Текст книги "Между строк"

Автор книги: Януш Леон Вишневский

Соавторы: Малгожата Домагалик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Януш Леон Вишневский, Малгожата Домагалик
Между строк

Варшава, воскресенье, январь

Януш,

мы ведь больше не собирались писать друг другу. Не должно было быть электронных писем, собранных в книгу, и вот, пожалуйста, – никакой последовательности. Мы снова начинаем переписываться. Что ж, здравствуй! Может быть, на этот раз в нашей переписке будет меньше о политике и больше о любви, потому что первой люди уже сыты по горло, а что касается той, второй, то всегда остается надежда, что рано или поздно она наконец-то появится. Счастливая любовь. Хотя ты, как известно, не даешь ей почти никаких шансов на долговечность, разве только иногда, совершенно неожиданно, а исключение лишь подтверждает правило.

Три дня назад я была на премьере спектакля «Райские яблоки» в Театре «Полония» Кристины Янды[1]1
  Кристина Янда (р. 1952) – польская актриса, режиссер, сценарист.


[Закрыть], в шестьдесят девятую годовщину рождения Владимира Высоцкого. В зрительном зале сидели Вайда[2]2
  Анджей Вайда (р. 1926) – выдающийся польский режиссер, сценарист.


[Закрыть] и Ольбрыхский[3]3
  Даниэль Ольбрыхский (р. 1945) – польский актер театра и кино.


[Закрыть], о которых Высоцкий писал, а на сцене – жизнь гениального барда, переплетенная с историей и любовью к Марине Влади. Полная страстей, очень непростая жизнь. Неужели чувства, о которых мы помним всю жизнь, должны иметь такую высокую температуру? Вместо того чтобы согревать, они обжигают. Страшно об этом думать. С другой стороны, наше воображение всегда сильнее поражает какая-нибудь любовная драма, чем happy end[4]4
  Счастливый конец (англ.).


[Закрыть]. К тому же разве каждому из нас хотя бы раз в жизни не казалось, что наша история любви напоминает историю Ромео и Джульетты… То родителям что-то не нравилось, то мы, по мнению других, были не готовы к чувствам или же сами были их недостойны…

С уважением,

М.

P. S. Пользуясь случаем, я хотела бы прояснить одну вещь. Эта книга не является маркетинговым ходом, так же как и предыдущая. Никто нас ни к чему не склонял и не принуждал. Это произошло само собой.

Франкфурт-на-Майне, вечер

Малгожата,

ты думаешь, что это будет вторая часть? Допустим, вторая, вот только чего? Книги? Нашей встречи? Нашего разговора? Я, хоть и понимал, что мы позволим читателям «просмотреть» наши письма, писал их отнюдь не с осознанием, что у нас с тобой своего рода срежиссированный диалог. Потому что в каждом из своих мейлов, позднее опубликованных в «188 днях и ночах», я с первой же фразы моментально забывал о том, что адресую письма многочисленным читателям. Я писал их только тебе. Впрочем, и себе тоже. Каждый разговор для меня прежде всего – встреча с самим собой. Если бы мне не хотелось сказать что-то самому себе, я бы этого не сказал никому другому. Какой бы интересной ни была для человека его собственная личность, он всегда наткнется на границы самопознания. А чтобы преодолеть эти границы, надо, по-моему, произвести самооценку. Это требует смелости. Смелости требует и разговор с другим человеком, но это смелость другого рода, когда мы подставляем себя под оценивающий взгляд собеседника. Даже если разговор сводится к банальному флирту, этакой угадайке, игре в чтение мыслей, флирт тоже представляет интерес, потому что заставляет задуматься и понять, почему другие говорят именно то, что они говорят. У многих нет ни желания, ни решимости подвергнуть себя такой оценке. И тогда одни идут к психотерапевту, а другие заводят длинный разговор с самим собой, такой вечный монолог. Именно это последнее сильно поразило меня по приезде в Германию: я увидел на улицах людей, громко разговаривающих сами с собой. А для немцев это было в порядке вещей…

