Текст книги "Драко (ЛП)"

Автор книги: Йен Уотсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Жак часто молился у барельефа. Весь декор корабля служил укреплением его веры.

Что же касается спутников Жака… Ме’Линди относилась к «Торментуму» с непроницаемым безразличием, а Гримму коридоры и крипты напоминали родные шахты и богатые углём пещеры. Коротышка бродил по кораблю и довольно бубнил, оживляя в памяти героические сражения со свирепыми орками в тесноте подземных цитаделей.

Гугол в полёте то ли общался сам с собой на приглушённых тонах, то ли просто напевал что-то – трудно сказать. Сперва Жак думал, что навигатор болтовнёй или пением пытается поддержать вой двигателей, который иногда сбивался, но теперь догадался, что тот просто перечитывает свои стихи, шлифуя старые и сочиняя новые. «Мрак. Могила. Смерть».

Мома Паршин внимательнейшим образом изучила своё новое окружение. Пусть оно было более ограниченным, но астропат тем не менее объявила его «исполненным пространственными возможностями» – возможностями посетить другие – какие угодно – места Галактики.

Гримм, когда прибыл, отнёсся к старой женщине с шутливым почтением.

– Сто или двести? Не так уж и много! Я вот проживу не меньше трёхсот…

– А ума так и не наберёшься, – мимоходом заметил Гугол.

– Ха. Чем короче тело, тем длиннее жизнь, так я считаю.

– Может, тогда стоит вывести породу людей таких, чтобы жили миллион лет.

– Зелен виноград, Виталий! Ты постарел раньше времени. Это всё из этого твоего варпования.

– Это мой дар, салага. Это не значит, что я умру раньше времени просто потому, что моё лицо несёт отпечаток профессии.

– «Морщины несёт» – вот правильное слово. Ладно, я-то думал, ты хотел удалиться на какой-нибудь астероид, чтобы стать бардом. Когда ты повеселишь нас одним из своих словоизвержений, кстати?

Гугол лениво отмахнулся.

– Ты когда-нибудь сочинял элегии? – неожиданно спросила Мома Паршин. – Погребальные песни? Для похорон?

– Для вас, дорогая леди, – галантно ответил Гугол, – я могу попробовать, хотя это не мой обычный стиль.

– Ха, а для меня? – запротестовал Гримм. – Что я хотел сказать, Виталий – к чему я подвожу кружным путём – что я был бы весьма признателен, иными словами, ну…

Коротышка сорвал с головы фуражку, смял и откашлялся.

– Эпическую балладу о сквате Гримме, который помог сокрушить гидру. На старость. Я научу тебя форме и размеру строф. Понимаешь, если я проживу триста лет, я стану живым предком, а у предка должна быть своя эпопея за пазухой. Если я проживу пятьсот лет… – Он смущённо ухмыльнулся, – то, наверное, стану псайкером. О, Мома Паршин, в этом отношении вы уже стали живым предком. Полагаю, для настоящего человека у вас приличный возраст.

– Приличный? – откликнулась та недоверчиво. – Ты считаешь, что быть псайкером – благословение? Мой дар лишил меня абсолютно всего.

– Эти лишения – тема для вашей элегии? – спросил Гугол.

– О нет. О нет, – Мома Паршин не стала углубляться. – Сколько тебе лет, Гримм?

– О, не больше пятидесяти. Это – стандартных имперских лет.

– А скачешь, как резиновый мячик, – засмеялся Гугол. – Может, тебе и правда нужна эпопея – о простодушии.

– Да, я салага, верно. Умный салага – это тоже верно. Но, – и он глянул по-щенячьи на Ме’Линди, – на сердце у меня бывает тяжело.

Ме’Линди насупилась:

– У меня тоже. Но по другим причинам.

Она сразу избавилась от тряпок чувственной любовницы и сейчас была облачена в облегающую чёрную тунику убийцы.

Жак тоже сбросил щёгольское барахло торговца и надел чёрное облачение с орнаментом и капюшоном, принятое в Ордо Маллеус.

Вместе с Гуголом в эффектно рифлёном корабельном костюме из чёрного шёлка, все трое казались троицей хищных летучих мышей, которые затмевали фальшивый звёздный космос стен, словно густые голодные тени пожирали ночных светлячков.

