Текст книги "Жена Кукловода (СИ)"
Автор книги: Юлия Данцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Он встал с кресла, и произнес удовлетворенно:
– Прошу меня простить. Наша беседа затянулась, меня ждут неотложные дела. В субботу в шесть вечера я жду вас, господин Сикорский, у себя. Вы должны лично привезти мне мою вещь. Но или замену ей, по вашему выбору.
Руслан резко выдохнул через зубы, словно от боли.
– Подождите, – вдруг раздался полный страдания и страха, дрожащий голос Анны.
Все посмотрели на девушку. Она решительно вытерла слезы тыльной стороной ладони, медленно поднялась со своего стула и подошла к Каверину. Так же медленно опустилась перед ним на колени и прижалась губами к его руке.
– Простите меня, Господин, – прошептала она. – Не нужно никаких гарантов. Я выполню свои обязательства.
Людмила больше не могла смотреть на этот жестокий спектакль. Она вскочила, не обращая внимания на строгий взгляд Шталя и руку Руслана, пытавшуюся ее удержать.
– Вы все… ненормальные… Это дико, дико…
Хлопнув дверью кабинета, она выскочила вон.
Гулкое эхо ее шагов скакало как мячик, отражаясь от стен. Людмила остановилась, только когда за ней с тяжелым стуком закрылась дверь парадной.
Прислонилась к холодному камню стены. Слез не было. Только горький привкус во рту. Как на пепелище.
Снова хлопнула дверь парадной.
– Мила… пойдем домой.
Она посмотрела на мужа. Он был расстроен и подавлен. Стало стыдно за свою выходку.
– Прости меня… но это было выше моих сил. Она же человек… не вещь…
– Пойдем, Милочка, тебе нужно отдохнуть. Я дам тебе успокоительное. Не нужно было брать тебя с собой.
Глава 13
Почти две недели Анна всячески избегала разговора с Людмилой, придумывая выездные дела, исчезала на весь день из редакции. Встречаясь в коридоре, тихо здоровалась и прятала глаза.
Потрясение от произошедшего долго не отпускало. Руслан попытался объяснить, но она не хотела больше ничего слушать. В их играх всегда было ощущение нереальности. Будто они с Русланом были актерами в странном фильме или спектакле. И впервые Людмила осознала, что Игра может быть смыслом жизни. Самой жизнью. Впервые она поняла истинный смысл термина лайф-стайл. Стиль жизни. Не сессионная игра–ролевка. Полное бесправие и абсолютное подчинение. Постоянно, ежеминутно. Каждый вздох, каждый шаг. Ужаснулась тому, что сделал с несчастной девочкой Шталь.
Неловкость, обида на Анну за ее опрометчивый поступок, который так дорого обошелся всем, растворились в остром чувстве жалости к ней. К тому же ее поведение на встрече у Шталя не могло не вызывать уважения. Анна добровольно согласилась выполнять свои обязательства по договору с Кавериным и избавила Руслана от неприятной и тяжелой обязанности гаранта.
Придя на работу в понедельник, Людмила твердо решила найти возможность поговорить с Анной. Ближе к обеденному перерыву, она зашла в приемную главреда и спросила у Светочки: нет ли сегодня у их фотографа Черкасской выездных фотосессий. Светочка, увлеченно трепалась с кем-то по телефону. Не прерывая разговора, она похлопала ресницами и отрицательно покачала головой.
Людмила направилась в самый конец коридора, к крошечному кабинетику, который выделили Анне. Постучав, она открыла дверь и увидела ее, в задумчивости разглядывающую разложенные на столе фотографии.
Девушка подняла глаза и покраснела. На ее лице отразился мучительный стыд и неловкость.
– Можно? – спросила Людмила осторожно.
Анна молча кивнула, понимая, что на этот раз от разговора ей не сбежать.
Она встала из-за стола и включила чайник.
Людмила присела на стул, притулившийся к стеллажу для бумаг, и мучительно соображала, с чего начать этот нелегкий разговор.
Какое-то время в кабинете царила тишина, нарушаемая только шумом улицы, что прорывался в окно, приоткрытое, несмотря на глубокую осень, и шипением закипающего чайника.
