Текст книги "Император Николай II и заговор генералов"

Автор книги: Ян Отченашек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Глава XIX

Родзянко и его антиправительственная деятельность. Герцог Леихтенбергский. Подготовка Думы к перевороту. Масоны. Генерал Крымов. Планы заговорщиков. Император Николай II и его отец

В предыдущей главе было приведено мнение Государя и Вел. кн. Александра Михайловича о Бьюкенене. Теперь мы приведем мнение о нем же Родзянко. Оно, конечно, так же разнится от мнения Государя, как и сам Родзянко. Он был полной противоположностью Государю.

«Считаю здесь необходимым, говоря о союзниках, решительно опровергнуть взводимое на почтеного английского посла сэра Бьюкенена обвинение, что он был душой переворота и революции и своей деятельностью воодушевлял и помогал революционным элементам России. Это совершенная неправда и клевета на глубоко всеми (не слишком ли много – г. Родзянко? – В. К.) уважаемого политического деятеля; так же точно неправда и клевета уверение, что с английскими агентами члены Государственной Думы имели сношения и подготовляли революцию» (М. Родзянко «Государственная Дума и февральская революция»).

Не надо удивляться этому заявлению. Позже мы увидим, как самые деятельные (как, впрочем, и более пассивные) участники нашей национальной катастрофы в своих воспоминаниях не только обеляют друг друга, но всячески «курят фимиам» своим сотоварищам, все беды при этом взваливая, конечно, на… Государя и Государыню.

Дальше еще лучше: «При посещении Государственной Думы делегаты говорили: “Французы горячо и искренно относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к Правительству. Вы заслуживаете лучшего Правительства, чем оно у вас существует. Когда я задал одному из них вопрос, какое впечатление на него произвел Председатель Совета министров, то он ответил буквально: Это народное бедствие”. На такой же вопрос о другом министре-военном – последовал ответ: “Это катастрофа”» (Родзянко).

Когда читаешь эти строки, не знаешь, что думать об авторе этого «шедевра». Неужели у него не было совершенно чувства собственного достоинства, патриотизма, да просто порядочности, чтобы не спрашивать у иностранцев какие-то совершенно невозможные вещи? «Народным бедствием» был, конечно, сам Родзянко, «этот самый массивный, громогласный и, по-видимому, самый глупый участник заговора», как пишет о нем И. Солоневич.

Но помимо всяких разглагольствований «громогласного» Родзянко мы сейчас увидим, как иногда разговаривали члены Императорской Фамилии. Пишет об этом о. Шавельский:

«Когда поезд тронулся, герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский (пасынок Николая Николаевича) вдруг спросил меня:

– Батюшка, что вы думаете об Императорской Фамилии?

Вопрос был слишком прямолинеен, остр и неожиданный, так что я смутился.

– …Трудно мне ответить на ваш вопрос, – сказал я, с удивлением посмотрев на него.

– Я буду с вами откровенен, – продолжал герцог, – познакомитесь с ними, – убедитесь, что я прав. Среди всей фамилии только и есть честные, любящие Россию и Государя и верой служащие им – это дядя (Вел. кн. Николай Николаевич) и его брат Петр Николаевич. А прочие. Владимировичи – шалопаи и кутилы; Михайловичи – стяжатели; Константиновичи – в большинстве, какие-то несуразные. (Я сильно смягчаю фактические выражения герцога.) Все они обманывают Государя и прокучивают российское добро. Они не подозревают о той опасности, которая собирается над ними. Я, переодевшись, бываю на петербургских фабриках и заводах, забираюсь в толпу, беседую с рабочими, я знаю их настроение. Там ненависть все распространяется. Вспомните меня: недалеко время, когда так махнут эту шушеру (то есть Великих князей), что многие из них и ног из России не унесут»… (о. Г. Шавельский «Воспоминания»). Любопытно, очевидно, герцог был не лестного мнения о своих родственниках.

Но о герцоге есть еще в воспоминаниях Шавельского: «В январе 1917 года этот же герцог явился к командовавшему запасным батальоном лейб-гвардии Преображенского полка, полковнику Павленко (в Петербурге) для конфиденциального разговора. Полковник Павленко пригласил, однако, своего помощника полковника Приклонского. Не стесняясь присутствием третьего лица, герцог задал полковнику Павленко вопрос:

– Как отнесутся чины его батальона к дворцовому перевороту?

