Текст книги "Сны листопада (СИ)"

Автор книги: Юлия Леру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 10

С момента того разговора на бабулином крыльце я старалась обходить Костю Лукьянчикова стороной еще упорнее, чем раньше. Весь остаток отпуска выдумывала окружные маршруты, чтобы не попадаться ему на глаза, отчасти потому что чувствовала себя виноватой за вранье о себе и Ростиславе, отчасти потому что просто не хотела лишний раз видеться и говорить с ним… особенно после слов о том, что у него никого уже давно не было.

Костя, черт бы его побрал, разбередил мои раны – старые, глубокие, чуть только затянувшиеся в Уренгое тонкой новой кожицей, и теперь они болели и напоминали мне о том, что было давно и недавно, и я уже почти радовалась тому, что уезжаю из дома, хоть это и было нехорошо.

– Юстина Борисовна, а ну-ка отвлекитесь от задушевных бесед с начальником ОМТС и зайдите ко мне.

Нет, я была так рада вернуться к Ростиславу Макарову… обратно в Уренгой.

* * *

Жена Макарова, Лида, работала лаборанткой на нефтегазовом месторождении и ездила по вахтам по графику «неделя через неделю». В ее отсутствие за сыном присматривали сам Ростислав и соседка, старенькая бабушка, Степанида Назаровна, которая нет-нет, да заглядывала к Макаровым вечером, спросить у Сережки, как дела и не скучно ли ему одному. Чаще всего Сережке было не скучно. Парень он был самостоятельный, да и компьютер был всегда под рукой. Вечерами Макаров-младший проводил время за игрой.

Степанида Назаровна позвонила Ростиславу как-то вечером в середине сентября. Мы сидели в его кабинете, обсуждали рабочие вопросы, и вибрация телефона застала Ростислава прямо на середине:

– Да мне плевать, веришь? Пусть она свой срочный ремонт вне бюджета сама с Горским и…

Он извинился и вышел с телефоном в руке, а когда вернулся, был расстроен так, что это было видно невооруженным глазом. Мы закончили обсуждение и должны были идти к Горскому на вечернюю планерку, но Ростислав замялся у шкафа с одеждой, глядя на меня, и я поняла, что случилось что-то нехорошее.

– У Сережки температура поднялась. Тошнит его, дышать, говорит, тяжело, – сказал он, и я едва ли не впервые увидела на его лице что-то кроме привычной уверенности. Это был страх, страх за мальчика, которого он поначалу не любил, и беспомощность оттого, что он, взрослый человек, росчерком пера решающий судьбы стольких людей, в этот раз оказывается бессилен. – А Лида, как назло, на вахте и приедет только в среду.

Он потер лицо уже хорошо знакомым мне жестом усталости и раздумий.

– Я поеду, Юстин. Сама доложишься? Все в рабочем порядке.

– Да без проблем, – кивнула я уверенно, прижимая к груди рабочую папку, – ни о чем не думай, иди.

Ростислав кивнул и направился вслед за мной к выходу из кабинета, надевая куртку, и я, хоть и знала, что это лишнее и наверняка не стоит, не удержалась: обернулась уже в коридоре, остановилась рядом, глядя, как он запирает дверь на замок.

– Ростислав.

Он повернулся ко мне, чуть сведя брови в ожидании очередного рабочего – и такого несвоевременного сейчас, когда мысли совсем не о том – вопроса.

– Позвони мне, когда узнаешь, что и как, ладно? Я буду волноваться.

Какое-то мгновение он смотрел на меня с выражением легкого удивления на лице, и я почти пожалела о том, что спросила, влезла со своим неуместным волнением в его семью…

– Я позвоню. – И он быстрым шагом направился прочь, оборвав мои мысли.

Сережку положили в больницу с острой пневмонией. Оказалось, они с ребятами в честь первого снега уже несколько дней подряд после школы играли в снежки, и он приходил домой весь распаренный и мокрый. Одежду до прихода Ростислава сушил, но организм в какой-то момент решил, что с него хватит, и выдал температуру под сорок и жутчайшую интоксикацию.

Сережку тошнило, рвало, он бредил и все время звал папу. Скорая забрала его в Первую детскую. Ростислав провел бессонную ночь и наутро выглядел так, что краше в гроб кладут, и срывался на всех подряд, включая меня – еще и из-за того, что никак не мог дозвониться до Лиды и рассказать ей, что случилось.

