Текст книги "В стране наших внуков (сборник рассказов)"

Автор книги: Ян Вайсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Инженер Евгений Покровский был старым другом и сотрудником знаменитого Криштофа Бернарда, а теперь – большим заступником и, если можно так выразиться, защитником его сына. Петя в основном благодаря ему был удостоен чести из тысячи кандидатов быть принятым девятым в состав экипажа. Инженер Покровский считал своим долгом перед умершим другом сделать из Пети наследника славы его отца и при этом охранять его, насколько это вообще в человеческих силах.

– Евгений Павлович, здравствуйте! – начал Петя, наведя на фокус его угловатое багровое лицо с крепким внушительным носом. На одно мгновение на синих глазах сверкнули круглые стеклышки без оправы и тут же снова слились с моложавым лицом, так что казалось, будто Покровский вообще не носил очков.

– Петя, сын мой! – послышался мелодичный бархатный бас. Полные губы сложились в счастливую улыбку. – Поздравляю тебя с великим завтра! Сынок, наконец ты дождался – наступила твоя минута, попрощайся с миром...

– Евгений Павлович, – перебил его быстро Петя, – я хочу вам что-то сообщить, я передумал, я не полечу завтра с вами...

– Что ты говоришь, Петя?

– Я не полечу! Останусь на земле!

По лицу Покровского пробежала тень, оно както сразу погасло. Но только на одно мгновение.

Тотчас же оно снова озарилось прежней улыбкой.

– Ты не полетишь с нами? В общем это хорошо! Я понимаю тебя, мой мальчик! Понимаю, мама, да? Ну, ничего...

Он продолжал говорить таким же мелодичным, словно ласкающим басом, но все же с несколько другим оттенком, как будто более глубоким...

– Евгений Павлович, не сердитесь на меня, но я не могу иначе...

– Отчего же мне сердиться, дурачок? Я даже рад, радуюсь вместе с твоей мамой, передай ей привет от меня! Так, значит, ты не полетишь, – сказал Покровский задумчиво, но тут же снова повеселел: – А ты знаешь, что доставишь этим огромную радость одному хорошему человеку?

– Знаю, Доминик Эрбан как раз находится у меня...

– У тебя уже! Вот вездесущий! Покажи-ка мне его!

– До свидания, Евгений Павлович! Только но думайте, что... Я полечу следом за вами, когда немного осмотрюсь в этом мире, и тогда я скажу вам, почему я не мог лететь с вами... Счастливого пути!

Петя отошел со света и дал знак Эрбану. И вдруг ему стало немного стыдно. Он видел, с каким нетерпением юноша бросился к аппарату, – в эту минуту он пожалел о чем-то. Ему не хотелось слышать их разговора, он еще увидел, как лицо инженера Покровского снова просияло, услышал сказанные добродушным басом слова: "Приветствую вас, молодой человек" – и побежал к двери...

В коридоре он подумал о маме, должно быть, потому, что ему напомнил о ней Покровский. Он заторопился в ее комнату. Как могло случиться, что до сих пор он даже не вспомнил о ней?

Правда, у него было так мало времени! Лихорадочные дни сборов и приготовлений, потом разочарование и отчаяние из-за отсрочки и, наконец, неожиданная радость и надежда. Получилось так, что Ольга вошла в его жизнь и заслонила собой образ матери... Сердце Пети сжалось от раскаяния.

Он сию же минуту должен разыскать ее! Ей первой он сообщит об этом важном событии! Было бессердечным с его сроны уделять ей так мало времени, избегать ее До самой последней минуты.

Он с трудом переносил ее жалкие улыбки, за которыми скрывались, как он чувствовал, горе и отчаяние, не хотел слышать ободряющих слов, полных притворного веселья и беззаботности, он бежал от них, цепенел от ужаса, что она вот-вот бросится перед ним на колени и будет умолять его пожалеть ее, остаться с ней...

Бедняжка мама, она всюду ходила за ним, слушала за дверью его комнаты. Ему вспомнился один случай. Она подошла к нему как бы случайно, под предлогом, чтобы стряхнуть пылинку с его плеча, – и вдруг, когда Петя был меньше всего подготовлен к этому, силы оставили ее. Неудержимым потоком хлынули слезы, она порывисто обняла его и зарыдала, а он отворачивал голову, почувствовав на своем лице влагу ее слез...