Мома Паршин погрузилась в полутранс:

– Предупреждаю: человек, называемый Карнелиан, спешит в свой космопорт.

Неделю спустя, в погоне за «Покровами света» – не пытаясь поймать Карнелиана, а только следуя за ним – «Торментум Малорум» вышел в океан Хаоса – варп-пространство.

Только тогда Мома Паршин сообщила Жаку:

– Я всё равно отправила послание.

– Какое послание?

– Твоё послание на Виндикт-5. Я его отправила ещё в Василарёве.

– Верни его! – крикнул Жак. – Отмени!

Незрячая, она улыбнулась слабой и необычной улыбкой: она не видела улыбки, на которую могла равняться, с девичества, и зеркало ей тоже не могло в этом помочь.

– Отсюда, из варпа? Это невозможно.

Говорит она правду? Жак не знал.

– В таком случае, выйдем обратно в нормальное пространство.

– И потеряем след Карнелиана? Пока мы возимся в обычной вселенной, его корабль в варпе уйдёт вперёд – и я его перестану чувствовать.

– Наверняка, ты можешь передать сообщение из варпа.

– Я точно не знаю как, инквизитор. Подобного опыта у меня, в общем-то, в жизни не было. А если меня этому и учили, я давно уже позабыла. Вспомни: большую часть жизни я провела взаперти в покоях губернатора. Я не вкушала радости путешествия среди звёзд. Поэтому, даже если я попытаюсь, эта задача потребует от меня полной концентрации. Я могу легко потерять след.

– Ты лжёшь!

– Пытки, – равнодушно сказала она, – непременно повредят моим способностям.

Жак пожалел, что она упомянула такой вариант. Пытать в варпе, уж кого-кого, а сильного астропата – это чистое безумие. «Торментум», может статься, не настолько крепко защищён от зла: что скорее пробьёт мембрану между реальностью и Хаосом, чем ментальные вопли боли? Чем ещё быстрее привлечь внимание… гиен Хаоса?

Из ложа навигатора тревожно выглянул Гугол. Он коснулся нескольких из амулетов и образков, которые повесил на шею, входя в варп.

– Жак?

– Летим дальше, – с мучением велел Жак.

Время в варпе идёт быстрее, чем в материальной Вселенной, но здесь оно ещё и непостоянно, непредсказуемо. Мома Паршин отправила сигнал экстерминатуса всего неделю назад. Губители могли уже править в сторону прыжковой зоны или уже были там. Войдя в варп, как скоро они прибудут в окрестности Сталинваста?

Жак представил себе, как жрецы эскадры наставляют величайших воинов праведно и почтительно, укрепляя их души для предстоящей операции: страшной, но в то же время почти абстрактной. Насколько сильнее эти воины рвались бы вперёд, если бы предстояло столкнуться с врагом лицом к лицу.

Если правительство Сталинваста догадается о цели прибытия флота смерти, орбитальные мониторы могут какое-то время посопротивляться. День. Пару часов. Армагеддон рано или поздно обрушится на них, проведённый почти с сожалением.

Из миллиона миров что значил один?

И всё-таки он значил. Ибо этот мир был ещё одной потерей для Империума. Гранитный утёс Империума, который зиждется на зыбучих песках злобного Хаоса, не может сносить такие трещины бесконечно. Этот утёс и так побит основательно.

Он может рассыпаться, и вся человеческая культура рухнет, как рухнула однажды в прошлом, но в этот раз она больше не поднимется. Утёс не должен рассыпаться. Иначе демоны, выпущенные Хаосом, восторжествуют.

Да, один мир значил! Ибо Жак хранил в памяти толстого суетливого мажордома и лорда Воронова-Во с его красными, но не кровавыми, глазами, и большеглазую девушку, которая удрала с его кровати, и всех, кто пережил восстание генокрадов, кто печально ждал, что хотя бы теперь продолжит жить после пережитой беды.

Все они должны умереть, все.

