Текст книги "Узы моря. Опасное соседство. Возвращение"

Автор книги: Ялмар Тесен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Бигбой посмотрел на часы и, хотя он нисколько не опаздывал, обычного подъема настроения почему-то не испытал.

Все началось еще в Порт-Элизабет, когда холуи Мазайяни пригласили его на деловую встречу. Там присутствовал и сам шеф – в темных очках и в шляпе с широкими полями; при электрическом свете он выглядел особенно зловеще. Мазайяни отметил, что Бигбой толстеет, а стало быть, есть надежда, что дела у него идут успешно и пойдут еще лучше, если Бигбой окажет ему одну небольшую услугу, суть которой разъяснит Бигбою «товарищ», что сидит слева от него. Несмотря на поползшие по всему телу мурашки и холодок в животе, Бигбой улыбнулся, продемонстрировав все свои распрекрасные зубы и прямо-таки лучась от восторга по поводу грядущего сотрудничества с Мазайяни и «товарищем» слева, который оказался маленьким, очень темнокожим человечком с абсолютно равнодушным взглядом, без малейшего проблеска улыбки. Щеки у него были удивительно пухлые, из-за чего он походил на круглолицего и щекастого мальчишку, а белки глаз чуть желтоватые.

Бигбой в душе прямо-таки вздрогнул, услышав слово «товарищ», такое близкое и родное для африканца, однако неожиданно плаксивый тон и весьма странный акцент – «товарищ» говорил на ломаном коса – разочаровали Бигбоя и заставили насторожиться. Когда этот тип добрался до сути дела, Бигбой испытал облегчение: он всего лишь должен был отвезти довольно увесистый конверт одному человеку, жившему в поселке недалеко от Книсны. Конечно, это лишние двадцать пять километров в сторону, что может нарушить весь его график или, по крайней мере, помешает провести вечерок с Рози, однако Бигбой всем своим видом демонстрировал полную готовность и проявил достаточно благоразумия, чтобы не задавать вопросов и даже не намекать, во что ему обойдется бензин. Возможно, потом ему заплатят, однако сердце у него упало при мысли о тех заданиях, которые неизбежно последуют за первым. Бигбой отнюдь не был ни борцом за свободу, ни саботажником: оба эти занятия он считал весьма опасными, малоэффективными и приносящими одни неприятности. Кроме того, слишком тяжело, когда требуют, чтобы человек сжег за собой те мосты, от которых, собственно, и зависит все его благополучие. В том конверте, как ему объяснили, весьма важные документы, так что он должен хранить его как зеницу ока. Ему совершенно ясно дали понять, что золотистый поток дагги из Транскеи тут же прекратится, если он сделает хотя бы один шаг не в «интересах дела», однако напоследок, показывая доброе к нему отношение, темнокожий коротышка вручил ему банкноту в десять рандов на бензин, а потом они прикончили бутылку бренди.

Бигбой снова посмотрел на часы, поднеся их к самым глазам, ибо уже сгущались сумерки. Несколько окошек светились в том поселке, где жила Рози, и он неторопливо поехал дальше, размышляя, как бы ему поудобней передать это письмо. На знакомом перекрестке он свернул с основной дороги и проехал еще километра три по узенькой, но хорошо укатанной грейдером боковой дорожке, окруженной темными стенами лесных деревьев. Остановился он у заброшенного склада под большим дубом, выключил двигатель и со вздохом вылез из машины. Потом закурил сигарету и прислонился к освещенному изнутри кузову. Времени у него было более чем достаточно – отсюда до места встречи с последним из заказчиков дагги минут пять ходьбы. Однако ему никогда не нравились эти прогулки пешком по мрачному, враждебному лесу.

Он часто жаловался своим клиентам, но сочувствия не дождался. Однажды, вспоминал он, из-за проливного дождя лесная тропа стала ужасно скользкой… Он вздохнул, потянулся, негромко хлопнул дверцей, залез в багажник и вытащил оттуда грубую сумку из мешковины, на три четверти наполненную даггой. На это потребовалось некоторое время: сумка лежала на самом дне, под старыми автомобильными покрышками, что было вполне разумно на случай неожиданного обыска.

