Текст книги "Лахезис"

Автор книги: Юлий Дубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Орленок Эд и раздвоение личности

Это я прервался на час – отошел перекусить. Насчет съестного с фантазией у Бесика не очень. Консервы, консервы, консервы… выберусь отсюда – никогда больше ни к какой сосиске не притронусь. И к лапше быстрого приготовления тоже. Эдакая гадость.

Начало темнеть, но амбал все еще на месте и ко второй пивной емкости пока что не приступал. Продолжает бормотать, но не так интенсивно.

А приятно все-таки ощущать себя под охраной. Спокойнее как-то.

Ну да ладно. Вернемся к нашей компьютерной сказке. Богиня Судьбы Клото прядет нить, а вторая богиня Лахезис эту нить укладывает, определяя жизненный путь персонажа. Я – эта самая Лахезис и есть, только богине из древнегреческого мифа приходилось не в пример легче. У нее компьютера с дурацкими правилами не было, поэтому она то налево жизненный путь завернет, то направо, и персонаж – топ-топ-топ – послушно по дорожке шлепает.

У меня же все не так – я своим фишкам, ни первой, ни второй, ничего указать не могу. Я только декорации вокруг них менять и строить могу, а все остальное – их личная свободная воля. Бред, конечно, потому что управляет ими компьютерная программа, но пока что она эту свободную волю вполне неплохо имитирует. Скажем, менингит на фишку номер один я наслать могу, чтобы их обоих из придуманной мною же идиотской интриги с честью вызволить, я больше ничего не могу. У меня и выхода другого не было, когда этот рыжий недотепа придумал небылицу про пистолет, вот и пришлось менингит насылать.

Это все потому, что я в рыжего придурка не смог засунуть придуманный мною изящный выход из положения. Я и так старался, и эдак – все заблокировал безжалостный компьютер и сам смоделировал его дурацкую свободную волю.

Еще хорошо, что мне вовремя пришла в голову идея про менингит, а то этот уровень был бы вчистую проигран.

Или как вам такое. Мне для моих целей непременно надо, чтобы один из них был невыразительным уродом, чтобы его никто всерьез не воспринимал. Это такая задумка, которая на более высоких уровнях обязательно окажется востребованной. Когда она мне пришла в голову, то показалась такой удачной, что я даже попытался было вернуться на уровень роддома, чтобы он таким сразу уродился, но оказалось, что для этого надо проходить еще какие-то преднулевые уровни с его родителями, – вот уж чего мне точно не хотелось, поэтому я все организовал по-другому.

Мне важно побыстрее до конца доиграть, чтобы – хоть виртуально – но расквитаться, расплатиться и получить удовольствие.

Пришлось устраивать дачную историю с военным пенсионером. Тут уж все сложилось как нельзя лучше, да еще и возник повторно и без моего участия дополнительный персонажик по имени Мирон, а в этом компьютере просто так ничего не происходит – раз уж Мирон второй раз появляется, то ему определенная, неизвестная мне пока что роль отведена, и ее хорошо бы угадать, пока это роль не преподнесет сюрпризик.

В общем, надо сказать, что с основными принципами этой игрушки все более или менее определилось. Сперва непривычно и трудно было, потому что все не по-людски. Вот, к примеру, шахматы – фигурки тебе полностью подвластны, а ситуация на доске – нет. Здесь же ровно наоборот, и психологически дико трудно привыкнуть – ситуацию создаешь сам, а фигурки в ней ведут себя, как хотят.

Типа шахматный этюд, где комбинация выстроена, а живые фигурки сами собой тыкаются в разные стороны и пытаются изобразить мат в три хода.

Только данным фигуркам про мой конечный интерес в этой игре ничего не известно, да и кто их знает, чего они удумают если я это знание в них сейчас начну впихивать. А поэтому, если я не хочу разыгрывать с ними бесконечное число этюдов с непредсказуемым исходом, надо так исхитриться, чтобы на каждом уровне их свободный выбор все сильнее ограничивался.

Вот! Нужно ввести еще один элемент. Такой элемент, поведение которого было бы мне полностью подвластно. Чтобы в нужный момент этот элемент вмешался в игру и резко подтолкнул, так сказать, в нужном направлении.