– Что вы разумеете под дворцовым переворотом? – спросил его полковник Павленко.

– Ну… если на царский престол будет возведен вместо нынешнего Государя один из Великих князей, – ответил герцог.

Полковник Павленко отказался продолжать разговор, а по уходе герцога он и Приклонский составили протокол, оставшийся, однако, без движения» (о. Г. Шавельский).

Да, и «дядя Миша», и Великие князья вели себя так, что удивляться тому, что мы потеряли нашу Родину, не приходится. Только неужели Великие князья не понимали, что они сами держатся и многими почитаются не собственными заслугами и собственным весом, а тем, что они принадлежали к Семье Монарха? Они рубили сук, на котором сидели.

Интересно мнение одного из лидеров кадетской партии кн. П.Д. Долгорукова. Он писал в своих тезисах, что «если Государь не вступит на путь создания ответственного министерства, то перед нами, судя по последним настроениям семьи Романовых, встает грозная опасность дворцового переворота. Между тем дворцовый переворот не только не желателен, а скорее гибелен для России, так как среди дома Романовых нет ни одного (выделено мною. – В. К.), кто мог бы заменить Государя»… Это понимал лидер оппозиционной партии. Этого не понимала Императорская фамилия.

Между тем Государственная Дума приступила уже к выбору членов Правительства, которое должно было быть сформировано после задуманного переворота. Оно было намечено на заседании у кн. Львова, в кабинете гостиницы «Франция». Председателем Правительства – кн. Львов, мин. ин. дел – Милюкова, военным – Гучкова, юстиции – Маклакова или Набокова, земледелия – Шингарева, торговли и промышленности – Коновалова, просвещения – Мануйлова. Мельгунов пишет: «…о Керенском тогда никто и не вспомнил». Был и другой вариант: Председатель П-ва – Родзянко, внутр. дел. – Гучков, ин. дел. – Милюков, финансов – Шингарев, путей сообщения – Некрасов, земледелия – Кривошеий, военный – Поливанов, юстиции – Маклаков, просвещения – Игнатьев, торговли и промышленности – Коновалов. Второй список интересен тем, что в него включали трех бывших царских министров – Кривошеина, Игнатьева и Поливанова. Как мы видим, с некоторыми поправками, эти списки соответствовали первому составу Временного правительства.

По какому же признаку намечались все эти кандидаты в будущее правительство, которое и было сформировано после удавшегося «бабьего» бунта (превращенного затем в революцию), столь усердно подготовлявшегося прогрессивным блоком? На этот вопрос можно ответить с помощью книги Мельгунова «На путях к дворцовому перевороту».

В своей книге Мельгунов пишет: «Трудность установления фактической канвы лежит не только в психологических основаниях. Вмешивается и другая таинственная сила, скрытая от взоров профанов – тайна русских масонов. Мы увидим несомненную связь между заговорщицкой деятельностью и русским масонством эпохи мировой войны. Но здесь, передо мной, табу уже по масонской линии. Современнику очень щекотливо раскрывать чужие тайны. Постараюсь быть осторожным в этом отношении» (С. Мельгунов «На путях к Дворцовому перевороту»). Вы замечаете, как, уверенный всегда в себе, Мельгунов усердно делает реверанс в определенную сторону? А уж кому, как не Мельгунову, знать об этом! Будем же и мы осторожны в «щекотливом» вопросе.

Буду ссылаться, конечно, на Мельгунова.

«На первый взгляд отдельные планы дворцового переворота как будто и совсем не связаны между собой. Два центральных проекта – львовский и тучковский – непосредственно вышедшие из среды общественности, по видимости, развиваются вне зависимости друг от друга. И только в словах Милюкова можно найти намек на некоторое взаимоотношение, установившееся между существовавшими “кружками” через посредство отдельных лиц… эта связь была преимущественно по масонской линии. Значит, интерес Департамента полиции к масонским делам был не праздный и не случайный: Масонство оказалось “большой революционной силой”» (Мельгунов).

