Текст книги "(не)любимая (СИ)"
Автор книги: Ярослава А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Глава 5 «Добрые дела»
Королев
Рабочий день закончился.
Выхожу из своего нового кабинета уставший, но довольный.
Немного освоился на новом месте.
Пока все нравится.
Только сейчас понял, как же я скучал по работе.
Запираю дверь своего нового кабинета и иду по коридору.
На встречу Самойлов.
– Ну, как? – спрашивает он. – Все нормально?
– Ага, норм.
Вместе выходим на улицу, курим, пока прогреваются тачки.
– Ты вообще как планируешь? Надолго к нам? – спрашивает Вадим.
– Надеюсь, навсегда.
– Хм… Я-то думал, ты так… Раны залижешь, а потом обратно в Москву.
Затягиваюсь, задумчиво чешу подбородок.
– А че мне там теперь делать?
– Ну, как же? – Жмет плечами Самойлов. – Сын, жена… Может, помиритесь еще.
– К кем? С Иркой, что ли? Да ну нафиг! – Кривлюсь я.
– Понятно, – задумчиво говорит Вадим и протягивает руку. – Давай до завтра тогда. Я погнал.
Прыгает в свою машину и уезжает.
Так-то оно и мне пора.
Выезжаю с территории завода и, задумчиво барабаня пальцами по рулю, решаю, куда мне поехать.
Направо в сторону трассы – там есть гостиница.
Или
После секундного колебания выбираю это «или»
Десять минут в дороге, и вот я уже почти в центре городка у строительного магазина. Еще десять минут, и я еду в сторону теткиного дома с лежащей на переднем сиденье упаковкой с новым смесителем.
Подъезжаю, паркуюсь у сгоревшего дома, не без сожаления глядя на него, и тут краем глаза замечаю какое-то движение.
Подозрительно прищуриваюсь в сторону соседской калитки.
Так и есть!
По Ольгиному участку какой-то мужик топчется!
Ее самой не видно, как и света в окошках.
А Буран лаем надрывается.
Выхожу из тачки, прикуриваю по дороге и не спеша иду в сторону соседского дома.
Интересно же…
Толкаю калитку – не заперто.
Странная беспечность.
Мужик, заглядывающий в окна, оборачивается и удивленно смотрит на меня.
– Здрасьте. – Не очень-то дружелюбно смотрю на него.
Тот в ответ кивает и сверлит изучающим взглядом. В глазах его нет испуга или краткой заминки – неловкости.
А это значит только то, что чувак этот чувствует себя в полном праве вот так вламываться на Олькину территорию.
Хахаль ее?
Не думаю…
Буран вон цепь сейчас порвет. Собаки вообще людей тонко чувствуют.
– Ты чего, мужик, по чужим участкам топчешься, пока хозяев нет дома?
– Жду ее – хозяйку, – отвечает тот. – А ты кто такой?
– Сосед я. Ну, так жди снаружи. Не видишь собака из-за тебя беспокоится.
Незнакомец с неодобрением косится на Бурана и пренебрежительно цокает языком.
– Тупая псина.
Хотелось сказать в ответ что-то едкое, а лучше вообще выпроводить этого товарища взашей. Но приходится сдерживать этот порыв. Ведь, по сути, не мое это дело. Быть может, Ольга заранее с этим дятлом договорилась о встрече, а я тут им всю малину испорчу.
Последняя мысль неприятно царапает изнутри грудную клетку.
Вот не верится мне, что это может быть Ольгин мужчина.
Да и вообще, не похож он на местного. Слишком уж ухоженный и прилизанный. Смазливый такой. Часы дорогие, пальтишко.
Вот только явно нетрезвый он.
И это тоже подозрительно.
– А Ольга-то знает, что ты тут ее дожидаешься? – спрашиваю я.
– Знает. – Бросает на меня злобный взгляд.
– Так может позвонишь ей, чтобы поторопилась? – Насмешливо смотрю на него.