Я старалась не огрызаться в ответ, понимая, чем вызвано такое настроение… было только хуже.

– Ты-то что глаза отводишь, Юстин, ты-то что со мной, как с больным, обращаешься? – цедил он сквозь зубы. Я молча подавала документы. – Что на этот раз?

– Приказы на сверхурочную работу и на работу в выходной.

– Опять под конец месяца всех скопом и задним числом? – Ростислав отодвигал приказы в сторону, даже не заглянув, отворачивался к компьютеру, не удостоив взглядом и меня. – Где согласия работников на привлечение к работе?

– Приколоты к приказам. Я просмотрела, все на месте.

– Она просмотрела. – Тон был издевательским, но я молчала. – Ладно. Потом гляну. Завтра зайдешь.

– Хорошо.

– Если пошлю куда подальше, тоже скажешь «хорошо»?..

– А если я? – взрывалась я, уже поднимаясь со стула, и Ростислав резко оборачивался и хватал меня за руку свободной рукой.

– Извини. – Выражение лица, голос, тепло его ладони на запястье – все это било в меня наотмашь, и я безвольно опускалась обратно за стол, хотя мгновение назад была готова пулей вылететь из кабинета. – Погоди две минуты. Сейчас согласую.

В субботу я собрала пакет с яблоками, апельсинами и всей той глупостью, что носят в больницу взрослые, ничего не понимающие в детях, и пришла к квартире Макаровых, решив отдать Ростиславу, чтобы тот передал Сережке. Но его дома не было. Степанида Назаровна, вышедшая на трезвон из соседней квартиры, сообщила мне, что Сережке стало хуже, и Ростислав уехал к нему еще рано утром.

– Господи ты боже мой, мальчишка-то какой хороший, так жалко, – запричитала вдруг она, и я вцепилась в пакет мгновенно омертвевшими пальцами и уставилась на бабку, как на кликушу, не зная, что делать, и испытывая жгучее желание рявкнуть на нее, чтобы она заткнулась и не смела говорить о Сережке так, словно его нет. – Такой славный мальчишка-то… И всегда поздоровается, и «баб Степ, идем-ка чай попьем», и пакеты поможет дотащить, и улыбнется всегда, такой парнишка добрый, такой молодец, как же так, ну как же так-то случилось…

Я не выдержала и позорно сбежала.

Как в тумане, не соображая, что делаю, добралась на такси до больницы, рванула бегом к отделению мимо стола справок – «Вы куда? Женщина, а ну стойте!» – думая только о том, что если эта идиотка Степанида наговорила чего-то подобного Ростиславу, то я ее просто задушу!

Я увидела Ростислава, сидящего на кушетке возле палаты, и вся моя злость в мгновение ока прошла, сменившись бурей других эмоций, среди которых было все: от облегчения до жалости и какой-то щемящей радости, которую я не могла понять. Он обернулся на звук шагов, поднялся и молча стоял и смотрел, как я иду к нему, а я, не замедляя шага и не думая о том, что делаю и как это может выглядеть, врезалась в него, обняла свободной рукой за шею и на мгновение просто прижалась щекой к его щеке.

Его рука машинально скользнула вверх по моей спине, притягивая меня ближе, и я опрометчиво закрыла глаза.

Кедр, сандал, что-то еще…

– Все наладится, наладится, вот увидишь. – Я еще раз вдохнула его запах и все-таки отстранилась, но Ростислав словно этого не заметил и разжал это полуобъятье, только когда я заставила себя отступить. – Как Сережа?

Он не спросил, что я здесь делаю и как вообще меня пустили, и ответил так, словно ждал вопроса:

– Стабильное. Доктор сейчас у него, жду.

– Все наладится, – снова уверенно повторила я и, не удержавшись, погладила его по плечу. – Лида знает? Ты ей дозвонился?

– Не дозвонился, – сказал он, снова будто не замечая прикосновения. – Она с ума сойдет. И так узнала только вчера, что Сережка заболел. Я штук двадцать СМС написал, ни одной доставки.

– О, вот и мама появилась, – сказала ласково доктор, выходя из палаты, и я отпрянула от Ростислава, чувствуя себя так, словно нас застали во время поцелуя или чего-то похлеще. – Ну, не переживайте, температура упала, скоро ему станет лучше. Зайдите, но только недолго, он слабенький еще…

И Ростислав, забыв обо мне, шагнул в палату.

