Текст книги "Все люди, как люди. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Яна Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 7

Пока я переваривала информацию, Карл разглядывал меня, и качал головой.

–Ты по-французски хорошо говоришь? – спросил он.

–Как тебе сказать, – протянула я, – иностранными языками владею со словарем.

–А если по-человечески?

–Я знаю несколько слов – мерси, пардон, адью, бонжур, мадам, месье..., – я задумалась, – о, камарад! Силь ву пле, бон апети...

–Не знаешь короче, – заключил Карл. – Придется тебе с лошади сверзиться, и башкой как следует приложиться, этим все твое, – он выразительно покрутил пальцем у виска, – полоумие оправдается.

–Вот на лошади-то я как раз держусь отлично, – гордо возразила я, – мы с Костей очень любили лошадей..., – замолчала, перед глазами появилась картинка, как мы с Костей ездили к его родителям на конезавод в Хреновое. Отец его работал там конюхом, и мы помогали чистить стойла, а потом скакали на рысаках наперегонки...

–Тебе не гусарить на лошади надо, а упасть с неё, – выдал Карл и слез со стула. – Пойду я, рассветет скоро. А ты давай, готовься, после завтрака князь любит конные прогулки, вот и составь ему компанию и поэффектнее там падай, в обмороке подольше полежи.

–Карл, а почему ты мне помогаешь?

–Потому что, – сказал и ушел.

А я уснуть не могла. Пыталась вспомнить, что же происходило в России и в мире в 1812 году помимо войны с Наполеоном. Байрон, по-моему, уже опубликовал первые песни «Паломничества». А Американских штаты то ли объявили, то ли собираются объявить Англии войну за независимость. Чарльз Диккенс родился. Бетховен пишет Седьмую или Восьмую симфонию, братья Гримм готовят к выходу том волшебных сказок. Мэттью Мюррей строит первый коммерческий паровоз для Мидлтонской железной дороги, а в Стаффордшире Томас Веджвуд трудится над созданием будущей фотографии…

Утром опять начались бытовые проблемы. Хотелось принять душ, почистить зубы, а вместо этого – кувшин с водой и тазик. А, забыла – еще красивейший фаянсовый ночной горшок. Заглянула Марфуша, принесла золы зубы почистить, и помочь одеться.

–А в ночь-то барин вернулся, и барышня с ним. У барышни-то нашей с женихами всё никак не складывается. Уж два сезона по балам ездит, и приданное хорошее, а никто не зарится. Все из-за лишнего ума. Уж больно образована наша Анастасия Петровна. А к завтраку графья Растопчины пожаловали, не опаздывай.

А Карл ничего мне про барышню не сказал, забыл что ли? За столом собралось все семейство Ланевских. Я поздоровалась и не успела сесть за стол, как Анастасия Петровна вскочила и кинулась ко мне обниматься.

–Ах, Акулина, мне так много надо тебе рассказать, – прошептала мне на ухо, – пойдем после завтрака в сад.

Я пробормотала что-то неразборчивое, мне же надо с лошади упасть, но сначала надо до этой лошади добраться.

Мужчины со вкусом обсуждали выгодный мир с турками: Бессарабия присоединена к России, русские, как исстари, встали на брегах Дуная. Мир, мир!

–Убежден, вот свято убежден, что войне с Буонапартием не бывать, – высказался граф Растопчин.

– Точно так, Федор Васильевич, Буонапарте – он что такое есть? Не хватит у корсиканского выскочки наглости замахнуться на Россию-матушку, – сказал князь. – Чай, не наполетанское королевство – откуси да выплюни.

"И не Пруссия, Австрия, Португалия и Италия, – про себя перечисляла я. – Победить – победим, но цену немалую заплатим из-за таких вот утверждений". Я сидела рядом с Алексеем и пытаясь унять эмоции. Похоже разум мой при перемещении меньше пострадал, чем сердце. Оно что-то глупило, трепетало и запускало бабочек.

– Как старик Суворов говорил: "Далеко шагает, пора унять молодца!", – засмеялся гость, уписывая очередной блин, щедро сдобренный черной икрой.

