Текст книги "Я заберу у тебя ребенка (СИ)"
Автор книги: Яна Невинная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава 13
Ее слова будто удар наотмашь. Ощущение, словно плетью меня ударила. Однажды отец промазал и вместо жеребца досталось мне. Обжигающая боль заставила на миг задохнуться и потерять способность видеть.
Именно сейчас вспоминаю этот эпизод и смотрю на жену, изучая ее заново. Что она за мать такая?!
– Ты сейчас несерьезно, – не спрашиваю, утверждаю, давая ей шанс передумать и взять свои страшные слова назад. – Ты перенервничала и боишься не справиться. Это уже второстепенно, что подумают и скажут люди, если ты об этом переживаешь. Мы должны в первую очередь позаботиться о девочках. Как появление нашей потерянной дочери нам жизнь ломает, не пойму?
– Я и забочусь! О Зарине. Она ранимая, сложная, со своими особенностями, а ты привел в дом постороннюю девочку, к приезду которой наша дочь не была готова! – снова нападает, вызывая неприязнь. – Ей тяжело! Зарина спокойная, с идеальными манерами, а эта девочка совсем другая, ее воспитывали в иных условиях. Привыкнет ли она к нашему дому? Привыкнет ли Зарина? Это может ей навредить.
– Мне кажется, Зарина очень быстро приняла сестру. У них же связь на природном уровне, они были в одной утробе. Психолог давно говорила, что у нее есть какая-то неосознанная потребность, чувство потери. Помнишь, она всегда рисовала какую-то девочку, которую держала за руку? Но не могла ответить, кто это. Теперь мы знаем, в чем дело. Осталось выяснить, как так получилось, что ребенок, которого объявили мертвым, оказался жив.
Стискиваю зубы, не в силах вытерпеть ожидание того момента, когда я поеду в «Возрождение» выяснять правду. У меня была мысль позвонить в центр, но тогда эта падла Валентина Вересова смогла бы исчезнуть, почувствовав, что запахло жареным, а также спрятать или уничтожить документы. Я принимаю в расчет, что она могла всё подчистить в те дни, но знаю и то, что невозможно скрыть подобные вещи. Где-то она всё равно допустила ошибку, и я обязательно узнаю малейшие детали. А потом не оставлю от медицинского центра и мокрого места.
Но это будет завтра, а сейчас напротив меня стоит женщина, которая обрывает последние нити между мной и собой, своими словами заколачивая последний гвоздь в крышку гроба. И я спрашиваю себя, а правда ли надеялся на то, что мы сможем наладить отношения? Чего от них в принципе жду? Живу по накатанной, работаю допоздна, дома провожу минимум времени. Ничего не всколыхнет внутри эмоции.
До последнего времени так и было. Пока не появилась Вересова. Ловлю себя на крамольной мысли, что невыносимо душно в доме, атмосфера сжимает меня в тиски, не дает свободно дышать. Присутствие Диляры давит, потому что я не представляю, как мы дошли до такого, и в этом есть немало моей вины.
Я ее осознаю. Я мог сделать над собой усилие и попытаться лучше ее понять. Но просто не стал заморачиваться и биться в закрытую дверь. Мы погрязли в обидах и взаимных упреках. И мне жаль того светлого чувства, которое мы потеряли, но его не вернуть. Теперь нам остается только как-то достойно сосуществовать, чтобы девочки получили от нас нужную заботу и доброту.
– Давай завтра проведем время вместе, – смотрю на Диляру, предлагая мировую, хотя что-то подсказывает, что я просто оттягиваю момент до неизбежного краха. – Мы можем сходить куда-то. Только с утра мне нужно будет съездить по делам.
– Ты уделишь время своей семье? Теперь, когда появилась эта девочка, ты хочешь что-то наладить? – с горечью спрашивает она, и эта горечь передается мне и растекается жирным слоем по горлу.
Мы оба понимаем, что ничего не получится исправить, но маски так сильно въелись в лица, что даже наедине мы играем необходимые роли.
– Это не просто девочка, – говорю по возможности мягко, хотя по ощущениям на зубах скрипит крошево из стекла. – Это наша дочь.
