Текст книги "Дороги славы (СИ)"

Автор книги: Юлия Лиморенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

   Арсений тоже остался в стойбище.

   – Откормиться маленько пришёл, – объяснял он. – У меня запасы вышли, а забрался далеко, до посёлка никак бы не дойти... И так два дня голодным шёл.

   – Как голодным? – удивлялась Маша.

   – А что, дело привычное, – смеялся охотник. – Только больше пяти дней всё-таки трудновато... Мне ещё в горы возвращаться надо – добыл там кое-чего, спрятал на стоянке, надо сюда перетащить, на вездеходе увезём.

   Арсений, кстати, тоже оказался знатоком самых разных баек. Леся на правах специалиста по преданиям и легендам частенько пропадала с ним где-нибудь, не забыв, однако, прихватить диктофон и дневник. Однажды с ура пораньше стойбище проснулось от выстрелов – Арсений пожертвовал десятком патронов, обучая Лесю стрелять из своего чудо-ружья.

   Они же как-то раз отправились в Кыысы-уот – осквернённая пещера не давала о себе забыть. Леся выгребла и собрала в мешок оставленный бандитами мусор, засыпала камнями кострище, Арсений зарыл неподалёку кости и испортившееся мясо оленя. Белая «девушка» словно смотрела на них – поблёскивали изломы камня. Однажды из туч прорвалось-таки солнце, и камень в его луче засиял ослепительно-белым светом – в верней части его был совершенно гладкий участок вроде зеркала. Солнечный зайчик прыгнул в долину, осветил заросли у реки и тут же пропал – солнце скрылось. Камень сразу словно потускнел.

   У подножия пещерки, на небольшом скальном карнизе, в самом деле лежали приношения – бусинки, колечки, патроны, остатки вышитых ленточек, даже батарейка от фонарика. Прочие, менее долговечные приношения, видимо, рассыпались в прах. Леся положила туда брошку в виде снежинки.

   Пока они разбирались с мусором, резко стемнело – подошла новая туча. На этот раз из неё посылался мелкий колючий снег, сразу похолодало.

   – Пересидим? – Леся забралась в пещерку, куда не добирался стылый ветер

   – Пересидим, – согласился охотник, снял куртку и разложил на полу. – Садись сюда, на камне замёрзнешь.

   – Тебя продует.

   – Не, я вроде оленя, мне не бывает холодно, – усмехнулся Арсений.

   – Слушай, у тебя кто из родителей русский? – спросила вдруг Леся.

   – Мама. А ты откуда знаешь?

   – А ты на себя посмотри – ты ж не якут!

   – Я не якут, я дружба народов!

   Оба рассмеялись, дружно съёжились от особенно резкого порыва ветра, залетевшего даже сюда.

   – Всё равно холодно, – Леся подышала на руки, растёрла щёки.

   Охотник стянул свитер, накинул на плечи девушки:

   – А так? Согрелась?

   – Ещё нет...

   Леся спрятала лицо у него на шее:

   – Нас не пойдут с собаками искать?

   – Мы же не олени. – Арсений заглянул ей в лицо: – Ещё погреть, пока не нашли?

   – Можно...

   Освещение полярного дня не менялось, и определить время было не по чему. Леся села, накинула куртку, чтобы не продуло, начала переплетать косу. Охотник смотрел на неё, не поднимаясь:

   – Ваши парни в ухо мне не дадут?

   – Я им сама в ухо дам, – невнятно пообещала Леся, держа в зубках заколку, потом закрепила косу на затылке и объяснила: – Они тут ни при чём, они – коллеги, сообщники, как говорит наша начальница. – Она снова наклонилась к мужчине, пригладила его кудрявую чёлку: – У нас чего-то не хватает, у всех. Как будто кругом роботы. Работать, работать, опять работать, соответствовать моде, вести себя хорошо, снова работать... А сделать что-то не так, как все, не так, как всегда, – уже боятся. Считается, что чувства – признак слабости, и хорошие чувства надёжно спрятаны, но плохие-то прорываются. И все выглядят злыми, циничными... боятся, что внутри у них другие увидят что-то настоящее. А если запрещать себе думать, любить, ненавидеть – в конце концов ведь разучишься! – Леся тряхнула головой, коса вновь рассыпалась. – Люди как пустые орехи – ни мысли, ни чувства, ни действия. А ты – живой. И я, кажется, пока ещё... – Он опустила голову, борясь с подступившими слезами.

