Текст книги "Самолётиха (СИ)"

Автор книги: Юлия Гордон-Off

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

  Уже говорила, что я не переставала восхищаться нашим «Хитрым хохлом», так вот я его просто обожаю! Когда говорила, что я постоянно думала, как нам вывернуться и нормально кормить сестрёнку, при этом не объедать и без того не зажравшуюся приютившую нас семью, это совсем не значит, что я с утра вставала, садилась за стол и мне создавали условия «Чапай думать будет». Ага! Сзчаз-з-з-з! Я носилась с раннего утра и до глубокой ночи как птичка «Пистрик» (Не знаю, что это за птичку упоминает Сосед, но это его очередное определение). С первого же дня Малюга меня впряг так, что я искренне удивлялась, что у них тут вообще до моего появления хоть что-то делалось, если мне приходилось делать всё, вернее вообще ВСЁ! То я неслась найти кого-то в центр посёлка, то с группой «счастливых добровольцев» в продуваемом кузове ехали разгружать на станцию прибывший для нас вагон. А ящики авиатехники это скажу я вам! Мало того, что они здоровенные и тяжеленные, так они ещё и требуют самого бережного отношения и их нельзя кантовать, толкать и ронять. А на тыловых нормах даже здоровые мужики иногда двигаются как снулые мухи, и тут даже моя маленькая несчастная Мета-сила часто приходится к месту. Вернее, давайте уж будем честными, дело совсем не в килограммах-силы в Ньютонах выраженных, а в простом и понятном каждому настоящему мужчине, что я тут корячусь, а я – девушка и будущая мать и запросто могу чего-нибудь в своей нежной женской организации сорвать и выполнять своё главное предназначение буду не способна. Вот и появляются у них лишние силы, и оттирают они меня неловко и порой грубо от ящиков, порой даже зло и с матерком, но разгрузка идёт, и я летаю, таскаю им кипяток, нахожу всяких сцепщиков, учётчиков, начальников или до хрипа ругаюсь с водителями, заставляя переставить машину удобнее.

  И остановить стихийное мелкое бедствие с моём лице, не в состоянии даже всемирный Армагеддон, потому, что мне стыдно перед моими мужиками и я благодарна им за их неловкую заботу. И я вместе со всеми вцепляюсь в очередную выгружаемую плоскость крыла, которую мы вшестером едва поднять можем, и у меня не укладывается в мозгах, что эта тяжелюга может летать. В моём наивном сознании всё летучее должно быть нежно-невесомым как планер в авиамодельном кружке. А тут нужно для выгрузки фанерного ящика с фюзеляжем из вагона собирать огромную треногу с трелёвочным полиспастом и потом, зацепив цепями строп за специальные уши потихоньку его подтаскивать к краю вагона, а потом и вывешивать, чтобы не менее осторожно разместить в кузове ЗИСа раз двадцать убедившись, что ящик не помяли сейчас, и он не пострадал при перевозке до нас. А ЗИС под этим ящиком заметно проседает на своих рессорах. По тому количеству новых слов, что я выучила уже за первые дни, это наверно к полноценному изучению иностранного языка приравнять можно. А ещё я теперь как настоящий авиатор, ну, ладно, начинающий авиатехник, получила свой собственный комбинезон из специальной очень плотной ткани, под которым у меня ватные штаны и телогрейка. А прямо на сапоги я надеваю валенки. На голове у меня настоящий меховой шлемофон с белым подшлемником, а на руках толстенные меховые варежки, в которых работать почти нельзя, но в них очень хорошо отогревать замёрзшие прихваченные морозом пальцы...

