Текст книги "Красный Петух"

Автор книги: Ян Гийу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

По методам работы палестинская разведывательная служба очень во многом напоминает своего главного врага – Моссад. Израильтяне могут пользоваться услугами людей многих национальностей, симпатизирующие им люди и информаторы у них есть в большинстве стран мира, и это понятно. Положение палестинцев после 1948 года, после победы израильтян, когда половина населения оказалась в лагерях беженцев, с годами все более стало походить на положение в Израиле; историческая ирония заключается в том, что одновременно с основанием Израиля началась новая значительная национальная эмиграция из него.

Было и преимущество, единственное, но очень важное преимущество, – лагеря для беженцев под эгидой ООН, разбросанные по всему Ближнему Востоку. Все дети там ходили в школу. После окончания общеобразовательных школ они получали стипендии в любой гимназии Арабского Ближнего Востока, а оттуда продолжалась интеллектуальная эмиграция во все университеты мира. В результате спустя двадцать – тридцать лет во всем мире, на Востоке и на Западе, не осталось ни одного уважающего себя университета, в котором не было бы маленькой палестинской колонии. Кроме того, сейчас, через сорок лет после первой войны, на Ближнем Востоке самые образованные после израильтян люди – палестинцы. В некоторых профессиях, например среди врачей и физиков-атомщиков, палестинцев оказалось даже больше, чем израильтян.

Короче говоря, палестинская разведывательная служба имела в Сан-Диего минимум пятьдесят своих информаторов. Досье на шведского стипендиата Карла Хамильтона было готово в течение двадцати четырех часов. И все это благодаря палестинской эмиграции и стихам, зашитым Ванг Ли в его брюки на счастье.

– Я выпорола их, они в твоем ручном багаже, ты можешь прочесть, если знаешь китайский, – весело сказала Муна, – а если захочешь оставить, зашьешь их обратно сам.

– Вы искали в моей одежде металлические предметы или еще что-то. Почему же вы сделали это именно таким способом и откуда эта чудовищная подозрительность к обычному шведу? – удивился Карл. Он попробовал есть хумус так же, как и Рашид.

– Потому что мы эксперты по выживанию. Например, мы были здесь, в Бейруте, в течение всей израильской оккупации. Они находили наши библиотеки, наши информационные центры, исследовательские и образовательные отделы, но они не могли найти "Джихаз ар-Разед". Мы не хотели уходить отсюда кружным путем в Тунис, как это сделала большая часть наших вооруженных сил. Потребовалось бы очень много времени, чтобы вернуться сюда, кроме того, мы лучше защищены от посторонних глаз, чем военные соединения. Между прочим, что касается твоей тщательной проверки, то она уже закончена, да и куда приятнее болтать с тобой, когда уверен, что душе время от времени незачем уходить в пятки!

Карл улыбнулся этому бесхитростному объяснению. Он и сам испытывал такое пару раз.

– В Сан-Диего ты ведь изучал не только компьютер, государственное устройство и американскую литературу. Почему ты оказался в шведской службе безопасности? – спросила Муна.

Карл, решив показать, что ему не по вкусу такие вопросы, промолчал. Он положил на свою тарелку лангуста и тоже задал неделикатный вопрос.

– А какие у вас двоих функции в "Джихаз ар-Разед"? – спросил он.

– Я занимаюсь оперативным анализом. Муна – офицер одного из наших оперативных отделов. Али и Муса – охранники и будущие оперативники, они в отделе Муны. А какова твоя функция? – быстро прибавил Рашид.

Карл вздохнул. Он надеялся, что не получит ответа на свой вопрос.

– В основном я оперативник, но моя работа главным образом состоит из анализа результатов разведки и их компьютерной обработки. Но, к сожалению, мы не будем продолжать в таком духе, я не могу сидеть здесь и отвечать на подобные вопросы. Скажите лучше, сможете ли вы выжить здесь, в Ливане? Восстановили ли вы в достаточной мере средства военной самообороны?

