Текст книги "Драко (ЛП)"

Автор книги: Йен Уотсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Ублюдок дурил нас, затягивая время, босс.

– К сожалению, это так.

– Что эти твари сделают, как думаете?

– Опутают нас паутиной? Зажалят? – Жак поднял психосиловой жезл и разрядил его в круг, нарисованный на каменистом песке. Ме’Линди вырвалась наружу и скакнула в сторону, уходя с линии огня, когда Жак завопил:

– Уничтожай осквернённых!

Больше изображать отступников было невозможно. Жак, Гримм и Гугол одновременно открыли огонь по приверженцам Слаанеша.

Лазпистолет Жака прошивал серебряными нитями воздух, броню и открытые участки уродливых тел. Болтган Гримма брыкался и гавкал: небольшие заряды его зубодробительно лопались при контакте или безвредно летели мимо, чтобы упасть где-то далеко, пока, к досаде сквата, оружие не заело. Он тоже выхватил лазпистолет – и сцену начали шить крест-накрест два луча. Гугол вскинул сюрикенную катапульту, напоминающую некую разновидность миниатюрного звездолёта, с её круглым магазином, походившим на вынесенную рубку управления, и парными стабилизаторами с капсулами на концах поперёк ствола, напоминающими маневровые двигатели. Их магнитные завихрения швыряли шелестящий град дисков-звёзд с мономолекулярной кромкой.

Большая часть целей пала быстро. Однако здоровенный десантник Хаоса бросился вперёд, паля из болтгана. Взрывом болта на броне Гримма опрокинуло на землю, словно кеглю. Такой же удар выбил из Жака дух, в глазах у него потемнело. Моргая, он захлопнул забрало и выпустил струю раскалённых химикатов в человека-быка, который с топотом тоже бросился в атаку. Всё это произошло в считанные секунды. Бык проскочил мимо, восторженно вопя в ореоле липучего пламени и оставляя за собой шлейф аромата мясной подливки.

Десантник-предатель нацелился на Гугола. Его непокрытая голова статуи казалась недосягаемой для оружия, защищённая какими-то великими чарами. Диски-звёзды Гугола сносило влево и вправо, словно их отражало мощное магнитное или антигравитационное поле. Сюрикены, которые резали кость словно масло, броню предателя лишь царапали. Болтган у фальшивого десантника тоже заклинило, поэтому он потянул из ножен силовой меч. Воин почти добрался до Гугола, когда навигатор отбросил катапульту и сунул руку в раскрытый шлем. Сорвав повязку со лба, навигатор вперился в противника смертью из варп-глаза.

Наконец это могучее поношение образа космодесантника обмякло, пустило слюну и рухнуло, едва не раздавив навигатора.

Жак сорвал с креплений рифлёно-ребристую, украшенную экзорцизмами псипушку и осыпал очередью наступающих паучин. Этих созданий вызвало к жизни колдовство. В нормальной вселенной за пределами Глаза колдовские твари были нестабильны и уязвимы для лучей псипушки. Но здесь, внутри Глаза?

Прокатилась цепочка разрывов.

Гугол извиваясь выбрался на свободу и предупредил: «Не смотрите мне в глаз!» Первым делом, отыскав свою повязку, он замотал лоб под шлемом. К тому времени Гримм уже был на ногах, поливая лазером паучин, отсекая ноги, хотя их было слишком много, чтобы пытаться срезать все. Когда атака докатилась до отряда, Ме’Линди подскочила вверх и обрушилась на отродье Хаоса своими генокрадьими ногами. Она рубила падающие тела когтями. Паучины голосили. Их прядильные органы плевались белёсыми липкими прядями, но она успевала увернуться. Жак переключился обратно на лазер. К ним присоединился Гугол.

Скоро, рассеянные и лишённые руководства, уцелевшие паучины бросились бежать, взбираясь по шпилям.

– Мы победили! – объявил Гугол.

– Мы проиграли, – поправил Жак. – Мы не узнали ничего.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Светящееся варево ночного неба истекало блестящими завесами. Здания города впереди торчали отвратительными идолами извращённых наслаждений.

Часть строений была возведена по образу распутных божеств: многогрудых, многочленных аватаров извращённой похоти. В бредовом свете облачного покрова горбатые тени тёмных богов, казалось, нависали повсюду. Вздымались столбы горящего газа, добавляя судорожности освещению.

