вскрытие одного изумительного склепа. Ты ведь любишь склепы?

  ... Перед поездкой к склепам мне приснился повторяющийся сон.

  Маленький закарпатский городок у самой границы, где непременно есть ратуша с часами, магнолии и райские яблони, из чьих мелких яблочек варят варенье, похожее на варенье из коричневки. Вокруг расстилаются старые буки, на склонах гор заросли одичалого барбариса и можжевельника, перемешанные с необыкновенно пушистыми ёлочками, бьют родники, усаженные турьим языком, щитниками и безщитниками , а на высокой водонапорной башне, обыгрывающей мотивы неоготики, свили гнездо благородные аисты. Размах их крыльев наводит на еретическую мысль о родстве с вымершими птеродактилями и птерозаврами, или с громадным красавцем кецалькоатлем, чей пористый скелет с клювастым черепом и громадным, почти медвежьим, глазом, пылится в музее палеонтологии.

  Деревянная сереющая церковь мармарошской готики с чешуйчатой крышей стоит в зарослях высоких алых мальв, отцветших черешен и розового каштана. Ночь. Вокруг нее разбросаны большие мшистые камни, на них лучше не садиться – сыро, холодно, между камнями пробиваются вытянутые стебли ирисов и нарциссов. В церкви открыты резные врата, сквозь окна виден огонь свечей. Внутри – аккуратный черный гроб на подмостках, обложенный со всех сторон цветками тех же алых мальв, и с двумя рушниками красно-черной вышивки по краям. В гробу лежит молоденькая черноволосая девушка, внешне она совсем не кажется умершей, а только уснувшей. Ее лицо бледно, большие карие глаза плотно закрыты, но ногти не синеют, нос не запал. Я рассматриваю ее вышитую сорочку, лылык красный, лылык черный, один держит когтем на конце крыла другого.

  Стоят лылыкы почему-то вверх головой, на тощих лапках, хотя всем известно, что нормальная летучка вверх головой долго не простоит. Глаза лылыков вышиты мельчайшим бисером, у черного – красные, у красного-черные. Крылья обозначены гладью аккуратно, со всеми складками и засорениями, а из пасти торчат миниатюрные кончики клыков. Несмотря на клыки и когти, лылыкы вышиты добродушные, с подобием улыбки. Они живые. Они непременно проснутся и вспорхнут опылять алые мальвы, неуверенно размахивая узкими крыльями и корча смешные рожи, стоит только нежным язычкам соприкоснуться со сладким цветочным нектаром.

  Во сне темно, но темнота летняя, не кромешная, не пугающая, глаза к ней медленно привыкают. Тишина. Ждешь кошмара. Ждешь монстров. Ждешь, что она поднимется из гроба и погонится за тобой. Свечи горят, от них в сырую прохладу церкви проникает едкий жар, легкий ветерок колышет лепестки сорванных мальв, задевает черные тонкие волосы покойницы, но та не просыпается. Я знаю, она не мертвая, она спит, но разбудит ее – в другом сне – капля расплавленного воска, случайно упавшего со свечи на белую руку. Мне и жутковато, и любопытно – чего ждать, если девушка очнется? Станет ли она, прокусив мою шею, жадно слизывать свежую кровь и сукровицу, или попытается удушить этими белыми ручками?! А вдруг прелестная покойница решит засунуть в гроб меня?!

  Я хожу вокруг гроба и думаю – небижчики не бегают, небижчики смирные.... Черт их знает, в этом сне смирные, в новом – вурдалаки! Вспоминаю, что вурдалаков на самом деле нет, это оговорка Пушкина, прочитавшего сербское «волкодлак» – волк-оборотень. Зачем меня сюда поставили? Почему нельзя уйти? Больше всего пугает то, что свеча может догореть и тогда капельки обжигающего воска упадут на ее руки.

  В церковь залетает старый общипанный пугач, садится на край гроба и нагло смотрит своими расширенными глазами. Девушка радостно приподымается, смотрит на пугача и говорит голосом бывшей графини Батори:

  – Прилетел, пугаченьку? А что стало с твоими крылышками?