Чтобы окончательно подавить в себе страх перед лесом, Бигбой несколько раз как следует глотнул из плоской фляжки, которую достал из заднего кармана брюк, затем взял в руки электрический фонарик и двинулся по тропе.

В глубине леса, среди особенно высоких и темных деревьев, верхушек которых свет его фонарика даже не достигал, Бигбой испытал странное ощущение, будто кто-то его преследует. Он остановился у маленького ручейка, журчавшего меж поросшими мхом камнями, и немного постоял, прислушиваясь, потом осветил фонариком уходящую в лес тропу сзади и перед собой, где она вскоре сворачивала, так что луч фонарика наткнулся на темную стену леса. Как всегда, больше всего его угнетала именно эта абсолютная тишина, царившая здесь, и слабое журчание крохотного ручейка у него под ногами только подчеркивало эту тишину. Светя фонариком перед собой, он вдруг ощутил страшный удар, на спину ему обрушилась невероятная тяжесть, швырнула на землю, и почти в тот же миг горло сдавило так, что невозможно стало ни вздохнуть, ни крикнуть. Угасающее сознание его еще отметило холодные влажные камни под щекой и страшное рычание, от которого он вздрогнул всем телом, а потом горло сжало еще сильнее, и, прежде чем окончательно уйти в беспамятство, он на мгновение почувствовал острую боль.

Черный леопард не отпускал свою жертву, пока та не перестала дергаться. Потом он выпрямился и облизал окровавленную пасть. Сжав плечо человека своими мощными челюстями, он потащил добычу в заросли на берегу ручья.

Рози отнеслась к тому, что Бигбой так и не пришел, философски, однако в следующую пятницу ждала его уже со все возрастающим нетерпением. Когда же миновало второе воскресенье, а ее благодетель так и не появился, она сперва сильно огорчилась, а потом пришла в ярость, когда отчим стал обвинять ее в том, что накануне она плохо разложила карты, из-за чего удача от нее и отвернулась.

Бигбой Мапанья бесследно исчез. Его фонарик нашли на тропинке дети и захватили с собой. Его автомобиль две недели простоял под дождем и под солнцем, и в конце концов полицейские перегнали его в Книсну и тщательнейшим образом обыскали: в багажнике была обнаружена дагга. Мазайяни в тревоге ждал возвращения Бигбоя, а «товарищ» поглядывал на него при каждой встрече все более холодно, а потом тоже исчез, накануне разразившись гневной тирадой в адрес Мазайяни. Мазайяни осталось лишь ждать, когда за ним придут из полиции, и он столько раз репетировал свою легенду, что под конец уже и сам почти поверил в нее. При необходимости он мог бы даже описать своего низкорослого дружка и заявить, что тот его шантажировал, угрожая убийством, однако он все же надеялся, что до этого не дойдет.

В самый разгар лета, когда на всех пляжах и дорогах буквально кишели люди, черный леопард убил еще троих. Одним из них был старый пастух, живший одиноко, так что его никто всерьез не искал дней десять, когда леопард утащил свою жертву в ночную тьму. Хозяин фермы хватился старика в пятницу, когда тот не пришел в маленький магазинчик, чтобы забрать жалованье и купить, как обычно, продуктов и курева.

Фермер сам заехал к нему днем в понедельник и обнаружил лишь тощих цыплят, рывшихся в золе остывшего очага. Имущество нищего пастуха все было цело. Тогда фермер поехал в деревню, надеясь там узнать о старике, однако пастух жил отшельником и никто из работников не знал, куда он подевался. Решили, что он, возможно, отправился в гости к дочери и там приболел, но его дочь, как раз случайно заглянувшая в магазин, сообщила, что в последний раз видела отца недели две назад. Фермер любил старого пастуха, знал его всю жизнь и даже платил ему пенсию, когда тот утратил способность работать; мысль о том, что старик мог умереть где-нибудь в горах и все еще лежит там, непогребенный и всеми забытый среди скал и камней, была ему невыносима, и он организовал поиски, взяв пятерых помощников. В конце концов они нашли старика. Страшно взволнованный, потрясенный видом его истерзанных останков, фермер позвонил в полицию.

