Текст книги "Красный Петух"

Автор книги: Ян Гийу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Случилось что-нибудь? – спросил он, жестом указывая на громкоговоритель.

– Да, а ты не слышал? – ответила она. – В Бетлехеме была большая террористическая акция ночью, сразу же после рождественской мессы.

– А что произошло? – спросил он, похолодев.

– Бомбы. Взорвались две бомбы, когда народ выходил с мессы. У христиан в это время года рождественская месса. Четыре-пять убитых и дюжина раненых.

– Вот это нехорошо, – сказал Карл, искренне обеспокоенный различными предположениями в связи с его собственным "исчезновением" и возможными недоразумениями из-за этого, – действительно нехорошо. Виновных задержали? Палестинцы, конечно?

– А-а, обычная история, несколько арестованных, но сразу не скажут, подробности будут известны через какое-то время, хотя радио Бейрута уже сообщило, кто виноват или кто ответствен за эту акцию.

Карл искоса разглядывал ее, а в голове вертелись вопросы. Основной – причина их встречи, а потом – почему она взяла с собой автомат и означают ли три толстые латунные полоски на плечах, что она капитан, а не сержант – ему, как лейтенанту и любовнику, право же, следовало бы знать. И если они действительно на пути в Эйлат, почему она ведет себя так, будто их могут подслушивать, хотя как это технически и практически осуществимо? Она ему явно нравилась. Надо найти нейтральную тему для разговора, чтобы оставшиеся часы провести с пользой и удовольствием.

– Я, собственно, слишком мало знаю о твоей семье. Когда мы вместе, мы думаем лишь друг о друге. Не расскажешь ли немного о них, чтобы я понял их лучше? – попросил он.

Она улыбнулась: это прекрасная идея, а то она действительно не успела ничего толком рассказать, а ему следовало бы побольше знать о них, чтобы лучше понять все.

Ландшафт начал меняться. Они, без сомнения, приближались к пустыне, становилось теплее, и им захотелось снять с себя зеленые военные куртки.

Шуламит Ханегби была сабра, урожденная израильтянка во втором поколении. Ее дед приехал сюда из польского, а тогда еще российского, города Пинска до первой мировой войны. Он принадлежал к поколению пионеров – создателей кибуцев, к первым идеалистам, собиравшимся построить еврейское социалистическое общество в Палестине. Его звали Ледерман, но потом он взял себе еврейское имя Хаим Ханегби, что значило "жизнь в пустыне" – именно то, чего он и хотел.

Ханегби женился на русской, которая приехала сюда в 1924 году, у них было три сына. Но уже юношей старший ушел, стал правым, бросив социал-демократическое движение "Мапай" за кибуцы в Галилее, переехал в Тель-Авив, ударился в бизнес и попал в одну политическую группу вместе с Менахемом Бегином. Годы второй мировой войны, вплоть до освободительной войны 1947 – 1948 годов, сделали братьев чуть ли не смертельными врагами, два младших были в Хаганах, а старший – в террористической лиге Бегина "Иргун цвай леуми". Младший дядя Шуламит остался в Хаганах ставшей "Захал" – регулярной армией Израиля. Последние десять лет он был главным шефом военной разведки.

Ее отец женился в 1946 году на полячке, приехавшей с семьей из лагеря для интернированных на Кипре на развалившемся судне, которое сионисты использовали для прорыва британской блокады против еврейской иммиграции в Палестину.

Один из двух братьев Шуламит был убит во время палестинской атаки в секторе Газа девять лет назад, его только сделали офицером и ему оставалось служить в армии всего два дня. Палестинская молодежь забросала его танк с крыши дома ручными гранатами. Потом был взорван весь квартал, буквально стерт с лица земли, взяли лишь одного виновного – и то это была девочка-подросток. Полагали, кстати, что ее единомышленниками тоже были девочки, но она никого не выдала во время допросов, хотя эти допросы были отнюдь не из приятных. Ее осудили на восемьдесят лет тюремного заключения.