– Слышь, мужик, отвали, а? По-хорошему.
– А если по-плохому? – Иронично дергаю бровями, теперь уже точно уверенный, что гость этот незваный и, более того, нежеланный. – То что?
Несколько мгновений на поддатой смазливой роже отображается затрудненный мыслительный процесс, после которого товарищ выдает:
– А ты точно сосед? Или Олька себе все же мужика нашла… Я-то думал, она все по мне сохнет.
И сказано это таким пренебрежительным тоном, что меня опять царапнуло.
Отчего-то стало обидно за девушку.
И как ее угораздило вляпаться в такого козла?
– Сохла да пересохла. – Понижаю голос до угрожающих ноток. – Шел бы ты отсюда, пока… Пока ветер без камней.
Судя по агрессивно перекошенной физиономии, чувак решился мне ответить.
Прикидываю, насколько он может быть опасным противником. Детина он, конечно, не мелкий, но поддатый, а это сильно снижает его уровень скорости и координации.
Я уже готовлюсь дать отпор, но тут у дятла в кармане начинает надрываться телефон.
– Твою мать… – матерится он и снимает трубку.
Едва это происходит, как из динамика начинает буквально рваться истеричный женский голос.
Слов не разобрать, но оно мне, собственно, и не интересно.
– Да, сейчас я буду. Сейчас, – говорит и, забыв о моем существовании, тащится на выход. – Прекрати орать, дура истеричная!
Спотыкается, чуть не падает, но все же выходит на улицу.
Мы на пару с Бураном смотрим ему в след.
– Придурок, – качая головой, бормочу я.
– Гав! Гав! – Подтверждает хаски и ласково трется об мою ладонь, а я в ответ, почти любя, треплю его по загривку.
– Хорошая ты псина. – Опускаюсь на корточки. – Правильно. Надо хозяйку любить и защищать. Особенно от козлов всяких.
Сама же хозяйка домой не торопится.
Время переваливает за восемь часов, когда раздается легкий скрип калитки, и Ольга, точно самая настоящая Снежная королева, окинув нас с Бураном ледяным взглядом, скупо интересуется:
– Здравствуй. Что ты здесь делаешь?
– Дела добрые делаю, – честно отвечаю ей и в ответ на немое изумление добавляю: – Отгоняю злых людей от твоего замечательного пса.
– Вы с Бураном подружились?
– А то! Он классный парень. Да, Буран?
А пес, чувствуя, что говорят о нем, и рад стараться.
– Гав! – Подпрыгивает и силится лизнуть меня в лицо. – Хороший он, но воспитывать нужно.
Ольга, что сначала смотрит на меня с подозрительной холодностью, чуть оттаивает. На бледных губах появляется легкая теплая улыбка, что сразу преображает ее лицо.
Невольно засматриваюсь.
Она сегодня в красивом нежно-голубом пуховике и белой шапке, из-под которой выглядывают блестящие светлые локоны.
Ей очень идет.
Вот такая с улыбкой на губах она будто бы теряет добрый десяток лет и кажется молодой и легкой.
– Так что ты там говорил о делах...?
– Добрых.
– Ну да… Добрых…
– Я тебе кран новый привез.
– Кран? – Смотрит на меня с невероятным изумлением, словно я не про кран рассказал, а про Марс или Юпитер.
– Да. Утром заметил, что у тебя в ванной смеситель подтекает. Хочу починить.
– Вот как… – Улыбка меркнет. – И сколько это будет стоить?
Вздыхаю с досадой.
Да что ж ты такая, блин, колючая!
И не подступишься!
– Ни сколько, Оля. Ты спасла мне жизнь…
Она молчит и пронзительно смотрит – раздумывает, стоит ли пускать меня на свою территорию.
– Но от твоего божественного кофе не отказался бы. – После паузы добавляю с кривой улыбкой: – Уж больно он у тебя вкусный.
– Хорошо. – По-королевски кивает колючка. – Пойдем. Будет тебе кофе.
