Текст книги "Венец проигравшего"

Автор книги: Ярослав Коваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Это её светлость супруга милорда. Леди Моресна Серт.

Глава 5
Запас хитростей

Я обнял жену ещё во дворе, хотя по имперским меркам это считалось почти что неприличным. Она дрожала у меня в руках, как пойманная бабочка, и тихонько дышала в плечо. От неё исходил слабый аромат луговых цветов, разнежившихся в уютно-тёплом мраке ночи. Я оглаживал её плечи и спину под расшитым покрывалом и понимал, как соскучился. Господи, какая она родная!

В её покоях помог ей стянуть с плеч тяжёлое платье и сам завернул жену в домашнее одеяние, мягкое и простенькое. За дверью топтались и переговаривались служанки, но пока я не собирался никого пускать сюда.

– Обожди пока, – прошептала Моресна, на несколько мгновений прижимаясь ко мне спиной. – Они нас в покое не оставят. Давай вечером?

– Давай. Я соскучился. И очень рад тебя видеть. Однако… Почему ты приехала?

– Я хотела быть с тобой.

– Это единственная причина? Ничего не случилось?

– Нет. Я оставила младшеньких с Амхин. Она справится. Пусть привыкает! – Жена задорно усмехнулась. – Раз вышла замуж за простого парня, должна быть готова нянчиться с множеством детей.

– Ну, думаю, дочке помогут няньки и твои фрейлины. А впоследствии – те же няньки и родственницы. Не за оборванца ж она вышла – за офицера элитных войск!.. Давай рассказывай, что ещё у тебя на душе. Я же вижу, родная. Вижу.

– Да, я… Говорят, что у тебя роман с госпожой Римери. Супругой лорда Хрупкого склона.

И, обернувшись, посмотрела на меня обеспокоенно, напряженно, как могла бы посмотреть любая из моих соотечественниц, услышавшая краем уха, что у супруга проблемы на работе, скандал был с самодуром начальником, прозвучала угроза повесить недостачу и заодно уволить по статье. И я, в принципе, понимал причину её беспокойства. Всё-таки прожил в Империи уже достаточно долго, чтоб разбираться в тонкостях.

– Вот как? Надо будет хоть из интереса посмотреть на неё, а то ведь, если на пути столкнусь, боюсь, в лицо не узнаю.

– Хочешь сказать, что даже не знаком с нею?

– Уверен, что мы были представлены. Но, конечно, не запомнил. Я даже вассалов своих иногда путаю, ещё их жён помнить в лицо – где уж. Кстати, которая имеется в виду? У Римери, кажется, четыре жены.

– Лаэнев. Она считается красоткой. Помнишь её?

– Столько дам – где уж всех упомнить. – Я помолчал, но она больше ничего не говорила, только смотрела. – Мар, да уж спрашивай прямо. Чего ты боишься?

– Ты встречаешься с нею?

– С госпожой Лаэнев Римери? Нет, конечно. Не встречался, не встречаюсь и не собираюсь. И даже смотреть на неё не буду, если тебя это напрягает. Откуда вообще такие слухи?

– Леди осталась в Ледяной крепости, хотя почти все семьи твоих вассалов перебрались на юг, в безопасные области Империи. Отношения госпожи Римери с мужем настолько плохи, что они этого даже не скрывают. То есть она осталась здесь не из-за мужа.

– А предположение, что она осталась здесь из-за кого-то чуть менее высокопоставленного, чем я, никому в голову не пришло?

– С чего бы её супругу терпеть внимание к супруге со стороны кого-то менее высокопоставленного, чем он сам? Если б было так, он бы давно власть употребил и силой бы её отправил на юг к родственникам, подальше от соблазнов.

– Я тебе могу сказать с уверенностью, что мужу третьей леди Римери вообще не до её намерений и возможных надежд. Как и до надежд других своих жён. Он воюет. А нам сейчас приходится очень трудно.

Моресна слегка нахмурилась.

– Я тебя отвлекаю?

– Нет, конечно. Иначе бы мы с тобой сейчас не говорили. Заверяю – леди Лаэнев осталась здесь по какой-то своей причине. Она не интересует меня настолько, что сейчас, вспомнив её имя, не могу вспомнить её лица. Ты мне веришь?