У Диляры в ответ на мои слова в глазах появляется затравленное выражение. Мы не понимаем друг друга. Она смотрит на дверь, и я вижу, что она хочет моего ухода. Мы не можем общаться дольше десяти минут. Отвыкли друг от друга.
Иду к себе, не оставляя на ее губах прощального поцелуя, лишь молча желая спокойной ночи. А когда-то у нас была общая спальня, когда-то у меня в руках изгибалась стройная красавица с кошачьими повадками и ароматными длинными волосами. На меня наваливаются думы о бесцельно прожитых годах, о том, как обстоятельства ломают людей и как они меняются под гнетом проблем. Хочу свободы и воздуха, но не новизны от соприкосновения с телом доступной девки, а чего-то более драгоценного. Близости, которую захотелось бы с кем-то разделить.
Мне хочется попробовать, как это, делиться с кем-то своей жизнью. Я стою у большого темного окна и вглядываюсь в ночь. Отчего-то каждую тень принимаю за силуэт Оксаны. Мне видится она в каждом кусте, в каждом шевелении ветки. Она обещала терроризировать меня до последнего, но ее увез муж, и мне бы принять этот факт как данность, а я почему-то придумываю причину для ночного визита. Ее нет. Мы договорились на завтра. Но воображение рисует мне кадры, на которых старик домогается молодой девчонки, и я сжимаю пальцы на телефоне, долго размышляя о будущем…
Глава 14
Мне ничего не остается, как кулем упасть на переднее сиденье автомобиля. Мутным взглядом обвожу нахмуренное лицо Гены. С трудом соображаю, пытаясь понять, как он тут оказался. Из меня ушли все силы, ничего не осталось, я как будто испорченный механизм, который пытались починить, разобрали по винтикам, но не поняли, в чем дело, и так и оставили – с винтиками, болтами и болтающимися пружинками наружу.
– Из машины не выпрыгни только, – предупреждает глухо муж, встряхивая меня за плечо. – Договорились уже с Бакаевым на завтра, надо тебе успокоиться и в порядок себя привести, – монотонно вещает Гена, пристегивая меня ремнем и погружаясь в машину. Я пытаюсь оглянуться на удаляющийся от нас силуэт особняка, но чувствую, что болит голова и трудно поворачивать шею. Все-таки отголоски аварии до меня докатились после некоторого перерыва, когда я действовала на адреналине.
Сейчас и правда нужно поспать и отдохнуть. Я вспоминаю, что у человека существуют базовые потребности, которые даже в таком состоянии нужно удовлетворять. Сон, еда, питье, чистое тело. Сосредотачиваюсь на очередности выполнения мелких механических действий, но Гена не дает мне молчать. Переживает, понимаю, вытаскивает из темного глубокого омута, в который я погружаюсь. Требует рассказать, что произошло. К счастью, даже не касается темы инцидента в машине и своего избиения. У меня бы не нашлось сил это обсуждать.
Рассказываю о произошедших событиях и постоянно срываюсь на слезы. Боже, я плачу не переставая уже несколько дней, как будто ничего больше не умею делать. Надо это прекратить, иначе я просто помешаюсь.
Завтра всё изменится, когда мы поедем в перинатальный центр. Думаю о том, что давно не общалась с тетей Валей. Перебираю в памяти последние полгода и осознаю, что мы виделись с ней на похоронах, а потом даже не созванивались.
Полгода пролетело очень быстро, но я всё еще не смирилась со смертью мамы, а вот Лиза, как и все дети, достаточно быстро забыла бабушку. Нет, она, конечно же, вспоминала ее иногда, но не испытывала такой боли, как я. Она не страдала. Сжимаю руки в кулаки и думаю о том, что психика у детей устроена по-другому. Вдруг моя девочка и меня позабудет, она же такая маленькая…
– Я Вальке позвонил, – сообщает Гена, – сказал, что мы приедем в гости. Но что с Бакаевым, не стал говорить.
– А она что? – встрепенувшись, смотрю на мужа.
– Очень удивилась, зачем мы приехали в Москву. Про Лизу спрашивала, ну я наплел, что девочку тоже приведем.
