Текст книги "Любовь зла…"
Автор книги: Янина Жураковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Разумеется, он не вздрогнул, не вскрикнул и даже слова не проронил, но с тех пор сверлил Ритин затылок таким взглядом, что бедняжке хотелось заорать и помчаться прочь, как напуганная антилопа.
"Ты сама сюда хотела – и не жалуйся теперь…" – напомнила она самой себе строчку из полузабытого стишка и украдкой взглянула вверх. Потолок находился там, где ему и следовало, и лики святых взирали с него печально и пронзительно. Немного приободрившись, Рита скользнула взглядом по заполонившим церковь гостям. Большая часть Сантиной родни хранила приличествующее случаю выражение легкого интереса / глубочайшей скуки / искреннего удивления. Сестры жениха одним своим видом могли бы створожить все молоко в радиусе километра. Его мать трубно сморкалась в платок (поразмыслив, Рита решила, что аллергия на кошачью шерсть вполне сойдет за слезы радости). Стоявший рядом с ней маг, имя которого Рите так и не удалось узнать, казалось, спал с открытыми глазами.
Что же касалось родни невесты…
Читать мысли в отличие от жениха Рита не умела, но с тем же успехом они могли бы идти над головами её родных и близких бегущей строкой.
Мама: "Надо бы погостить у молодых недель с десяток, авось найдутся ещё ложечки серебряные, неучтенные, да и зятьку крови попортить не мешало б…"
Папа: "Ну, слава Вельзевулу и Люциферу, ещё одну спровадил, всего три остались…"
Старший брат: "Уж лучше ходить на похороны: еда та же, зато никто не спрашивает: "Ну ты-то когда?"
Старшая сестра: "Какой мужчина-а-а… Это самый худший день в моей жизни!"
Зять: "Вот она справедливость: кому-то тридцать три несчастья, а кому-то – все триста тридцать, да ещё с пилой впридачу…"
Племянник: "И стоило бросать все и тащиться в какой-то медвежий угол, где даже тарелки спутниковой нет…"
Бабушка: "Маг – не маг, упырь – не упырь, а вскопал бы огород – цены б ему не было!"
Братья: "Нет, ну где же все-таки его лаборатория?"
Младшие сестры: "Краса-а-авец мужчина…"
Тетя Люба: "Детишки будут – загляденье".
Тетя Зина: "Так и знала, по залету свадебка-то".
Тетя Дуся: "И кто бы знал, что в ней это есть? Молодец, Ритка, вся в меня!"
Тетя Клава: "Может, стоило прихватить ещё бутербродиков для Сёмы?"
Подружки: "Когда же, наконец, Ритка выкинет что-нибудь эдакое, чтобы эта свадьба всем надолго запомнилась?"
Прабабушка: "Чувствую, эта свадьба мне надолго запомнится…"
"Да и мне тоже, – подумала невеста. – Ох, только бы не споткнуться!"
Она аккуратно наступила на подол платья и завалилась бы на спину, если бы не зорко следивший за ней свидетель, который цепко ухватил Риту за локоть и помог выпрямиться. При этом он пробормотал сквозь зубы что-то неразборчивое… не такое уж неразборчивое, если говорить честно, но Рита знала: стоит прислушаться, и ничто не удержит её от того, чтобы повторить один из знаменитых забегов Джулии Робертс. Она покосилась на крысенка, скромно притулившегося на её плече, глубоко вздохнула и ещё раз напомнила себе, что высококлассным специалистам-психологам положено слушать ЭГО, а не идти на поводу у ИТ. Пусть даже оно вопит не просто так, а по делу.
Молитва ангелу-хранителю с пожеланием выпить ещё одну чашечку кофе и не отключаться, когда все так дьявольски хорошо идет, получилась как-то сама собой, незапланированно. Рита настолько увлеклась, что прозевала и снятие венцов, и заключительный молебен, и благословление, двигаясь, кивая и даже крестясь в нужных местах на автомате. Очнулась она, только когда церковь наполнил мелодичный перезвон нескольких десятков колоколов, оповещая всех и вся, что в мире – каким бы он ни был – стало одной ячейкой общества больше.
