Текст книги "Схватка с оборотнем"

Автор книги: Яков Наумов

Соавторы: Андрей Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– А ты не пытал, Ткачук? – сорвалось у Луганова.

Ткачук замолк, долго смотрел в окно тоскливым и злым взглядом, потом повернулся к майору:

– Так я ж ваших пытав. Я ж за идею! Ему все равно кого резать було! А це кто? – Он резко толкнул к Луганову фотографию Дорохова.

– А это полковник Соколов, – сказал Луганов, стараясь быть как можно равнодушнее, – большая птица…

Ткачук зажмурился, стиснул кулаки, прижав их один к другому, и с минуту сидел молча. Потом встал.

– Голова болит. Хай мене отведут в камеру.

Луганов приказал конвоирам увести его. И долго еще сидел за столом, размышляя о том, чего добился. Похоже было, что Ткачук чем-то встревожен. Чем?

Ткачук, войдя в камеру, кинулся на койку и зарылся лицом в подушку. Никогда еще не охватывала его такая паника. Полковник Соколов! Он не мог даже разобраться, какие чувства в нем сейчас говорят. Страх? Но ведь не Соколов его выдал, а Коцура!

…Ткачук, как и все оуновцы, не выносил полковника Соколова. И все-таки в течение нескольких месяцев он делал все, что приказывал полковник. Больше того, к полковнику у него появилось чувство безраздельной холопской преданности. Он не знал, когда оно возникло. Может, с того момента, когда Ткачук, явившись по приказу лагерной канцелярии в кабинет Соколова, попал под прицел небольших зеленых глаз, которые сделали его совершенно беспомощным. Может быть, это пришло в тот момент, когда, стоя у барака, он увидел, как вслед за полковником крадется лагерник с ножом в руке, и полковник, не оглядываясь, метнулся в сторону в тот самый миг, когда с силой пущенный нож уже летел ему в спину.

Ринувшись на помощь, Ткачук двумя ударами убил пленного. Но полковник не выразил благодарности. Он наклонился и пощупал у пленного пульс; тот был мертв. Соколов удалился.

С тех пор Ткачук многое делал по приказу полковника. Прикажи ему то же самое его командир-оуновец, он еще бы подумал, выполнять ли такое поручение, а от одного взгляда Соколова мчался как пришпоренный выполнять приказ. У Ткачука всегда было ощущение, что Соколов видит его насквозь. И он смотрел на Соколова почти с суеверным чувством ужаса. Это не человек, а дьявол! Он все может.

Хорошо помнил Ткачук и последнюю встречу с Соколовым. Летом, когда большевики взломали фронт и двинулись ко Львову, руководство ОУН приказало своим людям уйти в лес. С точки зрения немецкого командования, это было дезертирством. Поэтому Ткачук, направляясь на одну из конспиративных квартир на окраине Львова, старался не выходить на центральные улицы, забитые машинами отступающих частей вермахта. Он шел в мешковатом крестьянском пиджаке, в холщовых штанах, вправленных в грязные сапоги, у него на голове сидел украинский капелюх, и он казался самому себе неузнаваемым. При повороте в узкий переулок стоял серый «оппель» и неподалеку от него офицер в русской гимнастерке с надписью «РОА» на рукаве.

«Иди– ка сюда, Ткачук», -сказал ему Соколов.

И, ужаснувшись, он покорно побрел на оклик.

«Уходишь?» – спросил Соколов.

«Приказ був», – пробормотал Ткачук.

«Приказ»! – усмехнулся Соколов. – «Так ты, значит, вот кому служил… Своим кретинам из ОУН…» – Минуту он молчал, разглядывая Ткачука зелеными холодными глазами. – «А, черт с тобой! Иди хоть к самому сатане. Великая Германия скоро ляжет сплошным навозом, и туда ей дорога. Но ты помни: то, что знаю я о тебе, никто не знает. И учти: сколько бы вы там ни копошились в своих лесах, красные вас все равно истребят. У них в этом деле большой опыт. Да и силенок вам не хватит. Война кончится, и скоро. После нее, если останешься жив и устроишься где-нибудь, согласен работать на меня?»

Ткачук изумленно таращился на этого человека, столь спокойно предсказывавшего судьбу войны.