– Зачем такие сложности, Ген? Почему не сказать как есть? – непонимающе смотрю на него, пытаясь уследить за ходом мысли.
– Моряк всегда чувствует приближение шторма, лялька, – выдает фразу и усмехается. – Чую, что этот визит ничем хорошим не закончится. Что-то она намутила с яйцеклетками этими, себе в угоду. Расскажи еще раз, что она тебе говорила.
Не совсем понимаю, зачем он к этой теме возвращается, но напрягать память мне не приходится. Помню все ясно как день.
– Пару Бакаевых она мне сама подобрала, сама же посоветовала отдать яйцеклетки в качестве донорских. Я, конечно, знала, что по закону суррогатная мать не может выступать донором яйцеклеток, но мы с тетей Валей посчитали это не таким существенным нарушением закона. Кто бы стал копать? Ну… Это я тогда так думала, – всхлипываю, осознавая, что готова была в том своем состоянии отдать собственного малыша, рожденного из моей клетки.
– Она тебе здорово задурила голову, – со злостью говорит Гена, осуждающе смотря на меня. – Не надо было соглашаться!
– Толку упрекать меня сейчас? Если бы не согласилась, не было бы Лизы!
– У тебя и сейчас ее могут забрать! Дура, ты это понимаешь? – наседает, заставляя в отрицании мотать головой.
– Нет, нет, тетя Валя так не поступила бы со мной. Она отдаст документы, докажет Бакаеву, что я – мать девочек, а он…
– А что он? Прямо по головке вас погладит и пригласит тебя в дом жить шведской семьей? Вы нарушили закон! Думаешь, об этом есть запись?!
– Но как же, Ген? Как иначе? – в неверии трясу головой.
– Валька по-любому сделала все шито-крыто, не подкопаешься.
– Нет, я в это не верю. Я же ей родная. Она мне Лизу отдала, написала в документах, что девочка погибла. Не стала бы она так делать, если бы была плохой и меркантильной.
– Да она тебе ее пихнула, чтобы ты уехала и с глаз скрылась, потому что ослепла от горы бабок и не подумала, что ты, душа моя, не сможешь детей отдать и будешь ходить под окнами у Бакаевых. Она же как привыкла? Что мамы-кукушки детей клепают – отряхнулась и пошла. А ты не такая, с тобой бы проблемы были. Поэтому она схитрила и всех с детьми оставила. Свою задницу прикрыла.
– Нет, я не верю в это. Бакаев просил любую яйцеклетку, она ему дала, что он просил. Никто ничего не нарушал, никого не обманывал. Ребенка моего получила семейная пара, а девочки обе мои! Не может быть так, что мне Лизу не вернут!
– Наивная ты девка, Оксан. Ну ладно, это завтра уже всё прояснится, а пока марш в душ и спать, – кивнул он мне на маленькую гостиницу, к которой мы подъехали. – Надеюсь, с номерами ерепениться не будешь? Трогать тебя не стану, я ж не изверг какой, – успокоил он меня, и я поверила ему, потому что жила с этим человеком уже несколько лет и в какой-то степени имела о нем представление. В тот раз я сама вызвала в нем агрессию, но сегодня он не будет приставать, я в этом не сомневалась.
С облегчением вошла в номер, увидев свои сумки, скинула одежду и направилась в душ, пока Гена заботился о позднем ужине. В обычной житейской суете прошло около часа. Мы перекусили, и Гена тоже пошел в душ, а я взяла в руки телефон. Я уже давно позабыла о нем, брошенном в машине Гены. Не до звонков мне было. Сейчас рассматривала фотографии дочки, уже не плакала, потому что светлая улыбка Лизы наполняла меня надеждой. Я уцепилась за нее, не позволяя себе скатиться в уныние. У меня появился ориентир – скорая встреча с тетей Валей и Бакаевым, который приедет туда в полдень. До этого времени предстояло как-то дожить. Также на телефоне обнаружились какие-то пропущенные звонки с неизвестных номеров, но я и не думала перезванивать. Сейчас столько мошенников развелось. Перезвонишь – и с тебя сразу энную сумму снимут.