И дальше: «…действительно, через масонов шла организация мнения и создавалась некоторая политическая солидарность. Очевидец рассказывал мне, например, о приеме в масонский клан командира финляндского полка Теплова. Одним из “братьев” ему задан был вопрос о царе. Теплов ответил: “Убью, если велено будет”… Были инсталлированы ложи не только в Петербурге и Москве, но и в Киеве, Одессе, Н.-Новгороде. Была в Петербурге «Военная Ложа», собиравшаяся, между прочим, во дворце А.А. Орлова-Давыдова» (Мельгунов).

Вы слышали? «Убью, если велено будет», – говорил полковник Императорской Армии о своем Государе Императоре. Велено будет все: и «хлебный бунт», и бунт запасных батальонов, и «псковская западня», и все вытекающие из этого последствия…

Мельгунов пишет дальше: «Мне кажется, что масонская ячейка и была связующим как бы звеном между отдельными группами “заговорщиков” – той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями» (Мельгунов).

«Тиханович-Савицкий, председатель астраханской монархической народной партии, уведомлял конфиденциальной телеграммой 30 декабря близкого Николаю II адмирала Нилова о подготовке Гучковым дворцового переворота и умолял воздействовать на царя в том смысле, чтобы были удалены из армии, с ответственных постов “гучковцы” и в частности ген. Лукомский». «Царя, однако, не удавалось разубедить в его доверии к армии. Об агитации в армии, об офицерских кружках, которые посещались и солдатами, делал Николаю II особый доклад и военный министр ген. Беляев».

Но вот информация о том, что происходило в Петроградском гарнизоне, от Департамента полиции: «Департамент полиции отмечает в одной из гвардейских частей собрания офицеров вместе с солдатами. Этой частью были запасные части Преображенского или Павловского полков, они легко откликнулись в февральские дни на революцию, потому что были уже подготовлены к возможности “переворота”. План восстания, разработанный офицерами Преображенского полка (запасного батальона. – В. К.), был якобы закреплен в штабе полка уже в ночь с 26 на 27 февраля. Полк должен был выступить на Дворцовую площадь перед Зимним дворцом и соединиться с Литовским и Семеновским полками. Затем арестовать правительство в Мариинском дворце. Гвардия отдавала себя в распоряжение Государственной Думы и, опираясь на поддержку командующих фронтами (выделено мною. – В. К.), с оружием в руках добивалась осуществления “главного пункта прогрессивного блока – министерства общественного доверия” причем имелось в виду отречение Николая II».

Но был еще генерал, на которого вожаки прогрессивного блока возлагали большие надежды как на члена заговора, который при помощи военной силы мог произвести намеченный переворот. Это был генерал Крымов. «После самоубийства участника Корниловского движения ген. Крымова, М.И. Терещенко выступил с интервью. Терещенко говорил: “Я не могу не вспомнить последних месяцев перед революцией, когда ген. Крымов оказался тем единственным генералом, который из великой любви к родине не побоялся вступить в ряды той небольшой группы лиц, которая решилась сделать государственный переворот”… Ген. Крымов неоднократно приезжал в Петербург… и пытался убедить сомневающихся, что больше медлить нельзя… Но более осторожные лица убеждали, что час еще не настал. Прошел январь, половина февраля. Наконец, мудрые слова искушенных политиков перестали нас убеждать, и тем условным языком, которым мы между собой сносились, ген. Крымов в первых числах марта был вызван в Петроград из Румынии, но оказалось уже поздно. Таким образом, и Терещенко подтверждал, что заговорщики уже готовы были приступить к действию в начале марта».

Дальше Мельгунов пишет: «Кто входил в основной кружок? Это трудно точно восстановить, так как масоны и по сие время скрывают свое участие, сохраняя “клятву” о конспирации. Но шила в мешке не утаишь. Секрет полишинеля, что в центре были как Некрасов и Терещенко, принимавшие столь близкое участие в организации дворцового переворота, так и Керенский, о котором почти не приходилось еще говорить, так как левый фланг русской общественности – социалистический – стоял в стороне от непосредственного участия в заговорах».

