Текст книги "4891"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Это из-за того, что водопроводные трубы вечно подтекают, – вставил я. – Их никто не хочет менять. Латки ставят, а новые трубы списывают и бегом в металлолом…
– Чуть позже, после нескольких серьезных отравлений, поскольку действовать пришлось наобум, методом проб и ошибок, Загладкин-Замяткин научился приготавливать мухоморный морс со спорами на свежеотжатом соку. Неизвестно, чье личностное состояние нахимичило, но состав вышел – святых выноси. Первая же кружка морса отправила эго Загладкина далеко за те самые «границы», неприкосновенностью которых так пеклись соглядатаи. Как только Загладкин залип, контроль над телом на весьма продолжительный временной промежуток получил Замяткин. Надо сказать, он находился в крайне неуравновешенном состоянии. Буйные восторги, охватывавшие Загладкина в Западном крыле при виде дармового жидкого мыла в общественных сортирах и зеркал, которые почему-то никто не бил, довели Замяткина буквально до ручки. Еще в командировке он подбивал свое alter ego расколотить для начала парочку раковин, на худой случай, хотя бы помочиться мимо писсуара, но Загладкин был неумолим. Теперь, наконец-то перехватив инициативу, Замяткин поклялся взять реванш. Больше всего прочего его страшила перспектива снова очутиться в ненавистном ему Пентхаусе. Соответственно, оставшись в одиночестве, Замяткин принялся лихорадочно размышлять, чтобы такого предложить Ячейке Дружбы между Неприсоединившимися этажами, чтобы гарантировать себе должность Востоковеда и укатить куда подальше от Западного крыла. Место, к слову, как раз стало вакантным, предыдущий Востоковед пропал без вести в неспокойных отсеках нигролов, взявшись доставить объявленным младшими братьями Красноблока каннибалам партию консервов, – по лицу Муллы скользнула еле заметная улыбка. – Предположительно, забыл прихватить с собой консервный ключ, хотя, не удивлюсь, если братья просто предпочли свежатину…
– Ужас…
– После этого прискорбного инцидента никто из соискателей не спешил в Востоковеды, так что место, скорее всего, никуда бы не делось, но Замяткин решил подстраховаться. Тут-то он и вспомнил о доблестных мюридах и их наставниках, овладевших мудростью суффиксов. Наверное, какую-то книжку прочел. Наскоро переосмыслив опыт последователей Хасана ибн Саббаки, новоиспеченный востоковед накатал рацпредложение и рванул с ним в Комитет…
– Что же такого сногсшибательного предложил соглядатаям Замяткин?
– Возродить старинные практики суффиксов. Только по обновленной методике и под патронажем межэтажной ячейки соглядатаев…
– Зачем ему это понадобилось? – удивился я. – Неужели хотел раствориться в «Абсолюте», как это умели суффиксы, проникая за Внешние стены?
– Думаю, Замяткин преследовал сразу несколько целей, – осторожно сказал Мулла. – Задача, которую он намеревался решить, была, таким образом, триединой. Ты верно подметил: Замяткин не планировал лично достичь благословенного состояния Хакика. Но, он задумал навечно погрузить в «Абсолют» свое alter ego и, таким образом, навсегда избавиться от двойника. Гениально, не так ли? Загладкин перестал бы его доставать, и он вылечился бы от мучительного недуга. Кроме того, соглядатаи никогда не узнали бы о существовании Загладкина с его унизительным низкопоклонством перед Пентхаусом. Сам знаешь, что за него у вас полагалось…
– Срок в Заколоченной лоджии.
– Правильно. Еще один нюанс. Чтобы Загладкин словил зачетный баян, Замяткину предстояло дудлить мухоморный морс без просыху. Если бы он лакал его тайком, соглядатаи рано или поздно схватили бы его за руку, это был вопрос времени. Убедив соглядатаев, что практики суффиксов пойдут Красноблоку на пользу, Замяткин мог хлестать морс ведрами и совершенно в открытую на правах главного муршида.
– На кой соглядатаям понадобился муршид?! – изумился я.
– Как это? Чтобы руководить мюридами.
– Зачем?!
– Для организации Пролетарского Джихада, разумеется!
– Против кого?! – еще больше удивился я.
– Против обетованцев, – отвечал Мулла неохотно.
– Чем они-то вам не угодили?!
