Текст книги "Цветок забвения. Часть 2 (СИ)"
Автор книги: Явь Мари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Глава 1
Я стояла, обняв дерево, под «дождём» из нежных лепестков. Мои израненные работой руки гладили шершавую кору. Казалось бы – я тоже вступала в свою лучшую пору, но всё равно выглядела бледно по сравнению с пышно цветущей королевой нашего сада. Великолепный персик… На фоне уже завязавших плоды «сестёр» это дерево выглядело праздной соблазнительницей.
Так и есть, основная ценность его заключалась именно в торжественном виде. Не во вкусе. Хозяйка этого сада никого не угощала плодами персика. Не позволяла гнездиться на нём птицам. Соприкасаться его ветвям с другими деревьями. Или даже просто его трогать…
– Не трогай её. Сколько раз повторять? – окоротила меня незаметно появившаяся хозяйка. Имбирь – моя «мати». Дева, которой доверили заботу обо мне.
– Прости. – Я испуганно отдёрнула руки. – Я просто… Я хотела помолиться, чтобы «расцвести» сегодня, как самое красивое из твоих деревьев.
– Твоё обучение начинается сегодня? – Что-то вроде замешательства тронуло совершенные черты её лица. В своём неувядающем саду она постоянно теряла счёт времени.
– Да. – Я смотрела на неё исподлобья, накручивая длинный локон на палец. – Ты заплетёшь мне волосы?
– Это работа для твоей подруги, а не для меня. Найди себе какую-нибудь пустоголовую, вертлявую птичку, которая будет с радостью этим заниматься. Кажется, в этом весь смысл обряда?
Я заискивающе кивнула, нерешительно добавляя:
– Наверное, на церемонии все будут такими нарядными…
– Лучший наряд Девы – её природная красота, – заявила Имбирь. – Ты правильно формируешься. Не все девочки в твоём возрасте уже обладают столь женственной фигурой. Так что, если хочешь произвести на них нужное впечатление, просто сними это тряпьё и распусти волосы.
Я попыталась это представить.
– А… Тогда можно ты залечишь мои руки?
– Они у тебя просто грязные. – Мати легла под деревом, прислоняясь виском к корню. – Поторопись и помой их, тебе ещё брать ими священную косточку. И не расстраивайся, если ничего не получится. Все те, кому не суждено стать хорошими Девами, становятся хорошими деревьями в наших садах.
Уверена, при таком исходе она будет заботиться обо мне с большим усердием, чем сейчас.
– Спасибо. Я буду стараться, чтобы не опозорить тебя…
Имбирь отмахнулась от меня, и это было лаской по сравнению с тем, как она выражала досаду обычно.
Я ушла «переодеваться». Скинув испачканную рабочую одежду, я облачилась в полупрозрачную тунику, которую обычно надевала во время полнолуния. Таким образом, я последовала совету мати, но в то же время нарядилась. В качестве украшений я оставила персиковые лепестки, запутавшиеся в волосах.
Спеша к священной иве, я подозревала, что для самого важного дня в своей жизни подготовилась недостаточно. И, появившись в назначенном месте, убедилась в этом окончательно.
Под огромным шатром из гибких ветвей, будто слетевшие с них цветы, собрались мои ровесницы. Многие уже знали друг друга, а те, которые не знали, уже успели перезнакомиться. Там было так оживлённо, что я, привыкшая к обществу немых деревьев, растерялась.
Ученицы хвастались нарядами и вышивкой на ярких тканях, сложными причёсками, украшениями, вплетёнными в волосы. Глядя на них, я невольно завела руки за спину, хотя должна была загородить этими руками кое-что более вызывающее и заметное… Хотя и не настолько заметное, чтобы произвести нужное впечатление, о котором говорила мати.
Робея, я попятилась назад.
– Какая прелестная ткань, – раздался женский голос, звуча мелодией на фоне девчачьего щебета. Я подняла голову, до конца не веря, что Ясноликая госпожа обратилась именно ко мне. – Туманный шёлк. С плетением столь тонкой нити может справиться лишь мой станок.
