Текст книги "Пепелище славы"

Автор книги: Ярослав Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

– Я думаю, у тебя хватит ума на эти глаза не попасться. Так тебя что-то не устраивает?

– Что-то?! Да решительно все! Я запамятовал, или кто-то всю зиму твердил, что Стальные Когти должны оставаться единственным кланом, вооруженным сталью?

– Тогда присмотрись к этим мечам повнимательнее.

Шенгар молча вытащил клинок из груды. Один, другой, третий.

– Братец, ты весь железный мусор в округе собрал? – поинтересовался он.

– Почти. Те пять, как ты видишь, нормальные. Своих союзников Стальные Когти тоже не забывают.

– Орог, меня Баргар за твой подарок порежет на лоскутки! Еще два-три боя, и половину из них можно смело тащить Гаршаку на стрелы. Он же тоже не дурак, в конце концов!

– Вот и прекрасно. Нам же не надо, чтобы Баргар возомнил, что сможет без нас обойтись. Так ему и скажи – увы, пока все, что можем. Потом будет лучше и больше.

– А что мы скажем, когда наступит это потом?

– Коли будет вести себя хорошо, получит свое оружие.

– Брат? – грозно осведомился Шенгар. – Ты не забыл, что безмозглый балбес, который всех водит за нос – это я? А ты у нас – большой вождь, тебе не положено.

– Как раз вождям и положено. Иначе это не вождь, а чучело с правом голоса.

– Так я правильно все понял, а?

– Зависит от того, что ты понял.

– Так да или нет? А то вместо того, чтобы тащить твои дурацкие мечи, я сейчас отправлюсь к Харлаку и узнаю все сам.

– Да. Не совсем. Но в трех случаях из пяти.

– Фух, – счастливо выдохнул Шенгар. – Наконец-то.

– Не обольщайся раньше времени, брат. Им еще работать и работать. Пока что это барахло, – Орог кивнул в сторону кучи, – гномьи клинки по сравнению с тем, что получается у Гаршака. И потому успех пока – строжайшая тайна. Даже для своих. Сейчас толку с него все равно ноль, так что прибережем на черный день.

– Разумно, – согласился Шенгар. – В общем, беру с собой троих. Пора обрадовать наших союзничков.

ГЛАВА 5.

– Что за злой рок! – Тандегрэн с силой врезал кулаком по бревну. – Дважды очутиться в ловушке в одном и том же месте!

– Успокойся, друг мой, – проговорил Ярен. – Кто знал, что эти урук-хаи договариваются так же легко, как ссорятся! Похоже, единственный вариант в нашем случае – пойти на переговоры.

– Переговоры? – кисло усмехнулся эльф. – Тебя ли я слышу, старый вояка?

– Увы. Не всегда с мечом в руке можно получить все, к чему стремился. С годами начинаешь это понимать. Кто знает, что они могут предложить!

С этими словами Ярен развернулся и пошел к своему шатру.

Тандегрэн проводил старого товарища внимательным взглядом. В голосе дагара, впервые за все время общения, ему почудилась фальшь. "Что-то мнительным я стал совсем", – подумалось эльфу.

А между тем, он был совершенно прав. Ярен действительно кривил душой, утверждая о том, что не знает орочьих предложений. Оказавшись вне поля зрения чужих глаз, пожилой дагар глубоко вздохнул и достал из-за пазухи свернутую вчетверо бумажку.

На схематичной карте, изображающей Лесистые горы, цветными чернилами были обведены две соседние области. Внутри южной, вплотную примыкающей к эльфийским землям, красовалось нечто, отдаленно напоминающее человека на лошади. Рисунок в северной области, по всей видимости, должен был изображать орка. Дарования художника оставляли желать лучшего. Но только ничего смешного в этих нелепых картинках не было: они однозначно передавали суть послания.

Эту карту Ярен обнаружил рано утром лежащей у своего изголовья. Сознание того, что враг не только сумел пробраться в лагерь, но и стоял в шаге от него, спящего, совсем не внушало оптимизма.