Карл подумал о Муне, которую он встретил в Бейруте. Теоретически она могла быть одной из этих сбежавших федаинок. Но трагедия в семье Шуламит этим не кончилась. Она сама стала вдовой – кстати, она просит прощения, что не рассказала ему об этом раньше. Муж ее умер сразу после того, как они поженились. Во время похода на Ливан в 1973 году. Сейчас ее сын как раз пошел в школу, вот почему ей было трудно приехать.

Родственники ее разделились на две политические фракции. И все ашкенази и сефарды в первом или втором поколении, как и она сама, и, кроме того, с этническим началом и тем историко-политическим фоном, который повлиял на судьбы Израиля. У нее были родственники и в политическом истэблишменте, и в профсоюзном движении "Хистрадрут", имевшем больший вес, чем политические партии, и, конечно же, в руководстве министерства обороны страны. Но противоречия между ними были очень жесткими. Крайне правые среди родственников (у дяди из лиги "Иргун" семеро детей от двух браков) предпочитали, как и сама Шуламит, линию традиционалистов: пока арабы не исчезнут, по крайней мере в ближайших районах, – война, война и еще раз война, ни пяди "освобожденной" земли ценой предательства и так далее.

И все же эта линия была чревата экономической катастрофой, постоянно усиливающейся эмиграцией и уменьшающейся иммиграцией и даже потерей в полутора проигранных войнах с Ливаном многих тысяч израильтян и только одним-единственным выигрышем – приобретением новых фанатичных врагов Израиля в Ливане. Фактически лига Бегина достигла почти невозможного – ей удалось отступить к Ливану и, кроме того, войти в альянс или по крайней мере установить вооруженный нейтралитет с бывшими смертельными врагами из числа правых ливанских христиан. Если сторонники Бегина и продолжали эту отчаянную политику в международных отношениях, в экономике и в некоторых отделах службы безопасности – она незаметно подчеркнула последнее, – все равно это тянуло Израиль в тартарары.

Таковы были противоречия в ее семье в то время. Это давало Карлу возможность лучше понять, как тесно она связана с Израилем и как ей было бы трудно выйти замуж и покинуть эту страну.

– Это неважно. Ведь мы, во всяком случае сейчас, здесь вместе, – наигранно утешал ее Карл, намекая на трудности супружеской жизни, хотя и не совсем понимал смысл их "игры".

Автобус катил между полуразрушившимися горами к равнине у Красного моря. Она рассказывала долго и подробно, а он старался выудить из ее монолога мотивы предостережения Акселя Фолькессона от, возможно, планируемой операции "правых сил" в израильской службе безопасности. Неужели все так просто? Но не передавать же военную информацию иностранной державе лишь потому, что не согласен с причинами ее возникновения?

– Я не совсем уверен, что понимаю все то, о чем ты рассказываешь, я имею в виду нас двоих. Ну ладно, рассказывай дальше, – сказал он, взял ее за руку и по-дружески несколько раз пожал ее. Она улыбнулась и убрала руку.

Эйлат – небольшое и еще плохо обжитое селение, примерно такое, как Карл и предполагал. Масса недостроенных домов, строительные площадки, груды цемента и арматурного железа и тут же симпатичные гостиницы, как на цветных картинках, но с дверными ручками, отваливающимися при прикосновении к ним, и с нерегулярно поступающей в номера водой.

Было около 25 градусов тепла – настоящий шведский купальный сезон. Выйдя из автобуса и собрав вещи, они сняли с себя свитеры и пошли к воде. Как и везде в Израиле, здесь было много молодежи.

Шуламит объяснила, что их гостиница в полутора километрах от египетской границы и что им стоило бы "поймать" машину. Но Карл остановил такси, хотя она и заверяла, что в Израиле всегда подвозят, когда "голосуют". Раньше, служа на флоте, Карл тоже поступал так, но в Калифорнии он убедился, что "голосующий" напрасно пытается решить свои проблемы.