–Наслышан о твоих успехах, Акулина, – обратился ко мне Петр Алексеевич, – изрядно ты гостей потешила. Может и мне споешь?

–Так старалась вчера, что голос сорвала, – прошептала я, – может к вечеру войду опять в голос и порадую вас. Петр Алексеевич, а вы на конную прогулку поедете?

–Да, поеду, – улыбнулся князь, – со мной хочешь?

–Очень, – ответила я под неодобрительный взгляд барышни Анастасии.

–Алексей, распорядись конюху, – обратился князь к сыну, – Настенька, ты с нами?

–Нет, папенька, я лучше почитаю, – обиженно ответила девушка, взяла со столика книгу и вышла в комнату, примыкавшую к столовой. Как мне рассказал Карл, это комната называлась диванная – комната для отдыха и домашних занятий.

Граф Растопчин с графиней, не проронившей за столом ни слова, от прогулки тоже отказались и составили Наталье Николаевне компанию по игре в карты.

Лошадь, которую оседлали для меня от меня же и шарахнулась. Да, животных не проведешь. Звездочка (и опять спасибо Карлу за знания) фыркала и пятилась от меня. Хорошо еще, что барин в это время разговаривал с конюхом и не смотрел в мою сторону. Я стала говорить лошади ласковые слова, протянула кусок хлеба и смогла с ней договорится.

Легко вскочила в седло, но Звездочка этого явно не ожидала. Мне специально даже делать ничего не пришлось, лошадь встала на дыбы и я полетела на землю. Очнулась от того, что кто-то брызгал мне в лицо водой, открыла глаза и увидела Алексея, который смотрел на меня с болью и грустью.

–Да что с тобой происходит, Акулина? – с жалостью спросил он. – Как же ты так? Где болит? Уже послали за доктором. Платон Яковлевич будет в самое ближайшее время.

–Голова, – простонала я, – очень болит голова и нога, – я не врала, голова у меня болела с самого "попадания", а вот нога в колене просто полыхала болью именно сейчас.

Петр Алексеевич тоже был рядом и внимательно на меня смотрел.

–Что такое со Звездочкой, она же такая спокойная и вы с ней всегда ладили, – покачал он головой, и обратился к конюху, растерянно переминавшемуся с ноги на ногу. – Степан, проверь, может у кобылы репей в копыто попал, или под попоной что кололось. Отчитаешься потом. Алексей, давай Акулину занесем в дом.

Меня подняли и как хрустальную вазу понесли в дом. Безумно хотелось прижаться к Алексею. "А ну цыть! Ты на двести лет старше, и он не Костя". Но сколько бы я себе это не повторяла, толку чуть – сердце стучало свое – его руки, его волосы, его глаза, его голос...Алексей аккуратно уложил меня на кровать и вышел, а вместо него прибежала Марфуша, помогла мне переодеться, умыться и уложила в постель, постоянно тараторя при этом:"да как-же, да что-же".

Платон Яковлевич, удивительно похожий на актера Леонида Броневого, осмотрел мою ногу, позаглядывал в глаза, попросил показать язык.

–У меня голова очень болит, и какие-то странности начались, – жаловалась я, – вот я вроде вас знаю, а не помню.

–С ногой все понятно, то ли сильный ушиб, то ли перелом. Кости не торчат, уже хорошо. Мы ее в лубки положим, а голова..., – доктор задумался, а меня просто разбирало, язык чесался и я не удержалась.

–Голова предмет темный и исследованию не подлежит.

–Абсолютно так, абсолютно. Вот в турецкую при контузии полный покой приписывали. А тут тоже почитай контузия. Полный покой! – хлопнул он себя по ноге и приступил к упаковыванию моей ноги в дощечки и заматыванию многочисленными бинтами.

Потом, получив приглашение от Натальи Николаевны, которая пришла ко мне как только узнала о происшествии, откушать чаю, вышел из комнаты.

Какой покой? Только закрылась дверь за доктором в комнату зашла Степанида с подносом на котором были пирожки, компот и еще что-то опознанное мной как пастила. Поохала, повздыхала, погладила по голове. Следом наведался сам барин, потом Алексей. А потом прискакала Анастасия Петровна.