  Но не за это, вернее, не только за это я обожаю нашего Гаврилыча. Он всё-таки сумел придумать, как накормить мою Верочку. Так как наш полковой БАО разворачивается на этой площадке до полного штата и задач, в нашем расположении решено развернуть полноценную столовую. Когда я услышала об этом, то совсем не обрадовалась, ведь тогда я должна буду питаться в ней, а значит и мой паёк уйдёт в столовский котёл, но я ведь живу не как многие здесь же в расположении, или как те, кто будут приезжать только на полёты. И что меня выбесило, что с этой новостью меня отловил почти счастливый Некрасов, от которого я такой пакости совершенно не ожидала. Но, как у меня наверно уже становится традицией, я сильно поспешила со своими выводами и эмоциями. Некрасову пришлось мне раз пять втолковывать своё гениальное предложение. А суть в том, что он решил для получения довольствия на Верочку ввести её куда-нибудь в штат. Но ввести несовершеннолетнюю девочку, совсем ребёнка, без этих куртуазностей, в штат военной части не в статусе воспитанника или как мне рассказывал Сосед, потом будут «сыновья и дочери полков» физически невозможно, то есть до первой проверки и последующей выдачей пистонов и выписки путёвок в самые разные неуютные места. Вот с этой проблемой Некрасов оказывается, и бился всё время, пока ему не пришёл в голову гениальный ход, что все эти свирепые строгости касаются военнослужащих, а в столовой у нас будет вольнонаёмный состав, на который кроме весьма скромного денежного довольствия положен ещё и паёк. А на вольнонаёмные штаты, особенно если их оформить коллективным артельным договором совсем другие взгляды. Вот он, оказывается, уже нашёл местную артель, которая занимается организацией питания, здесь оказывается, и такая была. И даже замечательного повара (при упоминании повара у старшины как-то очень уж замасленел взгляд, и я поняла, что тут дело не только в профессионализме нашего будущего кашевара), а даже уже поговорил с ней (ну, что я говорила!), и обрисовал ситуацию, но женщина очень строгая! Я пока ничего не понимала, но, доверяя практическому опыту старшины, внимательно вникала.

  Оказалось всё просто и сложно одновременно. Фактически старшина предлагал авантюру документально, но на деле работу должна была за формально оформленную сестру делать я. Но за право получать на Верочку нормальный паёк вольнонаёмной разнорабочей кухни нашей лётной столовой я готова была и не на такое. Мы пошли знакомиться с Надеждой Филимоновной. Вот это, скажу я вам, женщина! Женщина с самой большой буквы "Ж", крупная, но не толстая, а какая-то словно покатая, но при этом чувствуется в ней что-то. На широком властном, я бы может добавила породистом, если бы к этому слову не пристало какое-то противное и гнилое из худшего от свергнутых угнетателей, лице большие очень светлые голубые глаза словно две холодные льдинки. И я сразу как-то ощутила себя маленькой в детском садике, что стою виноватая перед строгой воспитательницей, и уже готова нелепо оправдываться, что я нечаянно пролила какао на нарядное праздничное платьице. Надежда Филимоновна явно из тех самых женщин, что КОНЯ НА СКАКУ, но не заполошно, как наседка бросающаяся под копыта дурной лошади, а способная это сделать лёгким поднятием своей левой брови, когда увидев это искреннее лёгкое недоумение на её выразительном лице любой конь встанет как вкопанный от стыда и своей непозволительной глупости. А горящая изба, в которую Надежда возжелает войти, погаснет не разгоревшись, и отчего бы тогда не посетить это строение? Теперь я понимала то восхищение, что сквозило в каждом слове старшины. Начальница столовой сразу расставила точки в предложении:

  – Я конечно готова пойти вам навстречу и войти в ваше положение. Но это не значит, что работа не должна быть выполнена. Надеюсь, что мы хорошо друг друга понимаем.

  Я очень хорошо понимала, мне уже стало страшно, ведь и так у меня день забит кучей работы, а здесь никакого послабления ждать не приходится, хоть я и не позволила бы себе, ведь снисхождение – унизительно. Но я твёрдо была намерена справиться и что удивительно справлялась.

