Текст книги "Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Он уставился на меня, как на безумца.

– Командир, они же нас сомнут!

– Открываем! И отходим к срубу! Всем отойти от ворот! Быстро!

Мужики, не понимая, что происходит, бросились выполнять приказ. Я подбежал к угловой вышке, где сидел один из волков Игната.

– Видишь то бревно? – я указал на огромную «качель», подвешенную над тропой, ведущей к воротам.

– Вижу, командир.

– Как только они ворвутся, и первая толпа будет под ним, – руби верёвку! Понял?

– Понял, командир!

Я спрыгнул с вышки и отбежал к главному срубу, где уже собрались мои люди, перезаряжая винтовки.

– Приготовиться! – скомандовал я.

Игнат, скрипнув зубами, сдёрнул массивный засов. Ворота с оглушительным треском распахнулись внутрь, не выдержав очередного удара тарана.

И в проём хлынула толпа. Человек тридцать. Оборванные, яростные, с горящими от предвкушения наживы глазами. Впереди бежали трое – те самые, о которых говорил Лысый. Беглые каторжники. Звери.

Они ворвались во двор, ожидая встретить паникующих, задыхающихся в дыму людей. А встретили гробовую тишину и пустой двор.

Они на секунду замерли в недоумении.

И в эту секунду раздался сухой, как выстрел, щелчок лопнувшей верёвки.

Я увидел, как огромная, утыканная кольями махина сорвалась вниз. Она рухнула прямо в середину толпы, сбившейся у ворот. Раздался чудовищный, тошнотворный хруст ломаемых костей и нечеловеческий визг. Бревно смело, раздавило, перемололо человек десять, превратив их в кровавое месиво.

Атакующие замерли, с ужасом глядя на то, что только что произошло.

– Огонь! – заорал я.

Пятнадцать штуцеров ударили почти в упор. Залп по плотной, ошеломлённой толпе был страшен. Ещё десяток нападавших упали, как подкошенные.

Оставшиеся в живых, потеряв в одну минуту две трети отряда, дрогнули. Они смотрели на своих мёртвых товарищей, на нас, стоящих у сруба с дымящимися винтовками, и их животная ярость сменилась животным ужасом.

Один из них, не выдержав, развернулся и бросился бежать. За ним – второй, третий. Через мгновение вся оставшаяся банда, спотыкаясь и толкая друг друга, кинулась прочь из нашего смертельного двора.

– Перезаряжай! – командовал Игнат. – Не дать уйти!

Но я остановил его.

– Хватит. Пусть бегут. Пусть расскажут Рябову, как мы их встретили.

Я смотрел на трупы, устилавшие двор, на подступающий огонь, и понимал, что это не конец. Это только начало. Мы отбили первую волну. Но огонь продолжал наступать. И где-то там, в дыму, Рябов уже готовил новый удар.

Глава 21

Огонь отступил к вечеру. Не потому, что мы его победили – просто он выжрал всё, до чего мог дотянуться, и замер, облизывая почерневшие стволы на границе нашей вырубленной «мёртвой зоны».

Но это случилось не сразу.

Паника после боя – самая страшная. Она приходит, когда адреналин, гнавший кровь, отступает, оставляя после себя звенящую пустоту и липкий, холодный пот. Ярость битвы сменяется животным ужасом перед последствиями. И сейчас главным последствием был огонь.

Он ревел, как зверь, пожирая тайгу. Жар был таким плотным, что, казалось, его можно потрогать. Дым забивал лёгкие, выжимал слёзы. Мой двор, только что бывший ареной кровавой бойни, превратился в преддверие ада. Трупы, раздавленные бревном и скошенные пулями, лежали вперемешку, и над ними уже плясали огненные отблески.

– Командир, они ушли! – прохрипел Игнат, подбегая ко мне. Лицо его было чёрным от копоти, глаза – красными и воспалёнными.

– Враг не ушёл! – кричал я, указывая на стену пламени. – Вот он, наш главный враг! Он не будет в нас стрелять, он нас просто сожрёт!