Искусство беседы в современном мире исчезает. У нас становится все меньше времени, чтобы сделать остановку в гонке за счастьем и поговорить об этом счастье с другими. У живущих под одной крышей едва ли найдется несколько минут в день поговорить друг с другом. На ум приходит недавно опубликованный в немецком еженедельнике «Stern» рассказ одной супружеской пары, радикально изменившей свою жизнь после того, как эта пара застряла в лифте в одном из франкфуртских небоскребов. Им пришлось провести вместе четыре часа, прежде чем их вызволили из лифта. Пока они там сидели, они разговаривали друг с другом. Она призналась, что эти четыре часа спасли их брак. А он сказал, что, хоть слово «любовь» и не произносилось, говорили они в основном о ней. В лифте он впервые узнал, какую женщину он любит и, что гораздо важнее, почему.

Поэтому давай с тобой поговорим. Я снова буду ходить в мою любимую библиотеку, мы снова в приступах инкриминируемой нам «мегаломании» будем «хвастаться знанием» и сообщать друг другу то, чем обязательно хотели бы поделиться с другими. Я буду приводить данные, забрасывать тебя фактами, ссылаться на науку, сомневаться в сообщаемых тобою сведениях или восторженно принимать их. Я буду эгоистично «высасывать» из тебя все, чего пока не знаю. Потому что я обожаю узнавать. Возможно, даже больше, чем ты.

Но прежде я должен кое в чем признаться. А именно: в одном из интервью, касавшемся «188 дней и ночей», я позволил себе сказать кое-что о тебе, что называется, за глаза. Интервью пока еще не опубликовано, а потому все еще можно изменить. Приведу два его фрагмента.

«По „188 дням и ночам“ мне показалось, что Малгожата Домагалик доминировала над Вами. От многих вопросов и замечаний, например о первом сексуальном опыте или о самом важном из такого рода контактов, она отделывалась краткими и остроумными отговорками. Вы не чувствовали себя рядом с ней, простите за сравнение, как залившийся краской стыда юнец?

Домагалик доминирует над любым мужчиной. Может, это как раз и является причиной, в силу которой самые видные в Польше мужчины охотно приходят к ней, разговаривают с ней и раскрывают свои секреты, которые она потом публикует в своей рубрике „Мастер и Малгожата“ в журнале „Пани“. Вопреки распространенному мнению, мужчины обожают тех женщин, которые бросают им вызов. Особенно блондинок. Впрочем, что касается лично меня, я предпочитаю брюнеток. Я уже давно не чувствовал себя как заливающийся краской стыда юнец, но иногда я с ностальгией вспоминаю такое ощущение. Я с самого начала знал, что ни в каком разговоре Домагалик не впустит меня в свою спальню. Может, поэтому в Варшаве бытует сплетня, что у нас роман и еще двое взрослых детей, хотя мы знакомы только два года (смех).

Если бы Домагалик спросила Вас, Вы лично ответили бы ей прямо на вопрос о первом сексуальном опыте или о самом важном эпизоде из такого рода отношений?

Вы сейчас теоретизируете на провоцирующей читателя границе приличия. Малгожата Домагалик никогда не спрашивала меня об этом. Во-первых, она в высшей степени профессионал как журналистка, во-вторых, наши отношения никогда не доходили до такой степени близости. На этот вопрос я не стал бы отвечать даже сексологу. Подобные вопросы я в принципе игнорирую. И попросил бы господ журналистов больше не задавать их мне. Не все продается. Кроме того, слово „отношения“, когда речь идет о сексе, настолько холодно, что даже сексологов оно вгоняет в оторопь. Да и у меня Домагалик совершенно не ассоциируется с этим словом. Вы тоже профессионал, но, как мужчина, я понимаю Вашу устремленность и Ваше „отношение“ – пусть даже мой эпизод и не самый важный – к этой теме (смех)».

Теперь ты знаешь, что я говорю о тебе за твоей спиной, и, пожалуйста, прости, если в искренности я зашел слишком далеко.

Малгося, я очень рад, что нам предстоят очередные дни. И очередные ночи.

Сердечный привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

P. S. Высоцкий…

Помню тишину в польских СМИ в июле 1980 года, когда он умер. Его похороны стали второй спонтанной демонстрацией (около 40 тысяч человек), происшедшей в стране, где демонстрации всегда были прекрасно срежиссированы. Первая имела место в феврале 1921 года, когда хоронили Петра Кропоткина, последнего русского анархиста. Высоцкий и Кропоткин были похожи друг на друга своей любовью к истине.

