Текст книги "Кубок Нерона"

Автор книги: Ян Мортенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Я вошел во двор. И все понял. Слева, за высокой стальной решеткой, был сквер: деревья, кусты, качели, высокая ледяная горка. Малыши в ярких комбинезон–чиках из синтетики копошились в замерзшей песочнице. А за сквером стоял дом футуристической архитектуры: его лестничные клетки выступали над плоскостью фасада.

И тут я опять увидел ее. Она как раз вошла в дальний подъезд, я помчался туда и вбежал в дверь в ту самую минуту, когда лифт поехал вверх. Справа была лестница, и я тоже рванул вверх по серым бетонным ступенькам, глядя в большие стеклянные окна на сквер.

Лифт остановился на последнем этаже. Запыхавшись, я наконец очутился на площадке перед двумя коричневыми дверьми. Но ни на одной из них фамилия Бергман не значилась. Латунная табличка над первой почтовой щелью вычурной вязью сообщала: «Шёгрен»; над второй прямыми решительными буквами было написано: «Муберг». Помедлив, я позвонил к Шёгренам. Но там никого не было.

У Мубергов дело пошло успешнее. Послышались шаги, ручка повернулась, дверь отворили. На пороге стояла женщина в черном. Шубу она сняла. В глазах читался вопрос.

– Да?

– Мы с вами встречались. Мое имя Хуман. А вы – подруга Астрид Моллер. Вы заходили ко мне...

– Что за вздор,– резко перебила она.– Я впервые вас вижу, и, если вы сию минуту не уйдете, я вызову полицию.

И она захлопнула дверь у меня перед носом.

ГЛАВА XXI

Собственно, только в этот миг, у запертой двери в доме на Риддаргатан, я осознал, насколько серьезно мое положение, в какой скверный переплет я угодил. Нашел я свою соломинку, ухватился за нее, но она тут же и выскользнула из рук, исчезла. Ведь совершенно ясно, что эта женщина будет все отрицать. Никогда она меня не видела, никогда не слыхала ни о Грете Бергман, ни об Астрид Моллер. Я знал, что она лжет, и понял, что она связана либо с мафией, либо с кругами, близкими к убитому диктатору. Но никто мне не поверит.

Так что же теперь делать? Сидеть дома и ждать, кто явится первым – мафия, приятель Джейн из женевской гостиницы или бровастый и борец с лыжной трассы в Альпах? Если это вообще не одна шайка. При большом везении первой приедет полиция.

Лифт медленно скользил вниз. Как в воду опущенный я вышел на улицу, свернул за угол и на метро поехал в Старый город.

И книгу не купил, подумал я, отперев магазин и убрав табличку «Сейчас вернусь». Грета Бергман прекратила свое существование, а мои планы изучить последствия и цену Французской революции кончились ничем. Лучше бы я остался дома. Может, продал бы хоть что–нибудь. Деньги–то нужны. Разъезды обошлись мне недешево, к тому же я был вынужден выслать деньги и озадаченному гостиничному администратору, и мнительному прокатчику лыж. Он безбожно содрал и за лыжи и за экипировку. Я даже не предполагал, что эти причиндалы стоят такую прорву денег. Впрочем, это укрепило меня в оценке спортивных радостей. С удовольствием посмотрю при случае по телевизору скоростной спуск или теннис, но сам предпочту держаться подальше. Долгая прогулка куда полезней.

– Заприте дверь,– сказал по–английский тихий голос.

Я круто повернулся. В глубине магазина, в углу, который выходил во двор, сидел в большом барочном кресле человек. Тот самый, с лыжной трассы, который в «Одеоне» в Нью–Йорке спрашивал о Карлосе.

– С какой стати? Зачем это?

Я разозлился. Здорово разозлился, прямо рассвирепел. Все, что случилось со мной в последнее время, все, что мне довелось пережить, вдруг вскипело в душе и выплеснулось именно в ту минуту, когда я очутился лицом к лицу с одним из тех, кто был всему этому виной. За мной охотились, меня травили, как дикого зверя. Подозревали в убийствах и кражах. И все по его милости. Может, Астрид тоже убил он? Я схватил с бюро высокий и увесистый серебряный подсвечник и шагнул к нему.

– Затем, что я велю.– Его голос хлестнул как удар бича, в руке блеснул пистолет.– Сядьте.