– Что за ерунда? – удивленно пробормотала Рита, озираясь. – В сельской церкви не могло быть столько колоколов… Кто звонницу приволок? Надо в Кремль позвонить, не пропало ли у них чего…
Санти, с лица которого только-только начал сходить нездоровый румянец, цепко ухватил свою без трех минут жену за руку, окинул мрачным взглядом церковь, и гости, уже открывшие рты, чтобы начать поздравлять молодых, дисциплинированно их закрыли. Жена крылатого блондина, всхлипнув, промокнула глаза платочком. Помрачневший блондин почесал левое крыло и отсчитал факелоносцу пять больших серебряных монет.
– Посторонись-ка, жрец, теперь моё время, – лениво проговорил безымянный маг, подходя к аналою и тесня отца Павла, который из благостно-приветливого мгновенно стал гневно-мрачным. Но успев довольно близко познакомиться с достижениями современной магической науки, святой отец лезть в драку не стал и, бормоча себе под нос что-то о глумлении над святыми таинствами и наглом посягательстве на авторитет церкви, отошел в сторону, а церемония венчания плавно перешла во вторую фазу: магическую.
– Не волнуйся, уже немного осталось, – ободряющим шепотом сообщил Санти невесте. – Сейчас он пару заклинаний прочитает, браслетами обменяемся, под благословением постоим – и готово дело. Кажется.
– Когда "кажется", креститься надо, – пробормотала Рита, стряхивая руку жениха, и последовала собственному совету, а вслед за ней и её измученный свидетель.
Свидетель жениха, совершенно отрешившись от внешнего мира, изучал странный серебристый предмет, отдаленно напоминающий песочные часы. Внутри часов трепетал лепесток зеленовато-черного пламени, то сжимаясь до размеров пятикопеечной монетки, то заполняя собой всё внутреннее пространство.
– Интересно, – пробормотал он, – чудометр фиксирует сильнейшие колебания в магическом поле. Интересно… к чему бы…
Свою мысль он развить не успел: в этот момент маг, чьего имени не знал никто, кроме Санти, произнес короткое заклинание, и с потолка полилось сияние, на миг ослепившее всех находящихся в зале.
– ДА БУДУТ НЕРУШИМЫ УЗЫ, СОЕДИНИВШИЕ ЭТИХ ДВОИХ! – прогрохотал чей-то мощный, раскатистый, как гром, бас, при первых же звуках которого крылатый блондин и его факелоносный спутник присели, как бурундуки, застигнутые грозой вдали от спасительного дерева.
– Кроновы тапки, вот влипли-то… – пробормотал блондин. – Теперь всё, держись за воздух…
– Может, не заметит… – без особой надежды пискнул брюнет.
– Не заметит, как же… с такой-то мордой и в таком настрое…
– АГА!!!! ТАК ВОТ ГДЕ ВАС НОСИТ, ТУНЕЯДЦЫ! – с какой-то свирепой радостью рявкнул голос. Детишки ехидно захихикали, а супруга крылатого блондина отвесила ему и его другу по крепкому подзатыльнику. Маги, а вслед за ними и простецы недоуменно задрали головы, глядя вверх, туда, где из сияния начинало проступать чье-то бородатое лицо с гневно сведенными бровями: призванное для благословления божество обычной процедуре следовать не собиралось. Только Рита счастливо вздохнула: Армагеддона опасаться больше не стоило. – ПОСЛЕ СВАДЬБЫ – КО МНЕ, НА КОВЁР! И ЧТОБ ПОДАРКИ МОЛОДЫМ ДОСТОЙНЫЕ БЫЛИ, А НЕ ТЕ БЕЗДЕЛКИ, ЧТО НАШ ХРОМОЙ ПО ПЬЯНКЕ КЛЕПАЕТ!… ТЬФУ ТЫ, СБИЛСЯ… И ДА БУДЕТЕ ВЫ ЕДИНЫ ОТНЫНЕ И ВО ВЕКИ ВЕКОВ. СКАЗАНО И ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНО!
Сияние погасло, словно повернули выключатель лампы, и полуоглушенные гости осторожно зашевелились. Отец Павел оглядел паству, бросил уничтожающий взгляд в сторону погрустневших "гостей из высших сфер" и величественно произнес:
– К полудню поставить все туда, откуда взяли. И чтобы без сколов, разломов и "неизбежной погрешности при переносе".