   Охотник обнял её, подержал, прижав к себе, потом помог надеть куртку:

   – Если бы вы были не живые, разве вы бы сюда поехали? Вы ж не как этот Сукин!

   – Кто? – не поняла Леся.

   – Да этот... археолог. Сукин сын! А тут да, тут надо всё уметь – и думать, и делать, тут, если что, так спросится – бежать некуда... Тууундра – так мама говорила.

   Он тем временем тоже поднялся, отряхнул куртку:

   – Часы у тебя есть?

   – Есть... Ух ты, уже восемь!

   – Утра? – серьёзно спросил охотник.

   – Ну тебя! – рассмеялась наконец Леся. – Надо топать, а то правда напугаем людей...

   Они выбрались из пещерки и долго шли молча, не торопясь, чтобы не поскользнуться на склоне. Потом Арсений задал явно давно интересующий вопрос:

   – Слушай, а Леся – это Олеся?

   – Леся – это Александра.

   – Не, Леся – лучше, – улыбнулся охотник, подавая ей руку, чтобы подняться на гребень.

   В стойбище неспешно ужинали – в последний раз: с утра отряду надо было возвращаться в Усть-Куйгу и быстро-быстро плыть обратно в Нинжеянск. А оттуда начинается последний маршрут – в Намский улус. Маша никак не могла отключиться от работы – в перерывах между едой что-то дописывала в дневник, перекладывала мини-диски, проверяла, заряжен ли диктофон... Петя и Санжи собирали адреса оленеводов, чтобы прислать получившиеся фотографии и видеоматериалы, переписанные на кассету.

   Спали члены отряда крепко, но суровый Вася разбудил их в восемь утра. За завтраком Арсения не было – председатель сказал, что охотник запасся провизией и ушёл обратно в горы – принести добычу в стойбище.

   Быстро погрузившись в вездеход, экспедиция двинулась назад, в посёлок. Оленеводы махали им, пока они не скрылись за поворотом, и учёные махали в ответ. Маша всплакнула от внезапной грусти – мысль, что они уже никогда не попадут сюда снова, почему-то очень огорчала.

   Петя напоследок сделал несколько снимков ледяного водопада издали, и скоро долина скрылась за рядами одинаковых травянистых сопок, за бесконечными оврагами и зарослями лиственниц.

   В тот же вечер, уже практически ночью, отряд погрузился на большое речное судно, шедшее из Усть-Куйги в улусный центр. Вниз по течению плыть быстрее, и через пять дней отряд рассчитывал быть в Нижнеянске, а там – как повезёт с погодой и с самолётом.

   Из дневника Пети:

   "22-е – приехали. Бандиты.

   23-е – бандиты. Ничего не записано.

   24-е – бандиты. Поймали и сдали. Ничего не записано.

   25-е – обряд лечения оленей – исп. Слепцов А.Н. Танец хэдьэ – запевала Пермяков Е.В. Обряд кормления огня – исп. Слепцова А.Е. Песня девушек – исп. Слепцова А.А., Слепцова И.А..."

4. Август. Намы. Слёзы Омолоя

   Якутская земля решила, видимо, показать гостям с юга всё, на что способна погода в летнем приполярье. Едва только экспедиция села на катер, как началась жара. Солнце жгло и днём, и ночью, слепило бликами на воде, лицо и руки обгорели заново, хотя ещё в Якутске участники отряда успели подзагореть.

   Двое суток солнце поливало землю жаром, словно пытаясь испепелить, как в мифах о конце времён. А потом с океана внезапно натянуло тучи, подул пронзительный ледяной ветер, температура упала до восьми-десяти градусов и начался нескончаемый дождь, то и дело переходящий в снег. Вода в Яне прибывала заметно, катер проносило над перекатами, через которые ещё несколько дней назад приходилось пробираться по низкой воде. Дождь был мелкий, но от него мгновенно промокало всё; обувь, одежда, тетради отсыревали, даже если просто выйти на минутку на палубу.