  – Волки общипали. И от чупакабры досталось – буркнул пугач. – Вставай, нечего залеживаться.

  На этой фразе я проснулась. На потолке горел люминесцентный плафон, электричка к склепам еще не приехала. Никто не знает, что там будет. Может, мы еще застанем Вечного Жида в кемпинге «Аустерия», пообщаемся с демоном Озриэлем, свином хрюкающим. А пока нас ждал замок графов Шенбронов под Свалявою, где был убит последний олень Франца-Фердинанда. Того самого эрцгерцога (которого тоже вскорости убили). Согласно апокрифическому преданию, сочиненному местными жителями уже много позже 1 мировой войны, незадолго до своей трагической смерти, эрцгерцог приехал в гости к Шенбронам, затеял охоту на оленей, которых осталось настолько мало, что для VIP выпускали не диких, а прирученных подранков. Бедные олени до того привыкли к человеку, что прямо выходили к охотнику, поэтому их выпускали подальше, давали побегать, имитируя погоню. Наверное, эта жестокая игра аристократов и породила романтичное предание об убийстве самки оленя, оказавшей заколдованной девушкой, дочерью мельника или лесника.

  .... Молодая оленуха стремглав мчалась куда глаза глядят. Ей хотелось убежать как можно дальше от противного запаха, унюханного на наросте старого, расколотого молнией, граба. Когда оленуха была человеком, точно так пахла ненавидящая ее мать, и даже сейчас, в прекрасном оленьем обличье, она безумно, до дрожи беленького куцего хвостика, боялась всего, что напоминало ее. Забытая кем-то на суку у родника панамка из рисовой соломки, украшенная тонкой бежевой лентою, или разбитый, с перевязанными проволокой спицами, немецкий велосипед, прислоненный к перилам мостика. Или даже брошенная кем-то впопыхах на столике у загородного шале обертка от сливочной помадки – все пахло ей, жестокосердной матерью, все угрожало бедной оленухе. Если она узнает меня, то непременно убьет – думала она, нервно поводя изящными маленькими ушками. Такие же маленькие изящные ушки росли у нее тогда. Как же сильно ненавидела мать эти аккуратные ушки! Она запрещала ей сережки, запрещала прокалывать. Дергала и говорила: точечный массаж козелка способствует улучшению работы мозга, а у тебя настолько неправильные уши, что я затрудняюсь даже отыскать козелок.

  Копытца отражались в лужице. Оленуха остановилась и замерла, прислушиваясь и принюхиваясь. Нет, на сей раз она не оставила за собой никакого следа, а значит, есть шанс, что беглянку не выследят. Хотя уже прошло с тех пор, как она из девушки превратилась в оленуху и поселилась в Шенброновских угодьях, на пути между Свалявой и Мункачем, бедняжка не привыкла к свободе и все думала, не настигнет ли ее кара.

  Страшный, щекотавший печень, голос той, жуткой, демонической женщины, часто слышался ей в рокоте водопадов или в голосах отдыхающих, игравших в гольф или собиравших грибы и чернику на невысоких горах. В такие мгновения оленуха сжималась и зарывалась в землю, яростно вырывая себе подобие временной могилы.

  – Зачем ты роешь? – удивился однажды старый барсук, – разве где-то неподалеку волки носятся? Я их не чую.

  – Я почуяла запах женщины, которая мечтала меня погубить – ответила оленуха, разбрасывая комья черной земли с прелыми листьями. Зароюсь от нее.

  – Но тут никого нет – сказал барсук, недоверчиво качая головой. – Это тебе кажется, дурочка! Может, ты больна?

  – Она больна, а не я. Она ненавидит меня. Ой, страшно!