Я немного остыл, поставил подсвечник и придвинул себе стул.

– Давайте обсудим все разумно, как взрослые люди,– сказал он, протягивая мне пачку сигарет.

Я покачал головой, он пожал плечами, достал сигарету и закурил, щелкнув длинненькой золотой зажигалкой. Но пистолет из рук не выпустил, по–прежнему держал меня под прицелом.

– Вы, наверно, хотите знать, в чем дело? – спокойно проговорил он.– Могу рассказать. Вы приезжаете в Нью–Йорк, знакомитесь с красивой женщиной. Она сообщает вам некую информацию, после чего вы уезжаете домой. Так?

Я кивнул. Отпираться бессмысленно. Все это он уже знал.

– Затем вам удается разгадать, о чем идет речь, вы отправляетесь в Женеву и наводите справки о секретном счете Гонсалеса. А дальше стоп. Без посторонней помощи вы до счета не доберетесь. Директору банка надо представить кой–какие бумаги, которые убедят его, что вы имеете право на эти миллионы. Доверенность, например. А ее вам взять негде.

Я молчал. Что тут скажешь? Пока он был в общем прав.

– Зато мы можем ее достать. Вдова генерала жива. У нас есть доступ к его документам, к его личным бланкам. Есть и чистые бланки с его подписью. Ну а попросту говоря, вы знаете местонахождение и номер счета, мы же, имея соответствующие данные, можем его диспонировать.

– Взаимовыручка, так, что ли?

– Совершенно верно,– улыбнулся он.– Именно это я и имею в виду. Какая вам выгода от ваших знаний? Никакой, даже наоборот. За вами ведь не только мы гоняемся. Кстати, одного мы убрали. Иначе вы бы не сидели сейчас здесь.

– Это вы о гостинице в Женеве?

– Возможно. Мы хотим предложить вам сделку. Соглашение. Если мы получим от вас нужную информацию и сможем закрыть женевский счет, то выплатим вам десять процентов.

– Десять процентов... – протянул я, стремясь выиграть время. Но он понял меня превратно.

– Тогда пятнадцать. Это около семидесяти пяти миллионов долларов. Подумайте сами. Вы сможете бросить свой здешний хлам.– Он пренебрежительно огляделся.– Купите дом в Испании, в Вест–Индии. И до конца дней можно сидеть сложа руки, жить в свое удовольствие.

– А если я не захочу?

– Боюсь, у вас нет альтернативы. Вернее, есть, конечно, только, по–моему, о ней даже говорить не стоит. Зачем она вам?

Он поднял пистолет, навел на меня. Метил прямо в голову, с нескольких метров. Потом опустил его. Улыбнулся.

– Не надо так пугаться. Я пытаюсь вам помочь, и только. Смотрите на дело практически. Вы же одним махом, палец о палец не ударив, становитесь самым богатым человеком в Швеции. Ну а в противном случае вас схватят те, другие, и будут пытать, пока вы все не выложите. И вся недолга. Ша. Конец.

– А какие у меня гарантии, что вы не поступите точно так же? Если я скажу вам номер, для чего вам выкладывать семьдесят пять миллионов? По–моему, люди вроде вас благотворительностью не занимаются. Всего несколько дней назад в Альпах вы хотели столкнуть меня в пропасть.

– Не глупите,– коротко бросил он.– Убийства – штука сложная, а в этой истории их уже было чересчур много. Лишние проблемы нам без надобности. Мы хотим заключить сделку. А вы получите много денег и сможете спокойно исчезнуть. Смените имя, внешность. Сделаете небольшую пластическую операцию. Немножко усилий – и никто вас не узнает. А это вам необходимо в любом случае. Мафия не оставит вас в покое, голову даю на отсечение. Если деньги – наши деньги – не достанутся нам, их заберут они. И тогда я твердо могу гарантировать...– Он помолчал.– Ни доллара, ни цента вы не получите. Даже цветочка на могилку не будет.

Он наклонился вперед, из–под сросшихся бровей буравя меня колючими черными глазами.

– Вы не вполне отдаете себе отчет, насколько все серьезно. Деньги принадлежат нам. И пойдут они на то, чтоб вышвырнуть вон революционеров. Нам необходимо оружие, необходимо снаряжение. Американцы нас не поддерживают. Для них главное – наладить отношения с этим сбродом и сохранить свои базы.