  Первое время было труднее всего. Я ещё не до конца вникла в жизнь аэродрома и полка, и поэтому, скорее всего многое делала не рационально и не правильно вообще. А ещё столовая и кухня в режиме развёртывания это не то же самое, когда она работает, уже втянувшись в режим и график, размеренно и спокойно. В общем, наверно до конца февраля я к концу дня уже мало что соображала, и приползала в дом Аглаи в кромешной темноте, на ощупь заталкивала в себя уже остывший ужин, не ощущая ни вкуса, ничего другого. А через несколько счастливых часов, когда я обнимала мою любимую сестричку и прижималась к ней под тёплым стёганным одеялом на твёрдой лавке, надо было вставать, хоть до рассвета было ещё довольно времени. Но я вставала, бежала на кухню, где нужно было помочь повару с приготовлением завтрака. Вообще, с утра работы было мало, протереть после ночи пол, пробежать проверить всю мытую посуду, вынести скопившийся мусор, вот и всё, собственно. А оттуда скорее бегом назад, успеть к подъёму детей, помочь Верочке с утренними делами, позавтракать, проконтролировать сбор в школу и бегом на развод в батальон. После развода получив задачи до обеда идти их выполнять, а задачи могут быть самые разные и далеко не все из них приятны в исполнении, как, к примеру, освоенная мной укладка парашютов...

  Ой! В парашюты я влюбилась. Парашюты вообще штука особенная, они ведь сами по себе предназначены жизнь лётчикам спасать, это, если прислушаться наверно можно услышать, заряд спасения жизни в них заложеный. А ещё укладка. Вообще, наверно все девочки с детства очень любят делать что-то красиво, чтобы было аккуратно и ровненько, не как в армии, когда всё тупо закрашено и по шнурку выровнено, что называется ЕДИНООБРАЗНО. Нет, укладка парашюта это совсем другой уровень аккуратности и порядка. Парашют называется «ПЛ-3М», что означает «Парашют лётчика – модель номер три, модифицированный». Сосед был в шоке, когда оказалось, что он совсем не круглый, да и я удивилась, если честно. Мне объяснили, что при малой площади он по своим свойствам почти не уступает круглому купольному, и даже лучше него при расчёте от площади купола. Но при этом этот парашют позволяет безопасно покидать самолёт на большой скорости, в отличие от круглого у которого проблемы с открытием при больших скоростях. Ну и ладно, квадратный и квадратный, значит так нужно. И стала учиться его укладывать. Здесь если что-нибудь сделаешь не так или криво, за это не старшина наругает, что табуретка криво стоит, за это лётчик своей жизнью заплатить может. Вот поэтому укладка парашюта это занятие медитативное (как Сосед назвал), нужно настроиться и не отвлекаться, потому, что сделано всё должно быть разом одномоментно, и если на любом этапе укладки отвлекли или сбой, всю укладку необходимо начать заново с самого первого шага. Сначала необходимо внимательно осмотреть весь парашют, каждый из его элементов, от строп и подвесной системы, до купола и вытяжного парашюта. Отдельно осматривается парашютная сумка и подвесная система, на предмет потёртостей, дырок, повреждений швов или любых других деталей конструкции. Вот только после этого начинается собственно укладка. Для этого требуется свободное чистое хорошо освещённое пространство и отсутствие ветра, чаще всего выбирается безветренный день, расстилается специальное чистое большое брезентовое покрытие, на котором раскладывается парашют. Одному это делать вообще не получится, а с помощником нужно двигаться с одном ритме и все движения согласовывать. Я бы могла часть этого действия сравнить с танцем. Сначала в натяжку от вершины купол укладывается с такую гармошку или веер, как в детстве из листка бумаги делали, и нужно внимательно следить за обеими сторонами, чтобы не было складок и перехлёстов, а все слои лежали ровненько и аккуратно как положено по схеме укладки. После этого сложенный купол остаётся лежать, а один придерживает стропы у купола, чтобы второй мог их натягивать, но при этом не потянул и не сбил укладку купола. И вот все длинные и скользкие стропы нужно уложить строго прямолинейно, чтобы они нигде не кривились, не перехлёстывались, не переворачивались, а лежали строго параллельно, а они ещё и не одинаковой длины. Если вы думаете, что это просто, поверьте, когда у меня это в первый раз получилось, я чуть прыгать от радости не начала. Потом пучок строп специальной рогулькой вставить под пистоны под крышкой парашютной сумки и тоже так, чтобы пучок строп нигде не переворачивался и перехлёстывался, а при вытягивании выходил ровно и последовательно. Потом укладывается купол и вытяжной парашют. Вот теперь ещё нужно правильно закрыть сумку системой, на конце которой то самое кольцо, дёрнув за которое лётчик освобождает клапан сумки и выпадает вытяжной парашют, который должен поймать порыв ветра, наполнится им и вытянуть весь парашют ровно и последовательно, чтобы купол наполнился полностью, не погасился перекрутившись, не перекосился из-за какого-нибудь зацепа из-за чего купол не сможет полноценно наполниться и парашют не выполнит свою задачу. Сколько уже раз я складывала парашюты, но когда последними движениями фиксируешь клапан сумки застёжкой-чекой, начинаешь нормально дышать и понимаешь, что всё время укладки немного задерживала дыхание, словно боясь, лишний раз дунуть на купол или стропы... Нервное, но ужасно красивое занятие, мне очень нравится, особенно когда всё получается. И уж точно не стану бросать уложенную сумку как попало. А ведь многие лётчики вообще воспринимают парашют как переносную сидушку под своим седалищем, вспоминая о его главном предназначении только когда припрёт, вот и относятся как к сидушке, грубо и наплевательски, не все конечно, но...

