Текст книги "Русские современники Возрождения"
Автор книги: Яков Лурье
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Annotation
Издательская аннотация отсутствует.
_____
Издание посвящено древнерусским книжникам, в частности – Ефросину и Федору Курицыну, – которые жили во времена европейского Возрождения и были современниками Леонардо да Винчи, Коперника, Микеланджело. Книга заставляет читателя задуматься над тем, в каком соотношении находилась русская культура второй половины XV века и западная культура того же времени.
из сети
ВВЕДЕНИЕ
НАКАНУНЕ
«Великое нестроение»
«Нестор XV века»
КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКИЙ КНИГОПИСЕЦ
Загадки Ефросина
На Белозерской земле. Между Москвой и Новгородом
Вокруг Ефросина
Сборники Ефросина
ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИЙ ДЬЯК
Переписчик и автор «Дракулы»
Федор Курицын
Враги Курицына
«Того бо державный во всем послушаше»
Конец Федора Курицына
ИТОГИ
ИЛЛЮСТРАЦИИ
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
INFO
comments
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
Я. С. ЛУРЬЕ
РУССКИЕ СОВРЕМЕННИКИ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Книгописец ЕФРОСИН
Дьяк ФЕДОР КУРИЦЫН
*
Ответственный редактор
[Н. А. КАЗАКОВА]
РЕЦЕНЗЕНТЫ;
А. Л. ХОРОШКЕВИЧ, В. М. ПАНЕЯХ
© Издательство «Наука», 1988 г.
Памяти Юрия Осиповича Домбровскоео
ВВЕДЕНИЕ
Древнерусские книжники, о которых здесь будет идти речь, жили во времена европейского Возрождения. Они были современниками Леонардо да Винчи, Коперника, Микеланджело. При их жизни Колумбом была открыта Америка, родились Рафаэль, Лютер, Ганс Сакс» Франсуа Рабле.
Но читатель, взявший в руки книгу, может интересоваться не только хронологическими соответствиями. Он вправе задуматься и над тем, в каком соотношении находились русская культура второй половины XV в. и западная культура того времени.
Название книги никого не должно вводить в заблуждение. Она отнюдь не имеет целью доказать, что XV или XVI века были веками русского Возрождения. Россия и Возрождение – проблема достаточно сложная, и для того, чтобы к ней обратиться, нужно прежде всего решить, что именно мы понимаем под Возрождением – европейским Ренессансом. Споры о Возрождении, о его границах, о возможности распространения его на всю Европу и на неевропейские страны в значительной степени возникают из-за отсутствия однозначного определения этого понятия. Несомненно, что относить к Возрождению все художественные достижения средневековья – скажем, готическую архитектуру, скульптуры Собора Парижской богоматери или Наумбурга, – можно было бы лишь в том случае, если придавать термину «Возрождение» весьма широкий оценочный смысл, превращать его в похвалу. Но, с другой стороны, если исходить из наиболее узкого определения Возрождения, данного в XIX в. Мишле и Буркхардтом, – представлять себе возрожденческую культуру только по ее «классическому» итальянскому образцу и видеть в Возрождении прежде всего «Возрождение античности», – то нельзя будет говорить о Ренессансе ни в каких странах, не входивших в сферу античной культуры. Слишком широким представляется также рассмотрение Возрождения как следствия уже сложившихся капиталистических отношений в феодальном обществе; и в этом случае можно будет говорить о Возрождении лишь в Италии, Англии, Франции, Нидерландах, но едва ли в большинстве германских княжеств, в Испании, Польше, Венгрии, как это делается обычно. Очевидно, определение должно быть менее жестким, но и не беспредельно широким. Возрождение, несомненно, – порождение городской культуры XIV–XV веков. Оно связано с историческими событиями той эпохи и предполагает отделение светской культуры от церковной и преимущественное развитие в ней именно светских элементов.
В этой книге нам нет надобности решать такие вопросы во всей полноте. Ограничимся лишь тем, что отметим наиболее важные события политической истории и наиболее характерные явления культуры в Европе второй половины XV века, и коснемся соответствующих явлений России того же периода.