Глава десятая

Леопард шел за небольшой группкой цветных детишек уже с полкилометра, порой останавливаясь и нюхая следы, оставленные их босыми ногами, порой присаживаясь и наблюдая за тем, как они швыряют камнями в указательный столб. Его больше разбирало любопытство, чем голод, а эта стайка маленьких двуногих вела себя очень забавно. Они болтали и пели, а когда один стукнул другого кулаком, то возник совершенно новый звук, который леопарду следовало запомнить, – обиженное нытье. Услышав плач маленького двуногого, леопард нырнул в кусты возле тропинки и напряженно ждал, ибо инстинкт подсказывал ему, что на жалобные крики молодняка обычно являются взрослые особи. Он следом за детьми пересек пыльную лужайку на опушке и повернул назад, лишь заметив резкий блеск оконного стекла и услышав громкий лай собаки. Ночь он провел рядом с деревней, в лесном ущелье, а рано утром вернулся к тропе и залег под дикой оливой, положив морду на лапы, на теплой подстилке из листьев и подальше от влажной травы. Дети всегда первыми проходили утром по этой тропе, потому что занятия в школе начинались рано.

Сегодня они вели себя тише, чем вчера, занятые мыслями о предстоящих уроках и еще не совсем проснувшиеся, а один из них шел особенно медленно, отставая от остальных и еле волоча ноги по песку. Свой коричневый портфель он тащил рядом с собой, воображая, что это пароход, плывущий по траве и песчаным дюнам, как по волнам. Леопард услышал детей задолго до того, как те поравнялись с ним, хотя шли они очень тихо, и когда первые пятеро прошли мимо, зверь припал к земле, напрягся, выпрямил хвост и приготовился к прыжку. Глаза его выжидающе вспыхнули зеленым светом, зрачки расширились. Мальчик, что шел последним, не слышал, как мягкие лапы, ступая чуть вразвалку, пробежали по песку, и не успел почувствовать тот единственный удар сзади, который мгновенно его убил, однако остальные дети обернулись на крик его сестры и увидели огромного черного зверя, возвышавшегося над поверженной жертвой. Девочка как раз хотела отругать братишку и поторопить его, когда увидела неясную черную тень, мелькнувшую в воздухе, лапу с белыми когтями, нанесшую удар, взметнувшийся фонтаном песок…

Потом черная тень застыла, подняла голову и вдруг посмотрела на девочку ярко-зелеными глазами.

Дети с плачем и криками влетели на школьный двор. Учитель сердито вскочил, заслышав этот шум, и выбежал из класса, а за ним и остальные школьники.

– Stilte! – закричал он. – Stilte, was it dit met julle?^[5]

Однако же прошло немало времени, прежде чем он начал хоть что-то понимать, чувствуя трагичность происшедшего и принялся расспрашивать плачущих детей.

– N’ swart ding? – снова рассердился он. – Watter soort swart ding; was it dit met julle?^[6]

Они пошли с учителем назад по тропе, но близко ни за что подходить не желали. Потом двое из старших мальчиков осторожно двинулись за ним следом. Когда учитель подошел к тому месту и оглянулся через плечо, дети закричали и замахали руками:

– Daar, meneer, daar, net daar!^[7]

Но никаких следов мальчика там уже не было, только лужа крови; в животе у учителя свернулся тугой комок.

– N’ swart ding, – выдохнул он неслышно. – Может, бабуин или собака?

Но ни бабуин, ни собака не смогли бы утащить такого большого ребенка. На влажном песке отчетливо был виден след леопарда, но учитель никогда прежде не видел следов леопарда и принял его за отпечатки лап большой собаки.