Наставница стала первой Девой после мати, обратившей на меня внимание. Уже только это превратило её в моих глазах в богиню. Белокурую, зеленоглазую, вечно юную. Светлое кружевное платье, отлично демонстрирующее её мастерство и прилежание, дополняло образ, давая понять: мы попали в надёжные, талантливые руки.
– Эта туника очень тебе идёт, хотя она явно… великовата, – добавила наставница, глядя на мою грудь, и я призналась:
– Это самая красивая моя вещь. И теперь я понимаю почему: вы сделали её. – Я поклонилась. – Я счастлива узнать, что всё это время находилась под вашим покровительством, госпожа.
Она напряжённо улыбнулась, будто пытаясь не выказывать свою симпатию так очевидно. Ей запрещалось заводить любимчиков. Она не собиралась их заводить…
Окинув взглядом своих будущих учениц, Дева предложила мне:
– Не хочешь познакомиться с кем-нибудь, пока ещё есть время?
– С вами. Как вас зовут?
– Мята. А твоё имя? – Когда я ответила, она заключила: – Выходит, ты самая уместная из учениц здесь, Ива. Так почему ведёшь себя так несмело? Пойди представься кому-нибудь, многие захотят с тобой подружиться.
– Правда?.. – Кого она обманывает? Мне даже к некоторым деревьям запрещалось приставать.
– Конечно. Я ведь захотела.
– Тогда можно моей единой станете вы?
Она искренне рассмеялась.
– Мне бы очень этого хотелось, но я не могу. Я уже овладела высшим мастерством, и теперь должна обучить тебя.
– Это и значит быть единой, да?
– Тебе нужна ровесница. Это обязательное правило.
– Тогда почему вон та девочка привела с собой взрослую подругу? – Я указала на Деву, которая возвышалась над детьми. Она наблюдала за девочкой, которую обступила толпа учениц.
– Эта женщина просто сопровождает её.
– Сопровождает?
– Прислуживает, – пояснила Мята, и я вопросительно нахмурилась.
Разве Дева может быть чьей-то служанкой?
– Тот ребёнок… особенный. Это плод, выращенный нашей Метрессой, – тихо объявила наставница, и я покачала головой.
– Так не бывает. Я слежу за огромным садом. Помогаю мати выращивать и собирать урожай. Я знаю каждое дерево там. Ни на одном из них до сих пор не созрела Дева.
Наставница опять звонко рассмеялась.
– Она вырастила её не на дереве, а в своём животе.
– Из косточки?!
– Нет, – ответила она, внезапно помрачнев. – Из семени, которое никто бы из Дев не додумался принять в себя.
– Из какого? Из какого? – Как садовница я должна была знать.
Мята ответила пугающим шёпотом:
– Жгучего-жгучего перца.
– Невероятно! Не может быть! – От восторга я совершенно перестала контролировать громкость голоса. – Как её зовут?
– Если так хочешь знать, сама спроси у неё.
Надо бы занять очередь.
Я повернула голову в ту сторону, где суетились девочки, и только теперь заметила, что всё стихло. Дочь Метрессы, на которую я до сих пор указывала, смотрела на меня.
Солнце.
Я поняла, что не могу опустить руку, будто что-то нагло заявляющую, даже требующую. Или отвести взгляд, который вкупе с этим жестом, подтверждал мои преступные намерения.
Такая красивая. Такая красивая.
Указывать на неё было совершенно естественным. Это уже выходило за рамки этикета и получалось само собой. С ярко-красными волосами и облачением в цвет, она была как редкое явление природы. С совершенно непривычной моему взгляду, но потрясающей внешностью и аурой безусловного превосходства она олицетворяла собой закат в горах. Её наряженные приятельницы служили для неё достойным фоном, но не более.
Живорождённая Дева во втором поколении и должна быть такой.
– Чего тебе? – спросила стоящая рядом с ней подруга, демонстративно хватая Солнце за руку.
Я выдала какой-то неопределённый возглас, и Мята, преисполнившись жалости ко мне, бодро произнесла:
– Ну вот у тебя и появился шанс со всеми познакомиться.
«Познакомиться»? Мне пришлось долго вспоминать собственное имя.
– Ива…
Дочь Метрессы обернулась на дерево.