Рашид и Муна считали, что самый критический этап уже пройден. Много лет ушло на то, чтобы тайно вернуть шесть тысяч человек из разных военных соединений, эвакуированных американцами и израильтянами в 1973 году. Тяжелый период, когда различные группы набрасывались на лагеря беженцев, прошел, и сейчас баланс сил в основном восстановлен. Они достигли почти достаточной обороноспособности, у них хватает людей для обороны лагерей беженцев. Недоставало главным образом тяжелых орудий. Нужно время, чтобы исправить это положение, и тогда их вооруженные силы будут в состоянии проводить операции против Израиля. Но, конечно же, защита собственного гражданского населения нужна была в первую очередь во время передислокации военных частей освободительного движения.

– Вы действительно верите, что сможете победить Израиль, или вас толкают на такие действия религиозные мотивы? – спросил Карл.

– Мы не сможем победить Израиль оружием, если ты это имеешь в виду, но мы можем победить Израиль, продолжая существовать, и евреи очень хорошо это понимают. Поэтому они время от времени пытаются уничтожить нас или заставляют других делать это. Если мы выживем, Израиль погибнет, и не наши военные мускулы будут тут причиной, а противоречия в самом израильском обществе. Нам важно выиграть время, выжить и выиграть время, – ответил Рашид неожиданно веско и очень серьезно.

– У них, в границах самого Израиля, полтора миллиона палестинцев, и у них еще "есть" мы – полтора миллиона палестинцев вне их границ, – продолжила Муна. – Здесь, за границей, они могут пытаться нас бомбить, а что им делать с теми, кто находится внутри страны? Они что, будут возводить газовые печи? Этого они по многим причинам не сделают никогда. Может, они хотят построить еврейское государство с арабским большинством, на манер Южной Африки? И одновременно отгрохать такую военную машину, которая могла бы держать на коленях не только нас, но и всех мыслимых врагов, я имею в виду арабские государства? Нет, друг мой, время на нашей стороне, как верно заметил Рашид. Если так, мы сможем выжить, а у нас пока что все было хорошо. Рождаемость палестинцев постоянно превышает смертность, да и внешний мир делает все, чтобы поддерживать наш боевой дух. А на чьей стороне ты?

– Вы это уже знаете, поскольку изучили мое прошлое, – сказал Карл. Он чувствовал уязвимость своих позиций, в этой начавшейся дискуссии перевес – моральный, тактический, с точки зрения осведомленности – был на их стороне.

– Да, мы знаем, что ты был с левыми, но это давным-давно. Тогда ты не работал в самой враждебной для Палестины службе безопасности. Таким образом, вопрос этот очень интересен, – осторожно добавил Рашид.

– Вы хотите дипломатичный или честный ответ? – поинтересовался Карл.

– Сперва дипломатичный, а потом посмотрим, – сказала Муна.

Карл немного подумал. Ему было важно и самому понять то, что он должен сформулировать для других. Они же ждали с заметным нетерпением.

– С моей точки зрения, необходимо, чтобы существовала Палестина с равными правами для евреев и арабов. Чисто морально это, пожалуй, пока единственно возможный ответ.

– Это был дипломатичный ответ? – удивилась Муна.

Карл кивнул.

– А теперь ответь честно, – сказал Рашид.

– Я думаю, что и практически, и психологически нелепо желать, чтобы израильтяне, так сказать, ликвидировали сами себя. Тогда их пропаганда представит все это как требование физического уничтожения еврейского населения Израиля. Кроме того, половина всех израильтян родилась в Израиле. Таким образом, мое личное мнение состоит в том, что палестинское государство необходимо наряду с Израилем.

– Я не согласен с тобой, по-моему, все это ханжество, поскольку Израиль не сможет пережить такой раздел. Но давай сменим тему. Будет ли польза от нашего материала, как ты думаешь?