XV век – время глубокого кризиса европейских средневековых политических систем и создания национальных государств в значительной части Европы. В середине XV века окончилась Столетняя война между Англией и Францией, и во второй половине века французский король, подчинив себе Бургундское герцогство, по существу завершил создание национального государства во Франции. Единым государством стала и Испания после объединения Кастилии и Арагона во второй половине XV в. Для Англии проблемы политического объединения не существовало – она и прежде была единой страной, но феодальные войны Алой и Белой розы подрывали это единство; окончание феодальных войн в 1485 г. открывало возможность создания сильного централизованного государства.
Проблема государственного единства представляла наибольшие трудности для Италии и Германии. Отдельные итальянские республики достигали подлинного могущества в мировой политике и торговле (Венеция, Генуя), расцветала культура (Флоренция), но задача объединения страны оставалась неразрешенной. Препятствовали этому и распри между отдельными республиками, И существование сильного папского государства в Риме, заинтересованного не в объединении Италии, а в сохранении своей мировой роли, и нападения соседних государств, особенно Франции, начавшей в конце века войну в Северной Италии. Германия формально представляла собой единую страну – «Священную Римскую империю германской нации», однако Империя, как ее обычно именуют, была скорее федерацией государств, нежели единым государством. Фактически отпала от Империи Чехия: реформационное движение, начатое Яном Гусом, переросло в освободительную войну, и в борьбе с Габсбургами возникло независимое национальное государство.
Власти Габсбургов в центральной Европе в значительной степени противостояла и Польша, где с конца XIV в. правила литовская династия Ягеллонов. Великое княжество Литовское, под властью которого находились и западные территории древнего Киевского государства (Белоруссия и Украина), было объединено с Польшей личной унией; на литовском престоле сидел либо сам польский король, либо его сын. Другим сильным государством в этой части Европы была Венгрия, ставшая независимой при Матиаше Хуньяди (Матвее Корвине). И наконец, со второй половины XV века в систему европейских держав вошла новая, грозная сила, пришедшая из Малой Азии – турецкая Оттоманская империя, завоевавшая Константинополь и последние византийские и южнославянские земли.
Европейские страны XV века отличались друг от друга не только тем, что в одних происходило государственное объединение и централизация, а в других – нет. Социальная сущность совершавшихся политических процессов также была весьма разнообразна. В Англии и Франции централизация совпала с развитием капиталистических отношений, возникал абсолютизм, покровительствовавший торговле и промышленности, лавировавший между дворянством и буржуазией; органы сословного управления, возникшие в средние века, часто игнорировались королевской властью, но не отменялись. В Англии, Франции, Испании, как и в Италии, XV век был временем изживания и уничтожения крепостного права. Между тем в Оттоманской Турции, где монархическая власть была не менее сильной, чем во Франции, Англии и Испании, в конце XV в. было установлено ограничение перехода крестьян и прикрепление их к земле{1}. Закрепощение крестьян происходило также в Венгрии и в Польше.
Большинство исследователей культуры сходятся ha том, что не только для Италии, но и для большинства западноевропейских стран XV век был веком Возрождения, Ренессанса. Явления гуманизма, развитие новой, светской культуры характерны для всех этих Стран. В тот же период ереси, постоянно возникавшие в средневековых городах, стали перерастать в XV в. в широкое реформационное движение. Наиболее сильным оказалось такое движение в Чехии, где борьба с папством, начатая в 1409–1412 гг. Яном Гусом, не была прекращена его казнью, а превратилась в подлинную реформацию – впервые в католической Европе появилось некатолическое государство. Обнаружившиеся в следующем столетии противоречия между гуманизмом и Реформацией еще не проявились в XV веке. Гуманистическое движение первоначально включало и вольнодумца Леонардо да Винчи (1452–1519), и будущего католического святого Томаса Мора (1478–1535), и пламенного протестанта Ульриха фон Гуттена (1488–1523).
