Текст книги "Самолётиха (СИ)"

Автор книги: Юлия Гордон-Off

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

  Я разглядывала эР-Пятый, который тоже биплан и разведчик. Он больше, летает в два раза быстрее, и вообще хищный у него вид какой-то, а вот морда у него совсем не красивая, похожа на дельфина – белуху по форме. И заводить его нужно машину подгонять и она ему мотор раскручивает, чтобы завёлся. Вот мой у-двасик порвернуть винт и дёрнуть один разик. Мне правда пока ещё не дают, но я же видела. У меня, говорят, просто веса не хватит, а если заведётся, то меня воздушной струёй под винт затянет. Шутят так дяденьки. Не понравился мне разведчик совершенно. Мой Бобик милый и добрый, а этот злой какой-то. Вот УТИ ведь тоже почти боевой самолёт, вернее его из боевого самолёта переделали, чтобы лётчиков учить, у него вид совсем не агрессивный, да и Илы прилетали, полностью боевые машины, но выглядят без такого вызова, такие просто трудяги военные, работа у них такая. Или я себе опять чего-то придумала... Не понравились мне разведчики, а может я просто к Бобику своему ревную? Вот сама порой не могу понять, что у меня в голове крутится. Вот не ляжет иногда душа к человеку и ничего не сделаешь, и не объяснишь, хоть он ничего плохого не сделает и все говорят, что он хороший.

  А Филя теперь не такой франт, как раньше. Это я не радуюсь, его даже жалко, его неудачно посадили и умудрились шасси подломить. Как Трофимыч ругался, мне к самолёту подходить страшно было, даже не подозревала, что такой мягкий Трофимыч может так выражаться. (Тут к месту будет, как Сосед говорит слово «ВЫРАЖОПЫВАТЬСЯ», так ругаться, что деревья гнутся, ужас просто!) Когда увидела, Филю лежащего перекошенным и мне показалось без крыла, я подумала, что всё, конец самолёту. Но оказалось, что крыло перебрали, заменили всего две нервюры, передний лонжерон подрихтовали, собрали крыло заново. Даже верхнюю обшивку не стали менять, только заклеили в паре мест, а вот нижнюю в сарае протопленном пришлось натягивать заново. Но потом крыло поставили, шасси отремонтировали, и Филя вполне ожил и уже летает. Так, что вид у него теперь вполне боевой, в смысле покоцанный и залатанный. Но всё равно у меня к нему душа не лежит, и не буду же я своего Бобика предавать! Вообще, техники сказали, что это не столько ошибка пилота, сколько то, что нужно было всё-таки Филю на лыжи ставить, но как-то не вышло, вот он на колёсах по подтаявшей на солнце полосе и нашёл какую-то ямку, где ему шасси и вывернуло. Но всё равно ругают лётчика. Железная логика! Не понимаю...

  Надежда Филимоновна – моя начальница столовой, что-то вдруг ко мне подобрела, даже не знаю, чего думать, жду какого-то подвоха, ну, не бывает без причины изменений поведения таких суровых начальниц. Так, что я теперь в столовую как к сумасбродному старшине в каптёрку хожу или в клетку к спящему медведю, чего ждать не знаю и очень на всякий случай напрягаюсь... А у нас тут уже вовсю весной запахло. Грачи, как у Саврасова ещё не прилетели, но уже морозы начали отступать...

  Ой! Я совсем забыла, у нас садился дальний бомбардировщик ТБ. Вот это громадина! Ужас просто и во все стороны пулемёты торчат. Ему длины нашей полосы еле хватило. А колёса выше меня. Весь какой-то гофрированный и голова лётчика сверху торчит такая маленькая. На нём на наш аэродром чего-то привезли, почти целый день из него чего-то выгружали. Там просто вначале треногу сооружали, из-за этого так долго вышло. Даже представить жутко, что такая громадина летает. Хоть Сосед и показывал мне как он летал на всяких аэробусах и там внутри по восемь кресел в ряд, но одно дело представлять, как триста с лишним пассажиров зараз в салон заходят, и совсем другое стоять рядом и даже иметь возможность пощупать и посмотреть на похожую на нос подлодки морду и кучу моторов... Вот уж точно подходит к нему название «воздушное судно»...

