Текст книги "Цветок забвения. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Явь Мари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

От необходимости много говорить Имбирь уже тошнило, поэтому она изложила мне суть дела как можно короче.

– У тебя появилась возможность разом искупить грех всего нашего клана.

– О.

– Метресса просила меня отдать тебя в пару её выродку. Едва в ногах у меня не валялась, а я подумала: «какая наглость»! Она так гордится своим материнством, что, похоже, считает, что всем остальным здесь плевать на своих дочерей.

– Ты отказала ей?

– Я сказала, что подумаю.

Это уже означало большее согласие, чем я могла рассчитывать. Я взволнованно затеребила локон волос.

– Ты, кажется, невероятно этому рада, – заметила мати.

– У меня всё ещё нет пары для обучения, а время уже на исходе.

Вряд ли она поверила в мои чисто-практические соображения, но, в общем и целом, я была на правильном пути.

– Вот именно, Ива. Ты должна постараться и освоить высшее мастерство, вопреки своему изъяну и изъяну твоей пары. Это испытание достойное Девы, докажи, что ты одна из нас. Расклад тут только такой, Ива. Кому-то из вас придётся умереть в конце обучения, но ведь ты и сама это понимаешь. После стольких похорон, ты точно уяснила, что ты – садовница, а все остальные – деревья. – Она положила руку мне на плечо. – Ты ведь не падёшь жертвой единственного мужчины в мире, где властвуют женщины?

– Нет.

– Это был бы самый нелепый конец, который только можно придумать.

– Да уж.

– Хорошо, что ты такая понятливая. – Имбирь наклонилась, пропуская через пальцы мои волосы. – Завтра я их украшу. О, этим локонам суждено стать удавкой для худшего из отступников.

Но украшать мои волосы ей не пришлось. Я её в этом опередила, отрезав их до самого затылка.

– И что это значит? – спросила мати ледяным тоном, когда увидела мою новую причёску. Это было явным бунтом, конечно, но я сказала:

– Если я приду во дворец с украшенными волосами, как это воспримет Чили, которой их сожгли? Если уж волосы играют главную роль в единстве, значит, у меня их тоже быть не должно. Так я привяжу её к себе надёжнее, чем любым другим способом. – Я была невозмутима, потому что знала, что Имбирь растолкует мои слова на свой коварный лад. – Мне не нужны украшения и наряды, чтобы Чили, едва увидев меня, поняла, что я пришла к ней, как её пара.

Хотя, возможно, я просто повторяла ошибку, не желая готовиться ко второму по важности событию в своей жизни должным образом. А когда я оказалась во дворце? Выглядеть роскошно было просто правилом хорошего поведения там. Ему следовали цветы, мебель и посуда. Появиться в святая святых клана остриженной означало скорее нанести оскорбление, чем понравиться Чили. А если вспомнить нашу первую встречу, у меня вообще не было никаких шансов.

Но когда меня отвели в комнату, где её держали взаперти, я поняла, что пришла моя очередь привередничать:

– Не смотри так.

Чили выронила из рук книгу, которую читала. Её бледное, измождённое бессонницей лицо исказила ярость.

– Это… это с тобой сделали они? Да? Отвечай! Кто это был?! Виола?!

– Что? Нет! Нет, это я сама. Сама, Чили.

– Сама?! Ты сама… совсем спятила?! – Она тут же отвела взгляд, стыдясь своей злости. И в то же время не зная, как реагировать на мою выходку.

– Думала, ты оценишь.

– С чего бы?

– Ну, потому что ты… Потому что я здесь, чтобы…

– Тебе зеркало подарили не для того, чтобы ты себя уродовала, – пробормотала Чили, состроив недовольный вид. Но её голос выдавал волнение. Возможно, она вообще не верила, что я приду. Возможно, она даже этого хотела, ведь так было проще. Здесь и сейчас она пыталась окончательно разочароваться в этом мире. С этой целью и читала очередную книгу о нижних землях.

– Все, кого я встретила, сказали, что мне идёт, – ответила я.

– Ещё бы, наши сёстры такие искренние и сочувствующие.

– Я не жалею. Мои волосы и раньше нельзя было назвать красивыми. Может, я просто искала повод от них избавиться? Так даже удобнее – так легко и свободно.