Едва ли можно в кратком изложении дать какую-либо обобщенную характеристику европейской культуры этого времени. Поскольку герои нашей книги имеют непосредственное отношение к письменности, отметим некоторые общие черты в развитии европейской литературы, причем не столько в «классической» стране Возрождения – Италии, сколько в других странах. Прежде всего речь идет о значительном и резком усилении светского характера этой литературы. Каковы были источники новых литературных явлений XV века? Исследуя французскую и нидерландскую литературу XV в., крупнейший историк культуры средневековья и Возрождения И. Хойзинга показал, что возникновение новых черт в этих литературах лишь в незначительной степени было связано с влиянием античности – иногда, напротив, античные реминисценции, знакомые еще средним векам, вырождались в нелепый «латинизм», высмеиваемый французскими гуманистами. Подлинные новаторы в литературе XV века опирались на «спонтанные», народные традиции средневековья.
Европейское средневековье породило такие эпические памятники, как «Песнь о Роланде», «Песнь о моем Сиде», «Песнь о Нибелунгах», «Тристана и Изольду». Но это была прежде всего поэзия, рассчитанная на устную передачу – произнесение вслух или пение. Прозой писались главным образом произведения «деловых» жанров – церковные сочинения, государственные документы, исторические хроники. В XV веке идет широкий процесс переложения художественных сюжетов устной поэзии в письменную форму: «человек, который действует в молчании, человек, который читает, явился вслед за эпохой, когда люди пели». Именно прозаическая запись XIV–XVI вв. спасла, по мнению исследователей, значительную часть средневековых эпических произведений, которые не сохранились бы в устной передаче{3}. Новеллы, созданные на основе устных рассказов (фацеций, фабльо, шванков), романы в прозе получили широкое распространение в письменности; этому содействовали уже в позднем средневековье замена дорогого пергамена более дешевой бумагой, а с середины XV в. – изобретение книгопечатания. Появился особый жанр массовой литературы – «народная» или «лоточная» книга. В этом «торжестве чтения» в XV–XVI вв. исследователи справедливо усматривают «победоносное влияние городского класса»{3}.
Органическую связь со средневековым фольклором известный филолог М. М. Бахтин считал важнейшей чертой литературы Возрождения, и в особенности «Смеховой культуры» Ренессанса. «Вся богатейшая народная культура смеха в средние века жила и развивалась вне официальной сферы высокой идеологии и литературы. И вот в эпоху Возрождения смех. прорвался из народных глубин вместе с народными («вульгарными») языками в большую литературу и высокую идеологию, чтобы сыграть существенную роль в создании таких произведений мировой литературы как «Декамерон» Боккаччо, роман Рабле, роман Сервантеса, драмы и комедии Шекспира и другие. Грани между официальной и неофициальной литературой в эту эпоху неизбежно должны были пасть. Переход литературы и отдельных областей идеологии на народные языки должен был на время смести или, во всяком случае, ослабить эти грани»{4}.
Происходило ли на Руси XV века что-либо подобное? Важнейшим фактором, оказавшим глубокое влияние на судьбы страны, было татаро-монгольское завоевание в XIII в. Древнее Киевское государство было не только раздроблено на отдельные княжества и земли, но и распалось на две части: Северо-Восточную и Юго-Западную Русь. Северо-Восточная (Владимиро-Суздальская) Русь, подвергшаяся завоеванию, считалась вассальным владением хана (или как его называли на Руси – «царь») Золотой Орды, центр которой располагался на Нижней Волге; Новгородская и Псковская земли, хотя и избежавшие завоевания, также должны были признать вассальную зависимость от хана. Но Юго-Западная Русь: вся территория будущей Украины и Белоруссии – Киев, Чернигов, Гомель, Минск, Полоцк – была присоединена к Литовскому государству (образовавшемуся в XIII в.); в начале XV в. великие князья литовские завоевывают также Смоленск и Вязьму.
Разделение Древнерусского государства на две части сказалось и на судьбе русской церкви. Главой ее с XI в. считался митрополит Киевский; однако в начале XIV в. носитель этого титула избрал местом своего пребывания Москву и оттуда управлял обеими частями митрополии – как восточной, так и западной. Но западно-русские церковные деятели и литовские князья далеко не всегда признавали зависимость Киева и других западно-православных городов от митрополита «всея Руси», находящегося в Москве.