– Они выписали нас из Обетованной квартиры, объявив наши квадратные метры своими…
– Обетованцы?! Но вы же всегда жили с ними – душа в душу?!
– Вопрос не по адресу, – сильно помрачнев, сказал Мулла. – Но я тебе отвечу, раз ты спросил. Они сказали – им самим места мало. И что они, как любимые жильцы Архитектора, претендуют на улучшенные условия проживания. Мол, всегда были такими, просто не хвастались, пока их Шпиль Грубый едва не отхолокостил по полной программе. Всем известно, кто прислал Шпиля в Дом для великого испытания на вшивость, сказали нам обетованцы. Его прислал Подрывник. Или даже темный владыка Люминофор, сверженный Архитектором в бездну, но, по-прежнему засылающий оттуда казачков. Еще обетованцы говорили: после того, как Шпиль кинулся именно на них, у остальных жильцов практически поголовно открылись глаза на предмет того, кто именно – избранники Архитектора. Кто – его истинные любимцы, и у кого, соответственно, неоспоримые имущественные права на Дом. У нас, сказали обетованцы нам самым безапелляционным тоном. И это – не обсуждается, арафатники. Короче – давайте, выметайтесь. Нас, говорили обетованцы, теперь в любую квартиру свободно пускают, не успеешь на этаж заглянуть, как тебе сразу: шалом, прошу за стол, садитесь, пожалуйста. Или на кровать. Да куда угодно еще. Ну и, наконец, что, если нам, арафатникам, хоть что-то не нравится, то, нет проблем. Один звонок лучшим пожарным Пентхауса, и они здесь. А у пожарных – разговор короткий, огнетушитель в зад, мешок спайдермена на голову, и к маме Гуантанамаме на допрос. И попробуй, докажи ей, что не дромедар…
– И вы не пытались договориться?
– С кем?! С Гуантанамамой?! – Мулла горько усмехнулся.
– С обетованцами…
– Говорю тебе, они вытолкали нас взашей. А от тех, кто приковал себя наручниками к батареям, отгородились пуленепробиваемыми стенками. Ты даже не представляешь, какие за ними сложились кошмарные условия. Жара такая, что потом истекаешь, даже когда пить нечего. Воздуха нет. Еды нет. Теснота неописуемая, рукою не пошевелишь. И еще песок, который вечно скрипит на зубах. Жуть…
– Что-то не верится, что обетованцы учинили над вами эдакий беспредел на ровном месте, – холодно заметил я. – Они – приличные люди…
– Твое право – верить или нет, – еще холоднее отвечал Мулла. – Мы им ничего не сделали.
– Так-таки ничего?
– Ну, может, десяток скрепок в замочные скважины сунули. Разве это достаточный повод для геноцида, который они устроили нам? И потом, мы же не по своей воле старались. Нам ваш востоковед так велел. Думаешь, сильно он нашего мнения спрашивал? Сказал: ребята, поступаете в мое полное распоряжение. У меня есть план. Пускай обетованцы – сами из квартиры выкатываются. Раз уж им так повсюду рады. Что мы сделать-то могли? Связываться с Красноблоком в ту пору никто не отваживался. Ваши агрессивные военруки, кого хочешь, своими ядреными лифтами с отделяющимися ступенями жарили, без оглядки на Совбез ООО. К тому же, у вас была дыхсмесь собственного производства, а нам нечем было дышать. Замяткин (он, кстати, к тому времени, перестал подписываться двойной фамилией, видимо, Загладкин окончательно сомлел), обещал нам: не подкачаем, закачаем, сколько надо, и еще втрое, нет проблем. Приспособим под эти нужды старый пожарный гидрант, который еще наглосаксы поставили, залатаем шланги скотчем, и вперед. Кто б от такого щедрого дара отказался, да еще в нашем бедственном положении? Тем более, что шайтан пухлыми устами Замяткина обещал: как только мы дадим добро, нам тотчас официально присвоят статус Младших Братьев.