  А так каждый день – рутина. Я уже ко многому давно приспособилась, хоть поначалу конечно было не просто. Как к примеру Филю и Бобика маслом и бензином заправлять? У нас на весь аэропорт одна машина, вторая сломанная, и её никак сделать не могут. Есть ещё три лошади, но они чаще за пределами аэродрома ездят. Поэтому по возможности всё на саночках. Я когда первый раз санки с полной бочкой бензина пыталась дотащить, чуть не померла, валенки скользят, упереться не во что, санки стоят, а я в верёвку вцепилась и перед ними в снегу как чебурахтор какой-то копошусь, сдвинуть их пытаюсь. Это оказывается у техников шутки такие, они мне весь бензин сразу дали на два самолёта с избытком. Хорошо, что Трофимыч неподалёку проходил и увидел. Спрашивает, чего это я дура такая не попросила помочь? Вот уж фиг! Я маленькая и очень гордая птичка бурундук! Пошли они на фиг, эти ГСМщики! Теперь даже вспоминать смешно. Я сейчас как бывалый лось, с санками подлетаю к складу и если я бочку качнуть бедром могу, то значит в ней не больше половины бензина, значит мне подходит. Там ломик удобный в углу есть, я снизу бочку подцепляю, главное, чтобы носок валенка под край влез, а там валю на санки, они крепкие, не страшно. Только пробку надо проверять, чтобы не потекло и она сверху оказалась. И везу к самолётам.

  Ох, в первый раз я намучилась, хотя мне ведь показали накануне, и всё так просто казалось. Но теперь у меня специальная жердина есть, она за самолётами в снегу лежит, я её втыкала в сугроб вначале, но кажется Крапивин утащил назло. Я эту жердину между полозьев санок втыкаю и таким рычагом санки вместе с бочкой переворачиваю. И это одним движением делать надо, а то если бензин внутри раскачается, то бочка на бок упадёт, тогда её поднимать сложнее. Врала нам химичка наша (я ещё в школе заметила, что она вредная), что бензин легче воды, тяжёлый он, зараза, я теперь точно знаю. А когда бочка стоит, можно насосом бензин в ведро накачать, потом с ведром по лесенке наверх к двигателю залезть, вставить воронку нужно заранее и ткань фильтровочную положить, вроде канвы, только плотнее, и наливать тихонечко. Вот только если ветер, руки сильно от бензина мёрзнут, а в варежках нельзя, они меховые бензин впитают и вонять будут, а ещё Малюга ругается, что это пожароопасно. А в сильный ветер ещё может струю бензина в сторону от воронки сдуть, поэтому ведро пониже к воронке, и наливаем быстренько, вёдра считая. Первые можно смело лить, а вот в конце нужно смотреть, чтобы не перелить. Для этого палочку мерную в бак опускаю и остаток замеряю, а потом считаю вёдра и по звуку слушаю, как журчать перестанет, значит носик воронки уже в бензине. Если бак совсем пустой, то восемь-девять раз заливать по ведру нужно. В бак должен семьдесят один литр влезать, но влезает немного больше, на заводе следят, чтобы меньше не оказалось.

  Ещё масло тоже нужно проверить и залить, но масла мало, бак всего десять литров и для него есть маслёнка, это ведро такое с носиком. Самолёты наши рядом стоят, поэтому бочку можно не перетаскивать, так заливать с одного места. Если бочка кончилась, надо снова на склад ГСМ идти, а бочку пустую за самолёты откатить, потом при случае её на машине заберут. Обычно, один раз сходить хватает, редко вырабатывают всё топливо. Я первый раз насосом качать умаялась, чуть руки не отвалились. Везде навык нужен, теперь приноровилась уже. Вам может покажется, что я вроде жалуюсь, что я такая маленькая и слабенькая. Да не жалуюсь особенно, просто рассказываю как есть. А полную бочку даже мужчины вдвоём на санках везут, потому, что тут не только вес, полозья проваливаются и двое еле тянут. Вот бы я её должна была сдвинуть, если два здоровых техника еле тянут... Я могу, конечно, врать, что мне всё просто и легко, только зачем? И я ведь не прошу себе каких-то послаблений или выгоды от своей правды. И мне бабушка ещё в детстве говорила, что если сто раз сказать «Халва» во рту только слюни появляются, а вот сладко не становится. Так и зачем врать?... Нет, если мне кого-нибудь из юных ШМАСовцев в нагрузку дают, то физической силы у нас гораздо больше и такие тяжёлые вещи проще. Или из ребят, кто рядом оказался, помогут, но у всех ведь есть и своя работа, так, что я чаще сама и от помощи отказываюсь. Не хорошо это на чужой шее ехать, не так меня воспитывали...