Другие огромные строения были гигансткими мутировавшими гениталиями. Рогатые фаллические башни вздымались, морщинистые, в складках, блестя окнами-водырями. Раковые груди-купола набухали под лаской чешуйчатых пальцев-контрфорсов. Языки-мосты соединяли строения, то высовываясь, то прячась обратно. Раскачивались мошонки-гондолы. Входы-диафрагмы пульсировали, открываясь и закрываясь, блестя смазкой. Некоторые здания соединялись друг с другом: безголовые, безрукие торсы, лежа бок о бок в омерзительном совокуплении.

Жак в магнископ разглядел соски – обтекатели сверхмощных лазеров и стволы лингамов – пусковые установки.

Обитатели казались просто муравьями по сравнению с этой зодческой оргией. Усердными и торопливыми муравьями. Наушник Жака доносил визгливую музыку, ударные ритмы, вопли, пение и стук машин. Город упруго пульсировал и трепетал. Пласталь и имматериум были здесь каким-то образом сплавлены воедино. И потому строения двигались, толкали друг друга, проникали одно в другое, наползали друг на друга. Башни вяли и напрягались. А похожие на муравьёв обитатели кишели внутри, и вокруг, и поверх, иногда их давило, иногда засасывало в вентиляцию или выплёвывало обратно.

Жака затошнило, он отвернулся и забормотал экзорцизмы. Ме’Линди сомкнула когти на его краге и пару раз утешающе сжала.

– Нам обязательно входить в тело этого города? – шепнул Гугол. – В тело, о да, в тело!

– Ха, живя в этой толчее, поневоле потянет отдохнуть в пустыню! – заявил Гримм. – Думаешь, гидру сделали здесь, босс?

– Может быть… Они и вправду, похоже, владеют технологией имматериума на службе безумия. А, по-моему, в нашу сторону направляется отряд.

– Ищут своих пропавших любовников?

Отряд самого Жака лежал на выступе скалы над дорогой, которая вела, извиваясь, от распутного, живого и жестокого города. Антигравитационный паланкин – платформа с подушками, прикрытая навесом, – нёс на себе настоящего гаргантюа. Четвёрка ненормально длиннорылых четвероногих, раскрашенных синими и красными полосами, точно одетых в ливреи, тянула паланкин, плывущий в метре над дорогой.

Вполне возможно, способный держаться в воздухе сухопутный плот мог бы передвигаться сам, разве что чудовищная пассажирка предпочитала этот церемониальный спектакль. Или, возможно, у пассажирки были слишком толстые пальцы, чтобы справляться с ручками управления, – если бы она ещё сумела до них дотянуться.

Ряды татуированных грудей опоясывали её громадный торс и живот; сквозь каждый сосок было пропущено бронзовое кольцо. Сворачиваясь и разворачиваясь среди этих блестящих от жира грудей, протискиваясь меж ними, скользила длинная и тонкая пурпурная змея, чьим началом, похоже, служил пупок женщины. Пуповина выросла до размеров шланга и обвивала женщину на манер верёвки, сжимая так, что складки плоти выпирали наружу. Плоская ядовитая голова змеи покачивалась гипнотически у щеки, время от времени расково касаясь её.

Лицом толстуха походила на корову: большие влажные ноздри, крупные глаза с поволокой, вислые губы и рот, который, казалось, безмятежно пережёвывает жвачку. Змея – её второе «я» – не выглядела столь безмятежно.

Дюжина десантников-предателей с обнажёнными головами, закованных в броню, имитирующую кости, сопровождала её, вооружённая плазменным и стрелковым оружием.

В авангарде пританцовывала дюжина сестёр Слиши, стегая хвостами и вращая клешнями.

Процессия дошла почти до того места, где прятался отряд Жака, и остановилась. Двойники Слиши, выделывая пируэты, переместились назад, к легионерам. Твари, тянувшие паланкин, присели на корточки и вонзили рыла в землю, пробив дорожное покрытие. Чудовищная мутировавшая женщина обратила лицо к пустыне шпилей, змея покачивалась рядом.

– Бу-у-уль! – могуче промычала женщина в освещённую завесами ночь.

– Ме’Линди, заткни уши! – приказал Жак. – Забрала вниз. Отключить звук. Она будет оглушительна.

