Текст книги "4891"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
***
Когда Перекраска набрала темп, Консенсус провозгласил себя ее Прорабом. Не удивлюсь, что это засланные наглосаксонской Тучей Вольные штукатуры подбили его на этот неоднозначный шаг. Заполучив новую должность, Консенсус стал балагурить втрое больше прежнего, расписывая, как же вольно задышится и в Красноблоке, и в Западном крыле, и даже на Неприсоединившихся этажах, если только устроить такой себе сквознячок. Мы слушали этого трепача, развесив уши, зачарованные великолепием открывшихся перспектив. О, это было чудо, магия слова. Но не подумайте, будто Консенсус был волшебником или хотя бы иллюзионистом, как Анатолий Кошмаровский или Алан Чувак. Мы сами хотели обмануться, вот в чем тонкость. Наверное, слишком долго просидели взаперти, и одна мысль об открытых дверях пьянила, как выдержанное вино…
– Только ССанКордон, как атавизм, снесем, и все, считайте: дело в шляпе, товарищи. А если кто из вас за красный цвет опасается, то зря. Не исчезнет он никогда, как светлые идеи Основоположников, товарищей Мракса, Эндшпиля и Вабанка. Они давно по всему Дому распространились, разом с кумачом. Взять хотя бы товарищей с этажа бенилюксусов, перед которыми я на днях выступал, очень, знаете ли, душевно меня приняли. Так вот они, чтобы вы знали, наш красный цвет уважают не меньше крэга, у них целый коридор красных фонарей. Жильцов оттуда калачом не выманишь. Зона отдыха, я б сказал, причем, красиво отдыхают, нам бы так. Меня туда тоже приглашали, достойно все, и девушки опрятные, а не засранки какие-то. Эй, Рая, ну-ка, стой, ты куда?!!
– А то ведь как получается, – вел дальше Консенсус, безнадежно махнув рукой. – Я с визитами дружбы с этажа на этаж мотаюсь, в мыле, можно сказать, за плюрализм агитирую, а мне обыватели, даже из сочувствующих нашему святому делу квартир, вопросы неудобные задают. Что это, говорят, за пристрастие у вас такое нездоровое к кумачу? Чем перед вами розовый с голубым провинились? Мало того, что рожи хмурые, так еще бурое все, прям какой-то этюд в багровых тонах из рассказа одного наглосаксонского товарища. А из каких соображений у нас все стены свеклой перепачканы, язык не поворачивается сказать в приличном обществе…
Агитируя нас дружно взяться за малярные кисти, Консенсус твердил, что его позицию разделяют самые авторитетные жильцы, включая управдомов Западного крыла и прочих важных птиц из Биллиардного клуба. Куда его, дескать, недавно кооптировали по рекомендации Домомучительницы Тучи и ее верного друга Рональда Альцгеймера из попечительного совета Пентхауса, с которым Консенсус, кстати, тоже на короткой ноге. И, что ему скоро подарят именной кий, чтобы он, наравне с другими членами клуба, гонял шары. И еще, что он уволится с поста Прораба и укатит в Пентхаус первым же лифтом, если мы ему во всем не доверимся.
– У меня в Западном крыле такой рейтинг сейчас, ого-ого какой здоровенный, товарищи. Управляющим – куда хошь, возьмут, с руками оторвут, и резюме отправлять не надо…
Не знаю, был ли Консенсус искренен, когда вешал нам лапшу. Сомневаюсь. Мы доверились ему, как он просил. Более того, взялись за малярные кисти с огоньком. Кумач у стройбанов давно в печенках сидел. Да и не помнили многие, откуда он взялся вообще. Зато стройбанам до рвоты осточертели грубые брезентовые робы, которые им приходилось таскать каждый день по уставу вместе с касками, кирзой и заступами. Воздух, которым мы дышали на трудовых постах, вечно отдавал какой-то гадостью, от нее мы кашляли и терли глаза. Как тут было не аплодировать капитальному проветриванию? Радовало так же решение Консенсуса отменить торжественные марши, в Застой их круглосуточно крутили по радио, и они нам порядком осточертели.