Но даже умереть не так, как Оливия должна была умереть много лет назад, служа Императору, а только, чтобы утолить жажду мести одной безумной женщины. Когда придёт время, станет ли слушать Мома Паршин смерть своих собратьев-астропатов Сталинваста?

Жак мог приказать Виталию вывести корабль обратно в нормальное пространство и несомненно сумел бы заставить старуху подчиниться. Но сам. Он не стал бы поручать это дело Ме’Линди.

Но тогда страшный, покрытый тайной заговор может удаться…

– Ты убила планету, – обвинил он её.

– И теперь этой планете нужна элегия, – ответила она. – Наш штатный поэт может воспеть смертельные гниющие джунгли Сталинваста, которых я никогда не видела, и жуткие шрамы, выжженные в этих джунглях ратью орудий, и все эти города-рифы, которых я тоже не видела, кишащие жадными и грязными творцами оружия. Он может воспеть одетых в кожу ящеров дворян, что охотятся только ради трофеев, и оргии в тепловом излучении тел, и мутацию зрения, и одинокую седовласую женщину, у которой от органов чувств остались только рубцы, запертую в покоях губернатора навечно, чей разум достигал звёзд, – и со всех этих звёзд и миров, с которыми она говорила у себя в голове, ни одна дружеская душа не потянулась по ней и не могла даже выразить ничего подобного …

– Хватит! Потом я казню тебя, я обязан тебя казнить.

– Мне, в общем, всё равно.

– О нет, Мома Паршин, о нет. Когда становится поздно, когда близок конец, всем становится не всё равно. Они, может, даже желают смерти, но им по-прежнему не всё равно.

– Пожалуй, – ответила она, – балладу о простодушии стоило сложить про тебя? Я улетела во плоти от этого извращённого двора – сейчас уже на многие световые годы, на световые десятилетия. Каждый пройденный световой год возмещает мне год той жизни, что я потеряла.

– А как же твоя «кошка»? – тихо спросила Ме’Линди.

Из невидящих глаз Момы Паршин выкатилось несколько слезинок.

На несколько минут Жака оглушило чувство абсолютной, парализующей тщетности.

ДЕВЯТЬ

Если бы кому-то хватило глупости надеть космическую броню и выбраться через воздушный шлюз, ничего строго говоря зримого он снаружи бы не увидел, не считая того, что прибыло с ним из обычной вселенной.

В царстве варпа не сияли звёзды, ибо звёзд там не существовало, как и не существовало облаков светящегося газа. Не царила там полновластно и тьма, как на дне колодца в чёрную ночь, ибо даже чернота – противоположность света – там отсутствовала.

Но на волнах восприятия, отличных от видимых волн, варп был далеко не пуст. Он был с избытком насыщен виртуальной жизнью. На варп-экране Виталия Гугола отображался радужный, бурлящий суп энергии, в котором то тут, то там прорывались течения – то быстрые, то ленивые, вспучивались язвы вихрей и воронок.

Это была та самая область, что соединяет Империум с тех пор, как корабли научились проскакивать через варп к далёким звёздам за несколько дней – или, самое большее, месяцев, пути вместо того, чтобы тратить на подобные путешествия недосягаемые тысячи лет.

Однако это была и та сфера, где зарождались особые враги Жака. Это было безбрежное царство, где силы Хаоса обретали своё уродливое сознание и цель – анафема для всего настоящего и верного.

Да, стоячие волны варп-штормов оживали, превращаясь в великие силы. Они упивались яростью, похотью, капризами смертных, чьи души возвращались сюда, растворяясь в океане энергии.

Эти насосавшиеся эмоций силы дёргали за ниточки меньших демонов. Воплощения, созданные по образу и подобию извращённой сути этих сил, проникали в душу к податливым псайкерам, алчным, безрассудно амбициозным смертным и предлагали этим простофилям немного власти – играя ими, точно живыми марионетками на неосязаемых ниточках – прежде чем превратить в орудия зла и в конце концов сожрать.

Тем самым дьявольские силы стремились исказить ткань мироздания и разрушить обширную, но крайне хрупкую человеческую империю здравомыслия – здравомыслия, которому приходилось защищать себя с беспощадной жестокостью…

Жак узнал всё это, когда проходил подготовку в резиденции своего ордоса – в этом лабиринте многих тысяч запутанных километров, скрытом под массивной ледяной шапкой в скальном основании южного полярного материка Терры.