– Я верю тебе. – Жена помедлила, но всё-таки добавила: – Верю. Но вот другие…

– Плевать на других. Ты потому приехала – проверить?

– Нет, я действительно хочу быть с тобой. Но просто… связь с чужой женой – это ведь против чести, против закона…

– Ага, а ещё против норм мужской солидарности и оскорбительно для собственной супруги. Вот только всё это не будет иметь особого значения, если нет желания соблюдать верность. Согласись. Верность из страха стоит меньше, чем вода в дождливый день, она порождает не любовь, а ненависть, отторжение, желание освободиться любой ценой. А верность из желания – самая настоящая. Я хочу быть тебе верным, Мар. И всегда хотел. Кроме тебя, я был только с одним существом женского пола. Помнишь ту демоницу? Я потом подарил её Тархебу. Всё. Других не было. Клянусь.

– Я правда тебе верю, – вздохнула она. – И всё это ерунда. Тем более с рабыней-демоницей. Какие же это отношения…

– Очень хочу, чтоб ты была счастлива. Поверь. На многое ради этого готов.

– Я тоже хочу, чтоб ты был счастлив. Готова угождать тебе не потому, что так положено, а искренне. Я прошу у тебя прощения за своё неподобающее поведение, за то, что спорила с тобой из-за свадеб Алекеша и Амхин. Я не должна была. Я это поняла, и мне очень стыдно. Наверное, ты был слишком добр ко мне, и потому я забыла, как мне следует себя вести…

– Брось, девочка моя. – Я обнял её, прижал к себе. Это было такое облегчение – понять, что она совсем не дуется на меня, наоборот, ищет моего прощения. – Не говори так. Твоё беспокойство понятно. Что случилось, то случилось, забудем об этом. Я совсем на тебя не сержусь.

– Правда?

– Да. И надеюсь, что в будущем у нас с тобой не возникнет подобных напряжённых моментов. Я имею в виду и свадьбы, и слухи о всяких там моих связях.

– Да бог с ними, со связями. – Моресна взмахнула рукой, и её спокойствие не было наигранным. – Если со служанками или простолюдинками – ну кто принимает это в расчёт? И даже любовница из девиц благородного происхождения – ерунда. По-настоящему плохо, когда начинают говорить о связи лорда с женой кого-нибудь из его вассалов. – На этот раз взгляд был многозначительным.

– Вы с Аканшем словно сговорились. И именно сегодня.

– Друг тебя предостерегал? Значит, он тоже слышал болтовню. Он искренне за тебя волнуется.

– Мои постельные привычки – не его дело. Зато твоё, да, надо признать. Он просил тебя со мной поговорить?

– Нет.

– Верю.

– Это просто совпадение, Сереж.

– Да понимаю! Ладно, шучу.

– Просто совпадение. Однако если даже твой друг говорит о таком – понимаешь, как это важно?

– Детка, можно подумать, если я женюсь вторично, про меня больше не будут болтать всякую хрень!

– О чём-то другом будут, но не об этом. Тогда все поверят, что ты действительно увлечён новой женой и только ей отдаёшь своё внимание. А в то, что ты можешь отдавать всю любовь только мне, старой жене, с которой в браке уже без малого четверть века, не поверит ни один имперец.

– Но ты же знаешь, что это правда!

– Я знаю, да. Но, даже притом, что знаю это, огорчаюсь, когда надо мной смеются. Сказать правду – значит наверняка нарваться на насмешки. На недоверие. Другие женщины – все без исключения! – назовут меня слепой дурой, которая просто закрывает глаза и по глупости плюёт на то, что муж гуляет с замужними. Иначе б он, мол, не скрывал свои похождения. Зачем их скрывать, если гуляешь по свободным девушкам? А интерес к чужим жёнам позорен, причём не только для мужчины, но и для его жены. И мне приходится придумывать, что ты спишь с моими служанками, с моими фрейлинами – просто чтоб не выглядеть полной идиоткой.

Я ошеломлённо смотрел на жену. Она никогда раньше не говорила мне об этом.