Появилось телевидение. Настоящее! Целых две развлекательных передачи. Первая называлась «До и после получки», она имела явный культурологический уклон, неудивительно, раз ее вел выдающийся культуролог. Он не давил на зрителей, как это делали выступавшие перед нами идеологи и сексоты, вообще, по большей части, молчал. Молча демонстрировал слайды, на которых в высшей степени культурные жильцы культурно проводили культурный досуг, танцуя в свое удовольствие и ужиная при романтических свечах. Под диковинную деликатесную закусь, имевшую малого общего с плавлеными сырками «Дружба», эти люди потягивали изысканные вина, смакуя их по глотку, это было неслыханно, нет бы, залпом, раз. А Молчаливый не спешил комментировать, предоставляя нам возможность сделать собственные выводы. Нам было ясно одно: фотографировали точно не в казармах, а в апартаментах Западного крыла, где, как оказалось, проживает изнеженная, но вполне приличная публика, а не зубастые империалистические маньяки, как вдалбливали на политзанятиях военруки. Что еще сказать? Молчание Молчаливого было весьма многозначительно. Полковник позднее утверждал, будто то была новейшая технология манипуляции сознанием, известная в узких кругах как «Молчание ягнятам».
Программа «Вздох» была принципиально иной. Ее ведущие, смешливые, симпатичные молодые жильцы, вчерашние активисты Ячейки Дружбы между этажами, беспечно балагурили в прямом эфире, всем своим видом давая понять: им дышится легко и свободно, чего они и нам, рядовым стройбанам, желают. Парни буквально упивались свежайшим кондиционированным воздухом. Их беззаботная радость лучилась с экрана, и мне, сгорбившемуся по противоположную сторону его, казалось, а ведь поистине так. Веет озоном, я чувствую…
Обе передачи, работая по-разному, имели тождественный лейтмотив, сводившийся к тому, что за ССанКордоном все просто изумительно. Там полным-полно всяческих благ, а обитатели столь щедры, что с радостью поделятся ими с нами. Это была кучерявая ложь. Их вымышленное изобилием напрямую зависело от нас. Чтобы оно у них на самом деле настало, нам надлежало принять позу «на низкий старт», густо смазав цензурируемые в хентай места вазелином. А еще, понаделать пробоин в ССанКордоне, разделявшем их и нас. Иначе, как им было нас облагодетельствовать?
Воодушевленные щедрыми посулами стройбаны схватились за заступы, это было не впервой, и барьер пал под их неистовыми ударами. Стальные турникеты противотанковые ежи из рельса отправились на лом вместе с километрами ржавой колючки. Энтузиазм, охвативший стройбанов, зашкаливал, и Консенсусу пришлось осаживать самых ретивых в любимый мегафон:
– Полегче, товарищи, сбросьте темп! Следите, вашу мать, за дыханием! А то, с непривычки, опьянеете! Полноценная закись азота, это вам не хухры-мухры. Тут адаптация понадобится…
– Во, дают, – шепнул на ухо Прорабу его первый заместитель Яков Лев, наблюдавший за развитием событий в бинокль. – Вчера пернуть боялись, без оглядки на Комитет, а сегодня – поди, как раздухарились. Того и гляди, в приступе декомпрессионной асфиксии попадают. Если б они так строили, как ломают, нам бы Перекраску не пришлось начинать…
– Эйфория… – задумчиво пробормотал Консенсус.
Сейчас мне ясно: нас хладнокровно провели. Но и пусть, подлая брехня прорезалась в будущем, зато настоящее было прекрасным. Какое-то время мы с западниками дышали в унисон. Стройбаны с упоением крушили ССанКордон. С умилением наблюдавшие за процессом западники ввели моду на символику, от которой мы отказались в добровольном порядке. Модели из Playboy щеголяли в телогрейках ополченцев на голое тело и ушанках военруков с рубиновыми звездочками на лбу, кирзе и чулках на подтяжках. Чудной симбиоз сулил издателям приличные барыши.
Правда, эйфория быстро пошла на спад, а, наивные надежды на то, что, объединив воздушные пространства, мы заживем по-братски, дыша на всю грудь и не озираясь на соглядатаев, рассыпались прахом. Хорошо, что это случилось не сразу.