«Языка лишился? – резко спросил Соколов. – Я тебя еще раз спрашиваю: согласен работать на меня после войны?»

«Так вы же москаль», – пробормотал Ткачук. Он совершенно не знал, что отвечать.

«Дубина! – Соколов презрительно оглядел его с ног до головы. – Кто бы ты ни был: англосакс или папуас… если ты знаешь, что большевики – твои враги, ты должен работать против них. Ясно?»

«Ясно», – пробормотал Ткачук. Теперь он думал только об одном: скорее уйти от этого человека, а там… там видно будет.

«Вот что я тебе приказываю, – сказал Соколов; он сунул руку в карман и вынул какие-то бумаги. – Когда сбежишь от своих и окажешься у красных, предъяви эти документы».

Ткачук растерянно листал документы. Это был паспорт сорокового года на фамилию Харченко, выданный обывателю одного из сел на Полтавщине, и еще несколько справок.

«К чему це?» – спросил он.

«К тому, – сказал Соколов, – что на Полтавщине уже давно оставлены документы, что этот Харченко был в партизанах и потому неблагонадежен в отношении немецких властей. Таким образом, если наведут справки, ты их человек до мозга костей. А справок в селе они не наведут. Село уничтожено. Одни трубы. Так что с этими документами, да в таком виде, как сейчас, ты можешь ждать красных хоть на лежанке. Легенду, как оказался на Львовщине, сам придумаешь. Мало ли мы партизанских отрядов уничтожили, мало ли народу из них хоронятся по всей Украине! Так что помни: этот документ поможет тебе в любую погоду. Берешь?»

Ткачу к молчал.

«Минуту даю, – произнес Соколов, закуривая. – И, кроме того, помни, что ты в моих руках… Но это на всякий случай… Для острастки. Подумал? Согласен?»

Ткачук поднял голову.

«Ни. Хлопцы найдут – пристрелят. Та и к коммунистам счет у меня великий».

«Ну, если так, – сказал Соколов, – тогда ступай. Но помни!»

Соколов сел в машину, и через секунду «оппель», подняв тучу пыли, скрылся в переулке. А Ткачук шел на явочную квартиру и думал: кто же этот Соколов? Уж не красный ли? Но тогда зачем ему, чтоб Ткачук присылал свой адрес на вымышленную фамилию? Потом разве красный стал бы творить со своими такое… Ведь ничего не было хуже для пленных, чем попасть к полковнику Соколову. От него уходили или в могилу, или в армейскую школу немецкой разведки… Нет, не красный Соколов, но кто же тогда?…

Ткачука охватил страх. Он лежал на тюремной койке, съежившись, обмякнув всем своим огромным телом, и думал: «Полковник всемогущ. Провел, видно, большевиков и на свободе. А на него, Ткачука, конечно, зол. Ведь он после разгрома армии Бандеры скрылся, переменил фамилию, а открытки на Московский главпочтамт не послал…»

Луганов ждал, что на следующем допросе Ткачу к скажет все. И действительно, Ткачук заговорил. В общих чертах он подтвердил то, что рассказывали о его деятельности другие. Но все попытки заставить его дать более подробные сведения о полковнике Соколове ни к чему не приводили.

– Еще немного о Соколове, – сказал Луганов. – Что вы тут туман пускаете, Ткачук? По его приказу вы казнили людей?

Ткачук облизнул губы. Луганов посмотрел в его помертвевшее серое лицо.

– Воды? – спросил он и подал Ткачуку стакан с водой.

Ткачук жадно выпил.

– Вернемся к Соколову. Он в лагере работал от кого? От РОА или от гестапо?

Ткачук пошевелил губами.

– Мабудь от гестапо, – пробормотал он, – а може, и ни. Хтось його знае – от кого? Може, и от вас! Хиба його разобрать! Це сам Сатана, ось шо кажу.

Видя волнение Ткачука, Луганов стал кое-что понимать.

– Да вы не бойтесь, Ткачук. Тут вам Соколов не страшен. Что конкретно делал Соколов в лагере?

Но Ткачук опять умолк, пришлось его увести в камеру.