Машинально напоследок треплю Бурана по башке и, улыбаясь, точно придурок, иду вслед за Олей.
Сейчас, когда шок и стресс прошел, я немного по-другому воспринимаю ее жилище. И первое впечатление – этот дом очень похож на свою хозяйку. Выцветший, немного унылый, но не потерявший своего былого очарования. Есть в его скромном, старомодном убранстве какая-то неясная прелесть.
Встречать нас выходит все та же пушистая кошка. С хищным прищуром хвостатая оглядывает меня и, видимо, признав потенциально не опасным объектом, призывно мявкает.
– Привет, Фифи. – Ласково гладит ее Ольга.
Кошка урчит в ответ и путается под ногами – проголодалась.
Мы раздеваемся.
Вешаю свою тонкую куртку рядом с ее светлым пуховиком и понимаю, что он выглядит точно мятый паучий плащ рядом с мягкой и снежной пелериной.
– Мне перекрыть воду? – спрашивает Ольга, застыв посреди гостиной.
Поворачиваю голову в ее сторону и зависаю на несколько мгновений, с интересом впитывая в себя ее образ.
Сейчас она выглядит иначе. Не так как утром.
Все такая же усталая, после трудного рабочего дня, но… Другая.
Вместо нафталиновых балахонистых тряпок на ней обтягивающие черные джинсы, что подчеркивают стройные и длинные ноги, и мягкий белый свитер. Светлые волосы до плеч в художественном беспорядке струятся по плечам.
Красивая она…
– Так что? – Вопросительно смотрит на меня.
– Да. – Моргаю, смахивая наваждение. – Перекрывай. Я пойду в ванную.
Поменять кран – плевое дело, особенно для человека, который своими руками забабахал ремонт в трешке, где не было даже элементарно проводки и штукатурки.
Старый кран демонтироваться поначалу никак не хотел. Будто прирос к месту. Так я его потихоньку-потихоньку, попыхтел, поматерился, но все же снял. Новый поставил быстро. Благо, додумался купить вместе с краном нормальный ключ.
– Готово, хозяйка! Принимай работу! – довольный результатом, зову я Ольгу.
Она буквально через минуту появляется в дверях в ванну и, чуть потеснив меня, подходит к раковине.
Открывает-закрывает воду.
– Здорово! – Сияет улыбкой. – Да у тебя золотые руки, Максим! Я столько с этим краном мучилась. А ты взял и за каких-то пятнадцать минут все поправил. Спасибо тебе большое.
– Всегда пожалуйста. – Довольно улыбаюсь я и хитро напоминаю: – Так мне положена чашечка кофе?
– И не только кофе. – Кивает Ольга и зовет: – Пойдем на кухню.
А там на столе уже тарелка с бутербродами и вазочка с печеньем.
– Прости, но больше мне угостить тебя нечем. Я живу одна и очень редко готовлю.
– Я не привередлив, – заверяю ее и сразу же тащу первый бутерброд.
Обед хоть и был сытным, но уже давно переварился, и желудок неприятно тянуло сосущей пустотой.
– Вкусно. – Жую приправленное запечённое мясо, что на хлебе вместо колбасы.
Оля чуть краснеет и отводит взгляд.
Видно, что ей приятна моя похвала.
Садится напротив и тоже берет бутерброд.
Вездесущая кошка тут же запрыгивает ей на колени и начинает тарахтеть, точно трактор в поле.
– Я смотрю, ты любишь животных, – прожевав, замечаю я.
– Не так чтобы очень. – Отмахивается девушка. – Это, скорее, они меня любят. А Буран и Фифи сами пришли, облюбовали дом и остались.
– Хаска? Сама пришла?! – Удивляюсь. – Их щенки продаются по двадцатке за одного. Обычно таких собачек холят и лелеют.
– Наверное. – Пожимает она плечами и гладит свою пушистую тарахтелку. – Но Буран беспризорником был. Однажды я утром собиралась на работу. Выхожу – сидит на пороге. Молодой, след от ошейника. Или сбежал, или выкинули. Так и остался у меня.
