Текст книги "Иисус из Назарета"

Автор книги: Йозеф Ратцингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

И эта просьба о том, чтобы Он Сам взял в свои руки защиту Собственного имени, чтобы Он сохранил для нас чудесную тайну Своей «доступности», дающей нам возможность звать Его, обращаться к Нему, просьба о том, чтобы Он Сам пробивался к нам сквозь все искажения, – эта просьба является одновременно обращением к нашей собственной совести: как я сам обхожусь с именем Господа? Замираю ли я в благоговейном почтении пред горящим терновым кустом, пред непостижимостью Его непреходящей близости, простирающейся до настоящего времени и пресуществляющейся в таинстве Евхаристии, когда Он в прямом смысле отдает Себя в наши руки? Что я делаю для того, чтобы Святое бытие Бога с нами не обернулось для Него погружением в скверну, а, наоборот, обернулось для нас восхождением к Его чистоте и святости?

Да приидет Царствие Твое

Рассматривая это прошение о Царстве Божием, мы должны вспомнить все то, что мы уже говорили о понятии «Царство Божие». Это прошение само по себе означает в первую очередь признание нами главенства Бога: там, где Его нет, там нет и добра. Там, где люди не видят Бога, там начинается разрушение человека и вместе с ним разрушение мира. Именно об этом говорит нам Господь: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф 6:33). Эти слова указывают на иерархию приоритетов в человеческой деятельности, они дают нам ориентиры для нашей повседневной жизни.

Это отнюдь не означает, что нам уготованы молочные реки с кисельными берегами за то, что мы будем благочестивы и набожны, или за то, что нам «понравится» Царство Божие. Здесь не может идти речи о некой заданной модели мира, самовоспроизводящейся при определенных условиях, как об этом мечталось утопистам – строителям бесклассового общества, в котором все само собой должно было складываться идеально только потому, что отсутствует частная собственность. Таких простых рецептов Иисус нам не дает. Но Он устанавливает, как уже говорилось, приоритеты, которые определяют все. «Царство Божие» означает «власть Бога», а это, в свою очередь, означает признание главенства Его воли. Эта воля определяет правду, частью которой является то, что мы признаем Его право и обретаем благодаря этому мерило права и правды в отношениях между людьми.

Иерархия приоритетов, данная здесь Иисусом, заставляет нас вспомнить об одном ветхозаветном эпизоде, повествующем о первой молитве Соломона после его вступления во власть. Здесь рассказывается о том, как Бог явился во сне молодому царю и предложил исполнить одно его желание. Классический мотив, заветная мечта человечества! О чем же просит Соломон? «Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло; ибо кто может управлять этим многочисленным народом Твоим?» (3 Цар 3:9). Бог воздает Соломону хвалу за то, что он не просил, как водится, «богатства, имения и славы и души неприятелей твоих» и также не просил «многих дней» (2 Пар 1:11), а просил даровать ему то, что составляет истинную ценность: разумное сердце, способность различать между добром и злом. За это Соломон получил не только премудрость, но и прочие блага.

Этими словами – «Да приидет Царствие Твое» (именно Твое, а не наше!) – Господь хочет нас подвести именно к такой молитве, с какой Соломон обратился к Богу, и тем самым указать нам тот порядок, которым мы должны руководствоваться в нашей жизни. Первое и главное для нас – разумное сердце, дабы в мире царствовал Бог, а не мы. Царство Божие приходит через разумное сердце. Таков его путь. Вот почему мы снова и снова должны просить об этом.

Соотнесение с Христом придает этому прошению дополнительную глубину, делает его еще более конкретным. Мы уже говорили о том, что Иисус являет собой олицетворенное Царство Божие; там, где Он, там и «Царство Божие». Это значит, что, когда мы просим дать нам разумное сердце, мы просим о единении с Иисусом Христом, просим о том, чтобы нам всем стать «одно во Иисусе Христе» (Гал 3:28). Это просьба о подлинной преемственности, которая приведет к подлинному единению, к тому, что мы станем с Ним одним телом. Очень точно об этом пишет Райнхольд Шнайдер: «Жизнь этого Царства есть продолжение жизни Христа в Его учениках; в сердце, перестающем питаться жизненной силой Христа, заканчивается Царство; в сердце, тронутом и преображенном этой силой, оно зачинается; корни этого неистребимого древа пытаются пробиться в каждое сердце. Это особенное Царство, оно существует только благодаря Господу и через Него, ибо Он и есть жизнь этого Царства, его сила, его сердцевина» (Schneider, 31 f.). Просить о Царстве Божием означает говорить Иисусу: Господи, дозволь нам быть Твоими! Проникни в нас, живи в нас, собери в Твоем теле рассеянное человечество, дабы все собранное в Тебе было покорено Богу и Ты смог бы передать Отцу все покоренное Ему, и тогда «будет Бог все во всем» (1 Кор 15:26–28).