– Перемен, требуют наши сердца!! – пел один сухощавый чернявый паренек, пока мы расшатывали кладку, а потом плясали на обломках как безумцы, смеясь, обнимаясь и срывая опостылевшие нашивки стройбанов. Перемен… Эти его слова до сих пор иногда звучат у меня в голове…
Наворотив порядком дыр, измочаленные, зато с чувством честно выполненного долга, мы поздним вечером разошлись по казармам. Все с нетерпением ждали, когда же спертая, пропахшая ружейным маслом и нестиранными портянками атмосфера выветрится из кубриков и боевых постов, уступив место чудесному кондиционированному воздуху Пентхауса, обещанному Консенсусом и Яковом Львом. На удивление, к утру стало только хуже, ни малейшего намека на сквозняк. Мы недоумевали, пока Консенсус не разъяснил: брешей, что мы пробили, недостаточно. Поутру, выстроившись в походные колонны, мы снова поспешили к стене, а худенький паренек опять запел про грядущие перемены.
Так продолжалось дня три, если не дольше. Мы валились с ног, наши сердца ухали, а вены пульсировали, точно, как в песне этого похожего на чайника гитариста, она полюбилась нам с тех пор. А затем наступили ПЕРЕМЕНЫ. Но, совсем не те, на какие мы рассчитывали…
***
Едва осела поднятая падением здоровущего фрагмента ССанКордона пыль, как нашим взорам представилась новехонькая, с иголочки стена, она уходила и налево, и направо, от пола и до потолка, возвышаясь параллельно ССанКордону, который мы столь энергично снесли. Мы уставились на нее в недоумении, побросав заступы и прикусив языки. Из-за стены не доносилось ни звука. Должно быть, обитатели Западного крыла, в свою очередь, затаили дыхание, наблюдая за нашей реакцией в телекамеры. Ими оказался напичкан каждый метр, больше было только датчиков движения, автоматически включавших сирены сигнализации и прожектора. Представившийся нам монолит был ни чета разрушенному нами ССанКордону, поражая воображение новизной заложенных в него технологических решений. Это была непрошибаемая цитадель, ни трещинки, ни скола, сколько хватало глаз. Идеальная поверхность, обтянутая матами на уровне голов для нашей же безопасности. Ломать подобную красоту у нас не поднялась бы кирка, тем паче, густо прикрученные повсюду яркие информационные таблички призывали нас воздержаться от этого, предупреждая о суровой ответственности за порчу частной собственности. Ближайшая из них гласила:
ВНИМАНИЕ!
ЕВРОПЕРИМЕТР!
НЕ ЗАСТУПАТЬ ЗА БЕЛУЮ ПОЛОСУ!
Чуть дальше я прочел:
ОСТАНОВИТЬСЯ! ПОКАЗАТЬ ПУСТЫЕ ЛАДОНИ!
И далее, с тремя восклицательными знаками:
МЕДЛЕННО РАЗВЕРНУТЬ ПРИГЛАШЕНИЕ ОТ МЕСЬЕ ШЕНГЕНА!
ДЕРЖАТЬ ПОВЕРНУТЫМ К БЛИЖАЙШЕМУ ОБЪЕКТИВУ!
ИЗБЕГАТЬ РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ И НЕПРИСТОЙНЫХ ЖЕСТОВ!
ВЕДЕТСЯ ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЕ!
ВАС НАКАЖУТ!!!
А у самого пола виднелось обнадеживающее:
СПАСАТЕЛЬ ЛЮБИТ ВАС!
ВОТ И ИДИТЕ К НЕМУ…
Даже у самых отчаянных из нас опустились руки. Заступившую нам путь твердыню было не снести даже тяжелым вооружением из арсенала Клики агрессивных военруков. Поговаривали, у них имелся таран на колесиках, бывший телеграфный столб с заточенным топорами острием, припрятанный в тайной кладовке Возмездия на случай, если пожарные Пентхауса прокатят нас по договору об Ограничении Стратегических Вооружений-2. Ломать ЕВРОПЕРИМЕТР нашими корявыми, сильно затупившимися кирками было бессмысленно, и мы не стали. Да у нас и сил не оставалось никаких. Неужто нам не рады? Вот вопрос, которым задавались мы. Но он был нам не по зубам…
Чумазые и убитые, мы оглянулись, в надежде, что Консенсус объяснят нам, что за фигня. Он запросто мог, учитывая его язык без костей. Но, его как ветром сдуло с капитанского мостика. Прораб Перекраски исчез.