Вообще, чем дольше дагар общался с нелюдьми, тем больше неприязни они в нем вызывали. Когда-то давно он с интересом принял Тандегрэна, и эльф не показался ему слишком уж необычным. Он был хорошим воином, надежным товарищем, он относился с уважением к дагарским правилам и обычаям, он не был чересчур заносчивым и самонадеянным, как это частенько бывает с нобилями-людьми. В общем, эльф сочетал те признаки, что дагары ценят в себе и других. Тогда он показался Ярену вполне приятной личностью. Правда, Тандегрэн упомянул как-то, что ему около сотни лет, но в то время это казалось незначительной мелочью. Настоящее значение этих слов Ярен осознал лишь сейчас. За прошедшие годы сам он успел состариться, а эльф выглядел и вел себя так, словно миновал какой-то незначительный временной отрезок. Для него он и был, наверное, незначительным. Интересно, как это – знать, что впереди тебя ждут еще века жизни? Масштабность отведенного эльфам времени не укладывалась у Ярена в голове. С пугающей ясностью он осознал, насколько чужды человеческому роду эти, столь похожие внешне, существа. В молодости он не имел привычки критически оценивать происходящее. Он восхищался воинскими талантами Тандегрэна, совершенно не задаваясь вопросом, откуда они берутся. Взгляд пожилого человека позволял смотреть глубже. Эльфы лучше видят и лучше слышат, их движения быстры и бесшумны. Несмотря на внешнее изящество, они вовсе не слабы, даже сильнее среднего человека. Велика ли заслуга в том, чтобы, обладая этими качествами, а вдобавок – неограниченным временем для совершенствования, превзойти людей в чем бы то ни было?

А теперь появился еще один нечеловеческий народ, орки. Вот кто вызывал у Ярена уже неподдельный страх. Дикий, иррациональный. Что можно сказать о существах, способных завалить коня ударом кулака, и видеть ночью так же легко, как днем? Никакая тренировка не позволит человеку достичь подобного. Сегодня ему подбросили карту. Завтра, с такой же непринужденной легкостью, могут перерезать горло. Выставляй хоть сотню часовых, орки все равно окажутся в преимуществе.

Тот, кто нарисовал эту карту, прекрасно знал, в какое искушение вводит дагара. Предстоящее сражение будет тяжелым и кровопролитным. Сулящим огромные потери обеим сторонам. Какая-то из них вообще может быть уничтожена. Ярену недвусмысленно предлагали этого сражения избежать. Получив не только новую родину для своего народа, но и признание права на нее еще одними будущими соседями. Куда более беспокойными, чем эльфы.

Цена вопроса – отказаться от обещаний, данных Тандегрэну. В долгой жизни наемника существовало много нарушенных обещаний. Хоть дагары и слыли самыми честными воинами, которых можно получить за деньги, им тоже доводилось отступать от данного слова. При самых различных обстоятельствах. Сейчас же речь идет о таком священном вопросе, как обретение собственной земли…

С другой стороны, Тандегрэн – старый боевой товарищ. Одно дело подвести какого-нибудь жирного барона, неспособного забраться на лошадь без помощи слуги, и совсем другое – обмануть того, кто сражался с тобой бок о бок, не единожды спасая твою жизнь.

Ярен не чувствовал себя вправе решать такие сложные вопросы самостоятельно.

Он вытащил из седельной сумки украшенный богатой вышивкой мешочек и достал из него девять костей, различающихся по цвету и размеру. На гранях костей были начертаны знаки, каждый из которых имел собственное значение.

В отличие от некоторых соплеменников, Ярен не привык дергать духов рода по пустякам. К тому же, в его наборе были лишь основные кости, называемые именами ближайших родственников, но отражающих при этом всех членов рода, схожих по возрасту и положению. Ярен знавал одного главу, собравшего целую кучу родни, вплоть до невесток и троюродных племянников. Как он умудрялся совещаться со всей этой толпой, Ярен представлял с трудом, если и его девять духов редко являли общее мнение по задаваемым вопросам.