– Астрономикан виден ярко и чётко, – доложил Гугол. – Южное склонение восемьдесят два и один, восхождение семнадцать и семь. Значительных варп-штормов не замечено.

Варп-экран был словно чаном, полном бурлящей радужной лягушачьей икры. Через это окно они могли вглядываться в варп, как сквозь одностороннее зеркальное стекло. Ничто из варпа не могло проникнуть внутрь «Торментум Малорум», ибо корабль – этот пузырь реальности – надёжно защищали силовые поля и молитвы.

Конечно, своим варп-глазом Гугол видел гораздо больше, чем тот фрагмент варп-пространства, который отображался на экране, видел ясно до бьющего в глаза маяка самого Императора.

Звездоплаватели в хуже защищённых судах могли слышать царапанье когтей по корпусу, вой бессвязных голосов, похотливые уговоры, яростный гвалт. Если силовая оболочка не выдерживала, внутри судна могли сгуститься из эктоплазмы демоны.

И пусть лучше это были бы сирены Слаанеш, чем гарпии! Тогда, пожалуй, смерть была бы приятнее. Или просто дольше.

Схола Инквизиции была обширным, почти нарочно запутанным лабиринтом из вычурно убранных залов, спален, святилищ, келий, библиотек, скрипториев и апотекариев, темниц, богословских лабораторий, психических гимназий и оружейных арен.

Пламенные и едкие, старые адепты, ушедшие на покой со звёздного полотна, преподавали новичкам внешние секреты ремесла инквизитора, его кругозор и методы работы.

Жак преуспевал в обретении необходимых навыков, хотя уже было ясно, что он никогда не станет ни догматиком, ни пылким практиком искусства усмирения.

– Почему? – спрашивал он, и снова: – Для чего?

Он озвучивал эти вопросы почтительно, благочестиво, но озвучивал.

Однажды наставник сказал Жаку: «Ты у нас на примете».

Жак боялся, что его посчитают за еретика, но изучали его особенно скрупулёзно совсем по другой причине.

– Карнелиан в двух третях от максимальной дальности моего нюха, – сообщила Мома Паршин, убийца планеты.

В хвосте корабля Гримм корпел в тёмной как ночь машинной крипте, под светом электросвечи и переносной лампы отлаживая двигатель, который нёс их сквозь варп. Скват использовал только гаечные ключи и шкалы, с презрением отвергая руны и литании, которые другие техники почитали жизненно необходимыми для обхаживания духа машины.

Жак поджигал в обсидиановой рубке управления палочки благовоний: красный жасмин, мирру и благотрав с Веги. Воздушные горгульи мягко втягивали и выпускали ароматический дым странными завитками, словно делая наброски демонов, которые, возможно, рыщут за обшивкой корабля. Его мысли дрейфовали дальше по времени после послушничества. Годы проносились в памяти точно так же, как световые годы проносились в обычном космосе, когда корабль шёл вперёд.

Жак принял присягу странствующего агента. Он послужил на десятке миров, скрупулёзно и неотступно истребляя заблудших псайкеров и еретиков, усердно, но тем не менее никогда не переусердствуя.

Он готов был изучать любые неувязки, прежде чем, как, увы, чаще всего бывало, отбросить всякие сомнения. Он никогда не казнил ведьм лишь по навету мстительных недругов.

И настал тот день, когда закутанный в мантию старейшина-инквизитор активировал на ладони татуировку, которую Жак не видел никогда прежде, и произнёс слова: «Внутренний орден».

Колесо внутри колеса…

Ме’Линди выполняла некие изометрические боевые упражнения, словно отгоняя гнетущую атмосферу варпа, от которой временами начиналась духовная мигрень – тоскливая боль в душе.

Она изгибалась. Она напрягалась. Сейчас она танцевала – неторопливо. Каждый жест, каждый шаг, каждая деталь положения конечности и пальцев были частью сложного ритуала убийства. На время Ме’Линди стала жрицей собственного культа ассасинов, исполняя смертоносную церемонию, которая лишь внешне казалась изящно-безобидной.