Пальцы мои вдруг сами собой разжались, и пакет с фруктами упал на пол. Рыжий солнечный апельсин выпал из него и покатился, словно смеясь и радуясь тому, что услышал, и я опустилась на колени на серый линолеум и подняла его, не зная, что теперь с ним делать… как и с тем, что мне вдруг на мгновение снова отчаянно захотелось, чтобы стало реальностью то, чего у меня и Ростислава Макарова не будет никогда.

Глава 11

Сережка проболел почти целый месяц и вернулся домой из больницы уже в октябре. За несколько дней до его выписки Ростислав Макаров ушел в отпуск на те самые долгие шестьдесят шесть дней, что значило, что увижу я его только ближе к зиме.

Пока Сережка болел, мы часто говорили о нем. Ростислав рассказывал об одноклассницах сына – они приходили к Макаровым и тоже принесли апельсины и печенье, которая одна из них испекла сама, – о персонале больницы, который тоже уже был очарован маленьким Макаровым и позволял ему все на свете, о самом Сережке, который уже страшно устал от больницы и постоянно канючил, что хочет домой.

– Правда, – сказал он мне еще в самый первый вечер после моего визита в больницу, – мне пришлось сказать Лиде, что ты – Сережкина учительница. Степанида Назаровна-то у нас не молчунья. Рассказала, что приходила красивая и немного сумасшедшая женщина, которая сбежала от нее на середине разговора.

– Эта сумасшедшая женщина сейчас провалится от стыда сквозь землю, – сказала я, снова заливаясь краской до самой шеи. О господи, о чем я только думала, заявляясь к нему домой? Думала ли вообще? – Прости. Я создала тебе проблемы?

– Все нормально, – махнул Ростислав рукой. – Проблем нет.

– У тебя идеальная жена, – вырвалось у меня. – Я бы жутко ревновала, узнав, что мой муж иногда возит с работы и на работу свою коллегу. Сережка-то тоже вряд ли молчит.

Я поняла, что перегнула палку, сразу же: его лицо потемнело, а движение, которым он отставил чашку, было таким резким, что кофе пролился на стол.

– Все нормально, – сказал он так непререкаемо, что я не решилась даже извиниться за свою бестактность.

Наш короткий диалог словно спустил меня с небес на землю. У Ростислава были жена и сын, и коротали мы время за беседами только постольку поскольку – перед отпуском Макаров передавал часть текущих дел мне, и нам снова пришлось задерживаться в офисе допоздна. Ничего другого. Совсем ничего.

Ситуация с Любой только подпитывала мою уверенность.

История Любы была похожа на мою, за исключением того, что у Любы было двое детей и приехала она на Север к родне после тяжелого развода. Люба была по образованию юристом и специализировалась в договорном праве, и Горский, прочитав ее резюме и выслушав жалостливую историю и заверения в том, что работать Люба готова за всех и вся, взял ее без разговоров.

Юля Жалейко – единственная наша договорник, вздохнула с облегчением, узнав, что ей на помощь придет опытный работник… и, как оказалось, зря.

Люба без нареканий отработала первый месяц, но потом ее малолетние дети, видимо, переживая акклиматизацию, стали поочередно болеть. Больничный раз, больничный два-с, потом заболела сама Люба, а потом снова младший ее ребенок, и однажды, на планерке у Макарова, которая бывала у нас каждый день следом за «большой», у директора, Юля осторожно намекнула, что работы у нее по самую макушку, а разгребать по-прежнему приходится одной.

Ростислав, как обычно, в выражениях не стеснялся. Досталось и Горскому, который опять взял кандидатку на свое усмотрение, и самой Любе, которая в тот день по счастливой – а точнее, несчастливой для нее – случайности вышла с очередного больничного, и мне.

Уволить просто так одинокую мать двоих несовершеннолетних детей мы не могли, но работая так мало и так редко, она просто не могла однажды не проколоться – и мы ждали этого и наконец-то дождались. Люба была уволена за однократное грубое нарушение должностных обязанностей за неделю до отпуска Макарова… и, уходя, громко хлопнула дверью и заявила, что намерена обратиться в суд.

Горский был недоволен, Ростислав – зол так, что подходить к нему ближе, чем на три метра, было опасно… но у меня не было выбора, так что я снова принимала весь огонь на себя.

– Некоторые люди приходят работать, а некоторые – получать зарплату… – цедил он, когда я заходила. – Нет, ты слышала? Эта яжемать пойдет в суд! Сначала рыдает у Горского на плече и умоляет взять ее на работу, потому что дети, а теперь она пойдет в суд!