Они ехали мимо Старой гавани, совсем рядом с зелено-голубым металлического оттенка Красным морем, всего в нескольких километрах от берега Саудовской Аравии.

Гостиница была белой, в лифте играли "муцак", словом, ничего необычного. Поднявшись в номер, Шуламит приложила к губам указательный палец: мол, не говори лишнего – и затем громко спросила, займутся ли они "любовью" сразу или сначала поедят и, вообще, что они будут делать потом. Карл колебался и предоставил ей право выбора, а она предложила "заняться любовью" на берегу. А потом они могли бы взять напрокат акваланги, если, конечно, он знает, что с ними делать, или просто поплавать. На берегу хорошо было бы и поесть.

В гостинице можно взять напрокат машину. И вот они уже в небольшой золотистой японской машине с израильской рекламой на приспущенной шторке направляются в сторону Египта. Пограничная станция Таба в километре от гостиницы, их паспорта даже не раскрывали, ленивым жестом разрешив проезд.

Место, куда они направлялись, называлось Коралловый остров. Это купальня с рестораном обычного израильского типа посреди небольшого острова с довольно хорошо сохранившимися руинами замка времен крестоносцев.

Они зашли в симпатичную хижину с соломенной крышей, заказали рыбу-гриль и кока-колу, которую против своей воли Карл все же научился пить в США. Во время еды они все еще продолжали болтать ни о чем, листая брошюру, чтобы найти там Коралловый остров, и, к своей радости, нашли его, а к нему текст: "Коралловый остров, выступающий из залива, почти полностью покрыт хорошо сохранившимися руинами крепости крестоносцев, разрушенной магометанами, но заново отстроенной мамлюками и арабами". Карл иронично прочел этот текст вслух, а потом сказал Шуламит:

– Ax, какие ужасные магометане! Разрушили крепость крестоносцев, но это не так уж странно, ведь они захватчики. А потом, позднее, вновь восстановили ее, и это тоже не так уж странно, ведь израильское государство в этом тексте дружески называет их мамлюками и арабами. Не так ли вы вообще поступаете здесь, в этих краях, вы все?

Она оставила его шутку без внимания, уперлась взглядом своих синих глаз в его глаза и задала вопрос, за возможность не отвечать на который Карл отдал бы очень много:

– Ты за нас или против нас, Карл?

Он вспомнил Муну из Бейрута, Муну, которая могла быть одной из тех, кто убил молодого офицера – брата Шуламит, и он интуитивно понял, что надо поступить так же, как и в разговоре с Муной.

– Ты хочешь дипломатичный или честный ответ?

– Сначала дипломатичный, потом посмотрим.

– У тебя и твоей семьи есть один шанс на будущее. Ты и подобные тебе здесь – дома, это знают даже палестинцы, но это и их страна, они здесь тоже дома.

– Этот ответ не очень впечатляющий, с этим я и сама согласна. Ну а если мы послушаем честный ответ?

– А не можем мы послушать его чуть позже... после разговора о наших личных отношениях?

– Нет.

– Тогда у меня будет искушение солгать, поскольку я хочу тебя.

– Попробуй обмануть меня, тогда посмотрим. Итак, честный ответ?

– Я поддерживаю палестинцев. Я был в движении солидарности с Палестиной, когда был студентом, и не раскаиваюсь.

– Хорошо.

– А что хорошо?

– Не все хорошо, я думаю. Но хорошо, что ты действительно дал мне честный ответ. Уединимся, дорогой?

Они переоделись в купальные костюмы, взяли напрокат несколько полотенец и тонкие матрацы из рогожки, купили немного крема для загара и нашли место у воды вдали от остальных. Они легли лицом друг к другу и стали целоваться.

– Черт возьми, – пробормотал Карл, – ты действительно верила, что нас могли прослушивать, и почему ты села в автобус только в Беэр-Шева?