Все также молча Анна достала из шкафчика две чашки из прозрачного темно-синего стекла и бросила в них пакетики зеленого чая. Людмила улыбнулась. Они с Анной обе любили зеленый чай, клубничный.
Вкусный теплый аромат поплыл по кабинету, растворяя напряженность и неловкость момента. Анна поставила на стол чашки и, придвинув стул, села рядом с Людмилой.
– Ты меня избегала, – наконец произнесла Людмила. – Он запретил тебе общаться со мной?
Анна подняла на подругу грустные глаза.
– Нет. Мы не в лайф-стайле. Он не может диктовать мне, что делать вне сессий.
– Это хорошо, – улыбнулась Людмила и, сжимая чашку и грея пальцы о теплое стекло, – тогда почему?
– Я… – Анна нервно покрутила в руках ложечку, потом решительно положила ее на стол, и посмотрела ей в глаза, – думала, ты больше не захочешь меня знать.
– Боже, – удивилась Людмила, – почему?
Анна опять опустила глаза и тихо произнесла:
– Я подставила твоего мужа и тебя. Солгала. Заставила вас пройти через все это.
– Ты ни в чем не виновата!
Людмила осторожно сжала тонкие пальцы подруги. Анна покачала головой, но руки не отняла.
– Я прекрасно знала, что за человек Каверин. И что у него особые счеты с твоим мужем. Правда, не догадывалась, что он положил глаз на тебя.
– Но почему? – спросила Людмила, – почему ты пошла именно к Каверину? Если знала о его репутации и предпочтениях?
– Он… – ее голос сорвался, губы задрожали, – это старая история. И длинная.
– Тебе больно, – Людмиле стало стыдно, – не нужно. Прости.
Но Анна помолчала, справилась с собой и решительно покачала головой.
– Мне нужно … выговориться. Я никогда ни с кем не говорила так. И могу рассказать это только тебе.
Она прикрыла глаза, прислушиваясь к себе, будто прокручивала в голове воспоминания, выбирая из них те, которые хотела выпустить наружу.
– Я не такой уж опытный сабмиссив, как говорил Каверин. Доктор Шталь мой первый дом. И единственный… ну до настоящего времени. Я приехала в Питер пять лет назад – сразу после школы, семнадцатилетней девчонкой. Глупой, наивной и провинциальной. Поступала в универ, провалилась. Возвращаться в Кингисепп, заштатный и скучный, смертельно не хотелось. Родители, мама – учительница и папа – инженер на заводе, так гордились, что дочка будет жить в Городе. Шталь тогда преподавал психологию в ЛГУ, и был членом приемной комиссии. Заметил меня, когда я ревела около стенда с результатами зачисления. И предложил работу – помощником в его кабинете психологической помощи. Конечно же, я согласилась. Он помог с жильем, купил маленькую комнатку в том самом доме на канале Грибоедова. Шталь заменил мне отца. Строгий, требовательный. И заботливый. Опекал, советовал, отчитывал. Он убедил меня попробовать работу фотомодели. Познакомил с нужными людьми – фотографами, владельцами модельных агентств. Заплатил за мое портфолио. Иногда, даже лично сопровождал на кастинги. Я не хватала звезд с неба. Несколько неплохих контрактов в рекламе, два или три – для глянцевых журналов.
Анна помолчала. Людмила поняла, что исповедь приближается к самому болезненному моменту.
– А потом я познакомилась с фотографом Артемом Кавериным. Ему было двадцать шесть. Он казался таким взрослым, умопомрачительно красивым, утонченным, изысканным. Засыпал ворохом цветов, устраивал невероятные сюрпризы, дарил дорогие подарки, с ним для меня открывались самые престижные клубы и рестораны. У меня не было шансов. Я влюбилась в него отчаянно и безоглядно.
– Эти игры... – Людмила не могла представить себе господина Кея восторженным влюбленным. – Это Каверин?
– Нет. – Анна грустно улыбнулась. – У нас был просто красивый ванильный роман. Мой первый мужчина… Мы были вместе почти два года. Мне тогда казалось – навсегда. Наивная дурочка…
Она опять замолчала. Отвернулась. Кончиками пальцев промокнула уголки глаз. Людмиле вдруг представилось, как Каверин, надменный и безжалостный, бросает в лицо юной влюбленной девочке страшные слова.
