Текст книги "4891"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Однажды мне лично довелось стать свидетелем тому, как активисты РАСПАХНУТЫХ КВАРТИР пошли на штурм Мятежного аппендикса с ручными дрелями на аккумуляторных батареях. Планировались насверлить в стенах как можно больше дыр, сведя на нет упорные попытки Бацьки обособиться и сидеть в потемках. Акция звалась традиционно, ВЗДОХОМ СВОБОДЫ за порядковым номером, который я, естественно, не запомнил. Могу лишь сказать, что он был трехзначным.
– Идите вы нахуй! – летело из-за стены, Бацькин голос был вполне узнаваем. Отчаявшись просверлить дыры – стены аппендикса оказались гораздо толще, чем предполагалось, активисты ограничились тем, что приклеили на дверь ярлыки, среди которых выделялись символические повестки в Межэтажный Гадский трибунал, традиционно специализирующийся на осуждении одиозных управдомов по ранее утвержденным в Биллиардном клубе разнарядкам. Ярлыки провисели недолго, в ту же ночь подручные Бацьки предприняли дерзкую вылазку и тщательно вымыли дверь, смазав очищенную поверхность салом, чтобы к ней больше ничего не клеилось.
Подобная наглость окончательно вывела активистов из себя. И недели не прошло, как близкие к Опричнине стенгазеты в подробностях расписали, как Бацька, разжившись где-то стремянкой, влез на старый, проложенный еще при Домострое газопровод «Заколоченная лоджия – Западное крыло», проходивший через аппендикс транзитом, и, используя коловорот, пробурил в нем отверстие. Нарезал резьбу, ввернул вентиль и высосал как минимум тысячу литров сжиженного метана, чтобы перепродать на черном рынке. Публикуя резонансную статью, стенгазеты ссылались на известного балагура Вовку Жирондистского, служившего Опричнине рупором, когда ей требовалось озвучить какую-то гадость, за которую могли привлечь. Жирондистскому не грозила уголовная ответственность, справка о частичной психической невменяемости, выхлопотанная этим умником в институте имени Сербского, превратила его в неустрашимого оратора.
В тот раз Бацька предпочел смолчать. Проявленная им сдержанность была истолкована недоброжелателями как признание вины. К слову, никто действительно толком не знал, чем дышат обитатели Мятежного аппендикса. Циркулировали упорные слухи, что Бацька, дескать, возродил красноблочную уравниловку, но откуда он берет дыхсмесь, не уточнялось. Но она у него точно была, в спертой атмосфере в хоккей не поиграешь, а у Бацьки в эту настолку режутся все, включая грудных младенцев. Принято считать, у Бацьки под крылом уже выросли такие первоклассные форварды, защитники и голкиперы, что их бы с руками оторвали в НХЛ. Одна беда, Бацька своих не продает. Да и бронедверь в Аппендикс всегда закрыта.
Я как раз прохожу мимо нее, когда мятежники за стеной взрываются бурными овациями. Играет хоккейный орган. Видать, какой-то очередной, учрежденный Бацькой турнир. Неистово хлопая, болельщики, судя по грохоту, стучат ногами. Говорят, стукачество в аппендиксе снова в почете, оно объявлено проявлением бдительности, которая красит стройбана. Без бдительности им теперь никак. Ведь мятежники строят альтернативную Башню. Честно говоря, не пойму, как, ведь у нас над головами высится громадина Западного крыла, и эту неподъемную махину не сдвинешь, как ни пыжься, даже на микрон. Разве что, если снова сработают таинственные метафизические механизмы, как это случилось с катанами, о которых я уже рассказал. Так то катаны, они же полюбили джаз. Бацьку в Западном крыле никто не ждет, разве что, по повестке Гадского трибунала. С другой стороны, как знать, как знать. Может, Бацьке удастся задуманное, чего-чего, а упорства мятежникам не занимать. Ведь именно в здешних краях, если кто не знает, переломали ноги штурмовики Шпиля Грубого. Стройбаны из Аппендикса разобрали в коридоре паркет, понаставили повсюду капканов и вырубили свет. Швабры не сразу поняли, что нарвались…
Естественно, это в далеком прошлом. Сегодня паркет приклеен обратно, отциклеван и вскрыт несколькими слоями лака. Он в идеальном состоянии, не к чему придраться. Весь прилегающий к Мятежному аппендиксу коридор содержится в образцовом порядке, такова воля Бацьки. Особое внимание уделяется половичку, он аж сверкает, совестно топтать. Никому не советую делать это. Дверь в Аппендикс снабжена панорамным глазком. По противоположную сторону круглосуточно дежурят партизаны, посылают нафиг подозрительных гостей. Или делают вылазки, такое тоже случается.