– Ты пришла сюда, чтобы обременить себя кое-чем похуже, – напомнила Чили.

– Главной драгоценностью дворца, имеешь в виду?

– Заканчивай с этим, не льсти мне. Это уже совсем не обязательно. – Она отвернулась к окну. – Ведёшь себя так, будто у тебя есть конкуренты.

– Метресса, – предположила я, и Чили хмыкнула.

– Первая из Дев, кто считает меня своим бременем.

– Первая из Дев, чьё единство с тобой неоспоримо.

– Хватит повторять.

Чили слышала, как я подхожу, и, судя по напряжению плеч, решила, что я хочу её обнять. Но я задумала кое-что получше, хотя, может, и не стоило и дальше её шокировать.

Стоя у неё за спиной, я подцепила край её рубашки и подняла ткань, оголяя плоский живот.

– Здесь, – сказала я, скользнув пальцем по выемке пупка, – ты была соединена с ней плотью до того, как прийти в этот мир.

– Что ты?.. – Чили вздрогнула, но мою руку не оттолкнула.

– Это правда. Ты была одним целым с ней буквально. Когда же ты родилась, то пуповину обрезали, и у тебя осталась такая впадинка.

– У тебя… такая же?

– Да, меня ведь тоже родила женщина. И это единственное напоминание, которое осталось у меня от неё. – Я задумчиво выводила круги пальцем на её животе, чувствуя, как Чили медленно, как будто неохотно расслабляется. – Она уже давно мертва, и, насколько мне известно, во Внешнем мире никто не сажает на могилы деревья, так что, думаю, от неё уже ничего не осталось.

– Ты скучаешь? – прошептала она.

– Да, хотя это и странно. Я понятия не имею, как она выглядела, какого цвета были её волосы и глаза. Не знаю, любила она меня или надеялась родить мальчика. Была я у неё первой, или там остались мои братья и сёстры. Но от мысли, что когда-то она была всем моим миром, изобильным и безопасным, мне становится так тоскливо. – Я положила подбородок на её плечо. – Мы клан брошенных, нелюбимых женщин. Нет ничего удивительного, что ты тоже захотела нас бросить. Если и ты откажешься от нас, то мы станем абсолютно одинокими.

– Не ври.

– Когда ты освоишь высшее мастерство и решишь уйти во Внешний мир, все Девы будут безутешно рыдать, умоляя тебя не покидать их.

– Этому тебя научила моя мать? – уточнила Чили, как видно, слыша подобное только от Метрессы.

– Нет. Но твоя мать – мудрая госпожа, она точно знает, что говорит.

– Да, но при этом о самом важном она предпочитает помалкивать. Почему о моём рождении ты знаешь больше меня?

– Может, она боится тебя шокировать?

– И правильно.

Я подняла руки, легонько погладив её плоскую грудь, чем смутила её ещё сильнее.

– Что ты делаешь?

– Просто разговоры о материнстве навели меня на мысль: это так странно, что ты твёрдая здесь.

– Так и должно быть. Хватит трогать.

– Ладно. – Я подчинилась, чтобы в следующую секунду спросить: – Ты не могла бы раздеться?

Чили отпрянула.

– Не буду я раздеваться! Хватит и того, что ты сама постоянно ходишь полуголая.

Я осмотрела себя. Обычный наряд для Девы, состоящий из двух полосок, закрывающих груди, и двух полосок, формирующих юбку. Может, из-за того, что я не могла теперь прикрыть себя волосами, платье выглядело несущественным… или даже несуществующим. Но одежда в нашем клане никогда не служила «скромности», этому понятию, придуманному мужчинами Внешнего мира, которые хотят держать под контролем даже женскую красоту. Здесь одежда либо демонстрировала таланты Девы в шитье и вышивке, либо подчёркивала достоинства её тела.

– Это не должно тебя смущать.

– Чего? Я не смущаюсь! – отрезала она, пряча взгляд. – Ты слишком много о себе воображаешь. Ведёшь себя так, будто у тебя самая лучшая грудь на свете.

– Нет?

– Да. Что?!

– Тебе не нравится?

– Мне всё равно!

