Текст книги "Два письма (СИ)"

Автор книги: Юлия Гордон-Off

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Да чего ты заладила бить-бить?

– Вон у вас нос сломан и вам плевать. А я девушка и мне не всё равно, не хочу изуродованной жить! Даже если расстреляете, так хоть не уродиной.

– Ты, что, вообще ничего не боишься?

– Боюсь! Змей и пауков! Они противные…

– А расстрела значит, не боишься?

– Нет, это же судьба. Значит так мне на роду написано.

– Так будешь рассказывать?

– Вот вы вроде законы должны соблюдать, а вы чем занимаетесь?

– А это тут при чём?

– При том, что сначала один дурак кричит, что я ногу отрезала и меня к вам арестованную приводят. И уже никого не интересует, что было на самом деле, на мне уже штамп преступника поставлен. Дальше вам специалист подтверждает, что ничего из глупостей того дурака с катера не было, но это уже не важно, вы теперь другую чушь услышали и новый виток выяснений. В следующий раз ещё кто-нибудь скажет, что у меня ошибок мало или много в тексте, а это подозрительно. Вот я и говорю, чтобы вам не мучиться и меня не бить, я сразу вам напишу, что вы хотите и все будут довольны и не уставшими…

– То есть правду говорить не хочешь?

– Вот ведь странно! Вы вроде по-русски, я на том же языке, а понимания ноль. Так пишем, что я мадагаскарская шпионка? Бумагу дадите?

– Ты что, ненормальная?

– Я то, как раз нормальная, а вот про остальных не уверена.

– Я тебя в последний раз спрашиваю, откуда у тебя такие знания?

– Какие знания? Сами то слышите, что спрашиваете?

– Доктор сказал, что у тебя есть знания фельдшера или врача, а образования у тебя такого нет!

– Если я знаю слово "карбюратор", то значит я водитель? А если не дай Бог слово "амперметр" то великий физик? А вы разницу между фантазиями уставшего доктора и фактом уловить можете? Там дурак крикнул, что я ногу отпилила, меня в ящик железный затолкали, тут другой галиматью несёт, ему кажется, видите ли, меня опять в ящик? Знаете, давайте сойдёмся на шпионке!

– То есть признаваться не хочешь?

– Да в чём хотите признаюсь! И распишусь! Но вы же не говорите. Что вам надо!

– Так! Ты меня сейчас выведешь!

– Значит всё-таки мутант!

– Да никто тебя не бьёт!

– Но угрожаете, а значит собираетесь!

– Ты будешь говорить, откуда у тебя знания, которых у тебя быть не может?

– Из Антанариву!

– Откуда?

– Это столица Мадагаскара. Правда слово красивое? Я два дня учила…

– Ты издеваешься?

– Да Бог с вами! В мыслях не было! Мне кажется, что над вами другие издеваются, а вы их почему-то слушаете… И между прочим, я пока ещё полноправный краснофлотец и меня вторые сутки не кормят, а это подрыв обороноспособности в моём лице и можно расценивать как враждебную диверсию! Я же вам всё написала…

Может мои слова до него, наконец, дошли, может он просто проснулся, но он вышел и скоро вернулся с открытой банкой тушёнки, куском хлеба и холодным чаем. Вы ели когда-нибудь холодную свиную тушёнку с холодным чаем? Как я ни старалась вылавливать в слоях твёрдого застывшего жира кусочки мяса, у меня ничего не вышло. По крайней мере съела пару ложек бульона в виде дрожащего желе с хлебом и запила несладким чаем. Всё это время особист сидел и буравил меня своим взглядом. Вздохнув, я отставила банку и кружку и приготовилась к продолжению этого спектакля. Но была сильно удивлена, был вызван Носов, который повёл меня в штаб базы…

Дальше начались мои боевые будни…

Глава 13. 10-е июля и далее

С утра в штабе почти никого не было. Опять сидела и ждала, только теперь у стола дежурного, который отвечал кому-то что-то по телефону. Пока шли с Носовым посмотрела на почти весь такой маленький одноэтажный городок, который похоже уже бомбили. Здание штаба оказалось может самым большим на небольшой площади, после узнала, что это здание местного вокзала, но размещался штаб не в здании, а в его не маленьком подвале. Ещё бросились в глаза два явно выделяющихся на общем фоне слева острая как заточенный карандаш колокольня местной кирхи, а справа похожая на шахматную туру высокая башня, наверно водонапорная. Вообще, вокруг очень зелено и на парк похоже…