  Гораздо неприятнее, когда на морозе нужно чистить полосу от выпавшего снега. И тут дело даже не в морозе или том, что лопаты мужчины делают тоже под себя, то есть большие и на мои силы не рассчитанные. И как будто я дорожки никогда не чистила! Как бы не так. В авиации всё не так! То есть забудьте всё, что знали и учитесь заново. Даже сугробы по краям не просто кучи снега, а особенной формы, чтобы при неудачной посадке как можно меньше пострадали самолёт и лётчик. И если снега навалило много, а это при такой площади полосы и всего аэродрома если больше полутора сантиметров, которые раньше и не подумала бы снегом считать. Скажете мало, но когда, не отрывая лопату, пройдёшь от одного края до другого, эти полтора сантиметра в хороший метр сложатся, поверьте, я на себе прочувствовала. Думаете, что просто почистили полосу как дорожку в саду и расслабились, даже не мечтайте. Теперь нужно навести «глянец», не в прямом смысле, а просто все встают в один ряд, складывают лопаты, чтобы между ними дырок не осталось и пошли по длине прогонять всю длину, чтобы по направлению посадки поверхность была как можно ровнее. И не обязательно, что одного-двух прогонов бывает достаточно. А если не просто снег выпал, а ещё с ветром и оттепелью, когда не просто ветровые заструги образуются, а ещё их прихватывает морозом после подтаивания, вообще всё становится грустно, нужно не просто чистить снег, а ещё поверхность ровнять...

  К счастью, Малюга сразу отделил меня от группы мотористов, там вообще высшая математика и я бы в этих масляных потрохах никогда в жизни не разобралась. Да и массы моторов и запчастей там такие, что здоровые мужчины в несколько рук не всегда справиться могут. Да и усилия при затяжке многих гаек мне физически не выполнить. Но если бы в самолёте всё заканчивалось мотором. Как радистку, меня нагрузили работой прибориста. Раций на большинстве самолётов не было даже на фронте, чего уж говорить про наше учебное захолустье. Да и были бы, мои знания и уменья радиста-дальника едва ли кому-нибудь здесь бы пригодились. Но, раз к рации с проводами отношение имела, значит, и со всем остальным справишься, где провода есть, а ещё стрелки, циферблаты и просто красиво выглядит, это вам, получите, Комета Кондратьевна, и можете не благодарить. Знаете, что наверно чувствует мартышка, когда смотрит в шкатулку с драгоценностями? Я тоже не знаю, но очень подозреваю, что что-то очень похожее посетило меня не раз, когда впервые заглядывала с задней стороны щитка приборов. Мне и с передней стороны, честно сказать синдром барана при новых воротах гарантирован, а тут изнутри. Но, глаза боятся, а руки делают. Сначала как та самая дрессированная обезьяна повторяла, не вникая и не в состоянии понять, а там вроде и понимание подтянулось. То есть слова «трубка Пито» или «калибровка вариометра» постепенно переставали для меня звучать неприличной матершиной, а вставали перед глазами вполне конкретными приборами или фиговинами там или тут в самолёте установленными и даже прилагающиеся к этим словам мои осмысленные действия...

