Текст книги "Неизвестный солдат"

Автор книги: Вяйнё Линна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Ламмио обиделся.

– Прежде всего вам надлежит помнить, что здесь не полк резервистов. У нас не принято обращаться на «ты» к командирам. Исключений быть не может, так как подобное снизило бы воинскую дисциплину.

Человек краем глаза посмотрел на Ламмио. Слабая, едва заметная усмешка мелькнула в уголках его рта, когда он проговорил:

– Вот как. Не знал я этого. Мы-то, вишь, резервисты.

Он сказал это как бы чуть виновато, но тотчас же позабыл об этом и продолжал в своей обычной живой манере:

– Послушай, господин лейтенант. Я прошу направить меня с Суси Тассу в один взвод.

– Итак, Суси Тассу. А ваша фамилия?

– Я Рокка. А зовут Антеро. Меня всю жизнь Антикшей называли, и сам я себя так зову.

– Итак, младший сержант Рокка. У нас нет сейчас вакансии командира отделения, поэтому вначале будете помощником в каком-нибудь взводе. Можете отправляться в третий взвод, там доложите о себе прапорщику Коскеле. Он найдет вам применение. Ясно?

– Угу. А теперь, может, подскажешь, где бы найти этого Коскелу, или самим обходиться?

Ламмио был в некотором затруднении, не зная, как ему реагировать на это все продолжающееся «тыканье». Оно выглядело таким естественным для этого человека, что он колебался, стоит ли поднимать по этому поводу шум, сколь бы это «тыканье» ни противоречило уставу. Он показал на палатки третьего взвода, и Рокка сказал:

– Там мы уже были. Пошли, Тассу.

Они двинулись гуськом, и молчаливый Суси проговорил, спокойно вышагивая вслед за Роккой:

– Ну и важный же мужик. Если тут много таких, трудно будет привыкать.

– Ничего, обойдется, как всегда. Ты попусту не тревожься, Тассу. Он еще очень молодой. Тут все кадровые офицеры, а они любят военную дисциплину. Но раньше-то ведь обходилось! Как думаешь?

– Обойдется, – согласился Тассу, и тем дело закончилось.

В палатке Коскелы возникло некоторое замешательство, когда туда ввалились приятели. Казалось, она заполнилась одним-единственным человеком, потому что Суси смотрелся всего лишь тенью своего шумливого товарища.

– С первого раза на место попали. Ротный сказал, чтобы шли к Коскеле. Ты, наверное, Коскела и есть. Он такой вот привет тебе посылал: мол, поставь их, куда тебе надо. Мы, вишь, пополнение. Я Рокка, а это мой кореш, Суси. Где же тут спать ложиться? Хотя места хватит. Иди сюда, Тассу. Сюда, сюда. Вот ты подвинься немножко. Эй ты, у кого десантные ботинки, и ты, в сапогах, поставь вон туда свой вещмешок. Почему в ботинках, тревоги, что ль, ждете? Ну, так вот хорошо. Возьми, Тассу, укройся плащом, ночью может стать холоднее. В воздухе, вишь, чувствуется. Черт его, конечно, знает, но на всякий случай. Спать хочется. Нет, черт… не пойдет. Здесь подо мной камень. Смотри-ка. Камень-то в земле и не сдвинешь, черт. Еще чуть подвинься. Вот теперь хорошо. Этому камню место где-нибудь еще, а здесь он только торчит. Вот всегда на свете что-нибудь не так. Если ты, Тассу, есть хочешь, в вещмешке есть еще сухой хлеб. А я сейчас засну… Ты знаешь, прапор, когда двинемся?

– Уж, наверное, скоро, если пополнение прислали.

– Похоже на то. У тебя, наверное, ребят убыло, коль он нас к тебе прислал?

– Нескольких нет. Бомбежка вот двоих унесла. Пойдете пока с первым полувзводом. Потом посмотрим, где больше будете нужны.

– Мне наплевать, только чтобы мы с ним вместе были. Мы с ним, знаешь, соседи.

Он наконец затих и уснул. Кто-то еще о чем-то спросил его, но ответа не последовало.

– Он быстро засыпает, – просветил их Суси.