– Ты слишком сильно на нее давил, – замечала я, подсовывая ему бумаги на подпись. – Она была белая как мел, когда вышла из канцелярии. И вообще-то я тоже рыдала, когда пришла устраиваться на работу. Это не показатель.

– Да неужели? – язвил он, холодно глядя на меня. – Мне сейчас что, извиниться перед тобой?

– Ну что вы, Ростислав Евгеньевич, – я забирала документы, сдерживаясь из последних сил, – это мне стоило бы извиниться за то, что Горский и меня принял на работу без вас.

Я почти радовалась тому, что он уходит в отпуск.

* * *

Я не смогла бы сказать, как получилось, что я и Ростислав Макаров в последний вечер перед его уходом в отпуск оказались вместе в каком-то клубе, где играла оглушительная музыка, переливались огнями игровые автоматы и толпа народу бесцельно, бесстыдно и бесконтрольно убивала свое время.

Я вышла из офиса, раздраженная и уставшая… и голос Ростислава, раздавшийся со стороны его машины, прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула и едва не споткнулась на покрытом ледяной коркой асфальте.

– Юстина.

Он не сказал больше ни слова, но я, безмолвно и покорно, так, словно он накинул на меня аркан и потянул, приблизилась и запрокинула голову, чтобы посмотреть в его лицо.

– У тебя все хорошо? – Я и сама не знала, почему спросила.

– А у тебя? – спросил он.

– У меня да.

– И у меня да. – И он просто открыл мне дверь машины.

Бильярдный зал был небольшой – всего четыре стола, но было еще очень рано, так что нас там оказалось только двое. Мы играли, смеялись, пили безалкогольное пиво, говорили – я даже не смогла бы вспомнить, о чем именно, – подначивали друг друга, когда совершали глупые ошибки, и когда совершали неглупые тоже, подсказывали друг другу, как лучше ударить.

– Да вы – мастер абриколей, Юстина Борисовна, – смеялся Ростислав.

– Думал, если я из деревни, так ничего не умею? – отвечала я задиристо, отдавая ему кий и чувствуя, как теплеет от прикосновения его руки моя рука.

В какой-то момент я вдруг обнаружила, что сижу на столе с кружкой пива, болтаю ногами и рассказываю какую-то историю из студенческого прошлого, в котором я подрабатывала официанткой в развлекательном центре в Оренбурге, где были и бильярд, и караоке, и кегельбан. Естественно, я попробовала все.

– С кеглями и караоке у меня так и не срослось. А вот с бильярдом получилось, – сказала я, отпивая из кружки и краем глаза глядя на Ростислава, сидящего чуть наискось от меня, возле столика, где стояло его пиво. – Спасибо. Так давно не выбиралась из дома.

Я взглянула на часы над столом и улыбка сползла с моего лица, когда я подумала о том, что уже почти десять, и о том, что еще чуть-чуть – и мне придется уйти, потому что иначе это станет уже слишком похоже на свидание… свидание двух людей, у одного из которых семья.

– Так что там насчет «я тоже плакала у Горского на плече»? – спросил Ростислав как-то преувеличенно легко, проследив за моим взглядом. – Это правда?

Я легкомысленно и без изящества сползла с бильярдного стола и уселась на стул за столиком напротив Ростислава. Его глаза следили за мной, и он даже чуть приподнял бровь в ожидании ответа, уже заранее иронически улыбаясь.

– Ну, плакала, ну и что, – сказала я, и улыбка стала шире… и ироничнее. – С кем не бывает.

– А я вот не верю. – Он покачал головой. – Чтобы Юстина Борисовна – и в слезы?

– Посмотрела бы я на тебя, если бы ты остался без денег в чужом городе, – мрачно сказала я. – Я вообще-то не в ТК «Горский» устраиваться из Бузулука приехала, если что.

– Кстати, – Ростислав отпил из кружки, – чего тебя принесло-то в наши края? Ну, не считая официальной версии о том, что у тебя здесь какие-то дальние родственники, и ты приехала к ним.

Значит, Горский не распространился. Я мысленно сказала спасибо шефу – за сдержанность, и себе – за предусмотрительность. Если бы кто-то из тех, кто в прошлом году с таким увлечением обсуждал наш с Макаровым якобы роман, узнал правду, был бы лишний повод пополоскать мое имя во время перерывов на чай.