Прямо над дверью – агитплакаты, вызывающие у стройбанов дежа вю. Первый из них гласит:
БАЦЬКА НИКОЛЫ НЕ СПЫТЬ…
Прямо как девочка-монстр из «Звонка» …
Ниже, буквами поменьше:
Трус не играет в хоккей!
Стучите, и вас услышат.
Не будете – и вас заберут.
И, прямо над самой притолокой:
С виду Зайчик, на поверку – ЗУБР.
Зайчик – это единица измерения объема воздуха, принятая в Мятежном Аппендиксе. О ней ничего сказать не берусь, поскольку мне даже неизвестно, откуда Бацька черпает дыхсмесь. Чуть правее, чем-то острым, вроде гвоздя или осколка стекла, выцарапано размашистой прописью:
Бацька – ебанный сатрап!
М-да. Тут явный недосмотр соглядатаев. Проморгали очередную злостную вылазку активистов РАСПАХНУТЫХ КВАРТИР. Царапать стены их фирменный подчерк. Внутренняя оппозиция их тоже, конечно, царапает, но с противоположной стороны. Считается, когда они пробуравят дыру навстречу друг другу, деспотия Бацьки падет.
Миновав Мятежный аппендикс, шагаю дальше. По мере удаления от двери, люстр под потолком становится все меньше, паркет снова держится на соплях. Он точно в таком виде, каким его оставили швабры. Да и уборщицы сюда не заглядывают, так что полов не видать из-за мусора. Он собирался годами, и почти готов к тому, чтобы превратиться в культурный слой, по которому о нас когда-нибудь станут судить пытливые археологи будущего. Если, конечно, они будут пытливыми, и, если будут вообще. Поскольку один Подрывник знает, чем закончится нынешний Воздушный Кризис. В стенгазетах пишут, ничего подобного по масштабу система подачи дыхсмеси еще никогда не переживала. Если не переживет, всему Дому – хана…
В тени, отбрасываемой толстостенной газовой трубой, мусора особенно много. На его фоне газопровод «Заколоченная лоджия – Западное Крыло» кажется искусно нарисованным, такой он ухоженный и опрятный. На него не пожалели ярко-желтой краски. Внутри трубы уютно шелестит метан, нагнетаемый из Заколоченной лоджии могучими компрессорами. Кругом – разруха, все сверстники трубопровода за ненадобностью, давным-давно сданы в утиль, а ему – хоть бы хны. Как связывал Заколоченную лоджию с Западным крылом, так и поныне связывает. Символичный получился тандем, не так ли? Даже не знаю, кстати, что для Дома важнее, газопровод или пневмопроводы Пентхауса. Спору нет, без воздуха жильцы долго не протянут. А без метана околеют, это тоже факт. Обе трубы переплетаются и дополняют друг друга, как гигантские легкие и пищевод. Есть еще, правда, балластные шахты, эдакий калоприемник, но мне не хочется о нем говорить.
Как самая большая ценность, оставшаяся в наследство от Красноблока, газопровод, со времени образования Содружества Непросыхаемых Газенвагенов, служит яблоком раздора между жильцами. Его никак не могут разделить, это и понятно, какой уважающий себя Газенваген без собственного газа, профанация одна, пустое и никчемное позерство. Поэтому за трубу у нас бьются все, начиная с управдомов. Давно бы дошло до смертоубийства, это большое благо, что переговорщики, делегируемые сторонами для урегулирования затяжного конфликта, практически не понимают друг друга, даже когда пускают в ход пантомиму.
