Текст книги "Неизвестный солдат"

Автор книги: Вяйнё Линна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Глава третья

I

Они сидели на обочине и ждали, грызя куски сохранившегося у них хлеба. С передовой время от времени доносились одиночные выстрелы. Где-то далеко завыли моторы самолета – звук то замирал, то усиливался до жалобного воя, сопровождаемый пулеметной дробью.

Воздушный бой, – сказал кто-то, пытаясь найти самолеты взглядом.

Ну их, – презрительно ответил другой, словно пресыщенный постоянными боями.

Ванхала хихикнул под нос и отважился сделать замечание:

– Наши ребята в воздухе.

Прапорщик Карилуото ходил взад и вперед по дороге. Он в тот же вечер отослал письма и вернуть их уже не мог

Теперь, после того как он проспался, они казались ему слишком напыщенными, и он переписал бы их заново, да почта уже ушла. Впрочем, он почти уже и позабыл о них и громко шутил с солдатами, чтобы рассеять напряжение в ожидании боя. Хотя шутки выходили у него несколько фальшивыми, но тем не менее все же помогали.

Ожидание новой атаки пробудило в нем беспокойство. Он не был вполне уверен, что вчерашнее не повторится. Что, если его победа над самим собой случайна, не прочная? Но нет. Этого больше не случится. Никогда.

Из тыла прибыл лейтенант Ламмио. Миелонен с угрюмым видом сопровождал его, выдерживая некоторую дистанцию: он болезненнее всех переживал смену командира роты. Теперь не могло быть и речи о незлобивой пикировке. Прошли те времена, когда капитан так по-домашнему беседовал сам с собой или напевал что-то себе под нос. Приказы теперь отдавались в отвратительно официальной форме, таким безупречным языком, что Миелонену становилось дурно.

Собственно говоря, Ламмио нечего было здесь делать, так как пулеметные взводы были опять приданы стрелковым ротам. Он прогулялся сюда просто так, для своего удовольствия и в сознании важности только что обретенной должности. Когда он оказался за пределами слышимости, Рахикайнен сказал:

– Вот, подсунули нам теперь эту обезьяну. Просто удивительно, как это он не потребовал, чтоб мы отдавали ему честь.

Рядовой Мяяття глубоко затянулся сигаретой и проворчал:

– Требовать он может, что хочет. Другое дело, будем ли мы его требования выполнять. Моя лапа так легко к башке не взлетает.

Это была неожиданная вспышка, так как Мяяття был из числа самых спокойных и покладистых солдат и еще ни разу не проявлял недовольства. Во вчерашней атаке все заметили его холодное, прямо-таки непоколебимое мужество. Знали также, что он никогда не просил сменить его, когда шел с пулеметом. Казалось, что тащить пулемет этому приземистому человеку нисколько не в тягость, и он нес его дольше и дальше, чем другие, так как сменщик только после долгой внутренней борьбы заставлял себя сказать:

– Давай я понесу…

– Ну, если тебе хочется… А то бы я еще понес.

Мяяття курил длинными затяжками. Он говорил то, что думал, и все инстинктивно чувствовали это. Его слова не были обычной пустой угрозой. Не понимали только одного – чем вызвана в нем такая перемена. Хотя причина была проста: тихий и поэтому не пользующийся особым уважением парень обнаружил, что в сложной ситуации он сумеет померяться силами с кем угодно. Смерти он не боялся, а хуже смерти с человеком ничего не может приключиться.

– Моя рука тоже так легко не поднимается, – заверил собравшихся Рахикайнен.

Утреннее солнце припекало. Солдаты были изнурены и устали. Пойдет ли третья рота вперед?… Или опять им прокладывать всем путь?… Да уж это известное дело.

Со стороны противника донесся глухой гул. Они вскочили и прислушались. Гул длился непрерывно три, четыре, пять секунд, и потом они услышали знакомый свист: у-у! и-и-и-и… и-и!

Первый снаряд разорвался на обочине неподалеку от них. «Ложись!» Этот приказ был излишним, ибо все и так уже лежали, дрожа, в кювете. Ни одной мысли в голове, лишь сердце в груди стучит в тревожном ожидании. Земля тряслась, ударной волной то и дело прибивало одежду к телу, осколки со свистом рассекали воздух и падали на землю вместе с камнями и комьями земли. Обстрел длился две минуты. Когда замер отголосок последнего разрыва, тишину прорезал тревожный крик:

– Носилки… носилки сюда! Санитары!

Санитары с носилками бросились к дороге, где лежал человек, пытаясь подняться.