Мома Паршин осторожно внимала. Возможно, её ощущение близости других дополняло – в воображении – эти укороченные движения, превращая их в пряжу смерти. Старая женщина странно, по-своему, улыбалась: её коричневое морщинистое лицо походило на маску под водной рябью.

Виталий Гугол принялся читать сочинённое:

«О, прелестница-смерть.

Вдох украл поцелуй,

что убьёт иль пленит.

Её плоть так страшит,

Что уже не смешно.

Моё сердце болит.

Чарованье ушло.

О, прелестница-смерть…»

Навигатор передёрнул плечами и сосредоточился на имматериуме снаружи, высматривая водовороты. Скоро он принялся напевать, несколько односложно, песнь навигаторов: «Море потерянных душ».

Мома Паршин погладила воздух. Может быть, успокаивала мысленно свою «кошку», когда сверху начали падать вирусные бомбы?

Жак погрузился в воспоминания о следующем годе, когда Баал Фиренце впервые дал о себе знать. Ибо существовали ещё колёса внутри колёс внутри колёс. Инквизиция ни в коей мере не была альфой и омегой борьбы против порчи, как не был и тайный внутренний орден Инквизиции последней инстанцией.

Орден молота, Ордо Маллеус, был основан тысячи лет назад в глубочайшей тайне ещё до того, как раненый Император воссел на трон, поддерживающий жизнь. Один из девизов ордена гласил: «Кто устережёт сторожей?» Ордос предавал казни даже глав Инквизиции, когда эти могущественные фигуры являли признаки отхода от истинной праведности и рачительности.

И всё-таки главной задачей ордена было постигать и уничтожать демонов. Жак узнал поимённо великие сущности Хаоса: Слаанеша похотливого, Кхорна окровавленного, Тзинча изменяющего, Нургла-чумоносца. Он не произносил этих имён всуе. Слишком часто человеческие существа выказывали буквально смертельное влечение к подобным губительным силам и подчиняющимся им демонам. Хотя, так, пожалуй, и должно было быть, ведь эти самые сущности были слеплены из нечестивых страстей когда-то живших душ.

Подготовка в Маллеусе легко затмила тяготы обучения на обычного инквизитора. В завершение леденящей кровь церемонии Жак принял ещё более тайную присягу.

Как можно забыть первого демона, с которым он схватился, имея полное представление о его природе? Зловещая татуировка на бедре увековечила эту победу.

Сейчас под одеждой тело Жака щеголяло целым ковром подобных наколок, но лицо он оставлял чистым из соображений секретности.

Планета Зевс-6 была фермерским миром.

Крестьяне возделывали землю и пасли овец. Они думали, что звёзды – это дырки в одеяле, которое сказочный Император накидывает на небо каждую ночь. Вытянутым кулаком можно закрыть солнце, которое так палит днём. Но как яростно испепелял бы целый небосвод такого света! Он ведь явно существовал, раз от горизонта до горизонта его капли просачивались в прорехи одеяла Императора.

Крестьяне приносили своих увечных детей в жертву небесному держателю одеяла. Пусть эта умилостивительная жертва не приведёт к штопке дыр, но по крайней мере убережёт от новых.

В этом невежественном захолустье обосновалась хорошо вооружённая небольшая колония, назвавшая себя «Хранители края одеяла».

Мнимые проповедники принялись заявлять, что глупые крестьяне подходят к вопросу не с той стороны, жертвуя увечных детей. Увечных! Вот почему ночное одеяло зияет прорехами. Отныне крестьяне должны отдавать Хранителям в дань более взрослых и здоровых сыновей и дочерей, кто имеет хоть какую-то претензию на миловидность. Родителей, что возражали, порвали на куски как еретиков. За двадцать лет новый культ укрепился, его храмом стал купольный город Хранителей, возведённый над устьем пещер.

В последней битве Жак с ротой Серых Рыцарей пробились сквозь ряды свирепых культистов, где у каждого была какая-нибудь отметина Хаоса: щупальце, жало, отростки вместо волос, присоски, когти; пробились к колдуну шабаша, который засел в глубине пещер, где юные пленники жалко скулили в клетках.