Верховные трубадуры, как зовут смотрящих за трубой со стороны Собора, крайне заносчивы, как, впрочем, и все опричники высокого ранга. Стоит им только завидеть курца, спесь закипает в них, и они решительно отказываются понимать его без переводчика. Верховные бандуристы, их оппоненты с нашей стороны, тоже не полиглоты, чего греха таить, кроме того, они вечно взвинчены, работая у них такая, они же ходят по острию ножа. Отшельник говорит, само название этой ответственной должности этимологически связано с двумя однокоренными словами, банда и бандура, причем, последнее, не просто музыкальный инструмент, как вы, наверняка, подумали, а самое подходящее средство изгнать из Кур1ня преступное окружение сменяющих друг друга управдомов, чтобы рядовые курцы, наконец-то, зажили по-человечески. Чего мы только не предпринимали ради этого, кричали хором, БАНДУ ГЭТЬ, кричали и били в барабаны, кричали и жгли костры, хоть это дико дорого, памятуя об импортном воздухе. Ни одно из ухищрений не помогло. Теперь считается, есть приличные шансы выкурить проклятую банду посредством игры на бандуре по аналогии со старинной швабрской легендой про Гамельнского крысолова, выманившего полчища крыс с помощью магической флейты. Многие убеждены – должно сработать, швабры говна не предложат.
Бандуристы с трубадурами – на ножах. Не переносят друг друга на дух. Однажды, возвращаясь с Неприсоединившегося этажа, я стал свидетелем хозяйственного спора, разгоревшегося между ними у трубы. Спорщики находились на порядочном расстоянии, каждого охранял сильный конвой, гусары с казаками выстроились в два каре, сомкнув ряды и прикрыв начальство крышками от мусорных баков. И те, и другие были страшно напряжены.
– Эй, вы, недоумки чубатые, кончайте выпиливать газ из нашей трубы! – загремел на весь коридор верховный трубадур. Голос у него был зычным, хорошо поставленным. В круг его должностных обязанностей, помимо ежедневного наблюдения за трубой, входило регулярное исполнение на трубе официозного гимна Собора, написанного великим поэтом Сергеем Нахалковым еще для Красноблока и отредактированного впоследствии его великим сыном Никитой: Союз нерушимый застенков свободных, сплотила навеки родная труба…
– Шо там пыздыть цэй пацюк, хлопци?! – спросил у штатных толмачей Верховный бандурист, бешено вращая налитыми кровью глазами. – Вин шо, лаеться, падлюка?!
– Та не так, шобы шибко, батьку, – уклончиво отвечали те. Толмачей было трое, каждый из них попал на службу по протекции многочисленных кумовей самого Верховного бандуриста, тоже занимавших в Канцелярии некислые посты. Будучи протеже влиятельных чиновников, толмачи, естественно, никогда ничему не учились и ни черта не знали, получив дипломы по блату и, таким образом, ждать от них перевода было абсолютно бессмысленно. В итоге, Бандурист остался в неведении касаемо сыпавшихся на него обидных эпитетов. Тем не менее, он распалился, как пес, который, не понимая сути сказанного, прекрасно ориентируется в интонациях.
– Дай сюды мотыгальныка! – рявкнул Бандурист и, заполучив рупор, завопил: – Шо ты там гавкаешь, тварюка?! Це наша труба, йолоп! Чуешь, шо я кажу?!
Трубадур, естественно, расслышал каждое слово, сделанный в Подвале мегафон ревел, как иерихонская труба, пущенная в ход обетованцами, чтобы выгнать из квартиры каких-то приблудившихся туда бомжей. Однако, будучи умудренным опытом переговорщиком, он и бровью не повел, сказалась сноровка, приобретенная за годы службы опер-сексотом. По этикету, ему полагалось общаться с курцами исключительно через переводчика.
– Ну, казлины безрогие, вы у меня догавкаетесь! – пророкотал он.
– Пишов в жопу! – огрызнулся Бандурист. Время было к обеду, и его растянутый деликатесами желудок урчал все громче, настойчиво напоминая о себе, а слюна капала по подбородку, стекая за ворот украшенной бриллиантами вышиванки. Личный повар, которого Бандурист таскал за собой повсюду, уже приготовил ему излюбленных лобстеров под винным соусом. Внешне они были неотличимы от галушек, составлявших значительную часть его нацлица, он нашел его одним из первых.