– Конечно, не очень-то вероятно, чтобы нас прослушивали. Но я не хотела рисковать, и скоро ты поймешь почему. А поводом к тому, что я села в автобус только в Беэр-Шева, послужило подозрение, что телефон все же прослушивался. На этот случай и был первый автобус куда-то из Иерусалима. А где ты сел в автобус?

– Пару остановок за Иерусалимом, у поворота на Кирият-Гат. Я откололся от группы, с которой прилетел накануне, вернулся в гостиницу и убедился, что меня не преследуют.

– Ты это умеешь?

– Да.

– Во всяком случае, я помоталась по стране, навестила друзей и многих других за сутки до того, как отправиться в Беэр-Шева. Я надеялась, что ты останешься в автобусе, поскольку я просила не пропустить его.

– Но вот мы и здесь. Что такое "план Далет" и от чего ты предостерегала Акселя Фолькессона?

– Вероятно, по крайней мере, чисто теоретически, я совершаю преступление, рассказывая тебе об этом.

– Знаю. Но нас никто не слышит, и ты не признаёшься, а я не допрашиваю тебя. Ради Бога, не говори, что я прилетел в Эйлат в наш Сочельник, чтобы еще раз откушать бараньих котлет.

– Бараньих котлет?

– Да, ведь именно для этого ты получила визитку с моим личным адресом, я ведь сказал, что приглашу тебя на бараньи котлеты.

– Ты сказал сначала "свиные отбивные", – рассмеялась она. Затем наклонилась и, слегка прикоснувшись к нему губами, села, надела темные очки и принялась натирать тело кремом для загара. Одновременно она огляделась по сторонам. Подслушать их не было никакой технической возможности.

– Ты знаешь, что такое "Сайерет Маткал"? – спросила она и легла, сделав ему знак, чтобы он продолжил натирать ей спину кремом, что он и начал делать. Он к тому же получил прекрасную возможность видеть все, что делается вокруг.

– Нет, – сказал он, – не знаю.

– Это спецотдел в парашютных войсках, которым доверяет Моссад, мы называем их на сленге "парни".

– "Мокрые" дела и тому подобное?

– Вот именно. Не только "мокрые" дела, между прочим, превосходно описываемые твоими коллегами на Западе, вот в чем дело. Эти парни делают и много хорошего, это надо признать. А на этот раз в Стокгольм прибыли четыре таких парня одновременно, среди них один из старых друзей моего правоэкстремистского дядюшки, которого зовут Арон Замир. Ты слышал о нем что-нибудь?

– Да, отделение "Божья месть", специалисты по убийству арабов в Европе. Они-то и ставят в трудное положение палестинцев-интеллектуалов.

– Ты читал или уже знаешь?

– Нет, просто имею некоторое представление. Мы засадили четырех невинных, я больше не верю в их причастность к этому делу, но они рискуют сесть надолго. Кроме того, руководство нашей организации собирается выдворить целую группу палестинских беженцев, которые, очевидно, не имеют никакого отношения к "плану Далет". Но вернемся к делу.

– Я знаю, кое-что писалось в газетах о том, что пропалестинские экстремисты и террористы схвачены за убийство Акселя.

– Ты знала его?

– Да так, немного.

– О чем ты его предупреждала?

– О дяде Ароне и его "плане Далет". За несколько дней до нашей встречи я получила два сообщения. Одно касалось оплаты дядей Ароном тяжелой дипломатической посылки. Судя по всему, речь шла об оружии. Одновременно мне сообщили, что в Стокгольм направлена группа четырех из "Сайерет Маткал" и что они снабжены паспортами различных стран и национальностей. В случае непредвиденных обстоятельств я должна была помочь им скрыться.

– А "план Далет"?

– Я встретилась с дядей Ароном. Он давным-давно – я еще была девчонкой – начал уговаривать меня согласиться с его мнением, что мы в семье – хнычущие либералы и наивные "мапайники". Однажды за ленчем он сказал мне, что разработал крупную операцию под названием "план Далет" и что "Божья месть" вновь активизируется. Операция касается именно Скандинавии, ведь в "ад" они попали именно там в последний раз.