– Да, я знаю.
Её поддержали смехом, и я тоже неловко улыбнулась.
– Так меня зовут.
– Надо же, ты вспомнила о вежливости. – Солнце заносчиво хмыкнула. – По твоему «наряду» никак не скажешь, что ты знакома с приличиями.
– Тебе не нравится? – спросила я, искренне не понимая, о каких приличиях идёт речь. Наверное, у обитательниц дворца всё особенное, даже мода.
– Его же на тебе попросту нет.
– Ох, это… Прости, я не хотела тебя смущать. – Я перекинула волосы вперёд, так, чтобы они закрывали, ниспадая, уже обозначавшиеся груди. И, судя по выражению её лица, сделала этим лишь хуже.
– Смущать?! – Солнце отвернулась. – Не льсти себе.
– Ты тоже смущаешь, хотя ты и в одежде. То есть… Я хочу сказать, ты такая…
Может, из-за дефицита общения? Желая понравиться приглянувшейся мне сестре, я оскорбляла её. Слова не подчинялись мне, приобретая смысл, который я в них не вкладывала.
– Не смотри на меня! – процедила она, внезапно побледнев.
– Прости, если мой взгляд оскорбляет тебя! – выпалила я, не зная, чем загладить вину. – У меня только один глаз зрячий, поэтому, пожалуйста, злись на меня в два раза меньше.
Я поведала ей свой секрет, чтобы она уже не чувствовала себя так неловко. Я не хотела никому портить такой важный день, тем более дочери Метрессы.
Девочки зашептались, а Мята прикоснулась к моему подбородку, поворачивая лицо к себе, разглядывая.
– Что случилось с тобой? У тебя такие красивые глаза, неужели никто из Дев не смог исцелить их?
– Всё в порядке. В меня ударила молния.
Наставница ахнула, а кто-то из девочек спросил:
– Молния? Получается, ты уже прошла испытание стихией?
– Это было больно?
– Ты уже можешь использовать техники?
Свита Солнца, недовольная таким вниманием ко мне, решила повернуть ситуацию в свою пользу и проучить меня за непочтительность.
– Никогда не слышала про одноглазых Дев, – громко заявила одна из них. – Разве одноглазые отшельники – это не Калеки?
– Точно, – поддакнула ей другая. – Дева может исцелить любые раны, кроме ран Калеки, потому что ущербность – часть его сущности.
– Тебя, похоже, отнесли не в то святилище.
– Калеке нельзя обучаться высшему мастерству Дев. Уходи отсюда.
– Никто не захочет стать единой Калеки. Скажи, Чили?
Дочь Метрессы вздрогнула, будто голос подруги вырвал её из кошмара. И погрузил в новый, ещё более жуткий.
– Прекрати, Виола. То, что она одноглазая, не делает её Калекой, – проговорила Солнце. Моё сердце дрогнуло, но она насмешливо добавила: – Думаю, такого мужчину даже они не примут.
Вопреки распространённому мнению, в речи Дев есть ругательства. И только что меня обозвали самым оскорбительным из них. Это было грязно. Но у детей грязные ругательства обычно вызывают приступ какого-то злого, запретного восторга.
Впервые в жизни я подумала о том, что хочу закопать саму себя в своём же саду. Спрятаться как можно надёжнее. Но всё, что я сделала, загородила себя руками, низко опуская голову.
– Ты знаешь, как выглядят мужчины? – ахнули её подружки.
– Они неряшливые, грубые и вечно на всё таращатся.
Мята отгородила меня от хохочущей толпы. Сделав это, она защитила меня от сегодняшних нападок, но обрекла на дальнейшую ещё более жестокую травлю. Я должна была постоять за себя сама, как и было принято в нашем клане.
– Чили, ты хочешь поговорить о том, как выглядят мужчины? – уточнила наставница.
Её голос звенел силой, но на Чили – дитя Метрессы – её техники не действовали. И чтобы показать это всем нам, Солнце дерзко ответила:
– Вам решать, наставница, о чём будет наш первый урок.