Дальше еще интереснее: «В том, что мы называли “заговором Гучкова”, самое живое участие принимают Некрасов и Терещенко. Они входят в основную “тройку”, которая руководит подготовкой действий. Через Терещенко проходят нити к Родзянко и к великосветским кругам. Некрасов связывает заговор с думскими сферами и с партией, в которой он состоял (к.-д. – В. К.) и занимал видное положение. Он как раз представлял то левое крыло, которое тянуло к “трудовикам” и “вносило тенденции непримиримости и открыто враждебных против правительства выступлений”. Некрасов связывал, таким образом, дворцовый переворот с социалистической частью демократической общественности. Близкие отношения Некрасова к Львову соединяли петербургские проекты с московскими затеями. Приобретает особый характер то, что квартира Коновалова сделалась центром всех оппозиционных совещаний – отсюда идет “штурм власти”, здесь уже закладывается мост между к.-д. и левее стоящими группами. Так была произведена попытка политического объединения соответственно задачам масонов – от большевиков до кадетов».

Все разговоры, бывшие в свое время весьма распространенными, что, февральская революция наступила неожиданно для всех», являются, вернее являлись (кто теперь этим интересуется?), совершенно беспочвенными. Ее подготовляли долго и упорно. Не того, конечно, ждали многие, которые в этом участвовали. Но это знали те вдохновители, которые десятками лет стремились к уничтожению самобытной, так непохожей на Запад, России. Медленно, но верно шли они к своей цели. Было использовано все. «Обличительная» литература, искусство («передвижники»), пресса, университеты, богатейшее купечество, субсидировавшее большевиков, земство, руководимое земельной знатью, общественность (конечно, «прогрессивная и передовая»), пустое «высшее» общество, Императорская Фамилия и наконец… армия. Своего добились. На месте Императорской России появилось новое государственное образование. Все, что было так ненавистно Западу – было уничтожено. Православная Церковь превратилась после невероятных преследований и уничтожения большей части духовенства в послушное орудие этой новой власти. Историческое Самодержавие заменено диктатурой Коммунистической Партии. Искони русский быт заменен нищенским существованием в коммунальных квартирах, тяжелым трудом и вынужденным восхвалением своего рабства. Но… все оказалось не так, как было «задумано».

Вместо послушного и в дальнейшем исполнения всех предписаний, это новое государственное образование, при помощи рабского труда, строит промышленность для военных надобностей, превращает отсталую в техническом отношении страну в индустриально-передовую державу, строит лучший в мире флот, обладает всеми видами страшного ядерного оружия, ведет по всему миру пропаганду коммунизма, ведет очень успешно подрывную работу в больших и малых государствах Запада и… грозит этому Западу уничтожением. Этого хотели все эти «вдохновители»? Конечно, нет. Но как ни планируй, как ни высчитывай всех «за» и «против», помни об одном, гордый и глупый человек, кем бы ты ни был, – все злое существует, потому что Господь Бог этому «попустил» за наши великие грехи перед Ним, за наше отступничество, за ослепление и полное подчинение тому Злу, которое так умело диктовало одураченным русским людям свою волю в деле уничтожения всех ценностей нашей Родины и, в первую очередь, нашей Церкви и Самодержавной Монархии. Но и это зло просчиталось, не того оно хотело. Но Зло само по себе не сильно, оно сильно только отступничеством людей от Бога.

Часто задают вопрос – почему именно в царствование Императора Николая II было решено разрушение нашего монархического строя?

Как я уже писал в первых главах этой книги, этому способствовали особенности характера Государя. Не безвольный, но мягкий по характеру, Он не внушал страха ни своим приближенным, ни родственникам, ни министрам. Вел. кн. Александр Михайлович пишет об этом: «К шести часам вечера молодой Император был без сил, подавленный и оглушенный. Он с тоской смотрел на портрет своего отца, жалея, что не умел говорить языком этого грозного первого хозяина России.

Александра III все боялись, как огня.

– Перестань разыгрывать Царя, – телеграфировал Александр III тому же самому Сергею Александровичу в Москву.

– Когда Русский Царь удит рыбу, Европа может подождать, – ответил он одному министру, который настаивал в Гатчине, чтобы Александр III принял немедленно посла какой-то великой державы.

Однажды какой-то чрезмерно честолюбивый министр угрожал отставкой Самодержавцу. В ответ на эти угрозы Царь взял его за шиворот и, тряся, как щенка, заметил:

– Придержите-ка ваш язык! Когда я захочу вас выбросить, вы услышите от меня об этом в очень определенных выражениях.