Рашид, казалось, раскаивался, что начал политическую дискуссию. Муна притворилась, что занимается своими ногтями и больше ничего ее не интересует. Она очень походила на обычную медсестру, и было почти невозможно представить ее себе оперативным работником "на поле боя", особенно когда это "поле" – одно из самых кровавых в мире.

Карл облегченно вздохнул, когда дискуссия перескочила на дела практические.

– Если ваши данные точны, они полностью опровергают нашу рабочую гипотезу. Но, с другой стороны, я и сам сомневался в версии, с которой приехал сюда. И даже не мог предположить, что вам удастся в моих брюках обнаружить привет от Ванг Ли. Поэтому очень важен вопрос: вы дали мне точные сведения или это обычная пропаганда?

– Мы дали тебе самые точные сведения, – серьезно ответил Рашид, – и мы сделали бы то же самое, даже если бы эта операция была осуществлена палестинцами. И не обязательно симпатизировать нам или нашему делу, чтобы понять это. Мы практичны. Появилась первая возможность сотрудничества со шведской службой безопасности, что до сих пор было привилегией Израиля. Мы видим в этом шанс выхода на новый "рынок" и поэтому поставляем лучшее, что можем. Доволен?

– Ответ логичен, – сказал Карл, – и, надеюсь, он соответствует действительности, ведь мне будет довольно трудно дома объяснить руководству, как я получил все эти сведения. И если я приеду домой с пропалестинской фальшивой информацией, то мне придется искать новую работу.

– Не беспокойся. Во всем этом меня волнует одна деталь, не так уж она и важна, но ведь, адвокат, речь о том... гм, о том, что убийцы в Норвегии получили такое мягкое наказание. В Швеции тоже так?

– Не знаю. Но как ты сам считаешь, что в этом деле теснее всего связано с нашей сегодняшней проблемой?

– То, что они пытались представить убийство как дело рук сумасшедших, и мне кажется, что в дальнейшем они надеялись вдолбить всем, будто психически неуравновешенные арабы убивают друг друга, жаждут крови и так далее. Мне думается, есть известная параллель с вашим случаем. Ну скажи, почему вы так уверены, что это арабы, когда на самом деле это явно были израильтяне? Очень интересный аспект, мне кажется.

– Вы знали, каким оружием они пользовались в Лиллехаммере? – спросил Карл с таким видом, будто это было для него не менее важно, и налил себе минеральной воды. Только он и Муна пили вино, остальные ограничивались минеральной водой.

– Нет, их оружие не было обнаружено, так как убийцы сбежали, – недовольно ответил Рашид.

"Интересно, – подумал Карл. – Или они действительно не обнаружили те три сотых миллиметра разницы между калибром пистолета Токарева и их обычным калибром, или они притворяются, чтобы сделать мою находку на самом деле моей собственной и поэтому более значимой".

– Как я понимаю, они использовали то же оружие та же марка и тот же калибр, – скороговоркой бросил Карл, чтобы попытаться сбить их.

Рашид удивленно посмотрел на него.

– Насколько я помню, это не утверждалось в тех старых материалах, которые я читал; так оно и было. Но это лишь подтверждает ваш тезис, не правда ли?

– В высшей степени. Кстати, каким оружием пользуются ваши оперативные работники?

– Спроси об этом Муну, это ее сфера, – пошутил Рашид.

Муна задумалась.

– Наши оперработники пользуются тем оружием, к которому привыкли. Если речь идет о личном оружии, то мы избегаем "Токарева". У меня его никогда не было. Уверяют, что у него есть недостатки, и, кроме того, это редкое оружие. Оно не рекомендуется, поскольку его использует сирийская армия. Мы пользуемся более крупным калибром, и самое обычное оружие, распространенное у нас в Бейруте, – это автоматический кольт, но некоторые предпочитают браунинг меньшего калибра, а другие еще что-то. Наш самый обычный калибр – 38 и 9 мм, и это по чисто практическим причинам, поскольку весь Ближний Восток наводнен им, если речь идет о пистолетах.

– У тебя у самой кольт, насколько я вижу. Можно посмотреть?