– Лиллехаммер в Норвегии. И все потому, что они впутали в эту операцию слишком много любителей.

– Да, это так; и если сейчас все четверо "парней" собрались вместе, значит, они не хотели повторить ошибку.

– А какова была цель на этот раз?

– Этого я не знаю.

– Глупости. Если бы ты не знала цели, то ты бы не чувствовала себя "политически возмущенной". Они, наверное, думали, что нашли законспирированную террористическую группу или что-то в этом роде.

– Тогда я бы знала. Ведь я являюсь, или была по крайней мере, офицером безопасности. Если бы в Стокгольме и была такая группа, мы бы знали об этом.

– Вот ты и отправилась к Акселю Фолькессону и предупредила его о том, чего сама не знала? Что-то не сходится.

Карл перестал растирать ее и лег рядом, чтобы видеть ее глаза. Он осторожно приподнял ее очки, и она не протестовала. Но все же решила потянуть время способом, обычно раздражающим некурящих: достала пачку сигарет, потом поискала зажигалку и, наконец, закурила, сделала несколько затяжек, и только потом продолжила рассказ.

Итак, она была офицером безопасности. Значит, знала, что никаких неожиданных тактических целен у только что прибывшей в Стокгольм террористической группы не было. Следовательно, вопрос стоял о стратегической цели, то есть цели, существовавшей в Стокгольме перманентно.

А всякая стратегическая арабская цель в Стокгольме была для нее политически неприемлема. Важно было, что Карл это действительно понял. Дело не в том, что у нее были моральные возражения против самой военной операции – среди выросших в Израиле таких не было. Но одно дело – убить, например, в Бейруте: если операция не удастся, это еще не значит, что будет нанесен непоправимый удар по Израилю, его дипломатическим связям и положению в мире. Но неудачная операция в Стокгольме обернулась бы настоящей катастрофой.

Сколь бы ни был благоприятен климат для оперативной работы в Стокгольме – шведская служба безопасности не относится к врагам Израиля, – все равно всегда существует риск просчета. Политический ущерб от подобного провала мог быть в сотни раз большим, чем частный триумф для всех в "Божьей мести" от удачной операции.

Карл сел и начал рассматривать руины крепости крестоносцев в двухстах метрах от них. Он попытался представить себе, как младший офицер западной службы безопасности мог бы по собственной инициативе предостеречь противника. По нему, должно быть, было заметно, что он сомневался и не очень верил в то, что слышал. Шуламит погасила сигарету о песок и ждала его следующего вопроса.

– Когда ты говоришь "должна быть перманентная стратегическая цель", что это значит конкретно? – спросил он и, протянув ей крем, лег на живот, повернув голову в сторону замка крестоносцев.

– Например, арабское посольство, – сказала она и выдавила холодную струю крема на его спину. – Это могло выглядеть вполне арабской работой, вероятнее всего, палестинской, такой метод был обычным в предшествующие годы. Итак, та или иная фракция бьет, например, по посольству Ливана. Между прочим, цель эта легкая. Один охранник за пределами посольства, молодые студенты университета без какого-либо военного или политического образования – "представители народа", ты же знаешь. Затем где-нибудь мифический палестинский бюллетень о том, что "предатель Каддафи должен быть наказан", и на неделю ад с трескотней, ведь и Каддафи прислал свои более или менее топорные "патрули мести". Но могла бы быть и контора ООП: одна палестинская фракция нападает на другую и так далее. Или, если хочешь более изощренно, посольство Египта и его туристическое бюро, поскольку именно Египет вышел из борьбы против сионизма. Что-то в этом роде.

– Значит, цель должна быть арабской?

– Да.

– Почему? Почему бы, например, этим палестинским террористам не ударить по США, тоже было бы логично?

– Да, но если бы это вышло наружу – такое бывало, по крайней мере внутри семьи разведорганизаций, а значит, дошло бы и до американцев и стало бы известно "Вашингтон пост" или "Ньюсуик", – разразился бы жуткий скандал, который ударил бы и по военным властям Израиля.