Недолго поразмыслив, дагар отложил обратно в мешочек "сестру", "мать" и "дочь" – небольшие кости желтых и розовых оттенков. Не женское это дело – говорить о чести. Поступить так же с "бабкой", крупной коричневой костью, он не решился. В конце концов, бабка, как и дед, символизирует не только живых стариков, но и являет собой образ священного предка по женской линии, покровителя рода, собравшего мудрость многих поколений.

"Пусть говорит за всех женщин, так и быть", – решил Ярен. Следующим этапом в мешочек отправился зеленый "младший брат": спрашивать совета подчиненных глава рода не собирался.

В задумчивости глядел дагар на яркую небесно-голубую кость: "сына". Как наставник и судья в вопросах чести он, разумеется, не годился. Но сын обозначает и будущее вообще, являясь такой же собирательной костью, как бабка и дед. Только представлял он не умерших предков, а еще не рожденных потомков. Да, он явно имеет право высказать свое мнение.

Не колебаясь более, Ярен добавил "сына" к "бабке", "деду", "отцу" и "старшему брату" и расстелил перед собой кусок тонкой светлой кожи с начерченным на нем кругом. Достал из ножен кинжал и окропил собственной кровью пять костей и круг. Извинившись перед духами рода за вынужденное беспокойство и вознеся им благодарственную речь, дагар собрал кости в горсть и обратился к ним с первым вопросом:

– Вы видели горы, которые могут стать нашими. Я хотел узнать, что думаете вы об этом месте.

Ярен встряхнул кости между двух ладоней и осторожно раскрыл руки над куском кожи. Каким аккуратным ни было это движение, большая темно-синяя кость выкатилась за пределы круга. Суровый дед, помнивший их настоящую родину, отказывался говорить на эту тему. Ярко-алый отец, наоборот, горячо одобрял идею обосноваться в Лесистых горах. Реакция старшего брата отличалась большей сдержанностью, но он также соглашался с правильностью выбора. "Не знаю", – говорила волнистая линия на грани "сына". В отличие от деда, не пожелавшего отвечать, сын просто затруднялся дать оценку. А вот значение "бабки" толковалось как "плач" или "скорбь". Запоздало Ярен пожалел, что не включил в гадание дочь, отвечающую за будущее наряду с сыном: теперь он не мог определить, относятся слезы бабки к печали за погибшую родину или к неудачности сделанного выбора. Но перемена участников уже начатой беседы грозила страшным гневом духов-покровителей.

Ярен печально вздохнул и перешел к следующему вопросу:

– Эльф по имени Тандегрэн, с которым мы вместе проливали кровь, обещал мне признание новой земли нашей от имени своего короля, в том случае, если мы поможем ему отомстить оркам за смерть принца Белондара. Орки предлагают признать за нами эту землю, если я откажусь от помощи Тандегрэну. Как возможные противники, они гораздо опаснее эльфов. Стоит ли мне принять их предложение и нарушить данное слово? Речь может идти о выживании всего рода.

Он снова перемешал кости и высыпал в круг. Однако, в последний момент рука его дрогнула, и целых три кости раскатились по сторонам: отец, старший брат и сын. Дед остановился прямо на линии круга, со знаком ярости на верхней грани. Судя по всему, такая постановка вопроса привела его в бешенство. Ответ бабки был "не знаю".

Ярен с трудом удержался от гневного восклицания, непозволительного при общении с духами. Что именно не устроило покровителей? Предположение о том, что можно нарушить слово, или возможность сотрудничества с орками?

– Если удастся решить дело с Тандегрэном, не нарушая интересов его народа, и при этом мирно разойтись с орками, вы это одобрите?

Ответ духов поставил его в окончательный тупик. На этот раз сомневались дед и старший брат. Отец не одобрял, сын предостерегал о возможных последствиях (более умеренный "мужской" аналог плача и скорби); бабка же напротив, испытывала крайнюю радость в отношении подобного исхода.

Просить от духов дальнейших советов Ярен не рискнул. Растерянно поблагодарив покровителей, он аккуратно протер следы крови с кожи и кубиков и сложил их обратно в мешочек.

"Духи сами затрудняются с решением", – мелькнула у дагара странная мысль. Может быть, стоит подождать? Пусть все идет своим чередом, и ответ найдется сам собой?