– БУ-У-УЛЬ! БУ-У-У-У-УЛЬ!

Даже через отключённые микрофоны великий гам походил на звук взлетающего звездолёта. От этого голоса вибрировали и трещали кости внутри доспехов. Каменный шпиль вздрогнул и рухнул. Ме’Линди корчилась, сжимая назащищённую голову. Этот голос имел направление, точно луч прожектора. Легионеров и сестёр Слиши за кормой паланкина лишь покачивало отзвуками эха.

– ГДЕ ТЫ, БУЛЬ? Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ПОДВЕСИЛ МЕНЯ ЗА СОТНЮ КОЛЕЦ! ПОТОМ НА ПОЛСОТНИ МЕНЬШЕ! ПОТОМ НА ДВАДЦАТЬ МЕНЬШЕ!

Жак дал волю своим психическим органам чувств – и в него хлынуло видение массивной, многогрудой деформированной женщины, подвешенной на множестве крепких тонких цепей, пристёгнутых к многочисленным кольцам в сосках. Видение того, как она раскачивается вверх и вниз на разных числах колец, издавая стоны извращённого наслаждения, пока человек-бык служит ей, или хлещет, или мнёт, или колет рогами.

В такие моменты, как заметил Жак, змея тоже принимала участие, входя в женщину то через одно отверстие, то через другое, замыкая таким образом кольцо.

Великанша снова собралась с духом, её голова повернулась в другом направлении.

– БУ-У-У-У-У-УЛЬ! БУ-У-У-У-У-УЛЬ!

Земля дрогнула: ещё одна остроконечная скала распалась на части. Жак лежал оглушённый.

На призыв ответил глухой рёв боли из лучезарной, переливающейся всеми цветами радуги ночи.

Показался, тяжело ступая, человек-бык. Без глаз, без лица, обожённый до костей. Мясо на руках и груди обгорело до корки и потрескалось. Даже рога почернели и перекосились.

Голос призвал его обратно. Неужели женщина могла своим криком поднять даже мертвеца? Или же он бродил, спотыкаясь, по пустыне, ослепший, наполовину жаренный, но живой благодаря демонической защите? Её защите – если женщина одержима Слаанешем.

Жак решил, что наверняка она – хозяйка того злобного живого города. Если кто-то и знает правду о гидре, то только она.

Буль – человек-бык – добрался до паланкина, рухнул и остался лежать без движения. Змея женщины рванулась, словно кнут, промеж её грудей. Высвободившись с такой поспешностью, что трением наверняка ожгло, а то и рассекло жирную кожу, змея дугой метнулась к павшему телу, пробуя его раздвоенным языком.

Женщина затряслась и взвыла:

– А-А-АЙЯ-А-А-А-А! БУ-У-У-У-У-УЛЬ!

Сине-красные звери выдернули рыла из земли и роняя пену, рыскнули противосолонь. Паланкин вздрогнул и повернулся. Голова женщины мотнулась в сторону. Голосом зацепило легионеров и псевдодемониц. Одни из них бросились за корму грависаней, пытаясь удержать их на месте, другие повалились наземь, раскрыв рты и выпучив глаза.

– А-А-АЙЯ-А-А-А-А! У-У-УА-А-А-А!

Крик докатился до самого города. Здания в ответ вздрогнули и заколыхались. Некоторые, словно слизни-великаны, замедленно попытались укрыться за другими. Несколько зданий заторможенно поволоклись в сторону голоса. Языки-мосты втянулись. Груди-балконы пустили белый сок. Обитатели-муравьи посыпались на землю. Лазеры открыли огонь по воображаемым целям среди ниспадающих каскадами ядовитых завес.

Жак треснул по плечу Гугола, потом – Гримма, пока голос бил в другую от них сторону, и зажестикулировал перчаткой.

Лазерные лучи и болты шинковали и молотили свиту женщины. Кое-кто открыл ответный огонь, пока паланкин продолжал поворачиваться, утаскиваемый будто взбесившимися зверями. Обороняющиеся приникли к земле. Жак прицелился и убил одного, после чего пригнулся, скрипнув зубами от великого шума. Как только оглушающий грозовой фронт миновал, Жак подскочил и перебил хоботковых зверей. Их мёртвый вес заставил паланкин остановиться.

