Текст книги "Высота"

Автор книги: Йозеф Кебза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Добрый день, сестра, – ответил Радек, медленно поворачивая к ней лицо.

Ей показалось, что голос его прозвучал равнодушно. Несмотря на это, она продолжила разговор:

– Включить вам свет?

Он кивнул:

– Пожалуйста.

– Хорошо выспались?

Слезак пожал плечами. Когда под потолком вспыхнула электрическая лампочка, он отвернулся. Она не успела увидеть выражение его глаз.

– Это неважно, выспался я или нет, – проговорил он. – Вчера я сам дошел до вашего кабинета и обратно. И голова у меня не кружилась.

Итка услышала в его голосе радость. Но это была другая радость, которая ее не касалась. Она поняла, что он радуется вовсе не тому, что они встретились. В ней росло разочарование, и она едва не крикнула, чтобы он осознал наконец, что она пришла, что она здесь. Из-за него! Но девушка взяла себя в руки и сказала:

– Вы очень хотите вернуться назад?

– Еще как! – произнес он с жаром, и глаза его загорелись так, что она была вынуждена уклоняться от его взгляда.

– Разрешите, я немного поправлю вам постель? – предложила она уже суше.

– Не надо, спасибо. Это несколько раз делала ваша напарница из ночной смены. Всякий раз меня будила, так что я вынужден был в конце концов прогнать ее.

– Принесу вам завтрак! – выпалила Итка и выскочила из палаты. В коридоре она на минуту бессильно оперлась о стену, потом упрямо вскинула голову и прошептала: «Так тебе и надо! Наивная дура! Он же вообще не обращает на тебя внимания!»

Расстроенная, она вошла в свой кабинет. В голове ее созрело решение вообще больше не показываться в его палате, кроме тех случаев, когда это будет действительно необходимо. Она даже нашла в себе силы послать к нему с завтраком поступившую в отделение практикантку. Ей так хотелось, чтобы девушка вернулась с подносом и сказала, что он не будет есть до тех пор, пока завтрак ему не принесет сама Итка, но этого не случилось. Когда практикантка возвратилась, поднос был пуст.

Была среда, день посещений, которого все пациенты ожидали с огромным нетерпением. Родственники и друзья приносили с собой живительное беспокойство внешнего мира, которое сквозь стены госпиталя почти не проникало. Каждый, кто был надолго прикован болезнью к постели, завидовал тем, кто приходил «оттуда». Удобство, сон, регулярное питание и покой после двух-трех недель пребывания в госпитале уже вызывали отвращение и люди начинали мечтать о том, как вернуться к работе, в воинский коллектив или семейную обстановку. Даже о тех нудных, серых вечерах в казарме, когда так медленно ползет время между ужином и вечерней поверкой.

У Слезака до этого времени посетителей было мало. На следующий день после аварии в госпиталь приехал капитан Матоуш, но говорил он только с врачами, потому что поручик был еще без сознания. Потом объявился Владар, однако доктор Данек посещение не разрешил. Он хотел, чтобы пациент побыл несколько дней в абсолютном покое.

В эту среду они обещали прийти почти все. Он ждал их с большим нетерпением, и его беспокойство имело под собой почву. Прежде всего он хотел поговорить с Владаром и установить, сообщал тот на командный пункт о том, что он, Слезак, полетел с повышенной температурой, или нет. И одновременно он хотел, хотя бы приблизительно, узнать, что будет дальше. Радек понимал, что его посадка, вызвавшая аварию, – это чрезвычайное происшествие, и знал, что до возвращения к летной работе его ожидает тщательная проверка специальной комиссией в Институте авиационной медицины в Праге, чего он, как и все летчики, внутренне побаивался. Там никого не обманешь, врачи опытные, техника у них совершенная, так что они могут заметить даже какую-нибудь мелочь, из-за которой придется распрощаться с полетами.

Было без нескольких минут два часа. Через приоткрытое окно до него донесся шум голосов. Радек не выдержал и поднялся с кровати. Придерживаясь за стену, добрался до окна и, несмотря на то, что это было запрещено, выглянул на улицу. Перед тяжелыми дубовыми воротами стояла пестрая толпа людей. Он искал знакомые темно-голубые фуражки с кокардой в виде золотых крыльев. Присмотревшись, он оцепенел… С Владаром и Матоушем был и капитан Резек.