Голоса, послышавшиеся за пологом шатра, заставили дагара спешно спрятать мешочек с костями. Он быстро перетянул тряпицей кровоточащий порез и задернул сверху рукавом.

– Я здесь! – громко сказал Ярен, скрыв последние следы совещания с покровителями.

Тканевый полог распахнулся, и в шатер влетел Тандегрэн, растрепанный и взъерошенный.

– Будь что будет, – махнул рукой эльф. – Я тут подумал… В прошлый раз я с ходу полез в драку и проиграл. Что мы теряем, в конце концов, вступая в эти переговоры!

"Возможно, ты потеряешь товарища", – с грустью подумал дагар. Прямое предательство духи, очевидно, не одобряли. Однако, четкого указания на отрицательные последствия сотрудничества с орками с их стороны не последовало. Предостережение – всего лишь свидетельство о том, что расслабляться в будущем не придется. "Так может статься, старый друг, что твои интересы будут учтены в последнюю очередь".

Делегация со стороны орков выглядела более чем внушительной. Белый Вождь, очевидно, центральная фигура в орочьем стане, явился в компании предводителей еще двух кланов. Третий клан был представлен старейшиной, угрюмым седым орком со шрамом через все лицо, от одного вида которого бросало в дрожь. Кроме того, Белый Вождь приволок своего помощника – покрытого татуировками типа, по отрешенно-насмешливому взгляду которого можно было предположить, что он о том лишь и думает, какую гадость сотворить. Шестым участником был, как ни удивительно, эльф. Ривендор – тот самый «простачок» из экспедиции принца, заманивший их прошлой осенью в ловушку.

Тандегрэн обнаружил, что предатель спешит отвернуться, стоит обратить взгляд в его сторону.

Тем временем, переговоры оборачивались явно не в пользу эльфов. С детства Тандегрэн привык воспринимать орков туповатыми монстрами, и личное знакомство в юности подтвердило эту уверенность. Прошлогоднее общение с Белым Вождем оставило после себя уйму неразрешенных вопросов. Обида помешала ему разглядеть очевидное: урук-хай умен и расчетлив, как сам Талемайр, знамя которого принял. Пожалуй, это даже слегка утешало эльфа. Угодить в сети хитрого коварного врага не так позорно, как быть побежденным клыкастым дикарем, выползшим из пещеры с приветом от летучих мышей.

Но это было единственным светлым моментом, который эльф мог для себя отыскать в сложившейся ситуации. Орки нанесли удар там, где он не мог и предположить. Не нарытые в лесу ямы с острыми кольями на дне, не разбросанные и замаскированные доски с острыми железными гвоздями, уродующие ноги наступающим на них лошадям, не безнаказанные ночные вылазки сломили дух его верного союзника.

А он-то наивно полагал, что единственный способен преподнести дагарам предложение, от которого трудно отказаться. Предложение земли и мира куда привлекательнее предложения земли и войны, это Тандегрэн понимал отлично. Ярен из тех, кто, общаясь с войной на короткой ноге, в душе ее ненавидит.

На деле, ни эльфы, ни орки не имели никакого права на то, чем столь щедро распоряжались: Лесистые горы были ничьи. Возможно, за исключением той их части, которую урук-хаи первые объявили своей. Белый Вождь бил его собственным оружием, это злило и восхищало Тандегрэна одновременно.

В душе дагара сейчас происходила тяжкая борьба, эльф отлично это видел. Ему изо всех сил хотелось принять орочьи условия, и лишь чувство вины перед старым товарищем не позволяло сделать этого прямо сейчас.

Как лучше повести себя в такой ситуации?

Пускаться в спор, напоминать о долгах и обязанностях? А что, собственно, дагары ему должны, если разобраться? Он просто ткнул пальцем в точку на карте и дал добрый совет, куда отправиться. Про поддержку эльфийского короля не стоит и заикаться: как раз сейчас, когда на спорные земли выискался другой претендент, и видно, чего она стоит. Даже корабли, доставившие их от благодатных южных берегов, Ярен нанимал на собственные средства. Сами пришли, сами вольны договариваться с кем угодно о чем угодно. Уводить разговор в эту область не только бесполезно, но и опасно. Стоит Белому Вождю уловить шаткость почвы под ногами своего главного противника, и он утопит его в этом болоте. Нет, логика – явно не то поле, на котором стоит биться.