  Зато я теперь на совершено законных основаниях сижу в кабине Бобика, привыкаю и осваиваюсь. Я ведь теперь не просто так, я теперь – курсант авиаклуба! Это вам не комар чихнул! Вот! С Трофимычем подгоняли мне парашют. Как мне кажется хорошо, он ругается, что я так из лямок в воздухе выпаду и подтягивает всё сам, а как он затянет, так мне двигаться неудобно. Везде тянет, ноги сами врастопыр идут. Вот я целый день с парашютом ходила, привыкала, нет, на работы я в нём не лезла, я только после обеда, когда уже не нужно было ничего грязного делать. Вроде привыкла, хотя не просто это. Всё время тебя словно кто-то под попу подталкивает, и центр тяжести сместился. Хожу, переваливаюсь, Сосед в ужас пришёл, что как только валенки снимем, он будет за моей походкой следить, не должна девушка так переваливаться. Ну, и пусть следит, он в этом лучше меня понимает...

  Я теперь на все вылеты Бобика ещё ревнивее смотрю. Он со своими лыжами так смешно садится, если близко смотреть, как утка на воду. Когда она свои лапы перепончатые выставляет и сразу по воде тормозить начинает. А потом когда затормозила, пузом в воду шлёп, крылья сложила и плывёт с таким видом, дескать, даже не думайте, что это я тут недавно летала! Я серьёзная птица! И такими глупостями мне заниматься не к лицу или не по клюву, ну, вы поняли! Вот и Бобик тоже свои лыжи выставит и шлёп по снегу, смешной такой...

  Ещё я не рассказала, как была в глубоком шоке, когда оказалось, что вместо всех положенных по техническому описанию приборов в задней кабине только четыре из положенных девяти, а пятый вроде есть, но сломан и циферблат закрашен. И что удивительно на месте часы... Вообще, удивилась не я, а Трофимыч, он сказал, что эти самолётные хронометры очень качественные и их тащат почём зря. Ведь они работать должны при разных условиях и при сильной тряске и перегрузках, поэтому вещь почти вечная, если есть вечные вещи. А вот у Бобика каким-то чудом уцелели. Кроме часов на месте оказались: высотомер, вариометр и измеритель скорости. Аскетизм на грани гротеска, прокомментировал Сосед. Трофимыч почесал голову под шапкой и сообщил, что в принципе главные приборы есть... Ну, летают же на нём...

  И вообще, я буду летать на месте инструктора, потому, что я маленькая, а кресло по высоте регулируется только спереди. Можно было бы конечно что-нибудь мне под попу и парашют подложить, но после случая с ремнями к этому у нас теперь относятся строго, а поэтому буду сидеть впереди. Только и впереди ничего не видно. Нос в небо смотрит, моя голова торчит чуть выше глаз, если выше, я до педалей не достану, так, что вижу небо между носом с мотором и нижним передним срезом центроплана. Но полосу могу увидеть если голову с сторону наклонить, тогда вижу, правда не то, что строго по курсу, а чуть в стороне, но видно. Когда пожаловалась Насонову, Трофимыч засмеялся и сказал, чтобы я пошла в «ишачке» посидела, вот где ничего впереди не видать. Что у нас хоть мотор не большой и нос получается довольно изящный, вот там мотор здоровенный и всё спереди загораживает, поэтому посадка и взлёт по памяти или на ощупь. Вот так вот! Посмотрела на полосу, как запомнила, так и взлетай... А вот всё равно не отступлю!...