   По счастью, выходить экспедиции не требовалось; чтобы не терять времени, сидя в каюте, собиратели приводили в порядок своие материалы. В момент записи уделяешь внимание не только самому событию, которое снимаешь или пишешь на диктофон, но и обстановке, реакции слушателей, интонациям рассказчика, его жестам, мимике, эмоциям... Не всё можно снять на плёнку или сфотографировать – многие важные обстоятельства нужно описывать словами, не упуская по возможности ничего. А воспоминания постепенно притупляются, и если промедлить с записью буквально день-другой, можно забыть столько подробностей!.. Казалось бы, не спутаешь выразительное лицо охотника Семёна, весь вечер рассказывавшего о приметах при охоте на медведя. А через пару дней уже сомневаешься, если сразу не записал: кто рассказывал о следах медвежьих когтей – Семён или все же другой охотник, Степан Семёнович?

   Петя скопировал все фотографии и видео на ноутбук и оставил его в распоряжении девушек, а сам взялся составлять подписи к фотографиям. С ноутбуком работали по очереди: сперва Маша печатала свои реестры, когда она уставала, Леся забирала компьютер и торопливо набирала таблицы сведений об исполнителях. В дневниках сделанные от руки записи было иногда почти невозможно разобрать: писали, держа тетради на коленях, в тусклом свете палаток, нередко вообще не глядя в записи – жаль было отрываться от зрелища, когда пожилой оленевод рассказывал сказку. То есть это он так говорил – «рассказывать сказку»: он её не рассказывал, а разыгрывал целый спектакль, изображая, какие высокие горы встретились герою, какая быстрая река, какое коварное болото, как герой идёт, как крадётся, как стреляет из лука, как поёт... Пели в сказке все персонажи без исключения, и все – на разные голоса, на разные мелодии. По характерному запеву можно было сразу понять, кто сейчас говорит: герой начинал каждую свою песню энергичным распевом с короткими рублеными словами, небесная девушка – высоким нежным голоском, растягивая слова, злой богатырь из Нижнего мира пел хриплым басом, рыча и подвывая, верный ездовой олень героя издавал протяжное мычание и по-особому фыркал в конце каждой фразы...

   Всё это было снято на видео, и всё же были важные детали, которые не могли полностью сохранить ни видеокамера, ни фотоаппарат, ни диктофон. Лица слушателей, их замечания по ходу сказки, радостные или осуждающие жесты, перестук оленьих копыт за пологом палатки, даже треск огня в печи – это атмосфера, в которой возникла и существует сказка, ведь сказитель не одинок и не изолирован от окружающего мира. Этот мир тоже нужно заметить, рассмотреть и описать.

   Конечно, живя вместе со сказителями долгие годы, люди знали весь их репертуар. Но каждый раз слушали уже известный рассказ как будто заново, удивляясь, переживая за героев и радуясь, когда они выбирались из очередной беды. В сказке про богатыря и небесную девушку любимым персонажем слушателей был олень: он давал герою мудрые советы, увозил его от погони, а когда герой был убит злым богатырём, олень спрятал его кости и поскакал на поиски небесной девушки, чтобы она оживила суженого. Петя как-то заметил, что, если бы по этой сказке сняли современный фильм, олень был бы самым популярным героем и собрал бы больше фанатов, чем богатырь и его девушка...

   За шесть дней плавания записи привели в относительный порядок: теперь не было опасности, что что-нибудь важное забудется. Экспедиция успела даже немного поскучать: дождь не прекращался, а в низовьях Яны это был уже настоящий густой снег. Огромные хлопья падали в чёрную воду и бесследно исчезали в ней; если долго смотреть на это, начинало казаться, что во всём мире идёт снег и нет ничего, кроме снега и реки...