– С ним будете – как за каменной стеной, к которой раньше коммунаров ставили, – важно пояснял Востоковед, промокая взопревшую на жаре физиономию, одутловатую из-за злоупотребления мухоморами. – Мы братьев в беде не бросаем. Не водится за нами такого. Все затраты по снабжению воздухом на себя возьмем, причем, на безвозмездной основе. Даром! Я ясно выражаюсь? А вы в курсе дела, что за чудесная у нас в Красноблоке дыхсмесь? Живительная просто субстанция. Дышишь, и не нарадуешься…
Тут, кстати, Замяткин не юродствовал. Еще Отец мне однажды рассказывал, что дыхсмесь, поступавшая Младшим Братьям, по качеству на порядок превосходила ту, что шла на внутренние нужды Красноблока.
– Пять дополнительных степеней очистки, включая сложные экструдеры-пылеулавливатели, угольные фильтры и ионизаторы, – чуть ли не с гордостью сообщил Отец. – Дорогое удовольствие, спору нет, очень кучеряво выходит, по себестоимости, но, ничего не попишешь, большая политика. Ведь именно по составу нашей дыхсмеси младшие братья судят о нас, стройбанах…
– А мы сами, получается, должны низкосортную дрянь глотать?
– Ну, мы-то о себе и так все знаем, – сказал Отец и смутился, сообразив, что брякнул лишнего.
***
– И это – только начало! – с апломбом распинался перед арафатниками Замяткин. – Дальше – вообще будете, как сыры в масле, кататься! Возьмем вас на квартучет, пришлем наших стройбанов, они вам по-быстрому щели сатенгипсом замажут, поклеят кумачовые обои, чтобы все, как у нас. Плюс: о безнадежных долгах перед Межэтажным Воздушным Фондом, которые вам мазерфакелы нарисовали за поставленную дыхсмесь, можете смело забыть.
– И вы – поверили? – спросил я Муллу.
– Но мы же не знали, что ваш Востоковед додумается задувать к нам вместе с воздухом споры красных мухоморов… – развел руками мой друг. – Замяткин надеялся, его регулярное употребление укрепит в нас пролетарский дух, привив неизбывную любовь к красному цвету, который для нас, арафатников, всегда был наделен особым сакральным смыслом. На последнее обстоятельство обратил внимание сам Арафат-Джихад, доблестный управдом нашего маленького свободолюбивого джамаата и великий воин. Побывав у вас в гостях по приглашению Никиты Прыщева, где его приняли как дорогого младшего брата, Арафат-Джихад, по возвращению, призвал нас во всем довериться Замяткину. Как мы могли отказать ему? Тем более, что Арафат-Джихад уверял: стройбаны – никакие не кафиры, между ними и арафатниками – много общего. Их исполинская Красная башня, которую они строят назло Пентхаусу, угодна Архитектору, твердил Арафат, иначе бы не вознеслась так высоко. Еще он говорил, будто она – ни чета Западному крылу, тут чисто внешнее сходство. В фундаменте Пентхауса – высококлассный цемент и прагматичный расчет, в то время как громадина Красноблока зиждется на Вере, почти столь же неистовой, как та, что испытываем мы. И, что каждое перекрытие Красной башни окроплено кровью мучеников вашего Джихада, бившихся с кафирами с отвагой настоящих красных мюридов, а на ее непознаваемой крыше – собственный рай, чьи двери распахнуты перед праведниками: ударниками труда. И пускай на вашем Светлом чердаке нет пышногрудых гурий, потчующих праведников пахлавой и халвой, зато там маршируют пионеры, услаждая взоры салютами, это тоже круто. Тамошние звенящие ручьи перегорожены плотинами ГЭС, вместо диковинных, усыпанных сладчайшими плодами рощ, высятся частоколами опоры ЛЭП, а жужжание миллионов киловатт в проводах заменяет соловьиные трели. Ну и что с того, сказал нам Арафат-Джихад. Архитектор дарует ту награду, которая желанна стройбанам, только и всего. У наших гурий – широкие женственные бедра и мягкие животы, у милых им ударниц – суровые лица и серпы, зажатые в ладонях вместо щербета. Ужас, конечно, но о вкусах, как говорится, не спорят. Давайте, не будем. Нам нужен конструктив.