  Наконец, пришёл Данилов, провёл чёткий опрос, я ответила, вроде ошибок он не отметил, скривился, что ему сзади сидеть, но объяснения принял и пустил меня вперёд. Я сто раз перепроверилась, пристегнулась, на парашюте упопилась, валенки ещё с утра сняла, поэтому в сапогах и ноги в педали вставила. Всё положенное сделала, вроде всё уже давно знаю и сто раз уже рядом стояла, даже один раз летала с Николаичем в Саранск, только там он велел мне сидеть в самолёте и не высовываться, это наш зам командира по лётной подготовке, говорят очень хороший лётчик и орденоносец ещё за Халхин-Гол. То есть в воздух я уже поднималась, правда там сидела внизу кокпита и можно сказать, что только небо и крыло видела, а по бокам заснеженную землю. А вот как мотор чихнул и вдруг заработал, поймала себя на том, что с радостью бы сейчас из кабины выскочила и привычно со стороны посмотрела. Полное ощущение, что я верхом на этом тарахтящем бензиновом монстре сижу, аж зубы сводит от тряски. Мотор прогрела, по переговорной трубе доложила Данилову, он дал добро на выполнение задания...

  Вы думали, что я вот так взяла и полетела? Ага! Два раза! Это на метле наверно в старину женщины без всех этих обязательных методик подготовки пилотов садились, волосы распускали и вперёд с визгом и гиканьем. Сегодня у меня первое упражнение или первый урок, я сегодня после разрешения выпускающего рулю по аэродрому. Моя задача разгоняться по ВПП и не взлетев тормозить, разворачиваться и повторять сначала. Во как! Это вам не мелочь по карманам тырить. Это подготовка меня-будущей самолётчицы... И сколько бы я не ёрничала, но из самолёта после всего шести разгонов и разворотов я вылезла едва живая. Сколько я нервных клеток сожгла, не знаю, но до столовой еле дошкандыбала. Сил вообще никаких не осталось. Вроде физически ничего не делала, но плечи ноют, словно грузила чего-то целый день. К моему счастью, сегодня не картошка и помыв посуду, пошла домой...

  После этих первых покатушек по аэродрому я в себя пару дней приходила. Когда через день пожаловалась Трофимычу, что плечи очень болят, он сказал, это, скорее всего, я так вцепилась в штурвал, что перенапрягла себе всё, что смогла. Иными словами, мне нужно за этим смотреть, иначе так я летать не смогу. Стала вспоминать и подумала, что Насонов возможно прав. Вот теперь ещё и за этим нужно смотреть. Вообще, лётчик даже на У-двасике должен смотреть одновременно в десять сторон, всё видеть, ничего не пропускать, всё помнить, и всё вовремя делать и тоже почти одновременно. В принципе, я так прикинула, мне нужно рук штук шесть, а можно и больше. Глаз желательно по периметру головы во все стороны и пару на коленках и на плечах не помешают, а количество – побольше и не заворачивайте! Да чего уж мелочиться, мне бы тогда ещё крылья метров в семь размахом и на фига мне тогда вообще этот бензиновый самолёт?