Куда, никто толком не знал. Одни говорили, Консенсуса самого провели, и он, раскаявшись, постригся в ченцы, посвятив остаток дней зубрежке Начертания и служению Архитектору в монастырской келье, на хлебе и воде. Другие твердили: Консенсус – двойной агент, его предательство было вопросом времени.
Разрозненными группами, в подавленном молчании, понурив присыпанные строительной пылью головы, мы разбрелись по казармам. Стали ждать, что будет дальше. С неделю вообще ничего не происходило. Затем по радио передали коротенькое сообщение Временного домкома: Консенсус отстранен, пост Прораба Перекраски упразднен, Меченый управдом разжалован и выслан в Пентхаус, катать шары в Биллиардном клубе до скончания времен, такова его суровая расплата за содеянное. Опустевшая трибуна переходит под полный контроль Давидовичей…
Кто они такие – мы знали не понаслышке, поэтому, смена власти прошла безболезненно.
***
Иначе – и быть не могло. Ведь Давидовичи были не какими-то там залетными казачками или агентами влияния Пентхауса, внедренными к нам вездесущей обетованской разведкой FoSSad. Нет, это были наши, местные жильцы, стопроцентные стройбаны, кровь от крови, плоть от плоти Красноблока. Ранее все трое честно служили в Комитете соглядатаев по идеологической и оперативно-сексотской частям, впоследствии горячо поддержали провозглашенный Консенсусом Курс на Перекраску, за что были произведены в младшие маляры. Теперь же, по их собственным словам, они переросли и Перекраску, и ее Прораба, который, в итоге, стал пятым колесом телеги и переклинившим тормозом реформ. Более того, Давидовичи обвинили Консенсуса в измене светлым перекрасочным идеалам и малярному процессу в целом. По их словам, он деградировал прямо у них на глазах, проникшись пагубными реваншистскими помыслами под влиянием одиозных агрессивных военруков, лелеявших планы по возрождению Кошмарного Красного Голиафа. Представьте себе, каков подлец, ахали Давидовичи, позиционировавшие себя как троих чудо-богатырей, отдаленных потомков легендарного обетованского героя Давида, сокрушившего ужасного филистимлянского Голиафа, о чем в самом Начертании есть.
– Красный Голиаф не пройдет! – торжественно клялись Давидовичи разинувшим рты стройбанам, и раз за разом пожинали овации. Кстати, именно с тех пор, пережив неслыханный триумф, Давидовичи себя иначе, как Давидовичами, не звали ни разу, хотя прежде у всех троих были обычные для стройбанов имена. Еще ими делались прозрачные намеки, из которых было резонно заключить: всесильные управдомы Пентхауса и покровители свергнутого Консенсуса, а именно, Маргарет Туча и Рональд Альцгеймер, отныне на их, Давидовичей, стороне, поскольку они всегда на стороне Давидовичей, кем бы эти Давидовичи ни были. Нам, простым стройбанам, было трудно понять, о чем тут речь, но, похоже, Давидовичи знали что-то такое, о чем не догадывались все остальные. Потому что им действительно сошло с рук смещение Консенсуса, а ведь они провернули это дельце не по-рыцарски, мягко говоря. Если верить слухам, вероломно подкравшись к последнему Управдому Красноблока со спины, когда тот в замешательстве разглядывал Периметр, что лишний раз доказывает непричастность Прораба Перекраски к возведению этой дискриминационной стены, Давидовичи вывернули ему на голову последнее из оставшихся ведер с нитроэмалью. Именно это событие, кстати, послужило логичным финалом Перекраски. Консенсус, выкрикнув что-то про предательство какого-то Брутто, а может, и Нетто, из-под ведра было не разобрать, потерял ориентацию, оступился и выпал из руководящей обоймы. Подхватился на ноги далеко внизу и, прихрамывая, вслепую припустил прочь. И не в Биллиардный клуб, как нам рассказывали, а к гостеприимным швабрам, давно симпатизировавшим ему, где со временем трудоустроился лектором Малярного мастерства. Лекции, между прочим, ему довелось читать по азбуке Брайля, с него так и не сняли ведра, намертво приклеившегося к родимому пятну. Это было ужасно.