Слезак снова лег. Ему стало грустно. Наверняка Резек приехал сюда не ради вежливости, он хочет сообщить что-то плохое. Комиссия, исследовавшая чрезвычайное происшествие, очевидно, уже вынесла решение, и Резеку, скорее всего, поручили ознакомить с ним Слезака.

«Не может быть, чтобы это произошло так быстро», – подумал он с надеждой. Шум голосов снаружи усилился, и через секунду заскрипели открываемые ворота.

Вскоре он услышал голоса своих друзей в коридоре. Однако дверь не распахнулась резко, как он ожидал. Все трое вошли тихо, с какой-то растерянностью.

– Здравствуйте, товарищ поручик, – сказал Резек и первым подал ему руку.

Только потом к нему подошли Матоуш и Владар.

– Садитесь. Только, как видите, здесь для посещений не все предусмотрено, – обратился к ним Слезак, напряженно всматриваясь в их лица. Но, кроме неуверенности, вызванной необычной обстановкой, ничего в них не нашел. Лишь Яно был нервный, будто чего-то ожидал.

– Ирка Годек просит прощения, – проронил Матоуш скупо, – у него сегодня служба. – Потом осторожно сел на край постели.

– Ну как дела? – спросил после угнетающей паузы Резек. Он не узнавал Матоуша и Владара. В машине говорили без умолку, а сейчас молчат, как на похоронах родственника, которого никогда в жизни не видели.

Слезак ответил неуверенно:

– Думаю, что выздоровление идет хорошо. Уже хожу, и голова не кружится, и раны зажили, так что я бы мог… – Он не договорил, не хотел опережать события.

– Но в Институт авиационной медицины вам все равно придется поехать, – сказал Резек и, когда поручик согласился с этим, поднялся со словами: – Простите, пойду спрошу, когда вы должны туда поехать. Наш доктор просил меня узнать. Через минуту я вернусь. Думаю, вам есть о чем поговорить.

Слезак кивнул, но в ушах у него продолжало звучать: «…Вам есть о чем поговорить». Мелькнула мысль, что Резек, скорее всего, уходит специально, чтобы не мешать им.

И действительно, едва он закрыл за собой дверь, как Владар заговорил.

– Не сердись, Радек, – сказал он смущенно. – Я хотел как лучше… Не должен был я тебя пускать.

– Слушай, Яно, давай не будем об этом.

– Черт возьми, – бросил Матоуш сердито, – мямлите, как барышни! Я тебе прямо скажу, Радек, ты меня изрядно разозлил. Не люблю трусов, но и напрасный риск тоже не приветствую. А Яно должен был дать тебе по зубам и не подпустить к двери. Но все это уже произошло, ничего теперь не изменишь. Давайте лучше подумаем, как выходить из создавшегося положения.

– Что, оно такое плохое? – спросил Слезак.

– Видишь ли, – проговорил капитан нерешительно, – перед тем как мы поехали к тебе, Руда поругался с Хмеликом: командир сказал ему, что его визит ты можешь воспринять как своеобразное прощение, а он прощать тебя пока не собирается.

– Следовательно, Хмелик решил меня списать… – задумчиво произнес Слезак, понурив голову.

– Не так-то все это просто. Нас тоже не следует сбрасывать со счетов, – успокаивал его Матоуш. – Хуже всего то, что проклятый фельдшер не хочет нам помочь. Если бы он сказал, что ты был немного болен, но для службы это не представляло никакой опасности, то все кончилось бы хорошо: дали бы заключение, что были плохие условия при твоей посадке, а чтобы лететь на запасной аэродром, у тебя не осталось топлива. Только… какой врач на это пойдет… Наш жалуется, что мы оказываем на него давление, так и норовим утопить, говорит, что попросит перевода в другое место.

– Я его понимаю, – заметил Владар. – Строим из себя героев, и вот результат. Не сердись, Радек, но я бы на твоем месте не полетел.