– Мужайся, мужайся, мама, – сказал он тогда испуганно.

Как он мог, как он только мог быть с ней таким жестоким и дать ей уйти, как бы пристыженной...

Он заметил изъян в характере у Влади, всего лишь маленькое пятнышко, но, увы, проглядел свое собственное мерзкое отношение к матери...

Он повеселел – как она обрадуется, как развеселится, дорогая, родная, как бросится в его объятия, она больше не должна будет выступать в роли мужественной вдовы и матери; слезы, которые брызнут у нее из глаз, будут слезами счастья. И он уже не отвернется от нее и, может быть, сам заплачет вместе с ней и будет просить у нее прощения....

Петя сбежал вниз по лестнице в вестибюль, в котором мама больше всего любила сидеть. Она часто играла здесь на рояле или смотрела в окошечко телевизора на мир, что происходит в нем нового. Но вестибюль был пуст. Не нашел он матери и в библиотеке, в детской тоже никого не было. Владя с Иваном бегали, наверное, где-нибудь в парке или изобретали что-нибудь в своей мастерской. Он пошел– посмотреть в квартиру бабушки, но и там никого не оказалось.

Петя снова взбежал на второй атаж, прошел через зимний сад, комнату для гостей и кабинет отца, превращенный после его смерти в домашний музей. Он думал, что обязательно найдет ее там, среди реликвий, которые она украшала букетами цветов...

Но и там ее не было. Оставалась еще одна надежда, если мать вообще была дома. Петя вспомнил о мансарде. Когда он поднимался в домашнюю обсерваторию, он всякий раз проходил мимо ее двери, но в самой комнатке был, может быть, всего раза два за всю свою жизнь.

Двери были полуоткрыты, он услышал разговор и сразу же узнал голос бабушки.

– Это – хороший чемоданчик! Он такой же величины, как и тот, но сколько в него вмещается! Потому что у него эластичные стенки...

А мама отвечает ей: – 'Говорю вам, ничего ему с собой не нужно! Ведь у него там уже есть свой багаж...

– Еще один свитер, под скафандр. Ночью на Марсе ужасные морозы, ниже сорока градусов. И напульсники, я сама вязала их, и еще один шарф...

– Воздушный корабль становится вое тяжелее, я уже прихожу в ужас от этого...

– Глупенькая, на, попробуй, какой легкий чемодан, как перышко...

– И перышко может оказаться решающим. Ничто, помноженное на сто, уморило осла...

– Еще вот этот пакетик .– изюм в шоколаде, он его так любит. Вспомнит о бабушке, улыбнется, голубчик. И вот эта пачка ваты – в уши, на случай урагана, и все! Закрываю...

– Ах, мама, – послышалось рыдание. Петя представил себе мать в объятиях у бабушки. Он уже хотел ворваться в комнату и разом положить всему конец. Но вот снова говорит бабушка. Она утешала маму, сама чуть не плача: – Ну, поплачь, доченька, никто тебя не видит, плачь, сколько хочешь, выплачь все слезы, завтра чтобы перед всем миром ты выглядела – да что это я говорю "выглядела", – чтобы ты действительно была великой матерью достойной такого сына...

– Нет, нет, этого я не смогу. Я уже заранее знаю – я опозорю его, его и себя...

– Ну и что ж, даже если ты и заплачешь, у тебя есть на это право, доченька, – у кого больше, чем у тебя? Знаешь что? Не пересиливай себя, когда подступят слезы, плачь. Может быть, и Петя выронит слезинку – кто знает?

– Ах, Петя, ему уж будет не до меня, что вы!

Он меня обнимет, что бы ни говорили, но его глаза, его мысли будут уже принадлежать не матери...

– Он еще вспомнит о маме, когда ему придется туго. Знаешь что, девонька? Я положу ему туда еще твою последнюю фотографию...

– Ничего больше не кладите, он станет еще тяжелее...

– Твою карточку корабль выдержит...