– Стало быть, женевские деньги пойдут у вас на то, чтобы вернуть власть? На гражданскую войну и контрреволюцию?

– Вот именно. На контрреволюцию. Именно так мы и намерены поступить. Снова взять власть в свои руки.– Он кивнул, словно в подтверждение торжественного обета.

Неожиданно в дверь постучали: она, оказывается, захлопнулась. Так бывает иной раз, когда я спешу,– захлопнется, и открыть потом можно только изнутри.

Я выглянул наружу. У магазина, перекрыв улицу, остановился черно–белый полицейский автомобиль. Во ете двери ждали двое полицейских в мундирах и какой–то человек в штатском.

– Черный ход есть? – нервозно спросил он.

– Там. – Я кивнул в сторону конторы.– В соседней комнате.

Он вскочил, по–прежнему держа меня на прицеле, прошел вдоль стены и исчез за индийской шалью, которая заменяет мне штору.

Я побежал к двери, поднял собачку, открыл.

– Скорее во двор,– выпалил я им навстречу. – Он ушел через черный ход.

– Нам нужен Юхан Кристиан Хуман,– сказал штатский.– Антиквар Хуман. Это вы?

– Разумеется, я. Но поспешите. Иначе вам его не догнать.

Полицейские переглянулись. Но во двор не побежали – им было невдомек, о чем речь. И неудивительно. Задание у них было простое: задержать антиквара Ху–мана по подозрению в убийстве. И всё. А что антиквар городит про каких–то там типов, удравших через черный ход, их не касается.

– Вы арестованы по обвинению в убийстве мисс Астрид Моллер. Прошу вас следовать за мной.

Из огня да в полымя, с отчаянием подумал я. Хотя нет. Наоборот. Они явились очень вовремя. Как знать, что случилось бы, откажись я от сотрудничества. На ум пришел рассказ комиссара Свенссона о перебитых коленях и отрубленных пальцах. Я ни секунды не сомневался, что на самом деле они бы не уступили мне ни гроша. Отправили бы на корм рыбам, и кончен бал. А все бы решили, что я скрылся, поскольку виновен в убийстве Астрид. Да и мнимый полицейский в гостинице тоже, поди, на моей совести.

– А как же Клео?

– Клео? – Агент в штатском удивленно посмотрел на меня.– Это ваш ребенок?

– Нет, но вроде того. Это моя кошка. Сиамская кошка.

Через полчаса мы уже входили в стеклянный подъезд полицейского управления на Кунгсхольмене. Клео была отдана в надежные руки Эллен Андерссон на Чёпмангатан, 11. Почтенная дама разразилась целой лавиной удивленных вопросов, увидав меня и Клео под конвоем двух полицейских. Они решили не рисковать. Но я ее успокоил: дескать, надо помочь комиссару Асилунду в одном деле. Полицейские переглянулись, но Эллен все поняла. Она привыкла к моим отлучкам. А Клео, как всегда, проявила вероломство. Блюдечко сливок и жирная сардинка на десерт заставили ее забыть обо всем на свете.

Калле Асплунд был в кабинете не один. На кожаном диване сидели двое мужчин, которых я раньше не видел. И Калле Асплунд говорил с ними по–английски.

– Ну что ж, мистер Хуман. Знакомьтесь: комиссар Арлингтон из Нью–Йорка. А это мистер Андерсон, Джим Андерсон из Вашингтона.

Я кивнул в знак приветствия, сел на стул у стола Калле Асплунда.

– Ты можешь мне объяснить, что это за ерунда? – сказал я, глядя на Калле.– Ты же прекрасно знаешь, что я не убивал Астрид Моллер.

Он посмотрел на меня без всякого выражения и развел руками: ничего, мол, не поделаешь.

– Would you mind speaking English?[63]63
  Вас не затруднит говорить ло–английски? (англ.)


[Закрыть] – бросил комиссар Арлингтон.

– Конечно нет. Хотя не понимаю, зачем это нужно.– Я все больше взвинчивался. – Я шведский гражданин, и мы находимся в Швеции. По какому такому закону надо говорить по–английски, когда тебя задерживают? Притом задерживают совершенно незаслуженно. Я не убивал Астрид Моллер. Я вообще никого не убивал.

Американцы переглянулись. Калле Асплунд, кашлянув, смотрел в окно. Вид у него был очень смущенный.

