Текст книги "Император Николай II и заговор генералов"

Автор книги: Ян Отченашек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Я хочу сейчас коротко остановиться на Алексееве. В моем труде (Сергеевский и другие поставят его в кавычки. Пусть; Якобий, Позднышев реагировали на все статьи неизменных оппонентов, включая и почтенных, но совсем некомпетентных дам. Мне это все равно). Я уже приводил и биографию Алексеева и его деятельность, но сейчас, перед описанием самого трагического события последних пятидесяти лет, т. е. отречения Государя Императора (Его смерть, как и всей Царской Семьи, была неизбежным последствием этого акта), я хочу дать духовный облик генерал-адъютанта Михаила Васильевича Алексеева.

Происходя из скромной семьи, живя в провинции, Алексеев не воспитывался в тех консервативных традициях старых военных семей, где имя и правящего Императора, и всех бывших до Него считалось священным. Необыкновенно трудолюбивый и усидчивый, он добросовестно учил все, что ему полагалось. В академии прилежно зубрил тактику, стратегию, знал назубок Клаузевица, все походы Наполеона и все, что полагалось прилежному и добросовестному курсанту. Прекрасно знал все уставы, с их многочисленными параграфами. Всегда старался делать все сам, вплоть до мелочей. Был аккуратен до педантизма. Человеком был религиозным – часто ходил в церковь. Женился на «левой», как об этом пишут. Когда Алексеев был уже начальником штаба Государя, Анна Николаевна (жена Алексеева) приезжала к мужу только тогда, когда Государь уезжал из Ставки. Государь об этом даже спрашивал самого Алексеева. Скромность? Может быть, а может быть и нет. Дружил с Борисовым, человеком определенно левых убеждений. Борисов не раз говорил о «кухаркиных сынах», имея в виду Алексеева (Кондзеровский), а затем после отречения Государя о том, что Государь не сумел привязать к себе Алексеева, его выделить среди других. Сделай Он это, было бы все по-другому (Мордвинов). Алексеев переписывался с заведомым врагом Государя Гучковым, входил в «неофициальные» отношения со Львовым, знал о готовящемся заговоре против Государя, был в секретной переписке с Брусиловым, неохотно и «вяло» говорил о подавлении бунта в Петрограде, знал о состоянии Петроградского Гарнизона и не заменил их надежными частями, верил всяким сплетням и клевете о Государыне, говорил об этом с чинами Ставки (Шавельский, Кондзеровский), вместо того чтобы в корне пресечь все эти преступные разговоры, сам осмелился говорить об этом со своим Державным Вождем; Государя называл ребенком (Шавельский), во время приездов в Ставку Государыни «заболевал» и не являлся к столу, отказывался от генерал-адъютантства (скромность?) и старался не носить аксельбантов, в трагический момент приготовления к отъезду Государя в Царское осмелился задавать вопросы, явно оскорбительные для Государя (Воейков).

По своей должности начальника штаба Верховного главнокомандующего Алексеев обязан был знать и о пропаганде социалистов в частях Петроградского Гарнизана, и о том, что члены Думы, «Земгора», Военно-промышленного комитета и других организаций беспрепятственно разъезжают по фронту, развозят антиправительственную литературу и ведут революционную пропаганду. Алексеев обязан был знать, что представляет из себя социалистическая пропаганда, обязан был знать, что марксизм готовит социальную революцию. Алексеев обязан был знать, что подготовляемое им решительное весеннее наступление может быть успешным только при спокойствии внутри страны. Алексеев обязан был знать, что Государственная Дума ведет клеветническую кампанию против Государыни и Государя, Алексеев обязан был знать, что все это не соответствует действительности. Алексеев оставил своим заместителем, вопреки всем правилам старшинства, Генерала Гурко, от которого ожидали «решительных действий» против Государя (Бубнов). Наконец, Алексеев был обязан всеми имеющимися в его распоряжении средствами (текст присяги) всецело поддерживать Государя в той злостной, злобной, клеветнической кампании, которая все интенсивнее велась определенными кругами против Священной Особы Государя Императора и Державного Вождя Русской армии.

Сделал ли Алексеев все, что он обязан был сделать и как второй человек после Государя в управлении армией и как простой верноподданный? Нет.