– Я думаю, драгоценный плод нашей госпожи должен, прежде всего, уметь отличать мужчину от своей сестры. Это важно знать, чтобы впредь не раскидываться подобными оскорблениями так легкомысленно. – Мята пошла к ней, и я увидела, как напряглась служанка Чили. – Тебя это может шокировать, конечно, но мужчина отличается от женщины в первую очередь…
Я видела, как шевелятся губы Мяты, и как смотрит на неё исподлобья Чили, становясь всё мрачнее. В отличие от своих подруг она не выглядела шокированной. Наверное, потому что была достаточно образованной, чтобы вообще ничему не удивляться.
Внезапно в «урок» вмешалась присматривающая за Чили женщина. Она подошла к Мяте вплотную, становясь так близко, будто хотела её обнять, хотя вообще-то – наоборот. Что-то едва слышно прошептав, она процедила под конце:
– Мы пришли сюда только ради ритуала. Дай Чили и Виоле выбрать косточки, а обучать их будет сама Метресса. Так что мы больше тебя не потревожим.
Глядя на них, я поняла: только что произошло что-то жуткое, недопустимое в нашем клане, сулящее большие перемены. Даже дети почувствовали это. Они водили взглядами от одной Девы к другой, в ожидании отнюдь не священного ритуала.
Но Мята всё же согласно кивнула.
Она поставила на каменную плиту широкое блюдо с выложенными на нём косточками. Вернув на лицо улыбку, наставница произнесла вдохновенную вступительную речь, которую озвучивала, по-видимому, не раз и довела её до совершенства. Рассказала парочку красивых легенд. Связала их с планом обучения, после чего указала на блюдо.
– Возьмите по одной косточке. Их тут столько же, сколько и вас. Можете довериться случаю, а можете выбирать сознательно. Все они собраны мной лично, здесь нет ни одной недостойной вас косточки, так что не переживайте – из них вырастут прекрасные растения. А то, насколько плодородными они будут, зависит только от вас. Когда подойдёт время Обретения Гармонии, вы будете держать их во рту, пока они не проклюнуться, напитавшись вашей сущностью. Вы посадите их, и они будут расти и набирать силу вместе с вами. Когда же настанет пора Песни и Танца вы разделите плоды своей любви и труда с едиными.
– А если я её случайно потеряю? – раздался чей-то смущённый голос.
– Тогда твоё обучение подойдёт к концу, – ответила Мята, и все тут же преисполнились чувства ответственности.
Конечно, первенство Солнца никто не посмел оспорить. Дочь Метрессы подошла к блюду и выудила из богатого разнообразия форм, размеров и цветов маленькую виноградную косточку. Тут же со всех сторон зазвучали заискивающие голоса. Породниться с прирождённой отшельницей хотели все. И Чили, осознавая это, самодовольно улыбалась, будто выиграла какое-то одно ей понятное состязание. Это был момент её триумфа, отменяющий всё, что сказала ей Мята до этого.
– Почему ты не идёшь? – спросила одна из девочек у меня.
– В моём саду очень много фруктов, и я их все люблю, мне будет трудно выбрать.
На самом деле, я стояла в стороне, потому что боялась снова оказаться в центре внимания, чего как раз ждала Чили, следя за мной. Как бы идеально она ни выглядела, ей не хватало чего-то, и это могло восполнить лишь чужое восхищение и моё унижение. Её подруги, чувствуя это, готовы были снова осмеять меня. Даже то, что я опять протяну куда-то свои руки будет поводом…
Но когда я подошла к блюду, там ничего не осталось.
Пусто.
Ни одной косточки. Кто-то взял две, чтобы досадить мне?
– Не расстраивайся ты так, – донеслось ехидно. – Тебе от неё всё равно не было бы никакого толка.
– Её нельзя растить в одиночестве. Это против правил.
– С тобой всё равно никто не станет водиться, так что просто смирись.
– Приглядись внимательней, Ива, – попросила Мята, наклоняясь ко мне. – Там есть кое-что специально для тебя. То, чего никто не заметил, но из чего вырастет прекраснейший цветок.