– Что там болтает это животное?! – в негодовании кусая губу, Трубадур обернулся к переводчику. Тот был всего один. Когда агентура Опричнины, отвалив кучу воздуха, добыла инсайдерскую информацию о числе толмачей, прибывших на переговоры из Кур1ня, в Соборе сгоряча решили пригнать втрое больше переводчиков, чтобы показать, кто в Непросыхаемых Газенвагенах хозяин. Однако потом похерили эту затею, посчитав, слишком много чести. Посему, ограничились одним, подобрав на этот пост глухонемого, чтобы показывал оппонентам пальцы.
– Что болтает эта скотина, я спросил?! – повторил Трубадур, сверля глухонемого переводчика полным слепой ярости взглядом. Опричники позабыли ввести его в византийскую суть своего коварного замысла. Противоестественное поведение подчиненного стало для Трубадура неприятным сюрпризом. – Ты, что, блядь, глухой?! – взорвался он, так и не дождавшись ответа. – Или ты, блядь, немой, я че-то не понял?!
Сильно побледнев, переводчик продемонстрировал Трубадуру указательный палец правой руки.
– Ты, сука, че себе позволяешь?! – задохнулся Трубадур, почувствовав, что сейчас его хватит удар. – В Заколоченную лоджию захотел?!
Переводчик, съежившись, снова протянул ему указательный палец. Всего один скупой жест, но до Трубадура, наконец-то, дошло. Неслыханная дерзость халдея могла означать лишь одно: в Соборе грянула Цветная революция, которой Опричнине уже долго грозили из Пентхауса. Животная ярость, охватившая Трубадура, мгновенно улетучилась, сменившись острейшим приступом паники. Осознав, что кошмар, лишавший Опричнину сна по ночам, даже Jack Daniels не мог ей помочь, сделался явью, Трубадур едва не умер от страха. Он порывисто отшатнулся, выронил мегафон, выскользнувший из похолодевших пальцев и, что-то нечленораздельно промычав, неправдоподобно ловко для своей тучной комплекции махнул через баррикаду навстречу нашему Бандуристу, в надежде получить политическое убежище. Это был знаменитый прыжок в сторону, тщательно отрабатывавшийся всеми высокопоставленными опричниками наравне со стрельбой по-македонски.
Необъяснимые, никак внешне не мотивированные и, потому, показавшиеся чрезвычайно опасными действия Трубадура стали для Бандуриста полнейшим сюрпризом. Он совершенно неправильно истолковал их, вообразив, что сейчас его будут бить.
– Нэ чипай мэнэ, сука!!! – заверещал он, в свою очередь обронил мегафон и тяжело упал на пятую точку. Падение столь массивного, заплывшего салом тела совпало с непроизвольным выделением мочи. Это было весьма тягостное зрелище. – Хлопци, рятуйтэ! – крикнул Бандурист толмачам, и те, не сговариваясь, дружно кинулись наутек, путаясь в широченных сафьяновых шароварах, пошитых по спецзаказу на Неприсоединившихся этажах под крупный откат дыхсмеси. Трудно спрогнозировать, какими бы еще дипломатическими осложнениями обернулся этот досадный инцидент, но тут случилось непредвиденное, в Мятежном аппендиксе заворочался Бацька, отсыпавшийся перед ответственным матчем по настольному хоккею. Матч был приурочен к очередным перевыборам Бацьки на ответственный пост Бацьки. Бацька уже лидировал в командном зачете как самый результативный бомбардир, лучший защитник и непрошибаемый вратарь. Теперь Бацьке предстоял финал, где ему предстояло оспаривать у себя первое и второе места. Бронзу Бацька уже взял, вместе с постом председателя местного Комитета жильцов-соглядатаев.
Так вот, разбуженный самым беспардонным образом, Бацька, как был, то есть, в одних стрингах и ночном колпаке, выглянул в коридор, не позабыв вооружиться тяжелым совком для мусора. Представившаяся картина огорошила его. Толком не проснувшись, Бацька решил, будто на Аппендикс снова напали накачавшиеся шнапса швабры, как это уже было в сорок первом году.
– Шайбу!! – крикнул Бацька по привычке, закашлялся, опомнился, взмахнул совком, шлепнув по жирной ягодице одного из проносившихся мимо толмачей, и закричал могучим голосом без всякого микрофона:
– ТРЫВОГА!!! ПАДЪЕМ!!! ФАШИСТЫ ИДУЦЬ!!! – и, неистово размахивая совком, ринулся наружу. – СТАЯЦЬ!!! – кричал Бацька. – Асталопы! Зрадныкы!!!