Мужики, ошалевшие от быстрой победы, замерли, глядя то на меня, то на наступающий огненный вал.

– Забудьте про трупы! – мой голос сорвался на крик. – Забудьте про всё! Сейчас мы либо потушим это, либо сгорим тут к чёртовой матери! Все к бочкам, к канаве! Вёдра, котелки, шапки – всё, чем можно таскать воду! Поливать стены, крыши, землю перед частоколом! Живо!

Команда подействовала как удар кнута. Оцепенение спало. Артель бросилась в новую, ещё более страшную битву – битву со стихией. Мы выстроились в живую цепь от заполненной водой канавы до построек. Вёдра и котелки летали из рук в руки. Вода шипела, испаряясь на раскалённых брёвнах частокола. Егор, сорвав с себя дымящийся тулуп, голыми руками сбивал с крыши казармы огненные «головни», которые ветер швырял через стену.

Это был сущий ад. Мы задыхались. Жар опалял лица, дым выедал глаза добела. Воздух стал густым, тяжёлым, непригодным для дыхания. Я бегал вдоль цепи, хрипло выкрикивая команды, пытаясь переорать рёв огня.

– Не лейте всё в одно место! Смачивайте! Создавайте мокрую полосу!

Именно тогда я и заметил их. Двое моих артельщиков, Семён и молодой парень, Тимоха, в пылу борьбы выскочили за ворота, пытаясь затушить подбиравшийся к ним кустарник. И в этот момент с одного из деревьев, которое уже лизало пламя, с треском обрушилась огромная горящая ветка. Она рухнула прямо на них.

Я увидел, как Тимоха упал, придавленный огненной тяжестью. Семён, отброшенный в сторону, схватился за плечо, его лицо исказила гримаса боли.

– Игнат! – заорал я. – Вытащить их!

Игнат с двумя своими волками, не раздумывая, кинулись в самое пекло. Прикрываясь мокрыми рогожами, они подскочили к упавшим, оттащили горящее бревно и на руках затащили обоих обратно во двор.

Целый день. Мы дрались с огнём целый проклятый день. Когда солнце начало клониться к закату, ветер, будто смилостивившись, переменился. Он потянул в другую сторону, отгоняя пламя от нашего лагеря. Огонь, потеряв поддержку, начал ослабевать, и к ночи он окончательно выдохся, оставив после себя на многие вёрсты вокруг чёрную, дымящуюся пустыню.

Мы победили.

Я стоял посреди двора, шатаясь от усталости, и медленно обошёл пепелище того, что ещё утром было нашей крепостью. Вокруг меня, на земле, сидели и лежали мои люди. Чёрные от копоти, красные от жара, с обожжёнными бровями и спёкшимися ресницами. Чёрные, мокрые, измождённые. Они тяжело дышали, сплёвывая горькую от гари слюну. Никто не говорил ни слова.

Они были живы. Мы были живы. И это было единственное, что имело значение.

Частокол дымился, местами тлел, но держался. Сруб уцелел – мокрые рогожи и постоянный полив сделали своё дело. Казарма тоже устояла, хотя крыша с одной стороны обуглилась. Горн, эта моя гордость, стоял нетронутый – камень и глина огню не по зубам.

Но трупы. Трупы лежали там, где их настигла смерть. Раздавленные бревном – месиво из костей, мяса и грязи. Подстреленные – скрюченные, с остекленевшими глазами и чёрной кровью, запёкшейся на рваных ранах. Я насчитал семнадцать тел. Семнадцать душ, которые пришли убить нас и нашли здесь свою смерть.

– Перекличка, – прохрипел я, и Игнат, поднявшись, начал выкрикивать имена.

Все были на месте. Кроме двоих раненых.

– Волокуши, – глухо скомандовал Игнат, указывая на трупы, когда перекличка закончилась. – Оттащить в лес. Подальше. Пусть звери довершат. Они за деньги резали, не жалко.

Мужики молча принялись за работу. Хватали тела за ноги, не брезгуя, как мешки с углём. Смерть перестала быть абстракцией. Она стала частью нашей новой реальности.