V

Утром всех разбудил монолог Рокки, уже давным-давно вставшего:

– Чай пить, ребята! Я взял котелки и побывал на кухне. Каждый пусть берет свой. Слушай, прапор! Сегодня отправляемся. Я тут походил, поразнюхал, и, знаешь, в батальоне уже распихали все барахло по повозкам. Значит, отправляться будем. Вы тут все молодые ребята. А нам с Тассу уже за тридцать. У нас бабы и ребятишки.

– Нет у нас ни у кого бабы, – сказал Хиетанен. – Мы тут все молодые герои.

– Герои-то и мы с Тассу. Ух, черт, как пушки бьют. Вот туда-то мы сразу и двинемся.

– Вы на фронте-то раньше были? – спросил Коскела.

– В Зимнюю войну. Ну и передряга же была в Тайпале – ужас! Мы с Карельского перешейка. Усадьбы они у нас, черт, отняли. Души-то свои мы спасли, хоть и били по нам из пушек. Посмотрим, удастся ли вырваться на этот раз. На Перешеек мне надо. Там у меня с соседями нашими кое-какие дела невыясненными остались. Тут-то мне, черт побери, делать нечего.

– А не все ли равно, где воевать, – сказал Сало. – За эти избы ты до Смоленска будешь мстить.

– Не знаю я никакого Смоленска. Вот немецкие усадьбы здорово расхваливают. Конечно, немец-то прет, но что у него еще получится, непонятно. Так дела не делаются. Но нам на это наплевать. Мы отдали бы, к черту, всю Европу. Карелию бы взяли и домой пошли.

– Нет, ребята, – сказал Хиетанен. – Я такого мнения, что, если бы нас было тридцать миллионов, мы бы тоже всему миру сказали, что нам соломы кормить скот не хватает.

– Лесной воин сказал свое веское слово, хи-хи-хи, – посмеивался Ванхала.

Рокка принялся собирать свои вещи, мурлыча на мотив собственного сочинения:

 
– Та-ра-рал-ла лал-ла лей… сказали,
что соломы не хватает…
…рал-ла лал-ла лей,
что соломы не хватает.
 

– Давайте, ребята, собирать вещи, скоро нам отправляться…

Рокка сразу же повел себя так, словно вовсе и не был в чужой компании, которой полагалось бы стесняться, хоть поначалу, пока не освоился с «домашним» духом отряда. Он тут же стал чуть ли не командовать. На него не обижались, инстинктивно чувствуя, что в самоуверенности этого человека скрывалось нечто, позволявшее ему занимать избранную позицию. Он уже заранее был уверен, что их отправляют, и действовал соответственно. Не прошло и двадцати минут, как его предположения подтвердились: на дороге возник Миелонен и закричал:

– Приготовиться! Собрать палатки! Выступаем через час.

Этот приход не вызвал обычных комментариев: все понимали, что настал их черед.

Так они отправились в поход. Шли, чуть подавленные, навстречу артиллерийской канонаде. Постепенно они свыкались с фронтовой атмосферой, с тем особым душевным состоянием, основу которого – когда яснее, когда глуше – составляет смерть. И гром пушек снова становился для них чем-то обыденным. Им навстречу везли солдат шедшего впереди них батальона, убитых и раненных в тот момент, когда они пытались прорваться сквозь заградительный огонь вражеской артиллерии.

Им повезло: они заняли свои новые позиции во время артиллерийской передышки. Вблизи передовой они свернули с дороги и расположились в лесу, где и провели весь день, пытаясь уяснить свою задачу и прислушиваясь к приглушенной стрельбе, доносящейся с линии фронта, которая проходила по реке примерно за километр впереди их расположения.

К ночи появился Рокка, долгое время где-то пропадавший, и сказал:

– Водяных животных они из нас сделают. Нагнали понтонов и катеров.

– Ну, вляпались.

– Не говори. Осталось только загнать нас в воду.

– Значит, в лодках будем переправляться, ребята.

– Известное дело. Геройский полк – в самое пекло. – Сихвонен был зол.