– Мы согласились, – продолжил Мулла, – тем более, что Арафат-Джихад был во многом прав. Разве ваших Основоположников, достопочтимых старцев Карла Мракса, Фридриха Эндшпиля и Ульяна Вабанка, нельзя уподобить мудрым муршидам? Разве они не намекали вам, что самый совершенный, самый комфортабельный Чердак, возведенный с помощью могучих механизмов, не сделается воистину Светлым, пока его строители не обретут просветленного состояния души, чтобы залить помещения сиянием, которое будет исходить от них – его строителей? По-моему, именно это имели в виду Основоположники, иначе – трудно представить реализацию провозглашенного ими принципа «от каждого по способностям, каждому по потребностям» с чисто практической точки зрения…
Кивнув, я вскользь заметил, что, после Перекраски, этот завет Основоположников был реализован точечно в отношении небольшой группы бывших стройбанов, чьи гипертрофированные потребности оказались с лихвой удовлетворены за счет остальных.
– Порой мне кажется, что именно в удовлетворении их нездоровых аппетитов и состояла главная цель Перекраски. Правда, ее, по понятным причинам, не афишировали…
По губам Муллы скользнула презрительная улыбка.
– Ты говоришь о ваших живчиках, которым удалось обжать соседей? Разве остальные стройбаны не завидовали им, мечтая очутиться на их месте, чтобы, в свою очередь, заполучить все?
– Ну, допустим… – пробормотал я.
– Перекраска была вашим испытанием, Генка-ага. Архитектор, да будет благословенно его непроизносимое имя, хотел показать вам, чем вы станете заниматься на Светлом чердаке, когда соглядатаи перестанут держать вас на мушке. И вы понеслись приватизировать его, каждый хотел оформить недвижимость на себя. вое имя В крайнем случае, на подставных лиц, чтобы не платить налоги. У Абрамовича это получилось лучше, чем у остальных, но, поверь, на его месте вполне мог оказаться Рабинович, не в том суть. Вы не выдержали испытания, ниспосланного вам Всевышним, как, впрочем, и мы, достопочтимый, ибо нашим испытанием был ваш Востоковед Замяткин-Загладкин, присланный вами к нам по воле Архитектора. Он велел нам сформировать бригаду мучеников Джихада, и мы отправили туда наших самых отважных юношей, учиться быть мюридами. Я был молод и силен, как бык, и тоже очутился среди будущих мучеников. Замяткин лично тренировал нас. Ты спрашиваешь, как? Сейчас расскажу. Нас готовили очень серьезно. Натаскивали, чтобы превратить в несгибаемых бойцов. Как в физическом, так и в моральном планах. Мы учились рукопашному бою без правил, кололи лбами кирпичи, прыгали через костер. Разбившись на пары, молотили друг друга в спаррингах. Безжалостно. До изнеможения. Затем, без передышки, нас гнали в кинозал, где заставляли часами смотреть на отбросы общества, оккупировавшие Пентхаус. Это было похлеще боев без правил. Многие кадры занозами застревали в голове, и, хотя с тех пор минула прорва лет, а голова давно стала седой, я помню их в мельчайших деталях. Один из роликов был снят скрытой камерой на корпоративе. Отвратительное зрелище безусых офис-менеджеров, пожирающих жирные отбивные из богопротивной свинины, по сей день тревожит мой сон, заставляя оборачиваться неизбывным кошмаром. Многих наших рвало, такая безобразная была эта картина. Омерзительнее нее были лишь слайды с феминистками, спаси нас Архитектор от этих исчадий ада, бесовских дочерей Шайтана и Мамы Гуантанамамы. Дорого бы дал, чтобы отправить их обратно к ней. Одетые в безобразные стринги, феминистки истязали праведников, имевших неосторожность порекомендовать им носить паранджу. Девчата, пожалуйста, будьте скромнее, сказал бестиям один седобородый имам. Феминистки накинулись на этого достойного жильца и сбрили ему бороду! Скажу тебе: старец еще дешево отделался. Кое-кого из праведников феминистки силком принуждали к куннилингусу, заставляя вылизывать срамные места, украшенные дерзкими эротическими прическами. Дом не видывал таких надругательств над моралью! Естественно, насмотревшись на проделки Шайтана, мы, молодые курсанты, были не в себе, каждой клеточкой впитывая обращенные к нам страстные призывы Замяткина. Очистить Дом от погрязших в нечистотах джахилей – священный долг мюрида Газавата! – выкрикивал он по ходу сеанса. Смерть презренным джахилям, хором отзывались мы. И так – несколько часов подряд. Потом, окончательно обессилев, мы отправлялись на релаксацию и, по приказу Замяткина, медитировали с загубниками во рту, воображая себе Рай, куда обязательно попадем. Подозреваю, концентрация алкалоидов в мухоморной смеси, которой нас пичкали, многократно превышала дозы, установленные для мюридов ибн Саббакой. Наверное, ваш Востоковед, назначенный исполняющим обязанности Старца, перестраховывался. Хотел, чтобы все было наверняка.