– А что бы ты сделал? Спокойно разбудил Ирку Годека или Йозефа, чтобы они заменили тебя? – спросил Слезак укоризненно.

Они замолчали. Слезак невидящими глазами смотрел на пододеяльник, Владар теребил в руках фуражку, а Матоуш встал и подошел к окну.

– Знаю, что и я тоже виноват, – сказал Владар. – Ты ведь мог разбиться.

Слезак посмотрел на него и не удержался от улыбки: вид у Владара был как у мокрой курицы.

– Чирке, перестань! – сказал он с теплотой в голосе.

Владар поднял голову и твердо проговорил:

– Если тебя спишут, я тоже уйду.

Матоуш отвернулся от окна. Он чувствовал, что самое худшее уже позади. Владар побаивался этой встречи. Боялся упреков Слезака. Но вел себя Владар здесь правильно, только вот решился на этот шаг поздновато. Радек, конечно, заслуживает наказания, потому что последствия его ненужного риска могли быть куда более серьезными. Теперь надо было добиться того, чтобы наказание было справедливым.

Прежде чем сесть, капитан снова посмотрел на двух поручиков. Их он не мог даже представить себе порознь. Так же как свое звено без этих двух пилотов.

– Что с самолетом? – спросил Радек с грустью в голосе.

Капитан вздохнул:

– Нос весь помят, правая консоль разбита, правая стойка тоже. Ты, наверное, и не знаешь, что у тебя в довершение всего лопнул правый пневматик и самолет сильно развернуло.

– Очевидно, я ударился головой о приборную доску, – сказал Слезак.

– Еще бы не удариться! – подтвердил Матоуш. – Лямки парашюта были совсем ослаблены. Но это понятно, человек в подобном состоянии может сделать и не такое. И не только в самолете.

– Но он не совсем разбит? – спросил Слезак.

– Этого еще не хватало! – прогудел Владар и насторожился, увидев возвращающегося Резека.

– Ну что ж, через несколько дней поедете в Прагу, товарищ поручик. Одно уже ясно: для гражданской жизни вы будете вполне здоровы, – заявил он.

– Для гражданской жизни… – медленно, будто вдумываясь в смысл этих слов, повторил за ним Слезак.

Резек заметил его крайнее огорчение и быстро посмотрел на остальных. Они дали ему понять, что ничего не сказали о том, что командир полка готов принять самые суровые меры. Тогда замполит подошел к Слезаку и положил ему на плечо руку:

– Техническое заключение готово. Повреждения большие, но восстановить самолет можно. Комиссия еще не заседала. Ей нужны сведения о вашем здоровье, это сейчас главное. Потом все будет взвешено, и тогда уже примут решение. Мы вам поможем, сделаем все, что будет в наших силах. Выше голову, кое-какие шансы у нас есть…

– Я чувствую, товарищ капитан, что вы хотите меня успокоить, но не делайте этого, прошу вас, – прервал его Слезак и легко стряхнул его руку со своего плеча. Он не любил, когда с ним так разговаривали.

Резек замолчал и отошел в сторону. Ему было обидно, что Слезак отверг его доброе намерение. В свою очередь Слезак понял, что допустил ошибку, и уже хотел о чем-то спросить капитана, как вдруг дверь отворилась и Итка Гурская, войдя в палату, проговорила, как будто он был здесь один:

– Вам ничего не надо в буфете? Я могла бы…

Слезак удивленно посмотрел на нее. Итка запнулась и, наверное, только сейчас увидела, что в палате находятся еще три человека.

– Простите, товарищ поручик, – сказала она, сконфузившись, и покраснела. – Через минуту время для посещений кончается. – Она повернулась и быстро вышла.

– А это что такое? – засмеялся Владар. – Я вижу, ты тут зря времени не теряешь!

– Брось подтрунивать! – остановил его Матоуш. – Ну что ж, надо идти, а то нас эта красивая брюнетка выгонит, – сказал он, посмотрев на часы.

