Текст книги "Схватка с оборотнем"

Автор книги: Яков Наумов

Соавторы: Андрей Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– У меня к вам один только вопрос, Софья Васильевна. После этого мы отвезем вас домой и вы сможете наконец отдохнуть. Что вы сейчас знаете о месте пребывания вашего мужа?

– Что?! – изумилась Дорохова. – О чем это вы, товарищ полковник?

– Я вот о чем, Софья Васильевна: ваш муж никогда и мысли не держал кончать жизнь самоубийством. И вы, конечно, об этом знаете.

– Нет, – крикнула Дорохова, вскакивая, – как вы можете!

– Успокойтесь, Софья Васильевна, – произнес Миронов, – нам надо выяснить некоторые данные. Нервничаете вы напрасно.

– Спрашивайте.

– Сколько лет вы живете с Дороховым? – спросил Луганов.

– Около пяти.

– При каких обстоятельствах вы познакомились?

– В доме отдыха.

– Через какое время вышли за него замуж?

– Через три месяца.

– За пять лет совместной жизни вы хорошо узнали характер своего мужа?

– Да… Конечно…

– С кем ваш муж поддерживал знакомства?

– Почти ни с кем.

– Все-таки?

– У нас не было друзей. Муж не любил ходить в гости. У нас хорошая библиотека. Он любил читать. Летом мы ездили в лес, на реку…

– А что вы знаете о его биографии?

– Он воевал. Был в плену, его спасли. Работал, окончил институт… Или институт он кончил перед войной… Не помню. Семья его погибла во время войны. С тех пор он одинок.

– Так где же он сейчас? – повторил свой вопрос полковник.

Дорохова вскинула на него гневные глаза.

– Вы подозреваете меня? – сказала она. – Подозреваете в том, что я знаю что-то?

– Значит, вы не знаете, что ваш муж жив?

– Но почему же тогда он исчез?

– Вот это мы и хотели выяснить, – сказал Скворец-кий. – Товарищ Миронов, предложите гражданке Дороховой фотографии.

Миронов тут же высыпал перед Дороховой веер фотографий. На них был светловолосый юноша в пиджаке, капитан в армейской форме с жестким и решительным взглядом глаз, опять капитан в новой парадной форме…

– Узнаете? – спросил Миронов.

– Откуда я могу его знать? Это совершенно незнакомый мне человек.

– А между тем это ваш муж, – сказал полковник. – Объясните, в чем дело, – обратился он к Луганову.

– Человек, фотографии которого вы здесь видели, юридически вам прямая родня, это Дорохов Михаил Александрович, пропавший без вести летом сорок четвертого года во время боев в Латвии. Подлинный Дорохов, – пояснил Луганов. – Теперь вы понимаете?

– То есть как? А муж? Он кто? – спросила, побледнев, женщина.

– Вот это-то, дорогая Софья Васильевна, нам и необходимо выяснить, – сказал полковник, – вот поэтому-то вас и беспокоим все это время.

– Значит, он самозванец? – спросила Дорохова.

– В этом мы вам даем гарантию, – ответил полковник.

– Не может быть… – Краска совершенно отлила от лица Дороховой. – Этого не может быть! Не может быть!

– Софья Васильевна, – после паузы произнес полковник, – у нас здесь ничего и никогда не придумывают.

Женщина молчала, погрузившись в свои мысли.

– Софья Васильевна, – обратился к ней Луганов, – скажите, какие указания он вам оставил, уходя в последний раз?

– Но никаких же, никаких! – почти крикнула женщина. – Он явился около половины двенадцатого, сказал, что срочно нужно ехать, – и все!

– И только это? – настойчиво спросил Миронов. – Извините, Софья Васильевна, но вы должны напрячь память. Ничего, кроме этого?

– Нет, ничего. – Она опустила глаза. – Я ничего не помню.

Наступило продолжительное молчание. Наконец полковник встал:

– Софья Васильевна, прошу вас позвонить нам, если что-нибудь припомните. Это очень и очень важно для нас. И для вас тоже.

Дорохова поднялась и медленно пошла к выходу. Перед дверью она остановилась, с мольбой взглянула на офицеров и вышла. Все трое переглянулись.