Петя не мог больше сдерживать себя. Он взялся за ручку и сильно нажал ее, чтобы женщины подумали, что дверь была закрыта. Когда он появился на пороге, мама тихо вскрикнула. Бабушка быстро поднялась и приняла торжественный вид. Петя засмеялся и широко раскрыл объятия. Мать и бабушка как по команде бросились к нему. Он прижал их обеих к груди.

– Слушайте же...

– Сыночек, ты сам пришел, – начала мать, гладя его по рукаву.

– Я ищу тебя по всему свету, мама. Что вы тут, собственно, делаете? И зачем этот чемодан? – он оттолкнул его носком ботинка...

– Там все, что тебе понадобится и что ты любишь. Даже изюм в шоколаде, – сказала бабушка.

– Ничего мне не понадобится! Я пришел сообщить вам радостную весть...

– Радостную... – повторила за ним мать таким безутешным тоном, словно для нее уже не существовало на свете никакой радости.

Петя засмеялся и, вспомнив, как говорит Иван, сказал, подражая голосу брата:

– А ну-ка, отгадай, мама...

Она ответила сдавленным голосом, словно только что проглотив две слезинки:

– Все мы уже знаем эту радостную весть! Завтра, завтра. Мы все рады этому – и бабушка, и я. Ты был избран среди миллионов – мне есть кем гордиться, милый...

Она боязливо подошла к нему и, как и тогда, неожиданно бросилась ему на шею, когда он меньше всего ожидал этого. И опять эти слезы!

Бабушка всплеснула руками и с деланной строгостью начала отчитывать пани Ксению:

– Хороша мать звездоплавателя, где твоя гордость, юдоль плача? Разве ты не видишь, как Петя смеется над тобой?

А сама быстро отвернулась к окну, чтобы Петя не заметил, что и она вот-вот заплачет.

– Ну, хватит! – воскликнул Петя, высвободившись из объятий матери. Так знайте, никуда я не лечу...

Обе женщины оцепенели в испуге. Мать, как бы не расслышав, шагнула к нему.

– Что ты сказал, Петя?

А пани Елена укоризненно покачала головой:

– С этим не шутят, мой мальчик. Завтра в десять-девятнадцать-пять взлетит "Путник", ты это знаешь так же хорошо, как и я...

– Конечно, взлетит, но меня там не будет, – закричал Петя и рассмеялся. – Я останусь с вами на Земле, мама!

– Постой, Петя, – сказала бабушка, приложив ладонь к уху, – я плохо слышала...

– Разве вы не рады?

– Рада,– сказала мать тихо,– но скажи почему?

– Потому что я до сих пор ходил по свету с закрытыми глазами! Только теперь я вижу все вокруг себя! Мне не хочется улетать от вас! Тут так прекрасно!

– Это правда, – согласилась бабушка, строго поджав губы, так что они почти совсем стали не .видны.– Но ты не будешь среди "Девяти". Они улетят без тебя...

– Я все объясню вам, вы вое поймете, мама и ты, бабушка! Представьте себе, что я только что вернулся с Марса живым и здоровым, получайте меня!

Петя протянул руки, чтобы обнять маму. Но пани Ксения на этот раз не бросилась к нему. Она только смотрела на него, долго и удивленно.

– Что с вами такое? – воскликнул Петя, с беспокойством переводя взгляд с матери на бабушку. – Я-то думал, что вы обрадуетесь... Бабушка, куда же вы? – Ничего не ответив, пани Елена взяла с пола чемодан и, сгорбившись, медленно и печально направилась к двери...

– Ну и хорошо, что она ушла, – сердито бросил ей вдогонку Петя.

– Но ведь это же ужасно! – воскликнула вдруг пани Ксения.

– Что ужасно? – спросил Петя, и у него вдруг защемило сердце. – То, что я не лечу? Почему вы меня вдруг выгоняете из дому? Я не понимаю! Просто не могу понять! Столько было слез и причитаний, что я полечу, и вдруг ты выгоняешь меня из дому! И куда? Ты знаешь, как вышло с отцом! Почему же ты, почему же ты – о звездные скопления – не радуешься, почему вдруг смотришь на меня так, словно я сделал что-то дурное?

Он обиженно взглянул на мать, ожидая ответа.