Ох, и тяжело же неповоротливая военная машина включает в свой оборот новые части. Все вокруг даже не ходят, а бегают, деловитые, озадаченные, а я как кот на подоконнике по отношению к швейной машинке. Тут мои тоскливые мысли прервали крики про авианалёт, и мы с дежурным и ещё двумя моряками даже до вырытых у штаба щелей добежать не успели, как грохнуло, земля ударила по ногам, и меня невидимой могучей рукой бросило на бегущего рядом лейтенанта. Когда проморгалась от запорошившей глаза пыли, оказалось, что всё уже закончилось, вернее, бомбёжку сорвали наши истребители и сейчас они над нашими головами так-такали пушками и взрыкивали трещотками пулемётов, а мы все, как пацаны на заборе, стояли пялились в небо и болели за наших. Всё оборвалось внезапно, когда с неба прилетела пуля и сшибла фуражку с какого-то моряка в очках-колёсах с видом сельского бухгалтера. К счастью, зацепило его вскользь, сбоку почти на затылке сверху вниз, словно рубленая сильно кровоточила рана, а глаза у бедолаги не очень хорошо плавали. После довольно долгой суеты, пока я прижимала к его ране оказавшийся у кого-то чистый носовой платок, нашли бинт, которым я примотала к ране уже пропитанный кровью платок. Вот, ведь только и занимаюсь, что помощь медицинскую оказываю…

"Странно, ИПП вроде уже давно изобрели и в войсках должны быть…" – удивлённо посетовал Сосед.

"А что такое ИПП?"

"Индивидуальный перевязочный пакет. Тем хорош, что стерильный, в клеёнке и у него уже есть две готовые ватно-марлевые подушечки на рану накладывать и булавка английская на всякий случай. Кстати, заведи себе, вещь нужная."

С одним матросом повели раненого в госпиталь, я как помощь оказавшая, а он как проводник, потому, что я здесь ничего не знаю. В госпитале, где перемешались флот и армия, после передачи раненого в умелые руки медсестёр, я вспомнила про свои ободранные колени и попросила ватку с йодом. В выделенной мне комнатушке я не только промыла и обработала свои царапины, но сняла и привела в порядок свои уже изрядно пережившие юбку и куртку. К счастью я уже автоматически была со своей котомкой, откуда выудила и надела лифчик с подшитыми мягкой тряпочкой чашечками, потому, как ещё с утра почувствовала, тяжесть в сосках и как налились груди. А значит, уже через день у меня "эти дни", а до этого будет безумная чувствительность сосков, когда любое касание, как кипятком ошпаривает. Но за это смогла снять майку и без неё надеть куртку на голое тело, слишком здесь жарко. На выходе ещё почистила умурзанной до неприличия дежурной щёткой свои сапоги, на которых обнаружила две глубокие вертикальные царапины, это я наверно пока вчера по палубе ползла об какие-то заусеницы прорезала. Приведённая в порядок, умытая, успев перезаплести косичку я пошла, являть себя пред начальственные очи…

Начальник базы генерал-майор Кабанов, как мне сказали, с утра умотал в какую-то бригаду, мне сразу представился полевой стан на краю колосящегося пшеничного поля и собрание промасленных трактористов за столом под навесом в обеденный перерыв. Кто ж знал, что бригада, это больше полка и вообще стрелковая, а она здесь главная сила обороны полуострова вместе с артиллеристами и лётчиками. Вообще, если бы не знала и не долетающий иногда характерный морской запах, не подумала бы, что я на полуострове и вообще на берегу.

А по мою душу нашёлся начальник штаба, к которому с докладом я прибыла после команды дежурного.

– Это вы нашему матросу ногу отрезали?

– Вот удивляюсь я, столько кругом в штанах ходят, а пока ни одного мужчины не увидела…

– Это ещё как понимать?