Дав Консенсусу мощного пинка, Давидовичи заперлись с радиотелефоном в ватерклозете на территории Мятежного Аппендикса, о нем я чуть позже расскажу, и сделали пару важных звонков Маргарет Туче и Рональду Альцгеймеру. Доложили: ни Консенсуса, ни краски больше нет, все, как договаривались. Соответственно, конец Перекраске. Туча с Альцгеймером дали добро на переход к очередному этапу преобразований.
– Начинаем Перестановку, господа и панове, – сообщили нам Давидовичи с трибуны, откуда совсем недавно распинался Консенсус. Им было тесновато, и ее пришлось распилить на троих.
– Что еще за Перестановка?! – недоумевали дезориентированные стройбаны. – Нам и Перекраски за глаза!
На что Давидовичи, не моргнув глазом, отвечали, что Перестановка является органичным продолжением Перекраски, которая, в общем и целом завершена. Унизительный свекольный цвет изничтожен примерно на шестидесяти процентах несущих стен и сорока процентах внутриотсечных переборок, около восьми десятых оконных проемов очищены от кумачовых плакатов, включая портреты Основоположников, отправленные в утиль после процедуры всенародного оплевывания, введенной специально для нас Комитетом по люстрациям Пентхауса. Надо, дескать, люстрировать, и крепко люстрировать хотя бы парочку самых одиозных домостроевцев. Основоположники сгодятся, тотчас нашлись Давидовичи. В Пентхаусе отвечали, что вполне.
Следом за трибуной Давидовичи распилили лицевой счет Красноблока, ранее считавшийся Единым и Неделимым. Так в злую годину всеобщего распила родилось Содружество Непродыхаемых Газенвагенов, иначе говоря: Собор, Мятежный Аппендикс и Кур1нь – по-прежнему братские, но, отныне, независимые коммунальные квартиры. Давидовичи назначили себя их первыми управдомами. С ними никто не спорил, стройбаны были слишком деморализованы, чтобы качать права. Да и не было у стройбанов отродясь никаких прав, кроме священного права пасть смертью храбрых за Красноблок, но оно – не в счет.
– Мы в самом начале долгого и многотрудного пути, – распинались перед нами Давидовичи. – Причем, избранного всенародно, так как предыдущий путь мы вместе признали долбанным красным тупиком. – Амбициозные стройки века заморожены до состояния вечной мерзлоты, и это хорошо. Это знак того, что мы, отказавшись от опрометчивого проекта альтернативной башни, снабженной собственным Светлым чердаком, готовы добровольно прилепиться к Западному крылу, пускай даже на правах голимой пристройки…
– Так ведь западники сами от нас отгородилось своим Периметром! – подал голос кто-то самый смелый и сообразительный.
– Они не отгораживались, не надо гнать, – замахали руками Давидовичи. – ЕвроПериметр нельзя воспринимать как недружественный шаг. Напротив, это шаг навстречу.
– Как так? – удивились мы. Тут они пустились в сбивчивые и путаные пояснения, из которых следовало: постройка ЕвроПериметра – вынужденная мера, к тому же, влетевшая западникам в глоточек. А виноваты в том, что они здорово потратились, мы – стройбаны…
– Опять стройбаны?! – аж задохнулись наши.
– Не надо было ССанКордон без оглядки разбирать, – пояснили Давидовичи. – Тогда надобность в ЕвроПериметре отпала бы. Ибо, как бы не был отвратителен ваш Кордон в глазах либерально мыслящих обитателей Западного крыла, сколько бы диссидентов к нему не поставили бы без суда и следствия палачи-чрезвычайники за долгую и страшную историю Красноблока, но, простояв без малого полвека, ССанКордон постепенно превратился в один из ключевых элементов несущей конструкции Дома в целом. Его, короче, нельзя было взять и сломать, даже если вам очень хотелось. Вот западникам и пришлось в авральном порядке строить новую стену на замену старой, что вы разрушили. Чтобы избежать перегрузок и, не дай, Архитектор, обрушений.