Но как заставить замолчать эту чудовищную женщину, чтобы взять её в плен? Пробить трахею сквозь толстый слой жира на шее? Но это не поможет ей отвечать на вопросы. Да и можно её обезглавить нечаянно.

Змея – часть её! Жак вспомнил о нитях, идущих от живых существ в бездну рас-творения.

Может змея быть материализацией чего-то похожего? Щупальце Слаанеша, вросшее в пупок и питающее силой, так сказать, внутривенно?

Змея так и торчала дугой, словно поражённая трупным окоченением – тем окоченением, что охватило Буля.

Бормоча экзорцизмы, Жак прицелился из псипушки одной рукой и из лазера – другой в шею змее.

Когда змеиная голова ударилась оземь, то взорвалась, точно заземлившийся провод. Кусок за куском, начиная с головы, длинное тело начало лопаться, точно связка шутих; золотое пламя хлестало в стороны, пока пиротехническое действо не дошло до пупка женщины. Затем то, что гнездилось там, взорвалось, вылетев наружу фонтаном крови и фекальной жидкости. Складки грудей тут же накрепко сдавили рану. Грохот прекратился.

Ме’Линди с трудом взгромоздилась на колени и потрясла длинной мордой, точно пловец, который пытается вытряхнуть воду из ушей. Оглушило её, ошеломило или нет, но действовать нужно было немедля. Её тренировки должны взять верх. Ассасин обязан дратья, даже если у него сломаны обе руки и нога. Жак откинул забрало и дал знак Гримму и Гуголу сделать то же самое.

– Босс, здания направляются сюда.

Это была правда.

– Но не слишком быстро. Нужно захватить грависани и отогнать в пустыню…

Все четверо торопливо спустились туда, где раненая дама необъятной грудой растеклась по своим парящим носилкам в окружении мёртвых или потерявших сознание легионеров и родичей Слиши. Её рана казалась мизерной по сравнению со всей тушей. Женщина открывала и закрывала рот, но слышалось лишь тихое протестующее мычание. А, может, и громкое: по сравнению с прежним громом её жалобы и брань просто не воспринимались как доходящие до нестерпимого гвалта.

Родичи Слиши уже разлагались, растворяясь в воздухе. Пока Гримм добивал цепляющегося за жизнь легионера, который мог потратить последнюю каплю своей жизни, что пальнуть кому-нибудь в спину, Гугол обрезал постромки на трупах хоботковых животных и собрал их на манер сбруи… в которую тут же, не дожидаясь указаний, полезла Ме’Линди. Жак остановил её:

– Нет, нет! Я в силовой броне, а ты – нет.

Он впрягся сам.

– Босс, из города повалили всякие неприятные клиенты.

Да, действительно. Но до них километра два. Начав тянуть, Жак с усилием двинулся вверх по склону в сторону лабиринта шпилей. Преодолев инерцию великанской туши, он побежал быстрее и сотворил психическое марево замешательства позади себя и спутников, словно спрятавшись в облаке ментальной пыли.

Они ушли глубоко в пустыню, пройдя, пожалуй, половину пути до корабля. Каменные шпили мелькали мимо – Жаку приходилось рассчитывать далеко заранее, когда отклонять сани. Погоня, похоже, не состоялась.

Гримм пыхтел рядом: хоть броня и усиляла движения, всё-таки приходилось тратить силы на бег.

– Босс, босс, я вот что подумал: мы сможем засунуть её в «Торментум», только если обрежем по бокам. Только у нас аптечки такой нет, чтобы она от этого не померла, так ведь?

Гримм прав.

– Виталий, тормози сани!

Гугол ухватился за задок мчащегося паланкина и вспахал ногами землю, чтобы погасить инерцию хода. Скват был низковат для такого дела, но Ме’Линди споро догнала их и пришла на помощь. Скоро машина зависла на месте. Жак усилил ореол защиты вокруг небольшого отряда.

Женщина злобно зыркнула, когда Ме’Линди подсадила Гримма, чтобы тот смог заглянуть на носилки. Коротышка увернулся от неповоротливой раздутой ноги размером почти с него и дёрнул за рычаг. Паланкин пошёл вниз. Кольца в сосках женщины дружно звякнули, когда все её груди подпрыгнули. Рука с поросёнка размером вяло смахнула Гугола, сбив бронированного навигатора наземь. Лишённая змеи, женщина явно была уже не той. что прежде. Ругаясь, Гугол поднялся на ноги, а носилки в это время опустились на землю. Гримм выключил их совсем, и женщина-гора бесформенной тушей оплыла, завалившись назад. Видно, сани создавали ещё одну подъёмную силу: поддерживающий корсет антигравитации.