– Спать буду в кресле, – сообщает мне Гена, выходя из ванной. Я отворачиваюсь и прямо так, в халате, укладываюсь в постель. Меня накрывает усталостью и призрачным спокойствием. В номере очень тихо, только тикают настенные часы. Под этот размеренный стук я засыпаю.
Будит меня звонок сотового. Спросонья протягиваю руку, шаря взглядом по номеру. Гены нет, поэтому, скорее всего, он мне и звонит, чтобы одевалась и поторапливалась. На часах десять двадцать.
– Оксана Юрьевна? – уточняет незнакомый мужской голос на том конце провода.
– Да, это я, а кто говорит?
– Это следователь по делу о гибели вашей матери, майор Филатов. Хотел бы, чтобы вы к нам заехали. Можете?
– Подождите, какое дело? Я не знала, что дело не закрыто, – недоумеваю, садясь прямо, будто шомпол проглотила. – Мне сказали, что нет никаких шансов найти того лихача, который сбил мою маму.
– Да, действительно. Так говорили. Но у нас тут появился весьма дотошный сотрудник, который проверял закрытые дела, и он зацепился за одно обстоятельство. Короче говоря, у нас появились съемки с камеры видеонаблюдения, которую не зарегистрировали должным образом в реестре, поэтому преступник не знал о ее существовании. И если в других местах, где есть камеры, он скрывал свое лицо, то эта камера зафиксировала его довольно-таки сносно. Поэтому я хочу, чтобы вы посмотрели на этого человека и попробовали опознать.
– Но как я его узнаю? Ведь если смогу, то это кто-то из знакомых мне людей? Но такого же не может быть! – продолжаю удивляться, поднимаясь с постели и растерянно прохаживаясь по номеру.
– Давайте сейчас не будем строить умозаключений. Приезжайте – и мы всё решим. Когда вы сможете?
– Дело в том, что я не в городе, я уехала в Москву.
– Тогда договоримся о том, что вы, как только будете в городе, позвоните мне. Назначим встречу.
Прощаюсь и какое-то время смотрю на погасший экран телефона. Странный звонок и странные, непонятные новые обстоятельства. Какая-то ерунда. Честное слово. У меня ощущение, что этот новый дотошный сотрудник просто уцепился за какую-то незначительную деталь и раздул ее до предела. Не может такого быть, чтобы маму сбил кто-то близкий! У нас в этом городе и знакомых-то особенно нет. Кого я там должна узнать? Соседа по лестничной клетке? Маминого врача? Всё это очень странно, нелепо и очень несвоевременно. Маме уже не поможет, если мы – гипотетически – обнаружим сбившего ее водителя. А вот дочке я нужна. Гене даже говорить об этом звонке не буду. Сейчас не до этого.
Глава 15
Дождаться назначенного часа неимоверно сложно. Меня потряхивает, тошнит, не могу даже думать о еде, хотя понимаю, что поесть необходимо. Мне нужны силы, я едва стою на ногах и чувствую себя заторможенной. А мне нужна ясность мысли, мне необходимо быть готовой к встрече с Бакаевым в перинатальном центре! Мысли о звонке следователя отодвигаю на край сознания. Не до них… Не сейчас…
В номер заходит Гена, отыскивает меня взглядом и недовольно кривится.
– Ты еще в халате? Чего к завтраку не спустилась? Я же тебе записку оставил. Вот, – показывает на клочок бумаги на тумбочке возле кровати и направляется к окну, резко раздвигая шторы. Солнечный свет с улицы ослепляет меня и заставляет зажмуриться. Светобоязнь – явный признак сотрясения мозга. Плюс спутанность сознания, тошнота и головная боль. Естественно, глупо было думать, что авария пройдет бесследно. Но заниматься своим здоровьем совершенно некогда. Усилием воли беру себя в руки.
– Извини, Ген, сейчас мало кто записки оставляет, всё больше сообщения на телефоне, – говорю без задней мысли и иду к сумке, чтобы найти одежду для сегодняшней встречи с Бакаевым.