   На седьмой день катер прибыл в Нижнеянск, и экспедиции велели срочно, со всех ног торопиться на аэродром: если самолёт до посёлка Намы не взлетит в течение получаса, рейс может быть отложен на неизвестное время! Погода не давала поблажек: снег усиливался, ветер налетал резкими порывами, а для здешних небольших самолётов ветер даже опаснее, чем осадки. Подхватив вещи, учёные запрыгнули в стоявший у причала «газик»: водитель, работавший в магазине, согласился во время обеденного перерыва подбросить их к самолёту за символическую плату и бутылочку спирта. Разбрызгивая грязь, машина понеслась по улицам посёлка, мотор страшно завывал, но сбоев не давал. Молодые люди то и дело валились друг на друга на резких поворотах, падали на рюкзаки, брошенные под ноги, Петя не раз ушиб локоть о драгоценный кофр, а Санжи на особенно суровом ухабе ударился головой о крышу машины и всю оставшуюся дорогу вполголоса ругался, что наверняка кузов помялся.

   К окончанию регистрации они успели: влетели, мокрые и покрытые грязью, в деревянное здание, которое местные жители гордо называли аэровокзалом, протянули девушке в синей форме билеты и паспорта, бросили на весы свою поклажу. Вес багажа поуменьшился за время путешествия, в основном за счёт съеденных и раздаренных продуктов. Петя всегда ожила взвешивания багажа с неясной тоской: за перевес пришлось бы доплачивать, а наличности у отряда было совсем немного... Получив посадочные талоны, учёные всё так же бегом спустились из «аэровокзала» по другой лестнице и оказались практически у трапа. Пилот, устало ругаясь, помог им забросить вещи в самолёт, проследил, чтобы они сели куда надо и пристегнули ремни (на тех местах, где они вообще были), и самолётик, вздрогнув всем корпусом, начал разбег.

   Болтало страшно; Маша, вцепившись в лесин локоть и закрыв глаза, бормотала вполголоса, что ненавидит, ненавидит ездить на «уазиках», а особенно на летающих. Лесю качка не пугала, укачивание было ей неведомо, и она, повернувшись к иллюминатору, смотрела, как внизу, в сером снежном тумане плывёт тёмно-зелёная земля. Извилистые речки, невысокие гряды холмов, поросших карликовыми деревьями, чёрные озёра, заросли тощих лиственниц уносились назад с кажущейся неторопливостью. Санжи спал, обнявшись с рюкзаком. Петя достал из тщательно сохраняемого сухим чехла фотоаппарат, заглянул в кабину пилотов и через пару минут был с ними на короткой ноге. Ему разрешили поснимать через лобовое стекло, а потом даже опустили боковую створку окна (совсем как в старом автомобиле), и он сделал пару кадров заснеженной тундры. Пилоты прикрыли окошко, но не насовсем: они курили и по очереди стряхивали наружу пепел. Ощущение езды в «уазике» по плохой дороге от этой картины только усилилось; лишь глянув вниз, можно было вспомнить, что до земли пятьсот метров...

   Посадка вышла жёсткой, самолёт трясло и колотило, пока он катился по размытому лётному полю. Однако пилоты были настроены радужно, весело сообщили пассажирам, что, раз крылья не оторвались, то полёт прошёл отлично, и пошли перекусить перед вылетом обратно – погода, кажется, решила дать им такую возможность. Экспедиция выгрузила свой багаж и побрела устраиваться в посёлке.

   Людей на улицах не было – летящий в порывах ветра дождь всех загнал под крышу. Гостей встречали только собаки: они выбегали из каждого двора, приветливо размахивая пушистыми хвостами, и некоторое время сопровождали людей по улице, а потом возвращались по домам. Центральная улица посёлка, на счастье путешественников, была отсыпана гравием, никакой грязной колеи, которой с тоской ожидали девушки, на ней не было, и идти было довольно удобно, хотя и мокро. За домами слева, выплёскиваясь на низкий берег, шумела местная река – Омолой. Учёные крутили головами, стараясь разглядеть сквозь дождевой туман вывеску гостиницы – их предупредили, что вывеска есть и видна издалека.

   Нужный дом они всё же пропустили бы, если бы Санжи вовремя не протёр очки от водяных брызг. Долгожданная вывеска, сорванная ветром, валялась на обширном пустыре рядом с крыльцом гостиницы – высокого двухэтажного терема с подозрительно большими окнами. Увидев эти окна, Леся сразу представила, как должно быть холодно внутри... А главной мечтой путешественников было как можно скорее согреться и обсушиться.

