Текст книги "В стране наших внуков (сборник рассказов)"

Автор книги: Ян Вайсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Аня!

Она покачала головой и виновато прошептала: – Яна...

– Так значит, – в недоумении воскликнул он, – значит, тогда это были вы?

– Да, я! – сокрушенно сказала она, и слезы брызнули у нее из глаз.– Аня тогда сидела с краю...

– Зачем вы ее мучите?-заступилась за нее Гана и обняла сестру.Довольно она уже настрадалась из-за этого! Она уже отбыла свое наказание!

– Нет,– возразила Яна.– Наказание продолжается и будет продолжаться. Мой проступок будет вспоминаться каждый раз, когда бы и где бы ни исполняли вашу симфонию. Но так и должно быть. Никогда не смоется обида, которую я нанесла вам. Ваши гобои и охотничьи роги не простят мне...

– Что вы, Яна! – перебил ее Ян с упреком в голосе.– Ведь я прощаю вам, уже в конце третьей части я все вам прощаю; весь финал третьей части – это одно всеобщее прощение. Разве вы не слышали ?

– Финал она не слышала, – ответила за нее Гана. – Мы тогда как раз приводили ее в чувство...

– Ну, а вся последняя часть, четвертая,– разве вы не радовались вместе со мной? Разве я давно не простил бы вам, если бы вообще было что прощать? Только благодарить и благословлять весь мир и вас, Яна, так как и вы относитесь к его красоте, к моему счастью...

Он подошел к ней, взял за обе руки и крепко прижал их к себе. Яна вдруг громко рассмеялась сквозь слезы. Смех зазвучал так облегченно и беззаботно, словно с нее свалилось тяжелое бремя и она поднялась ввысь.

Только Аня молчала до сих пор. На ее лице застыло печальное удивление. Как все это было двенадцать лет назад? Она старалась изо всех сил припомнить.

Виновата была сестра, а не я. А теперь слова Яна как бы вознесли Яну, она чувствует себя польщенной и вознагражденной за что-то и поэтому выглядит такой счастливой.

А Гана, она тоже в чем-то провинилась перед ним, но скрывала это, святоша! Никогда она нам ничего не скажет – и еще получила за это от него красный пион. Что означает для них этот цветок?

О чем Ян напомнил ей этим? В знак чего он подарил его Гане?

Ане кажется, что только она одна осталась здесь ни при чем. А если и не совсем так, то, во всяком случае, она отошла на последний план. Он назвал ее имя, сказал "Аня", но только потому, что вспомнил свою обиду; он не узнал ее по лицу, спутал с Яной, и это больше всего огорчило ее.

Однако уже несколько минут Ян незаметно наблюдал за ней. А потом прямо взглянул ей в глаза:

– Аня, моя колыбельная! – улыбнулся он. – Вас я оставил на конец!

Обе сестры обрадованно посмотрели на Аню. Они понимали ее нетерпение. Ведь она одна ни в чем не виновата перед ним!

– И все же вы не узнали меня! – упрекнула его Аня.

– Не узнал,– согласился он.– Не сердитесь на мои глаза. Они хоть и видят невидимое сияние, но еще такие неразумные! Они смотрят на все с удивлением и на вас тоже, Аня! Но вы не волнуйтесь! Только теперь я многое осмысливаю и увязываю – ваш голос с вашим лицом. Пожалуй, таким именно я и представлял себе его, почти таким! Поэтому я ничего не понимал, терялся в догадках и жаловался на свою судьбу. Я был болезненно чувствительным, мнительным и обидчивым, говорят, что все слепые были такими! Ваш голос и эта невинная выходка казались мне совершенно несовместимыми. Загадка этого противоречия мучила меня и разжигала мое любопытство до тех пор, пока я не вывернулся из нее, как змея, сбрасывающая с себя старую кожу. Вся третья часть симфонии – это моя змеиная кожа. Но ваш голосок, Аничка, удивленно поющий "Куда ты летишь, птичка-человек", одержал во мне победу! А вся последняя часть, Аня, ведь это же не что иное, как вариации на тот же мотив удивления миром. Вы удивляетесь ему от самого своего рождения. И я тоже от своего рождения, потому что я вторично родился!