– Я четыре дня вообще не выходила из своей комнатки, – голос Анны стал глухим. – Не открывала никому, даже Шталю. Пока он не пригрозил сломать двери.
Тонкие холодные пальцы Анны все так же судорожно сжимали ее руку, а темные глаза, ставшие огромными, будто смотрели в пустоту.
Помолчали. Потом Анна отпустила ее руку и сделала глоток уже остывшего чая. Людмила тоже поднесла к губам чашку. Чай показался ей горьким и терпким. Как и то, что рассказывала ей эта девушка.
– Но как ты оказалась…– спросила Людмила тихо.
– Рабыней Шталя? – закончила за нее Анна, и грустно усмехнулась. – Все просто. Он починил меня, как сломанную куклу. Предложил заботу. Пообещал, что никто не сможет больше причинить мне боль. Только он, и если я ее заслужу. Подарил незабываемые, жгучие удовольствия. Жить в полном подчинении, бездумно, беззаботно отдавшись его воле, оказалось легко и приятно. Через полгода Шталь предложил мне лайф-стайл, и я переехала к нему.
Анна замолчала. Людмиле хотела уже сказать «Ну все, уже все в прошлом!», но девушка продолжила:
– Я и сейчас его боготворю. То, что я ушла – это моя вина и мое несовершенство. Если мой Господин захотел кого-то еще, значит, я не смогла быть для него всем, чего он желал.
Эти слова были чужими. Анна произнесла их словно заученный текст…
Людмиле стало страшно. Но одновременно она задохнулась от нестерпимо острой жалости.
Она обняла девушку и прижала к себе, погладила по волосам.
– Нет, – шептала она, глотая слезы, – нет, это не так…, не так… ты такая необыкновенная, талантливая, особенная…
– Это все его заслуга, – упрямо произнесла Анна.
Людмила разжала объятия и отстранилась. Осознание того, что одной беседой не изменить того, что годами вкладывал в сознание девушки Шталь, ваяя из ее неокрепшего разума и психики послушную куклу для своих удовольствий, было горьким и болезненным. Но ей искренне захотелось помочь ей найти себя, избавиться от этого кукольного сознания.
– Так ты вернулась к Каверину, потому что до сих пор его любишь…
Пальцы Анны дрогнули в ее руке.
Она всхлипнула.
– Нет. Он уже не такой. Совсем. Жесткий, грубый. Моего любимого Артема больше нет. Только господин Кей. А я теперь не его сладкая Энни. Я его нижняя. Вещь, рабыня.
– Он жесток с тобой? – Людмила почувствовала, как по ее щекам тоже текут слезы.
– Шталь был строже. Но Каверин вымещает на мне обиду. Ему нравится унижать, делать мне больно. Иногда жалеет, видимо вспоминает… Но редко. Хорошо, что вы не посещаете собрания. В вашем присутствии было бы вообще туго.
Она осеклась и замолчала.
– Прости, я не могу это обсуждать. Правила…
– К черту правила! – Людмила вспылила. Ее разрывало от жгучего чувства несправедливости. – Я позвоню ему и поговорю. Потребую прекратить над тобой издеваться! Ты же человек! Такой же, как и он. Он не смеет…
Анна больно стиснула ее пальцы.
– Не вздумай! Только все утряслось. Каверин очень злопамятен. Он найдет способ навредить тебе и мужу. Да и мне… будет только хуже…
Она всхлипнула снова.
А Людмила вспомнила слова мужа: «А если эта информация дойдет до нашего сына?»
Во рту появился противный металлический привкус, а сердце больно стукнулось о ребра, оставляя в груди тянущую пустоту. Она прижала руку к груди.
– Тебе плохо? – встревожено спросила Анна, вытирая слезы.
– Ничего, ничего, – пробормотала Людмила.– Все хорошо. Сейчас пройдет.
Она сделала несколько больших глотков совершенно остывшего чая. Боль отпускала, уходя из груди в кончики пальцев левой руки. Она несколько раз сжала и разжала пальцы, чувствуя противное онемение. Такое было с ней впервые. «Нужно сказать Руслану – подумала она.