– Хочешь посмотреть?

– Мне и так отлично видно!

– Хочешь потрогать?

– С ума сошла предлагать такое? – Чили посмотрела туда, выдавая себя. – Нет. Не знаю… Если только чуть-чуть.

Я поняла, что она никогда сама на это не решится: какой бы сильной и смелой Чили ни была, любопытные изменения, происходящие в моём теле, пугали её. Она могла противостоять мифи, но прикоснуться ко мне было выше её сил.

Её абсолютно нелогичная робость умиляла.

Взяв Чили за руку, я положила её себе на грудь. Мы обе замерли, уставившись на мягкую плоть, спрятанную теперь от взгляда более надёжно: ладонь Чили полностью её закрывала. Так Солнцу должно больше нравиться? Или это отнюдь не добавило ситуации «скромности»?

Исправляясь, она подняла левую руку и нерешительно накрыла вторую грудь. И стало только хуже. Я почувствовала, как жар заливает и мои щеки, и дело не только в том, что мою грудь никто раньше не щупал, а в том, что Чили на этот раз проявила инициативу: слегка надавив, она сжала пальцы, и я отпрянула, испугавшись незнакомых ощущений.

– Больно?

– Немного.

– Прости! – Она отдёрнула руки, и мне стало стыдно за свою внезапную трусость.

– Это не из-за тебя. Они болят, пока растут. Обычное дело.

– Да?

– А потом не будут ни капли.

Чили мрачно смотрела туда, где только что касалась меня. Теперь сквозь тонкую ткань проступали розовые вершинки, делая платье нарядным – именно таким, каким его и задумывали.

– Просто не верится.

– Что?

– Что они станут ещё больше.

Видимо, ей не хотелось, чтобы её пара слишком от неё отличалась.

– Ты боишься, что это отдалит нас? – спросила я.

– Мы ещё толком не сблизились.

– Да, но, может, ты и не хочешь этого?

Чили отошла к окну и подняла руку к голове, чтобы привычным жестом запустить пальцы в волосы, но, не обнаружив их, сжала ладонь в кулак. Когда она принялась расхаживать по комнате, я поняла, насколько для неё привычно метаться в этих стенах. Злиться, сомневаться, доводить себя до отчаянья, медленно сходить с ума…

– Ты нравишься мне, – призналась она внезапно, и я обомлела, потому что думала, что она собирается меня прогнать.

– Д-да?

– Да, но не так, как когда-то нравилась Виола. Совсем по-другому. Мне казалось, что вопрос с моим обучением уже решён, и все вокруг считали её моей парой, и я тоже… Мы привыкли друг к другу. А ты… ты не такая как она.

– Ладно. – Я не поняла – комплимент это был или наоборот.

– Виола была частью спектакля, хотя и понятия не имела, что участвует в нём. Она недалёкая, шумная, впечатлительная, но при это очень удобная… Она старалась быть удобной лично для меня. В её компании можно было легко забыть о своем «изъяне», тогда как ты… Ты мне постоянно о нём напоминаешь. Стоило только тебя увидеть, как мне впервые в жизни стало не по себе. Как-то даже больно. И стыдно без причины. Это ведь ты была голой, а казалось, что я.

– Вообще-то, я была одета.

– Я тоже. Но это не помогло.

– А что помогло? Насмешки и издевательства? – Когда она промолчала, я добавила: – Если тебе это, действительно, помогло, я пойму.

– У меня просто не было других идей, – прошептала Чили, нервно гладя короткий ёжик своих волос. – Как ещё сделать так, чтобы ты держалась от меня подальше? Мне просто хотелось, чтобы ты не показывалась мне больше на глаза… Забавно, что все попытки тебя отпугнуть в итоге тебя сюда и привели. Хочешь знать, было ли это весело? Нет. Всё то оскорбительное, что ты услышала – это правда обо мне. Я являюсь олицетворением всех этих оскорблений, а ты… к тебе это никак не относится, но ты и сама это знаешь. Ты ведь не выбросила зеркало?

– Нет, и я жалею, что не принесла его, потому что тебе оно нужнее.

– Наряд не позволил его с собой захватить, понимаю.

– В тебе нет ничего оскорбительного, Чили.