– Нет, это невозможно! – сказал он вслух, потом обернулся к детям, теперь стоявшим тесной группкой на тропе метрах в пятидесяти от него.

Внезапно учитель почувствовал, как зашатались все его жизненные устои. Он совершенно не представлял, что делать дальше, и стоял, уставившись на лужу крови, которая постепенно впитывалась в песок, на странные следы, на вмятину, которую могла оставить, например, нога, волочившаяся по земле… Медленно, словно загипнотизированный, не в силах оторвать глаз от следа, он пошел дальше, к кустам. Здесь след, возможно оставленный ногой погибшего, кончался. И была еще одна лужа крови.

Секунд десять он постоял там, не смея пошевелиться, а дети молча смотрели на него; их плотная толпа, этот конгломерат лиц, платьев и босых ног, имела как бы одни глаза на всех, точно злое сказочное существо, поймавшее его в ловушку и торжествующе выжидавшее, пока вернется чудовище и сожрет свою жертву. Учитель быстро вернулся к детям и погнал их перед собой, точно выводок цыплят, назад, в класс. Он заставил их сесть за парты, и они сразу притихли и подчинились. Потом он велел им писать сочинение по-английски, предусмотрительно вывел название на доске – «Чем я обычно занимаюсь на пляже», – а для порядка еще и пристукнул по столу линейкой, хотя дети и так сидели не шевелясь и смотрели на него как на сумасшедшего. Сестра исчезнувшего мальчика и двое его друзей по-прежнему громко плакали, и учитель, когда все остальные наконец принялись выводить в тетрадях название, подошел к девочке и сел рядом, пытаясь успокоить ее и решить, как же ему быть дальше. Что это был за черный зверь? По крайней мере, пятеро детей точно видели его. Мальчик на задней парте был, например, совершенно уверен:

– Piskswart, meneer, dit was groot^[8].

– Насколько большой? Больше собаки.

– Так это была собака или бабуин?

– Нет, он был больше собаки, а на бабуина совсем не похож. Скорее, на большую черную кошку.

– Может, леопард? А tier?

– Нет, у него не было пятен и он был черный.

Учитель, конечно, читал о черных пантерах. Но вот существуют ли они в действительности, да еще здесь, на самом юге Африки? Ясно одно: какой-то зверь убил мальчика и уволок прочь. Мысли его постепенно прояснялись; он с облегчением понял, что его первоначальная реакция была правильной. Теперь дети, по крайней мере, как-то успокоились в привычной обстановке; некоторые даже начали писать сочинение. Теперь учителю нужна была помощь кого-то из взрослых.

Он взял за руки девочку и мальчика с задней парты и повел к двери; на пороге обернулся и призвал остальных детей оставаться на своих местах. Он не смог заставить себя припугнуть их, воспользоваться детским страхом перед неведомым черным зверем, чтобы всего лишь сохранить собственную власть в классе на время своего отсутствия, да в этом и не было необходимости. Он закрыл за собой дверь, и никто ее даже не приоткрыл. Он спокойно посадил детей в свою машину, завел мотор, и только тогда в каждом окошке маленького школьного здания появились детские физиономии. Мать погибшего мальчика сейчас должна быть на работе, в придорожной лавке в Неке, но туда он ни за что не поедет, а поедет он вот куда – в лесничество, что в восьми километрах отсюда.

Господи, на лесной тропе была целая лужа крови! Этот мальчик просто не мог остаться в живых! Учитель помнил мальчика очень хорошо, и девочка так тихо плакала на сиденье рядом, и утреннее солнце так сияло, заливая золотистым светом застывшую в утренней тиши природу, что он не смог сдержать слез и едва видел дорогу впереди.