Единственное направление, где поражение еще не стало очевидным – блестящая мишура высоких понятий о чести и совести. Мысль о том, что убийство родича требует отмщения, для дагаров несомненна. Несчастный придурок Белондар, неужели он остался его последней надеждой на пути к сокрушительному проигрышу?

Тем временем, коварный орочий лидер уже вытягивал Ярена на дискуссию о возможных границах будущих владений.

– Принц Белондар был убит орками в этих горах, – резко вклинился Тандегрэн. – Все эти слова не имеют значения, пока не решено главное. Пока убийцы не получили по заслугам.

Ярен вздрогнул, как подстреленный зверь. Белый Вождь холодно взглянул на эльфа.

– Я уже говорил, что вашего Белондара убили бывшие обитатели этих мест, к которым мы не имеем отношения.

– Насколько я помню, речь шла о клане Черное Солнце. Тем не менее, я вижу перед собой его старейшину. Как это понимать?

Голос орка со шрамом был хриплым, лающим.

– Наш клан был расколот. Предатель Уршнак, возглавивший его после убийства законного вождя, напал на ваш лагерь. Мне самому приходилось скрываться от собственного клана, пока Уршнак и его сторонники не были убиты, так что подробностей я не знаю.

– Быть может, – вмешался Ярен, – остался в живых кто-то из участников нападения? По нашим законам, если непосредственный убийца понес наказание, его род свободен от ответственности за содеянное. Устроит ли эльфийского короля такой вариант?

Он с надеждой взглянул на Тандегрэна.

"Это может оказаться единственным, чего я здесь добьюсь", – понял эльф.

– Такой вариант устроит, – согласился он. – Если при том будут отпущены заложники, которых вы удерживаете у себя.

– Заложников мы отпустим при условии, что вы навсегда уберетесь из этих гор, – отрезал Белый Вождь.

– Если получим убийцу.

– Мы обсудим ваши условия наедине, – прокаркал старейшина Черного Солнца.

Глаза Ришнара сжались в узкие алые щелки. «Размышляет, кто из клана наименее ценен, чтобы объявить убийцей», – понял Шенгар. Он уже в достаточной степени привык к ходу мыслей сотника, чтобы быть уверенным: именно так тот и поступит.

"А ведь убил его я".

Дорожка, которую они с братом избрали, вновь подкидывала испытание, похлеще всех предыдущих. Сможет ли он спокойно жить дальше, зная, что другой примет смерть за то, что совершил он?

– Выдать убийцу – это ведь способ окончательно разрешить вопрос между нашими народами? – чужим голосом спросил Ривендор.

Ледяное молчание послужило ответом. Впрочем, эльф не спрашивал, скорее утверждал.

– Я предлагаю Ригги, – сказал наконец Ришнар. – Понимаю, это затрудняет некоторые другие договоренности, но… Он единственный, кто пойдет на эту жертву добровольно. Не выдаст правды даже под пыткой.

Орог стиснул кулаки. Умом он понимал всю оправданность такого выбора. Но Ригги… Ригги, без которого он сгинул бы в холодной каменной могиле. Ригги, чья тихая вера в Белого Вождя позволила ему найти выход из тяжелейшего душевного кризиса. Орог давно смирился с тем, что путь наверх будет пролегать по головам других лидеров и вождей, развеивая в прах их амбиции. Он избавился от жалости к тем, кто, устремившись к могуществу и власти, оказался недостаточно силен, чтобы ее удержать. Но сейчас на дороге к осуществлению мечты стоял не вождь и не старейшина. А существо, с собачьей преданностью и восхищением наблюдающее за каждым его шагом. Ришнар абсолютно прав. Ригги позволит разрезать себя на куски, но не скажет ни слова. И умрет с улыбкой на устах, радуясь, что смог оказаться полезным Белому Вождю. Только вот улыбка эта будет преследовать его в кошмарах до конца дней.