– Какое впечатление? – спросил полковник.

– По-моему, говорила искренне, – ответил Луганов.

– А по-моему, что-то умалчивает, – не согласился Миронов, – есть что-то недосказанное.

– Что ж, – сказал полковник, – возможно, и так. Однако об Оборотне ничего нового. Поэтому главное сейчас – выяснять связи.

– Над этим продолжают работать, но опять-таки придется иметь дело с Дороховой.

– Нет, – не одобрил полковник, – ее надо оставить в покое. Ни расспросов, ни допросов. Ждать. Выяснять все через сотрудников, родственников, приятелей.

– Вот то-то и оно, – сказал, выходя из кабинета, Миронов, – где они, приятели? Куда он их запрятал?

– Вот погляди, – обратился Миронов на следующее утро к Луганову, придвигая несколько листков. – Центр информирует о том, как движется дело в Омске. Ткачук уже перестал запираться.

Луганов с интересом перелистал материалы. Ткачук сознавался. Он рассказывал о том, что делал по указанию Соколова. Не щадя себя, говорил о пытках, которые применял к заключенным. Не утаил и того, как Соколов вербовал его, как предложил ему паспорт, по которому собирался найти его после войны. Показания были откровенными и полными. В заключение Центр сообщал, что сейчас омские товарищи добиваются от Ткачука и Коцуры фамилий людей, которых завербовал в лагере Соколов, во Львове над этим тоже работают.

– Да, Соколов не мог, конечно, забыть тех, кого вербовал, – сказал Луганов. – Если раскопают фамилии, мы сразу же проверим этих людей. Тогда уж Оборотню не скрыться.

– Не так быстро, – усмехнулся Миронов, – Оборотень тоже знает, что делает.

– Разумеется, – согласился Луганов, – но если обнаружат хоть одного из этих типов, надо сразу ехать туда.

– Ты прав, я поговорю с полковником. Один из нас останется, другой должен вылететь на место.

– Местные товарищи могут возразить.

– Почему? Мы прилетаем с полной информацией, в качестве консультантов. Это им пригодится не меньше, чем нам пребывание там.

– А кто полетит? – спросил Луганов.

– Думаю, лететь надо мне. Ты отсюда будешь координировать всю деятельность.

В пятницу в кабинет Миронова заглянул полковник.

– Как дела, Андрей?

– Идут, Кирилл Петрович. Выясняем связи Дороховых.

– Правильно. – Полковник присел в кресло. – Ничего существенного не обнаружено?

– Существенного нет, Кирилл Петрович.

Полковник помолчал, посмотрел на Миронова. Тому было ясно, что у Скворецкого что-то есть к нему, но обычно решительный полковник на этот раз молчал. Вошел Луганов.

– Здравствуйте, товарищи, новостей нет?

– А у тебя? – спросил Миронов.

– Пока нет, – развел руками Луганов. – Работаю.

– Вот что, товарищи, – заговорил Скворецкий, – тут пришла мне в голову одна мысль… – Он с какой-то робостью посмотрел на офицеров. – Как вы проводите воскресенье?

– А что? – спросил Луганов.

– Я свободен, – сказал Миронов, перебивая Луганова.

– Да, собственно, и я тоже, – вдруг что-то поняв, ответил Луганов. – Есть работа на воскресенье, товарищ полковник?

– Нет, – сказал, не глядя на них, полковник, – просто предложение. Может быть, организуем турпоход?

– Отлично придумано, Кирилл Петрович.

– А куда? – спросил Луганов.

– Ну, хоть в Дубровинские леса. Побродим по борам, товарищей погибших помянем.

– Это идея, – поддержал Миронов. – Мы с вами, Кирилл Петрович, хоть и в другой стороне дрались, но с дубровцами встречались.

– Идет, – сказал Луганов, – во сколько сбор?

– А семья как, Василий Николаевич, – спросил Скво-рецкий, – не забастует?

– Они от меня за вечер устают, – улыбнулся Луга-нов. – Во сколько собираемся?

– Пораньше, – оживился Скворецкий. – В семь устраивает?