   Администратор гостиницы (она же дежурная по этажу и она же – одна из горничных) без долгих разговоров повела гостей по длинному коридору в самую дальнюю комнату:

   – Двухместные номера у нас очень уж холодные, я вас поселю в пятиместном, хорошо? Там рядом труба с горячей водой проходит, она греет, на неё можно и вещи повесить посушить...

   Комната, тёмная и пустоватая, была в самом деле тёплой; труба шла над полом через всю комнату, выходя из одной стены и скрываясь в другой. Петя сбросил рюкзак:

   – Девки, вы занимайте кровати, которые ближе к стене, а мы у окна устроимся. Санжи, ты не топчи сапогами, смотри, сколько грязи натащил!

   Санжи виновато пробормотал что-то, стянул сапоги, доволок рюкзак до своей кровати и упал на неё прямо в куртке. Девушки быстро разделись, заставили мужчин тоже снять пропитанные водой куртки и очень удачно разместили всю мокрую одежду на трубе. Леся тут же обследовала комнату, ища розетки, нашла целых три и в придачу электрический чайник:

   – Вот теперь погреемся!

   Через полчаса вся команда пила горячий чай, хлебала походный суп из пакетов и смотрела телевизор – он стоял в общем холле двух больших комнат, но вторая сейчас пустовала, и телезрители никому не мешали. На улице было сумрачно из-за дождя, и учёные решили сегодня отдохнуть как следует, а с утра пойти по домам информантов. С этими мыслями и улеглись спать, хотя было ещё довольно рано. Но в обстановке полярного дня привычное расписание «темно – значит ночь» давно отказало...

   Их разбудила сирена. Спросонья они никак не могли сообразить, что и почему завывает. Петя, зевая, натянул сапоги и выглянул в коридор; администратор замахала ему рукой:

   – Собирайтесь! Вещи несите на второй этаж!

   – Что такое? – спросил Петя, протирая глаза.

   – Река разлилась, вода бежит по улицам, – сказала дежурная и скрылась.

   Остальные уже проснулись и, уловив последние слова, начали торопливо запихивать в рюкзаки и сумки разложенные с вечера вещи. Леся сгребла со стола кружки, тарелки и коробку с чайными пакетиками, Маша подхватила дневники и коробочки с минидисками, Санжи запаковал свою видеокамеру в чехол и тщательно завернул его в пластиковый пакет. Петя первым делом закрыл драгоценный кофр, потом уже оделся сам:

   – Понесли!

   Они затаскивали рюкзаки на второй этаж, в комнату, указанную дежурной, когда внизу по лестнице затопали и закричали:

   – Ариша! У тебя мужики в гостинице есть?

   – А что такое? – ответил вместо администратора Петя, перегнулся через перила и посмотрел вниз. В холле первого этажа стояли трое мокрых, перемазанных грязью мужчин – два якута и русский.

   – Машина застряла в колее, сейчас её потоком унесёт, – объяснил один из якутов, тот, что помоложе, смахивая грязным рукавом с лица дождевые капли. – Надо тягачом тащить, водитель только один, а ещё придётся же толкать...

   – Сейчас вещи забросим и придём, – решил Петя. Санжи кивнул и поправил на носу очки.

   Девушек пытались оставить в гостинице, но они наотрез отказались: побоялись, что её отрежет потоком от остального посёлка. Поколебавшись, Петя решил довести их до здания администрации («правления», как его здесь называли) и оставить там: «правление» на горке, его залить не должно. Команда надела резиновые сапоги и вышла из гостиницы.

   Снаружи хлестал дождь, теперь уже не притворявшийся снегом; из-за дождя было сумрачно, но ни в одном доме не горел свет. Петю это сперва не встревожило, но понемногу он понял, что ещё кажется ему странным: шумел дождь, где-то сигналила машина (вероятно, тот самый застрявший грузовик), перекрикивались люди, хлопали двери домов, но не было слышно привычного низкого гудения ДЭСки. Если встал дизель, у посёлка начались настоящие проблемы!