– Я так один и буду говорить? – осведомился Ришнар.

– Никто тут, надеюсь, не забыл, – хрипло процедил Шенгар, – что есть настоящий убийца? Тот, кто нанес Белондару смертельный удар?

– Брат, ты…

– Я, брат. Я не могу позволить другому отвечать за мои поступки.

Тревога не отступала. Ощущение близкой трагедии нарастало день ото дня.

Нириэль не находила себе места с момента беседы с Ривендором. Один лишь Алангор знал об этой встрече. Другие эльфы терялись в догадках о том, что произошло с их "солнечным зайчиком", как в шутку прозвали Нириэль стосковавшиеся по живому свету пленники.

Целыми вечерами преследовали они ее, вызнавая, что стряслось, и от этой навязчивой заботы становилось только хуже. Самая популярная версия гласила, что в тот момент, когда все находились в руднике, орки сотворили нечто ужасное. Единственная неувязка состояла в том, что Алангор оставался спокоен и невозмутим, и отрицал какие бы то ни было происшествия еще более резко, чем его возлюбленная.

Нириэль не знала, куда деваться от доброжелателей, не дающих ей покоя. Единственной отдушиной были дневные беседы с Алангором, когда они оставались наедине. А по ночам она просыпалась потому, что ей снилось что-то страшное, но точное содержание снов тотчас же улетучивалось из головы, стоило открыть глаза.

Как мог, художник пытался успокоить любимую. Это давалось нелегко, особенно если учесть, что сам он в дурное предчувствие не верил. Порой Алангору казалось, что все его старания имеют прямо противоположный эффект: вместо того, чтобы забыть о горе и страхе, Нириэль начинала приходить в неистовство. Они даже поссорились и целый вечер не разговаривали, но когда ночью она снова вскочила со сдавленным криком, сердце художника тотчас же оттаяло.

И вот они снова были одни. Даже без охраны за дверью: орки караулили по ночам, когда все пленники были в сборе, днем же явно предпочитали более веселые занятия, твердо уверенные, что слепой художник – а с ним и его верная возлюбленная – из запертой комнаты не денутся никуда.

– Знаешь, что я подумал, – сказал Алангор. – Мои глаза больше не видят. Но руки с каждым днем ощущают все больше тончайших деталей. Я мог бы попробовать себя в скульптуре. Что ты на это скажешь?

– Это замечательно, – Нириэль слабо улыбнулась. Алангор нащупал ее руку и притянул к себе.

– Я все еще могу творить прекрасное! Когда я понял это, то осознал, насколько глуп был, изводя себя, и тебя, и всех этими бесконечными стенаниями!

– Я всегда это знала! – улыбка эльфийки сделалась ярче, но все равно казалась вымученной.

Художник весело сверкнул зубами:

– Знала что? То, что я глуп?

– То, что ты можешь творить прекрасное… Глупый! – рассмеялась Нириэль в ответ.

Некоторое время они шутливо боролись, потом Алангор спросил:

– Интересно, если я попрошу инструменты и материал, урук-хаи позволят мне начать прямо сейчас?

– Не уверена насчет инструментов, – призналась Нириэль. – Вдруг они решат, что ты задумал подкоп или что-то в этом роде?

– Да, я как-то не учел. С тех пор, как я начал снова думать о творчестве, всякие глупые мелочи проходят мимо меня! Так не терпится взяться за резец… Может быть, ты все-таки попробуешь с ними поговорить? Я-то, похоже, везде, где мог, отношения испортил! Может быть, Ривендор, или даже Шенгар… Эй, ты меня слушаешь? Матерь Звезд, что случилось, Нириэль?!

С судорожным вздохом, напоминающим всхлип, эльфийка поднялась и сделала шаг вперед. Алангор не мог видеть ее лица, но за прошедший год он научился чувствовать настроение окружающих на расстоянии.

– Случилось, – тихо повторила она. – Что-то непоправимое. Или скоро случится. О, Светлый Творец, я это чувствую!

– Так что случилось, звезда моя?

– Я не знаю. Просто чувствую.