– Ох… ох… помогите…

Несколько солдат уже подбежали к нему и собрались вокруг, кто опустившись на колени, а кто присев на корточки. «Не кричи, не кричи так!» – повторяли они испуганно. Этот жалобный стон был настолько страшен, что они растерялись, не зная, как помочь раненому. У него было изувечено плечо. Санитары начали перевязывать его, но раненый не давался, словно с ума сошел. Он все порывался встать и кричал:

– Помогите… Да застрелите меня кто-нибудь… Ох… ох… чертовы дети… застрелите меня!

– Юлитало убит, – сказал солдат с белым как мел лицом, который проходил мимо, поддерживая одной рукой другую, окровавленную. – Перевяжите меня.

Санитары были взбудоражены и нервничали. Один держал мечущегося раненого, другой перевязывал его, как мог. Раздраженные, они принялись сыпать словами:

– Мы не можем поспеть сразу повсюду. Куда к чертям провалился наш младший сержант?… Трус проклятый… Все должны делать мы одни.

Солдат, раненный в руку, присел на откос дороги. Его бледное лицо посуровело, и он сказал:

– Ну, вы, кретины, не вякайте там. Я и сам могу себя перевязать. А вот Юлитало лежит в кювете, ему снесло половину черепа.

Дым и пыль еще висели в воздухе. Карилуото скомандовал солдатам:

– Разойтись! Не скапливаться в одном месте!

Он был бледен, но глаза его сверкали решимостью. Словно бы назло кому-то, он высоко поднял голову во время артиллерийского обстрела, желая испытать себя, и это далось ему легко. Его охватило то же ощущение победы, что и вчера после атаки. Однако радоваться, как вчера, он уже не мог, так как и Юлитало и оба раненых были из его взвода.

Лахтинен поднялся из кювета:

– Даешь Урал, ребята! Прокатимся лихо, так, чтобы башка моталась.

– А ты все одно и то же твердишь!

На Хиетанена накатила ярость:

– Все это чертовы враки, что нам говорят о войне, ребята. Что, дескать, можно слышать шелест, когда подлетает снаряд. Это дикое вранье. Ни черта он не шелестит, когда подлетает. Вот и эти зашумели только тогда, когда ударили в дорогу. Меня все эти россказни страшно удивляют: будто бы немцы на Западном фронте слышат эти штуки заранее и успевают упасть на землю. Говорю вам, это наверняка не снаряды, а что-то другое.

Мяяття затянулся несколько раз сигаретой.

– Шумят они или нет, все равно одно и то же получается.

Тут появился Ламмио.

– Разойтись! Вы что, не слышали приказа?

– Заткнись, идиот проклятый, – пробурчал в кювете Рахикайнен. В этот момент неприятельская артиллерия заработала вновь, загудела земля, и солдаты поспешили в укрытие. Ламмио не двинулся с места. Коскела тоже остался на месте.

– Снаряды пролетают прямо над нами, ребята, – сказал он.

Лехто, Мяяття и Хиетанен тотчас поднялись. Снаряды действительно с шипением пролетали над ними и взрывались далеко в тылу.

– Теперь артиллерии достанется, – заметил кто-то.

Ламмио все еще стоял на дороге. Он резко произнес:

– Надо потихоньку приучаться выполнять приказы. Этот залп мог с таким же успехом накрыть и вас.

Своим бесстрашием он стал еще более ненавистен солдатам, так как они уже не могли его просто презирать. Рахикайнен снова проворчал:

– Кончай пыжиться, ты, чертов ублюдок.

Риитаоя остался плашмя лежать в канаве. На свое счастье, он был полностью лишен честолюбия. Он боялся, как ребенок. Такого понятия, как родина, для него не существовало, и его страх не знал никаких границ.

Сихвонен, с трудом переводя дыхание, сказал:

– Давайте, давайте, шумите, кричите, махайте руками! Они там на вышках смотрят в подзорные трубы. Вот как начнут стрелять, наши кишки так и полетят по воздуху. А мы стоим тут мишенью. – Да-да, именно так. Надо быть дураком, чтоб здесь подымать шум.

Тяжелораненый потерял сознание, и мокрые от пота санитары приготовились нести его в тыл, а тот солдат, который был ранен в руку, так и не дал санитарам перевязать себя, злобно огрызнувшись:

– Катитесь вы к…

– Тихо, тихо, – остановил его санитар. – Не хочешь, не надо… Перевязывай себя сам, если можешь. А у меня и желания нет.

Раненый побрел к перевязочному пункту, помахав на прощанье солдатам здоровой рукой:

– Всего хорошего, ребята. Теперь мне дадут отпуск домой.