  Выучила вторую тему, осознала основы по рулению в воздухе и управлению оборотами мотора. Это ещё счастье просто, что не нужно шасси убирать и за уровнем температуры масла следить и жалюзи открывать и закрывать... Но Бобика я теперь ещё больше люблю! Был бы он конь, я бы ему яблок и морковки сладкой притащила... Пришёл день второго занятия, на котором я должна была выполнять подлёты, то есть отрываться, лететь немного и снова садиться и так несколько раз. Страшно? А вы думали? Но постаралась расслабить плечи, выполнила всё положенное и мы вырулили на полосу, поехала к самому началу полосы, развернулась, встала, получила разрешение инструктора и финишёра, пошла на взлёт, как взлетела не поняла, чувствую ручка вперёд пошла, это значит я пропустила момент и уже садиться нужно, села, проехала, развернулась, опять пошла на взлёт, подорвалась, опять не заметила чётко момент отрыва, вроде ехала и уже расстояние до земли и уже не трясёт так как только, что... Вроде всё правильно делаю, Савелий Борисович ручку у меня больше из рук не забирает. Уже мокрая вся, опять подскок и касание. И на очередном касании ручка вдруг пошла на меня, педали задвигались и мы стали набирать высоту и ушли влево в зону пилотажа. Понятно, что это не я рулю, это Данилову надоело, и он полетать решил. В зоне пилотажа я честно сказать очень мало что поняла, только, что мы несколько раз вверх ногами были. Потом уже на земле мне рассказали, что мы сделали «бочку» раза три, «горку», «петлю Иммельмана» и просто повиражили... «Петлю Нестерова» на другой раз оставили... Инструктор мне чего-то говорит, руками в толстых перчатках показывает фигуры, которые называет, а я как оглушённая стою и внутри всё звенит: «Я! САМА! БОБИКА В НЕБО ПОДНЯЛА!!!!» и чихать, что у меня почти сразу Данилов управление перехватил и потом фигуры какие-то делал! Не понимает он, что меня трясёт всю...

  Я ПОЛЕТЕЛА!!!!...

*– Специальный отряд быстрого реагирования при подразделениях региональных управлений по борьбе с организованной преступностью. Фактически – реальный офицерский спецназ в структуре МВД. Едва ли его можно даже ставить рядом с ОМОНами или т.н. войсковыми спецназами. В прочем и задачи у них разные.

Глава 46

Бедный Бобик

  На следующем занятии я уже должна буду взлететь и выполнить «коробочку» после чего сесть на аэродром. Кстати, этот полёт официально станет началом моей лётной карьеры, о чём будет сделана отметка в моей лётной книжке. Данилов, кажется, правильно понял моё состояние и быстро свернул свои разговоры, показал мне темы, которые будет спрашивать в следующий раз и ушёл. Довольный или не довольный, по его лицу не поймёшь. Может, если бы я с ним бок о бок прожила пару лет, я бы научилась читать его мимику, пока же мне это не дано. Домой хоть и уставшая скакала как бабочка. Через два дня моё следующее занятие и я полечу сама, попробую сделать «коробочку» и сама сесть. Фактически это и есть выход в небо. Эти мысли колотились в мою теменную косточку и отдавались где-то в копчике визгливой радостью. И если кому-то покажется, что это ерунда, вспомните только о том, что даже самые матёрые лётчики почти всегда поднимают тост, чтобы количество взлётов всегда соответствовало количеству посадок. Одно дело, когда после подскока не набрав фактически высоты, сразу плюхаешься на полосу и совсем другое зайти на полосу издали и приземлиться. Вообще, я, кажется, только сегодня почувствовала, что я влезаю в совершенно другой мир, и что по старому вокруг смотреть уже не смогу, что моё желание посмотреть на облака вблизи уже не кажется мне детским и глупым. И как повод это ничуть не хуже желания доказать рыжей Люське, что я не хуже худого Женьки из соседнего класса. И не такие казусы порой приводили людей и не только в авиацию...

  Я почти зубрила конспект, считала часы и вообще всё впереди казалось каким-то сказочно прекрасным... С утра этот лётчик мне сразу не понравился. Какой-то он был неправильный. И не нужно мне говорить, что это я после себя в этом убедила, что знала и предчувствовала заранее. Нет, он не пыхал серой и из-под штанов у него не торчали хвост и копыта. Но когда он на Бобике поднялся отработать какие-то фигуры и упражнения, у меня внутри всё сжалось, и я с ужасом ждала посадки. Когда он стал уверенно и грамотно заходить на посадку, у меня отлегло от сердца, Бобик так привычно растопырил свои лапки-лыжи, я на какую-то секунду отвлеклась, и встрепенулась, когда резко оборвался звук мотора и раздался треск. Сбоку от средней линии ВПП как-то несчастно перекошено лежал мой родненький Бобик, со всех сторон к лежащему самолёту уже бежали люди, у самолёта кто-то копошился, а я бежать не могла, я тихо шла с силой выдирая ноги из ставшей вдруг вязкой поверхности под ногами. Первое, что услышала «...главное лётчики оба живы...», а вот мне это было не главное, и про моего Бобика такого никто не мог сказать. Из сломанного нижнего крыла торчали обломки лонжеронов и нервюр, на тросах лежал в стороне оторванный элерон, одна стойка загнулась, а из верхнего крыла вылезло крепление второй, вывернутая нелепо под углом лыжа торчал из-под деформированного фюзеляжа... Лётчиков уже увезли в медпункт, а я сидела на коленях, и смотрела на то, что осталось от моего несчастного Бобика, от моего Бобика! Убила бы на фиг того урода, который такое с ним сделал...