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе

Два момента сразу выступают на первый план в этом прошении: существование воли Божией с нами и для нас – воли, каковая должна быть мерилом нашего воления и нашего бытия. И еще: сущность неба заключается в том, что там непререкаемо исполняется воля Божия, или, говоря иначе, там, где исполняется воля Божия, там – небо. Сущность неба заключается в единстве с волей Божией, в единстве воли и правды. Земля становится «небом» в том случае, если на ней исполняется воля Божия, и она остается просто «землей», антиподом «неба», в том случае, если она избегает подчинения воле Божией. Именно поэтому мы молим о том, чтобы на земле было так же, как на небе, чтобы земля стала «небом».

Но что это такое, «воля Божия»? Как нам распознать ее? Как нам исполнить ее? Священное Писание исходит из того, что человек в своих сокровенных глубинах несет в себе знание о воле Божией, что существует глубоко укорененное в нас знание, объединяющее нас с Богом, сознание, каковое мы именуем совестью (ср. Рим 2:15). Но Священное Писание говорит и о том, что это общее знание, объединяющее нас с Творцом и данное нам в тот момент, когда Господь сотворил человека по образу и подобию Своему, – это знание рассеялось в ходе истории, и, хотя ему не дано угаснуть совсем, оно, скрытое под множеством наслоений, превратилось в слабо мерцающий огонек, который легко может погаснуть под гнетом накопившихся в нас предрассудков. Именно поэтому Бог снова воззвал к нам, обратив к нам исторические слова, которые, достигнув нашего слуха, еще раз объясняют пройденный «урок», помогают пробиться наружу сокровенному внутреннему знанию, сокрытому где-то в глубинах заповедных тайников.

Ключевым моментом этого исторического «урока для отстающих» является в библейском Откровении Слово о десяти заповедях, прозвучавшее на горе Синай, – Слово, которое, как мы видели, отнюдь не отменяется Нагорной проповедью и не объявляется «старым законом», но развивается далее, дабы оно предстало во всей своей незамутненной чистоте, во всем блеске своей глубины и величия. Это Слово, как мы уже говорили, не есть нечто навязанное человеку извне. Оно являет собой – насколько мы способны это воспринять – сущностное самораскрытие Бога и, следовательно, раскрытие правды о нашем бытии: оно поясняет нам систему оценок нашего бытия, чтобы мы могли легко ориентироваться в ней и претворять ее в жизнь. Воля Божия проистекает из бытия Божия и ведет нас поэтому к правде нашего собственного бытия, спасая нас от саморазрушения через ложь.

Поскольку наше бытие – от Бога, мы можем, несмотря на всю скверну, мешающую нам, встать на путь, ведущий к воле Божией. Именно этот смысл и заключен в ветхозаветном понятии «праведность»: жить по Слову Божию – то есть жить, сообразуясь с волей Божией и постоянно ища соответствия этой воле.

В устах Иисуса, однако, слова о воле Божией и о небе, где исполняется воля Божия, обретают особый смысл, обусловленный в первую очередь сутью Его Собственного послания. У «колодезя Иаковлева» Он говорит Своим ученикам, которые принесли Ему еду: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня» (Ин 4:34). Это означает, что исполнение воли Отца составляет основу Его жизни. Единство воли с Отцом – основа основ Его бытия. Вместе с тем, однако, в «Отче наш» мы слышим в первую очередь отзвуки тех проникновенных слов, исполненных духа борения, с которыми Иисус обратился к Отцу в Гефсиманском саду: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты». И далее: «Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя» (Мф 26:39,42). Об этой молитве Иисуса, благодаря которой нам дозволяется заглянуть в Его человеческую душу и увидеть в ней единение с волей Отца, мы еще будем говорить более подробно, когда обратимся к страданиям Иисуса.