Он был весел. Не только из-за отпуска, но и потому, что вечером в палатке кто-нибудь наверняка скажет о нем: «Крепкий орешек этот Рантанен, черт побери!» Он был уверен в этом.

– Встать! Шагом марш!

Они подались вперед, так как всем хотелось поскорее уйти с этого места. Убитого Юлитало чем-то спешно прикрыли, но из его сумки для провизии текли жижей свиные консервы: осколок пробил банку с неприкосновенным запасом.

II

– Противник в трехстах метрах прямо перед нами, за завалом. Там замечены по крайней мере два дзота с людьми. Артиллерия ведет обстрел в течение пяти минут. Через две минуты к ней присоединятся минометы. Атака назначена на десять сорок восемь.

Карилуото говорил, понизив голос. Солдаты слушали его, поглядывая на видневшийся за деревьями завал. Он был устроен на довольно крутом склоне, шириной в несколько десятков метров. Проволочных заграждений не было видно. Разведка установила, что за завалом расположено несколько огневых точек, из которых две приходились на полосу наступления взвода Карилуото.

Наблюдатель, лежавший в нескольких метрах впереди, сказал шепотом:

– Движение за заграждением. Может быть, мне шлепнуть?

– Ни в коем случае. Все должно быть тихо.

Справа от них управляющий артиллерийским огнем говорил в трубку радиотелефона:

– Я Эса. Я Эса. Вызываю Масу. Вызываю Масу. Перехожу на прием. Перехожу на прием.

Его низкий голос звучал как своего рода заклинание. Напряжение людей росло: эти слова означали скорое начало атаки.

В по-утреннему сыром лесу звенели комары, нависшая между веточек черники паутина противно липла к рукам. Было тихо. Волнение солдат выдавало лишь лихорадочное биение пульса. Кто-то, стараясь не шуметь, поправлял ящик с патронами. Командиры отделений отдавали шепотом последние приказания. Затягивали потуже ремни, набивали сумки патронами, так, чтобы их легко было достать.

– Держать наготове гранаты. У кого связки гранат?

– У меня одна.

– И у меня. Их что, отдать?

– Нет, держать при себе.

Управляющий артиллерийским огнем бормотал в трубку цифры.

Слева, в полосе наступления второй роты, время от времени слышались выстрелы. Противник чуял близкую атаку.

Время было десять сорок три. Внезапно мир за их спиной содрогнулся от гула и грома. Залаяли скорострельные орудия, басом грохнули гаубицы, им глухо вторили батареи тяжелых пушек. Все они словно старались перекрыть друг друга. Когда стаи снарядов с грохотом скорого поезда проносились над солдатами, те прижимались к земле, вздрагивая в такт ее содроганиям. Местность за завалом терялась в круговоротах дыма, земли, камня и дерева. Среди этого серого хаоса вставали языки пламени.

– Господи Иисусе! Как там может быть кто-нибудь живой? – поднял бледное лицо один солдат.

– Теперь очередь за тобой, дружочек, – злорадно ответил другой.

– Далековато мы заняли позицию, – сказал Коскела, который, стоя на коленях, смотрел на ту сторону.

Часы Карилуото быстро отсчитывали секунды. Десять сорок четыре… сорок пять… сорок шесть…

«Сорок семь… Точно целиться и быстро двигаться… Использовать завал как укрытие… Пулю в лоб, если я испугаюсь… Заорать и броситься на них…»

Десять сорок семь. Карилуото терпеливо ждал, когда стрелка отсчитает сорок восемь секунд. В это мгновение над ними пролетел последний снаряд.

– Четвертый взвод, в атаку!

Карилуото, пригнувшись, побежал к завалу, солдаты последовали за ним. Впереди – разведчик. Неприятельские мины со свистом пролетели над ними и взорвались у них за спиной.

– Вперед! Вперед! – подбадривали друг друга бойцы.

На полосе атаки соседа уже шла стрельба. Затрещал автомат разведчика, противник ответил ему. В воздухе свистело и визжало, хлопало и трещало.

– Дуй вовсю, ребята!

Карилуото прыгнул вперед. Он то молча стискивал зубы, то в ярости кричал солдатам:

– Вперед! Сейчас вас черти прихватят!… Сатанинское отродье… Сейчас загонят вас туда, где вам и следует быть…

Он довел себя до исступления, чтобы подхлестнуть свою храбрость. Возможно, это ему помогало; во всяком случае, Карилуото все бежал вперед, несмотря на злобно свистящие вокруг пули.

– Ур-р-ра-а, ребята,!…

Так как солдаты его взвода бежали следом за ним, пригнувшись и изредка прячась в укрытие, Карилуото рассчитывал пойти на штурм в лоб, что быстро решило бы исход атаки. В это время разведчик выронил автомат и, подломившись в коленях, прижал к лицу фуражку. Между его пальцами текла кровь.