– В семь, – подтвердил Миронов. – Пройдемся форсированным шагом, встряхнем старые кости.

– Уж и старые… – проворчал полковник. – Короче говоря, встреча на речном вокзале в семь ноль-ноль.

Полковник вышел, майоры переглянулись.

– Видишь, какие мы все-таки недотепы, – сказал Миронов, – он после смерти жены один. А мы о нем даже и не вспомним. А я – то… Двадцать с лишним лет его знаю, считался его партизанским сыном – и ни разу не навестил!

– Да, – вздохнул Луганов, – но он у нас строгий старик. Увидишь его на работе, собранного, сосредоточенного, и не придет в голову, что он может страдать от одиночества.

– Держаться умеет, старая чекистская школа. А мы с тобой, Василий, публика нечуткая. В воскресенье надо его отвлечь. Развеять.

На том и порешили.

Миронов жил в гостинице. С высоты четвертого этажа видна была людная площадь внизу, непрерывное движение транспорта, бесконечные волны людей, заполняющие площадь. По вечерам он часто стоял у окна, глядя на залитый лимонным фонарным светом вечерний мир. И сегодня после напряженного субботнего дня он подошел к раскрытому окну. Медленно расстегивая запонки сорочки, он думал о полковнике Скворецком.

Скворецкий в его глазах, впрочем как и в глазах всех сотрудников Крайского управления, был настоящим чекистом, представителем старой, выпестованной еще Дзержинским и Менжинским, школы контрразведчиков. Он был беззаветно предан своему делу, умел использовать в работе свой и чужой опыт, умел ни на секунду не ослаблять внимания к делу охраны государственных интересов и всегда был готов учиться всему новому и передовому.

Миронов вспоминал, как тринадцатилетним мальчиком, покинув Бобруйск, где погибла его семья, он вышел после трехдневных скитаний по лесам на передовые посты партизанской бригады. Была осень. Промозглый холод заползал под его лохмотья, пока усатый партизан вел его по ночному лесу к партизанскому лагерю. Из землянки, к которой его подвели, вышел коренастый человек, одетый в телогрейку и военную фуражку, оглядел его и сказал:

– Проходи, поговорим.

Тогда они говорили в первый раз – беженец-мальчишка Андрей Миронов и начальник разведки партизанского отряда майор Скворецкий.

Много было сказано в тот вечер, и удивительно, что раскрыл свою душу не только тринадцатилетний мальчишка, но и взрослый человек, закаленный почти двадцатилетней работой по охране интересов Советского государства. С тех пор они были неразлучны. Андрейка стал ординарцем и вестовым Скворецкого. И расставались они только тогда, когда Андрей уходил в глубокую разведку. А с приближением лета сорок четвертого года Андрей все чаще уходил в разведки. Готовился мощный удар. И требовалось все больше и больше сведений о противнике. И никто не мог так легко добывать их, как Андрей. Правда, это была видимая легкость. Перед каждым заданием Скворецкий, осунувшийся, напряженный в ожидании предстоящей операции, репетировал с ним возможные ее варианты. Андрей должен был отвечать гестаповцу, полицаю, должен был вжиться в очередную легенду, и только тогда, когда Скворецкий был удовлетворен результатами, мальчика отпускали в разведку. И, бродя по селам и станциям, забитым немецкими солдатами и техникой, покрытой летним камуфляжем, он ни на секунду не забывал, что там, за десятки километров, в лесной землянке волнуется и ждет его майор Скворецкий. И это ощущение необходимости своего возвращения помогало Андрею быть находчивым и решительным при выполнении задания.

Посвистывая, проходил он мимо немецких патрулей, спорил и плакал перед останавливавшими его полицаями, доказывал им, что мамка послала его к тетке за картошкой и солью, потому как дома совсем ничего не осталось, и, убежденные его видом и молодостью, полицаи в конце концов отпускали мальчика.

А через день-два на этом отрезке дороги летели с рельсов немецкие эшелоны, взрывались гранаты и гремело над селом неудержимое «Ура!».