  Вообще, чем дальше, тем лучше я понимала, что в авиации главный принцип – это принцип свадебной лошади такой красивой, в плюмаже и цветах, на самом деле, это, прежде всего, взмыленная задница этой самой украшенной животины. Красиво самолёт выглядит тарахтящим там в небесах, но для того, чтобы эту многокилограммовую хреновину в небо затолкать требуются такие безумные усилия по борьбе с силой земного притяжения, что за эту красоту нужно платить мощью мотора, рассчитанной формой и силовым набором крыльев и фюзеляжа, да и вообще вся процедура выпуска самолёта в небо это далеко не просто и легко. Вот я прочувствовала, что Сосед рассказывал, про то, что хирургическая операция это самая вершинка айсберга, а в её основании труд такого количества людей и сопутствующих действий и движений, что санитарка в операционной готовая помочь, подать, поддержать или ещё что-нибудь, это можно считать и не обеспечение, а член оперирующей бригады. Да один режим стерильности оперблока и операционного поля обеспечить, столько всего требуется сделать, а ведь напрямую это к операции отношения вроде и не имеет... Вот и тут тысячи мелочей и как кульминация – с треском моторов отрывающиеся от полосы летающие аппараты, внутри которых как вызов древним божкам сидит лётчик...

  Кстати, Сосед рассказал, что слово пилот в принципе к лётчикам отношения изначально не имеет, потому, что происходит от английского наименования лоцмана. Каким вывертом слово «пилот» прилепилось к крылатому племени, остаётся только гадать...

  Но вся эта беготня не столь важна и страшна, ведь у меня за пазухой почти поселилась книга: «Техническое описание самолета У-2 с мотором М-11. Ленинград-Москва-1937– завод ? 23». И она меня не просто греет и радует, это мой путеводитель на пути к облакам. И при каждом удобно и неудобном случае я её читаю и фактически многие части тупо заучиваю наизусть, ведь многого я в ней просто не понимаю, пока не пришли наши У-двасы, которые нам обещали, они ещё где-то в пути...

  Но в середине дня мне нужно обязательно заскочить в столовую и выполнить какие-нибудь поручения, а вот вечером, когда собратья – техники с чувством выполненного долга отправляются отдыхать, я чешу в столовую. Ведь самое большое количество работы на кухне именно вечером. Ведь именно вечером идут почти все подготовительные работы на весь завтрашний день. Например, почистить всю картошку на завтра, если только в суп, это можно считать праздником, а вот начистить на весь кормящийся личный состав, это не вечерком быстренько кастрюльку по маминой просьбе начистить. Сколько я её начистила, это надо измерять тоннами. В такие дни, когда картошка в гарнире, мне, конечно, помогают, сама я и за целую ночь всё почистить физически не смогу, но даже втроём и вчетвером начистить килограммов пятьсот картошки это развлечение редкое. Тем более, что чистить её нужно в холодном цехе, наша Надежда профессиональный повар и что такое санитарное зонирование этапов приготовления пищи не просто знает, а исполняет неукоснительно, так, что в районе горячей плиты с картошкой можно появиться только если она вся уже почищена и помыта в двух водах. Она конечно полностью права, вот только от этого пальцам заиндевевшим не намного приятнее. А ещё за толсто снятую шкурку втык гарантирован, потому, что «...я из-за вашей лени и кривых рук не собираюсь отвечать за недоклад в порции положенных количеств!» И снова она полностью права, но от этого рукам не легче ни на секунду. А ещё перед работой на кухне я должна «всю эту вашу техническую дрянь» с рук смыть и оттереть. А иногда это совсем не просто, особенно если накануне возилась с эмалитом или в масле машинном, да, чего в самолёте не тронь, в смазке вымажешься, ведь нужно стараться от внешних неблагоприятных воздействий всё защищать... А уж если где кожу содрала или ссадина то отмывание рук становится особенно милым и радостным занятием, пусть даже от доброты для этого не пожалели тебе горячей воды и мыла... Вот после трёх-четырёх часов картофельных упражнений затолкав заскорузлые иззябшие от холодной воды и картошки руки в тёплые варежки можно топать домой спать...