– Я хорошо вас понимаю, мистер Хуман,– сказал тот, что из Вашингтона.– Но, вполне возможно, речь пойдет о вашей выдаче. Так что удобнее будет побеседовать по–английски, если вы не против.

– О выдаче? – Я посмотрел на Калле Асплунда. Меня выдадут американцам? Суровые, жестокие нью–йоркские детективы будут меня допрашивать? Я предстану перед американским судом? А ведь там есть смертная казнь! Я побоялся додумать эту мысль до конца.

– Ты, конечно, имеешь право пригласить адвоката,– быстро сказал Калле.– И не обязан отвечать, пока не поговоришь с юристом. Звони на выбор любому, кто может заняться твоим делом.

– Нет за мной никакого дела! – вскипел я.–Пока, во всяком случае. И не нуждаюсь я в адвокатах, чтоб сказать этим типам пару ласковых.– Я повернулся к американцам.– Не знаю, что вы там себе думаете, только я совершенно ни в чем не виноват и полностью отметаю ваши обвинения. В Нью–Йорк я ездил на уик–энд, просто сменить обстановку. В «Уолдорфе», в баре, познакомился с красивой женщиной. Мы вместе поужинали, а потом я остался у нее на ночь. Утром мы пошли на блошиный рынок. Она купила там стеклянный кубок и попросила меня захватить его в Стокгольм, чтобы оценить. Еще я получил от нее кассету, за которой ко мне должна была зайти ее подруга.

– Ну а Женева? Там–то вы что делали?

– Я поехал туда наудачу, понимая, что попал под подозрение. Мне стало известно, что, по мнению полиции, Астрид Моллер и ее друг пытались присвоить банковский счет некоего свергнутого диктатора. Вот я и подумал, что, если раздобуду этот счет и сообщу о нем полиции, моя невиновность будет полностью доказана.

Американцы молчали, пристально глядя на меня.

– Понятно,– сказал комиссар Арлингтон.– Ну и как, раздобыли?

Я кивнул.

– Я знаю номер счета и сколько на нем денег. Пятьсот миллионов долларов.

Они остолбенели.

– Пятьсот миллионов,– повторил Арлингтон.– That’s a hell of a lot of money[64]64
  Это же прорва деньжищ (англ.).


[Закрыть].

– Все это вам сообщила Астрид Моллер? – На сей раз вопрос задал Джим Андерсон.

– Нет, увы. Я сам догадался.

– Каким же образом?

– В общем, идею мне подала кошка.

– Кошка?

Калле Асплунд покачал головой, в глазах Джима Андерсона мелькнуло удивление.

– Да–да, моя кошка, – сердито выпалил я, понимая, насколько неправдоподобно это звучит, и мой рассказ про ценник на донышке кубка Нерона и про этикетку на кошачьих консервах обстановку, конечно, не разрядил. Равно как и сообщение о том, что название банка я установил путем перевода с английского на французский.

– Значит, вы утверждаете, что ценник и словарь вывели вас на секретный счет в Женеве, на пятьсот миллионов долларов?

– Совершенно верно. Так оно и было.

– А эта пленка с рождественскими песнями. Куда она девалась?

– Ее забрала Грета Бергман. Как и говорила Астрид.

– Где же эта дама теперь?

– Не знаю,– помолчав, вздохнул я.

Расскажи я о том, как увидел ее в «НК», пошел следом и как она захлопнула дверь у меня перед носом,– только масла в огонь подолью. Стоит ли вообще упоминать об этом, когда начнется серьезный допрос? – думал я. Раз уж она передо мной разыграла полнейшее непонимание, то какой ей резон вести себя иначе перед американской полицией? Да никакого.

– Стало быть, и пленка тю–тю, и Греты Бергман след простыл? Ну–ну. А еще что–нибудь интересненькое в Женеве было?

– Нет,– ответил я, хотя и не сразу.– Ничего особенного не было.

– Понимаю. Каждый судит со своей колокольни. Но ведь вы, кажется, были замешаны в перестрелке в гостинице «Отель де виль»? И удрали через окно по пожарной лестнице, не уплатив по счету, а?

– Я не стрелял. Какие–то люди ворвались в номер, где мы сидели. И я счел за благо исчезнуть.