После войны, когда Андрей учился в спецучилище МГБ, Скворецкий часто навещал его. Андрей приезжал к Скворецкому на каникулы, знал его жену Антонину Федоровну, и в их доме его всегда принимали как родного. Годы шли, Андрей все реже и реже писал по знакомому адресу, у него уже была семья, интересная работа. Правда, несколько раз он навещал Скворецких, приезжал в командировки. А в это свое пребывание в Крайске поручение, данное ему генералом Васильевым, настолько поглотило его, что он забыл о том, что кроме служебных бывают еще и иные отношения. К тому же Скворецкий никогда не вызывал к себе сочувствия или жалости. Он был сильный и твердый человек, решительный и умелый руководитель. Поэтому и мысли не возникало о том, что он тоже нуждается в нежности, в братской или сыновней привязанности. И только после разговора о воскресном турпоходе Миронов понял, как одинок его партизанский отец. И теперь, стоя перед раскрытым на ночную площадь окном, он обвинял себя в черствости и неблагодарности.

Поход удался. Сначала три туриста проплыли на катере километров двадцать вниз по течению реки, потом сошли на пристани в Дубровке и, закинув на спины рюкзаки, двинулись по лесной дорожке в глубь леса. Первым шел Скворецкий. Тяжелый рюкзак возвышался над его плечами. Миронов, вышагивая последним, с удовольствием видел, как легко идет его старший товарищ.

Солнце бросало яркие сполохи между деревьями. Высвистывали птицы, упруго пружинила под ногами травянистая тропа. Они уже довольно далеко отошли от села, а тропа все бежала, уводя их глубже и глубже в бор. Огромные сосны создавали прохладный навес, не давая солнцу пробиться сквозь раскидистые кроны.

– Может, привал? – спросил Луганов.

– Нет, рано, – сказал, не оборачиваясь, полковник и прибавил шагу.

Так шли они еще часа четыре. Лес становился глуше. Изредка виднелись заросшие травой рвы – остатки траншей и окопов. Полковник замедлял шаг, проходя мимо этих безмолвных памятников войны. К полудню они вышли на поляну. Посередине ее стоял холмик, на вершине его деревянная красная звезда.

– Привал, – скомандовал Скворецкий, – тут мы, братцы, отдохнем.

Он стал быстро распаковывать рюкзак. Миронов и Луганов пошли за хворостом, и скоро запылал костер, в котелке уже кипело нехитрое варево. Все трое, присев у костра, испытывали приятное чувство покоя.

– Раньше я очень любил такие экскурсии, – говорил Луганов, – но вот жена стала прибаливать, теперь редко выбираемся.

– А мы все Подмосковье обошли, – сказал Миронов. – У нас все семейство на этих традициях воспитывается. Вы, Кирилл Петрович, видно, часто тренируетесь?

– Каждое воскресенье. Соберу соседских ребятишек – и сюда или подальше. Ребятам интересно, просят рассказать о партизанах…

– Кому это памятник? – спросил Миронов. – По звезде видно, что еще с военных лет. Неужели не могли заменить чем-нибудь современным?

– А чем ее, военную звезду, заменишь? – спросил полковник. – Эти памятники ставили товарищи убитых. Простые памятники, но в них память о военных днях. Тут полег весь Дубровинский отряд Кошелева, – поглядывая на звезду, сказал полковник. – А братскую могилу и звезду эту возвел другой отряд, который они спасли, брянские партизаны Федотова.

– Об этом писали, Кирилл Петрович? – спросил Миронов.

– Мелькнуло где-то в брянских мемуарах. Некому писать, весь отряд здесь остался.

– Как это случилось?