– Любимая, успокойся, прошу тебя. Если за один год произошло так много плохого, это не значит, что так будет продолжаться вечно! Скоро все наши беды останутся в прошлом.

Нириэль с нежностью посмотрела на Алангора. Одной мысли о том, что он все еще способен найти себя в творчестве, хватило, чтобы разом перевернуть для художника всю картину мира, превращая его из мрачного страдальца, обиженного на весь белый свет, в прежнего, восторженного и наивного взрослого ребенка, восхищенно ожидающего чудес, которые судьба, несомненно, заготовила за следующим поворотом. И, что самое удивительное, он их там, как правило, находил.

– Наверное, ты прав, – со вздохом сказала она.

Холодная, склизкая тварь по имени страх, засевшая где-то в горле, продолжала назойливо теребить ее своими тонкими ледяными лапками, дотягиваясь до сердца, живота, позвоночника, отбирая тепло у рук, ставших неожиданно тяжелыми и неловкими.

"Беда!" – в тон ударам пульса нашептывала тварь вкрадчивым шелестящим голоском.

– Шенгар, хватит глупить. Ты прекрасно знаешь, без тебя мне не обойтись.

– Значит, это глупо, братик? Да ты же без кого угодно обойдешься. Жизнь моя, мне и решать.

– Я знал, что ты упрямый придурок, но не до такого же! Сдохнуть из упрямства – это уже слишком!

– Все мы когда-нибудь сдохнем. Я тебе нужен? Отличный довод, мне нравится. Вот только я не вещь, чтобы мной так распоряжаться. Может быть, Ригги и готов добровольно пожертвовать собой. Я не готов, чтобы он сделал это.

– В героической смерти нет ничего почетного, – вмешался Ришнар. – Красивая сказка для того, чтобы дураки слетались на нее, как бабочки на фонарь. Пусть дураки в ней и участвуют! Умен тот, кто стоит в стороне и управляет этим балаганом. И остается в живых.

– Я когда-то лез в умники? Что-то не припомню.

– Брат, а как же порох? Кто сможет его получить, если тебя не станет? Вонючий дым, зеленое пламя – что будет со всем этим?

Шенгар усмехнулся:

– Если в нем наступит нужда, получит кто-нибудь другой. Тут особой смекалки не нужно, только упертость. Смешал то с этим, потом это с тем. Не получилось – попробовал снова. А упертых у нас полны Пустоши. Прости, братик, я действительно так не могу. Я же не утверждаю, что ХОЧУ сдохнуть! Но, похоже, выдать убийцу – действительно лучший выход. Может быть, я тебе и нужен… Но если кому-то другому прикажут принять смерть за то, что совершил я, то я не буду нужен самому себе.

– А если не п-прикажут? – неожиданно подал голос тот, чьих комментариев и вовсе не ждали.

Дарбак, новый вождь клана Леденящая Смерть, замолк, перепуганный собственной храбростью. Язык сделался деревянным, и отказывался повиноваться своему владельцу. С трудом Дарбаку удалось перебороть волнение и развить мысль дальше:

– Если кто-то со-со-очтет са-са-амопожертвование единственным способом сохранить честь?

– Что ты имеешь в виду? – удивился Шенгар. И тут он вдруг понял, что в составе их небольшой компании произошли изменения. Нет, быть того не может! Наверняка это ходячее "извините-простите-я виноват" сожрало что-то не то и спешно уползло в кусты, а вовсе не… Собственная речь показалась Шенгару далекой и звучащей откуда-то извне: – Куда делся Ривендор?!

Почти одновременно с этим вопросом донесся до ушей собравшихся звонкий эльфийский голос.

Ривендор стоял на вершине холма и ветер развевал его длинные золотые волосы. Эльфы, дагары, орки – все, кто присутствовал в небольшом временном лагере, разбитом посередине между позициями противников, специально для проведения переговоров, обернулись на этот зов и застыли в ожидании. Происходило что-то необычное, все это понимали.

– Слушайте меня внимательно! – разносились слова золотоволосого эльфа. – Ибо совершенное преступление тяготит душу, и я не в силах его больше скрывать! Урук-хаи уверены, что клан Черное Солнце повинен в гибели принца Белондара, но даже им неизвестна правда. Белондара убил я.