– Это было… сильно, – задумчиво проговорила невеста. – Только громко очень.
– А кого-нибудь рангом пониже ты вытянуть не мог?! – срывающимся на фальцет голосом осведомился свидетель невесты.
– Или хотя бы в другой ипостаси? – поддержал его свидетель жениха.
– Просили, чтобы намертво… – равнодушно откликнулся продолжавший оставаться безымянным маг, и внезапно его глаза расширились, а рот изумленно приоткрылся.
Не заметив этого, счастливый жених повернулся, чтобы обнять и наконец-то поцеловать невесту и…
…обнял только воздух.
На полу валялась одна белая остроносая туфелька и потрепанный букет. Маргариты Лермонтовой с её курносым носиком, серыми глазами и облаком нерыжих кудряшек и след простыл.
Некромант растерянно оглянулся: как все великие люди в ситуации "бей-беги-уклоняйся-убивай" он ориентировался молниеносно, но в обычной жизни слегка тормозил. Затем в его поле зрения попало изумлённое лицо Поля Стосекира, и щеки несчастного жениха побагровели: осознание произошедшего наконец-то накрыло его.
Даже когда обычный человек меняется в лице, это не сулит ничего хорошего. Но когда в лице меняется могучий маг…
Вслед за щеками кровью налились глаза. Губы, напротив, побелели. Санти в несколько шагов оказался рядом с Полем и взял его за грудки.
– Ты-ы-ы… – сипло выдохнул некромант, без особых усилий удерживая Поля в воздухе. – Другая судьба… Где?… Как ты посмел?…
– Она просто забыла мне его отдать, вот и все! Я не при чем! – зачастил Стосекир, испуганно таращась на невменяемого мага. – Может, в первый раз в жизни, но не при чем! И даже если бы я и был при чем, все равно артефакт не должен был делать ничего такого! Клянусь здоровьем мамочки!
Гости со стороны жениха ещё ничего не поняли, но у гостей со стороны невесты опыта в общении с Маргаритой было побольше, и обмена репликами им хватило, чтобы понять: украли!!!
Мертвая тишина взорвалась криками, пронзительными визгами, грохотом роняемых стульев, которые, устав стоять, наколдовали себе гости-волшебники, и маленькая церковь мгновенно превратилась в подобие арабского базара. Простецы вцепились в магов, требуя немедленных и правдивых объяснений. Маги схватились за диагностические чары, одновременно пытаясь отцепить от себя посторонние пальцы и прикрыться защитными полями – воздух вокруг Санти и болтающегося в его руках Поля Стосекира уже начинал потрескивать.
Лучше всего ситуацию охарактеризовал крылатый блондин.
– Дэн ихи и гриа дэмона ки агоразэ гуруни [самое близкое по значению – не было у бабы забот, купила баба порося]! – счастливо заявил он, старательно пересчитывая полученные от насупленного брюнета с факелом золотые монеты.
– Свадьба произвела на меня неизгладимое впечатление, – со вздохом перевела его супруга.
4. ПРОКЛЯТЬЯ… СЛУЧАЮТСЯ!
Как говорил один мой профессор, «Если ваша жизнь не складывается, возможно, вы собираете чужой пазл». Но если пазл ваш, и называется он «Тридцать три несчастья», то сложиться он может как угодно и когда угодно. И даже смертным проклятьям в нем найдется местечко.
Вот и выходит, что сначала тебя поперек туловища хватает чья-то невидимая лапища – достаточно бережно, надо признать, но все равно хватает! – дергает назад, и это в тот момент, когда муж наконец-то собирается тебя поцеловать. Потом ты проваливаешься куда-то, где нет ни верха, ни низа, только бьющий в лицо ледяной ветер и ощущение падения – знакомое и потому особенно жуткое. Глаза зажмуриваются сами собой, дабы оттянуть неприятный момент встречи с реальностью – в том, что он будет неприятный, сомнений нет: опыт, как-никак, имеется. А затем падение резко прекращается, и ты со всего размаху шлёпаешься на какой-то неприятно-скользкий холмик. Костяной холмик, если верить заднице. Чешуйчатый холмик, если верить ладоням.