Это еще один персонаж должен быть, которого раньше не было.

Ах ты, черт! Любой, кого я сейчас введу в игру, будет подчиняться тем же правилам. Вот ведь зараза… мне двоих, которые своевольничают, уже выше крыши, еще только не хватает с третьим управляться, да и не пришлось бы еще возвращаться на нулевой уровень и придумывать для него отдельную историю.

Ау, Элиза!

Я: «МОЖНО ЛИ ВВЕСТИ В ИГРУ НОВОГО ПЕРСОНАЖА ПРЯМО СЕЙЧАС?»

Элиза: «МОЖНО».

Я: «КАК ОН СЕБЯ БУДЕТ ВЕСТИ?»

Элиза: «НЕПРЕДСКАЗУЕМО».

Я: «МОЖНО ЛИ СДЕЛАТЬ ЕГО ПОВЕДЕНИЕ БОЛЕЕ ПРЕДСКАЗУЕМЫМ?»

Элиза: «ДА».

Я: «БОЛЕЕ ПРЕДСКАЗУЕМЫМ, ЧЕМ У ЭТИХ ДВОИХ?» Элиза: «ДА».

Я: «ВПОЛНЕ ПРЕДСКАЗУЕМЫМ?»

Элиза: «ДА».

Я: «А УПРАВЛЯЕМЫМ?»

Элиза: «МОЖНО».

Я: «ПОЛНОСТЬЮ УПРАВЛЯЕМЫМ?»

Элиза: «МОЖНО, НО ЕСТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ».

Я: «КАКИЕ?»

Элиза: «ТАКОЙ ПЕРСОНАЖ МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ОДИН».

Я: «А МНЕ БОЛЬШЕ И НЕ НАДО».

Элиза: «ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ВВЕСТИ В ИГРУ ЭТОГО ПЕРСОНАЖА».

Я: «А КТО МОЖЕТ?»

Элиза: «Я».

Я: «ОН ТОЧНО БУДЕТ ДЕЛАТЬ, ЧТО Я СКАЖУ? ИСПОЛНЯТЬ МОЮ ВОЛЮ?»

Элиза: «ДА».

Я: «ОТЛИЧНО! ВВОДИ!»

Элиза: «ПРОШУ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ПОДТВЕРЖДЕНИЯ НА ВВОД».

Я: «ДОПОЛНИТЕЛЬНО ПОДТВЕРЖДАЮ».

Элиза: «ИСПОЛНЕНО».

Я: «НУ И КТО ЭТОТ ПЕРСОНАЖ»?

Элиза: «ТЫ».

Я: «КТО?»

Элиза: «ТЫ».

Во как! И действительно – что-то щелкнуло, сверкнуло и появился на экране я собственной персоной, в майке, джинсах и тапочках. Сижу экранный я в кожаном кресле, которое почему-то оказалось на улице, а вокруг сплошная московская новостройка, из земли железяки торчат, и мусор по ветру летает.

Здорово как – тут я и там, в компьютере, тоже я. Если я, который тут, только захочу, к примеру, с кресла встать, то я, который там, тут же и встанет. Я, который тут, захотел встать, но продолжаю сидеть, а он, который там, встал-таки и идет не спеша к подъезду девятиэтажки.

Как-то ведь я уже размышлял об этом, представляя себе разрезанного на две половинки дождевого червяка. Хорошо бы, дескать, чтобы и человек так мог: делиться на тождественные части, а чтобы каждая часть это он сам и был.

Вот ведь что интересно – если бы вдруг забегали по экрану люди с чугунными мордами и захомутали меня, который там, они от меня, который здесь, отстали бы навсегда или нет?

Это вряд ли. Ладно. Играем дальше.

Квазимодо. Камень седьмой

Сразу же после того первомайского застолья Вера Семеновна и родители Людки стали серьезно задумываться о судьбе молодой пары. У них, наверное, было что-то вроде военного совета. Их при этом мало интересовало, сколько придется потратить на собственно торжество и подготовку к нему. Дело в том, что у Фролыча были собственные деньги. Много денег. У меня их могло бы быть не меньше, но я почти все заработанное в стройотрядах сдал в семейную кассу. А Фролыч не сдал, потому что там и так уже не помещалось.