   Они выбежали на главную улицу и замерли от неожиданности.

   По улицам бежала вода. Дома, стоявшие ближе к берегу, были уже окружены водой со всех сторон, вода взбиралась на крылечки, просачивалась под двери, втекала в гаражи-"ракушки". В мутных холодных потоках плыли забытые во дворах детские игрушки, пустые вёдра, резиновые сапоги, пластиковые бутылки, мелкий мусор. В колеях главной улицы было уже довольно глубоко; мохнатая собака, вся вымокшая, вывесив розовый язык, выгребала в потоке, пытаясь добраться до крыльца дома. Леся, осторожно шагая в своих сапогах, чтобы не начерпать раньше времени воды, подхватила собаку, взяла подмышку и понесла с собой. Псина благодарно пыхтела и порывалась облизать спасительницу.

   Навстречу брели несколько мужчин в высоких охотничьих сапогах, а двое – даже в непромокаемых костюмах для рыбалки. На плечах они несли детей, за ними торопились женщины, несли какие-то узлы и коробки. Люди начали покидать затопленные дома.

   Грузовик застрял на горке, не сумев преодолеть уклон по раскисшей липкой земле. Рядом, воняя и дымя, стоял тягач, точнее, вездеход с дизельным мотором. Вокруг ходил старый маленький якут, курил пахучую папиросу и яростно плевал под колёса машины. Увидев идущую помощь, он замахал руками, выбросил папиросу в поток воды, побежал было навстречу, но поскользнулся и вовремя остановился. Бегать по колено в воде было опасно.

   Девки, идите-ка в правление, – сказал Петя, – вон оно, на горушке торчит. – А мы тут мужикам поможем...

   Леся и Маша побрели к правлению, то и дело оглядываясь на грузовик. Там началось движение, ругань на трёх языках (бурятского колорита добавил Санжи) разносилась над улицей, мотор натужно ревел, в воздух взлетали облачка сизого дизельного дыма... В правлении уже собралось человек тридцать, в основном женщины с маленькими детьми. Их тоже отправили из залитых водой домов пережидать беду. Метеорологи обещали, что к утру дожди прекратятся, тогда река быстро вернётся в своё русло. Женщины вздыхали, качали головами: метеорологам они не верили, как не верили всем благоприятным прогнозам. Лучше готовиться к худшему. Дети, поднятые эвакуацией среди ночи, в основном дремали на креслах и диванчиках для посетителей, несколько малышей плакали, и матери уносили их подальше в длинные коридоры здания, чтобы не мешать другим. Девушкам налили по кружке чаю из ещё не остывшего титана; ДЭСку в самом деле пришлось остановить, чтобы не залило. Женщины постарше страшными словами ругали предыдущего главу администрации, который эту ДЭСку строил: предлагали хорошее место, на горке, знали же, что бывает высокая вода. А он, поганец, ворюга такой, не захотел там ставить – эту горку его шурин себе прихватил под гараж. Выделил землю где попало, теперь вот без света остались!

   Леся и Маша присели на диванчик у окна, выходившего на улицу, и задремали в тепле. Негромкие голоса, и шум воды только добавляли сонливости... Внезапно Леся подскочила, как от пинка: ей послышался какой-то странный, угрожающий звук совсем рядом. Она встряхнула головой, прислушалась: нет, не показалось! За стеной правления, рукой подать, плексалась вода!

   – Маша, – она тряхнула подругу за плечо, – Маш, проснись, нас заливает.

   Маша подняла голову, по-детски потёрла глаза:

   – Где, что?

   – Слышишь, вода шумит? Уже под полом! – Леся выбежала в сени, распахнула дверь – к крыльцу подступала грязная бурая вода. Тонкие ручейки затекали под здание, стоящее на чём-то вроде свай, а из пяти ступенек крыльца две были уже под водой.

   – Маша! – крикнула девушка, обернувшись назад, в коридор. – Скажи, чтобы будили всех! Я пойду к мужикам, может, что посоветуют. На всякий случай пусть детей оденут, мало ли что...