– Понятно. А ты где работаешь, если не секрет?
– В санатории. Я дефектолог – с детьми занимаюсь.
Что-то такое я и предполагал.
Мягкая она, деликатная. Вся такая точно воздушная.
Наверняка, дети ее обожают.
Наевшись до отвала, откидываюсь на спинку стула и чувствую, что глаза сами закрываются от сытости и усталости.
Суматошный все же был день.
Надо двигать и не смущать хозяйку.
– Спасибо за ужин. Поеду я. – Решительно, преодолевая дрему, встаю из-за стола.
Ольга суетится по кухне. Собирает мне в контейнер с собой остатки бутербродов. Затем провожает до двери.
– Максим? – С беспокойством заглядывает в глаза. – Прости, но… Тебе есть где ночевать? Просто… Твой дом…
Какая трогательная забота.
Она готова пустить в дом чужого мужика?
Приютить меня точно вот эту кошку или собаку?
И самое паршивое то, что я бы с радостью остался.
Уходить совершенно не хочется, но…
Не к чему это. Она сама стоит и мнется. И волнуется, и боится одновременно.
– Не переживай, Оля. – Забираю контейнер с бутерами из ее рук. – Я в гостинице перекантуюсь, а потом найду жилье.
Она коротко выдыхает, точно от облегчения, а я, поморщившись, коротко прощаюсь и выхожу на крыльцо, выдыхая свежий морозный воздух, который быстро выгоняет остатки ванильной дури из башки.
Постояв с полминуты, иду по плохо расчищенной дорожке.
Снег бы еще тут убрать, все завалило…
Буран выбирается из своей будки и радостно виляет хвостом.
Треплю его по башке напоследок.
– Повезло тебе, братец. Хорошая она у тебя. Присматривай за ней лучше. Ок?
Пес, словно все понимает, преданно заглядывает в глаза и, когда я ухожу, плюхается задницей на снег возле калитки – сторожит.
Глава 6 «Боль в моей голове»
Оля
– Ольга Николаевна, а это куда нести? – От монитора компьютера меня отвлекает голос нашего завхоза.
Понимаю глаза и устало моргаю.
В руках у мужчины большая коробка.
– Что там? – удивленно спрашиваю. – Я ничего не заказывала.
– Это Павел Петрович сказал вам отнести. Вы же будете готовить праздник на масленицу?
– Я? – Удивленно моргаю.
– Ну да. – Кивает мужчина. – Петрович так сказал. А что?
– Ничего. – Сухо роняю и указываю на пустующий стол напротив. – Туда поставьте, пожалуйста.
Завхоз, пожав плечами, ставит коробку и уходит, оставив меня молча кипеть от негодования.
Ну, Паша!
Ну, жучара!
Вообще-то у нас есть отдельный человек, который отвечает за проведение таких мероприятий. Он сам ее на работу взял и сам эту должность придумал, а теперь: Оля, делай! Человек зарплату получает, а ты делай.
У меня своей работы хватает.
И это еще не сезон!
Страшно подумать, что будет летом.
Со злостью срываю с лица компьютерные очки и кладу их рядом с монитором.
Виски снова ломит от усталости…
Поднимаюсь со своего места и подхожу к окну.
С каким бы наслаждением я глянула на свежую зелень. Но увы, за окном все еще лютует снежная зима.
Календарная весна вот кажется уже скоро, но, вероятно, в этом году она будет поздняя и затяжная.
Тру ледяными пальцами лоб, массирую виски и затылок.
Не помогает…
И чай с ромашкой – тоже.
Я знаю, что со мной. Это синдром хронической усталости. Многие в него не верят, но в реальности он существует.
Нет, я люблю свою работу. Живу ею, дышу…
Работа с детьми наполняет мое одинокое существование смыслом.
Но в последнее время на меня навалилось слишком много административной работы. Как говорится, кто везет на том и катаются.