Володя Высоцкий…

«Голос молчаливого народа», как называли его литераторы. Песни Высоцкого всегда привлекали пристальное внимание литературных критиков, политиков и цензуры. А люди просто любили его, они внимали тем истинам, которые он нес им в своих песнях. Его могила в Москве – место настоящего паломничества, такое же как могила Джима Моррисона на парижском кладбище Пер-Лашез. Завидую твоей встрече с творчеством Высоцкого…

Варшава, вечер

Януш,

когда ты называешь меня Малгожатой, я чувствую себя так, словно мне сто лет, а мне бы этого вовсе не хотелось. Пока. Неправда, что я доминирую над любым мужчиной. Я понимаю, что это своего рода вежливость с твоей стороны, но я в ней не нуждаюсь. Не хочу оставлять этот вопрос неразъясненным. Речь идет вовсе не о доминировании, а о настоящем партнерстве. Мне никогда не приходило в голову соперничать с мужчинами по принципу «он лучше – она хуже, она лучше – он хуже». Я не боялась их, не соревновалась с ними только потому, что они носили брюки. Но это, в свою очередь, не мешало мне смеяться вместе с ними над одними и теми же анекдотами и смотреть футбольные матчи. Такое понимание разделения на женское и мужское делает женщину сильной, ведь она знает, что за ней стоит не придуманное, а настоящее партнерство. И что интересно, она не перестает быть женственной. Несмотря на это, я не раз слышала о себе мнение – и, пожалуй, чаще от женщин, – что я ледяная глыба и потому не люблю мужского общества. Все это чушь. Потому что именно мужчины и беседы с ними сделали из меня «публичного» человека, а то, что они продолжают со мной разговаривать и порой в этих разговорах впервые, быть может, раскрываются, я рассматриваю как настоящий успех. И профессиональный тоже. Почему они со мной разговаривают и не лгут? Я не знаю, есть ли в этом моя заслуга и в чем здесь секрет. В том, что я «ледяная глыба», или в том, что люди решаются совершить со мной своего рода «восхождение»…

Кстати, о представлениях. Сегодня мне позвонил один журналист и от имени Шимона Головни[5]5
  Шимон Головня (р. 1976) – польский журналист, публицист.


[Закрыть] хотел пригласить меня в его программу, посвященную материнству. Вот что я услышала: «Пани Малгожата, нам бы хотелось, чтобы вы рассказали о том, как ради карьеры решили отказаться от материнства». Нет, я не потеряла дар речи, поскольку мне не раз приходилось слышать вопрос: «Почему вы не хотите иметь ребенка?» Ну что тут скажешь? Я только иногда думаю, насколько же надо быть бестактным, тупым и хамоватым, чтобы решиться задать такой вопрос? Разве желание иметь ребенка гарантирует, что он у тебя появится? Разве это так просто? Когда же я ответила, что это не мой случай и если уж об этом зашла речь, то для меня материнство стоит выше и главнее всего, нерастерявшийся журналист (правда, буркнувший под нос: «Я не знал, простите») спросил: «Не могли бы вы дать мне телефоны своих подруг, которые отказались от материнства ради…» Я вынуждена объяснять себе подобные вопросы хамством, глупостью и бестактностью, но мне все равно стало очень грустно. Мне, «ледяной глыбе».

P. S. Принимаю к сведению, что ты, мой собеседник по электронной переписке, предпочитаешь болтать с требовательными брюнетками, хотя я, если бы была мужчиной, охотнее засматривалась бы, прошу прощения, охотнее болтала бы с рыжими. Шучу. Я с пониманием отношусь к тому, что ты предпочитаешь брюнеток, хотя…

С уважением

М.