Аня слушала как зачарованная, и ее широко открытые голубые глаза и в самом деле выражали детское изумление.

– Да, да, вы правы! – растерянно говорила она, скорее отвечая самой себе, чем ему.

– Вы еще поете? – неожиданно спросил он.

– Я певица!

– Оперная?

– О нет! Я пою только то, что мне хочется и когда у меня есть настроение!

– А как вам понравился наш хор?

– Это должно быть прекрасно, – вздохнула она,-петь вместе с вами "Песнь человека"!

– А вы не хотели бы ездить и петь?

– Этим я как раз и занимаюсь...

– Так поступайте к нам в женский хор!

– Но разве я могла бы? – прошептала Аня, и глаза ее затуманились от слез радости.

– Мы летим самолетом на запад, в Милан, Марсель, Барселону, Мадрид, Лиссабон. А потом через эту лоханку с водой в Африку...

– И я, и я тоже...

– И вы полетите с нами, Аня! Мы будем вместе удивляться и вместе любить...

– Да,– медленно произнесла она. Ее глаза широко открылись. Казалось, никогда они не были такими удивленными.

Я открываю неведомую страну, которую отделяют от нас сотни и сотни лет. Но и столетия состоят из секунд. Я хочу сказать этим, что и выдуманная страна, как бы далеко она ни находилась от нас, приближается к нам так же, как и мы приближаемся к ней, поднимаясь по лестнице времени...

Каким будет человек будущего? Как и в чем он будет отличаться от современного человека? Где искать образец? Разве взять мерилом времени историю? Проследить, насколько мы лучше наших предков? Как развивался характер человека, его мораль, его обычаи? Каким жалким кажется нам пан Броучек [Пан Броучек – герой сатирической повести Сватоплука Чеха "Путешествие пана Броучка в пятнадцатое столетие". ] по сравнению с гуситскими воинами! Совершенно очевидно, что в данном случае время не имеет значения, столетия не оказали никакого влияния. Капитал развратил человечество!

Это проклятие еще до сих пор довлеет над нами, хотя гнездо его и продезинфицировано. Человек наших дней представляется мне выздоравливающим после тяжелой болезни. У него все еще есть склонности и предрасположение к црежним порокам, но он поправляется и с каждым годом будет становиться все лучше и лучше.

И у героев моих рассказов есть еще свои моральные синяки и ссадины. Это – уже не лицемерие и не подлость, не измена, и не корыстолюбие, я не коварство; эти пороки, позорящие имя человека, будут забыты навсегда, как будто их никогда и не было. Но мой Франя лепив и свою леность пытается выставить как добродетель. Мартина с каплей яда в крови обуревает ревность, старая как мир.

А мой Петя – герой грядущих веков – колеблется между чувствами долга и любви. Яна солгала, и долгие годы эта заноза сидит под ногтем нарывающего пальца. Люди и в будущем будут наивными и сумасбродными, взбалмошными и трусливыми, разборчивыми в еде, хвастливыми и болтливыми и не знаю еще какими.

Многие скажут: "Этот рассказ лучше, а тот хуже". Иначе и быть не может. Все рассказы могут быть хорошими или вее – плохими, но один из них обязательно будет самым хорошим, а другой – самым плохим. Правы окажутся те, кто утверждал, что все будет не так, а совсем иначе. Я и сам не знаю этого... Может быть, я рискнул вступить на неведомый материк несколько преждевременно.

О том, какими будут люди будущего, можно только фантазировать. Но пришло ли уже время реально представить себе их? В самом деле, гораздо легче предсказать, каким будет звездное небо через тысячу лет, чем сказать, каким будет человек завтра!

Поэтому я искал прототипы своих героев среди наших современников, чтобы мои герои твердо стояли на этой земле, земля будет все та же, таким же будет и расположение звезд над головой, только стрелка на часах вечности продвинется немного вперед...

О Несколько раз я брал разбег для романа, и каждый раз у меня выходил рассказ. Но совесть у меня чиста: я всегда вовремя останавливался.

Я мог бы сказать: герои выдохлись. Но зачем все сваливать на героев?