– Олечка, я только тебе могу это доверить. Ты же понимаешь? – говорит всегда Павел, а я почему-то не могу ему отказать.
Он умеет быть очень убедительным.
Ведь как-то он все же уломал меня на свидание в прошлую пятницу?
Воспоминания о проведенном с ним вечере оставляет пресное послевкусие в душе.
Нет. В целом все прошло замечательно. Мы поужинали, поговорили… О работе, в основном. Павел был мил, галантен и остроумен.
Я же… Честно старалась. И даже позволила ему поцеловать меня напоследок.
Ключевое, наверное, в этой фразе «позволила», потому что ничего, кроме неловкости, в тот момент не ощутила. А после, когда он, проводив меня до калитки, уехал, весь вечер ходила по дому и корила себя за это глупое малодушие.
Нужно было сразу после поцелуя сказать, что ничего у нас не получится.
Да это неприятно, обидно и, может, даже больно, но зато честно.
Почему же я промолчала?
Быть может, потому что рациональная часть меня прекрасно понимает, что Паша – это мой последний шанс на семейное счастье.
Нужно лишь дать ему и себе время, а там… Стерпится-слюбится.
Многие так живут.
Отчего же я не смогу?
Громкие голоса и женский смех отвлекает меня от созерцания унылого пейзажа за окном, возвращая в реальность.
Дверь кабинета чуть скрипит и распахивается, являя моему взору взбудораженного Павла.
– Ольга Николаевна, ты не занята? – как-то слишком бодро и наигранно спрашивает он.
– Занята. – Киваю на кипу бумаг на столе и недовольно перевожу взгляд на коробку с реквизитом.
Очень хочется высказать ему за масленицу, но не успеваю это сделать, как следом появляется хорошо знакомая женская фигура.
– Здравствуй, Оля! – Жизнерадостно улыбается мне бывшая свекровь и вваливается в кабинет следом за моим начальником.
Вот значит кто так смеялся. А мне еще этот смех показался очень знакомым…
– Здравствуйте, Антонина Михайловна. – Холодно киваю я. – Чем обязана?
– Мы с вашим Павлом Петровичем сейчас обсуждали строительство новой детской площадки на территории санатория, – елейно поет бывшая свекровь и с хозяйским видом проходит в кабинет, а после садится в кресло.
– М-м-м, хорошо, – отстраненно комментирую и возвращаюсь на свое рабочее место.
Одеваю свою защитную броню – рабочие очки. За ними не так уж и сложно прятать свои истинные чувства.
– Да, – подтверждая слова Антонины Михайловны, говорит Павел. – Площадку изготовят и смонтируют уже к началу летнего сезона за счет предприятия Даниловых.
Михайловна с важным видом кивает, подтверждая его слова.
– Чудесно, – сухо сцеживаю я. – Какая щедрость.
– Мир не без добрых людей. – Улыбается главврач и добавляет: – Антонина Михайловна нас очень выручает, потому что старая площадка уже пришла в негодность.
– Мы должны помогать друг другу, – фальшиво улыбаясь, поддакивает Михайловна. – Особенно, когда речь идет об особенных детях. Я ведь не понаслышке знаю, как трудно семьям, в которых растет трудный ребенок.
«Серьезно? Весь спектакль из-за этого?» – хочется спросить мне, но я, разумеется, молчу, уже понимая, о чем дальше пойдет речь.
– Павел Петрович, узнав о моей внучке Дарине, любезно согласился помочь.
В голосе бывшей свекрови столько сладости, что кажется, будто она хрустит на языке.
– Ты ведь помнишь Дарину, Оля? – Нагло смотрит на меня.
Решила меня через Петровича достать. Карга старая!
– Помню, – безэмоционально подтверждаю я. – У вашей внучки неизлечимый синдром.
Антонина Михайловна меняется в лице. Глаза ее вспыхивают злобой.
– Неизлечимый? Этого не может быть!