Франкфурт-на-Майне, вечер

Малгося,

думаешь, что обращение «Малгожата» изменяет арифметику твоего возраста? Что, дескать, от Малгожаты ожидают ответов женщины зрелой, а от Малгоси примут и юношескую беззаботность? Ты думаешь, что отвечающая на вопросы Малгожата Домагалик автоматически становится другой, чем Малгося Домагалик? Ну а тогда насколько от Малгоси отличается Гося Домагалик? Если, конечно, благодаря этой замене вообще можно почувствовать себя моложе. Интересно, называет ли кто-нибудь тебя так? Была ли ты когда-нибудь и остаешься ли до сих пор для кого-нибудь Госей? Кем надо быть и насколько надо прочно и исключительно обозначиться в твоей жизни, чтобы иметь право назвать тебя, например, Госюня? А может, ты начнешь истерически смеяться, когда кто-то вдруг обратится к тебе так? Даже тогда, когда этой формой твоего имени он попытается выразить самую большую к тебе нежность. Как называла тебя твоя мама, когда прижимала тебя, ребенка, к себе? Как она называет тебя, когда прижимает к себе сейчас? Как позволяют себе обращаться к тебе в моменты душевного порыва самые близкие и самые главные для тебя люди? Как называют Малгожату Домагалик те, кто ее любит? Какое имя шепчет на ухо Малгожате Домагалик влюбленный в нее мужчина? А?

Вот какие мысли пришли мне сегодня в голову, когда я думал о значении имени для человека. Выбор имени от нас не зависит, но мы остаемся связанными с ним на всю жизнь. Это самое важное и наиболее часто употребляемое слово, когда речь идет о нас. Для каждого из нас это то же самое, что и звук звонка для собаки Павлова. Как вечная татуировка, которую не выведешь никакими средствами. Не выведешь, потому что она навечно «выжжена» в нашем подсознании. А доступ к подсознанию невозможен (без нашей помощи). Подсознание принадлежит исключительно нам. Пока что. И в подсознании существует все, что у нас ассоциируется с нашим самым глубинным эго. А к нему относится также ассоциативная связь с нашим именем. Эта ассоциация представляется неотъемлемой частью человеческого «я». Даже тогда, когда мы находимся в «перманентном вегетативном состоянии», как называют его умные ученые. Как, например, тридцатилетняя Беатрис, попавшая в аварию на автостраде недалеко от Льежа, но выжившая. Через пять месяцев после ДТП, в результате которого обширные отделы ее мозга очень сильно пострадали, она открыла глаза, но не реагировала ни на какие картины, ни на какие звуки и ни на какие раздражители, что свидетельствовало бы о том, что она хоть что-то ощущает. Она стала просто овощем, выражаясь жестким современным языком. Команда бельгийских и британских неврологов сканировала методом функционального магнитного резонанса (fMRI) мозг Беатрис. Оказалось, что при произнесении имени «Беатрис» в критично поврежденном мозге женщины активизировались те же самые центры, которые активизируются у здоровых людей, слышащих свое имя. Интенсивность свечения этих центров мозга Беатрис была почти идентична интенсивности свечения подобных центров здорового мозга. При произнесении других слов, наверняка известных Беатрис, такой реакции мозга не отмечалось. Имя должно иметь для нас исключительное значение. Даже когда нас, казалось бы, нет. Мне тут же приходит на память показательное дело об эвтаназии Терри Шайво, которой дали умереть в 2005 году после долгого судебного процесса, за которым следил весь мир. Интересно, как выглядела бы картина ее мозга после произнесения в ее присутствии имени «Терри» за пять минут перед отключением искусственного дыхания?