Муна вынула из сумочки оружие, протянула его Карлу рукояткой вперед. Он вытащил обойму и высыпал на ладонь несколько патронов. Заводское клеймо на них отсутствовало.

– Откуда они? – спросил Карл, поигрывая патронами, как шариками.

– Наше собственное производство, – улыбнулась Муна, – мы думали написать "Made in Palestina"[54]54
  «Сделано в Палестине» (англ.).


[Закрыть], но рано или поздно это стало бы невыгодным.

– А если Амаль возьмет тебя с этим, не возникнут ли тогда проблемы?

– Если бы Амаль взял меня, то проблем не возникло бы, меня бы просто убили, – спокойно ответила она, глядя в море.

Они продолжали сидеть за столом, но теперь предпочитали говорить на нейтральные темы, вспоминать детство. Рашид получил юридическое образование в Американском университете в Бейруте. Он успел открыть частную практику в 1975 году, но началась гражданская война. С тех пор спрос на юридическую защиту законных прав и порядка в Бейруте заметно вырос. Сейчас у Рашида адвокатская контора, правда, теперь это лишь прикрытие для аналитика и стратега "Джихаз ар-Разед". Отец Рашида – выходец из очень известной палестинской семьи, он женат на ливийской христианке. Нет, его мать не поддерживала фалангистов – она из довольно богатой семьи. Так что Рашид и адвокат, и полуливиец.

Муна родилась в секторе Газа и одно время входила в группу сопротивления. Но группа была окружена израильтянами, убившими ее братьев и взорвавшими оба дома семьи, и Муна бежала в Иорданию. Позднее ее стал опекать "Аль-Фатх", и она оказалась в группе саботажа в Южном Ливане и пробыла в ней до тех пор, пока Абу аль-Хул не обратил на нее внимания и не послал на двухгодичные курсы в Северную Корею. Последние пять лет она занималась оперативной работой и в Европе, и на Ближнем Востоке; здесь, в Бейруте, она окончила краткосрочные курсы медсестер, это и стало ее "крышей", иногда даже в Бурж эль-Баражна. Именно через нее шли связи "Разед" со скандинавским медицинским персоналом.

Али и Муса, молчавшие в обществе двух офицеров, были солдатами с пятнадцатилетнего возраста и вошли в ту "элиту", которую "Разед" время от времени формировал для охраны или проведения военных операций.

Еще один молодой человек с автоматическим карабином в руках вышел на террасу и, прошептав несколько коротких фраз Рашиду по-арабски, удалился.

– М-да, – сказал Рашид, – пора расходиться. Твой багаж зарегистрирован, никакого обмана, ничего неожиданного, естественно, в твоем багаже, но это был наилучший способ контрабандой передать с тобой несколько отчетов. Они лежат в дорожной сумке в потайном кармане. Билет и ручной багаж в машине, Муна поедет с тобой, чтобы нежно попрощаться в аэропорту. Остается только договориться о дальнейших контактах.

Найти Карла было нетрудно, у него ведь очень высокое официальное положение в цивилизованной стране. Но если Карл захочет связаться с "Разед", он может позвонить в адвокатскую контору и говорить о делах или о чем-то подобном. Цифра 16 будет означать "приехал в Бейрут", цифра 15 – что он хотел бы встретиться в Стокгольме, и цифра 21 – что операция в Стокгольме прошла хорошо.

В аэропорту он потянулся за портфелем, лежавшим на заднем сиденье. Муна опустила голову, и он расцеловал ее в обе щеки.

– Если ты встретишься с израильскими оперативниками, передай им, что я их нежно люблю, – прошептала она.

– Обещаю, – ответил Карл, – обещаю передать им от тебя привет.

Самолет компании МЕА взлетел почти вовремя. Вечернее солнце бросало длинные косые тени на Кипр. Карл уснул.