Автор Послания к Евреям усмотрел в этом Гефсиманском борении раскрытие главной тайны Иисуса (Евр 5:7) и, получив возможность через эту молитву заглянуть в душу Иисуса, излагает свое толкование открывшейся тайны, опираясь на Псалом 39, который он прочитывает следующим образом: «Жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. <…> Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже» (Евр 10:5–7; Пс 39:7–9). Вся сущность Иисуса, все Его бытие выражены в этих словах: «Вот, иду исполнить волю Твою». Только теперь мы можем понять до конца, что имел в виду Иисус, когда говорил: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня» (Ин 4:34).

И только теперь мы понимаем, что Иисус и есть «небо» в собственном, глубочайшем смысле этого слова – Он и есть Тот, в Котором и через Которого свершается целиком и полностью воля Божия. Глядя на Него, мы извлекаем для себя главный урок: нам никогда не стать истинно «праведными», опираясь только на свои собственные силы, ибо наша собственная воля всегда будет перевешивать, уводя нас от воли Божией и делая нас просто «землей». Христос же принимает нас, возвышает до Себя, вбирает нас в Себя, и тогда, соединившись с Ним, мы научаемся распознавать волю Божию. Таким образом, произнося слова этого третьего прошения, заключенного в «Отче наш», мы молимся в конечном счете о том, чтобы быть ближе к Нему, дабы воля Божия перевешивала бы наше своеволие и делала нас способными подняться на ту высоту, на которую мы призваны подняться.

Хлеб наш насущный дай нам на сей день

Четвертое прошение молитвы «Отче наш» кажется нам самым «человечным» из всех прошений: Господь, направляющий наш взгляд на самое важное, «насущное», знает о наших земных потребностях и признает их. И когда Он говорит Своим ученикам: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить» (Мф 6:25), Он приглашает нас молить о пище, то есть переложить эту заботу на Бога. Хлеб есть «плод земли и человеческого труда», но земля не принесет плодов, если она не примет в себя солнца и дождя. Это неподвластное нам взаимодействие природных сил противостоит искушению нашей гордыни, внушающей нам, будто мы сами, без какой бы то ни было помощи, только благодаря своему умению, можем обеспечить собственную жизнь. Подобного рода гордыня делает человека холодным и жестоким. Именно поэтому она губительна для земли; иначе и быть не может, ибо она противостоит истине, заключающейся в том, что нам, людям, изначально указаны определенные рамки, границы возможного и что, только открывшись Богу, мы можем стать великими и свободными, можем стать собой. Нам дано право молиться, и мы обязаны молиться. Мы знаем: если земные отцы дают своим детям, обращающимся к ним с просьбой, «даяния благие», то Небесный Отец тем более не откажет нам в благах, которые только Он один и может нам дать (ср. Лк 11:9—13).

Святой Киприан Карфагенский, рассуждая о Молитве Господней, обращает внимание на две важные грани четвертого прошения. Подобно тому как он, говоря об обращении «Отче наш», особо выделил глубину значения слова «наш», так и здесь он подчеркивает, что речь в первую очередь идет о «нашем хлебе». Произнося эти слова, мы молимся вместе со всеми учениками Иисуса, в союзе с чадами Божиими, а это значит, что никто не должен думать только о себе одном. Отсюда следует: мы молимся именно о «нашем» хлебе, то есть и о хлебе для других. Тот, у кого хлеба в избытке, призывается к тому, чтобы поделиться им. Святой Иоанн Златоуст в своих «Беседах на Первое послание к Коринфянам», написанное в связи с возмущениями христиан в Коринфе, говорит, что все «мы питаемся одним и все делаемся одним»,[35]35
  Цит. по: Беседы на Первое послание к Коринфянам. Беседа 24 // Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского: В 12 т. СПб., 1897–1906. Т. 10. С. 237.


[Закрыть] ибо, как сказал апостол Павел, «все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор 10:17), и если Иисус «предал Себя Самого за тебя», то и мы должны «уделить <…> хлеба брату», «равно всем раздавать общий хлеб».[36]36
  Цит. по: Беседы на Первое послание к Коринфянам. Беседа 27 // Там же. С. 272.