Крики Бацьки не возымели никакого действия на толмачей, охваченные ужасом, они скрылись за ближайшим углом. Зато на его из Аппендикса высыпали взлохмаченные хоккеисты. Там уже ударили в набат, многие сжимали в руках клюшки, кое-кто успел облачиться в полную хоккейную экипировку.
– Швабры наших бьюць!! – возбужденно выкрикивали мятежники. – За сякеры! Да зброи!!!
Бацька, почувствовав себя хозяином положения, немного успокоился и сделал знак оруженосцу. Тот тотчас подал ему вратарский шлем с маской, изображавшей морду зубра. Водрузив его на голову, Бацька отбросил совок и принял из рук упавшего на одно колено пажа тяжелую, перемотанную изолентой клюшку.
– Да бою, – уже почти хладнокровно скомандовал Бацька своей команде. – Зараз яны у нас атрымаюць…
– А цэ шо за потвора? – простонал Бандурист. Ни жив, ни мертв, он растянулся вдоль плинтуса, решив изобразить неодушевленное тело. Это оказалось несложно, свою душу он сбыл с рук еще в Красноблоке, безусым юношей добровольно записавшись в опер-сексотскую ячейку КЖС.
К счастью, Бацька, наконец, сообразил, из-за чего разгорелся сыр-бор, понял, что боевая тревога ложная и предложил себя переговорщикам в качестве посредника.
– А ну пайшли прочь ад дзвери, дебаширы чертавы! – крикнул он. – Выспацца чалавеку не дадуць!!! – И так оживленно захлопнул дверь, что со стен посыпалась штукатурка. Вслед за ней на паркет спланировал картонный лозунг, сообщавший, что Бацька никогда не спит…
***
Заворачиваю за угол. Впереди, выхваченный из сумрака скупым конусом света, отбрасываемого тщедушной лампочкой – стол посреди прохода, оборудованный пластиковым шлагбаумом и знаком STOP. Ну вот, я практически дома, впереди казачий блокпост. Чтоб добраться до него, осталось преодолеть приличную лестницу, радует лишь то, что она рисованная. Причем, столь искусно, что, пока подошвы ходоков не затерли пущенные на это дело мелки, смотрелась весьма правдоподобно. Это чудо появилось на обломках старого красноблочного паркета стараниями Головы, самого головатого из наших управдомов, провозгласившего себя кашевым атаманом. Поговаривали, он за один присест легко убирал казан с гречкой. Причем, не из обжорства, как полагали злопыхатели, а ради восстановления запасов серого вещества, безбожно расходовавшегося им по ходу оживленных мыслительных процессов. Голова много думал, часто, без продыху. Иначе не изобрел бы свой знаменитый указ, приравнявший этажность Кур1ня отсеку швабров. Он, видите ли, на полном серьезе решил, это улучшит нам условия проживания. И, кстати, реально улучшил их себе и своей родне, принятой им на службу в Канцелярию. Не помню жалоб от кого-то из них. Не удивлюсь, Голова определенно был сведущ в нумерологии, о которой мне когда-то рассказывала Рита, просто его оккультной мощи не хватило, чтобы облагодетельствовать всех. Но он хотя бы пробовал. И не ломался, терпя неудачи. Продолжил экспериментировать с прикладной нумерологией, издав пару аналогичных декретов, каждый раз визируя их оттиском своего самого большого пальца, предварительно обмакнутого в пчелиный воск.