И опять ночью, лежа на жестком тюфяке, Ткачук вспоминал последние свои дни в рядах националистов. В сорок восьмом стало уж очень плохо. Со всех сторон войска МВД и истребительные отряды из местных комсомольцев теснили и дробили силы «повстанческой армии». Жестокий бой следовал за боем, поражение за поражением; авиация выслеживала дым костров в глухих чащобах, местные коммунисты проводили сквозь непроходимые болота группы чекистов, крестьяне начинали отказывать в продовольствии. В сорок девятом наступил разгром. Связь между разными частями националистов была прекращена, курени их были изолированы один от другого, тогда-то и началось бегство даже самых стойких. К тому же советское правительство заявило, что предоставит амнистию всем добровольно сложившим оружие. Ткачук знал, что у сотенного Яценко есть чистые документы. Ночью поговорил с ним о том о сем, а к утру твердо было решено: бежать. Беглецам пришлось таиться от собственных караулов, шли всю ночь по болоту и лесу; утром были у лесной деревеньки. Долго приглядывались: нет ли солдат. Ночью поползли к хатам. Но выдала собака, и началась стрельба. Ткачук нырнул в кусты и там затаился. На рассвете по стонам обнаружил Яценко. Тот был ранен в ногу. С километр волок его на себе Ткачук, обходя деревню. Тогда-то и пришла мысль: за что он должен страдать, таская на себе Яценко? Чем заслужил эту долю Яценко, убийца и пьяница? Разве ж Бог будет против него, Ткачука, если он отправит на небо одного из своих бывших дружков? И Ткачук взялся за нож… Потом он вынул из карманов Яценко бумаги. Теперь у Ткачука был советский паспорт, знал он и место, где можно затаиться на время. Недалеко жила его старая знакомка, вдова мельника. К ней и направился Ткачук. У вдовы он прожил два месяца. Из дома выходил только ночью. И ночью же, чисто выбритый, в костюме, оставшемся от мельника, ушел на ближнюю станцию, пообещав вдове выписать ее к себе, как только где-нибудь устроится. Но когда устроился, о ней забыл и вспомнил только теперь, почти через полтора десятка лет.

На следующем допросе Ткачук был задумчив, не реагировал на вопросы, и Луганов, перебирая фотографии, обдумывал, каким образом заставить его заговорить.

– Так и не знаете его? – спросил он, поворачивая к Ткачуку фотографию Дорохова. – Так уж он вам совсем и не известен?

Взглянув, Ткачук дернулся и перекрестился.

– Свят-свят, спаси и помилуй! Да уберите вы, гражданин следователь, цего Сатану!

– Чем он вас так пугает? – удивился Луганов.

– Та шо мене, – пробормотал Ткачук, вытирая рукавом с лица пот, – вин и вас спугае. Тильки побачьте…

– Нас-то он уже не испугает, – сказал Луганов, чувствуя нахлынувшую радость. – Вы, значит, и в этом обличье его узнали?

– Я його – и з рогами и з копытами будь – зараз отличу! – сказал Ткачук. – Спрячь тую хвото, гражданин следователь.

– А сильно изменился Соколов, – спросил Луганов, – или почти тот же, что в лагере?

– Тильки шо поседел, – отворачиваясь, сказал Ткачук. – Та шо вы мене пытаете, гражданин следователь? Мене до нього ниякого дила не мае, и прошу меня його хвото под нос не тикать.

– Ладно, Ткачук, иди. Сегодня ты хорошо нам помог.

– Кому вам? – нахмурился, вставая, Ткачук.

– Следствию, – сказал Луганов.

* * *

В Крайске в это время дела тоже не стояли на месте. В тот самый день, когда Луганов добился наконец от Ткачука ответа на один из самых важных вопросов следствия, Миронов в своем кабинете в Крайском управлении также получил серьезное сообщение.

– По данным райотдела Центрального района, – говорил в трубку голос одного из сотрудников, – Длинный проходил у них по делу о драке семь лет тому назад. Фамилия его Ярцев Ефим Кузьмич, девятнадцатого года рождения. Я, товарищ майор, сразу же навел справки. Оказалось, что Ярцев снимал квартиру у одной старушки на улице Кона. Я предъявил ей ряд фотографий. Она Длинного узнала. Квартиру я осмотрел. Ничего особенного в ней нет. Слесарный инструмент, несколько пустых бутылок. По сообщению хозяйки и по сведениям милиции, последнее время, около трех лет, Ярцев не работал на постоянной работе. Устраивался временно то грузчиком, то шофером, уходил после двух-трех месяцев. Известно, что раньше он довольно крепко выпивал. В последнее время пил редко. Думаю, товарищ майор, с биографией Ярцева надо лучше ознакомиться.