[Закрыть] Развивая эту тему, Петер-Ханс Кольвенбах пишет: «Как можно, взывая к Отцу нашему за столом Господнем и справляя трапезу Господню, чувствовать себя свободным от обязательства признавать непререкаемой волю Божию, призывающую нас делать все, чтобы у всех людей, Его братьев, был хлеб насущный?» (Kolvenbach, 98). Облекая это прошение в форму «мы», Господь говорит нам: «Вы дайте им есть» (Мк 6:37).

И еще одно важное наблюдение святого Киприана. Тот, кто просит о хлебе на сегодня, тот беден. Молитва предполагает бедность учеников. Она предполагает, что просящие отказались от мира, его богатств и его блеска во имя веры и теперь просят лишь о самом необходимом для поддержания жизни. «<…> Итак, ученик Христов, которому воспрещается заботиться о завтрашнем дне, праведно испрашивает себе дневной пищи: было бы противоречие и несообразность в том, если бы мы искали в этом веке продовольствия на долгое время, когда просим о скором пришествии Царства Божия» (De dom or 19, 281).[37]37
  Цит. по: Киприан Фасций Цецилий (еп. Карфагенский). Указ. соч. С. 263.


[Закрыть] В Церкви непременно должны быть люди, которые отказываются от всего, чтобы следовать за Господом; люди, которые решительно во всем полагаются на Бога, на Его доброту, нас питающую, – то есть люди, которые демонстрируют образ веры, способный вывести нас из состояния бездумного прозябания и слабоверия.

Такие люди, которые настолько доверяются Богу, что не нуждаются ни в какой иной опоре, кроме Него, имеют для нас важное значение. Они своим примером призывают нас довериться Богу, полагаться на Него в самых сложных жизненных ситуациях. Вместе с тем эта бедность, мотивированная стремлением целиком и полностью отдаться служению Богу и Его Царству, является выражением солидарности со всеми бедствующими в мире, благодаря чему в истории устанавливается новая система ценностей и демонстрируется готовность к новому служению: готовность вступаться за других.

Прошение хлеба, хлеба на сегодняшний день, заставляет также вспомнить о сорокалетнем странствовании народа Израиля по пустыне, во время которого люди питались манной небесной – хлебом, ниспосланным свыше. Каждому разрешалось собрать небесного даяния ровно столько, сколько потребно было на текущий день, и только на шестой день было дозволено собрать хлеба на два дня, дабы иметь возможность исполнить заповедь о субботе (Исх 16:16–23). Сообщество учеников, ежедневно заново вспоминающее о доброте Бога, дарующего жизнь, повторяет в обновленном виде опыт странствующего богоизбранного народа, коему Бог и в пустыне даровал пищу.

Таким образом, прошение о хлебе на сегодняшний день несет в себе гораздо более глубокий смысл, нежели просто прошение о необходимом пропитании. Оно предполагает готовность присоединиться к узкому кругу ближайших последователей Иисуса, отринувших от себя все блага этого мира, – готовность вступить на путь тех, кто «поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища» (Евр 11:26). Эсхатологическая перспектива оборачивается перспективой грядущего, которое становится важнее и реальнее настоящего.

В связи с этим необходимо остановиться на одном слове, которое в традиционном немецком переводе звучит достаточно обыденно: дай нам на сегодня наш «насущный», «ежедневный» хлеб. Слово «ежедневный» соответствует греческому слову «epioúsios», относительно которого один из величайших знатоков греческого языка, богослов Ориген, утверждает, что такое слово в греческом нигде не встречается и что оно, судя по всему, создано евангелистами. Впоследствии это же слово было обнаружено в одном из папирусов V века по Р. X. Но этого одного дополнительного примера употребления недостаточно для того, чтобы прояснить значение слова, которое, так или иначе, относится к числу редких и необычных. Вот почему в данном случае приходится прибегать к этимологии и анализу общего контекста.

В настоящее время существует два основных толкования. По одной версии, это слово означает хлеб, необходимый для существования, а само прошение, следовательно, должно читаться так: Дай нам хлеб, в котором мы нуждаемся для поддержания жизни. По другой версии, правильным переводом считается «будущий хлеб», хлеб на следующий день. Но просьба дать сегодня хлеб на завтра представляется лишенной смысла, если помнить о том, что составляет суть жизни учеников Иисуса. Эту отнесенность к будущему можно было бы скорее понять, если бы в прошении речь шла об истинно грядущем хлебе, о подлинной манне небесной. Тогда это было бы эсхатологическое прошение, просьба о предвосхищении грядущего мира, о том, чтобы Господь уже «сегодня» подарил бы нам «будущий» хлеб, хлеб нового мира – Себя Самого. В этом случае прошение могло бы приобрести эсхатологический смысл. Некоторые древние переводы предлагают толкование именно в этом духе, как, например, Вульгата святого Иеронима, где это таинственное слово переводится как «supersubstantionalis», то есть соотносится с новой, высшей «субстанцией», высшей «сущностью», каковую Господь дарует нам в таинстве Святого Причастия в виде истинного хлеба нашей жизни.