Я подошёл к углу казармы, где под охраной двух волков сидел пленный. Его притащили сюда ещё в разгар боя, полумёртвого, с простреленной ногой. Теперь он сидел, привалившись спиной к стене, и из его бледного, потного лица смотрели два провала глаз, полных животного ужаса.

– Как нога? – спросил я участливо, присаживаясь рядом на корточки.

Он дёрнулся, как от удара.

– Больно… – прохрипел он. – Дай воды… господи, умираю…

– Воды дам. И ногу перевяжу. Может, даже пулю вытащу, – я говорил мягко, почти ласково. – Только сначала ты мне кое-что расскажешь.

Он замотал головой.

– Ничего не знаю… нас просто наняли… мы думали, лёгкие деньги…

– Наняли, – повторил я задумчиво. – Кто?

Молчание.

Я поднялся, отряхнул колени.

– Игнат, – позвал я тихо. – Он не хочет говорить.

Игнат вышел из тени. Он не сказал ни слова. Просто присел рядом с пленным, достал из-за голенища свой армейский нож – длинный, с зазубринами на обухе, потускневший от времени и крови – и начал его точить о камень. Методично, не спеша. Скрежет металла по граниту был единственным звуком в наступившей тишине.

Пленный смотрел на нож. Потом на лицо Игната. Солдатское, бесстрастное, с мёртвыми глазами человека, которому всё равно. И он сломался.

– Рябов! – выдохнул он. – Рябов нанял! Гаврила Никитич! Через Хромого! Сто рублей серебром обещал, если возьмём прииск! И по червонцу за каждого живого, кого в плен возьмём!

– Продолжай, – я снова присел. – Сколько вас было?

– Тридцать два… нет, тридцать три… со мной. Нас было тридцать три человека. В отряде были и его артельщики, и наёмные головорезы.

– Всех прислал Рябов?

– Всех. Ещё двадцать человек должны были прийти попозже, если мы не справимся. Но они… – он судорожно сглотнул, глядя на дымящийся двор, усеянный телами. – Они теперь не придут. Никто не придёт. Нас же… вы же…

Голос его сорвался в хрип.

– Что вам сказали делать?

– Поджечь лес с трёх сторон. Выкурить вас. Когда побежите – рубить. Всех. Без разбора. А потом… – он облизал потрескавшиеся губы. – Потом бросить тела в огонь. Чтоб сгорели. Типа несчастный случай вышел. Пожар в тайге, все погибли. Он сказал, что вы колдуны. Что у вас золота – возами возить. Обещал всё, что найдём, – нам.

Я медленно кивнул. Всё сходилось. Рябов не просто хотел уничтожить артель. Он хотел, чтобы это выглядело естественно. Без следов. Без свидетелей. Чтобы никто не мог доказать его причастность. Мужиков, Марфу, внучку её – всех. Трупы свалить в сруб и сжечь вместе с лагерем, чтобы не осталось и следа.

– Где сейчас Рябов? Где остальные?

– Не знаю! – он замотал головой. – Он сам в разбой не ходил. Отсиживался где-то в лесу. С приказчиком и ещё десятком своих верных псов. Когда мы побежали, они, видать, тоже снялись.

Я поднялся. Пленный с надеждой посмотрел на меня.

– Я всё сказал! Всё! Ты же… ты же обещал… воду… ногу…

– Обещал, – кивнул я. – Игнат, дай ему воды. И перевяжи ногу. Чтобы до утра дожил.

Пленный выдохнул с облегчением.

– А утром?

Я посмотрел на него сверху вниз.

– А утром ты расскажешь то же самое уряднику. Официально. В присутствии свидетелей. И подпишешь протокол.

– Н-не подпишу… – он снова замотал головой. – Рябов меня убьёт… он же узнает…

– Узнает, – согласился я. – Но не сразу. А у тебя будет фора. Я дам тебе денег на дорогу и отправлю подальше отсюда. В Тобольск. В Томск. Куда скажешь. Там ты растворишься. Или не подпишешь. И тогда я тебя здесь закопаю. Рядом с твоими дружками. И Рябов тоже не узнает. Выбирай.