  Когда меня приобнял Трофимыч, я не сразу поняла, что он мне говорит:

  – Не переживай, сделаем мы твоего Бобика! Лучше прежнего станет...

  А когда дошло, я посмотрела на него, как на ненормального! Как можно сделать вот ЭТО?! Но оказалось, что я глубоко не права. Бобика волоком потащили в ремонтный сарай, его обшивка местами обдиралась об весенний наст, куски сломанных крыльев дотащили измочаленными, я на это без слёз смотреть не могла и когда мужчины уже в сарае начали свои пляски вокруг моего любимого Бобика, я не выдержала и ушла. Два дня я не подходила к ремонтному сараю, мне просто было страшно, что я оказалась права, а Трофимыч мне на глаза не показывается потому, что боится мне в глаза смотреть, потому, что соврал и не может выполнить обещанное. Но на разводах, как мне кажется излишне бодро Малюга выделял ремонтную бригаду, которая занимается восстановлением самолёта, и ещё поторапливает их, что из графика выбиваемся, борт в небе нужен, ему каждый день из штаба звонят. Моё специфическое восприятие готово было скорее заподозрить их всех в сговоре и игре, чем поверить, что всё хорошо. Это больно, терять друзей. Пусть даже это самолёт, но для меня он не бездушный, для меня он живой, он мой Бобик! На второй день приехал Данилов и, узнав, что моего Бобика побили, заикнулся, что можно и на втором, но я видимо так на него посмотрела, что он как-то смешался и ушёл, только сказал мне учить ещё две темы. Я вообще-то уже почти смирилась, что дальше буду учиться уже на Филе, но вот прямо сейчас я не могла, это словно постель после мужа остыть не успела, а молодая вдова уже нового хахаля в неё тащит. Когда эти пляски с якобы восстановлением закончатся, вот тогда и сяду в Филину кабину...

  На четвёртый день меня после развода, когда я пристроилась подавать ключи механикам, которые чего-то в моторе УТИ делали, отловил Трофимыч:

  – Дочка! Я что-то тебя совсем не понимаю...

  – Да, чего там понимать? Дядя Вася...

  – Все парни как бешенные её Бобика восстанавливают, только и слышно: Мета то, Мета это, что расстроилась очень... А она и носа не кажет...

  – Не хочу я смотреть на развалины...

  – Да какие развалины?! Некрасова раскулачили, он синюю и серую краску выдал, а сейчас уже нужно плоскости и фюзеляж обтягивать, а тут лучше нежных женских рук ничего нет...

  За разговором он меня потихоньку подталкивал к ремонтному сараю. Его по возможности утеплили, и сейчас внутри топились две буржуйки, и было даже жарко. Пахло стружками, маслом, какой-то удивительной смесью запахов ремонта самолёта. На козлах-подпорках висел почти скелет моего Бобика, больно было смотреть на два его отсутствующих крыла с одной стороны, почему-то подумала про Верочку, у неё ведь тоже ручки нет... И я поначалу не понимала радостного воодушевления Трофимыча. А он меня тащил куда-то мимо. В дальней части сарая лежали два крыла, вернее это ещё не были крылья, а скорее полный набор коробки крыльев, но у одного уже был закреплён элерон, видимо тот, что остался целым. И вот только тут до меня стало доходить, что это ведь его крылья, а фюзеляж хоть и скелетированный, но уже полной формы, а нос вообще весь целенький... А Трофимыч продолжал делиться со мной информацией:

  – Он ведь как сел, почему-то мотор заглушил, а потом может элеронами дёрнул, вот и чиркнул крылом... И как ему удалось на одну лыжу то встать... Там же дуги и не страшно, если бы только по поверхности чиркнул... А там же до края и сугробов рядом вот и потянуло его и он зацепился и крылья заломал... И лыжа не выдержала... Да, ладно! С мотором вообще всё хорошо, мотористы уже смотрели, даже винтом не зацепил ничего, мотор то заглушен был... Осталось только лоск навести, перкалем обклеим, каркас весь уже проверили, где надо всё заменили. С гаргротом вообще ничего не случилось. А два крыла уже собрали и теперь обтягивать и красить. Уже решили делать ему морскую раскраску, мы же морская авиация! У нас знаешь какие красивые самолёты! Это не зелёные ёлки сухопутные ...

  От Трофимыча я, кажется, за всё время столько слов с такими эмоциями ни разу не слышала. Нет, одно дело, когда он чего рассказывал, а вот так в разговоре. Нервничает он что ли?...

  В результате я после этого дней пять из ремонтного сарая вылезала на четырёх костях, а мою работу в столовой взвалили на нарядников из ШМАСа, и я там вообще не появлялась. Мне передали от Некрасова, что с Надеждой он всё решил, и я могу не волноваться. С каждым днём Бобик становился всё красивее, и он всё больше походил на здоровый самолёт. Мы уже обтянули плоскости, на порыве перетянули и рули высоты. Последним была окраска, и я узнала, что морской камуфляж серо-синий с голубым брюхом и нижними поверхностями нижних крыльев. Из покраски мне доверили самое важное – нарисовать все положенные звёзды, а их восемь штук и каждую нужно белой краской окантовать. Четыре меньше на низ нижних крыльев и на вертикальное хвостовое оперение с рулём направления, а четыре больших на боковины фюзеляжа позади кабины и сверху на верхние крылья. Хоть муторно и сложно, но я справилась. А наутро шестого дня его выкатили из сарая на новых лыжах от комплекта для разведчика, чуть больше, но так он даже больше стал на утицу садящуюся походить. Теперь Бобик стал даже красивее Фили, каким он прибыл франтом. Мне разрешили погонять его по аэродрому без подлётов. В моём понимании всё было нормально, и даже двигаться он стал немного мягче, а может мне показалось. Опробовать его в воздухе приехал Данилов и сразу после опробования, если всё будет хорошо, назначил мой полёт... Но самое классное, было то, что на носу Бобика кто-то из ребят написал белой краской «Бобик»... Серо-синий новенький красавец со своим именем, гордо стоящий на широких лыжах. Я понимаю, что он не новый, а отремонтированный, я говорю про его вид...

  Данилов поднял его в воздух, слетал на пилотаж, от души там покрутился, и скоро я увидела такую милую сердцу картинку, как мой Бобик растопырил свои лапки и садится. Ей Богу, у меня слёзы выступили. Девятнадцатого марта сорок второго года я впервые сама поднялась на Бобике в небо, почти идеально выполнила «коробочку» и сама села, чуть жестковато, но Бобик меня простил. То есть почти через два месяца после приезда сюда моя мечта стала обретать плоть и кровь...

  После посадки я получила ряд замечаний, с объяснением, что именно сделала неправильно и как это исправить и не допускать. Тут же пошли в штаб, где Данилов вписал в мою лётную книжку сегодняшнюю знаменательную дату. Страницы с налётом часов у меня всё также пусты и чисты как выметенная ночная театральная сцена в пустом театре. Но сегодняшняя запись открыла право вносить на них записи о налёте... Сразу из штаба меня отпустили в честь такого дела и я побежала радоваться картошке, куда же от неё родимой денешься...