Когда Вильгельм II предложил Александру III “поделить мир между Россией и Германией”, Царь ответил:

– Не веди себя, Вилли, как танцующий дервиш. Полюбуйся на себя в зеркало.

Трагедия России заключалась в том, что такому волевому человеку было суждено умереть в возрасте сорока девяти лет» (Вел. кн. Александр Михайлович «Книга воспоминаний»).

Император Николай II представлял собой разительный контраст своему отцу. Это видели и в России, и за границей. И все враги России, как внешние, так и внутренние, поняли, что им предоставляется возможность использовать царствование мягкого, доброго Монарха для сокрушения ненавистного им Самодержавия. А когда Государь повел страну к небывалому расцвету, это решение стало императивом для Запада и их последователей в России – теперь или никогда! Навязанная России война ускоряла эти сроки; а когда появилась возможность победы России над внешним врагом и, как следствие этого, превращение ее в несомненного гегемона Европы, все было брошено на подлинный штурм Верховной Власти.

Но возникает еще один, кардинальный вопрос: почему Императрица Александра Федоровна получила такое влияние на Государя в последние два года перед революцией? Государь, как человек несомненно умный и чуткий, видел, как какая-то невидимая сила руководит переменой в настроении общества, в отношении к Нему и представителей бюрократии и общественности (за очень небольшим исключением), и родственников, и, конечно, иностранного мира. Единственным человеком, которому Он верил вполне, была Его Супруга. Государыня же, на голову стоящая выше всех и Великих княгинь, и представительниц нашего «света», понимала и чувствовала, что готовится «великая измена», что Государю лгут и министры, и Великие князья, и генералы, и все эти «даже не придворные, а просто сброд» (выражение Суворина). Государыня верит в Распутина, как в святого, приближает к себе недалекую, восторженную и экзальтированную Вырубову, потому что верит в ее преданность (что и было на самом деле), настаивает на некоторых назначениях и увольнениях по признаку лояльности к Государю, и действительно так и было – несомненно умный и способный Поливанов, дельный Кривошеий и «тонкий» Сазонов были уволены Государем, потому что они не были лояльны и Нему, а один из них (Поливанов) был явным изменником. Штюрмер не был способным и умным министром, Протопопов не был опытным администратором, но они не вели интриг против Государя и Государыни и это уже одно делало возможным их пребывание на высоких постах. Какая это была трагедия и для Государя и Государыни! Что же касается Распутина, то никакого влияния на события «старец» не имел, и если за него цеплялись несколько выскочек и конспирировали, то результатов таких конспираций не было и быть не могло. Государь не вникал в слухи о Распутине и терпел его ради Императрицы, верившей его силе.

Но клеветали светские гостиные, бюрократия, купечество (нашим толстосумам не давало покоя влияние иностранных банкиров и промышленников на политику), печать и часть офицерства. Клевета создает обвинение в измене Государыни, и Дума аплодирует негодяям, сообщающим эту наглую ложь. Государю надоедают своими «предупреждениями», советами, Ему угрожают.

И тут мы имеем дело с явным подлогом.

Не влияние Государыни на Государя вызывают все эти слухи, клевету и приближают роковые события, а наоборот – все грязные слухи, явная и обдуманная клевета, интриги и настоящие заговоры делают влияние Государыни все более значительным, так как Император не может уже верить всем этим изолгавшимся и интригующим родственникам, министрам, обнаглевшим «народным представителям» и окружающим Его изменникам.

«Государь внезапно оказался без рук: Он ощутил вокруг себя пустоту. Вместо честных и добросовестных исполнителей своих предначертаний Он уже раньше все чаще видел “советников” и “подсказчиков”, в глазах которых Он “мешал им” «спасать” Россию!» (Архим. Константин «Памяти последнего Царя»).

В своем изложении я подошел вплотную к роковым событиям февраля 1917 года. Мы тогда увидим, с каким величием, с каким царственным благородством, с какой невероятной выдержкой, стоившей Ему такого напряжения, Государь встретил выпавшие на Его долю испытания. А всеми оклеветанная, всеми ненавидимая Государыня окажется на такой нравственной высоте, что даже Ее явные недоброжелатели склонятся перед этим явлением. «Укоряемы – благословляйте, гонимы – терпите, хулимы – утешайтесь, злословимы – радуйтесь (слова св. Серафима Саровского) – вот наш путь с тобой», – писала Государыня из Тобольска Вырубовой.