Стройотрядовская закалка – это великая вещь. Совершенно бесценный опыт. Потом, в новое время, многие, пробившиеся наверх, могли честно сказать большое человеческое спасибо зеленой стройотрядовской форме. Если они, конечно, не особо увлекались таежной и прочей романтикой, не орали до утра песни у костра под гитару и не уводили в ночь однокурсниц под предлогом послушать тишину, а смотрели вокруг внимательно и пытались понять, как устроена жизнь. По каким правилам эта жизнь функционирует.

Слева шифер, справа цемент, в часе езды карьер с песком, на складе доски, на базе гвозди, в соседнем детском садике в сарае залежи столярки, завезенной под будущий ремонт, который не включен в смету. Собери все это в одном месте, и ты – король. Потому что только ты сможешь хоть что-то построить. А они – те у кого цемент и шифер – не смогут никогда в жизни. Из одного цемента или из одного только шифера не то что дом, но и коровник захудалый построить не получится. Да они и не собираются строить, потому что они все это свое богатство получили по разнарядкам и фондам и сидят на нем, как Плюшкины. Загорают.

А мы на два месяца приехали, нам с ними загорать несподручно. Нам строить надо, а не из чего.

Вот тут и начиналось самое главное, надежно упрятанное за создающим уют дымом костра и песнями про милую мою, солнышко лесное. Шифер сюда, кирпич туда, ящик водки сверху – и завтра пять самосвалов с песком дымят под штабным окошком.

– Дык что ж я скажу, когда спросят?

– Дык то и скажи! Сгнила столярка твоя. Списали подчистую. Понятно или еще повторить?

Нас Уголовный кодекс тогда не волновал, хотя все статьи, которые про хозяйственные преступления, мы нарушали практически в открытую, весело и с энтузиазмом. Не себе ж берем, не воруем – мы дома строим. Да и команда была – не трогать. Это в новые времена журналисты вдруг хором заговорили про крышевание, будто Америку открыли. А на самом деле каждый командир отряда, если хотел, чтобы его ребята хоть что-то кроме харчей заработали, по три, а то и по четыре липовых прорабских ставки держал для вышестоящих линейных штабов.

Отсюда и невиданные по советским временам заработки – по три тысячи, по четыре с половиной. Помню, как я в Иркутске встречал наших – решили перед возвращением домой по Байкалу прокатиться, и я выехал квартирьером. В гостиницу не попал, спал в парке на лавочке. В телогрейке, в ватных штанах, по карманам рассовано семьдесят тысяч рублей в банковских упаковках – зарплата на двадцать человек, взятая с вечера в банке.

А на последнем в нашей студенческой жизни выезде, это летом перед свадьбой было, мы вообще взяли рекордный заработок – по шесть тысяч. Это было на Припяти, где мы с Фролычем оказались в разных бригадах – он на жилом объекте, а я – на промышленном. Занимались одним и тем же: он заливал фундамент, и я заливал фундамент. Разница была только в том, что ко мне на объект самосвалы шли, построившись в затылок, без разрыва в цепочке, а к нему поутру один придет, а дальше можно загорать.

Но поскольку основной заработок был как раз на жилье, то это мы отрегулировали: по три-четыре самосвала дополнительно заворачивали к Фролычу ежедневно. Приемку отмечали у себя, а потом давали шоферу на бутылку, он разворачивался и рулил к Фролычу. А чтоб никто не прикалывался насчет несоответствия объема выполненных работ, один самосвал подрядили на завоз к нам песка и щебенки: мы их вываливали в котлован, а сверху уже заливали бетоном. Так что у нас фундамент получился такого бутербродного плана, но раскапывать его, чтобы проверить, сколько там бетона, а сколько щебня, – это себе дороже.

Надо сразу сказать, что когда много лет спустя там грохнуло и весь мир узнал слово «Чернобыль», я сначала решил, что это наш бутербродный фундамент дал себя знать. Но оказалось, что это просто начальство объекта проводило какой-то несанкционированный эксперимент.