–Ах, Акулина, ну как же ты так? Я так надеялась, что ты поедешь со мной в Вильне. Туда прибывает государь, а значит и весь императорский двор. Папенька на пару дней в именье приехал, только дела проверить, а потом он ко двору отбывает. Алексей тоже в полк отправляется. А маменька не оставляет надежды составить мне блестящую партию. Она не хочет упустить возможность сойтись с лучшими петербургскими фамилиями в обстановке, далекой от столичной чопорности, поэтому мы тоже едем в Вильне. Я так надеялась на тебя.

–Милая моя Анастасия, от меня тебе будет мало толку теперь. Помимо ноги у меня повредилась голова. Я половину всего позабыла и соображаю плохо, – грустно вздохнула я. Черт бы побрал эту идею Карла, ноги ломать никак не входило в мои планы.

–А как ты думаешь, война с французами будет? – не успела я ответить как барышня продолжила. – Одно упоминание об успехов «маленького капрала» приводит папеньку в гнев, у него случается разлитие желчи и нога дергается от старой, полученной в турецкой кампании, колотой раны в правой ляжке. А мне он симпатичен. Император Буанопарте..., – девушка мечтательно прикрыла глаза, – вознесшись ниоткуда, он усмирил революцию и покорил полмира, а покорив, бросил его к ногам вдовы Богарне. Помилуй, милая Акулина, да есть ли на свете что-нибудь романтичнее? Меня опечалил развод двух любящих сердец, но трагедия императора в том и состоит: прежде вынужден он думать о процветании подвластной ему империи, и лишь засим – о личном.

Я отрыла рот, чтобы возразить наивной Анастасии и раскрыть ей глаза на Наполеона, но она не дала мне вставить ни слова, продолжая романтично вздыхать и говорить. Я, кажется, поняла, почему женихи не стояли в очередь к княжеской дочери.

– Ты же знаешь, сам государь Александр Павлович дважды отказал Буонапарту в супружеском – и морганатическом! – счастии. Сначала в руке великой княжны Екатерины, а два года спустя и великой княжны Анны, спешно обрученной с принцем Оранским, – лишь бы не досталась корсиканцу. Ох, как я жалею об этом, сей отказ полностью разрушил мою надежду увидеть блестящего Буонапарте средь ликующей толпы где-нибудь неподалеку от Успенского собора...

М-да. О пышной императорской свадьбе мечтала княжна, не о войне. О войне она и не думала.

Глава 8

А Анастасия Петровна уходить не собиралась. Она щебетала без умолку.

–Ах, Акулина, я прочитала манифест Олимпии де Гуж, его Алексей тайно провез из Европы на дне сундука, – она показала тонкую книжечку, и принялась цитировать, – "О, женщины! Когда же вы прозреете? – говорила княжна, девятнадцати лет от роду, а я, умудренная жизнью женщина, не пойми скольких лет, прятала улыбку, видя ее озадаченное лицо. – Что получили вы от Революции? Или вы боитесь, что наши французские законодатели снова спросят: „Женщины, а что же у вас общего с нами?“ – „Все“, – ответите им вы". – Анастасия сдержав вздох, вернулась к книге.– "Довольно прятаться за спиной у мужчины! Что есть брак, как не могила доверия и любви?" . Могила?! Доверия и любви?! Как же это, Акулина, замуж идти нельзя получается?

–Можно, Анастасия, замуж выходить можно и нужно, а вот труды первой феминистки и революционерки, которую её же революция отправила на гильотину читать не стоит. Кстати, когда она увидела весь ужас творимый революционерами она сказала примерно так: "кровь, даже виновных, проливаемая с жестокостью и изобилием, навечно пятнает Революцию", а перед казнью..., – я прикусила свой длинный язык.

Черт бы побрал мою память, лучше бы побольше про 1812 год читала, чем про Французскую революцию. Я же по легенде не помню ничего, да и вообще откуда Акулине известно про мадам де Гуж, если её книги привозят тайком. Княжна удивленно на меня смотрела, я же картинно приложила руку к голове и закрыла глаза.

–Ой, прости милая моя Акулина, я утомила тебя, тебе нужен покой, – сказала девушка, поднимаясь, – я проведаю тебя вечером. Отдыхай.