– Сделаем всё, что нужно, здесь.

Жак распаковал экскруциатор: пучок внешне хрупких стержней. Раздвинул телескопические ножки похожего на паука-сенокосца, но исключительно надёжного устройства и шлёпнул его на великаншу. Изрядно попотев, они присоединили захваты устройства к выступающим частям её тела – больше для того, чтобы удержать их на месте и чтобы никого не пришлёпнуло. Какой смысл пытать на дыбе того, кто получает удовольствие, когда его подвешивают и растягивают на кольцах? На многих кольцах, а потом – на немногих!

Стащив перчатку, Жак выудил ампулу с сывороткой правды и прижал к коже женщины. Помня о её весе, ввёл вторую и третью дозы. Рекомендованная Инквизицией процедура предписывала в первую очередь подвергнуть испытуемого нестерпимой боли. Это, рассудил Жак, могло оказать обратный эффект, не считая того, что вызывало у него в какой-то мере отвращение.

– Имя?

Женщина сплюнула в Жака не меньше пары горстей вонючей слюны – он отскочил в сторону.

– Тока прочистила горло, – объяснила она. – Похоже, старый голос я потеряла.

«…сфарый голоф я поферяла».

– Что ты знаешь о существе под названием «гидра»?

– Меня зовут Кралева Маланья. И мой красавец Буль только что помер. Никогда больше не пронзит меня своими рогами после стычек с гримпанками.

«…поссе ссысек с гимпанками».

– Он болтался тут с демоницей, – ехидно заметил Гримм.

– Совсем немного, – сообщила Кралева Маланья.

Это ответ на последний вопрос Жака или комментарий по поводу заметки Гримма? Что, толстуху ампутация повергла в состояние имбецильности? Или она так хитро виляет?

– Что ты знаешь? – сурово повторил Жак.

– Знаю, что кое-чего лишилась!

– Змеи, которая овладела тобой, ты лишилась. А теперь перейдём к делу. Расскажи мне всё, что знаешь о гидре, или я убью тебя.

– Тогда ты ничего не узнаешь, так? Нет, не так. Ты будешь знать только то, что знал прежде? – Рот у неё задёргался. Больше Кралева уже не могла сдерживать правду, однако, к несчастью, Жак дал ей право рассказывать буквально всё, что она знала. – Ну, гидра – это название, – сказала она не торопясь. – Не учёная я, но рискну. Пишется так: гэ, и, дэ…

– Стоп! Впервые гидра была создана в твоём живом городе?

– Ага! Впервые создана – вот это вопрос. Что значит «впервые»? Изначально, первично? Как нечто может быть создано из имматериума вообще, если он, в общем-то, рассоздаёт? Я так думаю, что мы говорим о чём-то, созданном из имматериума?

Может, удовольствие причинит ей страдания? Но как определить, что для такой личности удовольствие? В оборудованной как следует темнице в течение нескольких дней – легко. Но здесь, впопыхах? Жак глянул на своих спутников.

Маленький Гримм шагнул вперёд. Он пощёлкал по медным кольцам Кралевы Маланьи, до которых сумел дотянуться. На каждом кольце была насечена миниатюрная сцена разврата. Гримм выудил из набора инструментов небольшие кусачки и поднял так, чтобы Кралева увидела. Так как предыдущая насмешка Гримма была тонко нацелена, чтобы вывести женщину из себя, Жак позволил ему продолжать.

– Слушай, уродина, – заявил скват, – сейчас я заберу все твои тупые кольца к себе в коллекцию.

Он перекусил одно кольцо и вытащил из соска аккуратно, не натягивая.

Кралева ахнула. Гримм словно вынул затычку. Грудь сдулась, исчезла. Сосок стал просто пупырышком, да и тот быстро пропал.

– Её тело распирает от варпа! – воскликнул скват. – Она сама как гидра. Каждое кольцо – пробка. Так, второй пошёл!

Он перекусил и вытащил второе кольцо. Ещё одна грудь опала.

Кралева заскулила.

Жак усомнился в техническом объяснении Гримма. Коротышка малость не понимал, как работает чародейство.