Пани Ксения в изнеможении опустилась на старый диван, стоявший у стены. У нее был удрученный вид. Она не плакала, но лицо отражало тяжелое горе.

– Как же ты этого не понимаешь, Петя? Люди тебе доверяли– ты не должен был обманывать их! Я имела право плакать, я же все-таки мать, но я плакала потихоньку, чтобы меня никто не видел. Только иногда не могла больше сдерживаться, в страдании женщина всегда слабее мужчины. Я не сумела быть достаточно гордой, хотя у меня были все основания гордиться. Я не смогла сделать того, что сделала бы всякая другая мать, я жаловалась на свою судьбу, роптала, что это фантом, химера, летающий гроб – так я кощунствовала. О, если бы я знала, чем все это кончится...

– Так ты действительно не рада, мама?

Она отрицательно покачала головой:

– Ты неправильно ставишь вопрос, Петя. Ты же не хотел оставаться там до смерти, все мы верили, что ты вернешься...

– Так ты не рада? – упрямо спрашивал Петя.

Пани Ксения поднялась и, выпрямившись, встала перед сыном.

– Петя, – сказала она, приняв внезапное решение, – попроси, чтoбы тебя снова включили в список! Сделай это ради меня! Может быть, это была только шутка. Жестокая шутка! Наказание за то, что я все жаловалась и роптала. Я не буду больше плакать, клянусь тебе! Может быть, ты еще успеешь сказать им...

– Уже поздно...

– Поздно! – Пани Ксения пришла в ужас. – Как же ты теперь будешь жить?

– А я только теперь и начну, вот увидишь! Сперва открою матушку Землю и только после нее придет черед дядюшки Марса!

– Тебе не надо было записываться в эту экспедицию! – сказала лишь мать.

Петя пожал плечами и с обиженным видом вышел из комнаты. Но за дверью он все же на мгновение остановился, на что-то надеясь. Однако в комнате стояла тишина, словно там никого не было.

Петя тряхнул головой и ушел.

– Никто не может меня ни к чему принуждать, – сказал он себе. Но злость его постепенно улеглась и остались только чувство нанесенной ему обиды и недовольство самим собой. Лишь теперь ой задним числом вспомнил, что должен был сказать маме и чего не сказал – то важное, что решило все дело. Он должен был посвятить ее в свою тайну, открыть перед ней сердце – девушка, мамуленька, девушка во всем виновата! Я влюбился не на жизнь, а на смерть, ты должна понять меня, ведь ты тоже была молодой! И, может быть, я ее приведу к нам, покажу тебе ее, мою звездочку, которую я открыл; когда ты ее увидишь, ты обязательно поймешь...

Времени теперь хватит на все – и для того, чтобы быстро забыть.

Почему, почему Maмa не обрадовалась тому, что он остается? В чем тут дело? Сколько она раньше плакала, боясь потерять его! На смену страху должна была прийти бурная радость! Что случилось с ней? Неужели она думает, что он струсил? Сколько раз он смеялся над ее опасениями, сколько раз она имела возможность убедиться в его решимости лететь во что бы то ни стало!

Наконец наступили сумерки. Над куполом Дворца спорта еще догорал закат, а на небе уже несмело мерцала вечерняя звезда. Появлялись все новые и новые звездочки...

Вечерний полумрак неожиданно сменился рассветом. Засияли искусственные солнца, установленные на высоких маяках, возвышающихся над городом. Свет отделился от теней. Все казалось более ярким, чем днем, и в то же время каким-то нереальным и более привлекательным. Дома и люди показали свое новое, удивительное лицо. Сумрак задержался лишь в парках, в нем было что-то торжественное. Очевидно, потому, что глубоко в кронах старых лип, дубов и каштанов были подвешены лампионы. Они освещали таинственные сплетения ветвей, создавая высоко над головами людей какойто сказочный мир, существующий независимо от них и замкнутый в самом себе.

Воздух был еще влажный после искусственного дождя, который только что прошел над городом.

Его распыленные капельки сияли алмазами на прозрачных лимузинах и на мачтах, украшенных флагами и корзинами цветов.