– Ты ещё ничего не видела.

– Я видела мёртвых Дев и мёртвых мужчин. Есть что-то более страшное?

– Да, есть. Но я не покажу тебе, даже не проси. Не после того, как Виолу стошнило. Это правда, её вырвало, хотя она умоляла ей довериться. Я не хочу проходить через это снова.

– Ладно. Если не хочешь показывать, не надо. Когда у нас отрастут волосы, и мы сплетём их, я сама всё увижу.

– Я никогда тебе это не покажу. Так понятнее?

– Да-да, – не стала спорить я. – Есть ещё что-нибудь, что тебя беспокоит во мне?

– Всё. Целиком.

Я даже обиделась.

– Сама сказала, что у меня нет конкурентов, а теперь привередничаешь?

– Я просто отношусь к этому серьёзно. Тебе бы тоже не помешало.

– Я обстриглась, чтобы ты первым делом увидела, насколько я серьёзна.

– Да? Больше похоже на то, что ты просто с ума сошла.

Я недовольно поджала губы.

– Ты совершенно не умеешь утешать, Чили.

И понятно почему. Этот навык никогда и не был ей нужен, она была сосредоточена на своих бедах, а если дело касалось меня – тем более.

– Просто я понятия не имею, как можно утешить лысую Деву.

Я подняла ладонь к её голове, проводя по ежику быстро отрастающих волос ото лба к затылку.

– Сказать, что у неё идеальная форма черепа.

– Черепа?

– За волосами этого не увидишь. Насколько он скульптурный и изящный… особенно здесь. – Я скользнула пальцами в ямочку под затылком, там, где голова соединяется с позвоночником. Такое беззащитное, тайное местечко, к которому наверняка никто ещё не прикасался. – Выразительные скулы и подбородок, а ещё красивая шея… вот здесь. – Я тронула выступ на её горле. – Я рада, что увидела тебя такой.

Чили не знала, куда деть свой взгляд. Она, действительно, чувствовала себя загнанной рядом со мной.

– Комплимент, который больше подошёл бы мёртвой Деве, – ответила она в итоге. – Расхваливать мои кости? На такое способна лишь садовница.

– Ты не присутствовала ни на одном прощании, поэтому так говоришь. Мёртвых Дев восхваляют и утешают куда охотнее, чем живых. Это настоящее соревнование по красноречию и пролитым слезам.

– Мне это не интересно.

Ах да, судя по тому, что я слышала не так давно, она против всякого рода захоронений и почитания умерших. Она бы предпочла выставить тела своих сестёр напоказ и торжествовать над ними. Рыть им могилы? Украшать цветами? Оплакивать их? Похоже, это правда: мы были абсолютно несовместимы.

– Если я буду умирать, пожалуйста, скажи мне что-нибудь ласковое напоследок, – попросила я. – Уверена, если меня утешишь ты, то это будет совсем не страшно.

– Ты не умрёшь. Этого утешения достаточно?

– Нет, не достаточно.

– Ну и кто теперь привередливый?

Положив руки на её плечи, я медленно обняла её, испытывая границы дозволенного.

– Вот так. Научись пока этому.

– Идём. – Она отстранилась, как только я коснулась её груди своей. Слишком много контактов с этой частью моего тела сегодня, похоже.

Чили отвела меня к Метрессе, которая находилась в обществе своих соратниц, разговаривая отнюдь не о праздных вещах. Тем не менее, стоило нам оказаться там, как их голоса стихли. Я заметила, что никто не смотрит на Чили, и совсем не из-за уважения. Они смирились с её присутствием, не более. Никто, кроме матери, не счёл её появление в этом зале или мире вообще поводом улыбнуться.

– Твоя подруга украсила себя для встречи с тобой самым лучшим образом, – отметила Метресса, как видно, не сильно оскорблённая тем, что кто-то настолько несуразный попался ей на глаза. – Однажды тебе придётся отблагодарить её так же щедро, Чили. Когда её волосы отрастут, укрась их алым.

Локоны дочери Метрессы – лучшее украшение для любой Девы, кто спорит.

– Насчёт этого, – заговорила Чили. – Ты знаешь, что ей досталось маковое зерно во время ритуала?