– А можно предположить шведскую цель?

– Да, если она имеет явную связь с палестинским терроризмом, но в таком случае не настолько шикарную, как данное убийство, Арон не задумал бы такого.

– Убить шведского офицера безопасности – цель вполне шведская и достаточно интересная. Кроме того, так и случилось.

– Это не входило в планы, я этого не могу себе представить.

– Почему не можешь?

– Потому что, так или иначе, моя ошибка, что Аксель Фолькессон умер.

Она зажгла новую сигарету. Карл не мог понять, как она могла лежать и курить в эту изнуряющую жару.

Они лежали перед замком крестоносцев, и струйка дыма от ее сигареты без всяких препятствий поднималась прямо вверх и лишь потом расщеплялась незаметным бризом. Карл обливался потом и не только от жары, но и от нервного возбуждения.

Шуламит рассказывала спокойно и методично, как, по ее мнению, все складывалось. Она предупредила Акселя Фолькессона об Ароне Замире и о некоем "плане Далет", содержания которого не знала. Они обсуждали вопрос у нее дома, да, они встречались охотнее там, чем просто в городе, где их могли увидеть, – в их обязанности входило встречаться время от времени. Они рассуждали так же, как сейчас она и Карл, и она намекнула ему, как встретиться с Ароном Замиром и под каким именем он обычно ездит (бизнесмен с австрийским паспортом на имя Абрахама Мендельсона). Идея заключалась в том, что Фолькессон просто поговорит с ним и скажет все как есть: шведский офицер службы безопасности знает о предстоящей операции, но не желает больше знать об этих глупостях. Так что лучше уж упаковать вещички и незаметно уехать домой, на этом можно было бы и расстаться друзьями.

– Нет, – возразил Карл, – что-то не сходится. Как, черт возьми, он мог прознать об этом, да и если бы наша организация согласилась на такую встречу и он рассказал бы об этомтвоему дядюшке, то вряд ли тот стал бы убивать его.

– Это-то и печально. Я взяла с него слово, что он скажет: он один знает обо всем и гарантирует, что ничего и никому не станет известно. Понимаешь, что это означало?

– Думаю, да, – сказал Карл, начиная понимать.

Он попытался представить себе такую картину. Интендант полиции Аксель Фолькессон условливается о встрече и говорит, что это очень важно, возможно, прямо называет "план Далет", потом встречает шефа израильской операции. Они немного болтают о том о сем, а машина идет в сторону Юргордена. Возможно, Фолькессон направил туда машину случайно, но возможно, что израильтянин просил его ехать куда-нибудь, где они могли бы поговорить спокойно и где никто не видел бы их. В Юргордене Фолькессон останавливает машину и начинает рассуждать. Он говорит, что знает о готовящейся операции. Он говорит, что здесь, в Швеции, никто не желает о ней знать, но что, если группа тайно вернется туда, откуда приехала, ничего не будет.

Израильтянин должен был бы выжать из Фолькессона следующие сведения:

1) откуда, черт возьми, Фолькессон знает об этом?

2) какие у Израиля гарантии, что не будет никакого шума?

3) сколько человек в шведской полиции знают об этом и действует ли Фолькессон самостоятельно или по приказу Нэслюнда?

Фолькессон делает следующую роковую ошибку. Сначала он, понятно, говорит, что не хочет лишиться доверия своего "источника", но что "источник", естественно, израильский, как же иначе он мог быть уверен в нем?

Затем он дает слово чести или что-то в этом роде: мол, ничего "не просочится", – а затем, чтобы действительно убедить в этом, добавляет, что он один во всем отделе безопасности знает все и что никто не имеет об этом ни малейшего представления.

Он – швед. Кроме того, шведский полицейский, к тому же начальник. Он и представить себе не может, на какой риск идет, сообщая израильскому "патрулю смерти", что он один-единственный, знающий об их планах. Вот почему он и умирает.