  Вот удивительная штука наша память и восприятие. Первое сентября первого класса большинство из нас, особенно те, кто в школу очень хотел и готовился, а не те, кого в юдоль знаний гнали пинками, помнят с самыми мелкими подробностями, а вот из последующих десяти лет очень мало что, так отдельные миги и эпизоды. А ведь вроде бы даже было интереснее, да и сами вроде подросли и стали вокруг смотреть осмысленнее, а не изумленным наивным растопыром своих детских ресниц. Вот и моё обучение лётному делу. Я так хорошо помню, как нюхала краску, когда в духоте под потолком сарая со стремянки рисовала на свежей сине-серой покраске по трафарету красные звёзды, в неудобном свете светящей сбоку лампочки. Как меня мутило от запаха свежей краски, но я терпела и красила, а потом после того, как нарисовала вторую звезду, вернулась к первой рисовать белый кант...

  Первый полёт фактически не запомнился, потому, что едва мы взлетели я потерялась... Пока я вся была сосредоточена на управлении, на штурвале и педалях и пыталась осмыслить что показывают разные стрелки на приборах, что когда вернулась в реальность, до меня дошло вдруг, что я совершенно не знаю, куда мне нужно лететь. Нет, формально я знаю, что мне после взлёта нужно совершить правый поворот на девяносто градусов, пролететь новым курсом минуты три, до пяти, в общем. Потом совершить последовательно три поворота налево при этом в последнем повороте постараться сразу привязаться на местности и повернуть с расчётом выхода в створ посадочной полосы, и начать эволюции подготовки к посадке. Вроде всё просто в плане выполнить маршрут в виде квадрата или прямоугольника, потому его и называют «коробочкой». Вот только где этот самый аэродром я не понимаю. Оглянулась назад, и ничего не вижу. А сзади ведь ещё должны быть строения, которых на аэродроме хватает, во многих печки топятся и дым идти должен. Верчу головой и вижу много разных дымов, но все почему-то далеко, и карту района я выучила, только где здесь в этой заснеженной белизне то, что так хорошо на карте нарисовано? Как и где искать аэродром не понятно. Спрашивать у Данилова не хочется, от слова совсем! Мандраж и паника уже готовы накрыть с головой...

  Знаете, такой известный всем совет «Возьми себя в руки!», бОльшую глупость придумать нельзя! И я не брала себя в руки, я решила выполнить поворот на девяносто градусов, по компасу. Посмотрела цифры и решила к ним прибавить или отнять девяносто, я в тот момент даже под стволом пулемёта не смогла бы ответить на вопрос: «При повороте направо это по счёту градусов или против?» Взлетела и курс не меняла, значит, поворачиваем направо и справа должен быть аэродром! Повернула по компасу, смотрю направо, аэродрома не вижу, вдруг чувствую, что ручку управления влево Данилов тянет, оказывается, когда стала вправо выглядывать, неосознанно ручку тоже вправо потянула и Данилов выровнял самолёт. Время идёт, ручку прямо держу, лечу, сердце в горле от возбуждения стучит, стоит огромных сил не затрястись всей... НЕ ВИЖУ Я АЭРОДРОМА!!! Он должен быть, но не вижу, дымы везде, всё белое, вроде посёлок, вроде железная дорога, но состояние такое, что сообразить привязаться по таким хорошим ориентирам, как посёлок со станцией и железная дорога, которую вижу, в голову даже не приходит. Для меня железка сейчас имеет только один смысл – это НЕ аэродром! Хорошо, что и в передней кабине часы есть, прошло больше трёх минут, а при моей скорости я помню, что в минуту самолёт пролетает от полутора до двух километров, пора поворачивать налево, а это вернуться на прежний курс, да не проблема. Аккуратно жму на педали и потихоньку отклоняю элероны наклоняя ручку управления. Мне ужасно хочется посмотреть, как элероны отклоняются, а они едва видны, меньше десяти градусов отклонения, чуть кончики из-за кромки высунулись, а крен вполне ощутимый и самолёт резво разворачивается. Вот теперь прямо и не ищем аэродром, бесполезно, он сейчас где-то сзади и слева, летим прямо и успокаиваемся. Вот после следующего поворота налево буду смотреть слева и должна километрах в шести-семи увидеть, если прямо буду лететь минуты три...