Они встали. Резек умышленно остался в стороне, выжидая, пока с поручиком простятся его друзья. Подав ему затем руку, он сказал:

– На прошлой неделе звонил ваш отец. Спрашивал, приедете ли вы на его день рождения. Я сказал, что вы находитесь на учениях и ответите ему сами. Правильно я поступил?

На этот раз Слезак с благодарностью посмотрел в живые серые глаза Резека:

– Да, вы поступили правильно, товарищ капитан. Спасибо. Иначе мои страшно разволновались бы. Я-то ведь вполне здоров!

– Все мы в это верим, – проворчал Резек. – Главное, чтобы в Праге все закончилось хорошо. Ну, ни пуха ни пера!

Когда они ушли, Слезак лег на спину и уставился в высокий пожелтевший потолок. Мысли в его голове были разные, и касались они того, что произошло минуту назад. Он не хотел их прогонять, наоборот, тщательно и скрупулезно взвешивал сказанные здесь слова.

Впервые за все время пребывания в госпитале он безусловно признал, что поступил неправильно и доставил неприятность Матоушу и остальным офицерам эскадрильи, Только бы наказание не было слишком суровым!

Из грустных размышлений его вывела Итка. Она тихо вошла в палату и остановилась у двери.

– Простите меня, пожалуйста, – мягко проговорила она. – Я действительно сразу не заметила, что у вас посетители.

– Итка! – Слезак протянул к ней руку, будто ища опору. Он не надеялся, что девушка подойдет, но в эту минуту Итка почувствовала, что он действительно нуждается в ней. Она подошла к нему ближе. Радек взял ее руку, сжал пальцы и остался так лежать с закрытыми глазами. Потом оперся на локоть и легонько потянул девушку за руку, будто желая привлечь к себе. Итка нежно, но в то же время решительно высвободила руку:

– Не надо, прошу вас. Если… если вы хотите, мы можем поговорить, но…

– Что «но»? – спросил он с любопытством.

– Через два часа моя смена заканчивается. Я бы вернулась. Внизу есть комната, где можно поговорить. Но вы должны мне обещать, что пойдете осторожно, держась за перила. Мы могли бы встретиться там часов в семь, в половине восьмого. До отбоя у вас времени будет достаточно, так что мы сможем поговорить.

– Итка! – вырвалось у него. – Это замечательная идея!

– Ну ладно. Значит, в половине восьмого я там буду.

Итка уже повернулась к выходу – ее рука все еще была в ладони Слезака, – как вдруг дверь распахнулась. И тут же заверещал голос Милады. Ее высокая нескладная фигура выглядела в ту минуту комично.

– Ты тут, мадам, романы крутишь, а я должна вертеться как белка в колесе? Будь любезна понять, что ты на работе. Там остался только Рундл, а сейчас поступили двое больных с травмами. Ему одному не справиться!

– Рундл! – сказала Итка, не обращая внимания на выпад Милады. – А где же Данек?

– В суде, – ответила Милада с иронией. – Разводится.

– Разводится? – недоуменно повторила Итка.

– Только не притворяйся, что ничего не знаешь.

На этом терпение Слезака иссякло. Его возмутил тон Милады и ее манера врываться внезапно.

– Слушайте, – сказал он раздраженно, – когда вы в следующий раз захотите войти ко мне, входите прилично. И не кричите здесь, иначе мне придется поговорить о вас с главным врачом.

Милада резанула его взглядом – глаза у нее были большие, навыкате – и сморщила нос.

– Вы тут, у нас, уже ничего не решите, уважаемый товарищ поручик. В понедельник вас переводят в Прагу.

– Времени еще хватит!

– Ну как хотите, как хотите… Пожалуйста. Итушка на нас доносит, вы же будете жаловаться. Видать, вы и правда два сапога пара.

Милада выпалила все это на одном дыхании и вылетела из палаты так же быстро, как влетела. Да еще и дверью хлопнула.

Итка с минуту стояла в нерешительности. Потом пожала плечами и пошла следом за ней.

Часы на костеле пробили семь. В осеннем небе загорелись звезды. Итка вышла из дому слишком рано. Она больше не удивлялась своему нетерпению и начала смиряться с мыслью о том, что ее одолевает желание все время быть рядом с человеком, которого она повстречала всего три недели назад.