– Так и понимать, товарищ командир, что вроде в штанах, а сами как бабки базарные сплетни носят. И так радуются, когда какая новую сплетню подружке притащила!

– Ты… Это…! Не шибко ли!

– Товарищ командир! Не шибко! Один кликуша, кровь увидел и сомлел, желудок потом час за борт выворачивал и чтобы про него плохо не подумали, стал кричать, что я ногу раненому отпилила, а все остальные подхватили и давай ему поддакивать! Да ладно бы только поддакивали, так они же меня после этого в ящик железный до конца пути засунули и заперли там скрюченную, хорошо, хоть ватник дали на пол постелить! А всё почему?

– И почему же?

– А потому, что они все такие матёрые мужики, краснофлотцы, старшины всякие, а помощь товарищу не оказывали, только я мелкая никчёмная девчонка это сделала. И признать, что обделались гонор не позволяет, уж лучше на меня вину придуманную повесить, тогда и они вроде ни при чём. Вообще, для них было бы лучше, ничего не делать, а когда раненый от потери крови бы умер, они бы свои бескозырки поснимали и трагически горевали по геройски погибшему товарищу. А я им такую песню обломала, вот ведь зараза какая! И теперь, чтобы оправдаться они меня будут грязью поливать и для начала меня в особый отдел сдали.

– И что в особом отделе?

– Да, ничего, написала, как было на имя прокурора, особист сходил в госпиталь с врачом поговорил, врач сказал, что я правду говорю. А потом я сказала, что меня больше суток не кормят и они вместо того, чтобы бабьи слухи разносить лучше бы узнали, кто мой положенный паёк умыкнул и съел, и из-за кого я больше суток должна голодная ходить! Меня сразу накормить попытались…

– Да! Прислали нам подарок…

– Так я к вам не просилась, товарищ командир…

– Говоришь много. Сейчас пойдёшь на узел связи, принимай там своё заведование и смотри мне!

– Хорошо! Разрешите идти?

– Иди, тебя вестовой проводит…

На узле связи народу было немного. По дороге мы прошли мимо одного солдата с винтовкой, который на нас, считайте, и не посмотрел. Вообще, узел перебрался сюда на днях, как сказали. И были местами видны продолжающиеся работы по благоустройству. А находится он неподалёку от штаба, но вне застройки, чтобы не бомбили, потому, что бомбят и обстреливают в основном сам город и довольно точно, благодаря очень хорошо видимым ориентирам в виде кирхи и башни, которые даже в лоции внесены, как хорошо узнаваемые и видимые с большого расстояния. Часть узла расположилась в заглублённых в землю под деревьями полуземлянках, а часть в приспособленных вырубках в выходящей на поверхность гранитной скале. Для чего были эти вырубки, и что здесь было раньше, никто не говорил, но то, что место под узел выбрали с умом, я убедилась. За всё время на полуострове на узел не упала ни одна бомба, не залетел ни один снаряд. Самый близкий разрыв, как сказали шестидюймового снаряда, был метрах в ста пятидесяти и мы с девочками ходили смотреть на здоровенную воронку там, где раньше стояло дерево. В одном помещении работали человек десять, стоял один коммутатор на пятьдесят пар абонентов, где щуплый матросик ловко перетыкал пары при соединениях. Ещё два матроса и две девушки сидели отдельно на телефонах. Две девушки в форме в углу сидели за столами с печатными машинками, одна печатала, вторая что-то читала. Трое сгрудились у двух блестящих своими боками стартостопных телеграфных аппаратов. Один из них при этом что-то принимал или передавал, создавая свой специфический шумный стрёкот, в котором почти терялся стук печатной машинки. Но всё это оглядела мельком, потому, что моё место было у радистов в другой землянке, вернее даже не землянке, а полуврытой в землю палатке с тамбуром и тёсанным полом. Здесь стояли две большие стационарные радиостойки, при чём одна с явными следами хищнического демонтажа. У каждой маленький столик радиста с прикрученным справа телеграфным ключом. Около них никого не было. Три девушки и четыре матроса сидели в головных телефонах и, судя по гарнитурам, которые они сжимали в руках они работали с кем-то в режиме радиотелефона, но это малые расстояния, моя епархия дальние передачи, куда телефонная модуляция даже над водой не добивает.