В XIV в. началась борьба русских князей за независимость от Золотой Орды. Вновь после большого перерыва возникает идея единения Руси. В 1380 г. Дмитрий Донской в Куликовской битве одержал победу над ордынскими войсками. Однако в 1382 г. ордынский хан Тохтамыш, захватив Москву, восстановил прежние отношения. В первой половине XV века власть хана над Русью значительно ослабела из-за раздробления и распада самой Орды; но это же раздробление вызывало постоянные набеги отколовшихся ордынских «царей» и «царевичей» на русские земли. В Московском княжестве, достигшем к концу XIV в. значительного могущества и присоединившем многие соседние земли (Нижний Новгород, Галич, Углич, Велоозеро), со второй четверти XV века началась борьба за власть, отвлекавшая московских князей от политики «собирания Руси». Русь оставалась раздробленной. Помимо Московского великого княжества существовали еще великое княжество Тверское, Рязанское, независимые княжества Ростовское, Ярославское и ряд других; независимыми были Новгородская и Псковская земли.
XV век, и в особенности его вторая половина, был переломным временем в истории Руси. Иностранцы отмечали бросающийся в глаза рост городов в Московии XV века. Развитие рыночных отношений, естественно, приводило к усилению связей между различными землями страны. Будет ли Русь единым государством или не будет? О единой Руси, о недопустимости между-княжеских раздоров и союзов с ханом говорили с начала XV в. не только в Москве, но и в самых различных русских землях, о чем свидетельствует литература того времени, например, тверской летописный свод начала XV века{5}. Подобно итальянским республикам XV века, Новгород и Псков сочетали приверженность к местным вольностям со стремлением к национальному единству. Каков же будет социальный и политический строй единой Руси? Где пройдет ее граница на Западе – войдут ли в ее состав земли древней Киевской Руси и какие? Когда и как будет окончательно уничтожена зависимость от Орды? Все эти вопросы, уже встававшие перед русскими книжниками в первой половине XV века, еще предстояло решить.
Русская культура и в особенности литература также переживала глубокие изменения. Киевская Русь оставила XV веку большое литературное наследие – не только церковное, но и светское. В это наследие входил такой замечательный исторический и литературный памятник как начальная летопись – Повесть временных лет XII в. Существовала в Киевской Руси и эпическая традиция – памятниками такой эпической, дружинной поэзии были, очевидно, «Слово о полку Игореве» и «Слово о погибели Русской земли». Известны были русской литературе домонгольского периода и переводные памятники светского характера – греческое эпическое сказание о богатыре Дигенисе Акрите (в русском переводе – «Девгеииево деяние»), «Повесть об Акире Премудром», пришедшая с Востока (возможно, через южных славян). Однако в рукописной традиции до XV века все эти памятники не сохранились: «Слово о погибели» дошло в составе «Жития Александра Невского» (в виде фрагмента); «Девгениево деяние» – в списках XVII в.; единственная рукопись «Слова о полку Игореве», доступная ученым до начала XIX в. и погибшая в 1812 г., относилась, по мнению большинства специалистов, к концу XV или к XVI веку.
Причина такого расхождения между временем создания и временем написания сохранившихся списков заключается в значительной степени в судьбе писчего материала на Руси. Преобладающим материалом для письма был в средние века и на Западе и в России пергамент – специально обработанная телячья кожа, «харатья» по древнерусскому наименованию. Но пергамен был дорог и писали на нем лишь наиболее важные, главным образом церковные книги. Для повседневных нужд люди древней Руси, как мы теперь знаем, пользовались берестой – березовой корой, но береста употреблялась лишь для небольших по размеру текстов – грамот. Бумага появилась на Руси сравнительно поздно: в конце XIV и в основном в XV веке – гораздо позже, чем на Востоке (VI–XI вв.) и на Западе (XII–XIII вв.). Вдобавок это был иностранный, импортный товар: производство собственной бумаги по-настоящему началось в России лишь при Петре I.
И все-таки даже привозная бумага была несравненно дешевле пергамена. Если на пергамене дошло лишь два летописных кодекса XIII–XIV веков, то с появлением бумаги светские сюжеты начинают занимать значительное место в письменности, но книг светского содержания дошло от XV века немного. Преобладающий тип рукописей XV века, в которых сохранились памятники светского характера (в том числе и довольно обширные, как «Александрия» – роман об Александре Македонском) – сборники, чаще всего смешанного церковного и светского характера. В таких сборниках дошли как памятники, создание и появление которых может быть отнесено к более раннему времени, так и памятники, написанные и переведенные в XV столетии.