Алексеев по своей натуре не был ни человеком широкого кругозора, ни подлинно образованным человеком (кроме того, что он усердно и добросовестно вызубрил в Академии), ни человеком сильной воли, не обладал присутствием духа (вспомним его паническое настроение, когда он еще был главнокомандующим Северо-Западным фронтом), ни человеком с героическим характером. Скромность? С одной скромностью человек не может выполнить свой долг, как бы тяжел он не был. Нужна еще решительность, глубочайшая вера и убеждение в правоте своих взглядов. Алексеев не понимал, что только Монархия подлинная, а не декоративная, построила нашу Империю, что только Православное Русское Царство может расти и процветать. Он должен был знать, что из себя представляет вся злобная свора на Западе, которая десятилетиями готовила падение Русского Царства.

Алексеев никогда не был заграницей, не владел языками, ни в коем случае не был тем, что называется по-немецки Weltmann, т. е. человеком всесторонне образованным, живым, энергичным. Подлинным талантом он тоже не обладал. Об этом пишут многие. Все бралось усидчивостью. Солдата он тоже не знал, не знал психологии масс. Всю жизнь провел в канцеляриях. Генерал от канцелярии. Генерал в калошах. Но все это пустяки. Алексеев был генералом, не имевшим твердых убеждений. Отсюда только один шаг до открытой измены. Он на нее пошел. Он потушил тот светоч, который освещал всю нашу Родину в ее державной поступи вперед. И маленький огонек, который он пытался зажечь в кромешной тьме, объявшей нашу Родину, несмотря на геройство наших мальчиков (где были «испытанные» зрелые люди?), юнкеров, гимназистов, молодых офицеров и горсточки старших командиров, потух. «И будет там тьма и скрежет зубовный».

В Думу приходили новые и новые части. Михайловское артиллерийское училище, представители каких-то полков. Около 4 ч. пришел Гвардейский экипаж с Вел. кн. Кириллом Владимировичем. Он отрапортовал Родзянке: «Имею честь явиться Вашему Высокопревосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России», причем заявил, что Гвардейский экипаж – в полном распоряжении Государственной Думы. Вел. кн. был принят очень любезно, его угощали чаем. Это объяснялось тем, что в Думе узнали, что еще до прибытия его в Думу им были разосланы записки начальникам частей Царскосельского гарнизона следующего содержания:

«Я и вверенный мне Гвардейский экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединитесь к нам.

Командир Гвардейского экипажа Свиты Его Величества контр-адмирал Кирилл».

Так понимал свою присягу Государю его двоюродный брат. Династия хоронила себя заживо…

В своих воспоминаниях даже Родзянко, приложивший столько усилий к совершению переворота в России, писал: «Прибытие члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов Царствующего Дома».

В Совете рабочих депутатов не спали. Там было вынесено постановление переименовать Совет в Совет рабочих и солдатских депутатов. Там шло науськивание солдат на офицеров, там готовилась социальная революция. Особенно старались Суханов, Соколов и Стеклов. Злобные и торжествующие, они поняли, что пришел их час разрушения ненавистной им России при помощи ими же распропагандированных подонков, числившихся в запасных батальонах Петроградского гарнизона. Шульгин описывает Суханова (Гиммера): «Гиммер – худой, тщедушный, бритый с холодной жестокостью в лице до того злобном… У дьявола мог бы быть такой секретарь». Но эти «секретари дьявола» понимали, что Петроградский гарнизон – это капля в море. Им надо было растлить всю армию. И ими выпускается знаменитый приказ № 1. Самые интересные это пункты 4 и 5.

4. Приказы Военной комиссии Государственной Думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5. Всякого рода оружие, как-то винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованию.

Временный комитет стал лакеем (как и Временное правительство) всех этих Сухановых, Стекловых, Чхеидзе и Соколовых. Октябрь становился логической неизбежностью, логическим следствием Февраля – Марта.

Но, несмотря на это, Родзянко, понуждаемый Милюковым и другими членами Временного комитета, продолжает свою преступную роль в деле свержения Царского режима, лжет и убеждает (как легко это было) генералов предать Государя.