Гримм привстал на цыпочки и ухмыльнулся Кралеве в огромное лицо:

– Ха, скоро мы тебя немножко сдуем, и ты как раз влезешь к нам в корабль.

– Оставь мои колечки в покое, – взмолилалсь Кралева. – Я расскажу всё.

– Я не желаю слушать всё, – зло осклабился Жак. – Я желаю услышать вполне конкретно… Гримм, срежь десять колец!

Чик-чик.

– Не-е-е-е-ет!

Чик.

– Не-е-ет…

Чик

– Пожалуйста, прекрати…

Чик.

– Да что это за гидра такая?

– Ты знаешь, что это? – рявкнул Жак.

– Это такое существо, – злобно ответила Кралева, и это всё, что она сказала.

Из шеи у неё хлынула кровь. Женщина поперхнулась. Её голова откинулась назад, наполовину отсечённая.

– Никому не двигаться! – раздался знакомый задорный голос.

ПЯТНАДЦАТЬ

В доброй сотне метров, из-за каменного шпиля выглядывал Зефро Карнелиан, держа их на прицеле тяжёлого болтера. Наверное, он почти моментально сменил лазпистолет, из которого так метко застрелил Кралеву Маланью, на оружие посерьёзнее. Окованный бронзой хром болтера сверкал, отражая безумное, тошнотворное свечение ночи. Неужели, подглядывая за ними, человек-арлекин нашёл время смахнуть с оружия пыль погони и элегантно начистить до блеска?

Карнелиан был облачён в причудливую костяную броню в шипах и шпорах, его дерзкая морда выглядывала из ребристого рогатого шлема. Один из роботов со скитальца прикрывал его с фланга, сжимая в руках плазмаган.

– Просто не мог смотреть, как кто-то мучается! – крикнул человек-арлекин.

– Я не мучил её, ты, дурак! – отозвался Жак. – И не собирался. Только как иначе зафиксировать мегасвинью? А теперь ты убил её так же, как убил Мому Паршин!

Притворяясь, что ещё союзник.

– Драко, откуда тебе знать, с каким злом сношалась эта женщина, пока висела на своих кольцах?

– Значит, ты бывал у неё в будуаре? Это разрешает кое-какие из моих сомнений.

– Прекратите разбредаться, все четверо! – Карнелиан предостерегающе выпустил по болту вправо и влево, отчего на земле вспухли султанчики разрывов. – У меня тоже бывают видения, сэр инквизитор, сэр предатель! Это ты – хулитель торжественных клятв, нарушитель присяги!

– А ты, похоже, в Глазу Ужаса чувствуешь себя как дома, человек-арлекин!

– О, да я везде как дома! И нигде тоже…

– Гидра изначально была создана здесь, а не в какой-то орбитальной лаборатории.

– Ты так думаешь? Это она так сказала?

– Ты сам знаешь, что не успела. Ты ей не дал!

– Я бы не стал особенно верить тому, что говорят служители Слаанеша. Может, она лгала, чтобы смутить тебя и запутать, Жак?

– Она была под сывороткой правды.

– Сывороткой правды, в самом деле?

Почему Карнелиан со своим сервитором просто не откроют огонь? Сгустки плазмы и тяжёлые разрывные болты могут серьёзно повредить даже самой лучшей броне, не говоря уже о том, что внутри. Ме’Линди, у которой не было никакой защиты, кроме хитина, мгновенно разнесло бы на куски. Однако человек-арлекин продолжал играться с Жаком.

– Что есть правда? – крикнул Карнелиан. – In vinculo veritas, скажешь? Правда выясняется в темнице, в оковах. Только, если правда закована в цепи, как она может быть правдивой? А разве не вся человеческая галактика закована в цепи? Разве наш Император не прикован к своему трону? Кто однажды освободит его? Только смерть.

– Пустые парадоксы, Карнелиан! Или ты угрожаешь свергнуть Повелителя Человечества?

– Тьфу, что за паранойя! Разве гидра не освободит всех и каждого, связав их накрепко?

– Я спрошу тебя так: чьи руки будут править гидрой? Кто эти повелители в масках на самом деле?