Задачи, которые вставали перед русскими книжниками в XV в., во многом совпадали с задачами, стоявшими перед их западными собратьями. Речь шла прежде всего о «переложении на письмо» устного художественного творчества. В одном отношении условия решения этой задачи были для Руси даже более благоприятными, чем для большинства европейских стран: книжным и религиозно-культовым языком, усвоенным Киевской Русью, был церковно-славянский (среднеболгарский), и хотя этот язык не был идентичен народному русскому языку, он был гораздо ближе к нему, чем церковно-книжная латынь к языку большинства народов католической Европы. Это обстоятельство облегчало развитие национальной литературы на Руси. Правда, отсутствие древней латинской (и почти исключительно церковный характер греческой) традиции имело и отрицательное последствие – в XV веке Россия обладала меньшими возможностями обращения к античному наследию, чем даже такие далекие от Средиземноморья страны Европы, как Англия, Нидерланды и Польша.
Какие пути развития русской литературы открывались в XV веке? Возможны ли были и здесь такие явления, какие происходили в Западной Европе в те годы: сближение письменности с фольклором, победа светских элементов в культуре, появление нового мировоззрения, противостоящего традиционной средневековой идеологии?
Большинство историков и филологов, писавших о древней Руси, склонны были отвечать на этот вопрос отрицательно. Вера в коренное различие исторического пути России и Запада была присуща едва ли ни всем представителям исторической мысли XIX века. Славянофилы с гордостью' противопоставляли русское «спокойствие» западному «движению»; западники, напротив, склонны были «завидовать народам, которые в этой сшибке мнений, в этой кровопролитной борьбе за истину создали себе целый мир идей»{6}, – но и те и другие считали, что никаких черт Возрождения или Реформации в древнерусской культуре не было.
В современной научной литературе нет единого мнения об отношении России XV века к Возрождению.
Те авторы, которые говорят о Возрождении в древней Руси, чаще всего имеют в виду наиболее замечательные явления русской культуры начала и конца XV века – например, творчество Феофана Грека и Андрея Рублева или Дионисия. Но что именно связывает этих художников с Возрождением? Каких-либо черт светского искусства, столь характерных для художников Ренессанса, в их живописи не обнаруживается. Относить их к Возрождению только потому, что они были великими художниками, можно лишь в том случае, если употреблять термин «Возрождение» в сугубо широком и оценочном смысле.
Чаще исследователи, пишущие о России XV века, склонны не к сближению ее с Европой эпохи Ренессанса, а, напротив, к традиционному противопоставлению Руси и Запада.
«Не ищите на Руси ярких красок Возрождения – апельсин не может расти на севере. В поисках ростков нового не упускайте из вида родной лес, родные березки. У нас все было проще, будничнее, скромнее, – говорили автору этой книги в ходе споров о европейском Возрождении. – Русские люди XV века не были похожи ни на людей Запада того времени, ни на наших современников».
Существование каких-то идейных споров в древней Руси обычно признается теоретически, но конкретно речь идет о «древнерусском» вообще, об общепринятых традициях древней Руси, о «древнерусском мировоззрении».
Надо признать, что подобный взгляд находит опору не только в воззрениях писателей и философов XIX века, но и в памятниках самого XV века. Именно так изображал древнюю Русь известный церковный деятель того времени – игумен Волоколамского монастыря Иосиф Санин, именуемый обычно Иосифом Волоцким. В «инех странах», писал он, хотя и попадались иногда «благочестивии» и «праведни» люди, но там же во множестве оказывались «нечестиви же и неверии», а также «еретичьская мудрствующе». В «Рустей» же земле не только «веси» (деревни) и «села мнози», но и «грады» (города) не знали ни одного «неверна» или «еретика» – все были «овчата» (овцы, ягнята) единого Христа, «вси единомудрьствующе» (едипомудрствовали, думали одинаково){7}.