– А по-моему, все равно, куда нас повезут. Какая разница, где подыхать, в воде или на земле. По мне, смерть везде совершенно одинакова, где бы она тебя ни настигла. Вот летчиков героями считают, но я никак не пойму, какое это имеет значение, с какой высоты падать будешь или как помрешь.

– О смерти не говорите! – вмешался Хиетанен, притворяясь, что его трясет от страха. – А то меня еще понос прохватит.

– Ладно, не будем, а то ты еще нас вымажешь.

Рокка уселся на кочку и принялся грызть сухой хлеб*

С минуту он оглядывался вокруг, словно ища, на что бы обратить свою энергию.

Подальше в стороне разместился взвод Карилуото, и Рокка крикнул прапорщику:

– Слушай, ты, прапор!…

Карилуото удивленно повернулся к Рокке:

– В чем дело?

– Мы сейчас переправляемся через реку.

– Знаю.

– Ну и все.

Рокка махнул рукой и повернулся к Коскеле.

– Слушай, Коскела, как мы будем переправляться? Поместим пулеметы в лодки или будем прикрывать переправу огнем с берега?

– Подождем распоряжений, за ними дело не станет. По-моему, будет и то, и это.

– И я так думаю. Одни поедут в лодках, а другие спустятся с берега к реке, как успеют. Надо бы нам применить военную хитрость. В ту войну я только и думал, что бы такое изобрести. Русские, вишь, в Зимнюю войну гораздо скорее захватили бы наши позиции, если бы были похитрее. Но они знай себе шли в лоб да в лоб. Всегда смотреть надо, что делаешь. Один человек может столько же сделать, что и целый отряд. Такая это тратегия.[11]11
  Искаж. стратегия.


[Закрыть] Пошли, ребята, спать. На войне никогда не знаешь, когда в следующий раз поспать удастся.

Рокка заснул сразу, но у других сна не было. Напряжение и страх перед грядущими событиями были сильнее усталости, поскольку в общем-то они успели отдохнуть. Бодрость духа в них несколько поддерживали резервисты, которые, глядя им вослед, приговаривали: «Строевые ребята идут. Вот уж пальба-то будет».

Они считали себя лучше резервистов, и офицеры пользовались этим, стараясь подбодрить их словами: «Уж эти ребята покажут, как надо гнать арендаторов».

С другой стороны, после столь длительного отдыха они почувствовали тягу к действию, и поэтому, когда пришел приказ начать переправу, будить пришлось немногих. Они разбились на группы неподалеку от берега реки, куда передовые части и солдаты саперной роты уже притащили быстроходные моторки. Там они и получили задание. Второй полувзвод третьего взвода прикрывал переправу огнем с берега. Первый придавался взводу Карилуото, который начинал атаку.

Каждому отделению предназначался катер и выбиралось подходящее направление, следуя которому они должны были подойти к берегу. Пулеметы установили на носу, откуда надлежало стрелять, хотя Рокка и говорил, что это совершенно зря, поскольку река настолько узка, что все равно не успеешь дать больше двух очередей. С этого и начался продолжавшийся всю войну его спор с Ламмио.

Рокка, которому Ламмио запретил обсуждать его распоряжения, заявил в ответ:

– Ты сам, добрый человек, увидишь, что не стоит из-за этого пулеметы собирать. При высадке больше времени уйдет, когда разбирать начнем.

– Послушайте, никакой я не добрый человек. Я ваш командир, и вы будете делать так, как вам приказывают.

– Да нет. На нос класть будем одни стволы.

Ламмио ничего не ответил; когда Рокка отошел, он повторил его слова как свои собственные.

– Положить только стволы на нос лодки. За время переправы вряд ли больше одной ленты израсходуется.

Рокка переправлялся с пулеметом Лахтинена, заметив тому:

– Дай-ка мне пострелять, а то я без дела. Ты ведь недавно стрелял.

– Мне это вполне подходит, – сказал Лахтинен. – На пулемет мне плевать. И Мяятте тоже.

– Вот и хорошо, ребята.

В четыре часа они получили приказ быть наготове. Солдаты разместились возле лодок. Они старались отогнать от себя возникающую в воображении картину того, как пулеметная очередь прошивает борт лодки, убивая их. Они пытались прикинуть, можно ли добраться вплавь с тяжелым пулеметным снаряжением, и приходили к неутешительному выводу.