Колдун оказался расплывшимся рогатым гермафродитом, закутанным в желтушно-зелёную кожу. Влажные половые отверстия выступали из его-её обвисшего брюха. Его-её длинный мускулистый язык мелькал в воздухе, словно помогая видеть его-её крошечным заплывшим глазкам. Явно у языка были и другие предназначения.

Воздух пах едким мускусом. Драгоценные камни на концах сталактитов сияли с потолка пещеры, словно множество маленьких ламп. Колдун тоже сиял. Его-её нечестивое тело светилось, словно фосфорное, словно горя изнутри так, будто его-её плоть была окном для похотливого сияния откуда-то извне.

Колдун когда-то был человеком; сейчас он-она стал отражением варп-облика демона, который овладел им и дал новую форму.

Он-она атаковал, проецируя непристойный бред пьянящей блудливой похоти. Даже защищённые психическими капюшонами, Серые Рыцари пошатнулись. Несмотря на всю свою психическую подготовку, Жак почувствовал, как его скрутило внутри. Отвратные миазмы застили глаза.

Выстрелы шли в «молоко» или отражались обратно в стрелков – казалось, будто колдун вертит напавшими, как марионетками, заставляя сражаться между собой.

Два Серых Рыцаря погибли. Но Жак воздел щит из своего истерзанного целомудрия и выстрелил верно из пси-пушки и болтгана.

Несколько секунд колдун оставался прежним – и Жак почти отчаялся. Затем чудовищное зелёное тело лопнуло, словно бурдюк с нечистотами, заляпав стены пещеры и клетки со съёжившимися юными пленниками – в последний раз он-она оставил на них свою отметину.

Фосфоресцирующее зелёным изображение колдуна Жак теперь носил на коже бедра.

Впрочем, другие демоны, с которыми ему довелось столкнуться впоследствии, оказались ещё менее симпатичными.

– Гидра – не демон, – бормотал он под нос. – Однако как она может явиться из варпа и не быть на поводке у Губительных Сил?

Демонологические лаборатории Ордо Маллеус – их теоретическая палата – просто обязаны узнать об этой необычной и новой сущности. Жак молил Императора, чтобы человек-арлекин привёл к ней.

Гугол сбросил ход, почти остановив «Торментум». Корабль дрейфовал в море потерянных душ, пока обитатели этого пузыря реальности таращились на то, что показывал варпоскоп.

Из усыпанной блёстками радужной бездны величаво вздымался космический скиталец – невольник случайных течений варпа, и туда-то и пришвартовался «Покрова света», скользнув в один из зияющих входов.

Скиталец был не одним покинутым судном. Скиталец был скоплением множества кораблей и не только. Это был титанический конгломерат, сооружённый безумными людьми и даже безумными ксеносами. Этому скитальцу могло быть тысяч десять лет, настолько ободранными, рябыми и древними выглядели некоторые его части.

Изначально это было одно судно, которое сбилось с пути или потеряло возможность использовать варп-стабилизаторы – и больше не смогло прыгнуть обратно в нормальное пространство.

Может быть, у них погиб навигатор; может быть, его разум разрушило вторжение демона. Может быть, варп-шторм разбил корабль и сломал стабилизаторы, когда защитные руны на них не справились.

Уцелевшие наверняка пытались выжить всеми правдами и неправдами, погружаясь в отчаяние и безумие, а их потомки – если таковые были – мутировали до состояния варп-обезьян.

За тысячи лет другие остовы и разбитые суда прилипали к первому – целиком или частично – или врезались в него, занимая место в огромном скоплении, протянувшемся на несколько километров вширь и вглубь.

Многие из этих дальних судов никогда не садились на поверхность миров. Из скитальца торчали зубчатые башни и контрфорсные шпили, словно здесь столкнулось множество причудливых летающих замков.