– Так важно подчеркнуть нашу разницу в возрасте? – глухим голосом обвиняет Гена, а я в недоумении поворачиваюсь к нему, прижимая к груди легкое летнее платье. Не могу сообразить, о чем он. Потом доходит, и я спешу его заверить:
– Да дело не в этом. Ничего такого я не имела в виду.
– Но сказала, подчеркнула, – настаивает, подходя ближе и тыча пальцем в эту несчастную записку, обсуждение которой мне кажется глупым и ненужным. – Хотела таким образом показать, что не понимаешь такого, что это пережитки эпохи. Ты современная, а я старая рухлядь!
– Так, Гена, – устало выдыхаю, прикрыв глаза, и смотрю на часы, – это я обсуждать не намерена. Завтракать я не буду, мне нужно быстро собраться. Мы же не хотим опоздать?
– Мы успеем, ты даже позавтракать успеешь, мы на метро поедем. Так будет быстрее.
– На метро так на метро. Мне всё равно. Лишь бы не опоздать, – с этими словами юркаю в ванную, чтобы избежать выволочки. Я не хотела обижать Гену, мне это не нужно, незачем портить и без того сложные отношения. Я решила решать только по одной задаче за раз, я сейчас неспособна думать еще и о разводе, о переезде в другое место. События последних дней показали, что жизнь может измениться в один момент. Мгновение – и у тебя уже отобрали родную кровиночку…
– Я готова, – выхожу из ванной, подхватывая сумочку. Гена нервно курит, но никак не комментирует мое появление. Просто пропускает вперед в дверной проем и захлопывает дверь. Инстинктивно выбегаю из номера быстрее, жутко недовольная тем, что муж покурил прямо там. Не хочу, чтобы едкий запах папиросы впитался в еще влажные волосы. Я высушила их феном со скоростью пули и оставила распущенными, лишь защипнула сверху небольшую прядь, чтобы не лезли в глаза.
Ничто не должно отвлекать. На улице зной, жара упала на город, заставив всех одеться в легкие одежды. Я накинула воздушный белый сарафан в тонкую горизонтальную синюю полоску и сверху – короткую джинсовую курточку, маленькая сумочка и тряпичные синие босоножки на танкетке завершили летний образ. Возможно, нужно было бы одеться строже, но я взяла только самые простые вещи.
– Морячка! – Гена одаривает меня скупой улыбкой, и тут я понимаю, что действительно невольно выбрала образ в морском стиле. Теперь напридумывает себе всякого…
В метро особенно не поговоришь, чему я рада. Гена устраивается у поручня, а я, найдя свободное место, утыкаюсь лицом в телефон. Современная привычка, от которой не отделаться даже в самые сложные времена. С другой стороны, здорово отвлекает от тяжелых навязчивых мыслей. Захожу на форум суррогатных матерей. У меня там появилось несколько хороших знакомых, с которыми нас связала общая судьба.
Таких, как я, там, правда, нет. Я помалкиваю о том, что украла ребенка, просто знаю, что случаются ситуации, когда биородители бросают суррогатную мать на произвол судьбы, передумав забирать новорожденного. Или же специальные агентства во время беременности штрафуют женщину за любые оплошности. Порой выходит, что, родив ребенка, женщина получает копейки. И проблемы психологического характера.
Надо иметь стальную волю, чтобы отдать существо, которое ты носила девять месяцев, а потом спокойно возвратиться к своей прежней жизни. Я не смогла. Но множество женщин не жалеют о сделке, решают свои финансовые трудности, гордятся тем, что, например, родили «королевских» близнецов для иностранной пары, и снова решают выносить ребенка.
Пролистываю новые сообщения и читаю очередные жалобы по поводу докучливых биородителей, которые не дают мамочкам покоя, контролируют их рацион питания, прогулки, требуют, чтобы они пили витамины и регулярно гуляли. Отчего же Бакаевы меня игнорировали? Обычно богачи, если уж решились нанять суррогатную мать, вцепляются в нее и не отходят до самых родов. В какой-то степени они сами виноваты, что у меня появилась возможность забрать одну девочку. Я родила только в присутствии врачей и акушерок. За долгие часы родов биородители и не думали явиться в роддом, хотя тетя Валя сообщила им о наступлении родов.