Девушка медленно шла по берегу реки к мосту. Вечер был тихим, безветренным. Вдруг в небе раздался грохот мотора. Она взглянула вверх и среди звезд увидела движущуюся, светящуюся точку. Исходивший от нее грохот напоминал раскаты грома в весеннюю грозу. Но воздух был напоен горьким запахом гниющих листьев.

На холме, за рекой, на фоне темного горизонта уже проступили желтые прямоугольники окон госпиталя. Итка прибавила шагу. Когда она приблизилась к тяжелым дубовым воротам, те внезапно отворились, и два пучка света ослепили ее. Итка отступила в сторону и оперлась на перила, огораживающие старый ров. Машина выехала из ворот и, заскрипев тормозами, остановилась рядом с девушкой. Щелкнула открываемая дверца.

– Добрый вечер, Итка. – Это был доктор Данек. – Вы что-нибудь забыли? Я вас подожду и потом подвезу.

Она уклонилась от прямого ответа:

– Добрый вечер, товарищ доктор. Как… чем кончилось ваше дело… в суде? Извините, что спрашиваю.

Она решилась на эту бестактность, лишь бы не объяснять, что нужно ей в госпитале. И попытка эта увенчалась успехом. Доктор Данек немедленно отреагировал:

– Господи, откуда вы знаете?

– Мне сказала Милада. А вот откуда она узнала, понятия не имею.

Данек с минуту молчал, и Итка испугалась, что он опять вернется к своему вопросу. Но тут он быстро проговорил:

– Похоже, что… что в моей жизни намечается крутой поворот. Может, быть, я вам когда-нибудь… или нет, это все слишком неприятно. Но я хотел вас спросить…

– Да-да, я понимаю, – перебила его Итка, направляясь к входу. – Желаю вам, чтобы у вас все благополучно закончилось. Всего хорошего.

Он остался стоять у машины, и Итка чувствовала на себе его взгляд. Она пробежала коридоры первого этажа и направилась к помещению для посетителей. Услышала, как сторож вышел из своей, теплой комнатушки, и испугалась, что он окликнет ее, но он только покачал головой и вернулся к себе. Наконец-то она добралась до дверей комнаты, где ее должен был ждать Радек. Под дверью была видна полоска света. Сердце ее стучало сильно-сильно, и стук его отдавался в висках. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и вошла.

– Добрый вечер!

Он поднялся с длинной, выкрашенной в белый цвет скамьи и пошел ей навстречу. Итка медленно расстегивала пальто, глядя ему прямо в лицо. Она заметила, как оживились его глаза.

– Итка, я ведь вас еще не видел без халата. Но вам эта одежда к лицу. Очень к лицу.

– Спасибо, – сказала она тихо, радуясь, что он заметил, как тщательно оделась она для свидания.

Вдруг он протянул к ней обе руки. Долю секунды она колебалась, потом робко взяла их в свои ладони.

– Вам плохо?

– Нет-нет. Вовсе нет. Я рад, что вы здесь.

– Сядем? – предложила она и с неохотой отпустила его сильные горячие пальцы.

– Да, конечно. Хотя… Я надеюсь, мы скоро встретимся в более приятной обстановке, – сказал он и тут же поспешил добавить, что с ней ему хорошо везде.

Итка села напротив за длинный стол. Он нервно подтянул пояс больничного халата. Худые широкие плечи острыми углами выступали из-под ткани. Шрам на лбу покраснел, он прикрыл его, сдвинув ниже прядку волос. На исхудалом лице с выступающими скулами читалось беспокойство.

– Мы хотели о чем-то переговорить, не так ли? – сказал он, чтобы вообще как-то начать разговор.

– Утром у вас был грустный вид, – ответила она и улыбнулась. Она готова была в эту минуту сказать ему, что он ей очень нравится.

– На это есть причины, – вздохнул он. – Вы ведь знаете, что я очень хочу вернуться в полк, снова летать. Но меня ждет обследование в Институте авиационной медицины, а потом… потом специальная комиссия. Скажите: что говорят врачи? Каковы мои шансы?