  Барсук ушел, ничего больше не проронив. А оленуха до ночи просидела в земле и только в темноте осмелилась вылезти. Теперь она наловчилась спасаться бегством. Тонкие сильные ноги уносили безрогую красавицу вдаль, туда, где пахло луковицами нарциссов, шафраном и можжевеловыми ягодами, а на лугу паслись стада кудрявых белых овец. Иногда оленуха перемахивала за низкую изгородь и прижималась к теплу овечьих боков, словно ища сострадания и жалости. Овцы чуяли ее чужой запах, но не прогоняли, лишь тихонько блея. Погревшись, она уходила столь же незаметно, как и появлялась. Овчары не гнали оленуху – в селах изредка приручали оленят, но, подрастая, многие уходили на волю, лишь в голодную пору пытаясь подкормиться у людей. Думали, наверное, что она одна из таких, полудиких, полу-ручных, пришла навестить места своего беззаботного детства. Но, на всякий случай, оленуха пригибалась, чтобы не выделяться среди низеньких овец, и поджимала свой хвостик.

  – Если она меня найдет, то по хвостику. Хвостик надо прятать, а еще лучше – отрубить.

  Несколько раз оленуха доверчиво тянулась к мальчишкам, пытаясь объяснить свою просьбу жестами – она выходила из леса, пыталась просунуть хвост в щели калитки, будто бы отрубая его, но эту странную просьбу никто не понял. Если бы по лесам бродил какой-нибудь помешанный на отсечении оленьих хвостов, она с радостью подставила бы ему свой коротенький обрывок. Режь, руби, кромсай, выдергивай!

  Но несчастная оленуха жестоко ошиблась. Из-за куста уже выглядывал охотник с ружьем, эрцгерцог Франц-Фердинанд, и именно он, а не та опасная женщина из иной, уже забывавшейся, жизни оленухи, выпустил в ее лоб роковые пули....

  И все началось сначала – девушка, ненавидимая родной матерью, боль и унижения, не было рядом теплых молочных овец, чтобы прислониться к их теплым бокам, только холодный месяц равнодушно и зло смотрел в черное, пустое окно, и руки, не помнящие гладкости оленьей шкурки, пытались нащупать мокрый от слёз носовой платок.

  – Странные мысли сегодня пришли мне в голову, поделилась Алия с Олексой, – мне кажется, что много лет тому назад я была здесь и носилась оленухой вот по тому склону, ныне поросшему молодыми лиственницами. Даже видела все оленьими глазами, нюхала оленьим носиком...

  6. Вампиры? Вампиры?!!! Вампиры!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

  Перед поездкой меня мама заставила взять всевозможные обереги и даже предлагала ясеневую палочку о 7 сучьях. Зачем? – удивилась я.

  – Ты ничего не понимаешь, там полно упырей!

  – Тут палочкой не обойдешься. Нужен компактный осиновый кол! Только как я его протащу через таможню?!

  Шутки шутками, а потом меня разобрало любопытство, – какое средство от них самое эффективное? Якуб Франк мог бы сказать – самому стать вампиром. Приятнее кусать, нежели терпеть укусы.

  «И знаете, ничья мни кровь не была так сладка, как их»

  (И. Франко, «Сожжение упырей в селе Нагуевичи в 1831 г.»)

  В 17-18 веках, в ареале между Балканами и Карпатами, наблюдалась настоящая вампирская эпидемия. Сообщения из отдаленных, большей частью горных или предгорных местностей, с территорий нынешних Венгрии, Чехии, Словакии, Румынии, Молдовы, восточных районов Польши и западных областей Украины, а так же республик бывшей Югославии (особенно Сербии), поразительно схожи. Найдена поутру тщательно обескровленная домашняя живность. Обнаружены мертвыми пропавшие дети со следами звериных клыков на шее, Бредущие в предрассветной тиши мимо старинного кладбища паломники (или крестьяне, едущие на ярмарку) видят развороченные могильные холмы, вскрытые изнутри неведомой силой гробы, открытые заваренные двери склепов. Возможно, не было никаких вампиров, а за оживших кровососущих мертвецов буйное воображение принимало погребенных заживо.