Откуда-то снизу раздается низкий, недовольный рёв, похожий на звук работающей авиационной турбины и, "холмик", что предсказуемо, начинает двигаться. Чудом удержавшийся на плече крысёнок начинает дико – что, в общем-то, тоже предсказуемо – визжать. Глаза все ещё закрыты, но воображение услужливо дорисовывает все, что нужно и не нужно, и ты, не отставая по предсказуемости от своего фамилиара, впадаешь в панику, начиная изображать из себя нечто среднее между пьяным осьминогом и спятившей мельницей.
На очередном рывке каблук левой туфли по основание входит во что-то мягкое, липкое, похожее на переваренную тыквенную кашу, и по "холмику" проходит судорога. Затем ещё одна и… всякое движение прекращается.
Тишина кажется оглушающей.
Но стоит немного успокоиться и становится понятно, что никакой тишины нет и в помине. Шелестит на ветру листва деревьев. Отрывистыми криками перекликаются птицы. Ароматы мокрой земли и цветущих трав щекочут нос. А мокрый нос и усы перепуганного крысёнка щекочут шею.
Великолепно, просто потрясающе… Что дальше?…
Звук падающего (или прыгающего, так сразу не разобрать) тела. Шорох приближающихся шагов.
– Ну ты и карася словил! – восторженный мужской голос. – Это ж надо: с первого раза и наповал! Охотник?
– Эээ…
– Профессионал?
– Любитель… кажется… – пробормотала я и, сделав над собой усилие, открыла один глаз. Но тут же закрыла его; мир закачался, словно на волнах, и возникло ощущение, что в правом ухе открылась потайная дверка, и вылетевшее из нее стадо бешеных кабанов с топотом, визгом и залихватским хрюканьем помчалось влево, на поиски другой такой же дверки. Напомнив себе, что психологам полагается быть терпеливыми и выдержанными, я дождалась, пока двери захлопнутся, и стихнет истошное повизгивание, досчитала до десяти, и предприняла ещё одну попытку – на сей раз более удачную – открыть глаза.
Раз… два… три…
– Ой, мама…
Вдалеке виднелись горы – молодые, судя по общей угловатости, резкости очертаний и тому упорству, с которым они стремились проткнуть верхушками небесный свод. Над ними старательно куталось в пушистые, похожие на сахарную вату облачка маленькое бело-голубое солнышко. Почтенного вида большое красное солнце, с неодобрением косившееся на своего собрата, примостилось чуть правее и ниже. Вокруг возвышался лес. Не особенно высокий, не особенно густой, не особенно древний. Словом, в том интересном возрасте, когда в нём только-только начинают появляться тёмные уголки и заводятся бесценные компоненты зелий – в виде зубастых плотоядных тварей.
Образец подобной твари и лежал бездыханным на живописной, поросшей ромашками полянке. Он был…
Нет, пожалуй, не так.
Тварь не была ни большой, ни даже внушительной. Она была ОГРОМНОЙ.
Больше всего она походила на собаку Баскервилей, которой за каким-то бесом понадобилось увеличиться раз в двадцать, обрасти ржаво-зеленой чешуей, обзавестись двумя рядами страшенных клыков, шипастым хвостом и костяным гребнем вдоль спины.
Я сидела на её загривке. И, надо признаться, очень удобно сидела – место между двумя костяными выростами тютелька в тютельку подходило для моей задницы. Юбка в процессе приземления, правда, превратилась в лоскуты, но кого волнуют такие мелочи, когда ты жива, здорова и в относительной безопасности?
А ещё я была босиком. Одна туфля, очевидно, слетела во время транспортировки, другая – торчала из-за уха твари. Десятисантиметровый каблук-шпилька пробил чешую и кость под ней и, получив травму, несовместимую с жизнью, громадная зверюга не нашла ничего лучше, как тихо скончаться.
Не то, чтобы меня это печалило.
А молодого человека в шапке из енотового хвоста, осторожно подходившего ко мне – тем более.
Молодой человек был круглолиц, веснушчат и отчаянно рыж, судя по торчащим из-под шапки прядкам. Он носил кожаную куртку с бахромой на рукавах и груди, кожаные штаны и нечто вроде мокасин, на плече держал старенький, но ухоженный арбалет и легко мог сойти за одного из бесстрашных вольных охотников времен освоения Нового Света, рассказами о которых пестрит американский фольклор и книги Фенимора Купера.