Я наклонилась над блюдом и едва разглядела среди соринок маленькое маковое семечко. Такое беззащитное, трогательное, как будто бы ничего не значащее. Я должна была взять его в руки? Они стали такими неуклюжими после работы, а теперь так дрожали, что я, подцепив его кончиками пальцев, тут же выронила. Ветер отнёс его, такое невесомое, от меня подальше.
Это конец.
Наверное, я дала повод для новых остроумных шуток, но в тот момент я не слышала ничего, кроме крика внутри своей головы. Я потеряла семечко, едва к нему прикоснувшись. Мне, действительно, не стать Девой.
Я упала на колени и ползала по земле, надеясь его отыскать, но из-за слёз пред глазами всё плыло.
– Смотрите, она собралась посадить и полить его прямо здесь. Какая глупая.
Мята опустилась рядом со мной, пачкая своё прекрасное платье. Она взяла мои ладони в свои и поднесла к губам, отгоняя боль, залечивая ранки.
– Не плачь, – попросила она. – Зайди ко мне вечером. Я дам тебе ещё семян. Я живу в доме у леса, ты его легко найдёшь. Ты замечательная садовница, я вижу это по твоим трудолюбивым рукам. У тебя вырастут маки, красоте которых позавидуют даже твои обидчики.
Нет. В этой кошмарной ситуации был лишь один способ восстановить свою репутацию.
– Будьте моей парой, – попросила я, стоя на коленях.
– Я твоя наставница, разве этого уже не достаточно?
– Наставница, пожалуйста, будьте моей парой, – повторяла я, не обращая внимания на чужой смех.
Глава 2
Несмотря на то, что Девы ничего не знали про деньги, в нашем мире тоже существовало социальное неравенство. И выражалось оно в уровне комфорта. Например, в том, как устроены наши жилища. Поэтому Мята и сказала, что я легко найду её пристанище среди прочих. Моё личное пространство ограничивалось небольшим навесом в саду, её же дом был внушителен, крепок и украшен резьбой, которая могла бы соперничать в красоте с кружевом на её платье.
Его построили темноглазые труженицы, которые занимались всей физической работой в клане.
Я пришла до заката и, побродив вокруг, обнаружила, что Мята позвала в гости не только меня, но и своих шумных подруг. Наставница была очень общительной, в отличие от моей мати, предпочитающей уединение, наверное, поэтому обычная женская болтовня показалась мне чем-то церемониальным. Я побоялась их тревожить.
Тихо расположившись на террасе, устроенной для любования луной, я наслаждалась шикарным видом и достойным его музыкальным сопровождением. На аккуратной клумбе пестрели цветы, в воздухе опьяняюще пахло пряностями. Солнце алело, становясь похожим на распустившийся мак, но на этот раз закат не очаровывал, а смущал меня. Я думала о Чили, и мои мысли о ней были такие же красные.
Моя злость на неё была красной.
Назвать меня мужчиной! Неужели я настолько безобразна в её глазах?
И зависть тоже.
У неё были все виды единства, недоступные мне. Мать. Верная подруга. Служанка…
А ещё стыд. Мне хотелось плакать от воспоминаний о том, как она высмеяла мой наряд и то, что было под ним.
Но беспечный говор, доносящийся из окон, уводил эту боль. Я не прислушивалась к голосам, пока мои мысли и их речи не совпали чудесным образом.
– Чили? – переспросила наставница. – Олива пообещала, что они там не появятся снова.
Никто больше не смеялся.
– То, что они появились там сегодня, уже слишком. Какое кощунство, – заговорили наперебой её подруги. – Как ты вообще сдержалась?
– Сдержалась? Ты просто не слышала, о чём я решила рассказать своим невинным ученицам на первом уроке.
– Правильно, Мята. Я бы на твоём месте одними словами не ограничилась, но и перешла к демонстрации.
– С демонстрацией или без, все скоро об этом узнают.
– Да, шила в мешке не утаишь.
– Поразительно, что Метрессе до сих пор это удавалось.
– Она – великая Дева и у неё очень влиятельный ближайший круг.
– Странно, что они до сих пор так ей преданы, даже зная, что она осквернила своё тело, к тому же сознательно. Её мать была умнее. Прикинулась жертвой, назвала это изнасилованием.