Вся эта масса вдобавок напоминала какого-то многосоставного мегакита из металла, в котором раковая опухоль пустила ростки метастаз. Торчали крестовины экзотических антенн. Повсюду щетинились зубастые горгульи, словно извергая в варп содержимое своих желудков. Разбитые балюстрады свисали с витражных галерей. Выпирали густо украшенные стабилизаторы и лапы. Один причал для челноков был утыкан статуями карлов, другой выложен рунами. Орудийные башни спеклись в морды оскаленных волков и свирепых ящеров. Зиял портал: растянутый в злой улыбке ярко-красный пластальной рот, усеянный чёрными как смоль зубами, покрытыми золотым письмом. Портал этот словно то ли глотал, то ли изрыгал толстого, бесконечного червя…

Скиталец обвивали бесцветные кольца гидры, похожие на гигантскую гирлянду выпущенных кишок. Блестящие щупальца копошились в люках и трещинах. Отростки лениво колыхались в течениях варпа, словно водоросли в ручье. Некоторые куски – огромные раздутые куски – твари вяло пульсировали, напоминая вынутые органы.

Другие гигантские части существа плавали почти отдельно, словно огромные сгустки слюны на блестящих нитях. Скиталец был невероятно огромным, но гидра, пожалуй, была ещё больше.

Жак возблагодарил Повелителя Человечества за безопасное прибытие.

Стоило ли благодарить и Мому Паршин?

– Можешь подвести нас ближе? – спросил Жак у Гугола. – Но так, чтобы держаться подальше от гидры?

– Вопрос в том, будет ли она держаться подальше от нас, Жак.

– Это мы узнаем. Я вижу свободное место. В верхней части по правому борту, видишь?

Так и есть. Сжавшие в объятиях и ощупывающие многосоставный скиталец студенистые отростки не закрывали все возможные входы.

Пока навигатор тихонько подгонял «Торментум Малорум» ближе к указанному месту, используя только рулевые двигатели, у Жака сквозь жутковатое чувство, которое породили скиталец и сам варп, просочилось необычное ощущение безопасности. Подстраивая свои психические чувства, он попытался проанализировать это ощущение, пока наконец почти уверился, откуда оно происходит.

Вновь «Торментум» завис почти неподвижно относительно избитого и мятого бока скитальца. Зияла сотня метров пустоты, которая не была пустотой, отделяя корабль от рваной дыры достаточно большой, чтобы принять нескольких бронированных десантников-терминаторов в ряд. Вот бы их сюда!

Гугол задёргался:

– Если подойдём ближе, малейшая варп-волна столкнёт нас…

– Тогда хватит, – ответил Жак. – Мы можем преодолеть оставшееся расстояние в силовых костюмах.

Навигатор побледнел:

– То есть, оставим корабль… здесь?

Скват тут же застучал зубами:

– Э-э-э, босс, ты с-случаем не предла-ла-лагаешь прогуляться по варпу?

– Но это же безумный риск! – запротестовал Гугол. – В варпе где угодно может материализоваться что угодно. Что – я даже называть пытаться не буду!

– Мы будем в безопасности, – успокоил их Жак. – Я уловил мощное поле демонической защиты, идущее от скитальца. Оно растекается шире. Мы в его пределах. Демонское отродье здесь проявиться не сможет. Мы можем выйти из-под защиты «Торментума» практически абсолютно спокойно.

Гримм помялся, откашлялся и промямлил:

– Что он говорит… Ты ведь, гм, не просто так говоришь, чтобы, гм, уломать нас пойти?

– Damnatio! – выругался Жак. – За какого дурака ты меня держишь?

– Ладно-ладно, я верю вам, господин. Мы будем защищены.

Факт того, что скиталец закрыт от вторжения демонов, пробудил у Жака любопытство и одновременно успокоил. Ибо в таком случае как демоны или зло могут связаться с гидрой?

– Отлично, – сказал Гугол, – я снимаю своё возражение, которое как варп-пилот был вынужден озвучить. – Он деланно вздохнул. – Как я предполагаю, пилот обязан остаться с кораблём, – Он глянул в сторону Момы Паршин: – Впрочем, у меня нет ни малейшего желания оставаться с ней. Я могу убить взглядом, но, это очевидно, только не слепую. Она ненадёжна, она хитра. Я бы не стал доверять ей даже за семью замками.

О да, Гугола как-то оставили благополучно в запертой комнате – где его и поймали врасплох.