И действительно, Отцы Церкви почти единодушно понимали четвертое прошение Молитвы Господней как евхаристическое прошение; именно поэтому «Отче наш», как евхаристическая молитва, входит в Божественную литургию. Это не означает, однако, что тем самым прошение о хлебе лишается того простого земного смысла, который мы выявили, когда говорили о прямом значении текста. Отцы Церкви указывают на то, что в этих словах заключены разные уровни смысла: испрашивая хлеба «на сей день» для бедных, молящийся обращает свой взор к Богу, к Отцу-кормильцу, пребывающему на небесах; обращаясь к Небу, он вспоминает о странствовании богоизбранного народа, которому Бог послал пищу. Чудо манны небесной, соотнесенное с великой речью Иисуса о хлебе, воспринималось христианами всегда как нечто большее, как знак нового мира, в котором Логос, вечное Слово Божие, станет нашим хлебом, пищей на вечном брачном пире.

Но допустимо ли мыслить в таких категориях или все это лишь ложное «богословское мудрствование» по поводу слова, в которое вложен всего лишь простой земной смысл? Сегодня существует определенный страх перед таким «богословским мудрствованием», и не без оснований, хотя не следует слишком преувеличивать опасность. Мне думается, что, анализируя прошение о хлебе, необходимо иметь в виду общую взаимосвязанность слов и деяний Иисуса, внутри которой большую роль играют такие сущностные элементы человеческой жизни, как вода и хлеб, а также виноградная лоза и вино, символизирующие величие и красоту мира. Тема хлеба занимает важное место в послании Иисуса: вспомним искушение в пустыне, затем умножение хлебов и, наконец, Тайную вечерю.

Великая речь Иисуса о хлебе в Евангелии от Иоанна (Ин 6) охватывает собою все смысловые стороны этой темы. В начале на первом плане оказывается голод тех, кто слушает Иисуса и кому Он дает пищу, то есть «насущный хлеб», необходимый для поддержания жизни. Но Иисус не позволяет довольствоваться только этим и сводить все человеческие потребности только к хлебу, ограничиваясь удовлетворением биологических и материальных потребностей. «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф 4:4; ср. Втор 8:3). Чудесным образом преумноженный хлеб напоминает о чуде манны небесной, уводя нас далеко за пределы непосредственно заложенного в этом событии смысла и указывая на то, что истинной пищей человека является Логос, вечное Слово, вечный смысл, из которого мы все вышли и к которому мы стремимся вернуться. Это первое расширение смысла, связанное с выходом за пределы области чисто физического, говорит нам, собственно, только о том, что уже установлено великой философией и может быть ею обосновано. Но за этим уровнем обнаруживается следующий: вечный Логос обретает для людей конкретную форму хлеба лишь тогда, когда Он «становится плотью» и обращается к нам посредством человеческого слова.

Далее следует третий и самый существенный уровень расширения смысла, выходящий за границы непосредственно данного, – то, что так испугало, судя по всему, жителей Капернаума: вочеловечившийся Бог отдает нам Себя – в таинстве Евхаристии, и только тогда вечное Слово полностью претворяется в манну, становясь грядущим хлебом, даруемым уже сегодня. Так Господь замыкает круг, собирая все в единое целое: эта предельная степень телесного воплощения выражает собою истинное одухотворение: «Дух животворит; плоть не пользует нимало» (Ин 6:63). Можем ли мы допустить, что Иисус, предлагая нам просить о хлебе, исключил все то, что Он Сам нам говорит о хлебе и что Он хотел нам дать и дал в виде хлеба? Если мы воспринимаем послание Иисуса как единое целое, то мы не можем опустить этот евхаристический аспект четвертого прошения Молитвы Господней. Прошение о ежедневном хлебе, предназначенном для всех, имеет важное значение именно в силу его земной конкретности. Но не менее важно оно для нас и потому, что оно помогает нам выйти за пределы сугубо материального, дабы мы могли испрашивать «грядущего» – испрашивать нового хлеба. И когда мы сегодня молимся о завтрашнем дне, о грядущем, мы настраиваем себя на то, чтобы уже сегодня жить, ориентируясь на грядущее, жить, помня о любви Бога, которая обязывает нас всех нести ответственность друг за друга.