Миронов уже занялся этим. Он распорядился размножить фотографии Длинного и предъявить их в райотделах милиции, в домоуправлениях и на производстве. Это была нелегкая работа – найти в миллионном городе человека по фотографии. И однако кое-что удалось обнаружить. С полученными материалами Миронов поспешил к полковнику. Но тот заговорил первым:

– Андрей Иванович, сведения из Центра. Луганов только что вскрыл прямую связь между Дороховым и Соколовым.

– Подручный?

– Кто?

– Дорохов у Соколова?

– Дорохов и Соколов – одно и то же лицо, – сказал полковник. – Это сообщение чрезвычайно важно. Завтра жду сюда Луганова. Что у тебя?

– У меня тоже большая находка, Кирилл Петрович. Длинный оказался Ярцевым. Известна его личность, значит, найдем и следы, ведущие к резиденту.

– Хорошо. Подработай пока подробности. Завтра с утра соберемся втроем и все обсудим.

Утром следующего дня Луганов забежал в кабинет к Миронову. Они обнялись и, не успев переговорить, были вызваны к полковнику.

– Теперь все мы в сборе, – сказал полковник Скворец-кий, – и с хорошими новостями. Товарищи, похоже, первый этап поисков окончен, нам сегодня предстоит обдумать дальнейшие меры по обезвреживанию резидента. Ваше слово, Василий Николаевич. Луганов встал.

– Мне пришлось иметь дело с Ткачуком. Это бывший украинский националист, человек решительный, но неумный. С помощью омских товарищей удалось выяснить важное обстоятельство. Оказалось, что Ткачук был надзирателем в спецлагере, где работал полковник Соколов. Удалось объединить материалы двух бывших вахманов спецлагеря Коцуры и Ткачука. В результате полковник Соколов вырисовывается, как фигура чрезвычайно опасная. Это человек незаурядный, сумевший среди стойких людей, которые в основном были собраны в спецлагере, отыскать нескольких послабее, которые стали его помощниками и немецкими агентами. Главное, что дал допрос Ткачука, – это открытие, что Дорохов и Соколов – одно лицо. Теперь объект поисков установлен. Недоказанный факт смерти Дорохова можно отбросить. Соколов сбежал, потому что по его следам шли, и он это чувствовал.

– Твоя очередь, Андрей Иванович. Доложи о своих материалах.

– Особенно больших успехов нет, – сказал Миронов, проводя рукой по пышным темным волосам, – но в самое последнее время мы выяснили одно любопытное обстоятельство: человек, который проходил у нас по кличке Длинный и доставил нам столько неприятностей, имеет имя, фамилию и биографию.

– Что и следовало ожидать, – произнес полковник.

– Естественно, – согласился Миронов, – но пока он был для нас Длинным, это лишало поиски конкретного адреса. Теперь такой адрес у нас есть. Настоящая его фамилия Ярцев. Ефим Кузьмич Ярцев. В сороковом году, отбыв срок заключения за кражу, он вышел из тюрьмы и оказался во Львове. Там он попал в руки оккупационных властей. Работал на немцев, отсидел за это после войны и потом стал, по всей видимости, доверенным лицом резидента.

– Товарищи, – неожиданно громко обратился Луганов, – но ведь Ярцев, по документам, высланным из Львова, и по показаниям вахманов, не кто иной, как бывший шофер Соколова!

Все трое напряженно глядели на фотографии, которые рассыпал по столу Луганов.

– Мы действительно поработали неплохо, – сказал полковник. – Наши предположения становятся почти фактами. Мы уже можем всерьез говорить о версии, что полковник Соколов и резидент – одно лицо!

– В этом, видимо, не стоит сомневаться, товарищ полковник. Меня на встречу с резидентом вел Длинный. Связь прямая.