И вправду, мученики… – мелькнуло у меня.
– Однако, ни одно из ухищрений, которые без устали выдумывал Замяткин, впоследствии не принесло мюридам успеха. Напротив, нас с самого начала преследовали неудачи. Во-первых, жевательная резинка, которую нам было велено лепить в дверные глазки прихвостням Пентхауса, никуда не годилась. На вкус она была, что кирза, но это бы мы еще стерпели. Но она становилась крохкой, как долго ее ни жуй, и отказывалась клеиться к стеклу. Жвачку разработали ученые вашей хваленой Оборонки. Великие алимы, как нам твердили, однако у них ничего не вышло. Мы просили заменить ее образцами из Пентхауса, но Замяткин вызверился на нас, сказав: плохому танцору – яйца мешают. Импортной – не напасешься, закатайте губу, товарищи мюриды. И так мол, вы слишком дорого нам обходитесь. Мы поняли, что у вас возникли какие-то сложности. Закупать жевательную резинку в Западном крыле было слишком дорого даже для Клики агрессивных военруков с ее раздутым военным бюджетом. Кафиры отказывались принимать в качестве оплаты вашу дыхсмесь, ломали вам руки…
– Они брали только газом, – согласился я.
– Впрочем, то были лишь цветочки. Часто отправившиеся на задание мюриды вели себя, как слепцы. Был такой случай. Наш отлично подготовленный отряд, его звали Подразделением 17-ть, получивший приказ вымазать спящих обетованцев зубной пастой «Мэри», поступившей по линии братской взаимопомощи для продолжения интифады, провалил задание, зачем-то устроив темную нашим добрым соседям и союзникам ливанькам. Эта досаднейшая ошибка нанесла непоправимый ущерб авторитету Арафата-Джихада на Неприсоединившихся этажах. Дальше было только хуже. Мюриды начали массово терять ориентацию и путали двери квартир. Или возвращались ни с чем, или бродили по отсекам, потерянные, как сомнамбулы. Случалось, они впадали в истерику и бились головами о стены. Обетованцы ловили таких горемык, одевали в смирительные рубашки и отправляли домой под конвоем санитаров. Арафат-Джихад был сам не свой, безуспешно пытаясь отгадать, в чем же кроется причина провалов. Думал, что она – в личностных качествах мюридов. Сложность заключалась в том, что их не получалось, как следует допросить. Уцелевшие мученики страдали амнезией и не помнили даже своих имен. Наверное, мы бы нескоро узнали правду, если бы не бескорыстная помощь двух братьев-близнецов, Кемпа и Дэвида. Они открыли нам глаза.
– Каким образом?
– Дэвид оказался искусным алимом, специалистом по регрессивному гипнозу. Он выучился мастерству у ученых кафиров Западного крыла. Погрузив травмированных мюридов в транс, Дэвид заставил их подробно описать все, что они пережили во время операции. Поразительно, но сведения, добытые таким путем у десятков мучеников, совпали в мельчайших деталях. Картина, запечатлевшаяся в их подсознании, была идентичной: они видели бесконечные, устремленные к высоким потолкам полки, уставленные всякой всячиной. Сырами множества сортов, копчеными колбасами и балыками, от разнообразия которых захватывало дух, сосисками, сардельками и бужениной, пирожными и шоколадом, пересыпанным миндалем. Бутылками виски, джина и колы…
– Мюриды вместо задания попадали в гиперлавку? – удивился я. – Но как?!