– Понятно. Я бы на вашем месте поступил точно так же. Только вот вы забыли одну вещь,– сказал Джим Андерсон.

– Забыл? – Я вопросительно посмотрел на него.

– Ваш пистолет. – Доброжелательность как ветром сдуло. В голосе звучала сталь, глаза блеснули холодом.– Швейцарская полиция обнаружила в номере оружие. А поскольку в этой истории оказался замешан один из наших... клиентов, скажем так, они связались с нами. И, как выяснилось, не зря.– Он умолк.

– Вот как...– недоуменно пробормотал я.

– Из этого пистолета была убита Астрид Моллер.

Тут я вспомнил. Пистолет на телевизоре. Роджер Ли

хитростью заставил меня взять его в руки, чтобы на нем остались отпечатки моих пальцев. Я прикусил губу. От него это не укрылось.

– Я прекрасно понимаю, как это для вас неприятно, мистер Хуман. Может, лучше расскажете нам все от начала до конца?

– Пистолет не мой,– тихо сказал я.– И я не убивал ее.

– Нет? В таком случае скажу только, что мы сравнили отпечатки пальцев. Они совпадают с вашими. Вы находились в Нью–Йорке, когда была убита Астрид Моллер. Вы – последний, с кем ее видели. Дама, которая живет этажом ниже, говорила с вами незадолго до того, как мисс Моллер умерла. А теперь у нас в руках орудие убийства, с вашими «пальчиками». Спета ваша песенка, мистер Хуман. Увы.

Но на лице у Джима Андерсона сожаления не читалось. Отнюдь.

ГЛАВА XXII

– Послушайте,– в смятении сказал я.– Все это – огромное недоразумение. Я ни в чем не виноват.

– Да ну?

– Неужели вы не понимаете, что все это – интрига, цель которой – свалить на меня вину за то, чего я не совершал? Я расскажу все подробно, и вы со мной согласитесь.

Медленно и детально я изложил всю историю, шаг за шагом, эпизод за эпизодом. Рассказал про Нью–Йорк. Про то, как Астрид решила, что в ее квартире устроили обыск. Как я пытался найти Грету Бергман и как она в итоге появилась, чтобы опять исчезнуть. Как я сумел соединить шифровку с пленки и записку на донышке кубка и поехал в Женеву. Как угодил на лыжной трассе в лапы преследователей, удрал от них, а в номере у Джейн встретился с Роджером Ли. Когда я рассказал про пистолет и про то, как он хитростью заставил меня взять оружие в руки, чтобы на нем остались отпечатки моих пальцев, американцы с улыбкой переглянулись.

И закончил свою длинную речь, но их, похоже, не убедил.

– Интересно,– сказал Джим Андерсон.– Очень интересно. Но вы ведь не станете требовать, чтоб мы этому поверили? Астрид Моллер дает вам пленку с информацией о пятистах миллионах долларов и стеклян^ ный кубок, который принадлежал императору Нерону и стоит чуть ли не миллион! Ну сами подумайте! Вы, значит, серьезно хотите внушить нам, что такая прожженная особа, как Астрид, преподнесет вот это все случайному знакомцу из бара на тарелочке с голубой каемочкой, а когда он соберется восвояси, еще и платочком ему на прощание помашет? Впрочем, басня про пистолет в Женеве придумана классно. Раньше я такого не слыхал. Но когда–никогда всё случается в первый раз.– Он захохотал.

– Что ж, мистер Асплунд,– сказал комиссар Арлингтон.– Боюсь, дальше мы сегодня не продвинемся. Предлагаю начать официальное разбирательство завтра. Сейчас мы поедем в посольство, обсудим формальности с выдачей. При всем уважении к вам и вашим коллегам мне кажется, что мы у себя в Нью–Йорке, быть может к несчастью, имеем побольше опыта в обращении с подобными типа*ми. Тут и мафия замешана, и генералова шайка.

– Сами знаете, для Вашингтона это больной вопрос,– добавил Джим Андерсон,– Убийства, хищения и обман с выходом на большую политику. Н-да, черт побери, чем только не приходится заниматься. Ну, пока. До завтра.

Они встали, за руку попрощались с Калле Асплундом. А меня даже взглядом не удостоили.

На пороге Джим Андерсон еще раз обернулся.