– Ха! – воскликнул Гримм. – Так ты решил пропустить нашу маленькую экскурсию, а, Виталий? Приятно знать. Конечно, как такой рыцарь, как ты, может даже помыслить выстрелить в эту… пародию на живого предка. Если понадобится, конечно, если понадобится.

– Я действительно с глубокой неприязнью отношусь к стрельбе из какого бы то ни было оружия на борту корабля, который пилотирую, – высокомерно отрезал навигатор.

– Мы что, должны тащить её на себе? – вопросил коротышка. – Правда? Пока будем пробиваться сквозь кольца гидры? Ерунда какая-то.

– Совершенно верно, ты остаёшься на «Торментуме», Виталий, – подтвердил Жак. – Что же касается нашего астропата…

Логика подсказывала, что Жак должен казнить её прямо сейчас – и совершенно справедливо – за убийство мира, за вредительство Империуму. Однако, может статься, что Сталинваст ещё жив, и «Торментум Малорум» сможет покинуть варп вовремя, чтобы он успел заставить старуху дать сигнал и спасти положение. Но даже при этом она заслужила смерти за попытку измены.

Пока же они стояли и по сути обсуждали, целесообразно ли убить Мому Паршин. Астропат слушала, приоткрыв рот в своей странной улыбке и невесть что думая. Могут ли подобные дебаты внушить верность к спутникам?

Впрочем, какую верность? Очевидно, что Мома Паршин была верно разве только своей далёкой «кошке», которую сама же обрекла на смерть.

– Я почувствовала, когда открылись варп-порталы, – заметила она в сторону Жака. – Значит, твоя гидра как минимум частично принадлежит варпу, разве не так?

Мома Паршин не молила сохранить себе жизнь. Она просто напомнила Жаку, что может приносить пользу дальше.

– Кроме того, – добавила она, – я предполагаю, что тебе нужно знать в точности, где в этой огромной массе находится Карнелиан?

Если бы только Жак мог чувствовать физическое присутствие обычного человека на расстоянии, как это делали некоторые псайкеры. Светлячок психического духа, сияющий на ночном покрывале мироздания – да, такой он мог найти по большому счёту. Но, пытаясь приложить это умение, он натолкнулся на туман демонической защиты, которая скрывала любого внутри скитальца.

– Ты уверена, что по-прежнему можешь чётко его зафиксировать, астропат? – требовательно спросил он.

Мома Паршин незряче уставилась на Жака и ответила:

– О, да. Я хорошо умею прослушивать пространства варпа, очень хорошо. Но я не ищу его. Я слушаю эхо своего маячка.

– Астропат идёт с нами, – объявил Жак. Вот бы посоветоваться с таро! Но это может предупредить Карнелиана. А Жаку крайне хотелось поймать этого человека врасплох.

Подала голос Ме’Линди:

– Внутри скитальца мы всё время будем носить силовую космоброню? Тогда это снимает проблему мышечной атрофии Паршин.

О нет, Ме’Линди ни за что не станет называть астропата мамой.

– Ха! Дать безумной силу тигрицы?

– Я полагаю, ты можешь подкрутить ей скафандр так, чтобы любой из нас мог её отключить в случае чего?

– Да без проблем, леди.

– Так я и думала! Я бы и сама легко справилась.

– Думаешь, чтобы придумать такое, нужен настоящий гений, а? О чёрт, прости. Беру свои слова обратно. Дайте мне десять минут вставить ограничитель в скафандр Виталия.

– В мой? – возмутился навигатор.

– А то в чей? Или она принесла в сумочке свой, уменьшив с помощью магии?

– Она никогда в жизни не надевала подобное снаряжение.

– Ты хочешь от неё избавиться, но не хочешь, чтобы она надевала твой скафандр…

– Да, не хочу! Она может осквернить его психически. Повредить защитные руны.

Гримм насмешливо хрюкнул:

– Наш инквизитор может после очистить его, окропить и освятить заново.

Скват явно не особо верил во все эти технотеологические процедуры, действенность которых была абсолютно очевидной для Жака и большинства здравомыслящих людей. И тем не менее коротышке явно каким-то образом удавалось выходить сухим из воды. Неосвящённый, он наверняка не выживет в варпе!