Итка пожала плечами:

– Здесь ваше лечение закончено. Если бы вы не были летчиком, то уже отправились бы в часть. Не знаю, почему вы так спешите…

– Не терпится снова сесть в самолет, увидеть небо…

– А что с вами произошло, если не секрет?

– Я полетел с высокой температурой. Перед этим я хотел было доложить, что заболел, но меня опередил приказ. А потом, как нарочно, появился туман… Ну а результат вам известен.

– Но за это вас же не могут судить, – возразила Итка. – Вы выполняли приказ..

– Да. Но в таком состоянии я был обязан отказаться от полета. Вместо меня полетел бы другой. А судить меня, разумеется, могут и будут. Вы не знаете ряда других обстоятельств. Так что перед вами погибший человек, – добавил он полушутя-полусерьезно.

– А вы когда-нибудь думали о том, что вам придется делать какую-нибудь другую работу? – Итка не сразу решилась задать этот вопрос.

– Другую работу? – Слезак взглянул на нее, не понимая. – Другую работу? – повторил он.

– Я имею в виду работу, не связанную с полетами. Вообще не связанную с военной службой.

Он беспомощно пожал плечами:

– Если я не буду летать, я сам уйду из армии. Но для меня это была бы величайшая утрата в жизни.

– А это не иллюзия? – мягко возразила она.

Он отреагировал именно так, как она ожидала: поднятые брови и изумленные глаза, в которых было что-то похожее на гнев.

– Ил-лю-зи-я? – удивленно произнес он. – Почему иллюзия?

– Люди часто думают, что не могут жить без того или другого, но настают трудные времена, и они вдруг понимают, что прекрасно могут без этого обойтись. Они благодарят судьбу, что вообще остались живы, ибо самое главное – жизнь, прежде всего жизнь.

– Мне кажется, вы имеете в виду существование, – заметил он иронически.

– Это само по себе уже много, – не отступала Итка. – Здесь, в госпитале, я часто вижу, что людям приходится смиряться с потерями.

Он покачал головой:

– Постараюсь вам объяснить положение. Я живу не в безвоздушном пространстве. Кто я атакой? Я солдат, нарушивший предписания, дисциплину. Речь идет не только о наказании, но и об ответственности. Перед коллективом, перед друзьями. Перед партийной организацией. Мне этого не простят. И я могу утратить не только право летать, но и ощущение принадлежности к коллективу. Я буду чувствовать себя никому не нужным, изгоем. Поверьте мне. Когда я среди товарищей, когда летаю, то это похоже на то, как я раньше, давным-давно, сидел за роялем.

– Вы играли? – спросила Итка удивленно: она не могла себе представить, что его сильные, крепкие пальцы могли когда-то бегать по клавиатуре.

– Да, лет двенадцать назад. И хотел посвятить жизнь музыке. Все получилось иначе, но я… я просто счастлив.

– Значит, вы ни за что не согласились бы добровольно расстаться с авиацией? – В ее голосе чувствовалась безнадежность.

– Добровольно – никогда.

– Но что так вас к ней притягивает?

– Итка, а вы когда-нибудь летали?

– Нет.

– На нашем аэродроме раз в году устраивается «день полета». Если у меня все будет благополучно, я бы очень хотел вас пригласить, это была бы для меня большая радость. Я бы мог покатать вас на самолете, показать землю сверху.

– Я умерла бы со страху.

– Но я не самый плохой летчик. А если вас пугает вот это, – он потрогал шрам на лбу, – так это и в автомобиле может случиться.

– Я не это имела в виду. Просто я боюсь высоты.

– Но в самолете вы ее не чувствуете. Там не высота, а простор, свобода, чувство силы и радости. Не знаю, как вам объяснить. Тучи, горизонт, земля. Каждый раз – все другое. Но всегда это великолепно.

– А если бы вас попросил уйти из авиации тот, кто вам очень дорог, – снова атаковала его Итка, – вы бы согласились?

– Нет, – решительно сказал он. – Мне очень дорога моя мать. Она не хотела, чтобы я шел в авиацию, умоляла меня, но я пошел. Теперь она уже смирилась с этим.