– Немцы окружили отряд Федотова. Полицай, посланный со специальным заданием к Федотову, выдал, где находились партизаны. Сюда на машинах были посланы два полицейских полка СС, дорогу к болоту отрезали парашютисты. Отряд Федотова был крепкий, испытанный в боях; стали они прорываться к болоту, а когда вышли к нему, попали под удар немецких парашютистов. В отряде половина раненых, женщины, дети – всех надо было спасать, а их атакуют отборные вымуштрованные головорезы с автоматическим оружием. Тут бы и легли федотовцы, но спасли их двадцать три подпольщика из Дубровки – совсем еще мальчишки. Они давно собирались создать свой отряд, но не хватало оружия. А когда немцы начали операцию против партизан Федотова, они и решили действовать. Ребятам было по шестнадцать-семнадцать лет, как нашим краснодонцам. Выбрали они командира, стали держать совет, как помочь федотовцам. Как им сообщить, что они выданы немцам. Решили идти через болото, чтобы показать партизанам проход через трясину. Но подоспели к бою. Со своими жалкими охотничьими ружьями и пистолетами они пошли на помощь федотовцам – ударили в тыл парашютистов. Те рассеялись. Федотовский отряд прошел, а мальчишки остались прикрывать его. Но тут с фронта навалились на них полицейские полки, а парашютисты, сообразив, что противник не так уж силен, ударили с тыла. Никто из дубровцев не ушел, так все здесь и остались. Федотов с партизанами вернулся в эти места. Героев похоронили. Поставили звезду. А с фашистами потом расквитались.

– А тот мерзавец нашелся, который предал? – спросил Миронов.

– Об этом пока ничего не знаем, – ответил Скворец-кий, – даже имя его не установлено. Но брянские товарищи ищут.

…В город отплыли на катере только вечером. Прислушиваясь к разговору полковника и Луганова, Миронов был доволен. Первый раз после смерти жены полковника он видел его таким словоохотливым и веселым.

Когда сошли на крайскую пристань, город уже пылал вечерним заревом фонарей.

– Спасибо, товарищи, – поблагодарил полковник, прощаясь. – Отлично отдохнул.

Утром следующего дня оба майора были срочно вызваны в кабинет полковника.

– Садитесь, товарищи, – сказал Скворецкий, поздоровавшись, – срочное сообщение из Центра. Ткачук и Коцура кое-что припомнили. Среди тех, кого сумел завербовать Соколов в спецлагере, был некий Спиридонов Николай Селифанович, захваченный немцами в боях в Молдавии летом сорок первого года. Тогда он был сержантом, служил в конном корпусе. Ярцева немцы не стали конспирировать. О его деятельности в качестве подручного Соколова ничего не было известно. И они оставили Ярцева как Ярцева. Тот факт, что он служил у немцев в качестве шофера, не мог быть особенно криминальным в условиях почти трехлетней немецкой оккупации. Так же и Спиридонова они могли не конспирировать. Был в лагере, но мало ли в то время прошло людей через немецкие концлагеря! Поэтому товарищи начали с того, что отыскали Спиридонова Николая Селифановича, бывшего сержанта конного корпуса, и это, по всей видимости, тот самый Спиридонов. Короче говоря, в данное время он работает директором магазина в одном из городов Закарпатья. Вам, майор Миронов, нужно будет туда поехать. Майор Луганов возглавит здесь работу группы. Все ясно, Андрей Иванович?

– Ясно, товарищ полковник, – сказал Миронов, вставая. – Когда вылетать?

– Немедленно.

– Есть.

Миронов выехал в аэропорт, а через два часа уже сходил по трапу в одном из закарпатских аэропортов.

* * *

Местные сотрудники сообщили Миронову, что ОБХСС имеет некоторые сведения о Спиридонове. Было известно, что лица, причастные к распространению контрабандных товаров, нередко общаются со Спиридоновым.

Миронов поинтересовался у городских товарищей о путях распространения контрабанды. Оказывается, в Закарпатье для контрабанды были условия. Здесь проживало несколько десятков тысяч чехов и словаков, много поляков и свыше полутора сотен тысяч венгров. Почти все из них имели возможность навещать родственников в дружественных странах. Оттуда они привозили самые разнообразные вещи, и в большом количестве. Скоро некоторые люди стали использовать эту возможность. Они знали, к кому обратиться за чешской обувью, французскими чулками или яркими рубашками из ФРГ. Так на территорию нашей страны поступали товары по неконтролируемым ценам.

В кабинете начальника управления было созвано совещание. Первое слово было предоставлено Миронову.

– Товарищи, насколько я знаю, вы следите за деятельностью Спиридонова. Вопрос только в том: брать ли Спиридонова немедленно.

– Пока не установлены все его связи, брать рано, – высказал свое мнение начальник управления.