Подобные тонкости взаимоотношения полов в Империи не были для меня откровением. Естественно, брак священен, и на женщину, которую уже заполучил другой, без колебаний может положить глаз только государь. Но на то он и государь, он – особое дело! Вот только мне как-то не приходило в голову, что круг общения моей жены может ударить по ней своим злословием в мой адрес.

Стоило только задуматься, как сразу пришло понимание, что это логично. Ведь мы неразделимы, жене приходится нести на своих плечах все тяготы моих ошибок или проступков, как реальных, так и мнимых. Это везде так, даже у меня на родине.

В Империи женщины и мужчины проводили друг с другом довольно ограниченное время. Были праздники, которые по традиции справлялись представителями разных полов по-разному. И дело было не только в праздниках. Если я посоветую ей совсем не общаться с другими дамами, она окажется в болезненной, тягостной изоляции. Разве правильно обрекать на такое любимую жену?

– Только, родная, раз твои собеседницы верят в подобную ерунду, это их беда. Ведь от того, что я, например, женюсь, они не станут умнее. Может, тебе дружить с другими тётками?

– Сереж, моё положение очень сильно ограничивает круг общения. Это неизбежно. И, знаешь… – помедлив, добавила она, – бесполезно пытаться изменить весь мир. Ему надо соответствовать.

Это звучало так складно и образно, что я в очередной раз спасовал перед супругой.

– Пожалуй, ты права. Однако объясни всё-таки – ну зачем же тебе так нужно, чтоб у меня появилась ещё одна жена? Объясни. Только из-за слухов? Из-за того, что никто из твоих подруг никогда не поверит в правду?

– Из-за слухов, да. Истина о нашей с тобой жизни настолько неправдоподобна, что скорее поверят в любую пристойную легенду, но только не в то, что есть на самом деле. Кроме того – это неприлично: тебе, такому высокопоставленному, знатному, богатому мужчине ограничиваться одной-единственной женой, словно какому-то нищеброду, босяку без гроша в кармане. Это против традиций и настолько странно, что порождает толки, болтовню о твоих странностях, твоих страшных, чудовищных пороках и всём таком.

– И тебя это действительно задевает?

– Сказать честно? – Она грустно улыбалась. – Да, очень. Ужасно задевает. Вот уже пять лет мне иной раз приходится слушать такое, что… Понимаешь, просто слёзы подкатывают, а плакать я не могу, иначе решат, что в болтовне – правда.

Мне оставалось лишь головой покачать.

– Если это настолько важно для тебя… Настолько важно…

– Очень важно, Сереж, поверь! Клянусь, я больше никогда и ни в чём не буду с тобой спорить и вообще никогда не сделаю ничего такого, что огорчило бы тебя или обеспокоило, если ты согласишься взять себе хотя бы ещё одну жену! Или хотя бы официальную любовницу. Обещаю – буду тебе идеальной женой, буду делать всё, что ты пожелаешь!

– Ладно. Ладно, Марусь. Если ты так настаиваешь, я женюсь ещё раз. Подбери какую-нибудь достойную кандидатку, только не надо очень толстую. Сама знаешь, на какую женщину я согласен буду посмотреть. Отыщи молоденькую стройняшку подходящего происхождения и покладистого характера, такую, с которой тебе легче всего будет ужиться. Тогда после успешного завершения войны устроим свадьбу. Но знай – я делаю это только потому, что ты меня об этом просишь.

Моресна повисла на мне, жарко дыша в шею. Я давно не видел её в таком восторге. Похоже, не притворяется, и ей действительно очень важно, чтоб она оказалась старшей, а не единственной женой. Как понять имперскую женщину, если даже соотечественницы были для меня тайной? Да и нужно ли это понимание? Нет. Важным сейчас был её искренний пылкий восторг и тот жар, с которым она отдавалась мне ночью. Даже когда я раскладывал перед ней драгоценные подарки, она не приходила в такое упоение.

Конечно, я разрешил ей остаться в Ледяной крепости. Как-то легче отправляться на поединок, предварительно проведя с женой ночь, а потом ещё обняв и поцеловав её на прощание. Бодрее себя чувствуешь и спокойнее. Эгоистично это, конечно, но отказаться от последних простеньких радостей не было сил. Лорд я или не лорд? Могу себе позволить!