– Мята такая затейница.

– Оно было последним в чаше, она его не выбирала. А я сознательно выбрала виноградную косточку. Исходя из этого обычая, мы совершенно не подходим друг другу. Я терпеть не могу цветы. А она не любит виноград.

Метресса рассмеялась. Даже её хмурые придворные переглянулись между собой, обнаружив в словах Чили какое-то удивительное совпадение, которое мы не замечали.

– Вы даже не представляете, насколько друг другу подходите. В нашем клане не было и не будет никого, кто наслаждался бы единством так, как вы.

– И что это значит?

– Узнаешь, когда придёт время Песни и Танца. Сначала вырастите плоды из семян, которые вам достались. И собственные волосы.

Глава 6

После главной достопримечательности (Метрессы) Чили показала мне весь дворец, и я убедилась в том, что его создали не люди. Только божеству под силу вырубить в скале величественные залы, просторные комнаты, широкие коридоры, колонны, лестницы и просто потрясающие лунные купальни.

В пышно цветущем саду дворца располагались многоуровневые фонтаны, которые открывались в полнолуние, наполняясь водой из реки. Здесь в самые ясные ночи нежились первые красавицы клана. Журчала вода, возжигались дурманящие благовония, раздавалась тихая музыка и смех…

Сейчас там было тихо и пусто. От чего атмосфера вокруг нас сделалась ещё более неловкой, чем обычно, когда женщины плещутся здесь голышом.

– Ты тоже выходишь сюда каждое полнолуние? – спросила я.

– Нет, мне запрещено появляться здесь.

Это казалось нелепым, но в собственном доме Чили выполняла больше правил, чем кто-либо. Большую часть времени она проводила в своей комнате за книгами, которые принесла ей из Внешнего мира Метресса. Описания разных стран, их истории и обычаев – всё казалось довольно безобидным, а иногда, если Чили была в настроении мне почитать, даже увлекательным. Я обожала её голос…

Метресса всячески поощряла интерес к нижним землям у своего дитя. Став частым гостем скалистого дворца, я не раз слышала, как она рассказывала Чили о том, как привольно там живётся таким, как она.

– Взгляни на себя. Ты так быстро растёшь, становишься совершенно неуправляемым… Совсем скоро тебе будет тесно не только в доме, но и в наших горах. Конечно, покорно сидеть взаперти могут лишь женщины, и тебе нет нужды делить с нами эту участь. Этот самый изобильный из миров всё равно не сможет удовлетворить тебя. И даже полюби тебя всем сердцем каждая Дева здесь, ты будешь чувствовать себя таким же отверженным, как сейчас. Знаешь почему? Потому что тебе суждено править всем. Думаешь, я могла родить раба, которого презирают даже темноглазые женщины? Земные цари будут служить тебе, а царицы искать твоей благосклонности. Мой сын, ты даже не представляешь, как много их падёт к твоим ногам.

Она, наверное, и сама не представляла. А я – и того меньше, хотя мне никогда не нравились такие разговоры. Может, потому что Метресса отрицала всё, чему меня учила наставница.

О, моя бедная наставница…

Когда Мята увидела, что я сотворила со своими волосами, она догадалась, что я задумала сотворить со своей сущностью. И это сразу после того, как она предостерегла меня от подобного безрассудства. Я нарушила табу, которое она просила меня не нарушать. Это выглядело провокацией. Издевательством. Мята имела полное право отречься от меня, и я была уверена, что отречётся.

Но она не стала. Даже больше: она позволила мне появляться на уроках вместе с Чили, когда я её несмело об этом попросила. Только с условием. Мята обязала её прятать лицо и «изъяны» тела – под накидкой. Эта идея так понравилась другим отшельницам, что они принудили Чили носить чёрный балахон повсеместно, дабы не смущать умы юных Дев.

Пока её сверстницы, хорошея прямо на глазах, выбирали всё более яркие и смелые наряды, она скрывала свою красоту под неприглядным тряпьём. Те, кто ещё не так давно мечтал с ней подружиться, теперь интересовались совсем другими отношениями и искали принципиально иные эмоции, а она держалась в стороне ото всех и крайне редко подавала голос. С её присутствием в итоге смирились, хотя первое время пришлось потерпеть косые взгляды.