В этом месте мне бы хотелось еще раз дать слово святому Киприану Карфагенскому, который отдельно пишет об этих двух уровнях смысла. Он соотносит слово «наш», о котором мы говорили выше, в том числе с Евхаристией, которая имеет особый смысл, являясь именно «нашим» хлебом, хлебом учеников Иисуса Христа. Святой Киприан говорит: мы, которым дано право принимать Евхаристию как наш хлеб, должны тем более постоянно молиться о том, чтобы никто не оказался отрезанным, отделенным от Тела Христова: «Потому-то мы и просим ежедневно, да дастся нам хлеб, чтобы нам, пребывающим и живущим во Христе, не удалиться от освящения и от Тела Его» (De dom or 18, S. 280 f.).[38]38
  Цит. по: Киприан Фасций Цецилий (еп. Карфагенский). Указ. соч. С. 262.


[Закрыть]

И прости нам долга наши, как и мы прощаем должникам нашим

Пятое прошение Молитвы Господней предполагает наличие мира, в котором существует «прегрешение», «вина»: вина человека перед человеком, вина перед Богом; всякое прегрешение подразумевает поступок против истины и любви, то есть являет собой противостояние Богу, Который есть истина и любовь. Преодоление греха, вины – это центральный вопрос жизни каждого человека; вся история религии сконцентрирована вокруг него. Неправедное деяние влечет за собою отмщение, так что в результате образуется целая цепочка, когда одна вина влечет за собой другую, постоянно преумножая тем самым зло и делая его непоправимым. Господь, дав нам слова молитвы, говорит: грех может быть преодолен только через прощение, а не через отмщение. Бог есть Бог Прощающий, потому что Он любит свои творения; но прощение может быть воспринято и усвоено только тем, кто сам умеет прощать.

Тема прощения пронизывает все Евангелия. Мы встречаемся с ней в самом начале Нагорной проповеди, где дается новое толкование шестой заповеди Декалога: «Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5:23–24). Не примирившись с братом, нельзя представать перед Богом; упреждать Его действия в жесте примирения, устремляться Ему навстречу – вот предпосылка истинного богопочитания. При этом мы должны помнить о том, что Господь Сам, зная, что мы, люди, противостоим Ему в своей непримиренности, снизошел с высот Своего Божественного величия, чтобы пойти нам навстречу, чтобы примирить нас. Мы должны помнить о том, что Он, прежде чем даровать Евхаристию, преклонил колена пред Своими учениками и омыл их ноги, очистив их Своей смиренной любовью. В центре Евангелия от Матфея стоит притча о немилостивом рабе: ему, государеву сатрапу, был прощен долг в десять тысяч талантов, он же сам не захотел простить смехотворный в сравнении с этим долг в сто динариев (Мф 18:21–35). Сколь ни велики были бы долги, которые нам должно прощать друг другу, все они ничтожны в сравнении с прощением, даруемым нам по доброте Господа. Именно об этом напоминают нам слова распятого Иисуса: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34).

Если мы хотим понять это прошение в полной мере и по-настоящему усвоить его, нам необходимо сделать еще один шаг и задаться вопросом: а что такое, собственно, прощение? В чем оно состоит? Прегрешение – некая реальность, объективная сила, действие которой разрушительно, и это разрушительное действие должно быть преодолено. Вот почему прощение – это нечто большее, чем просто игнорирование происшедшего, желание предать его забвению. Вина должна быть осмыслена, ее преодоление предполагает очищение. Прощение требует некоторых усилий: прежде всего со стороны того, кто прощает, ибо он должен преодолеть причиненное ему зло, символически сжечь его внутри себя дотла и тем самым очиститься, дабы затем вовлечь в этот процесс преобразования, внутреннего очищения и другого, виновного, и тогда они оба, пройдя через общее страдание и преодоление зла, выйдут из этого испытания обновленными. Здесь мы невольно вспоминаем о тайне Креста и одновременно думаем об ограниченности собственных сил, которых нам недостает для того, чтобы справиться с недугом или преодолеть зло. В такие моменты мы сталкиваемся с подавляющей силой зла, над которой мы, одни, оказываемся не в состоянии одержать верх. Райнхольд Шнайдер говорит по этому поводу: «Зло живет в тысяче обличий; оно взбирается на вершины власти, оно сочится из бездны. У любви же лишь один лик – лик Бога, говорящего „сей есть Сын мой возлюбленный“» (Schneider, 68).