Когда я миновал передовые укрепления наших войск, обнаружил, что все, кто только мог себе это позволить, уже стоят на стенах и смотрят во все глаза. За стены вышло лишь два тяжёлых панцирных отряда – эти особо не глазели, им полагалось быть готовыми ко всему и ждать сигнала к началу атаки или к возвращению за стены.

По ту сторону тоже собрались бойцы, они вели себя свободнее, чем мои, но ряды сохраняли столь же аккуратно. И держались поодаль. То есть пока противник не угрожает моим солдатам. Кочевник, с которым мне предстояло драться, явился в сопровождении пары оруженосцев и слуги, который разлил по кубкам напиток и один из них поднёс мне. Я ожидал, что угощение окажется чем-то вроде кумыса или айрана, однако, судя по вкусу, это было лёгкое фруктовое вино.

– Ты тоже, если желаешь, можешь угостить меня, – усмехнулся Бейдар.

– Эй, – окликнул я. – Принеси кваса.

Квас доставили очень быстро, и холодненький. Чужак крякнул, попробовав его, но хоть и с недоумением на лице, всё-таки допил до конца. И, вернув кубок моему адъютанту, стал стаскивать с себя верхнее одеяние, похожее на широкое пальто с кучей разрезов. Удобное, наверное, для езды верхом. Странно, что он так кутается – август пока ещё жарит, особенно после полудня.

– Ну, что? Врукопашную?

– М-м… Предлагаешь заняться борьбой?

– Но ты ведь сам пожелал без кровопролития! – изумился Бейдар. И я сообразил, что у нас – явный конфликт представлений о жизни. Что вполне логично.

– Вообще-то я имел в виду не это. Но если ты готов и врукопашную схватиться, почему бы не ограничиться армрестлингом?

В ответ, конечно, последовало удивление, непонимание, но когда я объяснил, в чём суть армспорта, собеседник очень развеселился и не сразу успокоился. Ржал он картинно, держась за живот, а отсмеявшись, заверил, что как-нибудь потом мы с ним обязательно померяемся силами бицепсов. Но на этот раз лучше сыграть во что-то более традиционное, тем более что солдаты смотрят, и их надо впечатлить.

– Ладно, – сказал я. – Пусть будет врукопашную.

– Предлагаю позволить бойцам подойти поближе. Им ведь интересно. И моим, и твоим.

– Если будем меряться силой врукопашную, предлагаю раздеться и застелить землю парусиной.

– Совсем раздеться? – Мой собеседник смотрел понимающе, и я начал прикидывать, какие техники рукопашного боя у них могут быть в ходу.

– Ну, штаны можно оставить.

– Парусину собьём ногами в несколько мгновений.

– Тут народу полно. Пусть поработают: растянут как следует, колышки вобьют.

– Интересное решение. Подождём. – И он сделал жест, по которому один из солдат приволок ему удобное высокое седло.

Мои посыльные быстро отыскали и доставили нужный кусок парусины, такой тяжёлый, что его пришлось везти сюда на ящере. Зато места нам хватит на всё. Подготовка заняла много времени, поэтому мой будущий противник разложил на седле куски копчёного мяса, лук, наломанные кусками лепёшки, хрустящее солёное печенье и принялся угощаться, попутно пытаясь потчевать и меня. Я отказывался, стараясь делать это как можно добродушнее, всем собой показывая, что отведал бы с удовольствием, если б был хоть чуточку голоден.

Потом к нам присоединился ещё и Отай, очень любопытный и многословный. Он поинтересовался, зачем нужен такой большой кусок ткани, и неужели привычная мне техника боя требует такого обширного пространства. Потом перешёл к вопросам о семье, которые в среде кочевников, похоже, полагалось задавать просто из вежливости. Я в очередной раз подивился тому, с каким уважением и интересом посмотрели на меня, услышав, что жена родила мне шестнадцать детей, в том числе четырёх девочек. Казалось бы – велика ли моя в том заслуга?