Остается еще сказать о дворцовом коменданте Воейкове. На него, как из рога изобилия, сыпались обвинения чуть ли не в том, что он «взял в свои руки Государя» (вопреки установившемуся мнению, можно сказать, что Государя никто не мог «взять в свои руки»), что он вместо вверенного ему дела занимается коммерцией, что он «Распутинец» и прочий вздор. Бубнов дошел в своих воспоминаниях даже до того, что «Воейков, покинул в критическую минуту, облагодетельствовавшую его Царскую Семью».

На самом деле было, как раз наоборот, «…только по настоянию генерала Алексеева, который этого требует и говорит, что если я (Фредерикс. – В. К.) и Воейков останемся в Ставке, он не ручается за спокойствие Его Величества» (Д. Дубенский «Как произошел переворот»).

Ген. Спиридович, который служил под начальством Воейкова несколько лет, говорит о своем начальнике следующее: «Пуришкевич резко обрушился на правительство, упоминал о темных силах, которые окружают Государя, очень некрасиво обрисовал деятельность Дворцового Коменданта Воейкова. Он заявил, что Воейков получил от Министерства путей сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение с минеральной водой “Кувака”. То была ложь, которую через три дня опровергнул с той же трибуны сам министр (путей сообщения. – В. К.). Ни одной копейки субсидии Воейков не получил, а железнодорожная ветка туда никогда и не проводилась. Но клевета была пущена, и она облетела всю Россию. Надо было дискредитировать представителей власти, близких к Царю. Но при Дворе отлично знали безупречность Воейкова по отношению казенных денег, знали и подкладку речи Пуришкевича. При предшественнике Воейкова, при генерале Дедюлине, Пуришкевич получал от него ежегодно субсидию 15.000 руб. Воейков нашел подобную выдачу излишней и перестал субсидировать Пуришкевича на его партийные, очевидно, предприятия. Пуришкевич стал всюду и везде критиковать и бранить Воейкова и вот теперь громил того с его водой “Кувакой”. Врагов у Воейкова было достаточно много, и речь Пуришкевича имела большой успех. Генерал “от кувакерии” сделалось нарицательной кличкой» (А. Спиридович).

Вот еще один отзыв о Воейкове: «Государь относился к Воейкову доверчиво, как к распорядительному Дворцовому Коменданту, бодрому, веселому человеку, хорошему хозяину, но, конечно, Его Величество чувствовал, что Воейков не советчик в государственных делах и особого значения ему не придавал» (Д. Дубенский «Как произошел переворот»).

Но Воейков был действительно предан Государю, терпеть не мог «прогрессивной» общественности (не в пример высшим командирам армии) и этого было достаточно, чтобы его обливали повсюду грязью. Распутина он терпеть не мог, за что и вызвал в последнее время перед революцией немилость Государыни. Воейкова в особенности не любили Алексеев, Лукомский и Рузский.

События тем временем шли своим чередом. Петроградское охранное отделение присылало в соответствующие инстанции секретные донесения, одно тревожнее другого. Вот они:

От 19 янв. 1917 года «Отсрочка Думы продолжает быть центром всех суждений… Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий по борьбе с исчезновением продуктов вызвали еще перед Рождеством резкую волну недовольства… Население открыто (на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах) критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия. Озлобленное дороговизной и продовольственной разрухой большинство обывателей питается злостными сплетнями о “Думской петиции”, об “организации офицеров, постановившей убить ряд лиц, якобы мешающих обновлению России”». «Неспособные к органической работе и переполнившие Государственную Думу политиканы… способствуют своими речами разрухе тыла… Их пропаганда, не остановленная правительством в самом начале, упала на почву усталости от войны».

«Характерный показатель того, что озлобленное настроение пострадавшего от дороговизны обывателя требует кровавых гекатомб из трупов министров, генералов… В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, открыто и свободно раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже Священную Особу Государя Императора». Общий вывод из всего изложенного: «если рабочие массы пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции – к вере в “спасительность политических убийств и террора”, то это указывает на “жажду общества найти выход из создавшегося политически-ненормального положения”, которое с каждым днем становится все ненормальнее и напряженнее».