Рвануться к холму Шенгару не дали. С одной стороны его схватил брат, с другой подоспел заикающийся ценитель чести. С каждым из них по одиночке он, возможно, и смог бы справиться, но вдвоем Орог и Дарбак держали крепко. "Прекрати, дурак!" – хотел заорать Шенгар, но жесткая ладонь старого сотника накрыла ему рот.

– Поздно чего-то предпринимать, – сказал Орог. – Будет только хуже, если ты вмешаешься.

Шенгар свирепо рыкнул в ответ, но ему ничего не оставалось делать, как смириться и слушать продолжение речи Ривендора.

– От оскорбительных слов, произнесенных принцем, злость и гнев застили мне глаза. Я совершил этот ужасный поступок, а потом, испугавшись последствий, сбежал и захватил с собой тело убитого, которое сбросил в пропасть. Орки дали мне прибежище, не зная, что укрывают убийцу. И вот, из-за моей трусости, в убийстве принца обвиняют тех, кто предоставил мне кров. Между нашими народами вот-вот вспыхнет новая война. Я больше не могу спокойно наблюдать, как это происходит. Пусть признание и запоздало, но я искренне надеюсь, что оно поможет восстановить мир и справедливость. Тому, что я совершил, нет оправдания.

В руках эльфа сверкнул на солнце тонкий обоюдоострый кинжал. Шенгар тихо застонал, отворачиваясь.

– Простите меня, если можете… – печально сказал Ривендор и с размаху вогнал нож себе под ребра.

Даже люди с пробитым сердцем далеко не всегда погибают мгновенно. Эльфы и орки отличаются еще большей живучестью. С жутковатой улыбкой Ривендор перехватил рукоять кинжала, провернул его в ране, а затем вытащил.

Некоторое время он еще стоял на ногах. Порыв ветра донес до орков острый запах свежей крови. А затем безжизненное тело эльфа тихо осело на землю, и окровавленный нож выпал из разжавшейся ладони.

– Он сам это выбрал, – негромко сказал Орог, отпуская брата.

Шенгар с отчаянием покачал головой:

– Я ведь даже морду тебе в чертогах Творца набить не смогу, не пускают туда таких как я! – пробормотал он, не сводя глаз с холма. – Придурок ты, ушастый, как есть придурок…

Остаток дня прошел скомкано. Тандегрэн, как мог, сохранял лицо, а это было в его ситуации крайне затруднительно. Поступок Ривендора оставил эльфов с их претензиями в дураках. Еще не успело остыть тело самоубийцы, а Тандегрэну уже пришлось расхлебывать полные ушаты грязи. Белый Вождь не преминул обвинить его в попытке вовлечь орков во внутренние эльфийские дрязги, а сказать на то эльфу было нечего.

Шенгар бродил привидением по всему лагерю, а когда под вечер исчез, Орог заподозрил неладное и отправился его искать. Брат обнаружился в лесу под кустом, в компании дагарского десятника, в дорожных запасах которого оказалась припрятана большая фляга чего-то хмельного. Орог не слишком разбирался в человеческой гастрономии, чтобы сказать, как называется напиток, но одного его запаха хватило, чтобы урук-хай ощутил легкую степень опьянения. По сравнению с содержимым фляги, слабенькие бражки, готовящиеся на Пустошах, казались безобидными, как материнское молоко. Сморщившись от отвращения, Орог вылил остатки пойла на землю. Хозяин фляги не возражал. Более того, при виде высокого начальства, пусть даже со стороны врага, бравый воин постарался принять образцовый вид. Правда, получилось у него не слишком. Любая попытка поставить рядом две ноги и вытянуться в струнку приводила к тому, что дагар терял равновесие и чуть не падал, в последний момент хватаясь руками за землю. Наконец, ему удалось осуществить задуманное, хоть и с некоторой поправкой: пришлось использовать дерево в качестве дополнительной опоры. Сообразив, что в таком виде он явно бросает тень на славное дагарское воинство перед лицом противника, десятник решил исправить ситуацию.