Боль в ноге утихла. Никакого перелома у меня не было, а то я не знаю, какая боль при переломе, до сих пор колено покоя не дает... Во дела! Внезапная мысль пришла мне в голову – у меня и здесь с коленом неприятность приключилась, это что же получается, все мои ошибки и беды в том или ином виде будут повторяться и здесь? В голове щелкнул очередной переключатель:"А ведь барышня по-французски читала и я все поняла, это следствие удара, или знания Акулины частично передались мне?" . Незаметно я уснула, спала без снов и проснулась уже в сумерках.

Из приоткрытого окна в комнату проникал медово-свежий запах жасмина и приторный – роз. Я приподнялась и, посмотрев на закат, увидела среди розового и золотого блистающую нездешним светом комету.

– Ты знаешь, что предвещает эта комета? – раздался густой, низкий голос Карла за моей спиной. – Все – от простолюдина до государя, он в тайне, конечно, веруют, что небесное тело не просто так возникло на небосводе. Это ведь знак, но что он означал, неведомо. Хорошего, по русской традиции, никто не ждет.

– Хорошего, по той же традиции, и не будет, – ответила я. – Война, Карл, совсем скоро Наполеон нападет на Россию и...

–Стой! – поднял он маленькие ручки вверх. – Не говори. Не хочу я этого знать. Давай лучше о тебе. С лошади ты знатно упала, достоверно. Никто не заподозрил и доктор всем объявил, что с головой у тебя после удара непорядок, многое забыла и посоветовал тебя не нервировать и вопросов не задавать. И с ногой тоже неплохо получилось...

–Вот тут не согласна, категорически, – пробухтела я, хотела продолжить, но в комнату вошла Наталья Николаевна и сам князь.

–Вот ты где, Карлуша, – проговорил Петр Алексеевич, – а я за тобой посылал. Акулина, как твое самочувствие?

–Не очень, – промямлила я, – голова болит, да и нога тоже. Не смогу я вас порадовать пением, простите.

–Да что уж теперь, поправляйся, – князь погладил меня по голове и они с Карлом вышли.

Княгиня присела на стул и внимательно на меня посмотрела.

–Скажи, Акулина, а что это были за стихи? Откуда ты их взяла.

Вот балда же я, а, просто балда в квадрате, даже в четвертой степени. Как прикажете выкручиваться?

–Я не помню, – пришлось прибегнуть к единственному средству, – простите.

Наталья Николаевна вздохнула и пожелав мне скорейшего выздоровления встала.

–Обед ты проспала, а ужин я распоряжусь принести тебе в комнату, – сказала на прощанье и уже собралась выходить, как меня будто из-под перины кто шилом в мягкое место ткнул.

–Не извольте беспокоиться, – ляпнула я, – я вполне могу дойти до столовой, если мне дадут палку.

"Этой палкой да тебе по хребту, – проворчала ехидна внутри, – на Алексея любоваться тебе захотелось, а ведь вроде умная женщина".

–Я спрошу у Платона Яковлевича, – строго сказала княгиня, – если он сочтет возможным, то и, пожалуйста, приходи. А уж если запретит, так и лежи в постели.

Разрешил милый доктор, так похожий на доктора из "Формулы любви". Мне принесли не просто палку, а вполне удобный костыль, Марфуша помогла одеться и дойти до столовой. Проходя мимо неплотно затворенной двери кабинета (благодаря Карлу я теперь неплохо ориентировалась в доме) услышала сухой стук костяшек деревянных счет и бубнящий голос барского управляющего, если не путаю, кажется Андрея.

– За мельницу – тысяча рублев. Залогов из казны обратно – десять тысяч. Сена можно продать семь тысяч пудов – кладем по сорок пять копеек за пуд. Из сих денег десять тысяч в Совет за Полесье…

–Пройдоха, – прошептала Марфуша, – Андреяха из калужских, а они все те еще поганцы.