Когда ткань растянули, я с облегчением принялся стаскивать с себя одежду. Солнце вскарабкалось высоко и начинало припекать – августовские деньки напоследок радовали нас своей торопливой лаской. Под таким солнцем хорошо подсыхает готовящаяся к страде рожь, и овощи начинающей золотиться ботвой намекают, что уже можно убирать их. Если б только не было войны, какой замечательный урожай убирали бы сейчас мои крестьяне, и какие пышные свадьбы игрались бы потом по всем деревням, попутно празднуя и щедрость земли-кормилицы!

Но такие мысли перед схваткой нельзя себе позволять. Гнев только мешает, отчаяние тем более. Положим, в поединке на мечах мне ничто не могло бы помешать. Одеи так меня надрессировали, что тело всё сделает само, хоть я буду беситься, хоть песенки насвистывать. Вот только сейчас мне предстояло вспоминать старые рукопашные навыки, а тут всё может сыграть свою роль. Настрой – тоже.

– Милорд…

– Что? – Кивнув Бейдару, я отошёл в сторонку и сунул адъютанту ухо.

– Супруга милорда выразила желание подняться на стену и наблюдать за поединком.

– Разрешаю. Пусть смотрит. Раз уж бой предполагается бескровный.

Он поклонился и потрусил к воротам, чтоб скорее передать моё разрешение.

Голая ступня отлично ощущала грубую парусину, кочки и редкие камушки, где-то там притаившиеся в траве. Удачный вариант. Будет хорошее сцепление с землёй. Переминаясь с ноги на ногу, я подгонял тело вспоминать старые навыки. Да, мне случалось баловаться самбо уже после того, как император дал мне стяг и владения, это были и разминки для поддержания здоровья, и вполне серьёзные планомерные тренировки.

Ведь именно мне было поручено создавать спецназ, и я делал это сам, так, как считал нужным (на основе знаний, полученных на родине, конечно), так к чему было изобретать колесо? Поэтому просто ввёл в обучение спецназа освоение всё тех же приёмов самбо – ограниченное количество ухваток, однако затверженных до совершенства. Работать с бойцами особых войск приходилось много, ведь рукопашные поединки в Империи не в ходу и не в моде. И не все солдаты с ходу соглашались, что владеть своим телом, пожалуй, даже более важно, чем оружием или магией.

А вот дома тренироваться получалось лишь от случая к случаю. Мои солдаты безропотно позволяли себя кидать, а вот сопротивлялись хило. Мало кто из них заинтересовался и стал обучаться. Ничего, и имеющегося хватит.

Следовало отдать должное моему противнику – Бейдар был отлично сложен и, судя по его виду и движениям, очень силён. Плечевой пояс в смысле подвижности так себе, плечи и руки словно закостенели в «позе краба». Зато он явно очень устойчив, и его не так-то просто будет вывести из равновесия. Посмотрим, какие ухватки он предпочитает, и что с этим можно сделать.

Первое же сближение подсказало мне многое. Он сразу попытался схватить меня за пояс. Да и вообще, проводимые приёмы и движения имели что-то общее с греко-римской борьбой, но помимо хваток применялись ещё и удары. Так даже лучше. Наносящему удар противнику труднее сохранять равновесие. Мне именно это и нужно.

Первые мгновения схватки я чувствовал себя неуверенно и больше уворачивался, хотя это определённо злило моего противника. Но – странное дело! – чем дальше, тем увереннее начинал я себя ощущать. Тело словно вспоминало молодость, и вот уже прошёл первый «дежурный» бросок. Разумеется, он получился лёгким, и тычок вслед не достиг цели, потому что то и другое нужно было только для разогрева. Однако инерция чувствуется, и это уже кое-что. Вопли солдат с обеих сторон не мешали, а только подбадривали. Сейчас бойцы даже не были в полном смысле врагами – просто болельщики, во всём равные между собой.

Попыхтев немного, противник всё-таки перехватил меня за пояс, рванул в воздух и крепко швырнул об землю. И, похоже, очень удивился, когда его дёрнуло следом за мной. Крутанувшись в воздухе рыбкой, я перехватил его ногами, стиснул… Нет, так не получится. Это стало понятно ещё до того, как мы грохнулись об парусину и плечами оценили её колкость и грубоватость. Всё нормально. На ноги я поднялся даже раньше, чем он, и сразу бросился обратно в бой. Вот такая тактика будет более правильной.