Но вечером она утонула в домашних заботах. Антошка пришел из школы совершенно убитый, проиграв в финале городского конкурса фотографий сыночку главы районной администрации. Причем фото, с которым он выиграл, было скачано из интернета, как утверждал сын, пылая праведным гневом. Он даже собирался идти доказывать это конкурсному жюри. Людмиле стоило много сил, чтобы отговорить сына от опрометчивого поступка. Окончательно его убедить смог только авторитет отца. Правда, были и хорошие новости. Из Пражской Академии Изящных Искусств пришло подтверждение, что Антошкины работы с успехом прошли первый тур творческого конкурса, и он вошел в число претендентов на стипендию от академии. Все это немного сгладило неприятный осадок от обидного и несправедливого проигрыша. Но Людмилу эта новость, сама по себе радостная, заставила тоскливо подумать о том, что уже скоро ей придется расстаться с сыном.
Неделя подходила к концу, а вместе с ней и волнующее ожидание пятницы. Руслан загадочно улыбался, и она замирала от предвкушения чего-то особенного.
Но в четверг вечером он сообщил ей, что в субботу они приглашены к Шталю на торжественный ужин, посвященный его юбилею. Это было приглашение, от которого никак не отказаться.
Людмилу пробивала нервная дрожь, когда она снова переступала порог его квартиры на канале Грибоедова. Слишком тягостное впечатление оставило у нее последнее посещение этого дома. Тревожные предчувствия не отпускали, и она судорожно стискивала ладонь мужа. Руслан тоже выглядел напряженным, будто ожидал подвоха.
В гостиной был накрыт стол, сверкавший хрусталем, белизной фарфора и накрахмаленных скатертей. Сияла затейливая кованая люстра, играла негромкая классическая музыка.
Гостей было не слишком много, около пятнадцати человек, в основном мужчины в строгих дорогих костюмах, белых батистовых рубашках и бабочках. У всех без исключения были знаки отличия сообщества. Среди этого черно-белого великолепия, поблескивавшего золотыми часами, бриллиантами на запонках и булавках для галстуков, женщины смотрелись, словно диковинные цветы в изящных вечерних платьях, довольно откровенных. Их было всего пятеро, не считая Людмилы. Одна, строгая чопорная дама с властным жестким лицом, была одета более сдержанно, в светло-серый брючный костюм, и носила на пальце кольцо домины. Четверо остальных были явно сабмиссивами, хотя ошейник она разглядела только на одной.
Людмила раньше видела всех этих людей не один раз на собраниях в особняке на Шпалерной. И даже знала некоторых по псевдонимам. Но лично ни с кем знакома не была. Руслан сдержанно поздоровался со всеми, в том числе с дамой с кольцом, но обошел вниманием остальных женщин. Людмилу тоже никто не приветствовал. Ее это уже давно не задевало. В этой сумеречной части их жизни она уже привычно играла роль бессловесного покорного приложения к своему мужу. Эль, куклы Кукловода.
Они подошли к хозяину дома, Руслан поздравил его и вручил серебряный портсигар довольно тонкой работы. Шталь улыбнулся и поблагодарил его за подарок, даже удостоив легким кивком головы Людмилу. Она ответила почтительным полупоклоном.
Перед тем, как гостей пригласили за стол, в гостиной появился немного запоздавший гость в сопровождении своей спутницы. Людмила посмотрела в их сторону, и ее сердце рухнуло в пустоту. Это были Каверин и Анна.
Она сжала руку мужа и кивнула в сторону вошедших. Руслан нахмурился и погладил большим пальцем костяшки ее пальцев, ободряя и успокаивая.
Гости расселись за столом, ужин начался с поздравительных тостов. Гости говорили о заслугах Шталя перед сообществом, о его необыкновенном такте и таланте психолога, об успехах в научной и преподавательской деятельности.
Каверин, сидевший практически напротив Сикорских, изредка бросал на них странные взгляды, и Людмила замирала от тоскливого тревожного предчувствия. Анна, напряженная как струна, с неестественно прямой спиной, не поднимала глаз и не притронулась к еде. Людмиле было нестерпимо жаль подругу, но она понимала, что ни она, ни Руслан не в силах ничем ей помочь. Нестерпимо хотелось, чтобы этот вечер поскорее закончился.