Я уже знала, что когда государь пожаловал это имение князю за заслуги перед Отечеством, княгиня была категорически против. Но царскими подарками пренебрегать не стоило. Тогда она поменяла местами почти всю дворню, местных отправив в свое имение под Калугой, а калужских переселила в Полесье. Марфуша же и еще несколько девушек были из дома в столице. Знала я и то, что княгиня отчаянно ревновала Петра Алексеевича, в ту пору полячки имели репутацию роковых соблазнительниц. А российские орлы, недавние покорители Польши, с легкостью ловились на крючок и вознаграждали себя за военные победы. Барыня же по ведомым только ей причинам считала мужа отчаянным ловеласом и старалась оградить его от "искуса", так говорил Карл.

В столовую князь вышел в старом мундире своего полка, княгиня – в не туго затянутом витым шнуром капоте. Они показались мне братом и сестрой. Столь похожими супругов делают лишь многие годы совместной жизни. Да и обращались они меж собою с какой-то родственной нежностью – чуть нервной у Натальи Николаевны, снисходительной у Петра Алексеевича.

Анастасия вбежала в комнату с еще мокрыми кудряшками и сказала.

–Это в столице нельзя так, а в деревне можно, ведь так, папенька?

Папенька благосклонно кивнул. Я же смотрела на Алексея. Он тоже надел мундир гусарского полка и был так хорош, что дух захватывало. Я уже и считала до десяти и обратно, и приказывала сердцу угомониться, да куда там. А он как специально был ко мне так внимателен, и стульчик отодвинул и морса налил, и ростбиф отрезал.

–А у меня опять веснушки, – пожаловалась Анастасия Петровна, – вот незадача. Хорошо тебе, Акулина, у тебя кожа чистая, белая, а я и на солнце-то не бываю, а все равно потемнела.

"Эх, девочка, знала бы ты о современных уловках искусственного загара и модных на парижских подиумах фальшивых же веснушках", – подумала я. Но ведь скажи – ни за что не поверит.

–Не расстраивайся, душа моя, – ласково обратилась к дочери княгиня, – я велю приготовить огуречный лосьон, сойдут твои веснушки. А волосы будем мыть ореховым отваром, тогда они станут темнее и из них уйдет рыжина.

После ужина все разошлись по своим комнатам, Марфуша проводила меня, помогла улечься и убежала.

Я засмотрелась в окно на комету и вдруг почувствовала зов, такой сильный, что противится ему не было сил. Как кукла-марионетка встала с кровати и вышла в коридор, а затем и из дома. Нога не болела, дощечки примотанные доктором идти не мешали. На заднем дворе было тихо, в неверном лунном свете всё казалось нереальным. Я подошла к воротам, заметив в них калитку, открыла её и вышла на небольшую поляну, за которой начинался густой, темный лес.

Из леса вышла женщина и была она очень красивой – с распущенными, длинными светлыми волосами, огромными синими глазами. Высокая, статная, одетая в простую рубаху до самых пят.

–Здравствуй Анна, – тихо сказала она.

–Откуда вы знаете? – я помотала головой, погоняя навязчивый звон.

–Я много всего знаю. Я мать Акулины – Полина, а после того как как ушла в лес, стала берегиней, и послушай меня Анна. Ты хочешь предупредить о войне? Хочешь, чтобы не было столько убитых людей и разоренных поместий, хочешь сберечь Москву? – я кивнула. – Но тогда все пойдет по-другому, не войдет Освободитель в Париж, не будет низвержен Наполеон, и он окрепнув и завоевав всю Европу двинется опять на Москву и тогда станет еще хуже....

–Да куда уж хуже-то, – упрямо возразила я, не дослушав женщину и не поняв до конца кто она такая, – этот "цивилизованный" ублюдок приказал расстрелять мирных горожан в Москве! Европейские вандалы разрушат храмы, монастыри, взорвут памятники архитектуры. Монастыри превратят в конюшни, в алтарях церквей устроят отхожие места, лютой смертью будут убивать священников, не выдававших церковных святынь, будут насиловать монахинь, древними иконами растапливать печи. Солдаты этого гада, этой сволочной нечисти твердо знали...знают, черт возьми, путаюсь во временах, короче, они считают, что пришли в варварскую дикую страну и что они несут в нее самую лучшую в мире культуру – европейскую. Что их император величайший полководец, сопротивляться которому – дико, нелепо и как-то нецивилизованно. А наши барышни считают его романтиком, дворяне все по-французски говорят...