– Так-то оно будет надежнее, – приговаривал Голова, дожидаясь вознесения в кресле, пристегнувшись инерционным ремнем. Дождался, откровенно говоря, проблем, начавшихся у наших соседей из-за путаницы с номерами этажей. Первыми забили тревогу почтальоны, чехарда с адресами ударила по ним, в ведомстве участились досадные случаи доставки приглашений не по адресу. Самое досадное по ошибке доставили управдому пшиков Ляху Катыньскому, пригласив туда, куда ему было не надо. Вдобавок, в неисправном лифте. Почтальоны потребовали прекратить самоуправство, и Голова сдал назад. Но не успокоился, издав новый декрет, опустивший Собор ниже Подвала. Не была бы Опричнина Опричниной, если б спускала соседям подобные номера. К тому же, с нумерологией у нее тоже обстояло как надо. Стенгазеты, вывешенные в Соборе на следующий же день, запестрели иллюстрациями к известному роману «Скейтбордист без головы» знаменитого писателя Майна Ридера. Внешнее сходство с Головой было на лицо. Естественно, он понял намек и дал ответ. Так появилась рисованная лестница, круто поднимающаяся из Собора в Кур1нь. Специалисты по граффити, трудившиеся над ней за обещанную им приличную сумму воздуха, его Голове любезно ссудили в Федеральном Резервуаре, создали настоящий шедевр. Голова был в восторге. У Опричнины случился шок. Лестница выглядела столь правдоподобной, что в СОБРе едва не объявили траур по Гелию Дупе, заподозренном в сливе инфы про Особый путь. Безвременная кончина философа обещалась быть ужасной, с кульком на голове и с паяльником в сраке. К счастью для Дупы, опричники быстро вычислили настоящего виновника своего унижения и поклялись рассчитаться с ним. Они еще не знали, с кем связались…
***
Придерживаю шаг у казачьего поста, тщательно отрабатываю знак STOP, подвешенный на ржавом кронштейне. За нарушение правил коридорного движения казаки штрафуют безжалостно. Впрочем, могут оштрафовать и просто так, с прицелом на будущее, в качестве превентивной меры. Они – непревзойденные мастера по части профилактики нарушений. Искусство взыскивать штрафы – единственная дисциплина, изучаемая слушателями Академии патрульно-постового казачества, и это правильно, без узкой специализации не подготовишь спеца. Ну и что с того, если ее выпускники не имеют ни малейшего представления об этажности Дома, количестве комнат и прочей ерунде. Она им без надобности. Для казака главное – долг. Ему все должны, пока он с жезлом. Это самый важный для казака инструмент, он не расстается с ним даже в свободное от службы время, то теребит, то поглаживает его.
Поравнявшись с постом, опускаю глаза. Смотреть правохоронителям в лицо не рекомендуется, это их провоцирует, внушая подозрения, будто у прохожего завелись излишки воздуха, который надо отжать. За широченными спинами казаков – священные вилы, объявленные гербом после того, как Давидовичи распилили единый и неделимый лицевой счет, учредив Содружество Непросыхаемых Газенвагенов. Справедливости ради, хочу сказать, Вилы появились не вчера, как инструмент, они известны жильцам с давних пор, и гораздо древнее Красноблока. Этот факт не был секретом для соглядатаев, и они умышленно нивелировали метафизическое значение вил, сведя их до уровня вилки, обозначающей столовку общепита, где каждому стройбану по уставу гарантировали первое, второе компот из сухофруктов на десерт.
В принципе, ассоциировать Кур1нь с главным продуктовым складом красноблочного общепита, было логично со стороны членов Геронтобюро, при окаянном Домострое теплицы приказали долго жить на всех четырнадцати этажах, а на нашем, пятнадцатом, уцелели. Тоже, конечно, дышали на ладан, «спасибо» небезызвестному Востоковеду Замяткину-Загладкину, разжалованному в Агрономы после бесславного провала операции КРАСНЫЙ МЮРИД. Но, даже ему не удалось угробить их окончательно, и мы тут знали, как выглядит колбаса. Теплицы чудом устояли в Перекраску, они бы и дальше радовали нас, если бы не бесцеремонное вмешательство Головы, опробовавшего на них булаву, преподнесённую ему кумовьями по случаю инаугурации в Головы. Или в Голову, я точно не помню, в памяти отпечаталось лишь, как он пускал почтовых голубей. Подозреваю, в глубине души Голова не хотел их рушить, просто не ко времени подумал о ненавистной Опричнине, и кровь ударила ему в голову. Или куда-то еще…
– Не будем, любые друзи, на Опричнину въябувать, як раньше! – крикнул он в запале. – Вот им хуй, а не наши помидоры! Нехай свои шишки кедровые грызут! – И, как врежет булавой по стеклу. Оно, естественно, вдребезги.
– А шож будем делать, батька? – слегка оторопели кумовья. Звон осколков еще стоял в ушах.
– А шо угодно… – беспечно отмахнулся Голова.
– Но шо именно? – наседал самый мордатый кум.