Наконец, все тосты были сказаны, трое молчаливых официантов, обслуживавших ужин, подали десерт, и Шталь пригласил всех пройти в соседнюю малую гостиную, «английскую», как называл ее доктор, где на низких кофейных столиках были расставлены ящички с сигарами и бронзовые пепельницы.
Мужчины расселись по кожаным креслам, некоторые остались стоять, ведя оживленные беседы. Строгая дама подошла к хозяину проститься, сославшись на разыгравшуюся мигрень. Официанты бесшумно лавировали между гостями, разнося напитки. Руслан тоже хотел было подойти к Шталю, чтобы откланяться, но он вдруг позвал его сам, желая представить какому-то седовласому господину.
Людмила осталась стоять у стены, незаметно переминаясь с ноги на ногу. Узкие туфли на высоком каблуке начинали жать.
– Как приятно снова видеть прекрасную Эль, – вкрадчивый голос заставил ее вздрогнуть.
Она обернулась. За спиной стоял Каверин, а рядом тихая и безучастная как тень Анна.
– Простите, господин Кей, – ответила она, холодно и бесстрастно, – Мне не разрешено общаться с посторонними.
– Конечно, – Каверин ничуть не смутился, – но я не смог удержаться от комплимента. Вы действительно обворожительно выглядите.
Людмила промолчала и отвернулась, отчаянно пытаясь разглядеть в толпе мужа и привлечь его внимание. Но он увлеченно беседовал с Шталем и тем седовласым незнакомцем.
– Господин Кукловод так давно не посещал собрания, – продолжил Каверин, будто не обратив внимания на ее слова. – А я хотел выразить ему благодарность. Ведь с его помощью я получил назад свою Еву.
Каверин уже стоял прямо перед ней. Людмила бросила беглый взгляд на Анну, но девушка стояла неестественно прямо, опустив глаза в пол, на ее бледном лице не отражалась ни одна эмоция. Хотя Людмила почувствовала, что она на пределе, будто натянутая струна. Потом она еще раз посмотрела на Анну, уже пристальнее, и заметила что на ее запястьях – металлические браслеты-кольца, соединенные между собой цепочкой. Изящную шею тоже обхватывал тонкий металлический обруч, на котором держался лиф ярко-алого платья. К обручу была прикреплена цепочка-поводок, концом которого небрежно поигрывал Каверин.
Людмилу обожгло негодованием. Она скрипнула зубами, едва сдерживаясь, чтобы не высказать в лицо Каверину все, что она о нем думает. Он нагло ухмыльнулся, уловив ее гнев, наклонился к ней и прошептал:
– Не правда ли, наряд Евы просто невероятно возбуждающий?
Людмила не ответила, испепелив его взглядом, и снова попыталась найти глазами Руслана. Но, с ужасом увидела, как он вместе с Шталем и тем седовласым господином направился к боковому выходу из гостиной.
Ей стало страшно и больно. Она ощутила себя брошенной и преданной.
Тем временем Каверин, наконец, оставил ее в покое и вальяжной походкой направился в центр гостиной, потянув за цепочку и заставив Анну последовать за собой.
– Господа, – обратился он к присутствующим. – Думаю, настало время для развлечений. Я хотел бы сделать всем подарок.
Он протянул руку к шее Анны и расстегнул обруч, на котором держался лиф ее платья. Тонкая ткань соскользнула вниз, оставляя девушку обнаженной. На лице Анны не дрогнул ни один мускул, она только еще сильнее побледнела.
Людмила едва не застонала от боли и отвела глаза. Она не раз видела такое на собраниях в особняке на Шпалерной. Но тогда это были незнакомые ей, чужие девушки, как говорил Руслан – вышедшие в тираж проститутки, к тому же явно позволявшие делать с собой такое добровольно. Теперь же это была ее подруга. И Людмила точно знала, какую боль ей причиняет Каверин, и для кого это шоу.