– Радуйтесь еще, что с вас, дураков, полную стоимость ЕвроПериметра решили пока не взыскивать, – добавили Давидовичи с самым серьезным видом. Мы, понятно, вздохнули с облегчением, подумав: хотя бы с этим-то повезло.
Далее выяснилось: ЕвроПериметр спроектировал выдающийся инженер месье Шенген, достойный наследник великого месье Эйфеля. Он же в Еврозоне отвечает за ТБ. И, таким образом, именно месье Шенгену решать, кого из стройбанов пускать в Западное крыло, а кто – пока обойдется. Ибо, разжевывал свою позицию Шенген, если бывшие стройбаны, разумеется, из самых благих побуждений, ринутся массово брататься со швабрами, лягушатниками, лапшистами и прочими жителями Западного крыла, появится риск смещения центра тяжести Дома, что чревато самыми катастрофическими последствиями. Именно чтобы не допустить перекосов, перегрузов и других косяков, Европериметр оборудован надежными турникетами, а также декомпрессионными камерами шлюзового типа, разработанными, чтобы избежать разрушительного воздействия перепада давлений. Или гидравлического удара, как выражался сам Шенген. По тем же соображениям, им были введены жестко лимитированные квоты для мечтающих попасть в Западное крыло стройбанов.
– Пускать, разумеется, будем, но маленькими порциями, – обещал Шенген с рекламных буклетов, распространявшихся по специальной программе Европериметризации. – Для начала, мы могли бы принять партию выдержавших face-control девиц. Пожалуй, мы даже возьмемся обеспечить этих отважных первопроходчиц комфортабельными рабочими местами в коридорах красных фонарей на этаже бенилюксусов. Привычный девушкам свет не выключается там круглыми сутками. Это позволит им быстрее адаптироваться к условиям свободного рынка…
Понятия не имею, о чем шла речь, не интересовался этим вопросом, но от желающих участвовать в объявленной Шенгеном гуманитарной программе не было отбоя. В итоге, вдобавок к Коридору красных фонарей у бенилюксусов, были построены аналогичные коридоры в других отсеках Западного крыла. Когда и они были переполнены, квоты стали жестче даже для девушек, благополучно прошедших фейс-контроль. Что же до всех прочих, кто не вышел ни полом, ни фейсом, Шенген требовал показать заправленный кислородом тысячелитровый индивидуальный баллон, вмурованный в стену по месту постоянной прописки. Он служил месье Шенгену чем-то вроде гарантии солидности намерений. Шенген подсчитал: ни один стройбан, обладающий таким баснословным состоянием на правах частной собственности, ни за какие коврижки не пустится в бега, как только очутится внутри Европериметра.
Мне не светило скопить столько воздуха до самой старости, даже, если б совсем перестал дышать. Кстати, что скоро перестану, были шансы. Я ведь, как назло, потерял работу. Стыдно, конечно, жаловаться. Ведь в ту пору несладко приходилось всем, за исключением, разве что, самих Давидовичей, да многочисленных членов их семей, организовавших нечто вроде убогой пародии на Биллиардный клуб местного разлива, плавно переходящий в воровской общак. Конечно, если верить Давидовичам на слово, чего скоро не позволяли себе даже самые доверчивые стройбаны, у нас в Кур1не все было тип-топ. Пожалуй, в частном случае Давидовичей, это действительно соответствовало истине, чего никак нельзя сказать об остальных. Причем, чем радужнее становились перспективы, рисуемые перед нами управдомами, тем туже мы затягивали пояса.