Глава XXII

Высказывания членов династии в пользу революции. Государь решает ехать в Псков. Приказ Государя подавить беспорядки не исполняется. Кисляков. Алексеев переходит на сторону революции. Ночные разговоры по прямому проводу Алексеева с Петроградом 26 февраля – 1 марта. Алексеев организует отречение Государя. Телеграмма Алексеева Иванову. Войска отзываются назад. Воронович

Сергеевский в своем «Отречении 1917» пишет, что престарелый генерал Дубенский (кстати, Дубенскому тогда было 64 года, правда, это возраст почтенный, но… есть люди значительно старше, и все же пишут воспоминания) дал неудачный совет Государю возложить особые полномочия для подавления смуты на ген. Н.И. Иванова. Совет неудачный, но вот, что пишет по этому поводу «злобный клеветник и рамолик» генерал Дубенский: «Чувствовалось, что от Него указаний и директив не будет и в эти тяжелые минуты надо было помогать Его Величеству, а не ждать инициативы от измученного Царя. Хотелось верить, что эту законную помощь, верное служение присяге своему Императору даст прежде всего Его начальник штаба, Его генерал-адъютант Алексеев, все знавший, со всеми сносившийся и пользовавшийся, как я уже говорил, полным доверием Верховного главнокомандующего. Но этого не случилось (26 февр.)» (Д. Дубенский).

Сергиевский описывает все не так. Прежде всего необходимо не забывать, что Сергеевский, занимая сравнительно незначительный пост (начальник службы связи) и будучи только подполковником, не мог, конечно, иметь разговоры с чинами Ставки, занимающими более высокие посты. Часто пост, занимавшийся Сергеевским, смешивается с начальником военных сообщений; это «генеральский» пост, и этот пост занимал в то время генерал Тихменев, который тоже написал свои короткие воспоминания.

Вспомним из воспоминаний же Сергеевского, каким тоном с ним говорил Лукомский. Его ответами были только: «Так точно, ваше превосходительство». Так вот Сергеевский передает, что «обо всем этом шло в эти два дня много разговоров между чинами нашего Управления. Мне запомнилось из этих разговоров следующее: Ген. Алексеев был очень огорчен словами Государя относительно назначения лица с неограниченными полномочиями: “…но лицо Я изберу сам”. Из разговоров, тогда слышанных, я вывел заключение, что идея посылки полномочного лица была предложена ген. Алексеевым и, очевидно, Государю был известен и кандидат ген. Алексеева. Поэтому эти слова могли быть поняты генералом Алексеевым, как выражение некоторого недоверия». (Сергеевский «Отречение 1917»). Разберемся подробно на утверждении Сергеевского. Во-первых, это были разговоры Разговоры не слишком крупных чинов Ставки, во-вторых. Дальше Сергеевский пишет, что из этих разговоров он вывел заключение, а дальше «очевидно, Государю был известен» и т. д. Все это не только не факты, но даже и не логичные предположения. Кроме Сергеевского о тех днях писали Лукомский (ген. кварт.), Кондзеровский (деж. ген.), Тихомиров (начальн. воен. сообщ.), Дубенский (историограф), В. Пронин (помощн. ген. кварт.), Бубнов (помощн. нач. Морск. отд.), Шавельский (протопресвитер), Воейков (Дворц. Коменд), Мордвинов (флигель-адъют.). Никто из них не писал о том, что пишет Сергеевский. Очевидно, это было личное заключение Сергеевского, или он чего-то недопонял, или подзабыл. Это бывает. Когда я штудировал все написанное не только за эти дни, но за многие годы последнего Царствования, я часто находил такие заключения. Часто даже не по злой воле, а по забывчивости, или по Личному восприятию слышанного. Мы все только люди. Так что защита Алексеева по этому вопросу отпадает. О Вел. кн. Сергее Михайловиче я уже писал. Ничего не вышло бы и с ним. Иванов был, конечно, неудачной кандидатурой, но, как писал Дубенский, Государь был уже «измучен» и подсказанный Иванов назначается на пост, с которым он не мог справиться. Я повторяю еще раз – при той позиции, которой держался Алексеев, никакая кандидатура не была бы, не могла быть удачной. Алексеев уже тогда, или, вернее, гораздо раньше, был душой с Родзянко и Думой. Но, как человек хитрый, он решил, что, если бы вдруг, неожиданно, революционное движение пошло на убыль, он, конечно, проявил бы столь нужную инициативу. Это беспроигрышная игра. Но, повторяю, душой он был не с Государем. Вся его предыдущая деятельность говорит за это. Это не клевета на «мученика», не злоба, не выдумки, а результат тщательного изучения всех материалов в течение многих лет. И это очень горестное заключение. Это не говорит в пользу русского человека. И Алексеев, к величайшему сожалению, был далеко не одинок в таком поведении. Вот, например, заявление, сделанное Вел. кн. Павлом Александровичем: «Преклоняясь перед волей русского народа, всецело присоединяясь к временному правительству, я все же считаю себя вправе, как и каждый гражданин Великой России, сказать: «Пусть эти великие исторические дни не будут омрачены неправдой» («Новое Время», 21 марта 1917 г.).