– По сообщениям наших сотрудников, в последнее время Спиридонов находится в каком-то лихорадочном состоянии, – сказал майор Яковенко. – Мне кажется, товарищи, что Спиридонова необходимо брать. Связи свои он раскроет на допросах.

– Я склоняюсь к тому же, – поддержал Миронов. – Спиридонов всего лишь пешка в крупной игре, нет смысла тянуть.

– Вы еще не окончательно введены в курс дела, товарищ Миронов, – сказал начальник управления. – Спиридонов объединяет вокруг себя самых разных людей. Их следует выявить всех, чтобы на допросах вызвать его на откровенность.

– Мне трудно возражать против этого, товарищ полковник, – ответил Миронов. – Я действительно знаком не со всеми материалами, которыми вы располагаете.

– Сделаем так, – предложил полковник, – сегодня мы с вами проработаем все материалы и тогда уже решим относительно ареста Спиридонова.

Миронов согласился. Весь день и вечер были посвящены выяснению деятельности Спиридонова в Закарпатье. Просмотренные материалы укрепили Миронова в его мнении, что Спиридонова следует немедленно арестовать. В отличие от местных товарищей, которые считали, что Спиридонов – центр целой сети или группы, Миронов был уверен, что Спиридонов лишь звено в цепи, созданной Соколовым. Поэтому он настоял на том, что завтра утром Спиридонов будет доставлен в управление. Миронов спешил приступить к допросу, так как был убежден, что за Спиридоновым стоит фигура покрупнее – сам Соколов.

Но на следующее утро события приняли неожиданный оборот.

В субботу в ресторане за городом собралось большое общество. Это были люди разных профессий: художники, адвокаты, работники торговли, врачи… Все присутствующие, за исключением нескольких компаний, явно приезжих, были знакомы. Разговаривали между собой громко, смеялись. А когда оркестр заиграл «Черемшину», все запели. В это время в зал вошла красивая женщина в вечернем платье, а следом за ней двое мужчин. Один – темноволосый, худощавый, другой, крепкий рослый с голубыми глазами, – Спиридонов. У него было немолодое лицо с жестким и решительным выражением. Все трое прошли, раскланиваясь, между столиками и сели неподалеку от оркестра.

По тому, как охотно помчался к столику вновь прибывших официант, стало ясно, что Спиридонов и оба его спутника тут известны. И известны с сомнительной стороны. Это было заметно по взглядам и усмешкам мужчин после того, как они раскланялись со Спиридоновым.

Оркестр заиграл летку-енку. Зал пришел в движение. Женщины и их партнеры устремились к месту для танцев, Отплясывал и Спиридонов, держа за талию высокую даму. Изредка склоняясь к плечу партнерши, он что-то нашептывал ей на ухо.

– Кто эта женщина? – спросил один сотрудник другого, тоже наблюдавшего за Спиридоновым.

– Жена Ласло Ковача, – и тот кивнул на тонкого темноволосого человека.

– И часто Спиридонов появляется в их обществе?

– Часто.

– Он женат?

– Да. Но жена живет где-то в Поволжье. Приезжает изредка.

– Разведен?

– Нет.

– А какое у него образование?

– После войны окончил строительный институт. Работал в Сибири. Потом перешел в торговую сеть.

– И что же это за троица?

– Ковач когда-то служил в хортистской армии. Сдался в плен в конце сорок четвертого года. Сам он местный и после войны остался здесь. Работал на почтамте, затем перешел на трикотажную фабрику, окончил какие-то курсы. Теперь работает на фабрике технологом.

– Хорошо работает?

– Жалоб нет. Года три назад стал появляться в обществе Спиридонова. Что их связывает, пока неизвестно.

Танец кончился. Спиридонов подвел к столику свою даму, и скоро все трое уже беседовали о чем-то. Веселье в зале продолжалось и даже нарастало. Сотрудник, поглядывая на Спиридонова, обратил внимание на его нервное состояние. Иногда посреди разговора Спиридонов вдруг оглядывался и смотрел на кого-нибудь из присутствующих, и каждый раз в тот самый момент, когда разговор шел, видимо, о нем, так как взгляды собеседников были устремлены в его сторону.