– Будем кохаться, – после некоторой запинки отвечал Голова, неожиданно для себя припомнив крылатую фразу из Начертания, сказанную самим Архитектором, когда он учреждал наш кондоминиум.
– Ну, это мы запросто, – просияли кумовья, озираясь в поисках VIP половинок.
Дав родичам дельный совет, Голова сам тотчас последовал ему, окунувшись в процесс размножения с головой. И в самом скором времени достиг на этом поприще феноменальных успехов. Количество наследниц и наследников, которых ему удалось наплодить в сжатые сроки, перевалило все мыслимые пределы, отчего его отпрыски перестали помещаться в стандартный бронированный VIP-паланкин, и ему пришлось заказать себе у чайников новый, с удлиненной базой. Кроме яслей и детской кухни, технари из Подвала снабдили конструкцию уютным альковом, чтобы Голова не отрывался от любимого занятия даже на ходу, кохаясь в такт мощной, размеренной поступи дюжины носильщиков-качков. Бывало, они переходили по его требованию на бег трусцой или даже шли вприсядку. Изредка Голова выглядывал наружу, чтобы перевести дух и смахнуть пот. Если в этот момент на пути паланкина попадались прохожие, скажем, груженые тюками челноки, он окликал их и строго справлялся, кохаются ли они, как было велело.
– А то как же, многоуважаемый Голова, – откликались челноки, с опаской косясь на конвойных правохоронителей.
– От и добре, – сразу же успокаивался Голова, задергивал шторку и снова надолго исчезал из поля зрения. Кто бы сомневался, что при столь напряженном рабочем графике, Голова больше не вспомнит о выбитых в теплицах стеклах, это естественно, раз его голова была занята другим. Не знаю, сообщили ли ему, что кто-то, воспользовавшись случаем, выкорчевал и сдал в утиль проложенные для орошения водопроводные трубы. Позднее из теплиц исчез Чернозема. По слухам, кумовья Головы приделали ему ноги, и он собственным ходом побрел туда, где ему будут рады. Другие говорят, Чернозема не уходил, а был злодейски замучен каким-то злобным заезжим маньяком Рапсом из отсека швабров. Даже если предумышленное убийство имело место, его никто не расследовал. У Головы, при его режиме, просто не оставалось сил на подобные безделицы. Зато именно он вернул вилам их первоначальный священный смысл, злодейски нивелированный соглядатаями до уровня общепита. При этом, собственно вилки, не вышли из обихода, Голова лично проследил, чтобы этого не случилось, мы же не Опричнина какая-то, руками есть…
Увлекшись оздоровлением пищеварительных процессов населения, Голова рекомендовал ему пережевывать добытую пищу неторопливо и под хорошую музыку. Сам он, к слову, отдавал предпочтение ариям, сложенным одноименными жильцами на заре Домоздания, когда эти легендарные современники древних хургадян двинули вверх по лестницам, искать свой обетованный этаж. Арии звали его Ария-Вартой.
– Вартой? – переспросил Голова, встрепенувшись, когда об этом узнал. – Так это ж явно были наши казаки! Следили, шоб в помещение ариев не прокралась никакая опричная сволочь. А то, ее только впусти, она все холодильники мигом обожрет, как саранча, то есть, я хотел сказать, орда…
Первые сведения об Ария-Варте были почерпнуты Головой из книги известного в узких изотерических кругах маразматика профессора Ханыги, крупного специалиста по так называемым Трипперским культурам. Она попала к Голове по чистой случайности. Предыдущей его настольной книгой было богато иллюстрированное издание Камасутры, до этого он ничего не читал, даже Букварь, но Камасутру проглотил на одном дыхании. Его стремление к самосовершенствованию не знало границ. Оно же, чуть позже, сыграло с ним злую шутку, когда он, пытаясь укрепить истощенное либидо стволовыми клетками, подхватил какую-то хитрую хворь. Ну и занялся самолечением, как принято у курцов. Подкупил на раскладке пиратский экземпляр «Трипперских культур», открыл, бормоча под нос, помоги себе сам, а там, вместо рецептов, как сделать ванночку с содой, оказалась завораживающая история про древних ариев. Проштудировав книгу от корки до корки, Голова, совершенно позабыв о донимавших его резях, велел позвать автора для доверительной беседы. И, когда слегка взлохмаченный профессор Ханыга явился на зов, спросил прямо в лоб, уверен ли тот, будто арии пели арии с утра и до вечера.