Из первой лодки до них донеслись напряженно-взволнованные слова Карилуото:

– Не болтайте попусту! Отставить ненужные разговоры!

Едва он успел сказать это, как мир словно разорвался у них за спиной. У-ии-ии…

Казалось, что земля на противоположном берегу начала тяжело выворачиваться наизнанку. Это продолжалось минут пять, после чего они потащили свои лодки вниз к берегу. Дымовые столбы заволокли весь противоположный берег, и кто-то облегченно проговорил:

– Сквозь такой дым невозможно стрелять, разве что на голос.

– Начинай движение! По лодкам!

Мотористы запустили моторы, и солдаты начали отталкивать лодки.

Винты погрузили в воду, и лодки понеслись к противоположному берегу. Следующая группа уже приближалась к реке. Сквозь дымовую завесу доносились слабые, беспорядочные залпы, не причинявшие никому вреда.

Рокка лежал на носу лодки, в которой были солдаты второго полувзвода, и стрелял сквозь дым. Много ленты расстрелять он не успел: нос лодки уже врезался в берег, и солдаты стали спрыгивать на землю, и тут же они начали терять людей. Первым был солдат из саперной роты. Он зашатался на прибрежном камне и упал в воду, сразу окрасившуюся кровью. В страхе солдаты вознамерились было залечь под защитой берегового обрыва, но Карилуото понуждал их двигаться вперед. Его поддержал Рокка, который уже бежал вперед с пулеметным стволом на плече:

– Поторапливайтесь! Они сейчас очнутся, и нам придется плохо. Помните, ребята, у нас за спиной вода.

Они бежали сквозь дым вверх по пологому прибрежному лугу, за которым раздавались выстрелы противника. Карилуото постоянно кричал своим солдатам, чтобы они поддерживали «локтевую связь», потому что видимость все еще была крайне слабой, несмотря на то что дым уже начал рассеиваться. Рокка бежал рядом с ним и говорил, задыхаясь:

– Слушай, прапор! Ты не давай ребятам к земле пригибаться! Не сбавляй темпа… Мы делали так же в Кельясе, и таким вот манером мы заставим их быстренько убраться.

Позиции противника были на опушке леса. Дымовая завеса уже рассеялась и больше их не защищала, так что один из солдат Карилуото получил смертоносную пулю. Остальные бросились на землю и открыли огонь. Коскела приказал установить пулеметы и подавить вражеские огневые точки. Для второго полувзвода приказ был излишним, потому что Рокка уже открыл огонь, даже не устанавливая пулемета, а лишь положив ствол на пень.

Мяяття подавал ленту, небрежно выпрямившись во весь рост, словно желая показать Рокке, что храбрость отнюдь не его монополия.

– Вон там они, черти… Смотри… видишь?… Пулемет… Бруствер…

Рокка увидел три головы за пулеметом, но и противник заметил их, и треск пулеметной очереди ударил им в уши. Две пули прошили скатку лежащего рядом Лахтинена. Рокка быстро, но точно поймал цель на мушку. Две головы исчезли. Третья как бы осела на пулемет, и он замолчал.

Карилуото приказал своим солдатам подниматься в атаку, и Рокка, услышав это, передал пулемет Мяятте и сказал торопливо:

– Возьми… я пойду с пехотой… Там будет рукопашная.

Перед ними была часть траншеи, оставленная неприятелем. Вернее, все ее защитники погибли. Карилуото спрыгнул в траншею, за ним последовали некоторые из его солдат. С ними поспешил и Рокка, и Карилуото послушно отдал ему свой автомат, когда Рокка как бы мимоходом потянул его из рук командира:

– Дай мне… Возьми ручные гранаты… Это хорошая игрушка… В Зимнюю войну у нас их было слишком мало…

Рокка обошел его и двинулся первым так естественно, что Карилуото ничего другого не оставалось, как подчиниться. Не было времени даже удивляться этому человеку, который все время что-то оживленно приговаривал и, пригибаясь ниже края, шел вдоль траншеи. Карилуото взял гранаты у подошедших сзади солдат; когда они приблизились к повороту траншеи, Рокка приказал ему бросить туда гранату.