Глава 10

Арне Фристедт с семи утра сидел в своей рабочей комнате и планировал операцию по захвату преступников. Место встречи – кафе на Центральном вокзале, второй этаж; время встречи – 12 часов дня. Да, скорее всего, в 12. Основных проблем несколько: в самом здании вокзала два входа и два выхода, необходимо учесть и возможное большое скопление народа вблизи места предстоявшего захвата. А захватить предстояло двоих: шведа, высокопоставленного чиновника Управления по делам иммиграции, и иранца, шпиона, не обладавшего дипломатическим иммунитетом и работавшего шофером в иранском посольстве. Звали его Марек Кхорасс, в Швеции он уже был занесен в полицейские списки за незаконное хранение оружия, к тому же, по описаниям, характера он не просто неуравновешенного, но даже и буйного.

А это было некстати, учитывая, что место людное. Если все произойдет как обычно, то выглядеть это будет так: один из двух приходит первым, берет чашку кофе, занимает столик и садится читать газету. По классическому образцу второй появляется через некоторое время, устраивается напротив и тоже вытаскивает газету; им даже не нужно слов. Они просто свернут свои газеты, положат их на стол, а уходя, каждый возьмет газету другого; в них-то и будут лежать документы, а в обмен на них – деньги.

Место встречи было очень удобным: весь ход событий можно заснять на видеопленку – одной из телекамер на Центральном вокзале просматривалась вся территория кафе, поэтому туда не надо было сажать много наблюдателей.

Если все произойдет именно так, обоих можно будет захватить с поличным при выходе из кафе. Швед, конечно, не станет скандалить. А иранец?

Два оперативника должны находиться в кафе и держать радиосвязь с Фристедтом, а он будет во временном полицейском участке Центрального вокзала, там же будет производиться и видеозапись. Изучая план помещения, легче всего было представить, что те двое выберут каждый свой вход и свой выход. Одного из них легко можно будет взять у автобусной остановки, то есть на виадуке Клараберг. А второй, очевидно, постарается затеряться в самом Центральном вокзале, возможно, по дороге в метро. Следует заблокировать лестницу из кафе и взять этого второго уже на пути к ней. Если же он останется в кафе, надо будет предпринять что-нибудь на месте; все зависит от того, где они сядут, тут могут возникнуть дополнительные проблемы.

Итак, если иранец спустится по лестнице, то есть уйдет из кафе первым, его можно будет брать сразу. А дальше просто ждать шведа.

А если они поступят наоборот? Ведь для получения серьезных улик решающий аргумент – захват их обоих: одного – с деньгами, другого – с документами. Самое важное – документы, следовательно, необходимо при всех обстоятельствах не упустить иранца.

Карл и Аппельтофт пришли почти одновременно, в восемь с минутами. Карла распирало от новостей и идей, он не закрывал рта более четверти часа.

Убийца – израильтянин; он воспользовался захваченным оружием уже опробованного образца. Достаточно вспомнить израильского офицера безопасности. Она ведь предостерегала именно от "плана Далет", а не арабского "плана Даал". То, что она сообщила Фолькессону кое-какие сведения, но явно уклонилась от уточнений, не так уж странно, если принять во внимание последующие события.

Таким образом, есть две проблемы. Прежде всего, главный вопрос: продолжается ли сама операция? Израильтяне ведь вряд ли отказались от нее из-за неожиданных осложнений в связи с убийством шведского полицейского. Не исключено, однако, что и убийца, и его сообщники сейчас уже в Израиле. В таком случае...

И вторая проблема, более неприятная: как, черт возьми, четыре "пропалестинских активиста" угодили в эту заваруху? Можно представить, конечно, что один из них замешан в чем-то, но он никак не заодно с израильтянами.

– Все же можно, наверное, предположить, что и палестинцы не были совсем откровенны с тобой, – кисло заметил Аппельтофт. – Думаю, что не так уж неожиданно было их желание внушить старому стороннику их движения, что они и их друзья не виноваты. Ищи, так сказать, преступников у другой стороны.