– На самом деле? «На самом деле» – это вопрос правды. Я думал, мы только что разобрались с правдой. Нет сегодня никакой правды, Жак, нет во всей Галактике. Ты прекрасно знаешь, тайный инквизитор, как обстоят дела. Правда о генокрадах? Правда о Хаосе? Такая правда должна быть подавлена. Правда – это уязвимость, правда – это слабость. Правда должна быть укрощена, как укрощают псайкеров. Правда должна быть связана душой и ослеплена. Наш Император изгнал правду, сослал её в варп, так сказать. Но правда будет. О да!

– Когда гидра завладеет каждым в Галактике? Когда все думают одно и то же, то, наверное, это и есть правда.

Карнелиан возбуждённо хохотнул.

– Правда – это сущее посмешище, Жак. Губы, что изрекают правду, должны при этом смеяться. Смейся со мной, Жак, смейся!

Карнелиан выпустил ещё один разрывной болт – в сторону от отряда Жака, но их тем не менее осыпало землёй.

– Пляши и смейся! Наш Император изгнал смех. Из нас, из себя. Да, он изгнал радость из себя, чтобы спасти нас. Он объявил правду вне закона во имя порядка. Потому, что правда, как и смех, – это беспорядок, возмутительный, даже хаотичный; а в темнице лжи не может быть веселья.

Что хочет сказать Карнелиан? Ведь Император как никто другой должен знать правду – о предназначении человечества, об истории – он, кто правил десять тысяч лет! Если Император не знает правды – не может увидеть правды – что ж, тогда Галактика – пустое место, бесполезное, обречённое. Но, может быть, Император больше не знает, какой была правда, больше не знает, зачем его космические десантники и его инквизиторы насаждали его волю железной рукой?

Пока Карнелиан насмехался над Жаком под тошнотным небом этого уголка Хаоса, решимость Жака отправиться на Землю со своими – признаться, расплывчатыми – доказательствами крепла. Если бы он только мог сбежать из лап Карнелиана!

Взорвался ещё один болт, осыпав их камешками.

– Может, попробовать его достать, босс? – буркнул Гримм.

Как? По сравнению с Карнелианом они были как на ладони. Боевой сервитор держал тяжёлый плазмаган. Ме’Линди скорее всего обратится в пепел… хотя долг ассасина – умереть, если требуется.

– Жак, позволь дать тебе отрывок из очень древней поэмы, над которым ты сможешь погадать в оставшиеся последние мгновения своей жизни. Мгновения, которые могут относиться к твоему ближайшему будущему, которое наступит прямо сейчас, или, в противном случае, к будущему, когда ты станешь трясущимся злобным старикашкой, который оглядывается на прожитую жизнь перед тем, как свет наконец для него погаснет навсегда… В этом отрывке стихотворения говорит Бог. Возможно, он, как наш Бог-Император, озирает свою галактику. Кхе-кхе.

Карнелиан откашлялся и продекламировал:

 
«Бездонна глубина, – сказал Господь, – ведь мне
Наполнить бесконечность иль пустоту пространства.
Хоть я не ставил срок и не дал хода
Благости своей, которая вольна – вершить
Иль не вершить…»
 

– Неплохо, да? Как слова скатываются с языка…

А как они озадачили Жака! Как ускользнул их смысл, точно как признание Кралевы Маланьи досадно выскользнуло у него из рук.

– Ой-ёй! – взвизгнул Карнелиан. Он выпустил болт и задел плечо Гримма. Снаряд срикошетил в сторону, не разорвавшись, так как не проник внутрь. Но Гримма всё равно швырнуло вбок.

У Жака не было выбора – он ответил; Гугол тоже. В следующую секунду – Гримм. Карнелиан уже исчез за шпилем, вместе со своим роботом.

Из-за каменного столба полетели болты и сгустки плазмы – только в противоположном направлении. Показались легионеры в вычурной костяной броне, перескакивая от столба к столбу и стреляя на бегу. Их сопровождали размахивающие клешнями демоницы и суетливые отродья Хаоса.

– Бегом к кораблю! – приказал Жак, творя ауры защиты и отвлечения.

Они рванули с места, бросив паланкин вместе с мерзкой тушей и экскруциатором Жака, которым тот так и не воспользовался. Впрочем, он был рад его бросить.

Когда «Торментум Малорум» вознёсся на хвосте плазмы над гнойной ионосферой, на него накинулась парочка истребителей ближнего космоса – кораблей-ястребов, но Гугол опередил их и продолжал уходить на форсаже. Звездолёт пел от нагрузки на двигатели.