– Подождите, – мягко вставляет свое слово Павел и обращается ко мне: – Возможно, Ольга Николаевна ошиблась? Все же диагнозы ставит комиссия.
– Вы можете, конечно, отвезти девочку на комиссию, но там, – устало прикрываю глаза, – вам либо скажут то же самое, либо поставят диагноз “аутизм”.
– Аутизм?! – взвизгивает женщина, будто я не диагноз озвучила, а матом ругалась.
– Синдром Аспергера, если точнее.
– Так он же поддается коррекции, – влезает Павел, чем зарабатывает мой яростный взгляд.
– Вы лично корректировали, Павел Петрович?
– Нет, но…
– Аутизм, как его не назови, в какой бы он не был форме, он все равно есть. Дарина никогда не будет обычным ребенком. Это генетика и все…
– Какая генетика?! У нас таких не было в роду!
Антонина Михайловна выглядит озадаченной и, видимо, перебирает в памяти всех родственников на предмет такого заболевания.
Меня же это начинает утомлять.
– Что вы хотите, Антонина Михайловна? – прямо и довольно грубо спрашиваю я, зарабатывая осуждающий взгляд Павла. – Я же вам все честно сказала в прошлый раз.
Женщина задумывается, а потом говорит:
– Я хочу, чтобы ты ее вытащила. Дарина должна стать нормальным ребенком.
Хотелось бы сказать, что ребенок никому и ничего не должен, но прикусила язык, зная по опыту, что с Михайловной спорить бесполезно.
Да и Павел, судя по его решительному виду, с меня не слезет.
Уж очень ему нужна эта площадка.
– Хорошо. – Соглашаюсь я, еще пока не совсем понимая, на что подписываюсь. – Вы сможете привозить ее мне на выходные?
Тут Антонина Михайловна делается очень милой и приятной женщиной. Разговаривает со мной так уважительно, что диву даешься.
До чего же двуличная особа.
Когда она наконец-то уходит, оставив нас наедине с Павлом, признаюсь, у меня вырывается вздох облегчения. Все же у моей бывшей свекрови невероятно тяжелая аура.
– Все нормально? – Первым нарушает повисшую тишину мужчина.
– Нет, Паша, не нормально, – отвечаю я, не глядя на него.
Начинаю сосредоточенно копаться в документах на столе.
Работа не ждет.
У меня не так уж много времени.
– А что не так-то? – Удивляется он. – Позанимаешься с девочкой, еще и денег заработаешь.
Как у него все просто…
– Денег я от этой женщины не приму. – Сокрушенно качаю головой. – И знаешь, почему? Знаешь, что она уже приходила ко мне?
Судя по нахмуренной физиономии – знает. Сама Антонина Михайловна его просветила.
– Эта женщина – моя бывшая свекровь, а девочка – дочь моего бывшего мужа.
Павел зависает на какое-то время, внимательно всматриваясь в мое искаженное раздражением и недовольством лицо, а после пожимает плечами.
– Ну и что? По-моему, ты делаешь трагедию на пустом месте. Ребенок – есть ребенок. Позанимаешься с ней с полгодика, а потом откажешь в занятиях. Нам самое главное, чтобы они площадку успели построить.
– Паш. – Устало прикрываю глаза. – Если бы для меня это было просто, я бы ее еще в прошлый раз взяла. Понимаешь?
– Оль, не драматизируй. – Успокаивающе хлопает меня по руке. – Ты уже большая девочка.
Именно в этот момент я с горечью четко осознаю, что моя мантра про «стерпится-слюбится» не сработает.
Каменею и медленно, но упорно вытягиваю свою ладонь из под его.
А он, словно и не заметив, с улыбкой спрашивает:
– Я заеду за тобой в выходные? Сходим куда-нибудь.
– Нет. – Безжизненным голосом роняю я.
– Почему?
– Ты, что, не слышал Антонину? Теперь все мои выходные будут заняты. Ты же сам этого хотел. Что тебя теперь не устраивает?!