– Надо проверить две вещи, – продолжал Карл, не дав себя сбить явным отсутствием энтузиазма у Аппельтофта. – У норвежцев мы узнаем, какое оружие они применили в Лиллехаммере. А через министерство иностранных дел можем обратиться к Сирии и запросить данные о пистолете их майора. Если наши сведения подтвердятся, значит, все так и есть.

– М-да, – протянул Фристедт, – узнать у норвежцев не так уж сложно, это ты сам можешь сделать: просто позвони и спроси. Но с министерством иностранных дел и Сирией дело посложнее. Надо ставить в известность Нэслюнда. Тебе придется самому пойти к нему, вряд ли он будет плясать от восторга, это ты должен предусмотреть.

– Ты полагаешь, он предпочитает иметь убийцу-араба?

– Я этого не сказал. Кстати, сегодня в середине дня мы должны кое-кого взять. Сначала мне казалось, это не связано с нашим расследованием, но теперь я не так в этом уверен.

Есть тут одна загвоздка, и дело не только в происхождении самой информации о продажности шведского шефа бюро и его связях с иранцами. Этот тип из Управления по делам иммиграции так часто выныривал во время предварительного следствия, связанного с семью подозреваемыми в терроризме палестинцами, что только диву даешься.

К тому же он отослал своего рода представление в правительство и в риксдаг, обвиняя четверых подозреваемых в терроризме и мотивируя это пространным доказательством уже известного или предполагаемого пребывания организации НФОП – ГК в Европе и анализом ее политических целей и средств.

Далее, он направил правительству меморандум о возможности выдворения всех семерых в случае, если бы даже имелись законные препятствия этому – серьезные гонения, смертный приговор или пытки. Он пришел к выводу, что в данном случае им ничего не угрожает ни в миролюбивом Ливане, ни на территориях, контролируемых Израилем, Сирией или Иорданией.

Фристедт признался, что он не очень большой знаток условий жизни в этих странах, но он не был уверен в том, о чем писал человек, которого им предстояло захватить в 12 часов дня.

– Я все еще не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – пробурчал Аппельтофт. – Ведь то обстоятельство, что наш "иммигрантский шпион" в высшей степени осел, не опровергает прямых подозрений против него.

– Да-да, конечно, – протянул Фристедт, – но мы-то знаем, откуда я получил эту конфиденциальную информацию. На "фирме" об этом не знает никто, по крайней мере пока еще. Не странно ли, что на серебряном блюде советский шпион прямо-таки подносит нам парня, явно замешанного в нашей истории?

– Возьмем его и тогда все узнаем. Если он действительно "иммигрантский шпион", то в любом случае ему не уйти от возмездия, – сказал Аппельтофт.

– Сделаем дело, а потом посмотрим. Ты можешь присоединиться, если хочешь, Хамильтон, но сначала позвони в Норвегию, а после обеда, когда мы будем заниматься арестованными, отправляйся к Шерлоку Холмсу за своей порцией оваций.

* * *

Фристедт руководил операцией из небольшой комнаты полицейского участка, заставленной мониторами. Вся эта техника предназначалась в основном для борьбы против хулиганов на Центральном вокзале. Сейчас все мониторы были выключены, кроме двух, которые не без труда удалось подключить к видеомагнитофонам.

Опергруппа прибыла на вокзал в одиннадцать часов, но, как и ожидалось, ни один из подозреваемых не появился ранее обусловленного времени. Первым пришел швед со стороны улицы Клараберг; группа наблюдения по радио доложила о его приходе всего за минуту до того, как он вошел в зал и встал в очередь у стойки.

Директор бюро взял себе чашку кофе и пошел к столику у окна, выходившего на перрон для поездов, отправляющихся на север. Чтобы наблюдать за его столиком без помех, потребовалось лишь чуть-чуть отрегулировать одну из камер.

– Хорошо, – пробормотал Фристедт, обращаясь к Карлу. – Правда, не видно лица, оно заслонено. Но сядь он по другую сторону, он не видел бы помещения.