– Тем не менее Соколов мог быть помощником резидента, мог работать рука об руку с ним. Поэтому точки мы тут ставить не будем. Пока все по-прежнему. Соколов – это Соколов, резидент – это резидент. Работаем двумя группами, но контакт должен стать теснее. Любая новость, идущая по каналам группы Луганова, должна немедленно становиться известной группе Миронова, и наоборот. Каждый день, как и раньше, будем собираться в моем кабинете в начале и конце рабочего дня. В ближайшее время Миронову необходимо выявить у всех общавшихся с резидентом людей, как они будут реагировать на фотографию Дорохова. Луганову следует еще раз допросить Софью Дорохову. И когда будете это делать, Василий Николаевич, уведомите меня. Я хочу присутствовать при допросе.

Офицеры поднялись и, простившись с полковником, вышли из кабинета.

Сотрудник из группы Миронова, тот самый, что нашел квартиру инженера Григорьева, опять появился в доме, где бывал уже не раз.

– Прасковья Тимофеевна, – обратился он к дворничихе, открывшей дверь, – можно к вам на несколько минут?

Вместе с ним вошел молодой парень.

– У меня к вам несколько вопросов относительно того вашего жильца, о котором мы столько с вами говорили. Помните? – спросил сотрудник.

– Григорьева-то! Как же не помнить, – откликнулась дворничиха. – Так ведь он, милок, с тех пор так и не появляется.

– Ничего, дело не в этом, – сказал сотрудник, наблюдая, как товарищ его достает квадратик твердой бумаги, кисти и краски. – Я хочу узнать, как он выглядел.

– Как? Ну, бородка… – наморщила лоб дворничиха.

– Большая?

– Как большая? Не веником, конечно. Веником теперь не носят.

– А какую Григорьев носил?

– Темная бородка у него была, – рассказывала дворничиха, – такая небольшая, на конце заостренная.

– Клинышком?

– Да не сказать чтоб клинышком, а так, навроде округлая вокруг подбородка, а на кончике вытянутая.

– А цвет, вы говорите, темный? – спросил сотрудник, оглядываясь на товарища: тот что-то рисовал.

– Темная. Такая не то чтоб черная, а, как бы сказать, вроде коричневая…

– А волосы? – спросил сотрудник. – Такие же?

Дворничиха задумалась.

– Не знаю, милок, не помню.

– Как же, бороду помните, а цвет волос нет? – допытывался сотрудник. – Может, он лысый был?

– Какой лысый! Нет. А, вспомнила. Он же вечно при берете ходил. Синий такой берет, широкий. Всегда он в нем, никогда и не снимал.

– Как он его носил? Прямо? Низко над бровями?

– Наискось так, набекрень.

– Как молодой?

– Так он и не старый.

– Без морщин?

– На лбу, может? – вспоминала дворничиха. – Ну да, лоб морщинистый, а сам он еще хоть куда.

– Ну как, Коля, готово? – спросил сотрудник товарища.

Тот кивнул головой и передал небольшую фотографию. Сотрудник вынул из кармана несколько других, перемешал их и передал дворничихе.

– Посмотрите, Прасковья Тимофеевна, нет ли здесь вашего жильца.

Дворничиха долго рассматривала фотографии, потом положила перед собой фотографию бородатого мужчины в берете с жестким и запавшим взглядом глубоких глаз.

– Никак, он! – сказала дворничиха, надевая очки. – Ей-богу, он! Только бородка немного густая, у него пореже…

Когда они вышли, сотрудник пожал товарищу руку:

– Благодарю, Николай, очень нам помог.

Художник– ретушер одной из городских фотографий улыбнулся:

– Да тут работы-то было раз плюнуть.

Лейтенант Мехошин в штатском костюме прошел по длинному коридору к двери с табличкой «Областная плановая комиссия». За машинкой сидела светловолосая девушка лет двадцати пяти. Машинка под ее рукой издавала барабанную дробь.

– Байченко занят, – сказала она, не отрывая глаз от текста.

– И Байченко занят, и секретарь его занят… Одни неудачи. – Мехошин присел напротив девушки. – А его заместитель может принять?

– Заместителя пока нет, – продолжая печатать, ответила девушка.

– Куда ж он делся?

– Товарищ, не отрывайте меня от работы!

Мехошин покачал головой, удивляясь такой невероятной деловитости, и уселся поплотнее в кресло.

– Подождем.

– Вы по какому делу? – спросила секретарша.