– На все сто, – отвечал Ханыга убежденно. – И пели, и пили без просыху…
– Наши люди, – констатировал Голова. – Продолжай…
Следующие слова Ханыги послужили очередным подтверждением в пользу того, что Голова на правильном пути. Оказалось, арии верили не в одного Архитектора, как обетованцы или, скажем, арафатники, а сразу в троих…
– В троих?! – перебил Голова. – Поди ж ты! Видать, точно, шо пили не по-детски. Штормило конкретно…
Дальше всплыло, что молитвы ариев были неизмеримо эффективнее обетованских, поскольку гораздо чаще достигали архитекторских ушей. И даже не потому, что ушей было шесть против двух, хоть, это обстоятельство, понятно, тоже играло немаловажную роль. Главным же было то, что арии, не в пример обетованцам, знали своих архитекторов по именам, и, таким образом, обращались точно по адресу.
– И як же их звали? – невольно понизил голос Голова и мучительно сглотнул, ему просто не верилось, что он прямо сейчас приобщится к величайшей тайне Дома.
– Вшива, Брама и Вишня, – приставив ладонь ко рту, сообщил Ханыга.
– Вшива, Брама и Вишня?!! – воскликнул Голова и порывисто вскочил, с грохотом опрокинув стул. Имена были однозначно нашими. Профессор молча кивнул.
– Вшива, Брама и Вишня, – несколько раз повторил Голова, словно смакуя каждое имя на вкус. – Как в родной казарме оказался, – пробормотал он. – Вишню, часом, не Остапом звали?
– Остапом, – подтвердил Ханыга, и глазом не моргнув.
– Наш чоловьяга, точно! – аж расцвел Голова. – Гарные вирши писал!
– А я вам про шо, – подыграл атаману Ханыга, а потом в красках расписал Голове, как намучались арии, пока искали такое укромное местечко, где им не мешали петь.
– Опричники, суки, палки в смычки вставляли, это я понял, – откликнулся Голова.
– Суки еще те, – поддакнул Ханыга и, как бы невзначай, упомянул Раму, как звали поводыря, который был ариям за обетованского Моше.
– Без Рамы они бы точно заблукали. А у него – будто гирокомпас был в голове.
Едва услыхав это имя, Голова снова вскочил, как ошпаренный.
– Рама?! Вот те раз…
В далекой юности Головы, проведенной в Теплицах за окучиванием картошки, так звали бригадира, приглядывавшего, чтобы никто из аграрных стройбанов не отлынивал от работы. Сложение у Рамы было богатырским, собственно, именно благодаря внушительной комплекции он и заслужил свое уважительное прозвище.
– Тихо, хлопци, ша, Рама идет! Сейчас снова когось пыздыть будет! – испуганно восклицали стройбаны, стоило лишь исполинской фигуре бригадира замаячить в проходе.
Когда Голова узнал про Раму, у него отпали последние сомнения в правдивости рассказанной Ханыгой истории. Следующую, подкинутую ему, он схавал, не запивая. Она была про три семечки, оброненные Рамой в Кур1не, где они, позднее, дали всходы – три дивной красоты подсолнуха. Слушая Ханыгу, Голова столь лихорадочно потирал взопревшие ладони, что у него образовались волдыри. Между тем, то было только начало. Захватив воображение собеседника, Ханыга с легкостью доказал ему, что курцы и арии – ближайшие родичи, а Голова, соответственно, десятая по счету и последняя по списку реинкарнация Архитектора, воплощавшегося то Брамой, то Вишней, то Рамой, то Кришной, и вот теперь, наконец, обернувшегося Головой и, следовательно, Мессией, чье призвание, согласно пророчествам, положить конец омерзительным домостроевским порядкам, заведенным в восточной части Дома злой мучительницей богиней Кали с последующим восстановлением истинных дхарм. Большинство затурканных обитателей Кур1ня, как и следовало ожидать, почти ничего не поняли из путаного текста, опубликованного официальной стенгазетой «Кашевой Курьер». Правду сказать, курцам, к тому времени, порядком остохренели чудачества Головы вместе с его крепчавшим день ото дня маразмом.