  Так, в 1746 году французский монах-бенедиктинец, Дон Августин Кальме, выпустил «Трактат о привидениях во плоти, об отлученных от церкви, об упырях или вампирах, о вурдалаках в Венгрии и Моравии», где привел трагические истории людей, ошибочно принятых за умерших. Несчастные пытались выбраться из могил, к ужасу случайных свидетелей, что могло породить предания о вампирах. Вид бледный, с прокушенной губы капает кровь, клыки высунуты, под ногтями – земля, саван порван в клочья.

  <А нечего ночью на кладбище делать! ночью спать надо!>

  Другие исследователи винили родственные браки, приведшие к всплеску порфиризма, редкого наследственного заболевания, когда солнечный свет жжет кожу до волдырей, а вкусовые пристрастия резко изменяются, внезапно хочется чего-нибудь кровавого. Им действительно страдали представители некоторых аристократических родов Трансильвании, Галиции, Закарпатья. Почти все они состояли в родстве и представили современникам страшную картину вырождения. <с порфиризмом не следует путать, когда человеку просто нравится отсыпаться днем в гробу, жить ночью, носить черное и лакомиться кровью. Иногда это мода, иногда – следствие экстремальных условий жизни. Иван Франко признавался, что в дни бедной юности иногда вынужден был ночевать в гробу, в мастерской у знакомого гробовщика – не было денег на гостиницу >

  Однако на каждое село не наберешь столько погребенных заживо и столько мучающихся редким недугом аристократов! Кто ж тогда кусался?

  Из уст в уста передавались слухи об отлично законспирированной секте неких оборотней. Войти в нее могут лишь самые отпетые – беглые преступники, незаконнорожденные, монахи, продавшиеся нечистой силе, а так же, разумеется, евреи, потому что по народным поверьям, они издревле предаются поклонению дьяволу с одним рогом (второй рог обломался при падении в бездны ада). А так же обрекались регулярно подкармливать жертвоприношениями целое сонмище всевозможных демонов, иначе они начнут вредить окружающим. Средневековье, видим, продолжается, антисемитская мифология здравствует и поныне, а в просвещенный 18 века тысячи раз опровергнутый «кровавый навет» по-прежнему остается инструментом давления и шантажа.

  И хронологически, и географически это «вампирское поветрие» совпало с расцветом иудейского сектантства, которое органически впитывало в себя элементы разнообразных верований, заимствуя все – от суеверий славянского

  язычества до эсхатологии беглых старообрядцев, от католического мистицизма и до вероучения езидов Да что уж езиды! Проскальзывают аналогии саббатианства и раннего хасидизма с ямайской религией растафари, тоже возникшей из ветхозаветного мессианизма, а конопля, которую растаманы посадили на могиле царя Соломона, отлично растет и на склонах Карпат (забредший в мифический Яливец растаман в «Непросах» Прохасько – вовсе не случаен). Идея Якуба Франка создать новый синкрет, всеобъемлющую религию под названием «дат» весьма несвоевременна для 18 века, но современна для 21.

  <Сейчас бы его ересь назвали религией new age, и я ничуть не удивилась тому, что у неосаббатианского направления «денме-вест» есть аккаунт на Фейсбуке>

  Их козырь – непримиримая оппозиционность ортодоксальному истеблишменту, желание вовлечь в свой круг максимум участников, чтобы затем говорить уже не от имени маргинальной группы еретиков, а от имени большинства. Но только Якуб Франк бросил красную фишку «кровавого навета» своим же соплеменникам! Безусловно, ситуации, когда евреи поддерживали это обвинение, уже были и еще будут, например, нашумевший казус Брафмана с «Книгой кагала», но это выкресты, а Франк тогда еще не крестился. О том, как ересиарх до такого докатился, надеюсь, еще напишется, в главе о Львовском диспуте 1759г., но важно то, что говорят о вампирах и оборотнях именно тогда, когда Франк лично участвовал в оргиях «денме», чье название переводится именно «оборотни», «перевертыши», и пробовал там кровь....