–Я понимаю твой гнев, – сказала с грустной улыбкой странная женщина, – но менять ход истории очень опасно, непредсказуемо опасно.

Глава 9

Я всматривалась в черты женщины и мне казалось, что они меняются – появлялась то совсем юная девушка со светлыми волосами, то старуха, с крючковатым носом, то красивая черноволосая смуглянка.

–Так что же мне делать? – спросила я.

–Жить и принимать свою судьбу, – непринужденно ответила женщина. – И еще одно скажу тебе, по поводу молодого князя. Ты можешь быть с ним, но тогда там, в далеком будущем не будет твоих детей и твоих внуков. Ваша любовь не повлияет на судьбу мира, она коснется только нескольких человек. Правда, для того, чтобы началась эта ваша любовь Татьяна должна будет погибнуть. Здесь решать только тебе. А теперь иди, Анна, иди...

–Подождите, – потерев лицо руками, остановила я берегиню, – а как мне вернуться домой? И где настоящая Акулина?

–Всему свое время, – она повернулась и через мгновенье скрылась в лесу.

А я вернулась в дом, легла в кровать и уснула. И приснился мне сон, что я предлагаю Александру Первому заминировать здание, где остановится на пути в Вильно Наполеон. А он гневно меня отчитывает, говорит, что это недостойно русского государя, и русской девушки, такой милой и такой кровожадной, приказывает посадить под домашний арест. Утром проснулась и не могла отделить сон от реальности. Берегиня Полина была на самом деле или приснилась мне как и государь император?

После завтрака, который был очень плотным – вчерашний ростбиф в холодном виде, яйца, каша, горячий еще хлеб, на котором таяло масло, княгиня разливала чай из самовара, щедро добавляя в него густые сливки.

–Алексей, ты после завтрака поедешь к Мещерским? – обратилась княжна к брату. – Я хочу видеть Татьяну.

–Поеду сестра, – усмехнулся молодой князь, – но вы ведь опять будете болтать как сороки.

–Неправда! – воскликнула девушка. – А Татьяна чудо как хороша. У нее чистая кожа, ровные брови, ямочки на щеках, а зубы как жемчуг. Баратынский писал как будто про неё:

…Власы златые В небрежных кольцах по плечам, И очи бледно-голубые....

Барышня грустно вздохнула.

–Но Анастасия, ты гораздо интереснее её, – высказала я свое искреннее мнение, – у тебя живое лицо, выразительные карие глаза, острые скулы, брови только надо немного выщипать, придать форму, и у тебя очень чувственные губы, многие такие губы делает искусственно, а тебя природа наградила...

Княгиня пролила чай, Анастасия открыла рот, а князь отложил журнал и закашлял.

–К-ха, к-ха, откуда ты набралась таких дерзостей, Акулина? – спросил строго.

Что прикажете отвечать? Я уже много раз укорачивала свой язык, но он как хвост у ящерицы отрастает вновь и вновь.

–Простите, -опустила глаза в тарелку с овсяной кашей, – у меня после падения мысли путаются.

–Вот-вот, контузия – это особый вид ушиба головы, – глубокомысленно выдал Платон Яковлевич, – у Акулины провалы в памяти, речь временами совсем невнятная, я приписал покой.

–Отправляйся в постель, Акулина, – строго сказал князь, и повернулся к жене, – а ты душа моя, приступай к сборам, через день мы едем в Вильно. Меня ждет работа, Алексея тоже уже в полку заждались, а вас мои прелестницы ждут прогулки, приемы и балы.

Я поблагодарила за завтрак, пожелала всем хорошего дня и похромала с помощью костыля в свою комнату. Анастасия прискакала следом.

–Как же тебе тут будет скучно! – воскликнула она.

–Если ты принесешь мне несколько книг, я не буду скучать, – улыбнулась я, – а кроме того, нога уже болит не так сильно и милейший Платон Яковлевич скоро снимет эти лубки, а там и голова в разум войдет.

–Ты рассуждаешь прямо как маменька, – засмеялась княжна, – а что же тебе принести почитать? -она сморщила носик, усеянный веснушками.