– По разным. И попрошу вас, если это возможно, отложить на время ваши дела.

– В чем дело? – Она подняла голову и узнала Мехошина. – А, вы из КГБ?

– Да. И хотел бы поговорить…

– Я сейчас доложу Виктору Васильевичу.

– Нет, я хотел бы поговорить с вами!

Секретарша отложила текст, отодвинула машинку, взбила прическу и всем своим видом показала, что она готова.

– Вы Михаила Александровича Дорохова хорошо знали?

– Как сказать… – заулыбалась секретарша, – он, знаете, такой строгий был, такой официальный… Но вот как праздник, а особенно к Восьмому марта, всегда приходит такой сияющий, вежливый и обязательно с подарком. Джентльмен. Иногда даже дорогие духи дарил…

– Значит, очень обходительный?

– Очень!

– А на работе он в вас нуждался?

– Нуждался, конечно. Но не очень. Машину ему там вызвать, если куда едет…

– С кем он ездил?

– С Виктором Васильевичем, начальником нашим. Атак больше ни с кем, он по натуре замкнутый. Но в работе очень деловой. Вызовет меня диктовать, ходит, через плечо смотрит…

– Вне работы он с кем-нибудь дружил, не знаете?

– Не знаю. Он на банкетах все больше с женой бывал.

– Вы говорите, машину он через вас заказывал? Когда были персональные машины, какой шофер был за ним закреплен?

– Мишка Савостин, кажется. Да, точно. Мишка Савостин.

– Он сейчас здесь работает?

– Да. Вы спуститесь в гараж, они там вечно сидят, ждут вызова.

– Большое спасибо.

– Да за что! Если что надо, приходите.

С Михаилом Савостиным Мехошин решил говорить откровенно. В гараже он довольно быстро отыскал коренастого, светловолосого крепыша в промасленном комбинезоне.

– Савостин? – Мехошин показал ему удостоверение.

– А, – произнес Савостин, – даже интересно.

– Михаил Анисимович…

– Зовите просто – Михаил.

– Вы возили Дорохова?

– Михаила Александровича?

– Да.

– Возил. Два года.

Мехошин пригляделся к парню, глаза у того были зоркие, спокойные.

– Какое он оставил впечатление?

– Да разные были впечатления.

– Вы возили его по делу или были и другие поездки?

– А как же, обязательно были.

– Куда же возили его? К друзьям?

– Друзей-то я, по правде сказать, у него не заметил. Не такой Михаил Александрович был человек.

– Это как понимать?

Савостин присел на подножку машины.

– Сказать по правде, – пояснил он, – у меня такое мнение было, что он дружить с людьми не умеет. Вот взять меня. Я все же личный его шофер был. Он старался со мной ладить вообще-то, но нет-нет да и вылезет в нем такой барин! Попробуй только откажись вечером его куда подвезти…

– Это внеслужебных часов?

– Конечно.

– А вы что, не могли возразить?

– Знаете, против начальства идти, что против ветра дуть.

– Ну и куда же он ездил во внеслужебное время?

– Да редко это… Но я к тому, что не любил он, когда перечат ему. Сразу прижать умел.

– Так куда же вы ездили во внеслужебное время?

– К женщине возил. Приезжала к нему одна.

Лейтенант насторожился.

– Фамилию знаете?

– Нет, не знаю. А звали не то Катя… не то… Не помню. Давно уже было.

– Как давно?

– Год назад.

– Как она выглядела?

– Полная, светловолосая. Ничего, довольно красивая… И характер, видно, неплохой.

– Откуда это видно?

– Разговорчивая. Мне рассказывала о Крайске. Даже стыдно стало. Она приезжая, а мне о Крайске рассказывает, как будто это я нездешний.

– Часто вы ее возили?

– Да нет, раза два. В гостиницу «Крайск». Там она останавливалась. А потом на вокзал.

– А куда она уезжала?

– Один раз на юг, другой раз в Москву.

– Она москвичка?

– Не помню.

– А еще не припомните, куда возили Дорохова?

– Да больше по хозяйственным делам. Жену его – по магазинам.

– Михаил, у меня к вам просьба. Вот мой телефон. – Лейтенант написал номер на листке и передал Савостину. – Если что-нибудь касающееся Дорохова всплывет в памяти, позвоните мне по этому телефону, попросите лейтенанта Мехошина.