А теперь что касается мужчин, неформальные разговоры с которыми вывели тебя на широкую публику. Честно говоря, у меня всегда было впечатление, что ситуация диаметрально противоположна и что это ты вывела их на широкую публику. Рядом с тобой можно испытывать чувство, которое я называю «гарантией позитивного результата правильно поставленных вопросов». Редко, когда публичных мужчин так классно «потрошат» на тему той стороны их жизни, которая скрыта от публики. А они, кстати, совсем даже не прочь, чтобы эти темы были затронуты. Хотя бы для того, чтобы опровергнуть сплетни или проинформировать мир, что, кроме того что они актеры, они еще разбираются в космологии и тайно мечтают о написании кандидатской диссертации по теории стационарного состояния Вселенной в предельных условиях Большого взрыва (я тоже мечтаю об этом). Тебе в разговорах с ними удается – непретенциозно и элегантно – выудить из них такие признания. Потому что ты, благодаря собственному опыту общения с мужчинами, прекрасно чувствуешь эмоциональное состояние тех, с кем разговариваешь. Все так называемые преуспевающие мужчины в этом состоянии на одной и той же химии: на тестостероне, на адреналине, на кортизоле (гормон стресса) и иногда на эндорфинах (когда они влюблены или всего лишь горят вожделением, что они, к сожалению, часто путают). И это вне зависимости от того, чем они зарабатывают на жизнь – президентством или автогонками. Они тогда превращаются в тех, в кого легко влюбляются женщины. Не только дочери, но и их матери. Успех, тестостерон, адреналин, активность и вожделение – это гарантия как интересной жизни, так и интересного разговора. Им, этим мужчинам, самим любопытно, что они скажут Домагалик, у которой с ними химическое сродство (термин «сродство» существует и в химии). И из этого любопытства они начинают рассказывать тебе такое, о чем не проговорились бы даже во сне. Интересно, а бывало так, чтобы при авторизации интервью с тобой они что-то вычеркнули? Очень сомневаюсь в этом. Попробуй как-нибудь пригласить к себе в программу «Мастер и Малгожата» мужчину, у которого эта химия прошла. Такие пребывают в экзистенциальной летаргии и отличаются от остальных только номером PESEL[6]6
  PESEL – Всеобщая электронная система учета народонаселения (польск.)


[Закрыть]. Это те, кто проводит время перед телевизором и, перещелкивая пультом каналы, считает, что таким образом что-то меняет в своей жизни. Им, как правило, нечего сказать, или они боятся что-либо сказать, чтобы не выйти из состояния сытой расслабленности. С такими мужчинами не получится никакого разговора. Им знакомы айсберги только по каналу National Geographic, если он у них, конечно, есть в пакете абонемента кабельного телевидения. С женщинами тебе не было бы так же легко. Ты когда-нибудь думала об аналогичном «Мастеру и Малгожате» проекте, построенном на интервью с женщинами?

Цвет волос женщины – афродизиак. Почти такой же, как и алкоголь. Это не подлежит сомнению. Достаточно познакомиться с интересным списком самых дорогих разводов, опубликованным в американском еженедельнике «Реорlе» в конце (кажется, ноябрь) 2006 года. Больше всего на разводах с богатыми мужчинами (главным образом с почти лысыми) заработали, несомненно, блондинки. У большинства из них были не только светлые волосы, но и закачанный в грудь силикон. В этом списке не было ни одной рыжей.

Это свидетельствует о значительном историческом сдвиге в симпатиях мужчин. Опасаюсь, что он мог даже закрепиться на уровне генов. Потому что в свое время именно рыжая женщина была предметом вожделения и олицетворением греха. В прошлый уик-энд я посетил необычную выставку в Штеделевской художественной галерее (Städel Museum; обязательный пункт каждого туриста, заехавшего во Франкфурт-на-Майне). И название у этой выставки тоже было необычным: «Ведьмы и тенеты греха». Выставлялись картины известного немецкого художника Ганса Бальдунга Грина (1484–1545), ученика знаменитого Альбрехта Дюрера. Выставка получила в немецкой прессе славу «непристойной», или, мягко говоря, «противоречивой». Я люблю посещать выставки, на которые СМИ вешают именно такие ярлыки. Особенно если речь идет о художнике, жившем во времена инквизиции (как-то странно и неотвязно это ассоциировалось у меня с современной Польшей). На его полотнах было много как обнаженных, так и полуобнаженных, как ведьм, так и других женщин. Почти все они были рыжими, а в карандашных набросках приходилось угадывать цвет волос. Цвет же лобковых волос был темно-серый. Тем не менее на протяжении всей истории рыжие волосы на голове преобладают. Принятие к сведению этой истины миром лишь вопрос времени. Фирма L'Oreal уже давно поняла это. В ее палитре красок для волос рыжие оттенки явно преобладают.