Хотелось бы верить, что все эти жертвы были не напрасны и знания, которыми с нами делилась Мята, были уникальны, ценны и недоступны даже дочери Метрессы.

Однажды наставница привела нас к себе домой, чтобы показать станок, на котором ткался так называемый туманный шёлк. Платья, сшитые из этого привередливого материала, считались лучшими в нашем клане, и, естественно, нам всем хотелось облачиться в такое, когда подойдёт Время Песни и Танца. Благословенная, желанная пора, которую предваряло мучительное Время Обретения Гармонии.

Вопреки красивому названию этот период в жизни юных Дев был настоящей пыткой. Никакого личного пространства, эгоистичных желаний, физического комфорта. Приходилось ко всему привыкать заново, даже к ходьбе. То, что волосы у всех девочек к этому моменту были очень длинными, а соединяли лишь концы кос, было иллюзией свободы, и позволяло разве что не покалечиться.

Тем не менее, этого времени ждали с нетерпением все, и мы с Чили завидовали сёстрам, когда пришёл их черёд объединяться в пары. Невероятно трепетный, судьбоносный момент, за которым мы следили со стороны, пока Мята заплетала ритуальные косы своим воспитанницам, давая персональные наставления. Начиная с этого дня, девочки должны были учиться входить в особое состояние, которое и являлось основой нашего мастерства. Сон. В одиночку освоить эту практику было невозможно, каждой Деве приходилось тренироваться на своей партнёрше, сосредотачиваясь только на ней, прислушиваясь и изучая. Друг для друга единые должны стать проводниками живительной энергии мира. А для этого сердцебиение, дыхание, даже неуловимые колебания эмоции – всё должно быть синхронным.

Этого трудно добиться. Поначалу кажется, что и вовсе невозможно. Но главное условие обретения гармонии – время. Только с течением времени ты привыкаешь к своей паре настолько, что начинаешь воспринимать её как неотъемлемую часть себя. Как если бы изменения, происходящие в быстро формирующемся теле, просто зашли дальше, чем у обычных людей.

– Посмотри на них, Чили! Волнительно, правда? – прошептала я, следя за тем, как девочки, чьи волосы уже были сплетены, достают драгоценные косточки и прячут их под язык или за щёку. – Скоро они посадят их и будут растить вместе. Это объединит их не хуже кос. Разве во Внешнем мире есть что-то подобное?

– Да, – бросила она, не разделяя моего восторга. Даже раздражённая им. – Там люди выращивают детей. А это просто красивая аллегория.

– У нас полно красивых аллегорий. Для рождения и для смерти. Это и возвышает наш мир над Внешним, где первое и второе сопровождается грязью и болью.

– Грязь и боль? Тебя-то это точно не должно смущать. Ты всю жизнь возилась в земле, закапывая мёртвое. Теперь придётся закопать живое. Уверена, что справишься?

– Похоже, оскорблять меня, находясь под этим деревом, вошло в привычку у тебя, – ответила я, упрямо на неё не глядя. – Одной плакучей ивы здесь недостаточно?

– Похоже на то, раз ты готова разрыдаться от умиления. Какой чудесный праздник, на который ты опять пришла голой, дабы сделать аллегорию зачатия совсем уж явной.

Понимаю, по сравнению с ней, закутанной с ног до головы, я выглядела более чем обнажённой, хотя на мне была та самая полупрозрачная туника, которую я украсила вышивкой. По моему мнению, она добавляла скромности наряду. По мнению Чили, акцентировала внимание на моей округлившейся груди и бёдрах. А она не любила, когда на мои грудь и бёдра кто-то смотрел. Почти так же, как когда я сама смотрела на Мяту.

– Хватит на неё пялиться.

– В прошлый раз ты запрещала мне пялиться именно на тебя, – напомнила я.

– Так ты решила, что здесь и сейчас всё должно быть «как в прошлый раз»? Может тогда, поползёшь к ней на коленях? Попросишь снова дать тебе второй шанс? Учитывая, что она с радостью предоставила тебе с сотню семян взамен одного потерянного, она даст тебе сотню лучших Дев взамен меня. Её любовь к тебе не имеет границ.