Петя глубоко вдыхал в себя сырой, слегка отдающий тлением запах осени. Дворец цветов был уже близко – с каждым шагом Петя приближался к нему, а времени у него было довольно!

Над головой у Пети сейчас проходила автомагистраль, пересекающая с востока на запад бульвар, по которому он шел. Даже в эти вечерние часы на ней царило оживление: бесшумно проплывали одна за другой машины, и странно – все они двигались в одном и том же направлении – на восток!

Да, на востоке, далеко за городом, над всеми куполами и башнями возвышался на горизонте ярко освещенный отрезок моста с усеченным концом последний пролет звездного виадука, огненная летная дорожка, по которой завтра девять человек... – да, завтра их уже не будет на этой земле. Петя поспешно отвернулся, чтобы отогнать мысль...

На лестнице Дворца цветов Ольга бросилась к нему в объятия.

– Милый, милый...

Петя крепко обнял ее. В этот момент он был твердо убежден, что никто и никогда не разлучит его с ней...

– Пойдем! – сказала она, взяв Петю за руку.

Она повела его куда-то в глубь парка по старой аллее каштанов, освещенных электрическими шарами. Аллея заканчивалась воротами, которые как будто были сотканы из розовых кружев. Это были резные ворота из вулканической породы – прочного, но мягкого туфа.

– Мы входим в Сад первой любви, – сообщила она ему с шутливой серьезностью, виновато улыбнувшись.

Безграничная радость наполнила Петино сердце. Он даже испугался такого счастья.

– Я здесь первый раз, – сказала Ольга просто, глубоко и преданно посмотрев Пете в глаза.

– Я тоже!

– Еще ни разу я не проходила через эти ворота. И часто думала – с кем?..

Они прошли по золотому мостику, зазвеневшему под их шагами, как множество колокольчиков.

Держась за руки, они гуляли по дорожкам парка, рассчитанным как раз для двух людей, любящих друг друга, проходили и по другим мостикам, переброшенным через ручейки и озерца. Казалось, что эти мостики были сделаны из шелка, из инея, из пара, осевшего на стекло.

– Говорят, что у каждого из них,– сказала Ольга – есть свое название: Мост верности, Мост воспоминаний, Мост помолвленных, Мост первого поцелуя...

– Туда! Пойдем туда...

– Я не разбираюсь в этих мостах, – прошептала она, словно желая сказать: разве это так важно? И выжидательно посмотрела на Петю. Петя, как бы угадав ее тайную мысль, храбро заявил: – А, собственно, для чего нам мост? Мы сами будем мостом...

Однако Петя оказался смелым только на словах. После слов должно было моментально последовать действие, но Петя даже пальцем не шевельнул. "Сейчас или никогда",– промелькнуло у него в голове, но было уже поздно. Ольга сделала один шажок, потом другой, немного опередив его. И все-таки он был уверен, что она ждала, пусть одну только долю секунды! Петя был в отчаянии от своей нерешительности, он подумал, что упустил момент, который настанет только один раз в жизни и больше не вернется...

Он поспешил догнать ее, чтобы исправить свою ошибку, если ее еще можно было исправить, но Ольга тоже ускорила шаг. Почувствовав его приближение, она побежала по лужайке и перепрыгнула через ручеек, за которым начинался китайский парк. На высокой, сделанной из стали пагоде светило и грело атомное солнышко...

Когда Петя почти догнал ее, она начала кружить между ручейками и киосками, вокруг фонарей в сетках и пузатых страшилищ, охранявших вход в маленькие храмы с улыбающимися буддами из бронзы, эмали и фарфора. Она влетела в ворота и очутилась на другом мосту, словно вырезанном из одного куска слоновой кости. На нем выстроились тысячи фигурок лошадок, маленьких драконов, медвежат, рыбок, зайчиков, обезьянок, слонят, дружно марширующих в одном направлении, чтобы позабавить влюбленных. Мушка была такой же величины, как слон, лягушка шагала рядом с аистом, собака РЯДОМ С КОШКОЙ, КОШКа – РЯДОМ С МЫШКОЙ.

Здесь Ольга остановилась. То ли она задохнулась от быстрого бега, то ли не могла устоять перед красотой и гармонией этого художественного произведения. И тут Петя догнал ее. Но, как только он вплотную приблизился к ней с твердым намерением действовать, смелость снова покинула его.