Ей ужасно хотелось убежать из этой комнаты, уехать прочь из этого странного места. Но без мужа она этого сделать не могла. Против воли ее глаза опять обратились к Анне, застывшей посреди гостиной. И снова она чуть не застонала, увидев причину ее неестественно прямой осанки.
Аккуратные розовые соски девушки были безжалостно стиснуты металлическими зажимами, соединенными между собой цепочками. Третий зажим впился в нежную плоть между ее бедер.
Каверин расстегнул цепочку на браслетах, завел руки Анне за спину и снова сковал их. Потом толкнул ее в стоящее рядом кресло. Грубо развел ей ноги, поставив ее ступни на подлокотники.
– Прошу, господа! – громко сказал Каверин, – не стесняйтесь!
Желающие не замедлили найтись. Один из мужчин подошел к девушке, расстегивая на ходу молнию брюк. Другой жадно провел ладонью по груди, потянув за цепочку зажимов, Анна глухо простонала сквозь сжатые зубы. Но первый уже нетерпеливо взял ее за подбородок и приказал открыть рот. Другой продолжил мучить грудь девушки, оттягивая зажимы. Анна закричала от боли и видимо, непроизвольно сжала зубы, потому что первый залепил ей звонкую пощечину, прошипев ругательство.
Людмила почувствовала тошноту и головокружение. В груди стало горячо и больно, опять стала неметь рука. Голова кружилась все сильнее и сильнее, все происходящее стало ей казаться страшным сюрреалистическим кошмаром. Шепча сквозь душащие ее рыдания имя мужа, она начала сползать по стене…
Сильная рука подхватила, Людмила услышала испуганный родной голос:
– Что с тобой? Плохо? Где болит?
Тепло прикосновения и звук голоса вернул из зыбкой мути дурноты. Людмила прижалась к мужу всем телом и сбивчиво зашептала, глотая слезы:
– Пришел… наконец… зачем ты меня оставил? Анна… она… они…
– Родная, тише… тише.. – он гладил ее по волосам, – сейчас поедем домой. Сейчас…
Обнимая ее за плечи, Руслан повел ее к выходу, но она упрямо отстранилась.
– Мы должны… они… мучают ее.
– Родная, мы ничего не можем… – начал было Руслан, но тут Людмила услышала голос Шталя, ледяной и спокойный.
– Господа! Мне жаль вас прерывать. Но для сессий в моем доме предусмотрено особое время и место. Я не планировал такого продолжения праздника.
Обернувшись, Людмила увидела Каверина, смущенно отступившего к стене и Шталя, поднявшего с кресла дрожащую и заплаканную Анну. Потом доктор снял с себя пиджак и закутал в него девушку. Приподняв ее лицо за подбородок, тихо спросил:
– Девочка моя… хочешь вернуться?
Анна всхлипывала, едва держась на ногах. Не сразу, но до нее дошел смысл сказанного Шталем. Затравленно оглянувшись на Каверина, она сползла к ногам доктора, обнимая его колени, и прошептала, задыхаясь от рыданий:
– Да… Господин… Мастер… спасибо… да…
– Со всем уважением, председатель, – сказал Каверин, правда, не слишком уверенно.
– Не волнуйтесь, господин Кей, – прервал его Шталь холодно, – я пришлю вам замену.
Глава 14
По пути домой они не сказали друг другу ни слова. Людмилу трясло, словно в лихорадке, но она упрямо отстранила руку мужа, когда он пытался ее обнять. В груди снова разливалась горячая боль, в сердце будто воткнули тупую иголку. Но жаловаться Руслану она не захотела.
Ей было нестерпимо обидно и больно от того, что он оставил ее одну, зная, что Каверин обязательно выкинет что-то подобное. А еще ее не отпускало чувство, что в этом спектакле она была только статистом, пешкой.
Горячий, обжигающий кожу душ помог ей согреться и расслабиться, но боль в груди не уходила.
Едва слышно скрипнули пружины дивана, и теплые руки мужа обняли ее, крепко прижимая к себе, губы прошлись по шее, путаясь в еще влажных после душа волосах. В его объятиях было так хорошо и спокойно. Но она решительно отстранила его руки.
– Не надо, – сказала она тихо.
– Все прошло. Я с тобой, рядом, – Руслан развернул ее к себе, поцеловал в плечо.