Какое-то время мы валяли друг друга по парусине. Разок я коснулся её лопатками, но вопля на тему «Проиграл, проиграл!» с вражеской стороны не услышал. Бейдар всё порывался подняться. Ну да, мне же говорили, что кочевники видят победу не только в том, чтоб слегка приложить противника спиной об землю. Они тоже добиваются убедительных знаков победы. Нокаута, что ли? Или надо прижать противника так, чтоб дёрнуться не мог?

Я всё-таки позволил чужаку подняться, но лишь затем, чтоб спровоцировать его на выпад, на попытку вышибить мне челюсть. Перехватил кулак, удачно подцепил Бейдара под опорную ногу и нырнул следом за ним, воткнул локоть ему в шею. Кочевник даже не сразу осознал, что с ним, он брыкнулся пару раз – и замер, зачарованно глазея в ослепительное небо.

– Готово! – рявкнул я, надеясь хоть как-то переорать восторженный вой солдат, изголодавшихся по зрелищам. – Готово!

– Отпусти, – прохрипел полузадушенный Бейдар.

Я убрал локоть и помог ему подняться. Несколько мгновений кочевник смотрел на меня дурными глазами (ничего удивительного, в ушах-то, небось, до сих пор шумит), а потом вдруг стряхнул мою руку и с яростью крикнул:

– Реванш! Я хочу реванша! Ещё один раунд.

– Идёт. Сразу повторим? Или сперва дух переведём?

– Сразу!

Мы схватились тут же под аккомпанемент всеобщего воя, в котором, впрочем, было больше одобрения, чем спора. Естественно, я их понимаю – они уже настроились на долгое развлечение, а тут всё так быстро кончилось. Им на руку, что мы решили продолжить, их это воодушевляет.

Теперь мой соперник держался вдвойне осторожно, и я далеко не с первого раза сумел к нему приладиться. Он даже успел перехватить меня и кинуть, к счастью, легко, так что я вскочил, едва коснулся плечом земли. Такое падение, конечно, не считалось. Но в этой ситуации кочевник скорее был верёвочкой, которая, сколько она ни вейся, явить кончик всё равно обречена. В глазах Бейдара появилось сомнение – он определённо пытался разгадать принцип, по которому я действую, и не мог. Похоже, принятая у их народа борьба делала ставку в первую очередь на силу напора, а не на умение и хитрые ухватки.

Обычное дело в среде кочевников, кстати.

На этот раз я взял его в захват и перекинул через себя, прижал коленом за очень удачно подвернувшееся, весьма чувствительное место. И снова – парень сначала попытался дёрнуться, негромко взвыл и притих.

– Сдаюсь, сдаюсь…

– Тогда вставай. Помочь?

– Сам… Слушай – а давай ещё разок?

– Хорошо.

– Только я… это… Дух переведу. Согласен?

– Конечно.

– Эй, принесите мне полный рог!.. Ты б тоже жажду утолил. Угостишься?

– Нет, благодарю. Предпочту своего. Эй! – окликнул я оруженосца. – Кваса мне! Холодный есть?

– Только холодный, милорд.

– А твои люди тебя любят, – одобрительно заметил Бейдар, показывая кубком на столпившихся в отдалении оруженосцев. Они невозмутимо стояли, держа на весу мои одежду, оружие, детали доспеха, которыми можно красоваться, не экипируясь полностью, а также шитое серебром и золотом знамя. Какую уж там особую приязнь ко мне лично он увидел в их отменной выправке и должном порядке выполнения обязанностей…

А впрочем, мне только на руку, если они будут так думать. Пусть думают.

– Что ж им меня – презирать, что ли?

Посмеялись. Кочевник допил из рога и слегка побагровел. Похоже, у него там алкоголь. Вот это он зря, а мне оно очень и очень выгодно. И особого труда не потребует, и приёмчики по ходу дела повспоминаю.

– Продолжим?

– Давай. Готов?