Так ли было в действительности? Заметим прежде всего, что сам Иосиф Волоцкий, рисуя идиллическую картину всеобщего «единомудрствования» на Руси, говорил не о своем времени, а о первых 470 годах после принятия христианства Владимиром. Крещение Руси произошло в конце X века – в 988 г.; стало быть, речь идет о времени до второй половины XV века. Что же произошло по истечении этих точно подсчитанных Иосифом 470 лет – почему волоколамскому игумену приходилось с тоской вспоминать о прекрасном прошлом? «Се ныне уже приде (наступило) отступление», – писал Иосиф. «…ныне же и в домех, и на путех, и на тръжищих (рынках) ипоци и мирстии (монахи и светские люди) вси сомнятся (испытывают сомнения), вся о вере пытают (допытываются, рассуждают)»{8}.
Итак, «единомудрствование», даже по свидетельству Иосифа Полоцкого, в конце XV века уже кончилось и на Руси. Русская земля стала такой же, как «иные страны» – и в ней появились «нечестиви» и еретики.
Жалобы Иосифа Волоцкого имели основания – и по только потому, что в конце XV века в Новгороде и Москве появились еретики, с которыми волоколамскому игумену пришлось вести нелегкую борьбу. «Нечестие», о котором он говорил, имело гораздо более широкое распространение – недаром Иосиф обнаруживал его «в домех и на путех и на торжищах». Возможно, конечно, что говоря о всеобщих «сомнениях» и желая предостеречь от них своих единомышленников, волоколамский игумен несколько преувеличивал. Но несомненно, что люди второй половины XV века вовсе не всегда «единомудрствовали», что они думали и смотрели на мир по-разному. Конечно, среди них было немало консерваторов и приверженцев традиций. Но и приверженность к традициям, как и склонность нарушать их, – черта не одного XV в. и не только древней Руси. Говорить о «людях древней Руси» как о чем-то едином так же трудно, как рисовать единый образ людей XIX или XX века.
Мало похожи на традиционных «людей древней Руси», какими они представляются по произведениям исторического жанра – романам, трагедиям, операм, – и оба героя этой книги. Один из них, Федор Курицын, был прямым вольнодумцем, «начальником» тех еретиков, с которыми боролся Иосиф Волоцкий. Другой, книгописец Ефросин, – менее известное лицо; мы знаем о нем почти исключительно по составленным им сборникам. Но. оба они не были представителями какого-то единого типа, а достаточно своеобразными личностями, и уже поэтому судьбы обоих так же заслуживает внимания, как и судьбы их прославленных современников в других европейских землях.
НАКАНУНЕ
«Великое нестроение»
Мы не знаем, когда родились оба героя нашего повествования. Первые записи Ефросина на его сборниках появляются в начале 70-х годов; Курицын в середине 80-х годов уже ездил послом в Венгрию и Молдавию. Очевидно, оба были по возрасту близки к тому поколению, к которому принадлежал и великий князь – Иван III, родившийся в 1440 г. Судьба и мировоззрение этого поколения во многом определялись главными событиями тех лет – междоусобной войной второй четверти XV века. «…а и ты слыхала, какое было нестроение (беспорядок) в нашей земле при моем отце», – писал в конце века своей дочери Иван III{9}.О «нестроении» при отце Ивана III, Василии II, помнили и никогда не забывали те, кто пережил его – хотя бы в детстве.
Началось все с завещания Дмитрия Донского, умершего в 1389 г. Согласно этому завещанию, после его старшего сына Василия (Василия Дмитриевича, правившего в 1389–1425 гг.) наследником должен был стать следующий сын Донского, участник его военных походов – Юрий Галицкий и Звенигородский. Но у самого Василия Дмитриевича в 1415 г. родился сын, будущий Василий II, и Василий I потребовал от своих братьев, чтобы они признали младенца будущим наследником великокняжеского престола. Однако с таким нарушением отцовской воли по согласился не только прежний кандидат в наследники – Юрий Дмитриевич, но и остальные братья. В 1425 г. Василий I умер, и десятилетний Василий II вступил на престол при явном противодействии своих обиженных родичей. Митрополит Фотий, правивший за мальчика, сразу же потребовал от старшего из них – прямого соперника Василия II, Юрия Дмитриевича, чтобы он явился в Москву присягнуть племяннику.