–На твой вкус, – ответила я, лихорадочно вспоминая, кто из писателей издавался в то время, а то опять ляпну что-нибудь, типа, а давай Пушкина, которому еще тринадцати лет не исполнилось.

Книгу барышня принесла мне занимательную "История Бранденбургская, с тремя рассуждениями о нравах, обычаях и успехах человеческого разума и пр. короля прусского Фридриха II" некой Анны Вельяшевой-Волынцевой. Что-то более скучное трудно себе представить. После первых двух страниц я уснула.

Так прошли несколько дней, княжеская семья отбыла ко двору в Вильно. А еще через неделю началась война. Князь Петр Алексеевич прислал посыльного в поместье с известием о начале войны и приказом собрать все ценное и отправить в столичный дом. В Санкт-Петербург было приказано отправляться и мне. Но уехать от места перехода я не могла. А вдруг откроется портал и пойду я себе домой, сериалы смотреть, слушать бухтение мужа, водить внуков на тренировки, волонтерить в меру сил и заминаться прочими пенсионными радостями, оставив здесь все волнения.

Я приняла твердое решение: первое – никаких чувств к Алексею, второе – никакого вмешательства в историю, третье – возвращение домой при первой возможности.

Я четко руководила сборами обоза, помогая упаковывать и укладывать картины, вазы, столовое серебро и наряды княгини и княжны. Всех сенных девушек, которые не уехали с семьей в Вильно, я от имени князя отправила с обозом, только Марфуша наотрез отказалась оставить меня, да еще Степанида. Во время сборов заехал сосед слева, граф Зацепин. Я предложила испить чаю с пирогом, он с радостью согласился.

–О, слышали бы вы, какие речи произнес наш государь. Александр Первый был великолепен! "Я не ослепляюсь мечтами; я знаю, в какой мере император Наполеон великий полководец, но на моей стороне, как видите, пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земле нет такого отдаленного угла, куда бы я не отступил, нет такого пункта, который я не стал бы защищать, прежде чем согласиться заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России" – вот каков был его ответ присланному к нему Наполеоном для переговоров графу Нарбонну.

Я смотрела на восторженного графа и снова задавала себе вопрос, неужели они не чувствуют приближение катастрофы, беды? Никогда не чувствовали? В июне 1941? И сейчас, в июне 1812?

–А вы что же не собираетесь уезжать? – спросила я графа.

–Нет, я человек не военный, давно оставил службы, жена моя болеет и дорогу переносит крайне тяжело, так что мы останемся.

–А Мещерские уехали? – я исподволь волновалась за Татьяну.

–Нет, они тоже остаются. Да чего нам боятся. Мы же не будем воевать. Пройдут французы мимо и все.

–Я не была бы так уверена, – покачала я головой, потом плюнула на осторожность, – бегите отсюда! Разорят, сожгут и отберут все равно, а так хоть сами спасетесь и кое-какое добро убережете.

–Да что это вы такое говорите? – всплеснул руками Зацепин. – Барклай свое дело знает – и шведа бил, и турка, и француза, – и закончил горько, с нажимом. – Не допустят их границу перейти. А коли и допустит, как это же европейские солдаты, цивилизованные, христиане, а вы такое говорить изволите. Позвольте откланяться, барышня.

Хотела сказать ему – турки, да что турки, Россия с ними сколько столетий воюет-то, это уже как хронический насморк. Сдержалась, не поймет и не поверит. Уехал. В поместье стало тихо. Кроме меня, Степаниды и Марфуши в доме остался еще конюх Степан, управляющий Андрей и две лошади – Звездочка, и Султан. В деревне же остались почти все крестьяне. Я несколько раз ходила в лес, но никого не встретила и ничего интересного не произошло. Дни мои проходили в сплошном безделье, было скучно, тревожно и скрашивали эту тоску только конные прогулки. Звездочка привыкла ко мне и больше не фыркала и не вставала на дыбы, а ласково протягивала бархатные губы за лакомством.

В ночь на семнадцатое июня разразилась дикая гроза, температура резко понизилась, ливень был ледяной, с градом, а ветер завывал с такой силой, что казалось может поднять и унести крышу. И вот посреди этого природного безумия в усадьбу вошли французы.