Еще несколько лет назад мне приснился сон о воздушном корабле, как он плывет к Светлому Завтра. Но сон – лишь хаос, хотя в нем и содержатся творческие элементы. Он возникает, когда хозяина нет дома... Но ему можно придать более совершенную форму. Из хаоса создать нечто. Уже давно я написал рассказ на основании того сна. Рассказ лежит передо мной, и я не знаю: включать – не включать его? В нем есть все недостатки первого опыта.

Можно было бы назвать его "Воздушный корабль ангелов". Это же первая ласточка! Включить!

СОН О ВОЗДУШНОМ КОРАБЛЕ

Oгромный и серебристый, из мрака выплыл воздушный корабль с красной звездой на выпуклой груди. На бортах его яркими зелеными буквами написано: Каникулы. Целые стаи спортсменов на крыльях и в небольших разноцветных самолетах сопровождают его, кружатся над ним и под ним, напоминая маленьких рыбок, которые всегда следуют за большой рыбой. Летуны приветствуют корабль и желают ему в пути "много счастья и солнца!" Под голубым небосводом продолговатый корабль сливается с летним полднем, являясь как бы неотъемлемой частью этого времени дня и года; он не менее прекрасен, чем облака, образующиеся вокруг него и затем превращающиеся в бело-голубое ничто.

На этом небесном судне было три палубы, одна над другой,– первая, вторая и третья. Одинаково роскошные, они отличались между собой только расположением Да нумерацией. Удобство их заключалось в изящной простоте, а роскошь – в смелости линий подвесных площадок, повисших в воздухе на головокружительной высоте. Корабль походит на плывущую наблюдательную башню с галереями в три этажа; по ним можно идти в одном направлении и прийти на то же самое место, затратив столько же времени, сколько необходимо для того, чтобы обойти беговую дорожку на самом большом стадионе.

Мы летим на восток. Моторы тихо трещат, словно цикады в жнивье. Крошечные самолеты и крылатые исчезают один за другим, и понемногу мы теряем их из виду.

Вокруг бассейна в эту пору царит тишина. Женщины в купальных халатах и часть мужчин, полуобнаженных, с расслабленными мускулами под загорелой кожей, дремлют в креслах, другие развлекаются в залах для игр или на кортах, или же прогуливаются и беседуют; высота придает их речи легкость и возвышенность.

Среди пассажиров находится воздушный ныряльщик Вацлав, награжденный орденом Отваги; он летает на своих крыльях лучше птицы; ему ничего не стоит поймать на лету жемчужину, брошенную с палубы. Здесь и мастер максимальных глубин геолог Петр – ему сто двенадцать лет,– который при геологической разведке под моравской пропастью пробурил самую глубокую скважину в недра земли. Здесь и Адам, один из первых, кто побывал на Луне. Здесь и мастер высоких урожаев хлопка Антонин, который в этот момент как раз смотрит через полевой бинокль на землю.

Как прекрасна земля, которую он видит! Золотые квадраты и прямоугольники, обрамленные синезеленым бордюром лесов, извилины реки, напоминающей заплетенную из серебряных волос косу, в которую воткнуты гребешки плотин. Капилляры водных трасс и каналов, заросли хмеля на холмах, сады, виноградники. Ослепительный блеск озера, обузданного бесконечной плотиной, на берегу озера кажущийся безлюдным белый город, погруженный в глубокое молчание.

– Вон, вон! – показывает Антонин.– Это наш агрогород! А вон там на небе – ты видишь ту огромную лейку? Она поливает хлопковые поля, а потом мы будем собирать урожай...

– Ну, этот хлопок ты собирать уже не будешь, разве что на расстоянии,шутит диспетчер Ян.

Сидя в своей кабине и нажимая кнопки ( а их не больше, чем пуговиц у него на рубашке), он управляет всей дневной добычей оловянного рудника.

– Там!

И стройная девушка в широкой соломенной шляпе навела свой биноколь в ту сторону. Это Аничка, воспитательница в детском саду; по средам она, кроме того, работает стюардессой на воздушном корабле, а также участвует в спектаклях и танцует в судовом ансамбле на радость себе и экипажу.

– Вон там! – показывает она пальцем вниз, будто все, что она видит, происходит лишь в нескольких шагах от них.– Твой дождь, Тоник, льется на спортивную площадку в виде сплошных радужных струй. Посмотри на тех карапузиков, они, точно жеребята, ловят капли раскрытыми ротиками...