После той ночи, когда черный леопард убил человека на ферме Кампмюллера, плановые исследования Тернеру пришлось приостановить. Он понимал, что пора бы уже выбросить это загадочное животное из головы и переставить фотокамеры куда-нибудь в другое место, подальше от дома Джин, но это оказалось неожиданно трудно: ведь теперь он часто видел ее, и хотя ему редко предоставлялась возможность поговорить с нею наедине, уже сама по себе близость к ней, ее запах, звук ее голоса стали для него главной ценностью в жизни, единственной потребностью. Она была не из тех женщин, что легко позволяют себе кем-то увлечься. Тернер это знал; знал он и то, как сильно она любила Саймона и каким страшным ударом была для нее его смерть. Все в его жизни вдруг совершенно перепуталось, потеряло свой смысл, и даже отсылка ежемесячных отчетов о проделанной работе стала для него обузой. Он уже целых два дня не приезжал в лесничество, чтобы забрать почту, а когда наконец к полудню в четверг явился туда, то Полли с мужем вышли ему навстречу, не успел он припарковаться.

– Этот проклятый леопард цветного мальчика убил! – выпалила Полли. – И еще, говорят, какого-то старика.

– Не может быть!

– Да, к сожалению, это правда, Клиф, – подтвердил муж Полли, глядя на него из-за ее плеча. Они чуть отступили, давая ему вылезти из машины.

– Когда вы об этом узнали?

– Позвонили из полиции, и еще Пол Стандер. Мальчик шел в школу, когда эта тварь на него напала. Все дети его видели. Знаешь, он их преследовал.

– Преследовал?

– Да, бежал за ними следом, так что им пришлось запереть двери школы.

Тернер нахмурился:

– Где это случилось?

– Там, неподалеку от Нека, рядом со школой. Ну, ты знаешь.

– А со стариком что случилось?

Полли с широко раскрытыми от возбуждения глазами повернулась к мужу, и тот пояснил:

– Это был старый пастух Билла Пейна. Он просто пропал, и его с неделю найти не могли. Говорят, от него немного осталось.

– А мальчика нашли?

– Это только сегодня утром случилось, они еще просто не успели как следует поискать.

Тернер поскреб подбородок; в неожиданно воцарившейся тишине Полли и Майк не сводили с него глаз, и он подумал:

«Интересно, они заметили, как мне страшно?»

– Ты должен непременно позвонить сержанту Боте, – спохватилась Полли. – И еще Полу Стандеру: он очень просил и номер телефона оставил.

Майк чуть зашел вперед и с изящным легким поклоном пригласил Клифа в свой кабинет. Рядом с Тернером он казался маленьким, похожим на тощего мальчишку, а шорты цвета хаки еще больше подчеркивали это сходство, хотя лицо Майка было испещрено морщинами и покрыто густым загаром – старое, печальное и по-своему мудрое лицо.

Мачек Превальски был поляком. У них с Тернером бывали периоды странно-формальных отношений, какой-то скованности, которую, впрочем, легко удавалось смыть сливовицей или водкой. Тогда Мачек начинал громко петь непонятные песни и называть Тернера «доктор». Похоже, он знавал куда лучшие времена, пользовался почетом и славой и теперь, казалось, всего лишь ждал некоего вызова, нового назначения, которое отлично будет соответствовать его природной изобретательности.

Он усадил Тернера за свой стол, в рабочее кресло, и, сияя улыбкой, вручил ему клочок бумаги с написанным телефоном. Сержанта Боты на месте не оказалось. Тернер позвонил Полу Стандеру по номеру, написанному на бумажке, и попал в лесничество Боснека. Ему сказали, что Стандера нет, однако он оставил записку и просил, чтобы Тернер отыскал его в начальной школе для цветных.

Тернер положил трубку и сказал:

– Спасибо, Майк. Между прочим, у этого леопарда весьма своеобразный след – правая задняя лапа сильно покалечена, а может, и вообще все пальцы отсутствуют. На влажной земле это видно особенно хорошо. Ты, наверное, получишь позже и официальное предупреждение насчет этого опасного зверя, но я подумал, что лучше мне сразу предупредить тебя.

– Спасибо, можешь на меня положиться. У меня есть ружье, к тому же я поставлю свою клетку. – Звучало это так, словно Майк считал поимку леопарда делом свершенным.