Это я к тому, что деньги на свадьбу и первоначальную жизнь у Фролыча были, так что совещались родители совершенно о другом. И вот какое они приняли решение, определившее судьбу и молодой четы, да и мою за компанию.

Молодая чета снимает квартиру и от родителей съезжает, начинает вести свое хозяйство. А Фролыч переводится на вечерний и устраивается работать. Если он намерен быть хозяином в собственной семье и не хочет получать от старшего поколения ежедневные инструкции, как ему надо строить свою жизнь. Стройотрядовские же деньги частично идут на свадьбу, а остаток – на первый взнос на кооператив. С вступлением в кооператив будущий тесть поможет.

Про начало нашей с Фролычем трудовой жизни (я, несмотря на вопли родителей, тоже перевелся на вечерний) я расскажу чуть позже. Сначала про кооператив. Потому что с этой первой квартирой Фролыча на Нагорной улице, в которой он и прожил всего-ничего, связана одна странная история. С чертовщинкой, как в «Мастере и Маргарите».

Дело было так. Фролыча впихнули в уже готовый кооператив, для которого только что был построен девятиэтажный дом. Уютная такая квартирка из двух комнат с раздельным санузлом и микроскопической кухней. Как раз для молодой семьи. Дом был сдан, но еще не заселялся – не знаю почему. Воду, кажется, не подключили, поэтому не заселялся. Но у Фролыча ключи от квартиры уже были на руках. Потому что для того, чтобы его в этот кооператив впихнуть, кого-то пришлось выпихнуть, а этот кто-то начал бузу. Поэтому Фролычу выдали ключи без всякой очереди и посоветовали поскорее врезать замки во входную дверь и завезти какую-нибудь мебель, хоть пару табуреток.

Он мне позвонил утром в субботу, еще восьми не было, и говорит:

– Выручай, старик, тут накладка получилась. Мне сегодня надо с мебелью вопрос решать, а я вызвал на квартиру мастеров с утра – замки врезать и циклевка полов. Ты можешь прямо сейчас взять такси и туда? Они к десяти появятся. В полдесятого комендант подойдет, я с ним договорился, он тебе подъезд откроет.

Я забрал у него ключ от квартиры, пакет с новыми замками, поймал на углу такси и поехал начинать обустройство Фролыча на новом месте.

Отпирая подъезд, комендант сказал:

– Тут такое дело, гражданин. Входная дверь запирается только снаружи. Как будем решать?

– А что тут решать? – не понял я.

– Ну я же не могу ее открытой оставить, – объяснил комендант. – На мне ответственность. Забредет какой-нибудь шаромыжник, отвернет батарею и унесет, а мне отвечать потом. Давай я тебя запущу внутрь и запру снаружи.

Ну это меня никак не устраивало. Будучи надежно заперт внутри, я не смогу впустить мастеров. Да и Фролыча, когда он появится, тоже. Вообще – как-то мне не хотелось быть запертым снаружи.

Но караулить полдня у подъезда комендант никак не хотел. У него были другие планы.

тут я увидел доску.

– А если вот так? – спросил я коменданта. – Смотрите, как здорово получается.

Мы зашли в подъезд, и я лихо вогнал доску между дверными ручками, наглухо заблокировав дверь.

– И ключ можете мне оставить, – предложил я, радуясь найденному выходу из положения. – Когда мастера закончат, я дверь запру и занесу ключ куда скажете.

– А документ у тебя с собой есть какой-нибудь? – спросил комендант, оценив прочность конструкции.

– Паспорт есть.

– Вот и давай мне паспорт, – распорядился комендант. – Когда закончите, принесешь ключи в красный уголок в соседнем доме, я тебе паспорт верну.

Я объяснил, что за паспортом, скорее всего, зайдет мой товарищ, и остался ждать мастеров. Двое умельцев с циклевочной машиной появились в начале одиннадцатого, быстро смекнули, что лифт не работает, и машину надо на руках тащить на четвертый этаж, и тут же слупили с меня пятерку. Они подключились к распределительному щитку, натянули марлевые респираторы, и работа закипела.

У меня респиратора не было, поэтому я укрывался от пыли и рева машины на лестничной клетке, курил и жалел, что не захватил из дома какую-нибудь книжку или, на худой конец, газету.