– Наверно, мы сумеем достичь договоренности. Если нам будет передано чистосердечное подробное признание, можете оставить Хумана себе. Для нас главное – установить точное местонахождение денег и переправить эту информацию их нынешнему правительству. Учитывая наши интересы в том регионе, вы, разумеется, понимаете, что проблемы носят политический характер и есть только один способ разрешить их – конкретными делами доказать, что мы поддерживаем новый режим. На Хумана, как такового, нам начхать. Можете засадить его за решетку здесь, не обременяя американских налогоплательщиков. Обдумайте мои слова, Goodbye.

Ах ты, боже мой! – Калле Асплунд е вымученной улыбкой вновь уселся за письменный стол. Он достал ( вою коротенькую трубку, вытащил щепоть буровато желтых табачных волокон и стал набивать ими прокуренную до черноты головку, медленно, методично. Словно хотел сосредоточиться на этом занятии, чтоб не смотреть мне в глаза.

– Так какое твое мнение? – тихо спросил я.

– Н-да... что тут скажешь? Теперь все это не в моей власти.

Он чиркнул спичкой. Вспыхнул огонек, резко запахло серой, и сразу же комнату наполнил едкий табачный смрад: из трубки вырвалось серо–желтое облако дыма. В иной ситуации я бы встал и открыл окно, но сейчас мне было не до этого. Дым? Ну и пусть, какая разница.

– Слишком многое свидетельствует против тебя,—сказал он, помолчав, и посмотрел на меня.—Хуже всего, конечно, отпечатки пальцев. Прочие вещи еще можно так–сяк уладить, но по трем пунктам факты остаются фактами. И с точки зрения полиции они очень весомы.

– Ты имеешь в виду, что я был в Нью–Йорке, когда ее убили?

– Совершенно верно. Ты находился в городе. И был последним, с кем ее видели. А в женевской гостинице было найдено орудие убийства. С твоими отпечатками пальцев. Вдобавок у тебя нет алиби на момент убийства.

– Для высылки этого достаточно?

– Какая уж тут высылка. Выдача – вот как это называется. Если, конечно, наши согласятся. Ведь такая процедура предусматривает, что разбирательство по твоему делу и суд состоятся в Нью–Йорке. А у них там, увы, все не так, как у нас. Я не хочу сказать, что суды там продажные или тебе не дадут нанять хороших адвокатов. Просто, если можно так выразиться, у них совсем другой стиль работы. И приговоры гораздо суровее.– Калле замолчал.– А во–вторых,– он взглянул на меня,– история с Гретой Бергман.

– Да?

– Ты говорил, что разыскивал ее. Даже побывал У Греты Бергман, которая живет на Эстерлонггатан.

– Правильно. Говорил. В доказательство того, что я действительно старался найти ее. Что она была, еще прежде чем мнимая Грета явилась за пленкой и исчезла.

– Мы с ней побеседовали. С твоей Гретой, которая живет на Эстерлонггатан.

– И что же?

Он покачал головой.

– Она все отрицает: мол, и к ней ты не заходил, и вообще, она никогда тебя не видала.

– Не может быть. Она ведь сама открыла мне. Вышла на мой звонок. Хотя...– Я осекся.

– Что «хотя»? – Калле устало посмотрел на меня.

– Она была не вполне трезвая. От нее пахло алкоголем, а на столе я заметил бутылку джина. Наверно, потому она и забыла.

Он вздохнул.

– Да–а... Вот прижмет тебя нью–йоркская полиция, так им эти твои «забыла» да «подшофе» просто подарок. Я–то, допустим, тебе поверю, но ты же сам слышишь, как это все неубедительно.

В селекторе зашуршало.

– Калле,– раздался голос секретарши.– Тебя Свенссон спрашивал. Они зашли в тупик и хотят с тобой посоветоваться.

– Он что, на проводе?

– Нет, сидит у себя в кабинете. Их там несколько человек, и он спрашивал, не можешь ли ты зайти. Минут на десять, максимум.

– Ладно,– буркнул Калле, вставая.– Иду. А ты подожди пока здесь.– С этими словами он направился к двери.– Я быстро.