– Представляете Метрессу в роли жертвы? Многие только этого и ждут. Покажи она слабость, её бы тут же повесили на её же косе.
– Согласна. Зная её, у неё наверняка есть план, но от этого мне ещё тревожнее. Что она сделает, когда всем откроется правда?
– Опять пригласит Дитя, которое нас рассудит.
– Мне и в первый раз не понравилось, что она приобщила к нашему позору другой клан.
– Одно ясно: она не отречётся от своего ребёнка.
– Отрекаться и не надо. Пусть просто его оскопит.
– Уже пыталась. Через пару дней у него всё заново отросло.
– А свидетели были?
– Того, как младенца резали живьём? Да, то ещё зрелище.
– Почему дитя должно отвечать за грехи своей матери?
– Об этом и речь: Метресса знает, что никто из нас не тронет ребёнка.
– Я бы не ручалась за всех. Мы постоянно видим гибель юных Дев. Обычный ход вещей здесь, знаю, но меня это каждый раз доводит до отчаянья.
– Меня тоже, – согласилась тихо Мята.
– Не каждой девочке доступно высшее мастерство. А теперь Метресса присылает к тебе его? – возмутилась одна из гостий. – Это уже не просто попрание наших традиций. Это оскорбление для всех, кто потерял своих единых и дочерей.
– Представляю, как тебе было тяжело подпускать его к ритуальной чаше, – вздохнула другая.
– Меня предупредили обо всём заранее, так что я приготовилась, – ответила Мята, и всё стихло на минуту.
– Значит, ты знала, что Чили выберет именно виноград?
– Да.
– Тогда ты могла бы… «приправить» кое-чем эту косточку. У тебя богатый выбор ядов.
– Могла бы.
– Если бы вдруг ты на это решилась, тебе бы весь наш клан спасибо сказал. Это всё равно неизбежно. И лучше, чтобы это свершилось до того, как все узнают о нашем позоре, – проговорила её подруга, и я вскочила на ноги, но не для того, чтобы прервать их разговор.
Ещё не до конца поняв, что именно услышала, но уже чересчур этим напуганная, я предпочла снова закрыть уши. Сбежать.
Мужское семя? Оскопить? «Наш позор»?
Каким образом это всё относилось к подлинно ясноликой дочери Метрессы?
Вернувшись в сад, я решила поговорить со своей мати, надеясь, что она будет более откровенной, чем наставница.
– Скажи, когда я родилась, у меня отрезали что-нибудь?
Имбирь сидела под навесом, нарезая ананас на дольки, и мой вопрос оказался настолько неожиданным для неё, что она поранила палец. Слизав сок вместе с кровью, она уточнила:
– Ты это про пуповину?
Я недоумённо потрогала впадинку на животе.
– Да, когда ты жила в истинно плодородном, женском, Внутреннем мире, то была соединена со своей матерью плотью, – пояснила она без лишних подробностей. – Её отсекли при твоём рождении.
– О… – удивлённо, но немного грустно вздохнула я, положив руку на живот. – Вот что значит «оскопить»?
Имбирь долго смотрела на меня, не отвечая, потом перевела взгляд на нож в своей руке, отложила его в сторону и поманила меня пальцем…
* * *
На следующий день я работала в саду с особым усердием, будто соглашаясь со словами мати, сказанными накануне. О том, что её методы «прикладного» обучения подходят мне больше, так что будет лучше, если она продолжит обучать меня сама. И я была не слишком против, учитывая вчерашнее.
Я имею в виду не только травлю, но и разговор, подслушанные в доме Мяты. После того, что я услышала? Мне не хотелось иметь дело с людьми, собирающимися изменить мир к лучшему убийством. И не просто кого-то там, а убийством дочери Метрессы, которую они упорно называли «плодом». Будто она уже стала чем-то относящемся к саду-кладбищу.
Недостаток информации и моя собственная неприязнь к Чили, не помешали мне как следует разозлиться. Наверное, потому что я остро реагировала на любое упоминание о смерти. Не в том смысле, что она пугала меня. Во Внешнем мире, например, она случалась постоянно: из-за войн, болезней, голода, старости или нелепого случая. Здесь же смерть была жертвенной, на неё шли сознательно, она являлась обратной стороной могущества и именно на таких условиях мы с ней мирились. Но убийство? Оно было более запретным, чем всё то запретное, что могла сотворить Метресса.