   Маша выбежала следом, отшатнулась от подступающей воды:

   – Куда же теперь-то?

   – Не знаю, – пожала плечами Леся. – Если есть более высокие здания, надо туда перебираться. Но что без света делать – не представляю... И дрова все залило, наверно. Интересно, с Нижнеянском связались уже?

   – Говорят, связались, – кивнула Маша, – обещали прислать самолёт.

   – Какой самолёт, с чем? И где он тут сядет? – удивилась Леся и, увидев, что Маша испугана, добавила весело: – Ладно, я поплыла. Если что, лодки с берега возьмём, будем на лодках выгребать.

   Она осторожно шагнула на залитую водой ступеньку, потом на втроую... За её спиной Маша что-то шептала, до Леси донеслось:

   – Пресвятая Госпоже... Владычице Богородице! Воздвигни нас из глубины греховныя и... и избави нас от смерти внезапныя... и от всякого зла!

   Грузовик выбрался из грязи, влекомый вездеходом, отцепился от него и медленно покатил куда-то по посёлку. Мужчины стояли на дороге возле вездехода и что-то обсуждали. Леся издалека увидела, что Петя и Санжи уже такие же мокрые и грязные, как местные мужики. И погреться-то негде... Она начала пробираться к ним: бежать по воде было невозможно, даже идти приходилось с осторожностью – такое образовалось сильное течение. В сапоги уже налилась вода, но холодно пока не было: грели шерстяные носки. Хуже, что штаны промокают... Размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, Леся шагала поперёк потока, по кратчайшему пути до вездехода.

   Петя заметил её, только когда она была уже рядом:

   – Ты чего... чего не сидишь, где сказано?

   – Правление заливает, – сказала Леся, обращаясь не столько к нему, сколько к местным. – Вода уже под полом плещется, пол промокает.

   Пожилой якут ругнулся по-русски, покосился на Лесю, извинился:

   – Трактор бы с покоса пригнать... Всех бы на трактор да опять же на покос!

   Тут Леся сообразила, почему в посёлке там мало мужчин: все на покосе! Ну, теперь и покосу конец: дожди сгноят всё, что не сложили и не укрыли.

   – А трактор проедет по воде? – заинтересовался Санжи.

   – Проедет! – успокоил его водитель грузовика. – У него знашь каки колИса! Выше тебе! И у прицепа обратно же высочонны...

   Наступило молчание.

   – А далеко туда ехать? – спросил Петя, чтобы хоть что-нибудь спросить.

   – Трактору-то? Да часа три выходит. По воде, мож, побольше. Тока хрен оне сюды поедут, они ж не знат, чо тута у нас.

   – А позвонить нельзя? Вышка-то сотовая стоит, – предложил Санжи.

   – Ну можно, – согласился водитель. – Андрюха, ты номИр ихний знаешь?

   – Знаю Илюшкин, дай телефон, – молодой якут протянул руку.

   – А нету у мене, – растерялся водитель.

   – Держи, – Санжи протянул Андрюхе свой сотовый.

   Андрюха позвонил и долго с кем-то объяснялся по-якутски. Петя посмотрел на замерзающую Лесю:

   – Иди обратно, там хоть тепло. Простудишься нафиг.

   – Вы тоже тут не стойте, насквозь же мокрые! Да ветер ещё... Пошли все греться!

   Андрюха тем временем договорил, вернул Санжи телефон:

   – Приедут, сказали. Заправятся, горючки на запас возьмут и приедут.

   – Тогда пошли сохнуть, – предложил пожилой якут. И они двинулись к правлению – успокоить женщин и обогреться.

   – А зачем на покос ехать? – допытывался Санжи. – Там-то точно света нет!

   На покосе знашь как хорошо! – объяснял водитель. – Тама и банька, и костерок, и шалаши обратно же тёплы... Само дело – погрелся и в шалаш! Мы-то всегда там летом живём, щас вот остались вездеход готовить. А так-то мы всё время там, а чо...