– Арафат-Джихад не знал. Этот ребус был ему не по зубам. И тут второй из братьев, по имени Кемп, а он был сведущ в психоанализе, напомнил нам о невидимой связи между мюридами и муршидом. О той, самой важной части разработанного ибн Саббакой механизма, превращавшего мюридов в не знавших ни страха, ни сомнений, мстителей. Они же не контролировали себя. Увидав Рай глазами ибн-Саббаки, мюриды сами становились глазами наставника. Их карающая длань была его дланью. Когда наступал самый ответственный момент, Старец Антресоли брал управление мучеником на себя, как оператор у дистанционного пульта, и мюрид сражал противника наповал. Однако была и обратная сторона. Мученик, чьи глаза служили муршиду мониторами вроде тех, что делают на своем этаже катаны, на один короткий миг, пока не наступала развязка, получал возможность заглянуть в сознание учителя… – Мулла горько вздохнул. – Когда Кемп напомнил нам об этом, мы, наконец, постигли истину. Она оказалась удручающей…
– Под регрессивным гипнозом мученики описали, что узрели в сознании Замяткина! – догадался я, чуть не хлопнув в ладоши.
– Истинно так, – поникнув, сказал Мулла. – Только не Замяткина, а его Alter ego Загладкина, дремавшего под воздействием алкалоидов из экстракта мухоморов. Как ты помнишь, ваш Востоковед с раннего детства страдал от диссоциативного расстройства идентичности. И, пока Замяткин, сконцентрировав внимание, управлял идущим на подвиг мюридом, сам мученик получал сомнительное удовольствие наблюдать забитые товарами стеллажи суперлавок, грезившиеся Загладкину в сладких наркотических снах. Картина дутого изобилия, достигнутого кафирами за чужой счет при помощи уловок Шайтана и заменившая им Райские кущи, ожидающие праведников, неожиданно возникала перед мысленным взором мюридов и вызывала такой сильный дисбаланс, что они сбивались с цели и теряли ориентацию в пространстве. Напрочь забывали, кто они и куда бегут. Можно сказать, мученики оказывались в незавидном положении богатыря из ваших былин у развилки множества коридоров. Они искали указатели, но все стрелочки, попадавшиеся им на глаза, вели к разным отделам суперлавки…
– М-да… – протянул я.
– Еще мудрый Хасан ибн Саббака, первый Старец Антресоли, учил: если у мюрида нет муршида, его муршидом рано или поздно станет Шайтан. Так и вышло с нашими мучениками и их незадачливым наставником. Он оказался никчемным муршидом. Впрочем, мы не держим на него зла. Замяткин по-своему хотел нам добра. Чего не скажешь о Загладкине, вот кого мы бы с большим удовольствием побили камнями, ибо страсть, с какой он воображал себе фальшивое изобилие Пентхауса, была хуже прелюбодеяния в самой извращенной форме. Но, как нам было рассоединить их, чтобы гнусный торчок получил по заслугам? Поэтому, пришлось отпустить их с миром, и они преспокойно укатили в лифте домой. Для обоих было бы лучше застрять в шахте. Узнав, как они оскандалились у нас, старцы из Геронтобюро разжаловали Замяткина-Загладкина из старшего востоковеда в младшего агронома, сослав на самый глухой аграрный этаж, где давно росли одни сорняки. Даже мухоморы там долго не выдерживали, превращаясь в сморчки. Не знаю, как сложилась судьба Замяткина-Загладкина после Перекраски. Он исчез…
– Одного в толк не возьму: зачем Кемпу с Дэвидом было вам помогать? – спросил я. – Раз они были алимами из Пентхауса…
– Арафат-Джихад задал им точно такой вопрос, и они не стали темнить. Пояснили свое поведение так. Они провели отрочество в Красноблоке, пока их родители не выхлопотали разрешение покинуть его в качестве репатриантов, сбежавших от ужасов Домостроя. Как ты знаешь, желающих перебраться в Пентхаус у вас хватало всегда, но те, кто осмеливался заикнуться о своих чаяниях вслух, обычно уезжали в противоположном направлении, расчищать от сугробов Заколоченную лоджию. Однако, Кемпу с Дэвидом крупно повезло. У вас в теплицах случился очередной неурожай, и пришлось обращаться за помощью к Западному крылу. Некто Генри Кислый, очень уважаемый диетолог из Пентхауса, игравший в биллиард за Биллиардный клуб, выдвинул вашим соглядатаям встречное условие: по мешку муки за диссидента. Кемпа с Дэвидом выменяли на провиант. К тому времени обоих успели принять в пионеры, и, сколько им потом не промывали мозги, доказывая: быть скаутом – куда почетнее, оба остались интернационалистами до мозга костей. Ждали случая, мечтая помочь жильцам с Неприсоединившихся этажей, и, когда он представился, сразу же пришли нам на выручку.