Заливая про чудесные апартаменты с бассейнами и сплит-системами, куда нас в самом скором времени отселят из провонявшихся портянками казарм, Давидовичи буквально пританцовывали на месте, сгорая от нетерпения приступить к распилу ранее числившихся на балансе Красноблока площадей. Прежде, до раздела Единого и Неделимого Лицевого Счета, они формально принадлежали всем стройбанам в равных долях, и, таким образом, были ничейными. Положение следовало немедленно исправить, это Давидовичи понимали хорошо, но, сперва, им надлежало чем-то занять стройбанов. Пока те не начали задавать неудобных вопросов. Короче, жильцов новоиспеченных Национальных квартир надо было срочно чем-то отвлечь. Смотавшись для консультаций в Пентхаус, где Давидовичей инструктировал сам Джеффри Скунс, ведущий спец Межэтажного Воздушного Фонда по безнадежным долгам, они, по возвращении, предложили жильцам заняться поисками национальных лиц, утраченных в результате длительной красноблочной оккупации. Жильцы купились, и давай искать. Тут-то и выяснилось, что пресловутые лица стерты. Лица стерты, краски тусклы, то ли люди, то ли куклы, пел еще в домостроевские времена известный рокер Макар Андреевич. И, допелся. Оказалось, так и есть: нацлица фактически напрочь отсутствуют у большинства стройбанов. Затесаны под интернациональный стандарт. Это ужасное открытие на первых порах так потрясло Давидовичей, что они, сгоряча, чуть не начали дорисовывать недостающие фрагменты лиц с помощью утилиты Adobe Photoshop. Это оказалось слишком хлопотно и, к тому же, дорого, за лицензионное ПО правообладатели драли не по-детски. В результате, похерив идею широкого использования графических редакторов, Давидовичи отдали предпочтение бюджетному варианту, предложив жильцам собственноручно искать виновников отсутствия у них национальных лиц. Вот тут-то и попали под раздачу учителя соборного наречия, использовавшегося в Красноблоке для нужд межнационального общения. Случалось, разъяренные стройбаны чинили над ними самосуд, отлавливали, лупили по лицам и требовали вернуть им нацлица. Как будто учителя были хоть в чем-то виноваты…
К счастью, в Кур1не обошлось без эксцессов. Правда, выпущенные из зубных кабинетов КЖС патриотически-настроенные историки, превратившиеся в истериков стараниями изуверов-дантистов в штанах с синими лампасами, доказывали общественности, будто бытующее в Соборе наречие является набором животных звуков, исторгавшихся на заре Домоздания сексуально фрустрированными пещерными медведями с целью завоевания симпатий фригидных медведиц, но бывшие стройбаны прислушивались к ним в пол уха. Не до изысков им стало. Даже когда наречие вывели из обихода, а бывших учителей переименовали в зоологов, снабдив так называемыми медвежьими билетами, это не вызвало общественного резонанса. Главным образом потому, что у нас не было общества, и резонансу негде было разгуляться. Тем не менее, я поздравил себя с тем, что по совету Отца не подался в лингвисты, была у меня такая идея. Еще я мечтал стать историком Дома, но эту затею Отец тоже отверг. Ему, видите ли, хотелось, чтобы я последовал по его стопам и сделался технарем. Даром, что меня с детства мутило от техники.
– Ну и пускай тошнит, – бывало, вздыхал Отец. – У нас в Красноблоке быть технарем – единственный способ сохранить лицо и, соответственно, совесть – относительно чистой…
В конце концов, я уступил. Вскоре после этого Красноблок развалился, а Отец погиб при взрыве ПОЛЫНЕЙ. Я очутился на улице, как, впрочем, и большинство других стройбанов, так что – нечего мне жаловаться. Все хлебали по полной…
***
Мне надлежало срочно искать работу. От этого теперь напрямую зависела жизнь. Шутки кончились разом с Перекраской. Почему? Да потому, что домкомы Западного крыла свернули «рекламную акцию» по поставке к нам в казармы гуманитарной дыхсмеси, мотивировав свое решение тем, что, раз уж Красноблок исчез, то и качать, по большому счету, некуда.
К тому времени отечественные установки, мешавшие нашу паршивенькую местную дыхсмесь, которая централизованно подавалась в казармы, распределяясь в равных долях посредством кранов, торчавших из потолков, приказали долго жить. Давидовичи упразднили их в рамках борьбы с постыдной красноблочной уравниловкой. Отныне каждому стройбану предстояло самому заботиться о том, чем дышать, и что жевать. В остававшиеся от Красноблока репродукторы, по ним раньше транслировали торжественные марши, было объявлено: забудьте о халяве, товарищи, возьмитесь за голову и засучите рукава.