  Тайный талисман секты – летучая мышь, лылык, всегда висящая вниз головой, предпочитающая тьму свету, считаемая кровожадным вампиром – или спутником вампира. Допускаю иные, менее мрачные, толкования: на саббатианство, чей основатель Шабтай Цви стал дервишем ордена Бекташи, мощное влияние оказала мусульманская мистика, И Цви, и его самозваные последователи не миновали учения суфиев, толкуя, разумеется, его для оправдания своей ереси. Одним из не очень известных знаков суфия тоже является летучая мышь, ибо суфий обязан видеть незримое, переворачивать устоявшиеся суждения, сочетать разные ипостаси (она и мышь, и птица, и мех, и кожа).

  Представляет интерес и такое предположение о семантике летучей мыши у суфиев: "... местное истолкование его как призыв к «бдительности» не представлялось мне достаточно убедительным, т. к. христиане считали летучую мышь дурным предзнаменованием, связанным с колдовством. .... Мне пришло в голову, что слово «летучая мышь» могло иметь и другое значение в арабском языке .... Я написал сейиду Идрису Шаху и получил такой ответ: «По-арабски летучая мышь называется „хуффаш“ от трехбуквенного корня ХФШ. Другое значение этого корня – опрокидывать, разрушать, растаптывать. Возможно, это связано с тем, что летучие мыши обитают в развалинах. .... Но это еще не все. В суфийской литературе, а особенно в любовной поэзии Ибн аль-Араби из Мурсии, которая была известна во всей Испании, „развалины“ означают ум, разрушенный упорствующим в своих заблуждениях мышлением и ожидающий возрождения. Последним значением этого корня будет „подслеповатый, видящий только ночью“. Это может означать намного больше, чем просто „быть слепым, как летучая мышь“. Суфии называют упорствующих в своих заблуждениях, слепыми по отношению к истинной реальности, а о себе говорят, что они слепы к вещам, представляющим ценность для таких людей. Подобно летучей мыши, суфий спит во время „событий дня“, т. е. привычной борьбы за существование, которую обычный человек считает важнейшим делом, но он бдителен, когда спят другие» "

  «Хуффаш» – так шелестят ее крылья, в этом шелесте усматривали тайную молитву, находя скрытые Сакральные Имена.

  Смысловая связка «вампиры-еретики-летучие мыши» настолько часто встречается в массовой культуре, что ее просто надоедает рассматривать. Но нам придется вернуться к мышам из-за еще одного совпадения: львовские мастера похоронных дел назывались латинским словом «vespillones», а летучая мышь на той же латыни – «vespertillio». В своих черных длинных накидках или плащах, чьи полы развевались крыльями, они походили на нетопырей, выбирая их – наряду с совами – своими символами. Цеховая субкультура, кое-что из нее досталось в наследство нынешним «готам».

  Ересь «фраников» первоначально использовала еврейские погребальные общества, «Хевра кадиша», вербуя новых адептов.

  Конечно, замкнутые цеховые структуры, с особой формой одежды, клятвами, мифологией и символикой – характерны для средневековых европейских городов, в том числе и для Львова. Еврейские погребальные общества были во многом прибежищами маргиналов.

  Фокус в том, что для правоверного иудея, особенно для коэна, любое мертвое тело – это скверна, которой лучше избегать. Если коэн даже непреднамеренно, например, оказавшись в незнакомом городе, окажется на кладбище, в ветхозаветные времена требовалось соблюсти очистительные обряды. Коэн не имеет права никого хоронить. Смерть, погребение всегда ассоциировались с чем-то грязным дурным, что вполне понятно, учитывая жаркий климат прародины, где покойники быстро протухал и представлял громадную проблему. Не скармливать же грифам, где их столько взять?