Зачем мы осваиваем техники? Не для того ли, чтобы защищать клан? Если мы сами станем убивать Дев, то чем мы отличаемся от мужчин?
Но рядом не было никого, кто мне бы ответил: все Девы в этом саду были глухонемыми в той или иной степени. Пока в итоге, озадаченная моим своевольным отсутствием на уроке, здесь не появилась Мята.
– Почему ты плачешь? – Наставница огляделась в поисках мёртвого тела, которое стало причиной этих слёз. Она бы удивилась ещё сильнее, если бы узнала, по кому именно я скорблю.
Опершись на лопату, я пыталась отдышаться. Плечи ныли.
– Если ты не хоронишь близкую тебе сестру, то почему вообще этим занимаешься? – продолжила она. – Ты не должна так надрываться. Имбирь использует техники, чтобы заставлять тебя?
– Нет.
– Тогда зачем ты это делаешь?
– Больше некому.
– С вами не живут темноглазые?!
– Они все ушли, потому что мати била их и называла рабынями, – ответила я, вытирая влажное от пота и слёз лицо.
– Так теперь ты решила стать её рабыней? Поэтому плюёшь на обучение?
– Да. – Прозвучало по-хамски, поэтому я поспешно добавила: – Я потеряла своё зёрнышко. Вы не должны давать мне второй шанс. Вы ведь обычно так не поступаете.
– Я обычно и маковые семена в чашу не кладу. Я бы сказала, что жалею, что обошлась с тобой так несправедливо, но на самом деле я рада. Рада, что оно досталось тебе.
Я вяло ковыряла землю, не поднимая головы.
– А если бы оно досталось Чили?
– Чили избалована, заносчива и от природы жестока. Её зрение намного хуже твоего, поэтому она никогда бы не разглядела маковое зерно. Его и истинную тебя.
Ей и не нужно было ничего разглядывать. У неё всё было изначально. Солнце предпочитала смотреть на то, что уже привлекает внимание, а не на то, что будет когда-нибудь в будущем. Потенциал макового семечка её не интересовал. У неё была красавица-Виола с косточкой персика, которую она, уж конечно, не потеряет…
– Возьми, пожалуйста. – Присев на краю ямы, Мята протянула мне маленький конвертик из тонкой ткани. – Я зашила семена внутрь, чтобы ты не потеряла и не проглотила их.
– Так нечестно.
– Это мне решать.
Приблизившись, я протянула ладонь и бережно сжала в кулаке подарок. Закрыв глаза и прислушавшись, я поднесла к груди сотню затаившихся сердечек, ждущих момента пробуждения. Здесь и сейчас это было самым настоящим обрядом, пройти который я так мечтала.
– Спасибо, наставница. Однажды я выращу их для вас.
Она склонила голову набок, улыбаясь.
– Я была бы счастлива увидеть их в своем цветнике, но прибереги эти семена для единой. Не переживай, я обо всём позабочусь. Я найду тебе пару среди девочек, обучающихся у моих подруг.
– Это тем более нечестно.
– Мне решать, – повторила она, но я покачала головой.
– Знаю, вы могущественная, но даже ваши техники не обеспечат меня подругами. Если вы найдёте мне пару, тогда я буду выглядеть ещё более жалко, а надо мной и так смеются.
– Чили и Виола не появятся на уроках больше.
– Это неважно. Нет, я даже рада, что всё так случилось. Я поняла, что не хочу обучаться высшему мастерству. Никогда не хотела, если честно. Оглянитесь вокруг. Каждое это дерево пытается донести до меня то же самое, что вчера мне прямо сказали.
– Ива, ты светлоокая, – напряжённо напомнила наставница, – обучаться – твой долг.
– Пусть у меня и не тёмные глаза, но я наполовину слепая – это ещё хуже.
– Клянусь, из тебя «полуслепой» я сделаю лучшую Деву, чем Метресса из своего единокровного выродка! – заявила Мята, и это было не благотворительностью, а делом принципа.