Вестовой оставил меня. "Вот это феерический бардак! Где дежурный по связи, его помощники по видам связи, в частности, дежурный по радио? Всё нараспашку, кто угодно ходит, бумаги везде разбросаны, наверняка и секретные есть. И где вообще секретчики-шифровальщики?" – не выдержал Сосед. Ну, а что я ему могу ответить. Все при деле, мешать кому-то не стоит, спросить не у кого… Через полчасика забежала крупная светленькая девушка с короткой, мужской стрижкой, по фигуре я бы сказала такая взрослая матёрая матрона, но с таким юным лицом и распахнутыми голубыми глазами, что временами казалось, что она даже младше меня и вообще голову её к чужому телу приставили. И в отличие от остальных, Елизавета предпочитала носить исключительно брюки, которые на её мощной фигуре почему-то выглядели неплохо. Она тут же забыла, зачем сюда пришла и взяла меня в оборот.

– Ты, вообще кем сюда прибыла? – Я вспомнила запись в своём командировочном.

– Радистом – дальником…

– Ну, слава Богу! А то, как Игорёшу с аппендицитом забрали, у нас Надежда пыталась на дальней сидеть, но на неё все ругаются, а она с такой скоростью принимать и передавать не может. А у нас ещё связь с флагманом иногда, так приходится по телеграфу через Таллинн репетовать, представляешь, какая ругань стоит. А ещё надо с Ленинградом и Кронштадтом связь иногда срочную давать и опять репетовать нужно. Ладно! Пойдём, я тебя с Борисовичем познакомлю.

Борисовичем оказался старший лейтенант Николай Борисович Килькин, начальник шифровальщиков узла связи Ханко, вообще, он формально не является моим начальником, ну, разве что старшим по званию и одним из немногих командиров узла, но по роду деятельности, почти все радиограммы идут от меня к нему или от него мне на передачу, так, что и с ним и с его сменщиком, молчаливым утёсоподобным невысоким старшиной Паршиным мне и предстоит работать. И если Борисович ходит в морской форме, то Паршин демонстративно носит форму НКВД и на звание мичман, соответствующее его старшинской "пиле" на петлицах не отзывается. Вообще, я не переставала удивляться их антагонизму, старшина крепкий и широкий, а Борисович сутулый с фигурой Дон Кихота, первый молчаливо мрачный с каменной непроницаемой миной на лице, а его начальник смешлив, с вечной улыбкой на лице. Но специалисты отменные и работать с ними мне было очень легко.

Лиза отвела меня в наше расположение, девушки узла занимали две большие палатки, немного в стороне, но тоже накрытые масксетями, как и расположение узла. Ещё в расположении был домик, не жилой, а скорее приспособленная под жильё хибара-сарайчик, где жили командиры узла. В нашей девичьей палатке сдвинутые к середине стояли двухярусные железные кровати с панцирными сетками. На многих кто-то спал, закутавшись простынями с головой от мух и досаждающих чухонских комаров. На моё удивление расположением кроватей, мне объяснили, что поначалу ставили к стенам, но при недалёких разрывах больших бомб или снарядов ударная волна иногда доходит и бьёт в стенки палатки и валит кровати. С задних торцов кроватей стояли тумбочки, в дальнем углу организована вешалка из досок. Удобства по тропинке в горку от палатки метрах в тридцати. Усатый старшина в то ли землянке, то ли штольне записал меня в свои амбарные книги, отобрал все аттестаты и выдал мне бумажку для столовой с комплектом постельного белья и подушкой, которые принёс со склада скрытого занавеской за его спиной.