  Однако так было, учили приверженцы саббатианской ереси, лишь до явления Мессии. В новую эру, которая, как они верили, скоро настанет, исчезнет само понятие ритуальной нечистоты, ибо старые законы отменяются. Поэтому глупо цепляться за талмудические запреты, если оскверненные станут первыми, и воскресший Мессия лично протянет руку презираемому еврейскому могильщику, и выведет его в райские кущи. То же говорили о ворах, контрабандистах, проститутках. <Кто был никем, тот станет всем.>

  Могильщики в средневековом городе замыкались в особую касту. Они не боялись ни чертей (шэдов), ни призраков, ни покойников, ни чумы, ни холеры. Современники приписывали им кровавые обряды, жертвами коих вполне могли стать неосторожные бродяги или потерявшиеся дети. Якобы, желая защититься от смертельных инфекций, служители кладбищ не только злоупотребляли густо замешанными на спиртах снадобьями, но и мазали парадные двери мозгом умерших, держали в карманах зашитые гвозди из гроба, выкапывали «заветные» косточки и т.д. Их боялись, но к ним шли, когда совсем худо – за приворотными зельями, за черепами для магических ритуалов, за кровью, потому что все трактаты и пособия требовали писать кровью, да не чьей угодно, да тщательно подобранной: летуче-мышной, жабьей, вороньей, заячьей, коровьей, козлиной....

  Естественно, что вампиры чаще всего предпочитали кладбища, нимало не смущаясь близостью храмов, часовен, распятий, которые зачастую возводились еще и потому, будто бы крест отпугивает нежить. Вампиром могли прозвать человека, чьи предки из поколения в поколение были связаны с похоронами, поэтому встречаются фамилии вроде Упырь (дети его – Упыревичи) и т.д. Кстати, если взять южнославянские, балканские традиции, то там вампиры – явление почти обыденное. Слово

  «вампир» в сербском языке – старинное имя собственное, производное от него – фамилия Вампирович.

  Считается, что вампиров занесли на Балканы венгерские монахи. Откуда? Точно неизвестно. Лишь несколько лет назад, в 2008-м, начало проясняться: высказана гипотеза о кавказских корнях слова «вампир», из малоизученных нихских языков восточно-кавказской группы. В одном из них встречается слово «гъомпиаре» – летучая мышь, от обще-нахского «гъама» – ведьма. Теоретически оно могло трансформироваться в вампира.

  Упырь (опырь) некоторые филологи выводят из «ube»r" – демона турецкого фольклора, слово вполне могло прийти на Балканы вместе с турками и остаться у славян. Однако как быть с персонажем по имени Упырь Лихой в древнерусской летописи (середина 11 века)? Чей он, упырь? Европеец или азиат? Есть предположение Яна Перковски об иранском происхождении этого ярого образа – имя манихейского божества Бана, который должен был сложить из камней могилу для того, чтобы спрятать в ней все Зло. Могилу вампира необходимо закидать камнями, чем тяжелее, тем лучше, а еще неплохо бы закатать в бетон. Есть примеры захоронения тех, кого считали вампирами, под гигантскими валунами.

  Еще их сжигают на костре из веток шиповника и терновника. Обычай прикарпатский, но доводилось встретить упоминание о сожжении в северных губерниях России множества колючих ветвей (какие попадутся) – вместе с ними должны сгореть и все неприятности...

  7. Аспиды и василиски (ненаписанная биография ересиарха Якуба Франка и дочери его, Абары-Евы).

  Почему ненаписанная? Слишком много разночтений одной судьбы, чтобы составить единственную версию. Взять хотя бы место и время рождения Франка. Сейчас модно ссылаться на Википедию, однако, на какую? В русской версии он однозначно родился около Королёвки на Тернопольщине, в 1726-м, в польской версии – «ur. 1726 w Korolówce na Podolu lub w Buczaczu»– или в Бухаресте! огромная разница! Дальше – еще больше. Еврейский историк С.М. Дубнов уверял, что Франк появился на свет не в 1726, а раньше – в 1720 в Бучаче. Встречаются сведения, будто малая родина его – Черновцы или маленький городок Тысменница на Ивано-Франкивщине, так как позже ересиарх будет претендовать на звание «тысменницкого антихриста».