– Эй, – заявила вдруг Полли, – только пусть эта тварь сюда не является! Здесь слишком много людей живет!

Тернер улыбнулся: по ее воинственному тону было ясно, что появление черного леопарда она связывает прежде всего с его «дурацкими увлечениями», которые «всем давно надоели», а теперь к тому же могли доставить серьезные неприятности. Он уже собирался ответить: «Между прочим, это куда серьезнее, чем кажется, хотя многие этого не понимают, и никто тут ни в чем не виноват, разве что Джон Эвери и Кампмюллер. А поскольку вы живете всего в десятке километров от Боснека, то уж придется вам остерегаться», однако так ничего и не сказал. Он вдруг подумал о Джин и о ее любимой заводи в лесу, но никак не мог вспомнить, давала ли она ему обещание никогда больше туда не ходить и восприняла ли его предупреждения серьезно? Встревожившись, он вскочил и бросился к машине.

Пол Стандер, сержант Бота и еще один полицейский, цветной, склонились над открытым капотом машины Стандера, когда к ним подъехал Тернер. Возле школы стояла полицейская машина, окруженная взрослыми и детьми самых различных возрастов, а какой-то человек торчал, будто на часах, на тропе, возле огромной колючей ветки. Тернер поздоровался и закурил.

– Мы решили подождать тебя, Клиф, – сказал Пол Стандер. – Мистер Абрахамс – учитель, вон там, на тропе, – пытается по возможности сохранить след, хотя его, конечно, уже могли затоптать, пока я сюда добрался.

Тернер прислонился к дверце машины и выдохнул в небо струю дыма, чувствуя на лице ласковое тепло солнечных лучей.

– Ну а с твоей точки зрения, Мартин, что именно произошло?

Сознательно или случайно, Тернер сам отводил себе роль младшего или, по крайней мере, неофициального помощника Боты, и тот оказался к этому не готов. Он неторопливо выколотил трубку о бампер, почесал в затылке и нахмурился:

– Знаешь, парень, похоже, это тот самый леопард. Дети вроде бы его видели, да и учитель, что там стоит, утверждает, что дети безусловно видели какого-то зверя.

– Да точно он, Клиф, – проговорил Стандер. – След виден отчетливо. Пойдем посмотрим?

Они остановились возле ставшего бурым пятна на тропе и молча ждали, когда уберут колючую ветку. Перед ними расстилалась долина. Отсюда, с холма, она казалась рекой, состоявшей из низкорослых деревьев и густого кустарника, и эта река текла все дальше и дальше, впадая в целый океан зелени. Там, где полуденное солнце касалось вершин его зеленых волн, они приобретали желтовато-серый оттенок, и можно было различить даже отдельные кроны кладрастисов, тянувшихся к свету и напоминавших о том, что кажущиеся отсюда мягкими, как мох, зеленые валы, уходящие за горизонт, – это отнюдь не трава на лугу, а лишь небольшая часть огромного лесного массива. С другой стороны, далеко, у самого горизонта, был виден скалистый берег настоящего океана.

– Я все думаю, не привезти ли сюда свору гончих из Управления? – задумчиво проговорил Пол Стандер. – След, конечно, к этому времени остынет, но и такой след все же лучше, чем ничего. При сложившихся обстоятельствах мне разрешат держать собак здесь хоть несколько недель.

– Чтобы дождаться очередного нападения этой твари? – спросил Тернер.

– Ну, в общем-то, да. Может, его хотя бы увидеть удастся.

– Ну это вряд ли.

– Пожалуй.

Тернер зачем-то очень долго тушил окурок, потом сказал:

– Ну что ж, пошли. Нет, Мартин, ты иди первым – у тебя ведь ружье! – Он хлопнул Боту по плечу и улыбнулся, увидев замешательство полицейского. – Да я шучу, Мартин! Но принять определенные меры предосторожности все же придется.

Да и ты во главе отряда будешь выглядеть куда эффектнее – посмотри, сколько зрителей!

Бота рассмеялся:

– Ты, может, и шутишь, Клиф, но я-то оружие из рук выпускать не намерен. – И он потянулся к висевшей на бедре кобуре.