Он кинулся вперёд, как разъярённый бычара, явно с намерением просто и безыскусно сшибить меня с ног, подмять под себя. Да пожалуйста, в общем. Споткнувшись (пришлось над этим поработать), парень полетел на парусину, и, похоже, очень крепко об неё стукнулся. Я не стал его прижимать. Слишком рано заканчивать этот этап поединка, надо ещё хоть пару раз друг дружку опрокинуть, иначе на что же будут глазеть наши солдаты? Когда успеют поболеть за своего лидера?

Ребята здорово разошлись. По краям парусины отряды имперцев и чужаков смешались, и я видел, как пёстро одетый, волосатый кочевник подталкивал локтем одного из моих пехотных офицеров, а тот ржал в ответ. Ещё немножко, и им трудно будет, если возникнет такая необходимость, вернуться к боевому настроению, повернуть оружие друг против друга. Вообще подобное братание может быть опасным, но не в нашем случае. Я, пожалуй, даже рад, чтоб события пошли именно по такому пути.

Мне чудилось, что где-то тут начинает наклёвываться разгадка этой сложнейшей головоломки взаимоотношений с совершенно чуждой культурой, а вернее – её представителями. Однажды мне это уже удалось. Однако теперь-то наверняка будет сложнее, да и мне уже не двадцать. Я уже не так гибок разумом, как в начале своей имперской карьеры. И я с ними воюю.

Бейдар, похоже, как раз собирался показать на мне свой коронный приём. Он молодец, тут приходится отдать ему должное. Но если имеешь дело с противником, который владеет слишком уж экзотическими приёмами боя, то уследить за всем просто немыслимо. Ты ведь не знаешь, на что именно надо смотреть! Рано или поздно дашь слабину, и тебя на чём-нибудь подловят. Вот как я подловил его прямо на пике стараний, подсёк опорную ногу, кинул через себя и прижал, да не как-нибудь, а почти что локтем в надключичную ямку. Если сюда ударить, то карьера противника благополучно и стремительно заканчивается. Причём, кстати говоря, совершенно безболезненно.

– Пусти! – беззвучно прохрипел кочевник, должно быть, чувствуя, как опасно онемело его тело. Он цел и совершенно не пострадал, но приходить в себя будет с полминуты. Или больше.

– Ладно. Я победил! Так ведь?

– Так, так.

– Тогда вставай.

Чужак поднялся с трудом – подозреваю, не потому, что больно или тело плохо повинуется, а потому, что проигрывать всегда обидно.

– А ты здоров, – криво усмехнулся Бейдар, сумев совладать с обидой. – Как этот приём у вас называется?

– Последний-то? Да я уже не помню.

– А борьба как именуется?

– Самооборона без оружия.

– И всё? Так просто?

– Чего ж усложнять.

– И верно. Отличная получилась схватка. А ты что скажешь, Отай?

– Славно померились силой, – улыбнулся парень, с которым мне предстоит разбираться завтра. – Но я, если ты согласен, предпочту завтра на мечах. Без изысков.

– На мечах так на мечах. Мне всё равно. Ребята, сворачивайте парусину, завтра будет не нужна!

Имей я дело с представителями знакомого мне народа, решил бы, что мы разошлись совершенными друзьями, но в нашем случае не стоило торопиться с выводами, никак не стоило. Солдаты возвращались на позиции нехотя, что наши, что чужие. Атмосфера слишком рано окончившегося праздника явно не давала им покоя. Если бы в руках мелькнули баклажки с горячительным, иллюзия получилась бы полной.

Зато меня начало угнетать ощущение абсурдности происходящего. Вот люди, которые убивают моих солдат, порушили к чёртовой матери весь мой привычный уклад жизни, раскурочили мой мир, готовы отобрать мои земли, а пока навели тут дикий шум и устроили жуткий дестрой… Но я не могу их ненавидеть, потому что – вот же, видно! – они вполне нормальные, даже приятные люди, с которыми, наверное, классно было бы вместе пить, мериться силой, ржать над шутками и балагурить.

И они, что очень заметно, тоже не испытывают ненависти к нам. Отсутствует в их восприятии и брезгливо-усталое: «Ну, что поделаешь – так надо», соображение, способное даже нормального человека примирить со зверствами в отношении людей, которые не вызывают отторжения или негодования, имеющего вескую причину. Они смотрят на нас, как могли бы смотреть радушные гостеприимные хозяева на приглашённых гостей. И в свете тотальной войны это едва ли объяснимо – особенно с каланчи моего нынешнего опыта. Может, потом я начну понимать ситуацию лучше.