– Хотя потом они, вероятно, поменяются местами. Иранец войдет с другой стороны, снизу. Но если он знает свое дело, то уйдет он через виадук на Клараберг и в худшем случае сядет сразу же в машину и исчезнет. Тогда мы останемся лишь с директором бюро и его денежками, – прошептал Карл, будто наблюдаемые могли услышать его.

– Сколько наших людей около виадука? – спросил Фристедт по радио.

Оказалось, двое и еще двое в непосредственной близости. Если не случится ничего чрезвычайного, этого более чем достаточно.

Как и ожидалось, иранец пришел без одной минуты двенадцать. Взял чашку чая и бутерброд, изобразил, что ищет свободное место, потом сел напротив шведского директора бюро, а тот, в свою очередь, притворился, что не замечает его. В кафе было довольно много свободных мест. Все было практически ясно, информация оказалась верной. Без всяких сомнений, это были именно они.

Потом словно по заказу для съемок на видеокамеру начался номер с газетами: сначала швед свернул газету всего один раз – вероятно, передаваемые документы были большого формата; через несколько минут на стол газету положил иранец, свернув ее дважды.

– Чтобы деньги не высыпались, – прошептал Карл. Швед встал и пошел к выходу, взяв с собой, естественно, газету иранца. Он выбрал путь вниз по лестнице в большой зал вокзала, как Карл и предсказывал.

– О'кей, – сказал Фристедт в радиопередатчик, – возьмите его сразу, как только спустится с лестницы. Осторожно с товаром. Результат сообщите немедленно.

Иранец остался сидеть и спокойно доедал бутерброд, попивая чай.

– Как ты думаешь, когда он уйдет? – прошептал Фристедт, обращаясь к Карлу.

Но Карла в комнате уже не было.

Иранец поднялся, взял газету шведа и, как и ожидалось, пошел к выходу на виадук.

– Взять объект, как только он выйдет из двери, – сказал Фристедт по рации.

Когда Марек Кхорасс шел с документами под мышкой, он молился Аллаху, прося его помочь выследить всех его же врагов. Но у Милосердного и Доброжелательного именно в этот шведский декабрьский день не оказалось времени для религиозного убийцы-фанатика и торгаша политическими беженцами.

Марек Кхорасс, делавший то, что он делал не за деньги, а по убеждению, обещал Милосердному и Доброжелательному, что живым не сдастся, он охотнее присоединится в раю ко всем другим мученикам, погибшим за его дело.

Выйдя из кафе, иранец – до этого полицейский службы безопасности – мгновенно понял, что двое идущих ему навстречу, в спортивных ботинках для бега, в голубых брюках и спортивных куртках, тоже полицейские; ни минуты не колеблясь и не прекращая молиться Аллаху, он вытащил из кармана куртки револьвер в надежде либо сразу попасть в рай, либо отбиться и остаться на свободе.

Но он не успел сделать ни единого выстрела по идущим ему навстречу без оружия в руках полицейским группы наблюдения, их "вальтеры" преспокойно лежали в наплечных кобурах. Но свет действительно погас для него, а когда снова зажегся, то это было не в раю, а в кабинете врача кунгсбергской тюрьмы.

Ведь из кафе всего в полуметре от него вышел Карл Хамильтон.

* * *

Спустя несколько часов Хенрик П. Нэслюнд сидел в своем кабинете, а напротив него на одном из стульев для посетителей расположился Карл. Шеф бюро слушал не очень вразумительное объяснение Карла о причинах его, мягко сказать, ненужной вылазки в Бейрут, то и дело поглядывая на лежавший перед ним отчет о захвате «иранского полицейского службы безопасности». Он не мог решить, как вести себя с этим «петушком», подсунутым ему Стариком. Так, перемывая за рюмкой косточки шведской службе безопасности, израильтяне отечески называли ее сотрудников. Когда же Нэслюнд похвастался, что, мол, один из них служит и у него и что именно он раздобыл связи западногерманских террористов, а кроме того, чуть ли не в одиночку разгромил логово террористов в самом Стокгольме, один израильтянин рассмеялся и добавил:

– Назовем его тогда петухом.