– Очень нервный, – поделился своим мнением сотрудник.

– Да, я тоже заметил. Напоминает игрока, пошедшего с последней карты.

– Узнать бы, какой банк он хочет сорвать.

В этот момент сидевший к ним боком Спиридонов оглянулся, и глаза одного из сотрудников встретились с его напряженным взглядом.

Заиграли «коло». Сразу же образовался большой круг танцующих. Танцевала и мадам Ковач. А тем временем Спиридонов и ее муж тихо говорили, склонив друг к другу головы.

При возвращении из ресторана случилось непредвиденное. На дороге произошла авария. Следовавшие на большой скорости за «москвичом» Спиридонова сотрудники зацепили вынырнувший им навстречу автобус. Жертв не было, но машина сломалась. Пока радировали в управление, пока прибыла замена, спиридоновский «москвич» исчез. До утра шли поиски, но безуспешно.

Утром Миронов узнал о случившемся. Он задумался над тем, что могло заставить Спиридонова сбежать, а то, что он сбежал, у Миронова не вызывало сомнений, хотя сотрудники, участвующие в наблюдении за Спиридоновым, считали, что он едва ли мог их заметить. Миронов решил пока не заниматься выяснением причин исчезновения Спиридонова, это дело он поручил майору Яковенко, а сам, переговорив с начальником управления, попросил санкции на обыск квартиры Спиридонова. Санкция на обыск была получена.

Миронов отправился на квартиру Спиридонова, там уже находился Яковенко. В прихожей сидели две женщины – понятые. Трое сотрудников аккуратно осматривали вещи и книги. Миронов окинул квартиру взглядом: он любил сразу составить первое впечатление. Это была старая трехкомнатная большая квартира с высокими потолками и огромными окнами. Последняя комната с альковом служила спальней, в ней стояла старинная лакированная кровать. По стенам шли стеллажи, на которых стояли книги со старыми, ветхими корешками. Современных книг не было. Книги были на двух языках – русском и английском. В выдвижном шкафу висело несколько костюмов, зимнее пальто. В старом лакированном шифоньере висели нейлоновые сорочки, льняные рубашки, пуловеры, несколько красивых платьев с бирками французских фирм.

На ночном столике лежала книга. Миронов раскрыл ее. Это было дореволюционное издание Пшибышевского. В другой комнате было просторнее. Вещей мало. Вдоль стен прогибались под тяжестью книг стеллажи. Яковенко стоял у столика-бюро, сделанного в начале девятнадцатого века, и рассматривал ворох бумаг, извлеченных из его ящиков.

– Что там? – спросил Миронов.

– Какие-то накладные без названия товаров и печати.

Миронов продолжал осмотр. Квартира эта была своеобразна. Свечи в высоких шандалах стояли на круглом столе, висели они и в подсвечниках, прикрепленных к стене. Вдоль витражей в двух углах стояли гнутые резные кресла с красными парусиновыми спинками.

– Ну что вы скажете на это, Прокопий Семенович? – спросил Миронов, указывая на обстановку комнаты.

– Умел жить человек, – чуть насмешливо ответил Яковенко. – Вы загляните в ванную.

В ванной комнате на полке лежали в большом количестве самые различные кремы, лосьоны, пасты…

Миронов, несколько озадаченный, вышел в прихожую. Женщины-понятые сидели, тихо переговариваясь.

– Сейчас мы составим протокол, – обратился к ним Миронов, – и отпустим вас. Шумно жил ваш сосед?

– Нет, не очень, – сказала одна, – иногда только заведет проигрыватель, он у него очень мощный. Но только до одиннадцати.

– А зачем йому туточки веселье разводить, – вмешалась вторая, – вин знав, дэ йому гулять можно.

– А где же?

– А на даче.

– У него была дача?

– А шо вон мало зарабатывал?

Миронов помолчал, обдумывая это сообщение.

– Что он был за человек? – спросил он соседок.

– Та шо за людина, – ответила словоохотливая темноволосая украинка, – мы ж того и нэ спийзнали: здравствуйте та прощайте. Вин размовляты не любил.

– Вы с этим согласны? – спросил Миронов вторую женщину.