Карл машинально кивнул.

– Значит, Фолькессон рассказал, что был единственным во всем нашем отделе, кто знал об этом деле?

– Да, так, должно быть, и было, – согласилась она и, глядя куда-то в сторону, быстро начертила указательным пальцем на песке несколько кругов.

– Воинственный же у тебя дядя!

– Я не верю, что это сделал он сам.

– Почему не веришь?

– Он генерал, израильский генерал. Думаю, что это дело рук шефа самой операции. Во всяком случае, кого-то, кто имеет право принимать решение и самостоятельно проводить его.

– Кто этот шеф операции?

– Его зовут Элазар, но это не настоящее имя. Он очень известный человек в Израиле, по крайней мере в наших кругах. Один из лучших у нас.

– Один из лучших убийц, из тех, кто стреляет невооруженным шведам прямо в глаз?

– В том числе. Но и во многом другом.

– Ты знаешь еще что-нибудь о нем: звание, внешний вид, возраст и так далее?

– Ему около сорока, он необычайно высокий для израильтянина, крепко сложенный, похож на араба – усы и все остальное, но все же ашкенази. Вероятно, он подполковник или что-то в этом роде. Я встречалась с ним, но это было давно.

– Ты не знаешь других его имен, под которыми он разъезжает?

– Нет.

– Все же я не понимаю двух вещей.

– Ну говори.

– Во-первых, я не понимаю, почему тебя не отдали под военный трибунал, если у вас есть такой. Во-вторых, я не понимаю, зачем ты предпринимаешь такие рискованные шаги.

– Это легко объяснить. Но, может, сначала выкупаемся?

– Лучше не надо.

Она пыталась выиграть время, села, подтянула колени под подбородок, а потом, глядя на воду, стала рассказывать – и оба они больше не озирались по сторонам. Она вновь попыталась объяснить ему политическую структуру Израиля. Ее семья принадлежала к прослойке, которую называют высшим классом. Уже по этой причине невозможно предпринимать официальные репрессии против нее, ибо стало бы известно, что она предупредила шведского полицейского и тем самым превысила свои полномочия. Шведское управление полиции делало ведь даже официальный запрос в связи с оставленными Фолькессоном записями в дневнике.

Кроме того, была и чисто практическая причина. Суд над евреями в Израиле не может быть тайным. Если бы ее отдали под суд за то, что она сделала, то она, конечно же, стала бы защищаться и взорвалось бы все, урон был бы не только внутриполитическим, не поздоровилось бы всем партиям, но и международным.

И потом, она уже сказала "а". И была причина сказать "б": операция продолжается.

Это не только догадка. Если Элазар или кто-либо другой из команды Арона Замира зашел уже так далеко, что убил шведского полицейского, то уже одно это говорило о том, что они настроены продолжать операцию. Но и это не все. Методы израильской пропаганды против схваченных активистов и палестинцев свидетельствуют о том, что готовится почва для дальнейших шагов.

Но и это тоже не все. Случившееся вызвало жуткий скандал в высших кругах израильской разведки. Короче говоря, ее дядюшка в разведке "Аман" знал, что операция еще не окончена. Еще два отдела Моссада оказали им оперативную поддержку, хотя ей и не известно какую. Но логично предположить, что предусматривалась новая "арабская" операция, связанная с убийством Фолькессона, с тем чтобы покончить с этим неприятным случаем, то есть одним ударом убить несколько зайцев. Иными словами, представлялось, что в ближайшее время должна возникнуть необходимость (для тех, кто мыслит как военный, а не как политик) провести все это.

Карл поднялся на ноги. Он весь взмок, в глазах потемнело, но он попытался уговорить себя, что это просто от жары.

– Давай купаться, – сказал он. – Посмотрим на живых рыб с открытки, которую ты мне прислала?