Сердечный привет,

ЯЛ у Франкфурт-на-Майне

Варшава, вечер

Януш,

я тебя, наверное, виртуально задушу. Ты снова выполнил домашнее задание, да еще какое! Малгожату во мне это радует, а Малгосю нервирует. Малгожата рациональна до боли: длинный мейл от Вишневского лучше для книги, – но Малгося знает, что в наши дни люди читают быстро. Настолько быстро, чтобы хоть и с одышкой, но поспеть за жизнью. Еще пару дней назад я, может, и позволила бы втянуть себя в дискуссию о влиянии цвета волос на состояние финансового счета, который остается женщине в случае развода. Хотя я знаю блондинок, которым цвет шевелюры не помог в процессе раздела имущества. А сегодня я, как и каждая твердо стоящая на земле полька, нахожусь под впечатлением скандала, разразившегося во время встречи Марии Качиньской[7]7
  Мария Качинъская (р. 1943) – супруга президента Польши Леха Качиньского.


[Закрыть] с журналистками. Я тоже там была и квас пила, а если серьезно, я была соведущей панельной дискуссии о роли и участии женщин в средствах массовой информации. И знаменитое обращение подписала, причем разборчиво, но слышала, что там были и фамилии, не поддающиеся расшифровке. Ты спрашивал, думала ли я о разговорах с женщинами. Несмотря на то что я много раз это делала, предпочитаю беседовать с мужчинами. Потому что с ними, чтобы докопаться до истины, я никогда не колеблюсь. Ну почти никогда… Разговаривая с женщинами, я так не могу. Вернусь на секунду к встрече с супругой президента, именно там я затронула тему, которая не очень приятна моим коллегам, занимающимся политической журналистикой. Я не согласна с их мнением относительно того, что сообщество журналисток искусственно делится на тех, кто занимается политикой, и на всех остальных. Я с этим не согласна и потому наравне с другими на обложке моего журнала появляются Моника Олейник[8]8
  Моника Олейник (р. 1956) – польская журналистка, работающая на радио и на ТВ, сотрудничает с «Газетой Выборчей».


[Закрыть], Анита Вернер[9]9
  Анита Вернер (р. 1978) – польская актриса и тележурналистка.


[Закрыть], Юстина Поханке[10]10
  Юстина Поханке (р. 1972) – польская журналистка, ведущая телепрограммы.


[Закрыть]. Я пытаюсь представить их в ином свете. Это женщины, занимающиеся политической журналистикой, что совершенно нормально, и вовсе не следует думать, что они достигли недоступных другим вершин. Некоторые женщины, к сожалению, лицемерно и свысока смотрят на так называемую женскую прессу. Хотя наверняка являются ее более или менее верными читательницами. Эта неискренность входит в противоречие с выражением «быть женщиной – вот что по-настоящему объединяет женщин». Недавно одна из журналисток журнала «Пани» попросила своих коллег по ремеслу рассказать о насилии по отношению к женщинам, но большинство из них отказались, а жаль. Их эта тема не заинтересовала. У них на это не было времени. По-моему, это вершина женской глупости. Поэтому я поклялась, что больше не буду публично отвечать на вопросы о доброй свекрови, удачном отпуске и новом замужестве. А также об абортах, безработице, попрошайничестве, нужде, унижении и… слезах.

Несколько дней назад я получила приглашение принять участие в программе Томаша Секельского, в которой должна была сидеть прямо напротив «самого» – пожалуйста, обрати внимание на кавычки – депутата Вежейского[11]11
  Войцех Вежейский (р. 1976) – польский политик.


[Закрыть]. Мне пришлось отказаться, хотя я искренне об этом сожалела. Если бы был жив Доленга-Мостови[12]12
  Тадеуш Доленга-Мостович (1898–1939) – польский писатель, сценарист.


[Закрыть], ему не пришлось бы придумывать героев своих книг. Я была вынуждена отказаться – выходные мы по традиции проводим в гостях у моей мамы.

И еще одно: Малгожата, которая, как ты пишешь, элегантно и с юношеской беззаботностью задает вопросы известным мужчинам, с удовольствием поговорила бы и с неизвестными. О чем? О том, почему они не хотят увидеть мир, существующий вне телевизора, возле которого они проводят полжизни. Только ни одна женщина не захочет этого читать. Почему? Потому что каждую из них интересует лишь одно: насколько ее мужчина лучше или хуже того, который уже стал «публичным».