   Экспедиция добралась до правления и застала там лёгкую панику. Маша по мере сил пыталась панику прекратить: раздала детям запасённое по карманам печенье, дала свой телефон пожилой женщине – позвонить дочери в Казачье и сказать, что «тут всё хорошо», уговорила перетащить несколько диванчиков подальше от входа, чтобы не ходить по просочившейся воде, «наладила» радиоприёмник, почистив запылившиеся контакты, – приёмник немедленно сообщил, что по прогнозу погоды дожди вот-вот прекратятся. Собравшиеся в правлении дружно обругали прогноз, синоптиков и радио, от этого парадоксально всем стало легче на душе. Когда пришли мужчины и Леся, Маша рассказывала кучке проснувшихся детей записанные в Батагае сказки, дети слушали, открыв рты, даже те, кто не понимал по-русски. Маша явно клевала носом, но заснуть себе не давала – ждала новостей.

   – Трактор придёт – поедем на покос, – сказал пожилой якут – как выяснил Петя, его звали Софроном Ивановичем. Женщины встретили известие о тракторе радостно: на покосе они бывали и не в такую погоду, там всё своё, знакомое, и не зависишь от ДЭСки. Правда, о затопленных домах волновались сильно – всё отсыреет, пока-то подвалы просохнут, а холода уже скоро...

   Мужчинам выделили один из кабинетов правления, там они разделись, развесили как смогли мокрую одежду и повалились спать. Петя и Санжи тоже пристроились на составленных вместе стульях и задремали.

   По часам Леси было уже утро – восемь сорок, – когда на улице раздался адский рёв. Леся торопливо вскочила, выпутывая растрепавшуюся косу из застёжек куртки. Женщины сбежались на крыльцо, по которому уже катались туда-сюда мелкие волны; перед правлением стоял заляпанный грязью «Кировец», в самом деле на огромных колёсах и с прицепом. Трактор воинственно плевался дымом; водитель выглядывал из окошка кабины с высоты метра в три и поторапливал:

   – Ну вы там грузитесь или что?

   Первыми в кузов начали сажать детей, самых маленьких – вместе с мамами. Мужчины передавали их с рук на руки, дети в восторге болтали ногами в воздухе. Чтобы более-менее нормально сидеть, в прицеп накидали мешков с соломой, люди рассаживались на них рядами. Усевшихся тут же укрывали от дождя широким пологом из агроплёнки. Убедившись, что все дети уместились, Софрон Иванович скомандовал грузиться пожилым женщинам, а молодым пообещал, что придёт ещё транспорт. Ещё трёх женщин усадили в кабину, две – на сиденье, одна – к ним на колени. «Кировец» со своим грузом, натужно рыча, двинулся по улице, разводя крутую волну, словно сухогруз в океане. Женщины в кузове придерживали детей, чтобы те не свешивались за борт. Прицеп заметно встряхивало на каждой кочке, но людей это не пугало: всей разницы с обычной поездкой на покос – что на улице воды выше колена...

   – Ну а мы, – сказал Софрон Иванович участникам экспедиции, – следующим рейсом поедем.

   – А мы там вам не помешаем? – на всякий случай уточнил Петя.

   Ну не оставлять же вас! В кои веки раз к нам наука приехала, – Софрон Иванович так хлопнул Петю по плечу, что чуть не уронил в грязь. – А вы там, на покосе, нам лекцию какую расскажите. Что изучаете, что ищете, где побывали, что повидали...

   А, это сколько угодно! – улыбнулась Маша. От недосыпа у неё слипались глаза и она старалась не зевать очень уж откровенно.

   Со стороны молчаливой ДЭСки послышался надсадный вой – по улице полз ещё один трактор, на сей раз – маленький старый МТЗ. Он тоже волок за собой прицеп, доверху загруженный чем-то; груз был тщательно укрыт брезентом, а брезент накрепко привязан к бортам.

   Это наша еда поехала, – объяснил Софрон Иванович. – Консервы то есть. А мы с вами, молодёжь, на вездеходе будем добираться.

   А он не захлебнётся? – с тревогой спросил Санжи, вспомнив, как при попытке вытянуть вездеходом грузовик сперва пришлось вытягивать сам вездеход.

   А кто его знает, – философски ответил якут. – Захлебнётся – просушим и дальше поедем. Другого-то всё равно ничего нет.