Оправдывая обвинения в бесстрашии, парень обошел нас с тварью по большому кругу. Затем, по маленькому. После риторического вопроса: "Э-эй, жуть чешуйчатая, ты и вправду сдохла?" и не вызвавшего ответной реакции робкого попинывания твари по лапе, был сделан не лишенный изящества вывод, что она мертва окончательно и бесповоротно. За ним последовала серия движений, напоминавших танец пьяного папуаса, и гораздо более энергичные пинки, вернувшие мне уверенность в психическом здоровье данного гуманоида.
– Хороший удар, – покивал двойник Дэви Крокетта, с хозяйским видом оглядывая тушу. – Я бы даже сказал изумительный по красоте удар. Не каждый сможет уложить рыччарша с одного удара. Когда ты освоил такой метод – битье в заушную впадину?
– Когда приземлилась на загривок этой тварюге, – мрачно буркнула я и осторожно наклонилась вправо, прикидывая расстояние до земли. Полученная цифра мне совершенно не понравилась (не люблю величины больше трех метров), и я решила, что смена местоположения может и подождать. Поёрзала, устраиваясь поудобнее, и, конечно, тут же врезалась локтем в вырост спинного гребня.
– И тебе там так понравилось, что ты там поселиться решил? – резюмировал с земли охотник, передвигая арбалет за спину и снимая с пояса внушительных размеров тесак. – Похвально. Ладно, малыш, обменялись любезностями и будет. А ну-ка, геть, геть, геть!
Слова он сопроводил столь недвусмысленным жестом, что я почувствовала себя оскорбленной. Не то, чтобы мне нужна была тварь, о которой я не знала ничего, кроме её названия. Не то, чтобы я была жадным, старым драконом, который тащит к себе в пещеру все, что зацепится за его коготь. Не то, чтобы я собиралась задерживаться в этом мире дольше, чем требуется, чтобы вызвать сюда Санти, накричать на него, позволить ему накричать на меня и наконец-то поцеловать. Но… а, какого черта! Моя Добыча!!!
– С какой это стати, "геть"? – добродушно поинтересовалась я и повернулась, чтобы лучше видеть охотника, каким-то чудом не зацепившись обрывками юбки за выступы своего "сидения" и не сверзившись со своей верхотуры. – Пшепрашам, герр штандартенфюрер, но здесь вас не стояло. А если даже и стояло, то ярлычков "занято" на этой зверюшке я не приметила, ошейников тоже и поскольку всю свою сознательную жизнь прожила в большом городе, всегда узнаю развод, когда его вижу. Так что спасибо за компанию и – до свидания, не смею вас больше задерживать.
"Ради красного словца не пожалеешь и отца", – не уставал твердить мне мой чертов-зануда-некромант-который-слишком-часто-бывал-прав. Разумеется, я не хотела, чтобы парень уходил, так как во-первых, жаждала узнать, где очутилась, кого убила и не будет ли мне за это чего-нибудь плохого. Во-вторых, подозревала, что части тела убиенной мной твари представляют значительную материальную ценность, и жаждала урвать свой кусочек прибыли (что поделать, хочешь жить, умей вертеться…). И в-третьих, была уверена, что стоит оказаться в одиночестве, с вероятностью 50% сорвусь в неконтролируемую истерику, потому что беглая ревизия показала, что "маячки" и "следилки", которые навесил на меня муж, как один приказали долго жить, и, значит, его прибытие откладывалась на неопределенный срок, либо свалюсь со спины зверя и таки сломаю себе что-нибудь нужное.
По счастью, этот охотник был не из тех, кто легко отказывается от халявной добычи. Он приосанился, упер руки в боки и задрал голову, испепеляя меня возмущенным и самую чуточку виноватым взглядом.
– Что-о? – пытаясь подпустить в голос оскорбленных интонаций, рявкнул "Дэви Крокетт". – Что ты там бормочешь? Да я эту тварь два дня уже выслеживал! – Судя по прилипшим к куртке листьям и кусочкам коры, слежка велась с очень высокого дерева. – И убил бы уже, если бы ты не свалился, как снег на… кстати, откуда ты сказал, ты свалился?