В дальнейшем мы еще увидим (в какой уже раз?), как члены династии вели себя в «эти великие исторические дни». Это был сплошной скандал и позор. А генерал-адъютант Иванов, будучи в Киеве арестован «товарищами», обратился к Гучкову с письмом, в котором вполне выявил свое лицо, заявив, между прочим, «о своей готовности служить и впредь отечеству, ныне усугубляемой сознанием и ожиданием тех благ, которые может дать новый государственный строй» (В. Воейков).

Чем объяснить все эти письма, заявления, шествия в Думу для выражения верности и, наконец, открытую измену? Только страхом перед возможной смертью или заключением? Или чем-то, может быть, другим? Праведен гнев Божий, посетивший нашу несчастную Родину.

После 12 ч. ночи с понедельника на вторник Государь переехал поезд, где Он принял Иванова. Разговор продолжался два часа. Затем поезд тронулся. Днем проехали Смоленск, Вязьму. Все было в порядке. Затем в Свитском поезде, который шел впереди поезда Государя, стали получаться тревожные сведения. Стала известна пресловутая телеграмма Бубликова, получены сведения о каком-то новом правительстве. Свита, ехавшая в первом поезде (ген. Цабель, бар. Штакельберг, ген. Дубенский, полк. Невдахов и др.), решила предупредить об этих слухах идущий сзади в нескольких прогонах поезд Государя. Было составлено письмо, и один из офицеров остался на станции, чтобы передать письмо Воейкову для доклада Государю.

В Бологом Свитский поезд получил ответную телеграмму от Воейкова: «во что бы то ни стало пробраться в Царское Село». Поезд тронулся дальше и в 1 ч. ночи прибыл на ст. Малая Вишера. На этой станций один из офицеров собственного Его Величества железнодорожного полка доложил своему командиру генералу Цабель, что следующие станции Любань и Тосно заняты революционными войсками. Он (это офицер) в последнюю минуту уехал на дрезине, чтобы сообщить о положении на этих станциях. Свитский поезд решил ждать на станции Малая Вишера «собственного» поезда для доклада Государя о создавшемся положении.

Через час подошел Царский поезд. Воейкову было доложено о революционных войсках на ближайших станциях, и тогда он пошел с докладом к Государю. Вот что пишет об этом Воейков: «Я доложил Государю сведения, поступившие от моих подчиненных, и спросил, что Ему угодно решить? Тогда Государь спросил меня: “А вы что думаете?” Я Ему ответил, что ехать на Тосно, по имеющимся сведениям, считаю безусловно нежелательным. Из Малой же Вишеры можно проехать на Бологое и оттуда попасть в район, близкий к действующей армии, где – нужно предполагать – движение пока еще не нарушено. Государь мне ответил, что хотел бы проехать в ближайший пункт, где имеется аппарат Юза» (В. Воейков). Решено было ехать на Бологое – Дно.

В Старой Руссе узнали, что Иванов только в среду 1-го Марта прошел станцию Дно. Узнав об этом, Государь сказал: «Отчего он так тихо едет?»

Прибыв на станцию Дно, причем на этот раз головным шел Царский поезд, а свитский позже, там уже застали чиновника с телеграммой на имя Государя от Родзянко, который сообщал, что он приезжает из Петрограда с докладом. Государь приказал узнать, когда приедет Родзянко. Воейков по телеграфу получил ответ, что поезд для Родзянко уже заказан, но сам Родзянко занят (это была ложь – Родзянко не пустили «секретари дьявола», т. е. Совет рабочих и солдатских депутатов и главным образом старался Суханов) и не знает, когда приедет. Было получено также сообщение, что Виндаво-Рыбинская железная дорога занята революционными частями и что Иванов остановился со своим поездом в Вырице. Когда это было сообщено Государю, Он решил ехать в Псков, в штаб Северного фронта, где был Юз, и просил сообщить Родзянке, чтобы он прибыл в Псков.