Через неделю после гибели мальчика Клиф Тернер окончательно перенес свою штаб-квартиру в лесничество Боснека.

Здесь у него был даже свой офис с телефоном и весьма милое жилище: три комнатки, камин в гостиной, крохотная кухонька и даже ванная с газовой колонкой. После жизни в пещере это действительно казалось роскошью. На переезд Тернера повлияли и мягкие, но настойчивые упреки кейптаунского начальства, которое считало, что жизнь в пещере не к лицу представителю их департамента; к тому же внутреннее убранство пещеры, к сожалению, подробнейшим образом описала одна из городских газет. Заезжий репортер оказался исключительно добросовестным и под конец даже стал раздражать Тернера своим присутствием, но его визит имел результатом взрыв общественного интереса как к черному леопарду-людоеду, так и к леопардам вообще. Однако же поднятый прессой шум имел и потенциально опасные и отнюдь не продуктивные результаты. Кампмюллер не раз высказывался еще по поводу первого нападения черного леопарда на человека; его выступления отмечены были справедливым возмущением в адрес тех лиц, которые тратят общественные средства на защиту подобных чудовищ. К несчастью, Кампмюллер оказался также автором письма в местную газету, где возражал против избрания девушки со смешанной кровью королевой красоты данного района. Газетчики вспомнили об этом его письме и умело преподнесли его читателям, к большому удовольствию Тернера, поместив рядом огромную фотографию Кампмюллера и его многочисленные заявления относительно того, что все леопарды – потенциальные убийцы, а цветная женщина просто не может быть красивее белой. Что же до черного леопарда, то, как утверждал Кампмюллер, этот зверь опасен уже хотя бы потому, что он черный.

Спокойные, строго научные рассуждения Тернера были помещены на той же полосе вместе с его фотографией, где хорошо видна была и пещера. Материалы эти, при всей своей контрастности, явились, можно сказать, образцом дипломатичной объективности. Тернер постарался, чтобы репортер как следует понял все аспекты данной проблемы, и постоянно кормил его легко усваиваемой, но обширной информацией с легким привкусом бережного отношения к экологии вообще и данной экосистеме в частности. Они подолгу сидели у очага в пещере Тернера, пили вино, вели беседы о политике и совершали длительные прогулки по окрестностям.

Первым, кто позвонил Тернеру после этой публикации, оказался сам Кампмюллер, обрадованный своим новым статусом знаменитости и спешивший поздравить Тернера с тем же. Тернер был не слишком разговорчив и отвечал сдержанно, тем более что телефон все время потрескивал. В итоге он пообещал Кампмюллеру как-нибудь заехать и выпить вместе и распрощался. Положив трубку, он некоторое время озадаченно смотрел на нее, потом улыбнулся и медленно покачал головой. Вторым позвонил Пол Стандер, который сообщил, что прибыли гончие – свора из шести биглей-полукровок, натасканных на лисиц, а также на каракалов и шакалов, но желательно их использовать на открытой местности. Тернер спросил, как эти коротконогие собаки будут управляться в лесу, и Стандер ответил, что не знает. Третьим в тот день позвонил сам директор департамента. Тернер слегка растерялся и занервничал, когда услышал голос директорской секретарши, однако, понимая, что дело тонкое, быстренько растолковал суть опубликованной статьи заместителю директора, чтобы не думать больше о грядущих неприятностях, и принялся неискренне флиртовать по телефону с секретаршей, находившейся от него на расстоянии пятисот километров. Он легко мог представить себе выражение ее лица, особенно когда она спросила насчет пещеры, и постарался изобразить свое романтическое жилище как настоящий языческий храм.

– Ну, ты у нас становишься прямо настоящим чиновником, Клиф. Что ж, за все приходится платить. – Барри Мейсон, главный лесничий Боснека, прислонившись к дверному косяку, выбил свою трубку и вошел в комнату. – Извини, я вовсе не собирался подслушивать. Просто зашел спросить, не хочешь ли ты кофе. У тебя что, неприятности?