Он замолчал. Но я видел по его глазам, что выбор уже сделан. Страх перед смертью здесь и сейчас всегда сильнее страха перед местью в неопределённом будущем.

Я отошёл от него и окликнул Егора. Рыжий детина подошёл, вытирая руки о штаны – он только что закончил волочь трупы.

– Раненые где?

– В срубе. Марфа с ними возится.

Я пошёл туда. В полумраке, освещённом только одной коптилкой, на лавках лежали двое. Один – Семён, с которым я начинал. У него была рваная рана на плече – и само плечо сломано. Марфа как раз заканчивала перевязывать его. Её руки были в крови по локоть. Семён был в сознании и даже пытался шутить, матерясь сквозь зубы.

– Живой, командир, – просипел он. – Только вот рука теперь, кажись, только для почёсу годится.

Я положил руку ему на здоровое плечо.

– Ничего, Семён. Выдюжишь.

Второй был молодой парень, Тимоха, один из тех, кто присоединился к нам позже. Он лежал без сознания, бледный, как полотно. Нога его, попавшая под горящее бревно, представляла собой страшное месиво из обожжённой плоти и раздробленных костей. Марфа покачала головой.

– Плохо с ним, Андрей Петрович. Нога… она вся раздроблена, обожжена. Если заражение пойдёт…

Я подошёл ближе, отстранил её и осмотрел рану. Нога была вздутой, почерневшей. В XXI веке его бы спасли. Операция, антибиотики, капельницы. А здесь… здесь я мог только облегчить его уход.

– Марфа, – сказал я тихо. – Готовь настой мака. Покрепче. Чтобы боли не чувствовал.

Она кивнула, понимая, что это означает.

Я вышел из сруба. Снаружи уже темнело. Небо над обгоревшим лесом было затянуто серыми, тяжёлыми тучами, но кое-где пробивались яркие, безразличные звёзды. Пахло гарью, кровью и усталостью.

Игнат подошёл ко мне.

– Что с мальцом?

– Не жилец, – коротко ответил я. – К утру, может, отойдёт. А может, промается ещё день-два.

Он помолчал.

– У нас ещё легко отделались, командир. Два раненых, один из них при смерти. А могло быть куда хуже.

– Знаю.

– Что дальше?

Я повернулся к нему. Я смотрел на выжженную землю вокруг моего лагеря, на свою измотанную армию, на умирающего в лазарете парня, и во мне закипала холодная, расчётливая ярость.

– Дальше – война, Игнат. Настоящая война. Рябов первый раз ударил в открытую. И проиграл. Но он не из тех, кто сдаётся. Он соберёт новых людей. Много людей. И ударит снова. Сильнее.

– Мы готовы.

– Да, готовы. Отбиться ещё раз. Может, два. Но потом кончатся порох, пули, силы. Обороняться можно долго. Но войну оборона не выигрывает.

Игнат прищурился.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что настало время не ждать, пока он придёт к нам. А пойти к нему самим.

В его глазах вспыхнул хищный огонёк.

– Наконец-то, – выдохнул он. – Когда?

– Скоро. Но сначала мы сделаем вот что.

Я подозвал всех, кто мог стоять на ногах. Они собрались у обугленных ворот, грязные, измотанные, но живые. И в их глазах горело то, что не загасить никаким огнём. Ярость.

– Сегодня, – начал я, – мы отбились. Мы доказали, что нас нельзя взять голыми руками. Что мы не стадо овец, а волчья стая. Рябов получил свой ответ. Семнадцать трупов – вот наш ответ.

По рядам прошёл злой, удовлетворённый гул.

– Но это только начало. Он придёт снова. С большими силами. И мы должны быть к этому готовы. Поэтому слушайте приказ. Завтра на рассвете Игнат с тремя бойцами берёт пленного и везёт его к уряднику. Пусть тот даст показания. Официально. Под протокол.

– Да урядник же куплен Рябовым! – возмутился Егор. – Он эти показания в печку кинет!