Антонин быстро подходит к огромному биноклю, установленному на штативе.

– Они машут нам рубашонками!-растроганно говорит он и вдруг разражается бранью: – Черт возьми! Двое там дерутся! Сейчас же прекратите, ребята! Антонин отталкивает бинокль, словно он мешает ему, и сам улыбается обману зрения.

– Теперь на свете еще только, то есть уже только, дети дерутся! отмечает Аничка и издали посылает им свою улыбку, всепонимающую улыбку воспитательницы вот таких малышей...

Наступила ночь, мягкая и нежная, как бархат, утканный золотыми звездами. Аничка не может уснуть. Она выходит на палубу. На корме, в уголочке, она находит свободную кушетку. Две голубые занавески по ее бокам слабо раздуваются от легкого ветерка.

Аничка ложится. Она лежит, подняв подбородок вверх, раскинув руки, похожая на большого ребенка.

Девушка вспоминает о своем любимом и о таких же вот звездах, под которыми родилась их робкая любовь, о его глазах, в глубине которых она с затаенным дыханием прочитала, что ее еще что-то ожидает и что именно это будет самым важным и самым изумительным из всего того, что таит в себе человеческое тело. Что чудеса совершаются не только вокруг нас, но и в нас самих, и они-то и есть самые прекрасные. Что единственное и настоящее счастье в этом мире может дать человеку только человек.

Ее Павел – один из строителей обсерватории на горе Братства, купол которой в ясную погоду виден даже в Градце [Градец – город в Чехии. ]! Такой же робкий, как и она, он все знает и все понимает, кроме женщин. Он прошел вдоль и поперек все части света, и только этой страны еще не знает. Это таинственный остров, который лежит перед ним, и он боится открыть его.

Их руки сплетаются, их губы жаждут слиться в поцелуе, но до сих пор они ни разу не поцеловались – вот какая это любовь! Павел такой же непорочный, как и она. И, если он когда-нибудь сорвет этот цветок, то он и себя сорвет!

Ей вспомнился закат солнца, который она наблюдала, сидя рядом с любимым. Как это было изумительно, каким мощным порывом были объяты его тело и душа, какие струны зазвучали в нем, куда он вознесся со своими планами; а потом он улетел, и все закаты солнца поблекли и погасли...

Так грезила Аничка с закрытыми глазами.

И вдруг она вздрогнула от неожиданного толчка.

Что-то мягкое, шелковистое упало ей на глаза, черный мешок мрака навалился на грудь, и в этот момент она почувствовала на своих губах чье-то горячее прикосновение. Она хотела кричать и не могла. Хотела кусаться, драться, выплюнуть эти дерзкие уста, но, прежде чем она опомнилась, все исчезло. Но это была не галлюцинация, это был поцелуй кого-то чужого, продолжавшийся одно лишь мгновение. Аничка вспомнила Павла и с ужасом поняла, что все кончено. Она чувствовала, что изо рта у нее льется кровь...

Девушка стала звать на помощь. Раздались тревожные звуки сирены.

Проснулись спавшие пассажиры и выбежали из своих кают. Они нашли ее потрясенной и подавленной, лицо она закрыла всеми десятью пальцами, из-под которых текли слезы. Антонин взял Аничку за руку, стараясь заглянуть ей в лицо. Но она вырвалась и, прежде чем он мог помешать ей, вскочила на перила и бросилась вниз.

– Ныряльщик! – закричало в одно и то же время несколько голосов, но в этом крике о помощи не было надобности. Стройный, худощавый юноша уже застегивал свой комбинезон с крыльями. Задержавшись на перилах, он вытянул вперед руки и скользнул вниз головой в воздушное пространство. Световая рука прожектора опустилась глубоко в темноту и нащупала на дне светлую точку. За ней следом и бросился стремглав ныряльщик Вацлав, как альбатрос за своей добычей...

Все пассажиры сошлись на том, что человеку, совершившему такое преступление, нет места в их обществе. Никто не требует его признания, никто не интересуется его именем. Для всех было бы тягостно и невыносимо смотреть ему в лицо. Как только стемнеет, пусть он использует свой парашют...