Сердечные пожелания тебе, Януш, мужчине, кем-то одомашненному, а для других – ставшему публичным.

Сердечный привет,

М.

Франкфурт-на-Майне, вечер

Малгося,

я не выполняю никаких домашних заданий. Я не планирую заранее продолжительность нашего разговора, а то, что я собираюсь сказать, я хочу сообщить тебе полностью. В противном случае я чувствовал бы себя как некто, оборвавший фразу на середине. А в отношениях с тобой я не хотел бы этого. Мне нравится, когда ты слушаешь меня. И я хочу, чтобы ты выслушивала меня до конца…

Не дослушав меня, ты совершила бы экзекуцию невинного человека. Даже если это была бы чисто виртуальная экзекуция. Поэтому я выступаю против смертной казни. В любом ее конкретном проявлении. А кроме того, мне хотелось бы немного пожить. Хотя бы этот год. Есть для кого. К тому же предстоят важные дела и события, участником и свидетелем которых я хотел бы быть. А ведь только ради таких моментов стоит жить, правда?

Моя старшая дочь, Иоанна, через несколько месяцев получит диплом магистра био-информатики. Я специально пишу через дефис, чтобы подчеркнуть приставку «био». Она будет биологом, биохимиком и информатиком в одном лице. В наше время уметь писать компьютерные программы – слишком мало. Этому можно научиться на вечерних курсах. Сегодня надо прежде всего знать, что можно запрограммировать. Мне очень хотелось бы быть вместе с ней в этот особенный день. И делить с ней радость. А вечером во время выпускного бала я хотел бы в танце сильно прижать ее к себе и шепнуть ей на ухо, как я восхищаюсь ею и люблю ее. Три месяца спустя Иоася поступит в аспирантуру, которая традиционно начинается серией лекций, читаемых аспирантами. Это я тоже хотел бы пережить. Присесть где-нибудь в зале тихонечко и послушать ее лекцию. И хотел бы как можно меньше понять из лекции. Наверное, для отца нет большей причины для гордости, чем дочь, превзошедшая его умом. А ведь кажется, совсем недавно я водил ее в детский садик. А потом рассказывал ей про всякое такое, чего она не знала. Моя маленькая Иоася…

И еще в этом году мне хочется побывать на школьном выпускном вечере моей младшей дочери – Адрианны. Она не интересуется информатикой. Даже той, что стала в последнее время такой модной – с приставкой «био». Кроме сдачи выпускных экзаменов, которые занимают практически все ее время, она умудряется еще и читать. Причем не из школьной программы. Она читает Кутзее, Фрейда, Рильке, Оруэлла, Кертеса, Грасса. И читает их совершенно по-другому, то есть не так, как я. Ее восхищают другие фрагменты, ее внимание привлекают другие повороты сюжета. Она считает, что Фрейд – это «накокаиненный эротоман», Оруэлл сегодня «после Буша кажется персонажем из сказок Андерсена», Рильке «переборщил с этой любовью еще больше, чем Гёте», а Грасс «слишком немецкий и слишком мало польский», а то, что он был в эсэсовских войсках, ее вообще не волнует. Я не помню себя отчетливо в возрасте, когда получают аттестат зрелости, но точно могу сказать, что я был более смиренным. В ней нет кротости. Точно так же, как и во всем их поколении. Их мало убеждает так называемое имя, отмеченное какой-нибудь там наградой, о которой писали газеты, и занесенное в энциклопедии. Синдром утраты авторитетов? Уверенность поколения Web 2.0, что любую ситуацию можно смоделировать? А может, это просто в других словах выраженный обычный юношеский бунт? Что бы то ни было, но мне нравится слушать ее, когда она пытается убедить меня в своей правоте. Отец испытывает замечательные чувства, когда у его дочери есть свое мнение, которое она пытается защищать, Особенно когда речь идет о таких важных вопросах, как любовь, истина или будущее мира. А теперь я вместе с ней волнуюсь и вместе с ней (я уверен в этом) буду радоваться, когда ее вызовут получать аттестат зрелости. Жду не дождусь ее выпускного бала. Я буду там, но только половину ночи. Потом эти все еще маленькие для их родителей мальчики и девочки смешают под столами «Ред булл» с водкой «Абсолют», закурят сигареты и начнут разгульно отмечать то, что бывает только раз в жизни. Это будет знаком, что старшие уже могут спокойно расходиться по домам. И тогда я попрощаюсь с ней. Как всегда, попрошу, чтобы берегла себя, и скажу ей, что помню, как она написала в тетради свое первое слово. И что до сих пор храню эту тетрадь, и что, прежде чем прийти сюда, я достал тетрадь из коробки в подвале и хотел снова все это пережить, вспомнить. Но я не подам виду, что мне очень грустно. Что в жизни все так быстротечно, так внезапно, так бесповоротно. Потому что она должна запомнить меня в тот вечер счастливым. А я именно таким и буду. Быстротечность времени пока ее не касается. Это моя проблема…