– Кинет, – согласился я. – Но не сразу. Сначала он струсит. Побежит к Рябову советоваться. И это даст нам время. А главное – он будет знать. Он будет знать, что у нас есть свидетель. Живой. Который может дать показания не только ему, но и кому-то повыше. И это его напугает. А испуганный чиновник – это уже не инструмент, а обуза.

Я обвёл их взглядом.

– Наша задача – разрушить паутину Рябова. По ниточке. Урядник – первая ниточка.

– А дальше? – спросил Михей.

– А дальше мы бьём по его деньгам. Игнат, когда вернёшься от урядника, соберёшь всех волков. У меня для вас будет особое задание. Опасное. Но если получится – мы подорвём Рябова изнутри.

* * *

Утро началось с похорон. Молодой парень Тимоха умер перед самым рассветом, так и не приходя в сознание. Марфа закрыла ему глаза. Мы завернули его в чистую рогожу и закопали за частоколом, на небольшой полянке. Я хотел сказать что-то, но слова застряли в горле. Что я мог сказать? Что он умер за наше дело? За нашу артель? Он умер, потому что я втянул его в войну с человеком, против которого у нас не было шансов. Он умер из-за меня.

Елизар, почувствовав моё состояние, тихо прочёл заупокойную молитву. Его глубокий, старческий голос плыл над свежей могилой, и мужики молча стояли, сняв шапки.

Когда закончили, я подошёл к Марфе.

– Как Семён?

– Переживёт, – коротко ответила она. – Рука болеть будет, но работать сможет. Повезло ему.

Игнат собрал своих людей. Трое волков – Лысый, Сыч и ещё один, кряжистый детина по кличке Кремень – уже сидели на телеге. Пленного вывели. Он ковылял, опираясь на палку, но глаза у него были осмысленные. Он понимал, что везут его не на казнь, а на шанс.

– Помни, – сказал я ему на прощание. – Ты рассказываешь всё, что знаешь. Но ничего не выдумываешь. Только факты. Понял?

– Понял, барин.

– Я не барин. Я Андрей Петрович. И если ты выживешь, если сумеешь уехать подальше – живи нормально. Работай. Не убивай. Тебе дан второй шанс. Не слей его.

Он кивнул, не в силах говорить. Залез в телегу. Игнат хлестнул вожжами, и телега покатила прочь.

Оставшиеся дни были похожи на затишье перед бурей. Мы чинили частокол, латали крышу казармы, готовили новые ловушки. Я лично проверял каждый самострел, каждую растяжку. Я знал, что следующая атака будет не такой топорной. Рябов вложил в этот налёт деньги и людей. И потерял и то, и другое. Он будет бесится. А бешеный враг опасен вдвойне.

На третий день вернулся Игнат. По его лицу я сразу понял, что новости плохие.

– Рассказывай, – велел я, усаживая его в конторе.

– Урядник показания принял, – начал Игнат, наливая себе воды из кувшина и жадно её глотая. – Слушал, морщился, но записал. Пленный подписал. Два свидетеля были – местный поп и писарь. Всё по закону. Но как только мы вышли, урядник прямиком к Рябову. Мои люди видели. Он сидел там два часа. Вышел бледный, как смерть.

– Значит, Рябов его прижал.

– Не только. Мы отправили его на восток, как ты велел. Но стоило тому отойти версту, как на него напали. Прямо на дороге, средь бела дня. Трое. Один из них был Хромой – я его повадку узнал. Они зарезали пленного. На наших глазах. Мы даже десяток шагов не успели сделать в его сторону, как напавшие снова скрылись в лесу.

Я медленно выдохнул. Рябов действовал быстро и жёстко. Убрал свидетеля. Запугал урядника. Теперь протокол с показаниями мертвеца не стоил даже бумаги, на которой был написан.

– Война, значит, – пробормотал я.

– Да, командир. Война.

Той же ночью я собрал свой военный совет. Игнат, Елизар, Егор и Михей. Четверо, которым я доверял больше всех.

– Рябов ответил, – начал я без предисловий. – Он убрал свидетеля. Запугал урядника. Он показал, что законом его не взять. Что в этих краях он – и есть закон.