Мысль о том, что Бог за прощение человеку его вины, за спасение человека изнутри решился заплатить смертью Своего Сына, – эта мысль воспринимается нами, сегодняшними, как нечто весьма странное: то, что Господь «взял на Себя наши немощи и понес наши болезни», что «Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» и что «ранами Его мы исцелились» (Ис 53:4–6), – все это нас уже не убеждает. И происходит это, не в последнюю очередь, вследствие банализации зла, которой мы сами себя убаюкиваем, что не мешает нам вместе с тем, глядя на ужасы человеческой истории, и особенно Новейшей истории, использовать их в качестве удобного предлога для того, чтобы отрицать доброту Бога и порочить Его творение – человека. Пониманию великой тайны искупления мешает, помимо всего прочего, и ставший привычным индивидуалистический образ человека: нам трудно постичь, что кто-то готов заступить на место другого, потому что для нас каждый человек существует сам по себе в своем замкнутом мирке; мы утратили способность видеть глубокую взаимосвязанность всех наших жизней, включенность нашего общего бытия в бытие Единственного, Сына, ставшего человеком. Когда мы будем говорить о Распятии Христа, мы еще вынуждены будем вернуться к этим вопросам.

Пока же ограничимся тем, что вспомним одно высказывание кардинала Джона Генри Ньюмена, который однажды сказал, что Богу, сумевшему сотворить целый мир одним лишь Словом, пришлось ради того, чтобы преодолеть грехи и страдания человека, Самому пройти через всё – Самому через Сына сделаться страдальцем, принявшим на Себя это бремя людских грехов и Своею жертвой его искупившего. Искупление вины требует работы сердца, и даже больше: оно требует полной самоотдачи, затрагивающей все наше бытие. Но и этого еще недостаточно, ибо достигнуть цели можно лишь в единении с Тем, Кто принял на Себя наше общее бремя.

Мольба о прощении – больше, чем некий нравственный импульс, хотя он здесь и присутствует. Заключенный в этом прошении нравственный посыл каждый день требует от нас заново переосмыслять свою жизнь. Вместе с тем, однако, само это прошение, как и все остальные прошения Молитвы Господней, является по сути своей христологической молитвой. Она напоминает нам о Том, Кто ради прощения, ради искупления вины добровольно принял на Себя тяготы человеческого бытия и крестную смерть. Вот почему эти слова призывают нас в первую очередь к благодарности, а также к тому, чтобы, вместе с Ним претерпевая страдания, изживать зло любовью. И даже если нам каждый день приходится осознавать, сколь ничтожны наши силы для выполнения этой задачи, как часто мы оказываемся виновными, сами эти слова даруют нам великое утешение, ибо наша мольба поддерживается силой Его любви и вместе с нею, через нее, благодаря ей обретает целительную силу.

И не введи нас в искушение

Формулировка этого прошения у многих вызывает недоумение: ведь не Бог вводит нас в искушение. И действительно, вспомним святого Иакова, который говорит: «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого» (Иак 1:13).

Чтобы приблизиться к пониманию этого прошения, обратимся к словам Евангелия: «Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола» (Мф 4:1). Искушение исходит от дьявола, но в мессианскую задачу Иисуса входит противостояние великим искушениям, кои отвратили людей от Бога и все еще отвращают. Ему пришлось, как мы уже видели, в страданиях пройти через все эти искушения до самой крестной смерти, дабы открыть нам путь к Спасению. Ему пришлось, еще прежде смерти, в земной жизни «сойти во ад», погрузиться в мир наших искушений и поражений, чтобы взять нас за руку и вывести из бездны. В Послании к Евреям этот момент подчеркивается особо: прохождение через искушения представляется здесь как важная, существенная часть пути Иисуса. «Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь» (Евр 2:18), говорится тут и далее поясняется: «Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха» (Евр 4:15).