– Если вспомню, позвоню, – пообещал Савостин.

Миронов позвонил Луганову:

– Василий Николаевич, меня все время тревожит: не спугнули ли мы резидента по другой линии?

– По какой другой?

– Нам надо проследить: не могли ли мы, идя по следам убийцы Рогачева, испугать резидента преждевременно?

– Сейчас в облисполкоме лейтенант Мехошин действует. Я ему позвоню, и вы с ним переговорите.

– Отлично!

К вечеру лейтенант Мехошин постучал к Миронову.

– Товарищ майор, звали?

– Садитесь, лейтенант… Вот какое дело. Вы проводили следствие по Рогачеву?

– Да.

– Вы сразу вышли на след Дорохова?

– Товарищ майор, я пошел по той же дорожке, что и Дима Голубев. Сразу узнал, кто в последний раз был командирован в совхоз, и начал их проверять.

– Так-так, – сказал, заметно волнуясь, Миронов. – А могли бы вы установить, не дошел ли до Дорохова слух о вас, вернее, о том, что вы что-то выясняете?

Мехошин взглянул на часы. Было около пяти.

– Разрешите позвонить, товарищ майор.

– Звоните.

Лейтенант набрал номер.

– Галя, это говорит тот товарищ, что с вами утром беседовал о Дорохове. Вы бы не могли задержаться минут на десять? Вот спасибо. Я еду…

Вернулся Мехошин минут через двадцать пять.

– Товарищ майор, – обратился он, – в начале следствия я проверял Варюхина, Кузькина и Дорохова, беседовал с их руководством. Секретарша начальника областной плановой комиссии Бойченко сообщила мне сейчас, что, когда я был у Бойченко, в приемную пришел Дорохов. А когда она сказала, что Бойченко занят, полюбопытствовал: кто у него? Она сказала: товарищ из КГБ. Именно с того часа никто из работников плановой комиссии больше не видел Дорохова.

– Спасибо, лейтенант, – поблагодарил его Миронов, широко улыбаясь, – все, что нужно, у нас есть.

Совещание у Скворецкого началось с сообщения полковника.

– Товарищи, генерал Васильев пришел к тому же выводу, что и мы. Он тоже считает вероятным совпадение личностей резидента и Соколова. У нас остается недоказанным одно звено: резидент ли Дорохов или один из агентов резидента. Мы до сих пор не знаем, кто был инженер Григорьев – или тот же Дорохов-связной, или сам резидент.

– Товарищ полковник, – подал голос Миронов, – мы пока этого и не узнаем, но один факт стал нам известен.

– Прошу вас, майор.

– Лейтенант Мехошин сейчас установил, что Дорохова спугнул он. И это было в тот именно день, когда я шел на встречу с резидентом. В одиннадцать часов, продолжая следствие по делу Рогачева, лейтенант разговаривал с начальником областной плановой комиссии товарищем Бойченко о Дорохове. В этот момент к Бойченко пришел Дорохов. Секретарша сказала, что у начальника товарищ из КГБ. Тогда-то Дорохов и исчез.

– Ясно, – сказал полковник. – Пока все данные за то, что Дорохов-Григорьев-Соколов (сколько там еще у него псевдонимов?) и резидент – одно и то же лицо. Но спешить с окончательным выводом не будем. Сейчас Центр работает над материалами по нашему запросу. Выясняются личности людей, которых Соколов завербовал в спецлагере. Данные эти нам будут посылать по мере выяснения. Генерал Васильев советует объединить обе поисковые группы – Миронова и Луганова – под общим руководством Миронова. Луганов становится заместителем Миронова. Обе группы начинают работать над поиском Соколова. Условное название операции: «Охота на Оборотня». Под этой кличкой будет у нас идти Соколов. Вопросы есть, товарищи?

– Товарищ полковник, не пришла ли пора допросить супругу Дорохова? – спросил Луганов.

– Пока попробуем подождать, – сказал полковник, – и вот почему. По всем данным, человек этот знает что-то и не хочет нам помочь. Соберем побольше сведений и тогда уже будем говорить с ней, как с соучастником деятельности Соколова, если она этого заслуживает. Не заслуживает, допросим как свидетеля. Продолжайте за ней наблюдать, Василий Николаевич.