Что-то – не знаю что, то ли жадный блеск в глазах охотника, то ли саркастичная усмешка, затаившаяся в уголках рта – подсказало мне, что в отношении этого конкретного индивидуума разумнее всего придерживаться линии поведения "Болтун – находка для шпиона". Чтобы не пришлось после на деле применять ценные советы дяди Костика по могилокопанию и крестоводружанию.
Надо сказать, пара недель рядом с некромантом добавляет тучу практичности в любое мировосприятие.
– Не говорила, – со всей вежливостью, на которую была способна, отрезала я, тоже упирая руку в бок (хотела обе, но уж очень локоть болел). – Мистер, а ну-ка, сами давайте два шага назад и уберите эту зубочистку, пока я не рассердилась и не сделала того, от чего вам будет мучительно больно. А я сделаю. Не нарочно, так случайно.
Охотник с пугающей задумчивостью почесал рукоятью тесака в затылке.
– Не-а, ты не карася словил, – задумчиво проговорил он, – ты из местной "безумки" оторвался… У вас всегда, что ли, в таком тряпье бабском ходят? Да еще и босиком?!
– Только на свадьбе, – отрезала я. – И это была моя свадьба. Мой день. И моя церемония. Которую я не собиралась покидать и с которой меня выдернули, как репку из грядки. Поэтому я не в настроении, это раз. И тот, кто за это ответственен, сильно пожалеет, это два. Направление в дурдом, "безумку" и другое подобное учреждение я сама тебе дам, а потом догоню и добавлю на изолятор, если будешь нарываться, это три. И в-четвертых, стремление к самоутверждению при отсутствии необходимых для этого психологических ресурсов, равно как и избыточное фантазирование чаще всего приводят к… – я нахмурилась, пытаясь поймать за хвостик ускользающую мысль, но не смогла и, разом растеряв весь пафос, пробормотала: – В общем, ни к чему хорошему не приводят.
"Крокетт" снисходительно ухмыльнулся, Ишко, болванчиком сидевший на плече, отмер, что-то возмущенно пискнув, и мой рот немедленно, не консультируясь с мозгом, выдал нечто, больше напоминающее рык Краш-Корога, нежели мое обычное меццо-сопрано:
– ЭТО МОЯ ДОБЫЧА!!!
Стоило бы, наверное, запомнить, что повышать голос, сидя на спине убиенного тобой монстра – не то, чтобы плохая, а просто отвратительная идея…
Не знаю, что было тому виной: моя карма, Сантин подарочек на день рожденья, семейный талант или каким-то непонятным образом сместившийся центр тяжести, но рявкнув, я немедленно потеряла равновесие – и вместо того, чтобы грохнуться, шлепнуться или, на худой конец, скатиться на землю кубарем, съехала с чешуйчатого бока, как с детской горки, всего-то и потеряв по пути, что пару лоскутов от юбки и половину правого рукава. И приземлилась на ноги – так легко и непринужденно, словно всю жизнь только и занималась, что экстремальными видами спорта.
Этот мир начинал мне нравиться.
Охотник собрался было отпустить какую-то остроту, но стоило мне выпрямиться, и его ухмылка увяла, не успев расцвести. Даже без каблуков я возвышалась над ним на целую голову.
Да, этот мир определенно начинал мне нравиться.
– Ладно, – неожиданно пошел на попятный охотник, – хоть ты, парень, и испортил мне всю охоту, но рыччарша ты и впрямь убил. Так что пять процентов… три локтя кожи и два десятка клыков… очень щедрое предложение, так что пользуйся, пока я добрый…
– Мне кажется, ты кое-что упускаешь из виду, – перебила я, немного озадаченная его обращением. Очки, что ли посоветовать? Или абориген не в курсе, что такое вторичные половые признаки? – Больше всего прав на вещь… или чью-то тушу… имеет тот, кто ответственен за ее появление… и тот, кто может её уничтожить.
"Крокетт" смерил меня взглядом исподлобья. Особенно долго этот взгляд почему-то задержался на моих кулаках.