Сердечный привет,

ЯЛ

P. S. Прости, что оставляю без комментариев политику. Сегодня она мне безразлична, чтобы не сказать противна. И даже если бы она таковой не была, то я все равно думаю, что встреча с мамой гораздо важнее любой политики. Ты была права…

Париж, воскресенье, вечер

Януш,

я в Париже, остановилась в легендарном отеле «Costes», заполненном fashion victims[13]13
  Жертвы моды (англ.).


[Закрыть], рядом с площадью Вандом, и, лежа на неприлично широкой кровати, улыбаюсь своим мыслям. Вот я и дожила до того момента, когда без профессиональных комплексов и дырки в кармане могу приехать в Париж на встречу с Паоло Коэльо. Журналистка встречается с писателем. Я уже поужинала и просматриваю свои записи, готовясь к завтрашней беседе с ним. С моим «Мастером» я познакомилась семь лет назад в Польше, когда он еще не был у нас таким гуру мудро прожитой жизни, каким, без сомнения, является сейчас. Я отнюдь не имею в виду наших критиков, которые считают его ловким графоманом. Так ведь проще. Бедные читатели снова не поняли, что написанное им плохо, низкопробно, никуда не годится. Помню, как несколько лет назад мы ждали Коэльо в посольстве Бразилии в Варшаве, тогда появился молчаливый и как будто пристыженный нашими ожиданиями человек. Видимо, он заметил по нашим взглядам, что мы рассчитывали увидеть кого-то другого, более представительного, а на пороге стоял одетый в черное невысокий мужчина пятидесяти с небольшим лет. В любом случае тогда особенного ажиотажа не было. Пару дней спустя мы сидели с ним за кофейным столиком, и он сказал, что, наверное, никогда не будет полностью соответствовать ожиданиям других людей, потому что он такой, какой есть, и хочет быть таким. Другим он не будет. Это значит, что он хочет быть собой и сделает все, чтобы не утратить детской непосредственности. Ну что ж, завтра мы снова встретимся, и мне очень интересно, кто откроет мне дверь: Коэльо, которого я помню, или некто, продавший сто миллионов экземпляров своих книг.

С уважением,

М.

P. S. Я уже знаю. Знаю ответ на вопрос, который интересовал меня вчера. Коэльо, на счетах которого миллионы долларов, остался таким же простым и веселым человеком, каким я его помню. Он тщеславен, потому что ему хочется получаться на фотографиях более высоким, чем он есть на самом деле, остроумен и иногда – любопытен. В доме, помимо нас и съемочной группы, находятся еще его жена Кристина и уже взрослая дочь. Обе, кажется, все время смотрят на главу семейства. Но, судя по их лицам, это никому не мешает. (Если я забуду, то напомни мне об отрывке из книги «Пророк» Джебрана[14]14
  Халиль Джебран (1883–1931) – американский философ и писатель ливанского происхождения.


[Закрыть], посвященном работе.) Паоло поделился со мной замыслом своей новой книга. Это тайна, но тема очень интересная. Здорово иметь какой-то секрет с Коэльо. Даже если критики… вот именно. Позже, после разговора, Коэльо достал на улице кредитную карту, чтобы доказать двоим юношам, что они не ошиблись и он действительно тот знаменитый писатель, который написал «Алхимика». Они не очень-то в это поверили.