Лиза радостно поделилась, что послезавтра в субботу будет баня, но если нашего старшину уговорить, то он нам ещё как-нибудь на неделе организует помывку. А когда я спросила про такой разнобой в званиях, она рассмеялась, что это же флот, всё не как у людей. Это на кораблях всё чётко, все звания морские и по боевым частям расписанные. А у них форму носят кто морскую, а кто армейскую, а звания у кого морские, у кого инженерные и технические, ведь связь относится к техническом роду войск, а у некоторых, кто переводом из армии вообще не технические, а общевойсковые звания. Вот она по званию младший воентехник и довольствие соответствующее, а если она перейдёт на морские звания, то переаттестуют её только мичманом, то есть понизят до старшины, так, что ей это даром не нужно, ходить вначале требовали в морской форме, вот её и переодели и ей чёрные штаны больше галифе нравятся, но петлицу с кубиком не повесишь, а один галун младшего лейтенанта ей не положен, вот и ходит она с тех пор без знаков различия.

– …Нет проблем только с начинающими, КРАСНОФЛОТЕЦ и никаких вопросов. Так, что тут и сержанты есть и старшины всех статей, а начальник узла капитан, хотя нашивки капитан-лейтенанта и золотые, а не серебряные, но шеврон видят, и никто не лезет. Флотские нас связистов немного пришибленными считают. У нас же только на узле официально три вида шевронов положено. Ты сходи у старшины получи шевроны и пришей, а то начальник политотдела любит к внешнему виду цепляться, хотя на узел не часто заходит, но попадёшься рядом со штабом, стружку до рёбер снимет. Вообще в сторону штаба лучше не ходи даже, спокойнее, поверь на слово…

В палатке оказалась свободной только самая неудачная койка верхняя и первая от входа. Порадовало, что за палаткой на лавочках уже вполне обустроили место для постирушек и верёвки для сушки. Ещё девочки очень расстроили, что здесь множество змей, и если гадюк мало, но чёрные как уголь, то ужи везде залезают и нападают нагло, сапоги прокусить не могут, не ядовитые, но кусить пытаются и главное, ведь страшно до жути. Пришлось сделать себе заметку, что даже в туалет, придётся в сапоги влезать, да и под ноги внимательно смотреть. Вообще, как-то Лиза меня расположила и растормошила, что даже солнышко вроде стало ярче светить.

Наши сухопутные позиции очень активно штурмовали первые полторы недели, сейчас подзатихли. Вроде говорят, что финны артиллерию ещё подвезти хотят. У нас в расположении ружейной и пулемётной стрельбы почти не слышно, только если ветер отголоски донесёт. Ну, почти двадцать километров до первого рубежа обороны, чего вы хотите. А вот артиллерийская канонада слышна хорошо. Особенно, когда наша тяжёлая с транспортёров бьет, бухает очень громко, а они здесь неподалёку. Авианалёты тоже стали реже, первые дни иногда дважды в день пытались бомбить и с высоты и с пикирования. Сейчас словно прощупывают скорее или заняты в других местах и не до нас им сейчас. Гражданских почти всех в первые дни вывезли на пароходе в Ленинград, сейчас можно считать, что только моряки и армия остались. Ещё с какого-то острова, с берега до войны его можно было увидеть, там маяк в высокой башне, приноровились обстреливать наши позиции, но мы на узле от них укрыты, а навесной огонь они не используют. Но наша разведка финнов с одного острова на днях уже выбила, теперь и с этого маяка хотят. Самое противное, когда финны свои два броненосца пригоняют и с них начинают обстреливать. Наши береговые морские батареи ещё не достроены, там только котлованы вырыть успели, поэтому отвечать им нечем, авиация у нас тут только истребительная, а все четыре "Малютки" после начала войны в Ленинград отправили. Так, что ничего с ними пока не сделать, но и у финнов наверно снарядов не слишком много, в первые дни молотили жестоко, когда и узел старый пострадал от близких разрывов, сейчас подходят, постреляют и уходят…