– Дааа, похоже и впрямь со свадьбы… – пробормотал он, как бы невзначай пряча руку с тесаком за спину. – Уязвлен душевно и телесно. Не понял еще своего счастья и не осознал, кого нужно за милосердное сие деяние благодарить, хотя надо бы, надо бы!… Однако, как сердце-то кольнуло… – Он вздохнул ещё раз и потер грудь – почему-то справа. – Или шевельнулось что-то?… Ну, точно, спала себе спала, а тут будьте-нате… Умеешь же ты переговоры вести! Так и быть: пятнадцать процентов выручки, десять локтей кожи и полсотни клыков.
Порывшись в кармане ("Кому нужны карманы на платье, которое надеваешь всего раз в жизни? Естественно, тому, кто хочет положить в них что-нибудь нужное), я вытащила волшебное кольцо. Этих колец у моего некроманта был полный сундук: сам он их не носил, но мне постоянно пытался всучить, мотивируя это тем, что "запас карман не тянет". Для свадьбы он особенно постарался: навскидку в "запасе" было не менее десятка колечек. И, кажется… фонарик?
Фонарик? Какой еще фонарик? Зачем мне в кармане фонарик???
Попавшееся мне кольцо было каменным, перекрученным каким-то, серо-буро-фиолетовым, а на внутренней стороне ободка красовались аккуратные двузубые молнии.
Второй лик Пресветлой – прелесть просто. Только меня почему-то (в конце концов, это же не я поломала её грозняны?) не любит.
Но отступать было некуда, поэтому я решительно надела кольцо на большой палец и вежливо проговорила:
– Все же ты кое-что упускаешь из виду… Скажи-ка, любезнейший, тот камень, случайно, не имеет какой-нибудь материальной, исторической или художественной ценности?
– Ладно, ладно, чешуя – мне, все остальное попола… Какой камень? – выпучил глаза охотник.
– Да вон…
Я махнула рукой на гигантский серовато-бурый валун, возвышавшийся на краю полянки, и только потом поняла, что махать рукой с кольцом было не самой лучшей идеей.
– …тот.
Оглушительный взрыв потряс воздух. Валун разлетелся облаком искрящейся пыли, щедро припорошившей нас с охотником и тушу мертвой зверюшки, а деревья, стоявшие за ним, с шумом и грохотом попадали на землю, словно подрубленные невидимой исполинской косой.
Второй лик Пресветлой носит имя Громоподобная. И никогда ничего не делает тихо.
– Вот так вот, – заявила я, аккуратно опуская руку и давя в зародыше желание стянуть кольцо с пальца и зашвырнуть его в ближайшие кусты. – В таком, значит, аспекте.
Макушка одного дерева улеглась на землю в пяти шагах от парня в енотовой шапке. Он посмотрел на дерево… на меня… на полуоглохшего крысёнка на моём плече… на то место, где стоял валун… снова на меня… снова на крысёнка…
– Это – твоя добыча, – весело улыбаясь, произнес он. – У меня тут телега неподалеку – подогнать, помочь?…
– Было бы неплохо, но чуть-чуть попозже, спешка хороша только при ловле блох, – кивнула я, с содроганием чувствуя, как внутри неумолимо поднимается истерика. Вдохнули-выдохнули, Ритуля! Раз-два, раз-два… Помни, ты – профессионал. Это твоя новая мантра. Да, именно так. Маргарита Лермонтова – настоящий профессионал. – И коль скоро мы разобрались, кто именно держит лазерный меч, – кольцо немедленно поблагодарило меня коротким ударом тока ("Оййй!"), – не мог бы ты, во-первых, убрать свой ножичек… да, вот так, без резких движений, пожалуйста… во-вторых, прекратить называть меня парнем, потому что совершенно очевидно, что я НЕ ПАРЕНЬ, и, в-третьих, прекратить улыбаться так, словно у тебя вот-вот скулы треснут!
Улыбка послушно, как хорошо обученный пёс, сбежала с веснушчатой физиономии. Охотник вернул тесак на пояс и, приподняв свою енотовую шапку, вытер со лба пот. Шелковым платочком, обшитым кружевом. С монограммой.
– А не мог бы ты тогда прекратить считать? – в свою очередь опасливо попросил "Крокетт". – Это немного… тревожит, знаешь ли.
– Зато меня успокаивает, – отрезала я. Ишко согласно пискнул. – Это распространенный и очень действенный способ психологической защиты против разрушительного воздействия на нервную систему… – С неожиданным мастерством охотник изобразил из себя жителя крайнего севера, впервые увидевшего автомобиль. Я насупилась. – Какого тёмного бога я перед тобой распинаюсь?