Под конец мой тихий голос срывается на довольно высокой ноте.
– Ты же не будешь заниматься с девочкой целый день?
– А я этого и не говорила.
Павел, поняв, что больше конструктивного разговора не получится, с укоризной качает головой и ретируется.
Да, я такая бескомпромиссная.
Себя не навязываю и любить не заставляю.
Мне казалось, что он это еще на нашем прошлом свидании понял.
Оказывается, нет.
Домой я сегодня ухожу непозволительно рано.
Накатывает какая-то нездоровая апатия, и я, собравшись, выхожу из здания еще при свете зимнего дневного солнца.
По дороге заглядываю в магазин и покупаю большой шоколадный рулет. Обычно не ем сладкое, а тут что-то захотелось.
Дома тихо и холодно.
Потирая озябшие руки, прибавляю температуру в котле и ставлю чайник. На автомате ищу таблетки от головной боли, потому что она уже стала просто невыносимой. Достаю аптечку и понимаю, что, увы, они закончились. Придется обойтись успокаивающим чаем, массажем и надеждой на здоровый, крепкий сон. Мне нужно выспаться и набраться сил.
Сегодня пятница, а значит, уже завтра ко мне приведут Дарину.
Анализируя свое собственное поведение, прихожу к выводу, что вполне могла бы отказаться от ребенка. Ощущение, что в момент принятия этого тяжелого решения мною руководил не здравый смысл, а что-то другое.
Завариваю себе чай, разрезаю рулет и, едва успеваю положить на тарелку, как слышу какой-то шум на улице.
Испуганно сжавшись, выглядываю в окно – на соседнем участке что-то явно происходит. Напряженно вглядываюсь сквозь уже сгустившиеся сумерки и решаю на всякий случай отпустить с цепи Бурана. Мало ли…
Накидываю домашний пуховик и выхожу на порог.
Буран встречает меня щенячьим поскуливанием.
Отцепляю его, а сама через забор поглядываю.
– Ну, здравствуй, соседка! – Раздается внезапно за спиной, и я, подпрыгнув от неожиданности, оборачиваюсь.
– Максим? – Таращусь на высокую мужскую фигуру в рабочем комбинезоне.
– А что не похож? – Ухмыляется он.
– Ты что так подкрадываешься? – С укоризной гляжу на него. – Я испугалась.
– Честно, не хотел пугать. Так… Заглянул по-соседски.
– Так это ты на участке гремишь?
– Ага. Разбираю строительный мусор. Вот. – Показывает окровавленную руку. – Порезался. Надеялся попросить у тебя пластырь и перекись.
– Конечно. Проходи! Кажется, тут обычным пластырем не обойтись.
Мы вместе заходим в дом.
Максим уже, чувствуя себя почти как дома, раздевается, пристраивает форменную куртку на вешалку и, разувшись, идет на кухню. Он и сам знает, где у меня аптечка.
– Поможешь? – спрашивает он. – Левой рукой капец как неудобно.
– Конечно. – Киваю и подхожу к нему ближе. – Садись.
Он послушно приземляется на табурет, а я, со всей серьезностью, берусь за обработку его раны.
– Глубокий порез. – Морщусь я. – Может, в больницу?
– Ой, изыди! – ругается Макс. – Придумала – больницу!
Кто-то не любит больницы? Мне это даже не удивительно. Мой покойный отец, как и большинство мужчин, тоже не любил больницы. Пошел, только когда совсем приспичило, но, как оказалось, уже было поздно.
– Понятно…
Тщательно промываю перекисью рану, накладываю тугую повязку, а Максим, между тем, сокрушенно жалуется:
– Похоже на сегодня отработался я. Черт, и половины не успел сделать.
– Вот подзаживет и сделаешь.
– Да когда это будет… Эх! – В сердцах машет здоровой рукой.
– Ты торопишься?
– Ну, конечно! – Фыркает он. – Жизнь в гостинице – дорогое удовольствие.