Но и Ольга тоже была виновата в этом! Она ничуть не помогла ему, -не пошла навстречу! И даже наоборот, будто нарочно оттягивая решительный момент, начала, как ребенок, восторгаться фигурками.

– Это, наверное, мост Вечной любви,– сказал Петя, схватив ее за руку. Ему захотелось, чтобы она сама повернулась к нему и шодставила свое лицо с такой же слабой, беззащитной улыбкой, как тогда у подъезда, когда она прощалась с ним.

В эту минуту они увидели влюбленную парочку, всходившую на мост с другого конца. В нескольких шагах от них влюбленные остановились. Юноша подошел к девушке. Обнял ее за талию и за шею.

И поцеловал ее. И получилось это так просто, естественно и хорошо.

– Вот как надо! – словно сказали их губы. А когда влюбленные заметили смущенного и беспомощного Петю, они ободряюще улыбнулись ему и тихо, как будто на цепочках, перешли через мост. Можно было подумать, что им была понятна его робость и поэтому они уступали ему место...

– Зайчик! – назвала его Ольга, подобрав для него имя одного из марширующих зверьков, очень похожего на Петю, и ласково улыбнулась ему изза длинных опущенных ресниц.

– Вот! – сказал Петя и, осторожно обняв ее за шею, поцеловал в губы. В этот момент он почувствовал такой ириляв силы, отваги и радости, как ни разу в жизни.

– Ты моя единственная любовь, навсегда, до конца моих дней! воскликнул он, прижимая ее к себе. – Никогда больше я не расстанусь с тобой...

– Я буду ждать, – зашептала Ольга, – буду преданно ждать, годы меня не пугают. Гордость и страх, страх и гордость будут чередоваться во мне, как день и ночь...

– Да, ты еще не знаешь, Ольга! Ведь я никуда не полечу! Я останусь чс тобой!

Он думал, что теперЬ она сама бросится ему на шею, но девушка оцепенела от изумления. Она открыла рот, но долго не могла вымолвить ни слова.

Наконец с трудом произнесла: – Это... это неправда! Ты шутишь! Ведь завтра "Путник" улетает...

– Улетает, но меня в нем не будет! – засмеялся Петя с видом заговорщика.

– Тебя в нем не будет? – сказала она медленно и таким странным голосом, что у Пети мороз пробежал по коже.

– Разве ты не рада? Разве ты не понимаешь? Мы все время будем вместе, будем каждый день встречаться...

Она на шаг отступила от него и строго спросила: – Зачем ты это сделал?

– Ради тебя! Только из любви к тебе!..

– Так, значит, я в этом виновата! – пришла в ужас Ольга.

– Я не могу тебя оставить! Я ни одной минут не выдержал бы без тебя!

– Но я хочу, чтобы ты летел! – сказала она сурово. – И давай уйдем с этого моста!

Петя с возмущением вспомнил о словах матери.

Можно было подумать, что они сговорились! Какая жестокость скрывается за женскими слезами!..

– Так вот какова твоя любовь, – начал он попрекать ее. – Если бы ты хоть немножечко любила меня...

– Я люблю тебя! – перебила его Ольга, и в ее словах послышалось предостережение.

– ...то ты не гнала бы меня от себя куда-то в безвоздушное пространство, откуда, может быть, нет возврата...

– Есть возврат! – закричала она.– Ты это должен знать гак же хорошо, как и я! Только трус сомневается...

– Я не трус, ты сама знаешь! Я не боюсь за себя! Но три года тебя не видеть! Я умру там без тебя...

– То, что ты говоришь, не любовь. Это только короткая вспышка загоревшейся бумаги! Настоящая любовь – это страшный огонь ожидания, в котором сгорает все мелочное и лишнее. В ожидании выковывается верность возлюбленных и жен! Сколько есть таких, испытанных временем! Количество месяцев и лет не имеет значения! Чем дольше ожидание, тем сильнее любовь...

– Если бы я не встретил тебя, – сетовал Петя, – мне нечего было бы жалеть. Но без тебя – я не могу! Все это теряет смысл!