– Успокойся, Чили, тут нечему завидовать. Ведь совсем скоро тебе будут прислуживать цари, а их жёны искать твоей благосклонности… не уверена, что именно это значит, но, наверное, это даже лучше простого служения. О чести, которую тебе будут оказывать, никто здесь и мечтать не смеет.

Чили наклонилась к моему уху. Её шёпот обжёг кожу.

– Смеёшься надо мной?

– Нет…

Что-то происходило с её голосом в последнее время. Он менялся, приобретая совершенно непривычное звучание. Глубокое, низкое, такое отличное ото всех, отчего она стыдилась петь, но когда дело доходило до допросов или угроз, ей не было равных. Как такое возможно? Слыша её, я хотела подчиниться.

– Тебе смешно, точно, – повторила Чили. – Ты ведь не веришь, что такое возможно. Никто из вас не верит. Вы хотите, чтобы мужчина пресмыкался перед вами, не смея поднять взгляд. Чтобы почитал вас, а вы бы говорили, что даже его покорность оскорбляет вас. Чтобы он обожал вас за вашу ненависть к нему. – Я почувствовала, как Чили обманчиво нежно поглаживает мою шею. Запускает пальцы в волосы. – Вы отрабатываете на мне своё презрение ко всему мужскому роду. Да, вы оставили меня здесь не из-за милосердия, а совсем наоборот. Я – тренировочная мишень. Вы можете делать со мной что угодно, и я не сломаюсь и не дам сдачи. Вот чему учит тебя Мята. Ненавидеть меня. Кстати, безумно интересно: когда ты сказала ей, что собираешься объединиться с мужчиной, она умоляла тебя одуматься?

– Ты не мужчина, Чили.

– Да какая к чёрту разница? – Её пальцы сжались в кулак, удерживая меня за волосы, не больно, но жёстко. Намекая на то, какой будет наша связь в дальнейшем. – Я – твоя пара. Мы уже сплелись. Чувствуешь? Пожалуйста, не жалей об этом так явно, когда я рядом. А я буду рядом всегда, как мне и положено. Советую и тебе выполнять свои обязанности как следует. Не надейся, что я спущу предательство ещё одной Девы. Думаете, раз вы женщины, вам всё дозволено, особенно, если дело касается меня? Что наличие щели между ног оправдает любое преступление? Вы ведь для этого её используете? Здесь это просто символ власти, ваша регалия, в ином смысле она бесполезны. Вы кичитесь своей женственностью, но сами не реализуете её. Отрицаете её главное предназначение.

Ого… Похоже, Метресса уже успела рассказать ей больше, чем я когда-либо смогу узнать от наставницы.

– Нам и нельзя её реализовывать, Чили. И оправдывать предназначение тоже, – прошептала я.

– Тогда, чем вы лучше меня? Вы сильнее? Физически? Ментально? Что вы можете противопоставить и вменить мне в вину, кроме того, что мы разного пола?

– Я ни в чём тебя никогда не обвиняла. Что ты пытаешься мне доказать?

– Что я ничем не хуже твоей обожаемой Мяты, быть может?!

– Я и не говорю, что ты хуже.

– Но то, что она – лучше, говоришь постоянно.

– Ты пугаешь меня. Отпусти.

– Уже? А ведь мы только репетируем.

Понимаю, Чили было нелегко, и вспыльчивый нрав совсем не помогал. А боль, которую ей причинили сёстры? Или сам смысл этого обряда, который был для кого-то символом перерождения, а для неё – казнью? Девы позволили ей пройти обучение, лишь за тем, чтобы испытание стихией сделало всю грязную работу за них. Они жаждали её смерти и даже не стеснялись говорить об этом прямо.

То, что Чили решила кому-то довериться – чудо, но навязчивый страх предательства трансформировался в злость. Любое слово, жест, улыбку, взгляд, предназначенные не ей, она считала изменой, но никогда прежде она не говорила об этом прямо. Похоже, сегодня нервы у неё были на пределе. Достаточно лишь намёка на сожаление с моей стороны, чтобы сорваться.

Чего не хватало этой ситуации? Внимания Мяты, конечно. Закончив благословлять последнюю пару, она подошла к нам и, заметив мои слёзы, нахмурилась.