– Не знаю, я ему не молюсь. И что это значит, ты не парень? – задал встречный вопрос "Крокетт". – Девчонка, что ли? – Улыбка попыталась возвратиться на облюбованное место, но грозно сдвинутые брови моментально пресекли её гнусные поползновения. "Невербальные средства коммуникации, – удовлетворенно сказала я себе. – Нахмурь брови, выпусти клыки… и кому какое дело, что истерика уже клокочет в горле, а единственное плечо, на котором можно всплакнуть, ниже моего на голову и принадлежит злостному браконьеру?… Ох, мама… ох, Санти… Сантиии… Нет. Я профессионал. Я – профессионал. Я настоящий чертов профессионал!!!" – Ладно, как-то мы с тобой неправильно начали… Приветствую, незнакомец, – охотник слегка наклонил голову, приложив сжатые в кулаки руки к груди. – Мир тебе.
– Ага, и тебя туда же… хотела сказать, тебе того же, – вяло откликнулась я, протягивая ему руку. Парень покосился на неё с каким-то непонятным мне выражением. – Надо взять её и потрясти, – пояснила я. – Так у нас принято. Протянутая рука и пустая ладонь рассматриваются в большинстве культур, как жест открытости, демонстрации добрых намерений, готовности к конструктивному диалогу… – Осеклась, вспомнив, с кем имею дело, и пояснила снова, громко и очень медленно: – Моя твоя дружить! Моя твоя не вредить! Это рука – какая надо рука! А не та… другая, в общем!
Охотник пристально заглянул мне в глаза и стремительно, словно шагая с обрыва, подался вперед, схватил мою ладонь, резко, энергично тряхнул и тут же выпустил.
– Кевантериус, – представился он. – Бегущий с ветром. Но так меня называют только после седьмого стопаря, а поскольку мы с тобой ещё не пили, можешь называть меня Кев.
– Маргарита, – в тон ему ответила я. – Или Рита – на твой страх и риск.
– Пооонятно… – тяжело вздохнул охотник, еще раз покосился на мои руки и, должно быть, придя к выводу, что свидание с Мрачным Жнецом откладывается, уселся на поваленное дерево. – И почему родители, выбирая имена своим сыновьям, забывают, что они выбирают и отчество будущим внукам?…
В воздухе зримо повисли вопросительные знаки. СуперЭГО, перехватив управление, шустро сменило выражение лица на доброжелательно-непонимающее. ЭГО задумчиво почесало в затылке. ИТ с потрясающей безалаберностью потрясло банку, в которой ожидало своего часа несколько истеричных тайфунов. Или, правильнее сказать, тайфунных истерик.
По старой школьной привычке выбросив из головы все непонятное и пугающее, я все же сняла кольцо, зажав его в ладони и, последовав примеру Кевантериуса, уселась – на свернутый кольцом хвост убиенной твари. Нет, определенно, центр тяжести как-то странно сместился…
– Давай-ка по существу, парень, – потребовала я, – на каком я свете, как называется этот медвежий угол и что именно ты здесь делал? Честно и откровенно. Соврешь – я узнаю.
Дэви Крокетт по имени Кевантериус тяжело вздохнул.
– Что ж… ммм… Мар… эхм… друг мой Марг… – я великодушно кивнула, и он, приободрившись, продолжил: – Да будет тебе известно, что все беды в этом мире от баб!…
Профессиональный психотерапевт бы сказал: экстрапунитивность, или тенденция обвинять во всем других, и никогда – себя, свойственна застревающему типу личности, склонному постоянно равняться на референтную группу.
Домохозяйка со стажем сказала бы: разумеется, чего только из-за нас не бывает! Кроме плохой погоды, угу. И морового поветрия. И тупоумия некоторых, что хуже мора. И, конечно, кроме дорог, которые строят мужчины. Глобальные экологические проблемы – тоже сугубо бабские, а экономические дрязги сверхдержав вообще только на кухне и решаются.
Но всё, на что хватило меня, было…
– Опачки.
Ишко от неожиданности разжал лапы и, кувыркнувшись с плеча мне в подол, издал тихий, икающий звук.