Не волнуйся, подумал я. Не удеру. Куда бежать–то? Ну вот, упрячут меня теперь в крохотную тесную камеру и начнут без конца допрашивать. А потом я опять полечу в Нью–Йорк. Только на этот раз не один. Под конвоем двух здоровенных полицейских. Одна надежда, что на время полета хоть наручники с меня снимут. Я же не стану выпрыгивать из самолета где–нибудь над Гренландией, с километровой высоты. Ну что, что я могу сделать? Джейн Фрайден – куда она подевалась? Ведь могла бы засвидетельствовать, что этот Ли сунул пистолет мне в руки. Она же видела, как все произошло, и на лыжной трассе мы тоже были вместе. Джейн может рассказать о вертолетах и «скорых». Только зачем ей это? Рыльце у нее в пушку не меньше, чем у других.

И, дав показания в мою пользу, она, пожалуй, подпишет себе смертный приговор. Я не питал иллюзий относительно участи тех, кто нарушает законы мафии. Если она. конечно, работает на них. Возможно, она из Генераловой шайки. Куда ни кинь – все клин. Потому Грета Бергман и захлопнула дверь у меня перед носом. Того же поля ягода. И сколько бы Калле Асплунд на нее ни жал, она не заговорит, не расскажет, как получила от меня кассету Астрид.

Я встал, подошел к окну, посмотрел вниз на улицу. Декабрьские сумерки ползли по крышам. Бледное солнце опускалось за горизонт в той стороне, где виднелся мост Транебергсбру. В окнах напротив вспыхнул свет, над мостовой висели гирлянды с вифлеемскими звездами. Отпраздную ли я Рождество, как обычно, или буду сидеть где–нибудь за решеткой в переполненной нью–йоркской тюрьме, среди омерзительнейших подонков – убийц, воров, насильников, торговцев наркотиками? Я читал про тамошние тюрьмы, что сидеть там куда опаснее, чем ходить по городским улицам. И я отнюдь не горел желанием приобретать такой опыт. Но что делать? Похоже, капкан захлопнулся. Я под замком в полиции. Почти что арестован.

Стоп. Под замком? Калле вышел, а дверь открыта. Он не запирал ее на ключ. Значит, у меня еще есть шанс. Последний – пока не поздно. Кстати, где–то у Калле в столе, по–моему, лежит служебный пистолет. «Вальтер». Однажды он мне его показывал. И сетовал, что калибр маловат, потому и действенность не ахти. Он, понятно, не имел привычки стрелять в людей, но коллеги жаловались. Им нужно более эффективное оружие, которое птиц на лету останавливает, сразу действует как шок. А из этой пукалки надо раз пять выстрелить – иначе никакого толку. Да еще не дай бог убьешь кого–нибудь, всадишь пулю в жизненно важный орган. И Калле опять запер ящик.

Я обошел вокруг стола, осмотрел его. Несколько ящиков были выдвинуты. В одном замке торчала связка ключей. Я быстро, один за другим, выдвинул ящики. Перерыл пачки писем и документов. Обнаружил несколько пакетов этого ужасного табаку. Коробочки со скрепками и резинками. Множество карандашей. Блокноты и бланки. А в самом нижнем ящике справа, в глубине лежала плоская кобура со служебным пистолетом Калле. Я достал оружие, взвесил в ладони. Магазин был полон. Кобуру н оставил на месте, ящики задвинул н с пистолетом во внутреннем кармане вышел из кабинета. попрощался с секретаршей, которая с улыбкой кивнула мне из–за своей большой пишущей машинки. Мы с Маргаретои Сундгрен давно знаем друг друга. Не близко, конечно, но я много раз бывал в кабинете у Калле Ас и лунда, и много раз она соединяла нас по телефону. Судя по всему, Калле не сказал ей, что его старого друга и соперника арестовали за убийство. Меня это порадовало.

В коридоре я нажал на кнопку лифта, но безуспешно. Лифт не шел, а искать лестницу я не рискнул. И ведь рано или поздно появится Калле. Не дай бог, на лифте приедет!

Наконец–то. Вспыхнул зеленый сигнал, и дверь мягко открылась. Пока мне везет – кабина была пуста. Вахтер у входа даже не взглянул на меня толком, он читал «Афтонбладет». А на улице я как раз успел перехватить такси, высадившее двух дам преклонного возраста, с пластиковыми сумками универмага «Олене».

Выстрел вслепую, думал я, откинувшись на мягкую спинку сиденья, когда машина влилась в поток уличного движения. Поездка в Женеву тоже была выстрелом вслепую. На этот раз я не так уж верил в успех, однако выбора у меня не было.