– Привет, Барри, садись. – Тернер закурил. (Лесничий присел на краешек письменного стола, качая в воздухе ногой в тяжелом ботинке.) – В какой-то степени ты прав. Во всяком случае, одна из «шишек» департамента скоро на нашу голову свалится. Возможно, даже поживет у меня какое-то время. – Он улыбнулся и покачал головой. – Но главная неприятность – этот леопард, черт бы его побрал!

– Ну, я-то всего-навсего за деревьями приглядываю, они у меня не кусаются. Да ты не волнуйся, парень, я тебя в беде не брошу. Пойдем-ка выпьем кофе, а может, Сьюзи нас и еще чем-нибудь вкусным угостит.

Расставшись с лесничим, Тернер присел за маленький сосновый стол и принялся тупо водить ручкой по листку из записной книжки: обвел кружком телефонный номер, потом на месте кружка изобразил покрытую листьями лиану, а оба нуля превратил в стволы двустволки. Из одного ствола у него торчал цветок подсолнечника, а из другого вылетал зигзаг молнии. Он обвел эту картинку рамочкой, потом изобразил – довольно похоже – голову леопарда, закрасил ее черной шариковой ручкой и под этой головой написал: «Джин Джин Джин Джин Джин».

Глава одиннадцатая

Мачек Превальски был страстным, но, к сожалению, совершенно не реализовавшим себя охотником. За свои без малого шестьдесят лет жизни в каких только уголках земного шара он не пытался охотиться, а теперь служил в лесничестве, сублимируя свой охотничий инстинкт выслеживанием диких зверей и наблюдением за их жизнью. Почти всю ночь в пятницу лил дождь, однако он весьма кстати прекратился утром в субботу, когда они с Полли, позавтракав, выехали из дому на своем «фольксвагене». Родители Полли жили в Мосселбае, примерно в ста километрах от них, на побережье. Он пообедал с ними вместе, полюбовался розами, которые выращивал тесть, а потом, оставив Полли у родителей, поехал назад.

Вокруг сиял солнечный, промытый дождем полдень. По дубовой аллее он подъехал к почти пустынной сегодня станции лесничества, припарковал машину под навесом и прошел по протоптанной мулами дорожке к ряду ульев в дальнем конце участка. За ульями стеной высился темно-зеленый лес. На черной земле Мачек заметил свежий след бушбока. По чуть скошенным наружу копытцам он догадался, что это тот самый крупный самец, которого он видел несколько дней назад.

Мачек собрался уже идти дальше, когда в глаза ему бросился другой след, очень странный, похожий на след крупной собаки. Отпечатки лап зверя – а их на подсыхающей глинистой дорожке оказалось всего четыре – были отлично видны: две передние лапы, каждая с пятью округлыми пальцами, и две задние – одна, как и полагается, с четырьмя пальцами, а вторая – всего с одним, остальная стопа отпечаталась как неясных очертаний впадинка. Следы были не меньше его ладони, и Мачек присел на корточки, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Ни один отпечатавшийся палец не заканчивался отпечатком когтя, да и вообще нигде не было видно следов когтей. Три следа от здоровых лап были округлыми, как у большой кошки; солнце уже начало подсушивать их, значит, зверь прошел здесь не более шести часов назад. Мачек склонился над последним отпечатком, и в уголке его губ задрожал маленький мускул; он улыбнулся, поднял голову и неторопливо огляделся. Потом заправил прядь седеющих волос за ухо.

Его ярко-голубые глаза горели от возбуждения, лицо стало совсем мальчишеским. Да, это были следы того самого леопарда! Черного людоеда! Визит страшного зверя казался Мачеку наградой, заслуженно врученной именно ему. Не все ли равно, как на это посмотрят другие? Он сам имел теперь право выбрать: то ли позвонить Тернеру и всего лишь передать важную информацию, выполнив долг внимательного лесничего, то ли промолчать и действовать по своему усмотрению.