Вообще, из её рассказа я восприняла это как маленькую досадную помеху, и оказалась совершенно не готова к тому, что увижу и услышу. Броненосцы один, из которых моряки называли "Ваня-Маня", приходили обстреливать от острова Гунарсер, это почти точно на запад от нас и тогда снаряды пролетали прямо над нами и потом бухали в городе докатываясь до нас только хэканьем ударной волны. Но, когда над головой с пронизывающим душу свербящим гулом пролетают снаряды морских главных калибров, очень хочется закопаться под землю метров на сто и не выглядывать, пока всё не закончится… Страшно! И ничего с этим не сделать. Ещё броненосцы вставали у острова Берге или острова Порсё, а это от нас на северо-запад, и тогда снаряды летели в стороне от нашего расположения. И хоть в городе бухало так же, но было не так страшно. Иногда им пыталась отвечать наша ариллерия, мне сказали, что у нас тут есть пушки калибром триста пять миллиметров, я даже представить себе такую громадину не смогу. А вот когда она стреляла, там даже не грохот, а словно волной какой-то оглушающей придавливает на пару секунд. А вот снарядов наших не слышно, но очень приятно, что это наши стреляют. Но финны, же не просто так выбирают места, откуда стреляют, они ведь про наши транспортёры с пушками тоже знают…

В общем, не так я себе войну представляла, вернее никак я её себе не представляла, потому, что не знала. А тут как-то всё тихо между обстрелами и налётами. Про бои на первом рубеже, говорят, но мы там на укреплённых позициях оборону держим, а финны только регулярно нашу оборону на прочность пробуют, но получив отпор отходят, но и наши не идут вперёд. Вот неподалёку от нашего расположения на берегу танкисты пара взводов стоят, чтобы финны десант высадить не могли. С ними девочки общались, вроде хотели их батальон, а они в состав восьмой бригады полковника Симоняка входят, отправить с рейдом финнам в тыл, но потом решили, что этого делать не стоит, сил для серьёзного наступления нет, а просто изобразить активность не имеет смысла.

Вот баню лишний раз сделать это важно, а что на передовой делается как-то по боку. То есть на передовой наши части держат оборону надёжно, вот и не трепыхается никто. Это не потому, что все такие чёрствые и не патриотки, просто у нас совершенно другие задачи и цели, от которых дела на переднем рубеже страшно далеко. Я сначала этого не поняла и даже осудила про себя Лизавету, но потом, когда у меня главным стало выспаться и даже пролетающие над нами снаряды уже совершенно не трогали, только злило, если они мешали приёму или передаче, а ещё пугала мысль о том, что они собьют мне антенну в это время, ведь за срыв связи несу окончательную ответственность именно я и придётся очень долго и убедительно доказывать, что от меня в этой ситуации ничегошеньки не зависело. Кажется в нашей стране не учитывают явления неодолимой силы, что Сосед называл Форс-Мажором, вот и волонуюсь за антенны. А не за себя, вот такой выверт восприятия.

Про мою работу прозвучало, что Игорь сверхсрочник, он чуть ли не всех радистов на флоте лично знает, и он мог один работать, то есть ему прощали некоторые вольности, он даже выкраивал время на свидания ходить, а вот мне тут одной будет очень неуютно. Ведь все связисты в смены выходят, смену отработали, и отдыхать до следующей. Ночь отсидели и до обеда спят, потом до вечера смена и ночь свободна и так каждые двое суток. А если я одна, то меня подменить некому… Придётся чего-нибудь придумывать…

– А чего у тебя там с катерниками вышло? А то позвонили с берега, что наша связистка на катере матроса зарезала, и её арестовали и в особый отдел повели. Наш Филиппыч в особый отдел усвистал разбираться…

– А Филиппыч – это у нас кто?

– Так я же говорила, начальник наш капитан Филиппов, Валентин Филиппович.

– Ты фамилию и имя не называла.

– Так кого ты там прирезала? Интересно же! И почему тебя тогда отпустили? У нас особист такой зануда…

– Зануда, это точно. А отпустили, потому, что никого я не зарезала, а катерники дураки!

– Ну, не на пустом же месте они тебя арестовывать взялись.

– Да у них там одного ранило, снарядом с самолёта ногу оторвало, я ему стала помощь оказывать, пока все остальные соображали, что им устава предписывает делать, а один ненормальный, который кровь увидел и чуть от страха не помер, стал кричать, что это я ему ногу отрезала. И что удивительно все ему поверили и меня в железном ящике закрыли до самого берега, а там уж им деваться некуда, надо фасон держать, вот они и повели меня в особый отдел. А в особом отделе я всё рассказала, сходили у доктора всё уточнили и отпустили меня безвинную. Мне вот интересно, найдётся хоть один в экипаже мужчина, что придёт у меня прощения просить?