Я видела в интернете фото Бакаевых, его жену с накладным животом, нарочито счастливые лица…
Потом мои малышки лежали в инкубаторах, а я, еле стоя на ногах, таскалась на другой этаж смотреть на них. Сердце обливалось кровью, я не могла смириться, что придется их отдать… Что другая женщина сделает вид, что их родила, и с триумфом выйдет из роддома с закутанными в розовые одеяльца малышками.
На форуме есть полные боли истории девочек, кому пришлось пережить такой опыт. Но их спасало осознание, что дети по сути чужие, а они – живые инкубаторы. Недаром существует закон о донорских яйцеклетках, которые запрещено брать у суррогатной матери. Тетя Валя пошла на нарушение закона, она сделала это по собственной воле. Я понимаю, что мы своим визитом подводим ее под монастырь. Но, как говорится, своя рубашка ближе к телу. Я никаких документов не подделывала, она сама приняла решение пойти на подлог и обман ради наживы, чтобы не упустить «жирных» клиентов.
Если ее уличат, то, надеюсь, ее связей и средств хватит, чтобы отмазаться. Меня же волнует только моя девочка, ее должны мне вернуть по закону. Она моя. Бакаев пойдет мне навстречу, иначе я жизнь положу, чтобы забрать у него обеих дочек.
Уже хочу убрать телефон, как вдруг понимаю, что могу снять внутренний запрет и загуглить информацию про аварию. Украдкой смотрю на Гену, он изучает темноту за стеклами вагона и не обращает на меня внимания. Информации об инциденте на дороге немного, но всё же она есть, просочилась в интернет. Я бы на месте жены Бакаева устроила ему жуткий скандал.
Моего лица на фотографии не видно, да и снимок нечеткий, но сцена говорит сама за себя. Ловлю себя на злорадной усмешке, мне нравится осознавать, что я каким-то образом причинила боль женщине, которая воспитывает одну мою девочку, а другую забрала без зазрения совести. И пусть я буду при этом плохим человеком, но над мыслями своими я не властна. Наверное, именно поэтому сейчас невольно притрагиваюсь к своим губам, которые печет от воспоминаний о поцелуе с Бакаевым…
Вот и перинатальный центр. Перед внутренним взором проносятся дни, когда я здесь работала. Мне кажется, что мы без труда пройдем в кабинет тети Вали. Мы с Геной приехали раньше Бакаева и хотим его опередить перед разговором с родственницей. Но незнакомая девушка в регистратуре ошарашивает новостью:
– Валентина Сергеевна в отпуске, всех своих пациентов примет на следующей неделе.
– Подождите, как так? – удивляюсь и склоняюсь к девушке. – Мы ее родственники, предварительно договаривались о личной встрече. На сегодня, на двенадцать.
– Ничего не знаю. Мне сказали все приемы перенести, я всего лишь выполняю свою работу.
– Что такое? – слышу за спиной голос Бакаева и, обернувшись, натыкаюсь на хмурый взгляд. Быстро объясняю ситуацию, ощущая привычный трепет и страх, которые меня всегда сопровождают в его присутствии. Он одет в черный костюм и черную рубашку, небритый, злой, бледный, похож на гробовщика, который ждет не дождется уложить нас с Геной в ящики по два метра длиной.
Ведь я не виновата, что тети Вали нет на месте, но уверена, что он меня в этом обвинит.
– Тогда мы сейчас идем к главному врачу! – безапелляционно заявляет он. – Какой кабинет?! – рявкает на регистраторшу, когда она пытается возражать, и тогда девушка, быстро перебирая ногами, провожает нас на второй этаж.
– Игорь Семёнович, – после стука открывает дверь, – к вам тут пришли…
Вижу знакомое лицо и робко улыбаюсь, протискиваясь за мужчинами в кабинет.
Игорь Семёнович Хмара, полноватый мужчина в годах с серьезным умным лицом, медленно снимает очки и интересуется официальным голосом:
– Чем могу помочь?