Глава церкви в те годы был весьма влиятельной фигурой: назначаемый (или получавший утверждение) в Константинополе, он был митрополитом не только киевским и московским, но и «всея Руси»: титул, о котором тогда только мечтали самые влиятельные из князей Северо-восточной или Западной Руси. Но Юрий не только не подчинился приказу митрополита, по немедленно бежал в самую отдаленную из своих вотчин – Галич.
Борьба за власть между Василием II и его соперником Юрием Дмитриевичем стала особенно острой с начала 30-х годов, когда умер наиболее влиятельный защитник интересов юного Василия – митрополит Фотий. И дядя и племянник считали себя законными великими князьями Московско-Владимирскими; ни один из них не хотел уступать. Им пришлось поэтому обратиться к тому монарху, который стоял над ними обоими и авторитет которого признавали оба соперника.
В конце 1431 года Юрий Дмитриевич и выступавший за Василия II боярки Иван Дмитриевич Всеволожский отправились в Орду. «Царь же повеле своим князем судити князей русских» – сообщает московская летопись. Иван Дмитриевич Всеволожскпй показал себя в этом споре блестящим дипломатом. Татарским князьям он объяснил, что Юрий Дмитриевич – свояк великого князя Литовского, владевшего Западной Русью и не признававшего власть Орды, а «царю» Улу Мухаммеду тонко польстил, заявив: «Наш государь, князь великий Василей, ищет стола (престола) своего, великого княжения, а твоего улуса (вассального владения) по твоему цареву жалованию <…> а господин наш князь Юрьи Дмитриевич хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по твоему жалованью волного царя, а ты волен в своем улусе…»{10} Довод подействовал, и великое княжение досталось в 1432 г. Василию, но Юрий не смирился и продолжал борьбу. Успех клонился то в одну, то в другую сторону. Но весной 1434 г. Юрий занял Москву, Василий II бежал в Новгород, и удельные князья признали Юрия Дмитриевича великим князем, а в случае его смерти обещали «блюсти» права на престол сыновей Юрия.
Последняя оговорка имела важное значение. Юрий Дмитриевич действительно недолго занимал великокняжеский престол – через три месяца после победы оп умер в Москве, и вопрос о престолонаследии встал с прежней остротой. Теперь прямыми наследниками Юрия, умершего великим князем, могли считаться его сыновья – Василий Косой, потом Дмитрий Шемяка. Борьба опять шла с переменным успехом, и также переменчивы были позиции удельных князей. Но в события вмешались новые силы – Улу Мухаммед, несколько лет назад давший ярлык Василию II, лишился престола в Сарае, ушел от Орды и захватил земли, непосредственно примыкающие к владимиромосковским владениям. В 1445 г. Василий II, занимавший в то время московский престол, вынужден был выступить с войсками к Суздалю, куда подошли «царевичи», сыновья Улу Мухаммеда, занявшего Нижний Новгород (потом Улу Мухаммед утвердился в Казани и основал Казанское царство). Русские войска были разгромлены, и Василий II попал в плен. Освобожден великий князь был ценой огромных уступок. По известию великокняжеской летописи (которая и в этом случае именует Улу Мухаммеда «царем») он обязался дать своему победителю «окупу (выкупа), сколько может». «А иное бог весть, да они», – меланхолически комментировал известие об этом соглашении новгородский летописец{11}. Договор этот был для Руси тяжким бременем, и этим не преминули воспользоваться враги Василия II. 12 февраля 1446 г. союзник Шемяки – Иван Можайский захватил Василия II, находившегося в Троице-Сергиевом монастыре, среди монахов которого были участники заговора. Василий II заперся было в главном храме монастыря, но, не надеясь на древнее право убежища, сам же вышел из него и стал молить о пощаде, обращаясь к Ивану Можайскому. Великий князь припадал к гробу Сергия, «кричанием моля» и «захлипаяся» (захлебываясь от рыданий). Все было напрасно.
– Возми его, – сказал «злый раб, гордый немилосерды» боярин Дмитрий Шемяки. «Взять» или «поймать» – значило арестовать.
Василий был схвачен, посажен в «голые» (ничем не прикрытые) сани и отвезен в Москву – уже не как государь, а как пленник. Там он и был ослеплен{12}и навсегда остался в истории «Василием Тёмным».