– Э… Даже не надейся! Чтобы они добровольно признали что женщина лучше… Не будет такого!

– Вот и я так же подумала… Слушай! А как у вас тут питание, мне старшина для столовой какую-то бумажку дал.

– Столовая штаба, мы в ней питаемся, пойдём, обед уже скоро и мне на смену заступать. Покажу, где наши столы, а то сядешь за штабной стол, вони не оберёшься…

Так и началась моя служба на узле. Вообще, весь этот город или посёлок Ханко в честь его и полуостров из Гангута переназвали или наоборот, размерами как четверть моего Васильевского, если не меньше даже. Поэтому понятия "далеко" и "близко" – это больше или меньше двух сотен метров. Вечером меня отловил капитан Филиппов и после короткого опроса потащил к Борисовичу, которому меня фактически передал под руководство и опеку. И в ночь я вышла в эфир самостоятельно и впервые. Сосед тихо обалдевал, что такое ему даже в кошмарном сне привидеться не могло. И если бы не его помощь, я связь всю наглухо завалила. Но матёрый радист из сетей генерального штаба – это сила. Когда радист с "Октябрины" (это линкор и флагман флота) попытался на третий или четвёртый день меня скоростью задавить, я ещё его подначила в квитанции, что передача шла слишком медленная. По тому, как он нервно отвечал, я прямо чувствовала, как у него на ключе руки дрожали. А вот не фиг было с ходу лупить на максимальной скорости, вообще, в связи это так же неприлично, как не помыть руки перед едой. Сначала устанавливается связь обмен уведомлениями и подтверждениями корреспондентов и уже при передаче самого тела радиосеанса по согласованию можно использовать оговорённую скорость. А он с самого начала начал частить… Но эфир – это большая деревня, уже назавтра как я поняла почти все всё знали и больше подобный грубостей в мой адрес никто себе не позволял. А может, он подумал, что на связь опять Надежда вышла, так тем более, какой смысл неопытному радисту такие скорости задавать, это как беззащитного котёнка пинать силу показывая…

Я же помню, как сдавала экзамен с якобы имитацией практического радиообмена. Там нам даже шумели вокруг, чтобы создать близкие к практике условия. Но это даже в сотой части не стояло с реальной работой в эфире. И как оказалось, дело совсем не в скорости передачи или приёма. Эфир, это не тишина могильного склепа и даже не постоянный фон, который мешает. Нет, он словно живой и дышит. То вдруг затих и почти тишина и корреспондента слышно изумительно, а через секунду взорвался мяуканьем, треском и визгом, и фоном обрывки морзянки, которые может из Атлантики или Средиземноморья принесло. А у нас тут ещё и влияние севера чувствуется, а там ведь северные сияния это не только красиво, это огромные по площади зоны электромагнитных возмущений атмосферы, что естественно отражается и на том. что творится в эфире. И в этой какофонии, которая отвлекает и рассеивает внимание нужно выловить свои позывные и вовремя ответить и ещё при обмене квитанциями прикинуть и согласовать дальнейшую тактику радиосеанса, например уходить на запасную частоту или отработать на этой, ведь потом всё равно придётся возвращаться. А ещё произвести подстройку или не производить и так удастся сеанс провести… Стовом, не смотря на неоценимую помощь Соседа, в первые несколько дней я временами вставала из-за своего радиостола мокрая как мышь и выжатая как лимон. Вообще. Без Соседа мне бы никакие навыки полученные на радиокурсах бы не помогли вот так одной войти в практическую работу. То есть я бы сама связь здесь завалила бы на корню. Ну, откуда бы мне знать ту прорву нюансов практиков – радистов, о которых мне уже после рассказывал Сосед и даже не извинялся, потому, что совершенно не считал это чем-то важным, а настолько очевидным, что не стоит даже об этом говорить. Словом, я первые дни училась и втягивалась в работу, причём без раскачки и снисхождения. И никто не подумал меня подстраховать, даже Надежда, у которой к слову такие же как у меня курсы за душой и она уже успела шишек набить не предложила даже свою помощь и страховку. Это типа как того щенка, которого бросили в воду и плыви, как хочешь или это вариант попробовать меня подставить, чтобы я сама прибежала просить и умолять? Так я этого и не узнала. А единственный, кто это поняли и оценил, оказался Борисович. Как потом выяснилось, он не лез в мои дела потому, что на смену Игорю прислали опытного радиста с Кронштадтского узла. Ведь ему просто в голову не могло прийти, что меня засунут сюда вообще на второй день после присяги ни секунды не отработавшей в реальной связи… Одним словом, с гордостью могу сказать, что с помощью Соседа, но я выжила и пережила этот первый самый трудный этап…