– А ваша мама знает, что с вами случилось?

Он посмотрел на нее с ужасом:

– Нет-нет! И ни за что не должна узнать!

– Но когда-нибудь… – она заколебалась, но потом продолжала: – Когда-нибудь вы будете жить с человеком, который вас об этом попросит… Ну, скажем… ваша жена.

Радек весело махнул рукой:

– Пока что ее у меня нет, ну а когда будет… Должна же она знать, за кого выходит замуж!

– В самом деле, – сказала Итка со смехом, но смех ее был адресован прежде всего ей самой: глупая, как она могла думать, что он откажется от своих заоблачных высот? Потом она посерьезнела: – А здесь это великолепие, о котором вы говорили, очень часто выглядит по-иному. Окровавленные или обгоревшие комбинезоны, страшные раны.

– Да, – кивнул он, – бывает. Но такое может случиться и в других местах. При любой другой деятельности человека.

– Я думаю, что ваша профессия намного опасней других.

– Риска больше, согласен. Но опасность? Нет. Машины у нас замечательные. Как правило, виноват бывает сам человек. Вот как я.

– Итак, или самолет, или ничто. Третьего не дано.

Слезак нахмурился:

– Нет, так ставить вопрос я не хочу. Но расставание было бы для меня очень тяжелым. Невероятно тяжелым. Если оно мне суждено, вы меня не увидите несколько недель.

– А откуда вы знаете, что я захочу вас видеть?

Он взглянул на нее неуверенно. На его лице она прочла боязнь отказа.

– Простите. Только я надеюсь, что захотите. Что вы мне на это ответите?

Она опять заколебалась, размышляя, как бы сказать, чтобы не обидеть его словами.

– Когда пройдете комиссию, пришлите мне телеграмму. Или позвоните. И я приду вас встречать к пражскому скорому.

Он поспешно кивнул:

– Телефон отпадает, можно не дозвониться. А телеграмму вы получите. Пришлю вам телеграмму и, если все обойдется… приглашаю вас в ресторан на самое лучшее вино!

Вот так-то, Итушка. Будешь пить в ресторане самое лучшее вино, если все обойдется и он снова будет летать. А не потому, что обрадуется встрече.

– И подарю вам самые красивые цветы!

Она улыбнулась в душе. Нет, еще не все потеряно!

После разговора он медленно побрел в палату. От толстых сырых стен тянуло холодом. Он несколько раз останавливался, прижимался лбом к стеклам окон на лестничных площадках. Начиналась головная боль.

На другом конце коридора послышалась мелкая дробь шагов. Это шла медсестра Здена. Оторвавшись от стены, он скользнул в свою палату. Едва успев закрыть за собой дверь, услышал, как сестра замедлила шаг, приостановилась, но потом пошла дальше по пустому коридору.

Радек не стал зажигать свет. Белые гладкие стены отражали холодное сияние полной луны; комната была погружена в бледный рассеянный свет. Он подошел к окну, придвинул себе стул и сел. Ночь была прекрасна. О сне он и думать не хотел, хотя и знал, что сон принес бы ему покой и облегчение. Шрам на лбу жгло невыносимо, в темени с каждым ударом пульса ощущалась острая боль. Слезак чувствовал, что не уснет, пока не продумает все заново.

Прошедший день был наполнен событиями. Мысли роились в его голове, молниеносно сменяли одна другую. Он стремился упорядочить их, чтобы каждая обрела свое место и значимость. Через некоторое время он все-таки закрыл глаза, прислонился головой к стене. Перед ним возникло лицо Итки. Прекрасное и чистое, как летний вечер. Он даже задрожал от радости. Итка! Эта девушка все больше интересовала его. Он мысленно видел большие темные глаза, волосы, губы, слышал ее голос. Если бы Слезак умел рисовать, он сумел бы изобразить ее совершенно точно. Ему припомнилось, о чем они говорили. Он снова видел движения ее рук, наклон головы… Слезак усмехнулся, вспомнив, как она уговаривала его не возвращаться к полетам. Какая чепуха!