Первые два пожелания были исполнены нами без проволочек. Халява канула в прошлое вместе с изречениями Основоположников о равенстве и братстве, это мы уже поняли к тому времени. Ну а за головы взялись, когда появились первые шоковые терапевты. Засучить рукавов почти никто не успел. Зато у терапевтов они были заранее засучены.
Стресс – есть полезная реакция, помогающая организму выжить…
Ганс Селье, эндокринолог, директор
Международного института стресса.
III. Стройбан стройбану – ликантроп
Как я уже говорил, Перестановка стала органичным продолжением Перекраски, о чем было во всеуслышание объявлено Давидовичами. Но, перед тем, как к ней приступать, руководство наметило меры по радикальному сокращению числа прописанных в бывшем Красноблоке стройбанов. Это делалось, чтобы обуздать безработицу, свирепствовавшую в казармах из-за массового закрытия мастерских. Надо было что-то с этим делать? Разумеется, надо. Создавать новые рабочие места? Каким образом, если мы заморозили все наши стройки, прилепившись к Западному крылу на правах паршивой пристройки? Пускать проблемы на самотек было бы безответственно. Адекватным ответом вызовам, перед которыми очутилось Содружество Непродыхаемых Газенвагенов, стала Шоковая терапия.
Оперативно, как ополчение на подступах к Собору, некогда остановившее швабров Шпиля Грубого в шаге от наших главных тогдашних святынь, были сформированы бригады по оказанию скорой неотложной помощи тем стройбанам, кто нуждался в ней в самую первую очередь. В шоковые терапевты охотно брали попавших под сокращение оперативников Комитета жильцов-соглядатаев, так как они были физически развиты и закалены в аморальном плане. Их наскоро обучали приемчикам неотложной помощи, и бросали в бой, в депрессивные казармы и коридоры. Бывшие стройбаны сразу же прозвали этих решительных ребят тимуридами или тимуровцами, от имени председателя совета их отряда главного шокового терапевта СНГ Тимура Объегоркина-Голого. Зловещая была личность, доложу я вам, вспомню – вздрогну. Некоторые, счастливо пережившие то времечко стройбаны впоследствии оправдывали Голого, утверждая, будто он был по характеру добряком, просто ему спускали разнарядку из Пентхауса, где указывалось, сколько стройбанов надлежит подлечить в отчетном квартале, и он плакал, когда брал под козырек. Может и так, тут мнения сильно разнятся. Полковник, например, говорит, у Голых в роду по мужской линии всегда хватало психов, страдавших вспышками маниакальной мизантропии, зачастую перераставшей в натуральную ликантропию. Синяки, укусы и рваные раны – самое малое, что грозило тем беднягам, кто попадался Голым, когда у тех начиналось сезонное обострение. Порой, дело принимало столь серьезный оборот, что в окрестностях родового гнезда Голых пустели целые коридоры. Соседи массово бежали на другие этажи, не хотели, чтобы их растерзали. Родной дед главного шокового терапевта, даже фамилию поменял на Объегоркина, безуспешно пытаясь отделаться от ликантропической кармы. Не помогло. Ликантропия снова проявилась уже в третьем поколении, причем, в тяжелейшей форме.
Объявив устаревшие лозунги про равенство и братство дырявой ширмой, за которой насквозь прогнивший жильцененавистнический красноблочный Домострой скрывал свое полное моральные банкротство, Тимур Объегоркин-Голый провозгласил, что отныне и навеки вечные:
СТРОЙБАН СТРОЙБАНУ – ЛИКАНТРОП
В соответствии с этим мессиджем его подопечные из отряда тимуровцев начали шнырять по всему Содружеству Непросыхаемых Газенвагенов, тыча мощными электрошокерами в тех, у кого не было сил от них сбежать. Доходяг в отсеках хватало. У нас давно кончились запасы припасенного агрессивными военруками провианта, воздух был на исходе, и многие стройбаны еле ползали, как сонные мухи, готовые впасть в долгую зимнюю спячку. Они становились легкой добычей для тимуровцев, после оказания неотложной помощи, спячка становилась вечностью. Жертв было так много, что шоковые терапевты валились с ног. Но оно того стоило. Им платили сдельно.