Так он и сделал: ночью он исчез тихо и незаметно, свидетелей его ухода не было, его имя не было произнесено. На следующее утро, когда пассажиры обменивались пожеланиями счастья и радости в новом дне, на одного человека стало меньше – вот и все...

За развевающимися бледно-голубыми шелковыми занавесками снова звучат музыка и пение, время от времени слышатся удары гонга, пиршественные залы заполняются народом. У всех пассажиров легко и весело на душе, их взаимоотношения исполнены неизъяснимой нежности, благодарности и гордости. После того как с корабля был сброшен живой балласт, их сердца, ликуя от радости, вознеслись еще выще. Они окружают Аничку вниманием и нежной заботой. А она утверждает, что давно уже простила его. Своим уходом он искупил вину. Все-таки он был человек!

Солнце спускается к западу и окунает легкие облака в розовый сок. Плавно несется воздушный корабль. Курс – на восток: через Москву в Пекин.

Небо отливает перламутром, глубины грустят в предчувствии тьмы. Наступает вечер, сгущаются сумерки, огненные глаза рефлекторов сверлят темноту. На корабле начинаются игры, пение и хороводы, рассыпаются огни фейерверка, до ночи звучат смех и веселье. И вдруг зазвонили колокола.

Ревут мегафоны:

– Смотрите на восток!

Все бросились на палубу. На востоке загорелось сияние, как будто перед восходом полуночного солнца. И внезапно перед изумленными взорами пассажиров появляется в темноте огненный колосс, чудесное небесное тело. Это Комета с красной звездой на челе, ее массивный хвост сверкает, как звездное небо.

Но вот пылающая оболочка меркнет, сияние исчезает, видны лишь ряды освещенных окон, а над ними огненная надпись "Пушкин". С пролетающего корабля доносится музыка, словно он сам является огромным музыкальным инструментом.

– Он бы нас заглотил целиком, даже после ужина,– одобрительно сказал штурман, а поваренок считает: – Одна, две, три... восемь палуб!

Голоса, которые радионы передают с палубы на палубу, скрещиваются:

– Здравствуйте, товарищи! Куда? Куда?.. – приветствует по-русски голос нашего капитана Блажея, испытанного аэронавта, который с юных лет живет в воздушных просторах.

– Да так! Немного погулять по свету,– из вежливости по-чешски отвечает гулкий голос, словно отлитый из меди.

– Много солнца и счастья! – передают с нашего корабля приветствие, принятое у всех аэронавтов. А советское судно отвечает: – Привет пятиконечной звезде Кремля – пусть она вечно сияет– и всем, кто живет под ней, всем близким и далеким...

"Пушкин" уже далеко, а в воздушных просторах все еще звучит его голос, как последний удар колокола. Оболочка на корабле снова загорается, и долго еще виден вдали его золотой хвост, освещающий небо и землю. А потом корабль исчезает и остается лишь неясное сияние, словно где-то в темноте светится большой город.

– Прекрасна жизнь человека,– блаженно вздыхает диспетчер Ян.– Как хорошо жить на свете, какое счастье, что мы родились в эту эпоху!

– А я,– мечтательна произнес Антонин,– а я...

Он замолчал, но все поняли его. И Аничка, воспитательница в детском саду, стюардесса по средам и танцовщица судового ансамбля, любящая до гроба Павла, строителя обсерватории, досказала его мысль:

– Тоник хотел сказать, что он отдал бы предпочтение Эпохе утренних зорь, что он завидует героям, отдавшим свою жизнь за то, чтобы не было больше войн, героям, пожертвовавшим собой, чтобы мы были счастливы!

А ныряльщик Вацлав гордо улыбнулся Аничке, вспомнив, как он выловил ее в глубине, словно жемчужину. А Адам Бош, кавалер ордена Золотой Луны, сказал:

– Наша эра великая! Перед нами открыты пути более далекие, чем на Луну! Слава человека коснулась вселенной! Но еще более великой и более удивительной была Эпоха утренних зорь. Откуда взялись те люди? Голова идет кругом, если представить их себе,– просто не верится, что были такие люди! Какое счастье, что мы – потомки таких славных предков!