Неожиданно четкий и ясный образ Итки исчез. Слезак открыл глаза и вздохнул. Вернуться к полетам! Мысли его пошли в ином направлении. Он вспомнил, как к нему пришли его товарищи и замполит эскадрильи капитан Резек, что они сказали и каково положение в действительности. Он припоминал сказанные ими слова, но так и не пришел к успокоительному выводу. Будущее было темно, как осеннее ночное небо. Оставалось лишь надеяться. Больше всего он боялся решения командира. Оно может полностью изменить его судьбу, даже если все будет благополучно с точки зрения медицины.

А что тогда? На это Слезак не находил ответа.

Он встал, прошелся по палате. Потом вернулся к окну и вдруг понял, что кроме медицинского освидетельствования и заключения командира его ждет еще одно, не менее важное испытание, которому он подвергнется независимо от результата предыдущих. За свой необдуманный поступок ему придется отвечать перед парткомом, может быть, даже перед партийной комиссией.

Слезак сел, сжал разболевшуюся голову в ладонях. Он знал, что партийный комитет отнесется к нему серьезно и чутко, но не примет во внимание «благие намерения» не портить товарищу выходной. Он чувствовал: главное, что его там ждет, – это стыд. Ведь давно ли вручили ему партбилет – знак доверия и убежденности в том, что он не подведет? На собрании в тот раз присутствовали и ветераны партии из городской партийной организации. Люди, подвергавшиеся в прошлом преследованиям за свою революционную деятельность и, несмотря ни на что, отдавшие все свои силы партии, принимали в свои ряды молодых, чтобы в их лице иметь продолжателей великого дела. За то, что он совершил, его могут наказать по партийной линии, могут и исключить из партии. Слезак вздохнул. Как он объяснит все это отцу, который тоже отдал политической работе лучшие годы жизни? Отец был тихий, но упорный работяга. Он всегда выполнял то, что требовала от него партия, даже в самые тяжелые времена. Радек знал об этом от матери. Много страху натерпелась она во время войны и после нее, ожидая, когда коренастая, приземистая фигура мужа появится в конце улицы. Она часто не смыкала глаз до рассвета, в то время как оба мальчика – Радек и его брат Гонза – сладко спали. Можно представить, сколько упреков пришлось бы ему теперь выслушать от родителей. Офицер, не оправдавший доверия!

Эта мысль так его обескуражила, что он снова встал и начал ходить по палате. Голова трещала. Он не мог придумать, как обосновать и оправдать свое поведение. Выполнение задания любой ценой? Может быть. Во время войны. Но теперь, хотя речь и шла о чрезвычайной ситуации, он был обязан действовать по-иному. Это было ясно.

Слезак опять остановился у окна, чувствуя себя совсем несчастным. Он попытался вновь воскресить в памяти образ Итки, который отвлек бы его от грустных мыслей, но на этот раз у него ничего не вышло.

Яркий свет полной луны погас. С северо-востока на небо наползала гряда туч. Внезапно раздался гром. Радек подумал, что надвигается поздняя осенняя гроза, но вспышек молнии видно не было. Слезак понял, в чем дело, и прислушался. Гром приближался. Подойдя к окну, Радей посмотрел на небо и увидел бортовые огни истребителя, с ревом пронесшегося так низко над землей, что даже крыша задрожала.

Радек горько усмехнулся. Это был Ян. Он взял немного ниже, чтобы «поприветствовать» друга. Ян и не подозревал, какой болью отозвалось его приветствие в сердце Слезака.

В наступившей тишине за спиной поручика отворилась дверь. Помещение озарилось желтым светом. Слезак медленно обернулся, прикрыв ладонью глаза.

– Вам надо спать, товарищ поручик, – строго сказала медсестра Здена и подошла к койке, чтобы поправить смятую постель. – Вам нельзя так много ходить. Я обязана уложить вас сразу же после вечернего отбоя и проверить, спите вы или нет.

– Мне очень жаль, – безразличным голосом произнес Слезак, – что у вас так много обязанностей.

– И так мало денег за их выполнение, – прозаически добавила Здена и указала на постель. – Так быстренько! Ложитесь и спите! И товарищу своему передайте, чтобы он не ревел тут, у нас над крышей.