На углу Биргер–Ярлсгатан и Риддаргатан я отпустил такси и зашагал той же дорогой, что и несколько часов назад. Пересек улицу возле «Стурекаттен», прошел между домами во двор, к подъезду в дальнем углу.

Из открывшейся двери высыпали ребятишки, засуетились под ногами, веселые, бойкие. Теляток из яслей выпустили на выгон. Погулять среди ледяных горок и качелей.

Но вот и дверь с табличкой «Муберг». Я понятия не имел, что стану делать и что может случиться. Знал только, что это мой единственный шанс. Встретиться с Гретой Бергман, тряхануть ее как следует, чтоб дала показания в мою пользу. Отобрать пленку с рождественскими песнями. Это в корне все изменит, подтвердит, что я не врал, что я не убийца.

Три длинных звонка – дверь приоткрылась, совсем чуть–чуть. Я быстро сунул в щель ногу, распахнул створку. Передо мной стояла она. Поначалу рассерженная и удивленная, узнав меня, она испугалась.

– Где кассета?

Какая еще кассета?

– Не валяй дурака,– прицыкнул я.

На меня смотрели холодные черные глаза. И опять я поразился, до чего она похожа на хищную птицу. Тонкий нос с горбинкой, жесткие черные глаза под черными крыльями бровей. Волосы короткие, словно гладкий шлем.

Она пожала плечами.

– Ладно, заходи.– Она кивком показала на гостиную.

– Дамы вперед,– съязвил я.

Я не доверял ей – вдруг схватит что–нибудь у меня за спиной.

Она первая вошла в комнату, села в большое кресло у балкона. Мебель изящная, похоже, из магазина «Свенскт Тенн», но ведь в их среде деньги не проблема. Когда человек связан с мафией и с гангстерами, ясное дело, с той и с другой стороны ему кое–что перепадает. Да и сыграв Грету Бергман, она определенно не осталась внакладе.

– А теперь слушай меня,– сказал я и сел напротив.– Я понимаю, ко всей этой истории ты имеешь весьма косвенное отношение, тебе просто велели зайти ко мне и прозондировать, что мне известно насчет Астрид и вообще. Я же с ходу клюнул: прямо чуть ли не в дверях назвал тебя Гретой Бергман. А тебе только того и надо было. Потом я всучил тебе кассету, и ты, довольная собой, исчезла. Верно? Так было дело?

Она кивнула. По лицу ее скользнула легкая улыбка. Интересно, что тут смешного? – горько подумал я. Что с ее помощью меня загнали в угол, откуда фактически было только два выхода – пожизненная тюрьма или смертная казнь?

– Ситуация хуже некуда: меня подозревают в убийстве Астрид. Ты одна в состоянии мне помочь. Ведь полиция вообще не верит, что ты есть на свете. Считают, что я все выдумал.

– Куришь?

Я покачал головой.

– Жаль. Это дает время подумать.– Она наклонилась вперед, открыла серебряную коробочку на столе, достала сигарету, но не закурила, а, глядя на меня, вертела ее в руке.– Если я помогу тебе, каков будет мой... так сказать, гонорар?

Я улыбнулся. Ну, дальше ехать некуда, мелькнуло в голове. У них одно ценится: деньги. За деньги все сделают. И убийство совершат, и свидетелями выступят, чтоб от тюрьмы спасти.

– К примеру, номер женевского счета. Устраивает?

– Более чем.– Она закурила, глядя на меня сквозь дым,– Только вот можно ли на тебя положиться? Откуда я знаю, вдруг ты назовешь не тот банк и не тот код?

– Да плевать мне на этот ваш счет,– устало сказал я.– Вы убиваете и преследуете людей, лишь бы деньги заграбастать, а для меня они ничего не значат. Даже будь у меня возможность пойти прямиком в банк и на тачке вывезти эти ваши золотые горы, я бы пальцем не пошевелил. Я хочу спокойно жить, и все. Во всяких там грязных деньгах я не нуждаюсь. Неужели непонятно?

– Почему? – помолчав, сказала она. – Я тебя понимаю. Но мои друзья едва ли поймут.

– А разве обязательно посвящать их в наш уговор?

– По–твоему, мне следует забрать все себе? – Она кисло улыбнулась.

– Вот именно. Не все ли равно, кто возьмет эти деньги.