– Прочитала объявление. Подумала, что хорошая возможность – работа по вахте, зарплата хорошая, проезд и питание за счет работодателя… – Я пожала плечами, изображая безразличие, которого не чувствовала. – В общем, бесплатный сыр, как обычно, оказался в мышеловке. Облапошили эти «работодатели» меня в два счета, я даже толком и не поняла, как отдала им деньги. Как какой-то цыганский гипноз, честное слово.

Ростислав все смотрел на меня, словно ожидая еще чего-то, и я снова дернула плечом, почти неосознанно пытаясь сбросить с себя этот вдруг ставший слишком внимательным взгляд.

– Что?

– Как же ты, такая разумная и практичная, и вдруг «повелась»… – сказал он с легким удивлением в голосе. – Неужели никто не мог отговорить?

– Я не особенно слушала, – сказала я, и вдруг у меня вырвалось, совершенно неожиданно и оттого как-то особенно громко: – Мне было все равно куда. Лишь бы уехать оттуда.

Серые глаза наполнились каким-то непонятным мне выражением, которое я даже не попыталась разгадать. Ростислав поставил кружку на стол и откинулся на спинку стула, все так же не отводя от меня взгляда, а я и уже жалела о том, что не прикусила язык и озвучила то, что озвучивать даже для себя самой не хотела…

– Так ты, значит, не уехала, а сбежала, – сказал он. – Разбитое сердце?

Кровь бросилась мне в лицо.

– А вот это не твое дело, – сказала я почти грубо, со стуком ставя кружку на стол и поднимаясь. – Я в туалет. И нам уже пора. Поздно.

Я сделала всего шаг – в мгновение ока поднявшись, Ростислав преградил мне путь, положил руки мне на плечи и заставил остановиться в опасной близости от себя, так, что наши носы, когда я вздернула голову, едва не коснулись друг друга.

– Прости. – И его легкое дыхание овеяло мое лицо с этим словом. – Я не хотел.

На какое-то мгновение мы застыли вот так; Ростислав все с тем же странным выражением глаз, которого я не понимала, разглядывал мое лицо, и я не знала, что он на нем увидел… Сама я почувствовала себя так, словно прыгнула с трамплина в воду, прямо в самую глубину, со связанными руками и ногами и, главное, совершенным нежеланием выплывать. Где-то в другом мире шумела музыка и звенели голоса, а я все тонула и тонула в этой серой глубине и с каким-то упоением и трепетом ждала, когда же кончится воздух и этот омут окончательно поглотит меня.

– Я давно должен был сказать тебе «спасибо» за то, что терпишь меня, – сказал он негромко… и глубина стремительно понеслась мне навстречу, когда я поняла, что уже смотрю не в глаза Ростиславу Макарову, а как завороженная наблюдаю за движением его губ.

Я дернула головой, усилием воли заставляя себя вынырнуть, отплевываясь и хватая ртом воздух, и из последних сил ухватилась за наш обычный словесный пинг-понг, как за спасательный круг:

– Да прям. Все нормально. Я к твоим заскокам уже привыкла.

Ростислав чуть крепче сжал мои плечи – будто не такого ответа ждал, будто не хотел сейчас принимать навязываемые мной правила нашей легкомысленной игры, но через мгновение с усмешкой отступил и развел руками:

– Профессиональная деформация, Юстина Борисовна. Уж простите. – И тут же, совсем серьезно и без улыбки: – И все равно. Спасибо.

– Пожалуйста, – сказала я.

– Ну, ты, кажется, хотела куда-то сходить, – сказал Ростислав, к моему удивлению, словно смутившись, и махнул рукой в сторону выхода. – Иди. Я пока оплачу счет.

– Ну конечно, – начала я, – платим пополам…

– Юстин, не ерепенься, – перебил он. – Это все-таки была моя инициатива.

Вскоре я уже была дома. Пожелав Ростиславу счастливого отдыха, я вышла из машины, чинно добралась до подъезда – и рванула по ступеням вверх так, словно за мной гнались.

Поцеловал бы он меня или нет, поцеловал бы или нет, поцеловал бы или?..

Ты совсем рехнулась? Запомни, идиотка, Ростислав не твой, – сказала я своему отражению, раскрасневшемуся, возбужденному, с блестящими глазами и мыслями, написанными на лице, и оно огорченно нахмурилось, но все же покорно повторило за мной, беззвучно и печально: – Не твой, не твой, не твой…