Но это так, мелочи. А так как я одна, то спать мне пришлось урывками, минимум дважды в сутки при смене частот ночь-день, а иногда для контроля по разу в смену или не по разу проверки связи с обязательным радиообменом со всеми положенными уведомлениями и подтверждениями. И это не учитывая довольно активный радиообмен, с которым я заваливала работой наших шифровальщиков, так, что иногда сидящий на смене вызывал в помощь напарника. Через двенадцать дней, когда я в принципе как раз должна была втянуться, и мне должно бы по идее стать легче, у меня произошло обратное, из-за хронического многодневного недосыпа. А спала я все эти дни не больше трёх часов в сутки урывками прямо на рабочем месте, и ни одной ночи в постели в расположении, я заснула стоя, когда ждала у окошечка секретки, чтобы отдать очередную полученную радиограмму. Вообще, это просто несказанное везение, что вырубило меня не во время радиосеанса. Ведь с момента начала передачи или приёма, радисты на радиосеансе как снаряд начавший движение по стволу, передающий не может прерваться и остановиться, а принимающий до окончания передачи и обмена всеми положенными подтверждениями даже на паузы длиннее пяти секунд на ответы не имеет права. Так, что во время работы в эфире хоть Верховный придёт, никто даже головы не повернёт, да и нечего в радиозале посторонним делать. Что там на самом деле было, я не помню, потому, что проснулась я уже в постели раздетая и под одеялом.

И только после этого состоялся серьёзный и вдумчивый разговор с Борисовичем. Ему просто дела не было до меня, сижу себе на смене, в эфире работаю и вопросов не задаю, так и мой предшественник работал. А когда он стал выяснять, то за голову схватился. В результате весь этот день мне отдали на восстановление, а на узел штаба флота передали, что у нас сутки на радиостанции ремонтные работы. Я просто бродила вокруг, изредка вскидывалась начиная судорожно обшаривать взглядом вокруг в поисках обещанных змей, но таковых не было и я снова расслаблялась. Во время своих блужданий ушла на несколько километров, в этот день не было обстрелов и в небе никто не летал. Случайно вышла на часового, который охранял дальнобойную батарею крупного калибра на железнодорожных транспортёрах. Прибежавший разводящий, когда выяснил, кто я и что тут делаю, позвонил к нам на узел и удостоверился в моей личности, ведь документов у меня с собой не оказалось, ну, нет в юбке карманов, а планшет мне по статусу не положен. Какой-то командир, бравый, с чубом из-под козырька фуражки вроде моряк, но в зелёной пехотной форме, пригласил меня в расположение, где я провела с ребятами артиллеристами замечательный вечер. Не было ничего особенного, просто посидели, поели рагу из картошки и зайчатины, которую добыл в силки их батарейный умелец. Ребята распушили хвосты, а я просто сидела и отмокала душой, приходила в себя от многодневной безумной гонки, в которую по глупости сама себя загнала. А потом меня провожали до самого нашего расположения почти половина батареи, по крайней мере, из тех, кто сидел за столом… Если я правильно поняла, я вышла на семидюймовую батарею или только одну из их пушек. Это такая огромная штука высотой больше десяти метров, правда под масксетями я кроме угловатых форм толком ничего не увидела, да и не рвалась, если честно. Но если это такая огромная, то какая тогда платформа с большой двенадцати дюймовой пушкой? Жуть какая-то!.. Но эта встреча и отдых среди новых лиц позволил замечательно отвлечься и восстановиться после многодневного изматывающего марафона…