– Никуда не годится. Этот светлый праздник противоположен Времени Скорби. – Она протянула ко мне руку… которую тут же перехватила Чили. Она сжала пальцы на запястье наставницы так, что это можно было бы трактовать как нападение при желании. Но Чили было всё равно.

– Не трогайте, – отрезала она. – Утешать её – моя обязанность.

– Доводить до слёз, как видно, тоже.

Подняв руку к моему лицу, Чили провела пальцами по влажным щекам – демонстративно, но осторожно, будто, в самом деле, видела в этом свой долг.

– Ива просто растрогалась. Она такая впечатлительная, вам ли не знать. Прекрасное зрелище, наставница. Она бы хотела участвовать в нём наравне со своими сёстрами, но нас этой возможности лишили. Конечно, ей стало грустно от того, что мы не сплетём наши волосы сегодня. Её нетерпение понятно. Она ведь даже не представляет, как сильно этого хочу я. – Это был всё тот же угрожающий голос, но в нём уже было что-то противоположное злости. – С того самого дня, как мы встретились под этим деревом. Я помню: её волосы были распущены, а платье прозрачно, будто она предлагала себя. Остальные украсили себя цветами, но эти гордые локоны ждали достойного украшения… А теперь, когда я хочу ей дать желаемое, ей приходится снова ждать. Обидно. Мы стольким пожертвовали ради этого момента и заслужили официального подтверждения нашей любви друг к другу как никто здесь.

Наклонившись, Чили прикоснулась губами к моей щеке, и это было настолько ново и не похоже на неё, что я остолбенела. Никогда прежде она не проявляла нежность ко мне, даже когда мы оставались одни. Дело в публике? В Мяте? Это была месть?

На нас все смотрели, отчего мне стало совсем уж не по себе, и я поднесла руку к лицу… но Чили ожидаемо отстранила и её.

– Тебе идёт алый. – Она точно намекала на то, что я покраснела. – А твои слёзы похожи на драгоценности.

Из-под её капюшона выбилась прядь, которую она не торопилась убирать.

Я видела, как смущённо перешёптываются юные Девы. Наверное, каждая из них мечтала услышать что-то подобное в свою сторону, особенно в такой сокровенный момент. Но услышала именно я, и от той, кого здесь даже всерьёз не воспринимали. Утешение от мужчины? Ещё большее оскорбление. Но Чили завораживала…

С тех пор к ней снова начали приглядываться.

* * *

Спросив позднее, не ради ли показухи Чили всё это затеяла, я получила ответ, после которого ей пришлось заново меня утешать.

– Думаешь, мне есть какое-то дело до них?! До твоей Мяты, безмозглых сестёр, всего этого «самого могущественного» клана, который выбрал меня своим врагом, потому что я могу ссать стоя? Плевать мне. «Ради показухи», а? Если я захочу привлечь их внимание или заявить что-то, то просто сниму штаны.

Я распахнула глаза, уставившись на неё в ожидании, но она лишь туже завязала тесьму. Я опять сникла.

– Ты ненавидишь всё вокруг и особенно правила, которым тебя обязывают подчиняться. Я – часть такого правила, так что ты имеешь полное право ненавидеть меня тоже, Чили, но даже если и нет, ты никогда не сможешь полюбить меня по-настоящему, это равноценно ненависти между едиными.

– Хватит ныть! Сколько можно? Ты ещё не стала Плачущей Девой, так что ничего этим не добьёшься.

– Да? С каких пор тебе это не нравится? Только что ты говорила, что мои слёзы похожи на драгоценности.

Внезапно приблизившись, Чили вскинула руки, и я, наученная мати, сжалась и зажмурилась. Но она лишь мягко обхватила моё лицо ладонями.

– Они похожи на драгоценности, так что хватит их расточать. И открою тебе секрет: только я могу любить тебя по-настоящему. Остальные для этого физически неприспособленны.

Её нежность была неожиданнее удара.

– Что? – проворчала Чили. – Не смотри на меня так, будто никогда не надеялась услышать это. Зачем тогда вообще надо было связываться со мной, раз ты не рассчитывала даже на такие банальности?