– Спать хочу, – ответила она устало. Она и вправду чувствовала себя опустошенной, растоптанной. В голове вертелись жуткие картинки, она еще слышала стоны Анны и хриплое дыхание ее мучителей.
Руслан прикоснулся губами к ее виску, погладил по волосам. Людмила на ласку не отозвалась, просто закрыла глаза. Он обиженно запыхтел, отвернулся к стене.
«Ну и хорошо, пусть, – подумала Людмила и удивилась своему равнодушию.
Утром она проснулась разбитая, все тело болело, в груди все также сидела тупая игла. Буквально заставила себя встать, наскоро приготовила мужу завтрак и, бросив одну только фразу: «Неважно себя чувствую", снова легла.
Сквозь дремоту она слышала, как поднялся Антон, и как, понизив голос, отец сказал ему, что мама приболела, и чтобы он ее не беспокоил. У нее не было ни сил, ни желания вставать. Будто она была и вправду игрушкой, в которой кончился завод.
Руслан несколько раз, озабоченный ее состоянием, присаживался рядом, брал за запястье, считал пульс, пытался заставить померить температуру.
– Родная, может, придешь ко мне в клинику в понедельник? – наконец спросил он тревожно. – У тебя пульс неровный и частит. Кардиограмму бы снять.
– Все в порядке, – ответила она безразлично. – Со мной все в порядке.
– Не спорь, – произнес Руслан строго, – мне, как врачу, виднее.
В его голосе так явственно почувствовались нотки того, другого – доминанта Кукловода, что Людмила задохнулась от негодования.
– Ты не смеешь мне приказывать! – выкрикнула она зло, – Мы не в игровой! И я сейчас не твоя кукла Эль! Ты обещал – дома этого не будет!
– Но я не… – начал он немного виновато, но она уже не хотела его слушать. Напряжение, обида, боль от пережитого вчера прорвались и захлестывали ее горячей мутной волной.
– Как ты мог? Ты оставил меня… одну… с ним… Ты ведь знал, что так будет! Знал! Ты ушел специально, чтобы дать ему возможность сделать это с Анной! Сделать это со мной… Ты тоже мечтал вот так отдать меня этим похотливым скотам? Ты оставил меня и ушел со Шталем… Это все он… он подстроил все… Чтобы заставить Анну вернутся… Господи… как все подло.. как подло…
Она выкрикивала все эти злые, страшные слова и чувствовала во рту их металлический, горький вкус. Потом силы закончились и, зарывшись лицом в подушку, просто разрыдалась.
Он осторожно прикоснулся к ее плечу:
– Родная моя, это не правда. Ты же знаешь.
Она зло дернула плечом, скидывая его руку.
– Оставь меня, – всхлипнула она сквозь рыдания, – пожалуйста… Оставь меня в покое…
Вечером она решилась на серьезный разговор.
Руслан сидел на диване, безучастно переключая каналы телевизора. Антошка, притихший и встревоженный, закрылся у себя в комнате.
Она села рядом с мужем и произнесла хрипло, но твердо:
– Я больше не хочу иметь ничего общего с этими играми. Слышишь? Ничего. Ты должен позвонить Шталю и сказать, что мы уходим. Нам нужно забыть это все как страшный сон. Правила, собрания, нашу студию. Все.
Руслан посмотрел на нее. В его серых, таких родных и любимых глазах она надеялась увидеть понимание, нежность, любовь.
Но там была только боль. А еще разочарование.
– Ты хочешь перестать играть? Хорошо. Это твое право, я ни за что не посмею принуждать тебя, – он говорил совсем не те слова, которые она хотела услышать, и она цепенела от ощущения холодной жестокой ладони, медленно, но неотвратимо сжимавшей ее внутренности. – Собрания. Мы и так туда не ездили последние месяцы. Вчера кое-что изменилось. Ты не захотела меня выслушать.
Людмиле вдруг стало страшно и тоскливо. Она больше не ощущала рядом с собой близкого и родного, надежного и нежного, влюбленного в нее, как и пятнадцать лет назад, Руслана. Несмотря на то, что они были дома, а не в студии, и на ней не было наручников, она снова ощутила себя куклой. Ее Господин, ее Кукловод был разочарован в своей игрушке, которая вдруг посмела не подчиниться. Иллюзия, что их странные игры оставались только в стенах их студии на Петроградке, рассеивалась, обнажая неприятную и жестокую правду.