– Я обещала тебе и еще раз обещаю: я буду ждать, всю свою жизнь буду ждать тебя! Буду смотреть на звезды, уверенная, что ты там, когда они загораются; я же знаю, какая среди миллионов звезд твоя и моя. Каждый день я буду писать тебе своим сердцем, счастливая и несчастная, гордая и отчаявшаяся, и ждать, ждать, пока в один прекрасный день...

– ...я вернусь или не вернусь...

Но Ольга не хотела слышать сомнения и насмешки в его словах. Она разгорячилась от волнения.

– Но ты подумай о возвращении! Когда ты будешь возвращаться, ты ли это будешь?

– То есть... – попробовал возразить Петя. Но Ольга не дала ему договорить.

– Петя! Ты заколебался! Я понимаю! По крайней мере я теперь вижу, как ты меня любишь. Но существует еще более сильная любовь! Именем этой более сильной любви я приказываю тебе: лети! Ты полетишь завтра! Ты должен! Должен!..

Ее серые глаза безжалостно сверлили его – они были суровы и холодны, как застывшая сталь...

У Пети подкосились ноги.

– Поздно! – простонал он.– Уже решено. Мое место занял другой.– И он поспешно начал рассказывать ей об утреннем посещении Доминика Эрбана. Он выложил ей все, ничего не утаив. Голова девушки опускалась все ниже и ниже. Ее гордая мечта осыпалась, как слишком сильно распустившаяся роза. Правда, то, что Петя сообщил ей, немного, только совсем немного оправдывало его поступок, но не хватало главного! Если бы Петя отказался участвовать в экспедиции ради того, чтобы уступить свое место человеку, способному на такие жертвы, человеку, одержимому страстным желанием "узреть",– в этом случае она, пожалуй, смирилась бы перед необходимостью, смогла бы еще оправдать поступок Пети, то, что он пожертвовал своей мечтой...

Но Петя еще раз признался, что он только из-за девушки хочет остаться на земле, и не имеет никакого значения, что эта девушка она сама! Она ищет оправдания для него и не находит, не может примириться с его отступлением! Ей кажется, что именно ради любви к ней он должен был проявить стойкость! Она не знает того пылкого юношу, победившего Петю, но как она понимает его!..

– Вот это герой! Таким я представляю себе завоевателя новых планет! Таким я считала и тебя, Петя...

– А я думал, что обрадую тебя,– протянул Петя подавленно.

– Мне здесь не нравится,– сказала Ольга вместо ответа,– у меня нет настроения смотреть на эти игрушки и безделушки. Как это все смешно и грустно – даже при свете ночного солнца! Пойдем отсюда!

– А куда ты хотела бы пойти?

– Пойду домой. Я так устала...

Но Пете совсем не хотелось идти домой, он уговаривал Ольгу, упрекал, упрашивал, но все напрасно...

Когда они прощались на лестнице у подъезда ее дома, Ольга протянула ему руку и сказала с тоской в голосе:

– Прощай, астронавт печального образа! Еще и крыльев не успел распустить, а уже очутился внизу! – И быстро взбежала по лестнице к открытой двери.

– А как же завтра? – закричал он ей вслед.Где мы встретимся? Где ты будешь завтра?

Она все-таки оглянулась на последней ступеньке:

– Где я могу быть? Там, где будет весь мир...

Петя ложился спать с тяжелым чувством неопределенности и смятения. В голове у него был полный сумбур. Было о чем подумать! Непонятные и неприятные мысли роем теснились в мозгу, я нужно было перебрать их, обдумать и привести в определенный порядок.

"И опять я не сказал ей главного",– с грустью подумал он. Она должна меня понять, все дело только в том, как мне убедить ее! Конечно, научными соображениями, как ученый; жаль, что мне это раньше не пришло в голову! Не театры, не картины, не музыка, а 'Природа! Я должен был начать с ней говорить о природе, о том, что мне близко и понятно! В наших водах и в земле живут удивительные существа, которые вряд ли мог бы придумать человеческий мозг. Зачем нам добиваться познать фауну и флору других планет, раз мы еще в достаточной мере не знаем фантастических обитателей дна океанов? И в капельке воды, и в пылинке земли кишат удивительные живые существа. Мы находимся только на начальном этапе наших экскурсий в микрокосм, на ядерные солнца и планеты электронов, а что если и на них будет открыта жизнь в той или иной форме? Зачем лететь на звезды, если любой кусочек материи содержит в себе целый мир солнечных систем? Не будет ли предательством по отношению к Земле покинуть ее именно сейчас?..