Совета мне не у кого спросить – увы!

– Ты хочешь смотреть и завтрашний поединок? – полюбопытствовал я у жены.

Она смутилась так красочно, словно я выдернул её из-под любовника.

– Прости, понимаю, мне не следовало…

– Если бы считал, что не следовало, сказал бы об этом своим офицерам. И они б тебя увели. Я ещё тогда говорил тебе – не имею ничего против. Так будешь завтра смотреть? Учти – бой будет на оружии.

– Вот этого я боюсь. Так что, наверное, не стану. Хорошо, что сегодня вы дрались врукопашную. Я совсем не волновалась, и так приятно было посмотреть, как здорово ты его опрокидывал. – Моресна смущённо улыбалась.

– Ты зря считаешь, что рукопашный бой безопасен. В принципе, довольно простое дело – убивать ударом кулака. Была бы сноровка… Ну ладно, ладно, я не хотел тебя пугать. Меня убить довольно сложно, поверь. Так что – будешь завтра смотреть?

– Лучше я посижу в своих покоях и буду вести себя благопристойно. Как и подобает женщине в летах.

– Тоже мне, женщина в летах. У тебя ещё вся жизнь впереди! Если передумаешь – ты знаешь, к кому обратиться… Как себя чувствуешь? Хорошо? Раз так, то жди меня сегодня ночью. Я по тебе изголодался.

– Может, ты бы поберёг силы перед завтрашним поединком…

– Дурочка. Меня с избытком хватит и на семью, и на наших бесцеремонных гостей!

Я чувствовал себя очень уверенно, но считал, что имею к тому все основания. Едва ли мой завтрашний противник дерётся намного лучше, чем Акыль. Мне так не показалось, хотя я поглядывал на него и пытался оценить его уровень по тому, как он двигается. Парень сильно моложе меня, и вряд ли прячет в рукаве опасные сюрпризы. Хотя, конечно, расслабляться пока преждевременно.

Даже и не собирался.

Отай оказался интересным противником, не лишённым творческой жилки и воображения. Двигался он очень мягко, этого едва ли стоило ожидать от закостеневшего в седле кочевника. Они обычно научаются ездить раньше, чем ходить, что обязательно накладывает отпечаток на все повадки и все ухватки. Но этот, похоже, родился уже с мечом в руке. И если б достижения человеческого гения не оказывались порой совершеннее и блистательнее, чем дары природы, мне не светило б в этом поединке ничего хорошего. Но Одеи в своё время осенили меня своим гением, и спасибо им. Кстати, подходит годовщина моего знакомства с ними, надо не забыть отправить им обычный подарок.

Едва только начав бой, я уже понял, что парень далёк от мысли всенепременно прикончить меня. Можно подумать, сейчас он стремится продемонстрировать зрителям всё своё искусство, перепробовать обязательно каждый приём, который только придёт в голову или был заучен во времена ученичества. Впрочем, допустим, кочевника помимо возможности показать себя действительно интересовала возможность проверить в деле и ухватки, и собственную изобретательность. Но тогда он, пожалуй, довольно странно относится к нашему поединку.

Нет, мы не сражались за свою жизнь, не бились за право зверски расправиться с врагом – мы писали красочный этюд из движений, придуманных, чтоб нести смерть, однако зачаровывающих воображение простых смертных. Да настолько, что считается за честь отдать этому искусству всю судьбу без остатка.

И в этом безумии была своя прелесть.

Мы крутились на том же месте, где накануне приминали траву парусиной и телами. Она не успела взбодриться, поэтому сегодня мешала в меру, почти не путалась в ногах. Бой занимал всё внимание без остатка, поэтому подбадривающие крики, вопли азарта и громкий обмен мнениями доходили до меня лишь в те моменты, когда геометрия поединка по тем или иным причинам подразумевала паузу. И на Отая посматривал взглядом обычным, оценивающим человека, а не его намерения, только в такие мгновения. Странное дело – он, кажется, начинал уставать. Мыслимое ли дело, если он так молод и тренирован?