– Чип и Дейл спешат на помощь… – пробормотал я, вспомнив известный многосерийный мультик.
– И все же, подозреваю, Кемп с Дэвидом не были искренни с нами до конца. Скорее всего, они были минерами. То есть, служили в специальном отряде по защите Миноры. Так звался уникальный ночник на батарейках, без которого Моше ни за что не нашел бы дорогу в Обетованную квартиру, когда его вместе с родичами вытурили с этажа хургадян. Хулиганы перебили все лампочки у них на пути, так что ночник пришелся весьма кстати, без него обетованцы переломали бы себе ноги. С тех пор они почитают его как Реликвию, полученную Моше из рук самого Архитектора. Арафат-Джихад, объявляя Газават, учел это обстоятельство, повелев разбить ее первым делом, чтобы обетованцы осознали, как оно, когда сидишь впотьмах. Чтобы защитить артефакт от посягательств, обетованцы выставили у него охрану из минеров…
– Тогда тем более не пойму, с какой стати Кемп с Дэвидом вам помогали? Неужели они хотели навредить соплеменникам?
Глаза Муллы превратились в щелочки.
– Неисповедимы пути Архитектора, Генка-ага. Арафат-Джихад, кстати, так и не сумел их постичь. Хотя истина лежала на поверхности. Думаю, Кемп с Дэвидом действовали по указке пожарных из Пентхауса. А те недвусмысленно дали понять: если мученики Джихада и дальше будут раз за разом усаживаться в лужу, Газават, объявленный Арафатом-Джихадом, окончательно провалится. И тогда обетованцам не видать новых дверных замков «Мультик и Лох», поставляемых из Пентхауса взамен выведенных из строя мюридами. И о дармовой дыхсмеси из Федерального Резервуара обетованцы смогут смело забыть. Чтобы ее запасы регулярно возобновлялись, мюриды должны хотя бы раз в квартал устраивать по пожару, намекнули Кемпу с Дэвидом из Пентхауса. Те взялись исправить положение. Для начала устранили недотепу Востоковеда, толку с него было, как с козла молока. Участь Арафат-Джихада тоже была предрешена. Он не оправдал возложенных на него надежд. Безнадежный романтик, на свою беду родившийся в прагматичное время. Вскоре его заменили на Ясаму с Усаму Неладена. Весьма продвинутый был тип, и не задавал нелепых вопросов: зачем Сиамским хитрецам Газават? Надо, значит надо…
– Как сложилась судьба Арафата-Джихада потом? – спросил я.
– Стандартно. Его одели в костюм Спайдермена и отправили к маме Гуантанамаме. Для тех, кого к ней посылают, нет слова «потом» …
От тона, каким Мулла произнес последнюю фразу, у меня по спине поползли мурашки.
– Арафат-Джихад сам виноват, – глухо продолжал Мулла. – Он поддался самообману и, восхищаясь Красноблоком, выдавал желаемое за действительность. Никто не посмеет возразить: вера ваших первых ударников была сильна. Она делала их бесстрашными мюридами, когда они зажигали в темных коридорах лампочки Ильича, зная, что в любой момент враги могут ударить ножом из мрака. Да, Генка-ага, ваши ударники презирали смерть, ибо свято верили, что приближают Светлый чердак, где каждому будет уготовано уютное место. Но они пали в боях, и их вера покинула красные от крови этажи вместе с ее носителями. И тогда чрезвычайники, став соглядатаями, заменили ее сверхпрочным бетоном, замешанным на страхе перед Заколоченной лоджией. Это стало началом вашего конца. Вы предали светлую память первых мюридов, зачарованные ложным сиянием Мамоны, просачивавшимся к вам в казармы через армированный бетон ССанКордона, которым вы отгородились от всего Дома, чтобы стройбаны не разбежались, кто куда. Со временем, вы стали точно такими, как Замяткин с Загладкиным. Вы вожделели дутого изобилия на полках гиперлавок Западного крыла. Вас пьянил мертвый кондиционированный воздух Пентхауса, и вы вообразили себе, будто он – дуновение веющего над Райскими кущами ветерка. Одновременно вас обуяла гордыня, поддавшись ей, вы пребывали в уверенности, будто вам позволено учить других жильцов, как им жить, хотя вы сами этого не умеете. В итоге, вы превратились во всеобщее посмешище, став еще омерзительнее кафиров Западного крыла. За это Архитектор покарал вас, разрушив Красную башню. Но о ней не стоит жалеть. Она все равно сгнила изнутри, и именно поэтому превратилась в Содружество Непросыхаемых Газенвагенов…
Когда на сердце светло, то даже в темном подземелье блещут небеса. Когда в мыслях мрак, то и при свете Солнца плодятся демоны.