Такой представлялась Пете его защитительная речь, перед тем как он заснул. Петя обладал счастливым свойством: он мог спать, когда ему хотелось. Он умел заставить свое воображение рисовать только приятные и милые ему картины. Проблемы упрощались, решения были почти найдены. Все волнения разом улеглись, и он, словно через замочную скважину, проскользнул в неведомую страну грез, над которой покачивалась не луна, а земной шар.

Благодатная страна, девственная почва для ботаника. Каждый листик уже сам по себе является удивительным художественным уникумом; можно подумать, что его вырезала из бумаги тонкая рука гениального китайского мастера. И все было синим, а потом вдруг фиолетовым, а дальше светлорозовым, таким, как если смотреть на долину через цветные стеклышки.

Петя рвал в траве цветочки и приходил в восторг – просто рай для ботаника! Все неизвестные, невиданные растения – как он придумает столько названий? И вдруг он почувствовал, что кто-то закрыл сзади ему ладонями лицо:

– А ну-ка, отгадай!

– Иван! – закричал Петя.

– Опять ошибка! – раздался за его спиной звучный бас, в котором теперь слышалась угроза.

За ним стоит человек в скафандре – через окошечко шлема Петя моментально узнает его: инженер Покровский!

– Несчастный! – кричит Покровский. – Как вы втерлись к нам?

– Где Ольга?

– Там, на Земле! – Покровский показывает на небо, на котором сияет кровавый шар полной луны.

Петю окружают люди в скафандрах, они угрожающе наступают на него:

– Прочь отсюда! Прочь отсюда!

– Ты не наш!

– Ты наша ошибка!

Они бросаются на него, но Петя уже сидит в "Золотой мушке" и догоняет "Путника". Вот он уже приближается к нему, вот-вот коснется его, но "Путник" всякий раз подпрыгивает и проносится мимо Петиного носа. И снова Петя догоняет его.

Из иллюминатора "Путника" нагибается Ольга, там ще и мама, и бабушка...

Ольга смеется и восклицает: "Никогда!" А Владя издевается: "А ну-ка, догони!" "Давай поспорим!" – кричит Иванек.

Потом Петя под бурные овации сходит на землю, его встречают с музыкой, осыпают цветами. Но не могут снять у него с головы шлема, он чувствует, как шлем сдавливает ему горло. Люди спешат на выручку Пете, но напрасно механизм испортился.

Приходят специалисты, мастера, пытаются снять шар с помощью инструментов, но шар не двигается, словно он прирос к Петиной голове. Публика удивляется:

– Такого еще не бывало!

– Теперь он будет жить с шаром на голове. Особый случай...

– Он умрет с голоду!

И Пете действительно захотелось есть! Ему показывают вазу с фруктами. Петя берет яблоко, открывает рот, но между яблоком и ртом – стекло Шлем пробуют ра.шилить, бьют по нему молотом – каждый удар отдается у Пети в голове, но шлем держится крепко. А удары сыплются все настойчивее, пока Петя не просыпается. Он открыл глаза, однако ему кажется, что сон еще продолжается, он слышит гулкие удары, но ударяют уже не в голову, а в дверь. Наконец он начинает воспринимать и звук голосов:

– Петя, открой!

– Мы должны поговорить с тобой!

– Пока не поздно!

Владимир и Иван! Петя улыбнулся их рвению, но улыбка тут же исчезла с его лица. Он вспомнил вчерашний день и с ужасом подумал о сегодняшнем, начинающемся этими ударами...

– Петя, Петя! – кричал Владя. – Говорят, что ты не хочешь лететь на Марс!

– Правда, они выдумывают? Правда, ты полетишь? – раздался умоляющий голосок Ивана.

– Впусти нас и скажи, что это не так! – требовал Владя. – Ты полетишь или не полетишь?