По прибытии в Псков была получена телеграмма за подписью Бубликова, с извещением, что Родзянко отменил свой выезд из Петрограда. Его просто не пустили. И Председатель Государственной Думы и Председатель Временного комитета оказался просто пешкой, которой распоряжались из Совдепа как хотели. Но он это тщательно скрывал, чтобы проделать свою последнюю и такую страшную миссию – лгать генералам, лгать Государю, лгать, лгать и еще раз лгать. Он забывал, этот «громогласный, массивный и глупый» заговорщик, что отец лжи – дьявол. И дьявол заплатил ему черепками, как это всегда бывает; его вышибли вон сразу после этой предательской миссии. «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти».

Есть очень распространенное и разделяемое многими мнение, что войска, которые Государь приказал послать в столицу для подавления революционного восстания, по дороге «разложились». Это совершенно не соответствует действительности. Пользуясь всеми имеющимися в моем распоряжении материалами, я особенное внимание обратил на серию статей А. Тарсаидзе «На Петроград!», появившихся в апреле 1955 года в газете «Россия» (Нью-Йорк). Тщательно подобранный материал заставит очень многих пересмотреть и по-новому передумать этот важнейший вопрос в оценке событий февральских и мартовских дней 1917 года.

Помимо статей А. Тарсаидзе об этом пишут подробно также Спиридович, Мельгунов, Блок и др. Анализ этого вопроса еще больше говорит о вине Алексеева, который имел полную возможность подавить бунт, а затем революцию в Петрограде. Есть и не менее распространенное мнение, что выезд Государя из Могилева тоже был роковой ошибкой. Мы увидим, что и это не соответствовало действительности. Для подавления революции в Петрограде, которая на глазах перерастала в социальную революцию, нужно было, несмотря на анархию и полное разложение всех и вся в Петрограде, только одно: верность Государю и беспрекословное исполнение Его приказов. Высшее командование армии во главе с Алексеевым предпочло пойти на сговор с Родзянко, который сам не имел никакой власти и, зная об этом, убеждал недостойных генералов пойти на измену. Но на то они и были недостойны, чтобы можно было с ними об этом говорить. Верный присяге, любящий Государя, достаточно сообразительный и честный генерал, зная всю несостоятельность и антигосударственность Государственной Думы, не стал бы просто говорить ни с Родзянко, ни с Гучковым, ни с кем из этой клики. Они говорили и погубили и Россию, и себя, и всех русских. Они взяли на себя ответственность, за которую ответят перед Господом Богом.

Но 28 февраля, когда Государь продвигался на своем пути в Царское, а затем был вынужден свернуть на Псков, все мероприятия по подавлению анархического восстания в Петрограде протекали равномерно и бесперебойно.

27 февраля были приняты следующие меры: решение отправить головною частью эшелон георгиевских кавалеров из Ставки с ген. – адъютантом Н.И. Ивановым во главе, а затем переброска войск с фронта.

В 10 ч. 25 м. вечера 27 февраля Алексеев отправил телеграмму Данилову (нач. штаба Рузского): «…Государь Император повелел ген. – ад. Иванова назначить главнокомандующим Петроградским военным округом. Посылаются от войск Северного фронта в Петроград: два Кавалерийских полка по возможности из резерва 15-й кав. дивизии (Переяславский, Украинский, Татарский, Уланский и 3-й Уральский Казачий полки), два пехотных полка из самых прочных, надежных, одна пулеметная команда Кольта для Георгиевского батальона (отряда ген. Иванова), который идет из Ставки. Прочных генералов, смелых помощников. Такой же силы отряд последует с Западного фронта. Минута грозная и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего».

Все продумано, разумно и логично, когда Алексеев исполняет приказы Государя.

Соответствующие телеграммы были посланы Брусилову (Юго-Западный фронт) и Эверту (Западн. фронт). Войсковые части с Западного фронта должны были быть сосредоточены в Царском Селе, а с Северного фронта на станции Александровской, вблизи Царского Села. Всего отряд ген. Иванова насчитывал 13 батальонов, 16 эскадронов и сотен и 4 батареи.