– Я думала, ты снял квартиру. – Прикусываю губу и вновь щелкаю остывшим чайником.
– Не снял. Там, где сдавали, как в бомжатнике, а где нормально – я рожей не вышел, – расстроенно бурчит Максим. – Хочу дом теткин восстановить.
– Строиться будешь? – С интересом смотрю на него.
– Буду. – Утвердительно кивает. – Хотел завалы сам разгрести, чтобы на подсобных услугах сэкономить. Сэкономил, называется…
Он сокрушённо опускает голову, рассматривая свою забинтованную руку, а я неожиданно для себя предлагаю:
– Хочешь рулет шоколадный? Я чайник поставила.
Поднимает на меня взгляд, в котором приятное удивление и кажется… Восхищение.
Мной?
Уф-ф-ф-ф, наверное, мне это кажется.
– Оль, да я весь грязный… В робе…
– Ну и что? Ты и так на кухне. – Резонно замечаю я и достаю из шкафчика вторую тарелку. – Расслабься уже.
Все же любой человек, даже такой замкнутый, как я, – социальное существо. Чай с рулетом в компании соседа оказывается еще вкуснее, а вечер – гораздо приятнее.
Максим подробно рассказывает, что он хочет построить на своем участке, и я невольно завидую ему, потому что глаза его горят нешуточным энтузиазмом.
– Много места мне не нужно. Думаю, трех комнат будет вполне достаточно. Я все же один живу, – делится он.
– Но, возможно, так будет не всегда, – подкладывая ему рулет, предполагаю я.
– Это ты сейчас на что намекаешь? – Хмурится он. – Что я женюсь? О, нет! Плавали-знаем. Я больше добровольно в эту петлю не полезу.
Конечно, я догадывалась, что у Максима в прошлом своя не очень красивая история, но чтоб вот… Хм… Настолько.
Повисает короткая пауза, и я, чтобы разрядить обстановку, перевожу тему в другое русло. Спрашиваю соседа о новой работе и с интересом его слушаю.
Чай с рулетом постепенно заканчивается.
Часы переваливают за девять вечера.
– Ого! – Удивляется мужчина. – Вот это мы чайку с тобой попили! Кстати, кран не течет больше?
– Нет. Все отлично.
– Тогда я поеду. Завтра на работу с утра.
– В субботу?
– Что поделать…
Провожаю Максима до двери. Он накидывает куртку, берет в руки шапку и, замерев напротив, смотрит, словно что-то хочет сказать, но не решается.
– Спасибо тебе, Оль, за чудесный вечер, – наконец произносит он, и мне чудится в этих словах обращенная ко мне нежность.
– Не за что. – Мой голос отчего-то понижается практически до шепота.
Он внезапно протягивает здоровую руку и осторожно касается моей щеки
– У тебя тут… Шоколад…
Аккуратно стирает пятнышко, а мне от этого невинного прикосновения становится очень жарко. Краска бросается в лицо. Его чуткие пальцы около моих дрожащих губ.
– Оль?
– А? – Поднимаю глаза и замираю, пойманная в плен его изучающего взгляда.
– Я заеду завтра после работы?
– Зачем?
– Да так… Чай… Опять попьем…
Кончики пальцев скользят по моей шее, вызывая целый табун мурашек.
– Хорошо.
– Ну, тогда… До завтра?
– До завтра.
Напоследок мазнув острым взглядом по моим губам, он уходит, а я, привалившись спиной к двери, шумно выдыхаю, пытаясь понять, что сейчас было.
– Мяу! – глубокомысленно изрекает Фифи, что лицезрела эту сцену.
– Ты совершенно права, милая. – Усмехаюсь себе под нос, чувствуя, что у меня больше не болит голова.
Вот совсем! Ни капельки!
Наоборот, в ней легко, светло и пусто.
И с этой блаженной пустотой я ложусь в постель, быстро засыпаю и крепко сплю до самого утра.