– Твои ковыряния, похоже, не прошли даром, – наконец признал Гугол.

Гримм хмыкнул:

– Ха, неплохо я их настроил, да?

– Это на пока! Ты не прочитал ни единой литании. Как можно ждать от двигателя нормальной работы, если ты пренебрегаешь его духом?

– Его дух, – ответил Гримм, – называется «топливо».

– Только не дай ему такое услышать.

– Ха, да чтоб я разговаривал с мотором!

– Виталий прав, – вмешался Жак, – дух наполняет всё сущее.

– Ха, то есть, ты понял всю ту чушь, что молол наш человек-арлекин про «наполнить бесконечность»?

– Император наполняет всё. Он везде. Везде, куда достаёт Астрономикан, по крайней мере.

Гримм пожал плечами:

– Меня малость беспокоит, почему Карнелиан дал нам уйти. С его понтоватой меткостью он лишь задел меня. Он гнал нас, как стадо, в сторону корабля, босс. Только и всего. Не давал легионерам подойти…

– После того, как привлёк их выстрелами.

– Зачем тогда в них стрелять, если они на его стороне?

– Возможно, – предположил Виталий, – раз их первую леди украли, а свиту перебили, у отступников испортилось настроение – и они палили в любого, кто не из их Города Грехов?

– Ты тупой, – сказал Гримм. – Может быть, Карнелиан убил эту бабу Кралеву, чтобы мы думали, что гидра происходит отсюда, пусть даже это не так.

– Она должна быть отсюда, из Глаза, – категорически отрезал Жак. – И с планеты Кралевы тоже.

– Это больше не её планета, – сказал Гугол. – Да и чёрт с ней, баба с возу… Не совсем мой идеал роковой красавицы.

– Карнелиан явно с тобой согласен, – заметил скват.

Мысль о том, что Карнелиан гнал их – теперь к Земле? – бесила Жака неимоверно.

– Я не такой уж тупой, – ответил Гугол, – когда дело касается толкования стихов. Бог-Император в этой поэме словно говорит, что отделил часть своей силы. Эта часть где-то в другом месте, не зависима от него, вольна идти своей дорогой – или отказаться идти. Добро эта часть? В таком случае, та, что осталась, – зло.

– Император не может быть злом, – сказал Жак. – Он величайший человек из всех. Хотя он может быть, и должен быть, суровым – без улыбки.

– Факт, о котором Карнелиан явно сожалел.

– Так, что смог посмеяться над нами, – съязвил Гримм.

«Воистину, я бегу по лабиринту, – подумал Жак, – а у лабиринта, возможно, вообще нет настоящего выхода».

– Кстати, об идеалах, – поддел Гримм Гугола, – вон идёт твой.

Ме’Линди вернулась в своё настоящее тело и сейчас возвращалась в крипту управления.

– Значит, вот он какой – Хаос, – был её комментарий.

– Нет, – поправил Жак, – это был лишь один мир из сотен, куда вторгся Хаос.

– Ты знаешь, там я почувствовала себя почти как дома в своём уродливом теле. Кое-что я там заметила на свой изменённый взгляд.

Жак немедленно встрепенулся:

– Порчу Хаоса?

– Что-то в воздухе. Нет, в невидимой атмосфере. У меня не было таких ощущений, когда я оборачивалась в Василарёве. То была… работа. Здесь было больше как гнусная и чарующая судьба.

– Может изменение тела вызвать привыкание? – обеспокоенно спросил скват.

– В мире Хаоса, думаю, да. Ты застрянешь, станешь чудовищем и не сможешь обратиться назад. Хаос – это полиморфин для безумных и дурных, для больных умом, для мозгов, которые жаждут, не зная меры. Ты превратишься в суть собственного кошмара, который начинался, как бредовый и увлекательный сон. Затем кошмар придаст форму твоему телу. Кошмар завладеет тобой. Ты по-прежнему будешь считать себя сновидцем. Но ты им не будешь. Ты будешь тем, что снится. Я вот думаю…

– Что? – спросил Жак. Ме’Линди, похоже, стояла на пороге какого-то откровения – может быть, схожего с фальшивым озарением наркотического бреда, когда раздавленный жук кажется переполненным космической значимости. – Что, Ме’Линди?