– В голову… Меня ранило в голову. Содрало бровь…

– Управитесь один?

– Наверное, да… Меня не убило… Рана едва ли опасная. Если пуля пробивает голову, тогда сразу конец. А если я еще в сознании, значит, дело не так уж плохо…

Солдат был оглушен и без конца повторял эту пришедшую ему в голову и саму по себе правильную мысль. Он стал отползать назад, но другие продолжали двигаться вперед. Лишь немногие, увидев, что разведчика ранило, поспешили укрыться.

Впереди был откос с завалом, откуда доносилась непрерывная стрельба из винтовок. Но она была не так опасна, как казалось, потому что пули пролетали над их головами.

Однако, когда они преодолели половину подъема, огонь неприятеля стал эффективней. Солдаты бросались на землю. Некоторые из них еще делали короткие перебежки вперед, другие продвигались ползком, остальные залегли и открыли ответный огонь по противнику. Карилуото находился в четырех или пяти метрах впереди своих солдат. Он карабкался вверх, постоянно подбадривая солдат словами:

– Вперед, ребята! Вперед, ура!

Затем кто-то крикнул:

– Осторожно, мыло!

– Что?

– Мыло. Болтается на завале. Тол.

– Завал минирован. Остерегайтесь проводов.

На завале и вправду висели толовые шашки, напоминающие куски мыла. Они были опасны, если только приблизиться к ним вплотную.

– Осторожно обезвредить!

С ними не было саперов, но кое с какими инструкциями на такой случай их знакомили, так что можно было попытаться обойтись собственными силами. Саперы находились на полосе наступления соседней роты, по которой, согласно приказу, проходило направление главного удара.

Солдаты не решались дотронуться до проводов. Атака захлебывалась.

– Крепко же мы влипли.

– Кой черт согласится их тронуть?

– Ерунда. Они неопасны. – Карилуото отсоединил провод, и тогда ближайшие к нему бойцы, набравшись духу, также начали разряжать толовые шашки. Внезапно раздался взрыв.

– Кого-нибудь зацепило?

– Нет. Только загремело по всему свету.

– Попытайтесь обойти остальные. Ползком вперед, – скомандовал Карилуото.

Гул боя снова усилился. Он накатывал волнами справа и слева. Откуда-то донеслись слова команды и крики «ура». Над головой с обеих сторон со свистом пролетали снаряды – артиллерия затеяла ожесточенную дуэль. Свистели пули, взвизгивали, рикошетируя. На участке соседнего взвода кто-то кричал: «Но-си-ил-к-и-и!»

Заграждение, камни и кочки служили солдатам укрытием. Неприятельские пулеметы стучали не переставая. Насколько можно было разобрать сквозь грохот собственного оружия, бои велись на всех направлениях. Полк штурмовал линию обороны. Далеко справа доносилось мощное «ура!» идущих в наступление соседних полков. Летнее утро наполнял громкий шум битвы. Тысячи стволов раскалялись докрасна, тысячи рук перезаряжали оружие, чтобы продолжить стрельбу, тысячи солдат, собрав воедино все силы тела и души, ползком ли, бегом – двигались вперед. И во власти такого же напряжения тысячи других отбивали их атаки, цепко удерживали позиции и погибали. Десятки и сотни солдат умирали, получали ранения, испытывали страх или показывали примеры отчаянной храбрости. Более года финские правители помышляли о мести, сжимая в кармане кулак. Атака была мощной.

Но и обороняющиеся проявляли силу. Карилуото понял, что атака под таким огнем привела бы к гибели всего взвода, если бы его вообще удалось увлечь за собой. Солдаты продвигались вперед медленно, ползком.

Проклятая артиллерия! Никакой от нее пользы, – задыхаясь, сказал кто-то.

Карилуото был в отчаянии. Он чувствовал, что атака захлебывается, однако отчаяние придавало ему силы. Страх был загнан далеко вовнутрь. Предельным напряжением воли Карилуото держал страх в узде и мало-помалу преисполнился такой уверенности в себе, что мог несколько ослабить самоконтроль.

– Ползком вперед! Стрелять поочередно. Используйте особенности местности. Командиры отделений, слушай меня! Продвигаться вперед отделениями, пол-отделения поддерживает огнем, пол-отделения двигается вперед… Подайте пример!