Окно подъезда выходило на строительный пустырь с холмами желтой глины, из которых торчали разбитые бетонные плиты и арматурные загогулины. По пустырю гулял ветер, поднимая пыльные смерчи дворового масштаба. Один из таких смерчей оказался неожиданно большим, растянулся в полдвора, вспыхнул белым и вдруг растекся по всему видимому горизонту, полностью заслонив пейзаж. Или то, что можно было считать пейзажем. Такое впечатление было, что за окном натянули огромный ярко светящийся киноэкран. А в самом низу, на земле, я увидел кожаное кресло и сидящего в нем человека. Мне бросилось в глаза, что человек этот – явно не по погоде и не по обстановке – был в домашних тапочках на босу ногу и в тонкой черной футболке.

Человек смотрел прямо на меня.

Тут кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся.

– Ну тебя не докричишься, – сказал старший умелец. – Вынеси во двор. Только там вытряхни где-нибудь и тащи мешок обратно. У нас запасных нет. – И он плюхнул рядом со мной огромный бумажный мешок со стружкой.

Я взял мешок и снова посмотрел в окно. Киноэкран исчез. Вместе с креслом и человеком в тапочках.

Тут бы следовало сказать, что я ущипнул себя за какую-нибудь часть тела и покрутил головой, чтобы убедиться, что не сплю, но это неправда, потому что перед глазами у меня гуляли белые вспышки, а в голове наяривала целая симфония. Так что головой я крутить не стал.

– Ты чего такой зеленый? – спросил сочувственно умелец. – Перебрал что ли вчера?

Ну, я ему отвечать не стал, а просто потащил мешок вниз. Вытащил доску из дверных ручек, распахнул дверь и замер. Прямо передо мной стоял человек в тапочках и футболке. Мне бросилось в глаза, что в центре футболки был изображен орел с распростертыми крыльями, а над орлом красовался американский звездный флаг.

– Здравствуйте, – вежливо сказал человек. – Позвольте пройти.

– Вам зачем? – спросил я, загораживая вход в подъезд. – Сюда нельзя.

– Ну вам же можно, насколько я понимаю.

– Мне комендант разрешил.

Человек улыбнулся.

– Да мне на секунду буквально. Я тоже, видите ли, здесь жить буду. Просто хотел взглянуть на свою будущую квартиру.

– А как вы на нее взглянете? Все квартиры заперты. На дверь, что ли?

– Вот именно, – сказал человек. – На дверь. Взгляну – и тут же обратно. Буквально одно мгновение.

Даже не знаю, почему я уступил ему дорогу. Мысль о том, что это претендент на квартиру Фролыча, который желает воспрепятствовать врезанию новых замков и циклевке пола, у меня возникла ровным счетом через секунду, когда он уже бежал вприпрыжку по лестнице. Я бросил мешок у двери, засадил доску на место и полетел за ним.

До четвертого этажа мне его догнать не удалось, и я немного успокоился. Видать, не претендент, а настоящий жилец, который из сентиментальных соображений желает прикоснуться дрожащей от волнения рукой к своей вековой мечте. Дверь квартиры Фролыча была открыта, и оттуда торчала задница умельца, выгребающего на лестничную клетку очередную порцию стружки.

– Не заходил никто? – спросил я на всякий случай.

– А чего, кто-то должен был зайти? – пробурчало с той стороны задницы. – Где мешок?

– Сейчас принесу, – пообещал я. – Я мужика одного впустил на минутку, на его квартиру взглянуть. Он тут не пробегал?

– Без понятия.

– На всякий случай. Если подойдет – вы его внутрь не пускайте. Я сейчас принесу мешок и выпровожу его.

Я запер за собой дверь на ключ, вытряхнул мешок в мусорную емкость за углом и вернулся обратно. Жилец в футболке и тапочках все еще не спускался. Наверное, продолжал умиляться у родимой двери. Я отдал мешок строителям и пошел искать гостя.