– Шталь вчера сообщил, что назначил меня своим преемником. Тот седой финн был куратором Балтийского отделения Европейского сообщества, который засвидетельствовал своим присутствием мой статус.
Жесткие бесстрастные слова были такими тяжелыми, падали в пустоту, звенели как куски льда.
– Я не могу выполнить твое желание. Я согласился. Прости. Если ты решишь не сопровождать меня больше на мероприятиях сообщества, я пойму. Но мое присутствие там теперь необходимо.
Она все еще не верила. Отчаянно вглядывалась в его лицо, пытаясь найти прежнего любимого Руслана.
– Но почему? Почему сейчас?… И ты… даже мне не сказал…
Он посмотрел на нее недоуменно, словно не понимая вопроса. Потом ответил спокойно и отстраненно:
– Я не могу тебе рассказать о причинах. Но они веские. Поверь, я не смог бы отказать Шталю. Просто не смог.
– Не смог или не захотел? – у нее снова навернулись слезы на глаза, а в груди стало горячо и больно. – Ты хочешь сказать, что мое мнение в принципе не важно для тебя? Послушай себя! Ты говоришь со мной как Кукловод. Но я больше не хочу быть куклой! Понимаешь? Не хочу!
Его лоб прорезала горькая складка. Хотел что-то ответить, но передумал. Посмотрел на нее странно, с сожалением. Людмиле даже показалось, что усмехнулся. Встал и ушел на кухню.
До самой ночи они не сказали друг другу ни слова. Людмила ушла к Антошке, они вместе смотрели фильм про уличных танцоров на его ноутбуке, ей было совершенно все равно, что за картинки мелькают на экране, она просто сидела рядом с сыном, чтобы не быть одной. Антошка время от времени пыхтел: «Мам, ты не смотришь!».
Но фильм закончился, сыну пора было спать. Людмила пожалела, что он уже такой взрослый и нельзя, как раньше, в детстве, просто уснуть с ним рядом.
Руслан уже разобрал диван, оставил включенным только ночник и лежал на спине, разглядывая потолок. Людмила вздохнула. Она надеялась, что муж уже уснул.
Они молчали, не касаясь друг друга. Это было так странно: вдыхать его запах, ощущать тепло его тела и не чувствовать ничего. Внутри словно все замерзло. Не было привычного возбуждения от его близости. Ни такого же привычного чувства вины. Не было даже обиды. Пустота и глухая тоска. В эту холодную пустоту она и провалилась.
Утром проснулась одна. Руслана дома уже не было. Людмиле стало совсем не по себе.
На холодильнике, под магнитиком с греческим портиком и надписью «Love Ciprus» нашлась записка. Рваным, неразборчивым как у всех врачей почерком Руслана наискосок были написаны две строчки: «Срочно вызвали в отделение. Возможно, останусь на ночное дежурство». Сердце неприятно сжалось.
Людмила проводила в школу Антошку, он снова надулся, что придется ехать на школьном автобусе.
В редакцию она опоздала на целых десять минут, столкнулась в коридоре с Большовой, получила нагоняй, разбила любимую кружку.
На работе целый день все валилось из рук. Несколько раз доставала мобильник, но ни пропущенных звонков, ни смсок от Руслана не было. Порыв позвонить самой Людмила задушила в зародыше.
В обед к ней постучалась Анна. Ее лицо еще было бледным, под глазами залегли тени от пережитого, но девушка светилась тихой радостью.
Она бросилась к Людмиле и обняла ее:
– Я так счастлива, – прошептала Анна, – так счастлива…
Людмила погладила ее по волосам.
– Я тоже рада за тебя, очень, – сказала она.
Это была неправда. Счастье Анны казалось ей неправильным, наигранным, неестественным. Будто девушка была под воздействием наркотика или гипноза. Ощущение, что вся эта жуткая пьеса была разыграна по сценарию Шталя, стало сильнее и причиняло тупую боль в груди.