Карилуото уже метров на десять опередил других. Ближайший командир отделения приказал своим солдатам поддержать его огнем, поднялся и побежал, но добежать успел только до Карилуото и упал навзничь рядом. Во лбу между глаз у него синело отверстие. Рука, потянувшись к пуговицам воротника, застыла на полпути, рот открылся, как у выброшенной на сушу рыбы.

– Тююнеля!

Ответа не последовало. Карилуото подполз к нему и убедился, что он мертв. В это мгновение пуля пробила ему фуражку.

– Рекомаа, принимайте второе отделение!

Рекомаа, близкий друг Тююнели, целился из винтовки. Мушка расплывалась у него перед глазами – их разъедали слезы и пот. Он пробормотал себе под нос:

– Пример, пример. Вот Тююнеля и подал пример. – В голосе его слезы смешались с ненавистью к Карилуото.

Они проползли еще несколько метров, но смерть Тююнели парализовала всех.

– Меня ранило! – Один солдат развернулся и пополз назад. – Санитары!

Минуту спустя другого солдата прошили девятнадцать пуль. Их сосчитали позже, уже на перевязочном пункте.

После фуражки у Карилуото продырявило кобуру пистолета. Постоянное напряжение вымотало его, но он не сдавался. Когда взвод поравнялся с ним, он снова двинулся вперед. Уккола, тот самый солдат, который вчера первый побежал за ним, теперь снова был рядом. Они бросили каждый по гранате, но так как бросали лежа, гранаты не достигали цели. Противник ответил им четырьмя или пятью гранатами, которые тоже упали далеко от них.

Карилуото услышал, как кто-то позвал его по имени. Позади него лежал Аутио. Он подполз к нему.

– Ты не можешь продвинуться дальше?

– Уже все перепробовал.

В голосе Карилуото не слышалось виноватых ноток, в нем звучала скорее безнадежная злоба. Он хотел было сплюнуть, но слюны не было – лишь крохотная капля засыхала у него на губе. Во рту пересохло. Он вытер губы рукавом кителя, и ему попала в рот раздавленная горькая гусеница.

– Трое людей и лучший командир отделения убиты. Завал минирован, и на нас изливается просто дождь свинца. Весь взвод погибнет… Но если ты считаешь… Я лично готов…

– Нет, нет, что ты… Весь батальон застрял. Во второй роте тяжелые потери… Убиты два командира взводов. У нас выбыл Лилиус: ему раздробило плечо. Я доложил обо всем командиру, но он приказал попытаться еще раз.

– После новой артиллерийской подготовки?

– Если мы отойдем и начнем снова, пропадет весь запал… Попробуй удержаться, уж я распишу твой подвиг, можешь на меня положиться… Если у тебя получится, сегодня будет твой великий день.

Аутио знал Карилуото, знал о его честолюбивых планах. Он понимал, какое значение имеют для него эти слова. Он понимал и то, что из командиров взводов Карилуото труднее всех признать свою слабость и сказать: «Я больше не могу».

– Я сделаю все, что в моих силах… Если только подниму своих людей.

– Попробуй. Это не приказ. Но было бы горько остаться ни с чем после всех этих потерь.

Аутио исчез, и Карилуото отполз обратно и занял место во главе своего взвода, который по-прежнему вел перестрелку с противником. Огонь несколько ослаб. Если бы перед атакой им сказали, что за целый час они продвинутся только на шестьдесят метров, они бы не поверили. Солдаты начали уставать. Их губы растрескались от жажды. Некоторые безучастно лежали, укрывшись за камнями.

Обложенный дерном вражеский дзот был теперь отчетливо виден. Его черные амбразуры, не переставая, выплевывали огонь. Слева от него располагался другой дзот. За ним линия укреплений делала изгиб – оттуда начиналась полоса наступления второй роты. Там из боевых порядков были уже отозваны солдаты в помощь санитарам. «Направление главного удара» потребовало больших жертв, командирам взводов пришлось туго, а двое из них были убиты. К тому же во втором взводе сразу вслед за командиром погиб его заместитель. Честолюбивый младший сержант после смерти командира вбил себе в голову, что он должен совершить геройский подвиг, который сразу прославит его, и со словами «Вперед, ребята!» кинулся вперед. Всего четыре шага успел он сделать в качестве командира взвода: пулеметная очередь разом пресекла его мечты о славе.

На перевязочном пункте роты лежали одиннадцать убитых и восемнадцать раненых, и ожидались еще поступления. Носилки были липкие от крови. Среди стонов и криков метался один санитарный унтер-офицер.

– Как я доставлю всех их в тыл? Скоро одна половина роты должна будет тащить на себе другую.

Санитары были измучены. Они ругались и кричали друг на друга:

– Заткнись!… Берись за носилки, черт побери, не то я тебе покажу!