– Да, – ответила она коротко.

– Скажите, а кто к нему ходил из знакомых?

– Та многие ходили, – сказала темноволосая, – а больше усих мадам Ковач.

Обе женщины опустили глаза, пряча в губах мгновенную улыбку.

– Она что же, по делу? – спросил Миронов.

– А як же, – усмехнулась украинка, – у такой гарной жинки шоб не було дила до такого человика?…

Вошел Яковенко.

– Заканчиваем протокол, – сообщил он.

Миронов вышел на лестницу, спустился к машине и через несколько минут был в управлении.

Он зашел к сотруднику, который допрашивал Ковача.

– Скажите, вы давно имеете дело со Спиридоновым?

Ковач, невысокий, худощавый, смотрел на него спокойно.

– Познакомились три года назад. Спиридонов очень веселый, умеет развлечь. Ездили с ним по субботам, воскресеньям за город.

– Никаких деловых интересов, которые бы вас с ним связывали, между вами не было?

– Нет, – ответил Ковач.

Он говорил по-русски легко и правильно, с чуть заметным пришепетыванием.

– Могли бы вы нам сообщить что-либо о характере Спиридонова?

– О характере?

– Да. Каков он бывал с людьми? Вспыльчив? Спокоен? Груб? Выдержан?

– А, это… Он бывал разным. Больше выдержанным. Но мог и сорваться. Вообще он очень воспитанный и начитанный человек. Хорошо знал английский язык. Читал на нем. Он ведь сын священника. Интеллигент…

– Так, – произнес сотрудник. – А кто еще бывал на его вечеринках?

– На ве-че-рин-ках, – с трудом повторил Ковач, – все. Весь город. И художники и бухгалтеры. Все.

– Кто был близок со Спиридоновым?

– Не знаю. Кажется, никто.

Миронов рассматривал сидящего перед ним человека. Тот был вежлив, сдержан, спокоен. А между тем именно он мог дать наиболее подробные сведения о Спиридонове. Последние три года Спиридонов появлялся в общественных местах почти всегда в сопровождении Ковача и его супруги. Да, Ковач и его жена очень подозрительны. Но улик против них пока нет.

Сотрудник повернулся к Миронову:

– У вас нет вопросов, товарищ майор?

Ковач внимательным взглядом посмотрел на Миронова, запомнил его чин. Миронов, наблюдая за ним, улыбнулся.

– Нет, у меня пока нет вопросов. Но, возможно, будут позже. Прошу прощения, гражданин Ковач, что вас потревожили.

Ковач внезапно изменился в лице. Хотел что-то сказать, но губы у него дрогнули, он встал, раскланялся и вышел.

Миронов прошел в отведенный ему кабинет. Пока ничего обнадеживающего не было. Место, где скрывался Спиридонов, не обнаружили. По всему краю шли поиски.

Позвонил телефон. Миронов взял трубку.

– Товарищ майор, синий «москвич» с закарпатскими опознавательными знаками обнаружен в Мукачеве. Хозяина нет. По сообщению жителей, стоит с ночи.

– Выясните все обстоятельства. Попытайтесь обнаружить следы тех, кто оставил его там.

– Попробуем, товарищ майор.

Миронов позвонил к сотруднику, который допрашивал Ковача.

– Гражданку Ковач вы вызвали на допрос?

– Она у меня. Будете присутствовать, товарищ майор?

– Да.

Он положил трубку и спустился вниз. В управлении чувствовалась напряженная работа, беспрерывно звонили телефоны, по коридорам проходили озабоченные сотрудники.

– Приглашайте, – сказал Миронов, обращаясь к сотруднику.

Вошла Ковач. Высокая, стройная женщина.

– Я вам понадобилась по важным делам? – спросила она, глядя на Миронова большими темными глазами.

«Красивая, – отметил Миронов, – и отлично это знает».

– Скажите, Юлика… – Сотрудник подождал, пока она подскажет отчество.

– Лайощевна, – улыбнулась она, – но можете звать попросту Юликой…

– Скажите, Юлика Лайощевна, в каких вы отношениях были со Спиридоновым?

– Френдс, – произнесла она и перевела: – Мы были друзьями.