– Чего ты так расшумелась, наставница? – Из-за деревьев появилась мати. Если учесть, что руки она пускала в ход чаще, чем голос, она была по-настоящему разозлена и даже не пыталась это скрыть. – Не забывай, где находишься. Давать такие громкие клятвы в подобном месте… У тебя совсем нет совести?
– Имбирь. – Мята медленно выпрямилась и повернулась к ней. – Моя дорогая ученица. Так ты встречаешь своего мастера?
– Это пристанище мёртвых. Не рановато ли ты сюда пришла?
– Здесь покоятся и мои сёстры, – напомнила Мята. – Я тоже многих схоронила. Свою единую, свою дочь, своих воспитанниц…
– Да, но тебе этого мало, раз ты даже на кладбище нашла к кому пристать с проповедями.
– А что насчёт твоих проповедей? Твоим святым долгом было подготовить доверенную тебе дочь к обучению. Твоё же пренебрежение поселило в ней сомнения и страх. Вместо того чтобы рассказывать о величии нашего клана, ты сосредоточила её внимание на изнанке этого величия. Ты прежде времени похоронила её, и ещё обвиняешь в этом меня?
– Похоронила? Нет пока. – Мати ткнула в мою сторону. – Но эта яма вполне может оказаться её могилой.
– Или твоей, если ты пойдёшь против закона.
Имбирь расхохоталась в ответ на угрозу.
– И кто меня будет судить? Метресса, которая этот закон попрала самым мерзким образом?
– Воистину, ты могла бы употребить свою внезапно обнаружившуюся болтливость на пользу дочери, а не во вред себе, – прошипела Мята. Теперь, глядя на неё, я верила, что эта женщина способна на убийство.
– Болтливость – твой метод воспитания, не мой. Так давай, наставница, попробуй уболтать дитя, которое похоронило уже не один десяток Дев.
– Чем ты гордишься? Ты лишаешь её чести превратиться из твоей прислуги в Ясноликую госпожу. Великую отшельницу, о силе и красоте которой ходили бы легенды.
– А какая нам польза в легендах? Для чего нам вообще осваивать высшее мастерство? Покидать горы всё равно запрещено. Наш клан вырождается. Наше положение настолько бедственно, что даже Метресса, отчаявшись, раздвигает ноги, как последняя шлюха Внешнего мира.
– Закрой рот! – процедила наставница, сверкнув глазами, и мати отвернулась. – Вижу, ты не способна ничему научить. Ты не заслуживаешь одного со мной титула. Здесь лежит столько по-настоящему достойных Дев, и твоя единая в том числе. Жаль, что из вас двоих, именно ты…
Её губ мягко коснулась слива, которую я сорвала с ближайшего дерева. Встав между ними, я поднесла ягоду к её рту, не давая Мяте договорить. Худший момент и худший способ, чтобы её перебить. Она уже не сияла спокойной звездой, а походила на свирепую молнию. С которыми я, кстати, уже имела дело, так что…
– Пожалуйста, угощайтесь, наставница. Все фрукты здесь выращены мати, она любит этот клан, больше, чем вы можете себе представить. И я люблю тоже, поэтому хочу узнать о нём всё. Обучайте меня, прошу, но не заставляйте дружить с теми, кто этого не хочет.
Слива была очень сладкой, поэтому Мята спустила мне с рук эту выходку. Уходя, она посоветовала мне впредь не пропускать её занятия.
– Что значит «раздвигает ноги»? – спросила я, глядя на мати. – Что значит «шлюха»?
При других обстоятельствах, она бы меня снова ударила. Теперь же Имбирь положила руку мне на голову, наклоняясь к самому лицу, и этот нежданный материнский жест превратился в нечто похуже побоев.
– Учитывая, куда всё движется, ты скоро узнаешь об этом. И когда ты об этом узнаешь, ты, конечно, задумаешься. Так вот, чтобы у тебя не возникало сомнений насчёт того, как к этому относиться, скажу тебе сразу: я сама убью тебя, если ты позволишь себе нечто подобное. То, что наша Метресса до сих пор царствует, не должно тебя успокаивать. Ведь это ненадолго.