– Слушаюсь, товарищ полковник.

– У меня все, товарищи.

Утром следующего дня работа шла как обычно, но и Луганов, и Миронов чувствовали, что теперь в их поисках больше определенности и направленности.

При выявлении знакомых семьи Дорохова было установлено, что почти нет людей, с которыми бы они проводили свободное время. Эта полная замкнутость семьи в шумном многолюдном городе привлекла внимание работников.

– Посмотрите, как законспирировались, – говорил Мехошин, просматривая фотографии Дорохова и его жены. – Словно жили, готовясь к тому, что когда то их будут проверять, выяснять их знакомства и родственные связи.

– Выкладывайте-ка ваши версии, друзья, – сказал вошедший Луганов, – что вы думаете о Дороховой?

– Думаю, что она связана со своим мужем и участвовала в его шпионской деятельности, – ответил молодой сотрудник Мухин. – Иначе бы она и в милиции вела себя по-другому.

– А вы, Мехошин, как относитесь к такому выводу? – спросил Луганов.

– Вывод категоричен, потому весьма сомнителен. Во-первых, если бы она действительно работала с ним, он не оставил бы ее после своего бегства.

– Он думал, что самоубийство ее прикроет.

– Не такой он глупец, этот Соколов, – сказал Мехошин. – Посмотрите его прежнюю деятельность: он ходы свои крепко продумывает. Да и здесь работал несколько лет, а следов почти не оставил… Нет, думаю, Дороховой он просто воспользовался.

– Ладно, – произнес майор, – предполагать, конечно, неплохо, но лучше знать, как говорит наш полковник. А знаем мы, друзья, еще маловато. Вам, Мехошин, необходимо проверить все, что знает о Дорохове и Дороховой семья ее сестры. Наши товарищи там работали, но теперь сведения нужны более полные.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– А вы, Мухин, направляйтесь на квартиру к Ярцеву и выясните поподробнее о его образе жизни, связях и делах.

– Есть, товарищ майор.

Миронов вошел, когда Луганов, задумавшись, сидел над какими-то бумагами.

– Андрей, мне кажется, мы совершенно напрасно медлим с Дороховой.

– Почему? – спросил Миронов.

– Упускаем время. Если она виновна, нас этот разговор ни к чему не обяжет. Оборотень отлично знает, что мы теперь взялись за него. Если же она до сих пор не подозревает, кто ее муж, она наверняка нам поможет.

– А если она до сих пор считает, что он утонул?

– Надо все это выяснить.

Миронов подумал и взял трубку телефона. Набрав номер, он сказал:

– Товарищ полковник, мы с Лугановым пришли к выводу, что Дорохову необходимо допросить, и как можно скорее.

Он выслушал ответ полковника и пояснил:

– Допрос в милиции – это одно, у нас – другое. Она это тоже отлично понимает. Кроме того, у нас есть некоторые факты.

Из трубки послышался голос полковника.

– Хорошо, товарищ полковник, – ответил ему Миронов.

Он повесил трубку, повернулся к Луганову:

– Сегодня в четыре часа. На допросе будет и полковник. Надо нам с тобой подработать детали.

Когда Софья Васильевна Дорохова вошла в кабинет полковника, навстречу ей поднялись трое.

– Полковник Скворецкий, начальник Крайского управления госбезопасности, – представился полковник, – это майор Миронов, это майор Луганов.

Дорохова кивнула, на узких ее скулах выступили багровые пятна.

– Садитесь, Софья Васильевна, у нас к вам дело. Дорохова настороженно оглядела собравшихся и опустилась на стул.

– Софья Васильевна, – сказал полковник, – дело, из-за которого мы вас потревожили, касается вашего мужа.

– Товарищ полковник, – Софья Васильевна вскинула голову, глаза ее засверкали гневом, – когда это наконец кончится!

– Что именно, Софья Васильевна?

– Когда меня оставят в покое, когда наконец прекратят эти бесконечные вызовы?

– Но вы у нас в первый раз, Софья Васильевна!

– У вас – да! А милиция? А прокуратура? У человека погиб муж, а вместо того, чтобы отвлечь ее, ей непрерывно об этом напоминают.