По директиве ген. Алексеева первые эшелоны, из расчета 18 ч. в пути, могли прибыть в столицу не ранее рассвета 1-го марта.

В полночь 27-го Данилов сообщил в Ставку: «67-й и 68-й пех. полки (Тарутинский и Бородинский), Командир бригады Листовский, 15-й Уланский Татарский, 3-й Уральский Казачий под начальством начальника дивизии ген. Мартынова и Пулеметная команда для Георгиевск. бат. направляются в столицу. Головным будет отправлен из Двинска 67-й пехотный полк около 10 ч. вечера 28-го, прибудет в Петроград 18 часов после отправления».

Командир 42-го корпуса, ген. Гулькевич сообщал из Финляндии, где находился корпус: «По Высочайшему повелению из Выборга идет рота с пулеметным взводом для восстановления нарушенного у Финляндского вокзала движения по жел. дор.».

В 2 ч. 12 м. утра на 28-е, когда Государь был еще в Могилеве, Алексеев послал телеграммы Рузскому и Эверту: «Государь повелел сверх положенного послать еще по одной пешей и конной батарее».

Еще за 5 минут до отъезда Государя, в 4 ч. 55 м. утра 28-го, Алексеев получил телеграмму от Эверта: «Минск, 2.12 ночи. 34-й Севский, 36-й Орловский под нач. начальника 9-й пех. дивизии, ген. Лошунова, 2-й гусарский Павлоградский и 2-ой Донской Казачий полки под командой командира бригады, ген. Юрьева, и нач. дивизии ген. кн. Трубецкого – выступают. Одновременно для Георгиевского батальона пулеметная команда Кольта из 10-го корпуса. Посадка начнется в полдень 28-го и окончится 2-го марта».

За время отсутствия Государя Ставка продолжала работать по отправлению войск на Петроград.

В 3 ч. дня 28-го февраля из Вязьмы было сообщено Императрице: «Много войск паслано с фронта».

Утром и днем 28 февраля приказ Государя по отправлению войск исполнялся беспрекословно и по выработанному плану.

В 12 ч. 15 м. дня 28 февр. Алексеев сообщает по телеграфу следующее: «В дополнение моего сообщения о положении дел в Петрограде, уведомляю, что Государь Император изволил выразить желание назначить в распоряжение ген. – ад. Иванова Гвардейские полки: Преображенский, 3-й и 4-й гв. Стрелковые, отправляя их, как только представится возможность по условиям ж-д. перевозки. Прошу Вашего распоряжения о подготовке этих полков в резерве. Не откажите уведомить, когда обстановка позволит отправить эти полки. Думаю, что полезно придать одну батарею. Если обстоятельства потребуют дальнейшего усиления в Петрограде вооруженных сил, придется отправить одну из гвардейских кавалерийских дивизий». Кроме того, были отправлены 4 полевых радиостанций.

Брусилов запоздало отвечает Алексееву в 1 ч. ночи на 1-е марта: «Посадка войск может быть начата в Луцке: Гв. Преображенский и 4-й гв. Стрелковый (Имя. Фамилии) начиная с утра 2-го марта, 3-й гв. Стрелковый и батарея Гв. Стр. Артил. бригады с утра 3 марта. Подлежит ли эти части отправлять теперь же или по получении особого уведомления. 1 ч. Юм. утра 1 марта. Ген. Брусилов».

Через 7 минут получается ответ: «Отправление войск (Брусилова) д.б. произведено по получении от начальника штаба Верховного главнокомандующего особого уведомления».

Как известно, «особое уведомление» не было послано и эти войска не были посланы.

В 1 ч. 21 м. дня 28-го, Алексеев отправляет телеграмму Рузскому, а в 6 ч. веч. Эверту следующее сообщение: «Если необходимо, отправьте остальные полки и батареи 2-й и 15-й кавалерийских дивизий. От Юго-Зап. фронта (ген. Брусилов) части гвардейских полков отправляются, когда позволят условия ж.-д. движения». Не считая Гвардейской Кавалерийской дивизии, было приказано отправить до 40 000 войск.