Конфуций
V. Красноблок
Подымаюсь по одной из нескольких перекидных лестниц, проложенных нашими военными стройбанами от парадных дверей по расходящимся направлениям. Наверх, к Западному крылу, и вниз, на Неприсоединившиеся этажи. Сразу видно, каково было их первоначальное предназначение. Они должны были послужить нашим ополченцам при вероломном нападении агрессивных жильцов. Если бы оно состоялось, Боевой Устав предписывал нам, взявшись дружно, опрокинуть агрессоров у Госпорога и гнать вспять, непрерывно пиная, куда попало, чтобы умиротворились как можно скорее. Ворваться к агрессорам в квартиру, и уже там продолжить воспитательный процесс. К счастью, нам не пришлось этого делать. Холодная возня не переросла в горячую стадию. Красноблок перекрасили, и он прекратил свое существование в прежнем виде. А лестницы остались. На каждой ступени – гордое клеймо:
ВЫКОВАНО В КРАСНОБЛОКЕ.
Когда он существовал, стройбанов, в полном соответствии с правилами внутреннего Домостроевского распорядка, сюда, разумеется, не выпускали, еще чего. Нам даже приближаться к Госпорогу изнутри – возбранялось, подходили и спрашивали: что-то не так? Случись, не дай Архитектор, крупный межэтажный конфликт, тогда, понятно, другое дело. Нас бы пригнали сюда с мобилизационных пунктов, предварительно выстроив в походные колонны. К счастью, этого не произошло. Красноблок развалился, и в походные колонны нас выстроила жизнь, предварительно, превратив из ополченцев в челноков, устремившихся за шмотками на Неприсоединившиеся этажи. Вот когда монументальному детищу Клики агрессивных военруков наконец-то нашлось применение.
Еще недавно здесь было не продохнуть от торговцев, сновавших в обоих направлениях целыми караванами. Челноки перли вверх и вниз, сгорбившись под весом тяжелых баулов с тряпьем. Им, кстати, никто не препятствовал, лестницы получили экстерриториальный статус. Сегодня тут безлюдно, бесконечные стальные ступени, круто берущие в гору, словно клавиши завалившегося на бок гигантского клавесина, пустынны. Лишь разбросанный повсюду мусор свидетельствует о том, что еще недавно здесь кипела жизнь. Челноки переводили дух на площадках, привалившись к решеткам ограждений, закусывали, сидя верхом на рюкзаках и чесали языками, кто какой товар нарыл. Окурки и скомканные пачки сигарет, пустые бутылки и рваные упаковки чипсов «Химическое ассорти», вот и все, что напоминает о славных деньках повышенной деловой активности. Ничего не попишешь, Воздушный кризис, разразившийся неожиданно, как пандемия холеры или гриппа. Лестницы – будто вымерли. Редкие, оставшиеся на плаву коммерсанты-оптовики предпочитают чартерные лифты. Дорогое удовольствие, зато удобно, плюс, приличные гарантии, что останешься в живых. У лестниц, с исчезновением масс челноков, появилась недобрая слава. Теперь одинокий прохожий, отважившийся сделать тут привал, рискует угодить в лапы к будулайкам. Раньше они не представляли большой опасности, поскольку специализировались на контрабанде всего, на чем можно хорошенько поднять, начиная с перепродажи краденных самокатов, и заканчивая логистическим услугами по переправке нелегальных мигрантов из Подвала и с Карийского этажа. Для этого будулайки продолбили в толще старого красноблочного ССанКордона системы разветвленных лазов, объединенных в запутанные катакомбы, где сам Подрывник голову сломит. Но сейчас, из-за Кризиса, доходы будулаек катастрофически упали, и никто вам не скажет, чего от них ждать. Говорят, будулайки стали выходить на Большие лестницы по ночам, чтобы отобрать у путников персональные баллоны с воздухом. Он в здешних краях в дефиците, останешься без баллона – труба.