– Ну что ж, неглупо, – согласился Нэслюнд, – этот дьявол довольно-таки высокомерен, да еще и из студентов-коммунистов.

– Назови его тогда Coq Rouge – Красный Петух – кстати, по цвету этого вина, – продолжал смеяться израильский полковник; а пили они вино марки "Божоле" с красным петушком на этикетке. Нэслюнд весело согласился.

– Прекрасное предложение, – и они выпили за Coq Rouge.

Если бы они были более дальновидны, ни один из них не предложил бы этот тост. И все же Карл получил кличку – она станет преследовать его всю жизнь и будет предметом различных домыслов и обсуждений среди коллег во всем мире, друзей и врагов.

Красный Петух – высокомерный коммунист? Или испанский боевой петух со шпорами, красными от крови? По многим причинам Нэслюнд никогда не расскажет, что причастен к рождению клички Кок Руж. А Карл так никогда и не узнает, что именно Нэслюнд имел к этому отношение, да никогда и не догадается об этом.

Но сейчас Нэслюнд сидел с этим скучным Кок Руж и не знал, с чего начинать – с нагоняя или похвалы. И избрал нейтральный путь, во всяком случае, мягкий старт.

– Насколько я понимаю, Хамильтон, наши парни из отдела наблюдения были бы либо убиты, либо ранены, не вмешайся ты в это дело. Чья это импровизация – твоя или Фристедта?

– Моя. Мне не понравилась ситуация. Швед не опасен, это было ясно всем. Но этот религиозный фанатик из Ирана... А парней из наблюдения я не понимаю. Почему они шли так, словно собирались подобрать пьяного?

– Они не хотели хвататься за оружие в толпе; они привыкли брать черноголовых – те не сопротивляются. Да разве поймешь почему? Однако хорошо, что ты появился вовремя.

– Значит, информация подтвердилась?

– Не то слово, они уже сидят. Списки имен, адреса, место работы и т. д. и т. п. за деньги, пятнадцать тысяч, между прочим. А как вы получили информацию?

– Это дело Фристедта, я не могу ответить на этот вопрос.

Карл задумался, солгал он или нет. Все зависело от толкования слов "не могу ответить". Но он же действительно не мог ответить, ведь он обещал Фристедту держать язык за зубами. Значит, так и должен поступать.

– Сначала о хорошем, теперь о плохом. Мне не нравится твоя вылазка в Бейрут, Хамильтон. Был бы я дома, ты бы не сбежал или как это назвать? Ты понимаешь меня.

– Почему? Результаты-то получились интересными. Норвежцы подтверждают: гильзы те же. Значит, и оружие то же.

– Э-э, гильзы не так уж много говорят.

– Нет, это очень необычный калибр. Он встречается только в русском пистолете, все остальное относится к немецкому оружию начала века, такого сейчас больше не производят. У нацистской Германии был тот же калибр, но, как известно, такого оружия там больше нет.

– История о сирийце и прочем пахнет блефом.

– Надо проверить через МИД и их посольство. Если сирийцы подтвердят...

– Арабы есть арабы, они держатся друг друга. Понимаешь, я случайно узнал: ты напал не на тот след. Амбициозно сработано, даже слишком амбициозно. И, кстати, в дальнейшем никаких служебных поездок без моего одобрения, понятно?

– Да.

– Все внимание на Хедлюнда, чего-то там не хватает, как думаешь?

– Да.

– А чего?

– Так как он собирал и складывал в папки письма от немцев, значит, и свои не выбрасывал. То есть прятал. А может, прятал и еще что-нибудь, чего мы не нашли во время обыска. Это похоже на него. Он – подозрительный тип.

– Good thinking[55]55
  Правильно мыслишь (англ.).


[Закрыть], Хамильтон. Действительно хорошая мысль. А как нам найти спрятанное?