– Нам нужна Вересова Валентина Сергеевна, – в разговор вступает Бакаев, своей внушительной фигурой нависая над доктором, – была назначена встреча, но нам сообщили, что она в отпуске.
– В отпуске? Как-то очень неожиданно… Секундочку… – бормочет Игорь Семёнович, набирая номер на внутреннем телефоне. – Лариса, просвети меня, пожалуйста, по Вересовой. С чего это она в отпуск ушла? Я никакого заявления не подписывал… Проблемы личного характера?.. Оформить задним числом?.. Понял. Ладно, сам разберусь. Валентина Сергеевна действительно ушла в отпуск по личным причинам, – говорит уже нам, снова надевая очки. – Вам она нужна срочно? Несколько дней не потерпит? Геннадий, Оксана, вы тоже по этому вопросу? Вместе с этим господином? – пытается понять, зачем мы пришли все вместе.
– Давайте сразу к делу, – поторапливает Бакаев. – Раз ваша сотрудница не на месте, будете отвечать за нее.
– Пожалуй, вы правы, – с натянутой улыбкой «клиент всегда прав» соглашается врач, – только вы присядьте. Давайте обсудим всё мирно. Это в наших общих интересах.
Бакаев игнорирует просьбу и медленно, чуть ли не по слогам, доносит до Игоря Семёновича суть нашего визита. По мере рассказа доктор бледнеет всё сильнее, на короткое мгновение мне даже становится его жалко. Снимает и снова надевает очки, я замечаю, что его руки подрагивают.
– Давайте всё же дождемся Валентину Сергеевну, она обладает всей информацией по вашему делу.
– Нет! Вы сейчас же достанете все документы из архива! Даже если вам за ними придется идти лично! А я позвоню своему адвокату. Что-то мне подсказывает, что нам придется обращаться в органы правопорядка, – цедит сквозь зубы Бакаев.
– Не нужно волноваться. Сейчас мне принесут все документы, – обещает Игорь Семёнович и осуществляет несколько звонков. Гнев Бакаева обращается в нашу сторону.
– Предупредили свою родственницу? Что вы скрываете? – пронзает нас обоих хищным взглядом, смотрит как на жалких букашек под ногами.
– Нет, я не звонила… – спешу его заверить, а Гена упрямо молчит, что красноречиво говорит об его вине.
– Пойдешь со своей сестричкой по этапу, – угрожает Бакаев, уничтожая мужа взглядом.
В это время в кабинет с документами в руках заходит девушка. С замиранием сердца провожаю ее глазами. Сейчас решится наша судьба. От волнения перехватывает дыхание, я не могу стоять и падаю на стул, вцепляясь пальцами в поверхность стола.
– Может, валерьянки, Оксаночка? – заботливо спрашивает Игорь Семёнович, который всегда хорошо ко мне относился.
– Может, лучше поспешим? – командует Бакаев, и доктор с тяжелым вздохом раскрывает документы. Какое-то время их изучает.
– Что конкретно вы хотите услышать? Я вижу по документам, что использовались донорские яйцеклетки. Но личность донора не разглашается. Это анонимная информация.
– Но я могу же быть таким донором? – не сдержавшись, задаю опасный вопрос.
– Оксаночка, что ты такое говоришь? – искренне возмущается врач, и нет оснований ему не верить. – Чтобы в нашем центре осуществили такой подлог? Чтобы использовали яйцеклетки суррогатной матери и нарушали закон? Это совершенно исключено! Мы бы никогда не пошли на подобное преступление. Огромный штраф – это меньшее, что бы нам грозило. Девочка, ведь ты же работала у нас лаборанткой. Прекрасно знаешь, что это невозможно. Суррогатной матери никогда бы не разрешили использовать собственные яйцеклетки. И в данном случае этого тоже не произошло. Поэтому я не понимаю, что вы от нас хотите. – Игорь Семёнович захлопывает папку и смотрит на нас с победным видом. – Ничем не могу вам помочь. Оплодотворение прошло полностью в соответствии с законодательством. Биотец – Бакаев Арслан Тахирович. Суррогатная мать – Вересова Оксана Юрьевна. Донорские яйцеклетки от анонимной женщины.