Песок жег ступни, когда они шли к круглой соломенной хижине, где напрокат выдавались принадлежности для подводного плавания. Оба надеялись насладиться обычным купанием, но один из работников пункта проката явно хотел убедить их взять баллоны со сжатым воздухом, и оба они, казалось, одинаково удивились, когда Карл уверенно заявил, что умеет обращаться с водолазным оснащением.

Карл получил акваланг потяжелее и постарее, модель, которую он не знал, но, по видимости, рассчитанную на рабочее давление примерно тридцать атмосфер. Более новая модель, которая досталась Шуламит, имела манометр, показывавший двадцать атмосфер. В его акваланге воздуха хватило бы на более длительное время, чем в ее, но они не собирались находиться под водой более часа. Карл отказался от костюма, услышав, что температура воды была двадцать четыре градуса, но прикрепил к ноге нож, узнав от Шуламит, что у южного выступа острова есть углубление, а в нем грот, в котором водились лангусты. Она взяла сетку для охотничьих трофеев.

Надевая на себя акваланг, он внимательно наблюдал за ней, действительно ли она знала, что делала. Перед самым спуском под воду они проверили, как работает кран резервного баллона и открывается ли вентиль.

Он представил себе, что все это будет похоже на Калифорнию, но, хотя он и узнавал большинство видов рыб, здешнее море было бесконечно богаче. Первые пятьдесят метров в сторону Кораллового острова под самой поверхностью воды он насчитал их более сорока. Видимость была отличная – минимум двадцать метров. Он держался за ней, поскольку она знала место. Они плыли на глубине всего нескольких метров, и так как море было совершенно спокойным, солнечные лучи легко пробивали толщу воды.

Она плыла ритмично, руки слегка двигались по сторонам тела. Глядя сквозь стекло маски, он мимоходом отметил, что ноги у нее сильные и натренированные. Он увеличил скорость и поплыл рядом с ней, знаками спросил ее о направлении и расстоянии, а она ответила тоже знаками, что осталось не более ста метров и потом они опустятся на десять метров глубже. Неопасная глубина, она не требовала декомпрессии при подъеме. Они встретили косяк тунца, десятки тысяч рыб. Карл оглянулся, не шла ли там случайная хищница (такой запас еды мог бы привлечь и акулу, и барракуду; он уже встречал акул много раз и не особенно их боялся). Но им попадались лишь коралловые рыбы. Кораллы мерцали, актинии покачивались от слабого течения, рыбки-ангелы носились стрелой. Он взял ее руку, показал вниз на небольшой вход в грот, где виднелась качающаяся голова мурены. Она улыбнулась и сильно схватила его руку, имитируя укус рыбы.

Коралловые рифы внезапно кончились, и перед ними открылись темно-синяя бездна и склон, теряющийся в глубине. Она показала вниз, и они поплыли вдоль склона к основанию рифов. Морских животных и света стало меньше. Наверное, они нырнули глубже, чем на десять метров.

Шуламит показала налево и время от времени объясняла, что примерно здесь она уже бывала, здесь будет грот, метрах в двадцати. Они свернули и поплыли рядом, разыскивая грот; она первая заметила его.

Она показала, что лангусты обычно собирались у потолка. Два-три метра вглубь – и они начали охоту. Шуламит нашла первого, но тот вывернулся и сбежал, хотя и застрял через несколько метров. Карл вытащил нож и отправился за ним, убил, вернулся назад и положил в ее сумку. Она показала еще на двух, и они взяли каждый своего; она быстро отламывала животным хвосты, это тоже способ лишить их жизни. Они нашли еще двух, которых она прикончила тем же способом.

А потом, сколько они ни "лазали" по потолку грота, больше ничего не нашли, и она дала знак плыть к выходу.

Как раз когда они были уже у выхода из грота, Карл почувствовал, что воздух в его акваланге кончился. Сначала он не поверил, поскольку баллон был рассчитан на 30 атмосфер, которых должно было хватить еще на три такие прогулки. Но поскольку терять время было нельзя, он автоматически схватился за ручку резервного баллона.