Спиридович пишет, когда в первый раз Алексеев содействовал революции: «… Алексеев запросил Беляева о судьбе министра путей сообщения Войновского-Кригера. Беляев правильно ответил, что ни Войновский-Кригер, ни его министерство не могут “правильно и безостановочно выполнять своих функций, почему управление сетью, казалось бы, должно без промедления перейти к товарищу министра на театре военных действий”.

По получении этого ответа Алексеев отдал приказание, что он принимает на себя, “через товарища министра путей сообщения”, т. е. через генерала Кислякова, управление всеми железными дорогами.

Этим мудрым решением, если бы оно было проведено в жизнь, был бы нанесен могучий удар революции. Мы видели, как в это самое время революционный комиссар Бубликов стремился захватить Министерство путей сообщения и овладеть железными дорогами.

К несчастью, генерал Кисляков был одним из изменников в Ставке. Он стоял на стороне революции. Еще не так давно, перед тем, он старался совратить на сторону заговора одного из видных чинов, причастных к Министерству путей сообщения.

Получив приказание, генерал Кисляков пошел с личным докладом к Алексееву и убедил Алексеева отменить сделанное распоряжение. Несколькими часами спустя железные дороги были уже во власти революционного правительства. То, чего не сделал генерал Алексеев, блестяще выполнил, но только во славу революции, инженер Бубликов. Такова предательская роль генерала Кислякова и первый акт содействия революции со стороны генерала Алексеева, нам известный» (ген. А. Спиридович).

11 ч. 45 м. утра 1 марта Ставка получила телеграмму из Пскова: «Литера А (Императорский поезд) вышел из Старой Руссы в Псков». Эта телеграмма в Ставке всех ошеломила, но, несмотря на это, распоряжения об отправке войск продолжаются. Всех ли ошеломила эта телеграмма?

Спиридович в этом сомневается. Я не только не сомневаюсь, но уверен, что Алексеев не был ни ошеломлен, ни потрясен. Спиридович пишет: «Но поздно вечером, 28 февраля, к генералу Алексееву начинают поступать сведения по прямому проводу из Петрограда непосредственно от Родзянко. Родзянко освещает происходящие в Петрограде события по-своему. Ведь он-то, Родзянко, уже революционер и даже возглавляет революционное правительство (комитет. – В. К.). Родзянко говорит, что в Петрограде необычайное возбуждение против Государя – лично. Что для спасения положения вообще, для спасения династии и монархии необходимо отречение Государя в пользу Наследника. Что присылка войск для подавления движения пользы не принесет и поведет лишь к кровопролитию и увеличению анархии. Все, что говорит Родзянко, есть логическое продолжение его телеграмм в Ставку Государю. Тон Родзянко горяч и убедителен. Эти переговоры Родзянко с Алексеевым сдвинули Алексеева на сторону революции. Он высказал принципиальное согласие на отречение Государя в пользу Наследника, – “Генерал Алексеев примкнул к этому мнению” – так сообщал на следующий день Родзянко про эти переговоры членам Временного комитета» (Шульгин «Дни»).

И в ночь на 1 марта Алексеев круто меняет свое отношение к происходящей революции. Он начинает помогать ей. Он начинает исполнять то, о чем убеждали его приезжавшие к нему в Севастополь общественные деятели-заговорщики. В час пятнадцать минут ночи на 1 марта Алексеев послал вдогонку генералу Иванову ту проникнутую идиллией, основанной на лживой информации телеграмму № 1833. Копия этой телеграммы с часу до трех с половиной часов ночи рассылается всем главнокомандующим. Ложь внушается главнокомандующим и за нее ведется агитация. Те, кто знаком с воинской дисциплиной, поймут хорошо, какое впечатление должна была произвести на главнокомандующих эта телеграмма начальника штаба Верховного главнокомандующего. К телеграммам Родзянко о захвате власти генералы Ставки относятся спокойно. С главой революционного правительства Алексеев дружески (еще бы! – В. К.) беседует по прямому проводу» (А. Спиридович).

А вот текст телеграммы № 1833.

«Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство, под председательством Родзянко, заседая в Государственной Думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала в России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства.

Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа.

Если эти сведения верны, то изменяется способ ваших действий. Переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы.

Воззвание нового министра путей сообщения Бубликова (даже того, что Бубликов не министр, Алексеев не знает. – В. К.) к железнодорожникам, мною полученное кружным путем, зовет к усиленной работе всех, дабы наладить расстроенный транспорт.