Его в подъезде не было. Я дошел до самого верха, и там не было никого. Дверь на чердак была закрыта на амбарный замок и для пущей солидности заклеена бумажной лентой с кляксами круглых печатей. Я проверил двери всех квартир на всех этажах. Я убедился, что лифтовые двери не поддаются никакому внешнему воздействию. Под недоуменными взглядами умельцев осмотрел квартиру Фролыча, вышел на балкон и удостоверился, что никто с него не свисает. Еще раз спустился вниз и убедился, что входная дверь надежно заблокирована доской.

Человек в футболке с американским орлом исчез. Он вошел в подъезд, побежал вверх по лестнице и растворился.

Когда появился Фролыч, я ему все это рассказал.

– А зачем ему в подъезд понадобилось? – спросил Фролыч.

– Он сказал, что он здесь будет жить.

– И не выходил?

– Я ж говорю – сгинул. Не выходил.

– Так что ты переживаешь? Значит, он здесь уже живет. Хочешь пива? Там в овощном дают, я взял шесть бутылок.

Он пошутил, конечно, насчет того, что этот самый человек здесь уже живет. Потому что у него было хорошее настроение, и вечером они с Людкой собирались в театр, да и с пивом повезло. Если бы он знал, насколько был прав, ему было бы не до шуток.

Тут придется немного забежать вперед. Из этой квартиры Фролыч впоследствии съехал, потому что его взяли на работу в райком комсомола и дали другую жилплощадь, не в пример лучше, но продавать старую квартиру не спешил, думаю, что из соображений сентиментальных. Он ее переоформил на Людкиного отца, а сам с Людкой прописался в новой квартире. Потом он ее все же продал много лет спустя, но я про это узнал, только когда меня выпустили из тюрьмы. Помню, как меня это зацепило, что меня арестовывали из-за него, а он в этот самый момент, вместо того чтобы мне помогать, занимался продажей старой квартиры. Впоследствии мы все это типа отрегулировали, но об этом в свое время.

Так вот, через несколько дней после моего освобождения из тюрьмы звонит мне Фролыч и объявляет, что квартира уже четыре месяца как продана. «Но понимаешь, старик, все в такой спешке было, ты же понимаешь, что я кое-что так там и оставил. На антресолях в коридоре там лежит синяя папка. Картонная. Она мне не то чтобы нужна, но там ей делать совершенно нечего. Я тебя как друга прошу – подскочи туда, на Нагорную, сегодня вечерком, хозяин будет дома, я с ним переговорил уже, так что папочку забери, а я ее у тебя завтра-послезавтра перехвачу. Сделаешь? Ну и лады. Обнимаю».

Ну я и поехал. Поднялся на пятый этаж, позвонил. За дверью мужской голос:

– Кто там?

Я как только этот голос услышал, меня так затрясло, что я еле-еле из себя выдавил, что это я, от прежнего хозяина, за синей папкой. Дверь открылась. И стоит на пороге тот же самый мужик, которого я тогда видел в кожаном кресле, который мне сказал, что он в этом доме тоже жить будет. Тот самый, что совсем недавно ко мне в тюрьму приходил, представлялся адвокатом – не случайно он мне таким знакомым показался. А одет он точно так же, как и когда я его увидел в первый раз – в джинсах, в черной футболке с американским орлом и в кожаных тапочках. И лет ему на вид ровно столько же, сколько тогда, а ведь это сильно поболе двадцати лет тому назад было, наша первая встреча.

Смотрит он на меня и с трудом удерживается от того, чтобы не расхохотаться, – уж больно я смешно выглядел в тот момент, с раскрытым от изумления ртом.

– Здравствуй, – говорит, – Квазимодо, с освобождением тебя. Я же говорил, что все хорошо закончится. – И протягивает мне синюю папку.

– Ты же приличный человек, Квазимодо, – говорит, – ты в чужих бумагах копаться не приучен. Но вот именно эту папочку я бы тебе очень советовал пролистать. Кое-что интересное узнаешь. Пригодится в жизни.

Я папку взял молча и смотрю на него как заколдованный. А он, прежде чем дверь захлопнуть, говорит мне:

– Я же тебе рассказал тогда, что я в этом самом доме буду жить. Так что нечему тут удивляться. – И захлопнул дверь.

Тут его и прорвало. Все время, пока я лифта ждал, слышал, как он за дверью хохочет.