– Так что делать будем? – спросил Егор.

– Делать будем то, что делают партизаны, – я развернул на столе схематичную карту окрестностей, которую набросал Елизар. – Мы не можем победить его в открытом бою. У него больше людей, больше денег, больше влияния. Но у нас есть то, чего нет у него. Мы знаем лес. Мы быстры. Мы злы. И мы будем бить его там, где он слаб.

Я ткнул пальцем в точку на карте.

– Вот здесь, в нескольких днях пути на север, есть прииск. Рябовский. Там работает десятка полтора мужиков. Охрана – трое-четверо головорезов. Там моют золото. Много золота. Егор, Михей, вы видели, как Рябов живёт. Как он одет, сколько людей на него работает. Всё это стоит денег. Бешеных денег. И эти деньги он берёт из своих приисков.

Я обвёл взглядом притихших мужиков.

– Мы идём на его прииск. Ночью. Тихо. Волки Игната обезвреживают охрану. Быстро, без шума. Потом мы объявляем работягам: кто хочет – уходи. Дадим денег на дорогу. А золото, всё, что они намыли, – забираем. Весь инструмент – ломаем. Шлюз – поджигаем. Чтобы Рябову нечем было работать.

– Это разбой, – тихо сказал Елизар. – Грех.

– Это война, отец, – возразил я. – Он хотел нас сжечь. Живьём. Он послал на нас убийц. Он убил нашего свидетеля средь бела дня. Разбой – это когда убиваешь невинных ради наживы. А мы – бьём врага. Грех? Может быть. Но этот грех ляжет на мою душу, не на вашу.

Старовер молчал. Потом медленно кивнул.

– Будь по-твоему, Андрей Петрович. Только кровь невинных не проливай. Работяг тех не трогай.

– Не трону. Слово даю.

Игнат усмехнулся.

– Наконец-то мы из обороны в наступление переходим. Когда выступаем?

– Завтра ночью. Готовь людей. Берём пять лучших стрелков. Остальные остаются охранять лагерь. Елизар, ты поведёшь нас лесными тропами. Так, чтобы никто не видел.

– Проведу, – коротко кивнул старик.

– Тогда готовьтесь. Спать – пока есть время. Завтра будет долгая ночь.

Когда они разошлись, я остался один. Сидел в конторе, глядя на догорающую свечу, и думал о том, что делаю. Я превращал артель в банду. Я собирался напасть на чужой прииск, отнять золото, уничтожить имущество. Это было преступление по любым законам. И царским, и тем, что были у меня в голове, из другого мира.

Но у меня не было выбора.

Рябов не оставил мне выбора.

Рябов думал, что играет со мной в шахматы. Двигая пешками-бандитами, ставя вилки-пожары. Он просчитался. Я не собирался играть с ним по его правилам. Я собирался перевернуть доску.

Доказательства бесполезны. Закон не работает. Значит, нужно создать свой закон. И своего судью. И своего палача.

* * *

Мы выступили за час до полуночи. Пять волков Игната, я и Елизар в роли проводника. Восемь теней, растворившихся в ночном лесу. Мы шли без факелов, ориентируясь по звёздам и чутью Елизара. Шли быстро, но беззвучно. Игнат и его люди двигались так, будто всю жизнь провели в тайге. Я тоже неплохо держался – мой опыт хождения по Полярному Уралу пригодился.

Две ночи. Два изнурительных перехода. Спали по часу-два, в лесной подстилке, закутавшись в плащи. Ели вяленое мясо и сухари. Воду брали из ручьёв. Это был марш-бросок, изматывающий и беспощадный.

На третью ночь Елизар остановил нас жестом.

– Близко, – прошептал он. – Вон та лощина. Там они.

Мы залегли на вершине невысокого холма и стали наблюдать. Внизу, в ложбине, приткнулся убогий лагерь. Несколько покосившихся срубов, шлюз у ручья, костёр, у которого дремали двое охранников. Остальные, видимо, спали.

Игнат выдвинулся вперёд, вглядываясь в темноту.