От 26 янв. 1917 года доклад начальника охранного Отделения ген. Глобачева:

«Передовые и руководящие круги либеральной оппозиции уже думают о том, кому и какой именно из ответственных портфелей удастся захватить в свои руки. При этом в данный момент находятся в наличности две исключительно серьезные общественные группы, которые самым коренным образом расходятся по вопросу о том, как разделить шкуру медведя».

Первую из этих групп составляют руководящие дельцы «парламентского» прогрессивного блока, возглавляемые перешедшим в оппозицию и упорно стремящимся «к премьерству» Председателем Государственной Думы – шталмейстером Родзянко. Они окончательно изверились в возможность принудить представителей Правительства уйти со своих постов добровольно и передать всю полноту своей власти думскому большинству, долженствующему насадить в России начала «истинного парламентаризма по западноевропейскому образцу».

Во главе второй группы действующей пока законспирированно и стремящейся во что бы то ни стало «выхватить будущую добычу» из рук представителей думской оппозиции, стоят не менее жаждущие власти А.И. Гучков, кн. Львов, С.Н. Третьяков, Коновалов, М.М. Федоров и некоторые другие. Вся надежда этой группы – неизбежный в самом ближайшем будущем дворцовый переворот, поддержанный всего-навсего одной-двумя сочувствующими воинскими частями.

Заслуживает исключительного внимания возникшее по инициативе А.И. Гучкова предположение о созыве в начале февраля особого и чрезвычайного совещания руководящих представителей Центрального военно-промышленного комитета, «Земгора», думских оппозиционных фракций, профессуры, общественных организаций и, по возможности, Государственного Совета…

И охранное отделение добавляет: «события чрезвычайной важности и чреватые исключительными последствиями для русской государственности не за горами».

После этого был произведен арест рабочей секции Военно-промышленного комитета (27 января).

По этому поводу охранное отделение опять составило секретный доклад. «Представители группы организовали и подготовляли демонстративные выступления рабочей массы столицы на 14-е февраля, с тем, чтобы заявить депутатам Думы свое “требование незамедлительно вступить в открытую борьбу с ныне существующим правительством и Верховной Властью и признать себя впредь до установления нового государственного устройства Временным правительством”. Материал, взятый при обысках, вполне подтвердил изложенные сведения, вследствие чего переписка по этому делу, ввиду признаков преступления, предусмотренного 102 ст. Угол. Улож., передана Прокурору Петроградской Судебной Палаты».

Далее идет сообщение: «если население еще не устраивает голодные бунты, то это еще не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем: озлобление растет и конца его росту не видать». «Это явится первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех – анархической революции» (А. Блок «Последние дни старого режима»).

В своей «Предсмертной записке» Протопопов пишет: «Я знал, что в войсках читаются газеты преимущественно левого направления, распространяются воззвания и прокламации; слышал, что служащие Земского и Городского союзов агитируют среди солдат; что генерал Алексеев сказал Царю: “Войска уже не те стали”, намекая на растущее в них оппозиционное настроение… Я думал, что настроение запасных батальонов и других войск, стоявших в Петрограде, мне более известно; считал благонадежными учебные команды и все войска, за исключением частей, наполняемых из рабочей и мастеровой среды; жизнь показала, что я и тут был не осведомлен… Я докладывал Царю, что оппозиционно настроены высший командный состав и низший; что в прапорщики произведены многие из учащейся молодежи, но что остальные офицеры консервативны; что офицеры генерального штаба полевели; наделав в войну столько ошибок, они должны были покраснеть и чувствовать, что после войны у них отнимутся привилегии по службе; что оппозиция не искала бы опоры в рабочем классе, если бы войско было бы революционно настроено. Царь, по-видимому, был доволен моим докладом; он слушал меня внимательно».

Государь ошибался в Протопопове. Когда Спиридович, перед роковым отъездом Государя из Петрограда в Ставку 21 февраля, зашел к Воейкову, своему бывшему шефу, и начал его предупреждать о серьезности момента, Воейков ему сказал, что он сейчас будет говорить об этом с Протопоповым по телефону и передал Спиридовичу вторую трубку.