– Четверо, – прошептал он, возвращаясь. – Двое у костра. Ещё двое в том срубе, что покрепче. Там, наверное, золото хранят.

– Работяги где?

– В большом срубе. Человек пятнадцать, не меньше.

Я кивнул.

– Действуем так. Лысый, Сыч – берёте двоих у костра. Тихо. Ножами. Игнат, ты со мной и ещё тремя – берём сруб с золотом. Елизар – охраняешь подступы. Если кто из работяг очнётся и попытается вякнуть – затыкаем рот, но не калечим. Ясно?

– Ясно, командир.

Мы спустились. Шли по траве, пригнувшись, как призраки. Я видел, как Лысый и Сыч бесшумно подкрались к костру. Два тёмных силуэта дремали, облокотившись на брёвна. Лысый подошёл к первому сзади, зажал ему ладонью рот и полоснул ножом по горлу. Короткий, булькающий хрип – и всё. Второго взял Сыч. Столь же быстро, столь же бесшумно.

Мы с Игнатом и тремя бойцами подошли к срубу с золотом. Дверь была заперта на простой деревянный засов. Игнат тихонько снял его. Я распахнул дверь.

Внутри, за столом, при свете коптилки, сидели двое. Играли в кости. Они подняли головы, и их глаза округлились от изумления. Игнат был быстр. Он влетел внутрь, как ураган, ударом кулака в челюсть вырубив первого. Второй попытался схватиться за ружьё, висевшее на стене, но Кремень перехватил его руку, выкрутил, и раздался хруст ломающихся костей и сдавленный вопль.

– Заткнись! – прорычал Игнат, зажимая ему рот ладонью. – Ещё звук – и глотку перережу!

Мужик затих, хрипя от боли и страха.

Я огляделся. В углу стояли несколько кожаных мешков. Я развязал один – внутри сыпался золотой песок. Много песка. Ещё два мешка – то же самое. Мы взяли всё.

– Связать их, – приказал я. – Рты заткнуть. Пусть полежат до утра.

Когда мы вышли, первый охранник, которого вырубил Игнат, уже начинал приходить в себя. Его тоже связали.

Я подошёл к большому срубу, где спали работяги, и громко стукнул прикладом в дверь.

– Подъём! Всем выйти! Живо!

Внутри раздались испуганные голоса, топот. Дверь распахнулась, и оттуда высыпала толпа заспанных, перепуганных мужиков. Они увидели нас – вооружённых, с закрытыми платками лицами – и замерли.

– Кто вы? – пролепетал один, тощий и чернявый. – Разбойники?

– Не твоя печаль, кто мы, – отрезал я. – Слушай сюда. Мы пришли не за вами. Мы пришли за золотом Рябова. Оно теперь наше. Кто из вас хочет остаться на этом прииске и дальше горбатиться на Рябова – оставайтесь. Мы вас не тронем. А кто хочет свалить – вот вам, – я бросил на землю кошель с серебром. – Делите поровну и катитесь, куда глаза глядят.

Мужики переглянулись. В их глазах читался страх, но и что-то ещё. Надежда?

– А… а если мы с вами пойдём? – осмелел кто-то.

– Не надо с нами, – покачал головой я. – У нас и так людей хватает. Но если доберётесь до артели «Воронов и Ко», что на участке «Лисий хвост», – милости просим. Там честная работа и честная плата. А теперь решайте. Быстро.

Они заметались. Кто-то бросился к кошелю, кто-то начал собирать пожитки. Через десять минут половина из них уже бежала прочь. Остальные, видимо, решили остаться.

– Игнат, – скомандовал я. – Ломай шлюз. Поджигай казарму. Весь инструмент – в ручей. Чтобы Рябову нечем было здесь работать месяц, а то и два.

Волки с остервенением принялись за дело. Трещали брёвна, взметнулось пламя. Кирки и лопаты полетели в воду. Через полчаса от лагеря осталось лишь пепелище.

Мы ушли так же бесшумно, как и пришли. Растворились в лесу. Но теперь у нас за спинами были мешки с золотом Рябова. Его золотом. И я знал, что, когда он узнает об этом, его бешенство будет страшным.