– Как только она разорвется, я пойду вперед, проверю. Затем то же самое за следующим поворотом. Так будет лучше… Понятно тебе?

Карилуото бросил гранату, и, когда она разорвалась, Рокка быстро завернул за угол траншеи. Он увидел, что двое солдат убиты, а третий направил свой пулемет прямо на него. Однако был убит раньше, чем успел подумать о том, чтобы выстрелить.

– Вот так-то, старина, не наставляй на меня свою пушку… Мертв… Я-то человек проворный…

За следующим поворотом траншеи погибло трое. Огонь Рокки был быстрым и точным. Все время он выкрикивал какие-то распоряжения, а остальные инстинктивно повиновались. Карилуото даже не замечал, что не он, а Рокка командует людьми. Он только бросал гранаты по его указанию, успевая, правда, и восхищаться безошибочной точностью и быстротой этого идущего впереди человека. Рокка действовал четко и деловито. Он ничего не боялся и потому обдумывал все с холодной трезвостью, без малейшего замешательства; он знал, что, если захватить инициативу, противник окажется беспомощным. Непрерывный огонь не давал тому со своей стороны бросать гранаты, а автомат Рокки, бивший именно туда, куда было нужно, довершал дело.

Справа поспевала вслед за ними вторая рота, которая легко захватила позицию, потому что продвижение по траншее людей Карилуото парализовало оборону противника. Соединившись с левым флангом второй роты, люди Карилуото возвратились назад. Часть третьей роты разворачивала свои позиции в противоположном направлении или, точнее, просто оккупировала ту территорию, потому что неприятель отступил. Пулеметчики Коскелы закрепляли достигнутый успех, за исключением Рахикайнена, который «закреплял» за собой как можно больше кокард и знаков различия с убитых.

Восхищенный Карилуото вразвалку подошел к Рокке.

– Как ваша фамилия?

– Я Рокка. А имя – Антеро. Я уже докладывал своему прапорщику.

– Да, я просто так хотел узнать. Ты поработал на пятерку.

Карилуото был настолько доволен операцией, что его нисколько не задело то обстоятельство, что Рокка командовал им. Рокка вытер пот фуражкой и засмеялся. Карилуото заметил, что у него своеобразная манера смотреть на собеседника: он никогда не смотрел прямо в глаза, а чуть сбоку, краем глаза, и в его взгляде часто мелькала легкая насмешка. Обычно она, словно невзначай, проскальзывала и в его словах, за исключением тех случаев, когда он начинал назидательным тоном излагать какое-нибудь дело. И на похвалу Карилуото он ответил, плутовато усмехаясь:

– Ты, прапор, не начинай меня хвалить. Думаешь, так ты меня и подзадоришь?!

Он перестал смеяться и, подняв палец, принялся объяснять поучающим тоном, который казался комичным в устах этого беспокойного человека:

– Слушай, прапорщик! Ты молодой парень, и настроение у тебя геройское. Ты стремишься совершать героические поступки. Я этому значения ни черта не придаю. Тогда только приходится идти, когда дело требует, а в другой раз и залечь надо. Вот ты напрасно недавно сам в атаку поднялся и других за собой звал. Может, оно и хорошо, но, прежде чем на такое решаться, посмотри, что за обстановка кругом. Мы здесь не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы убивать. Всегда надо сначала осмотреться. Тратегия в этой наступательной войне такая. Ты идешь. В тебя стреляют. Ты бежишь не глядя, и он попадает в тебя. А ты лучше поищи прикрытия, смотри, откуда стреляют, действуй быстро, но не торопись. Сначала целься, целься очень точно и стреляй первым. Одной секундой раньше его – и хватит. Вот так-то.

Рокка словно заметил излишнюю серьезность своих поучений, он снова лукаво засмеялся и закончил:

– К тому же на этой войне я просто не могу бояться. Это игра в войну по сравнению с Тайпале. Да вот Тассу знает, как во время Зимней войны мы лежали вперемешку с трупами, и как люди сходили с ума, и как каждый вечер мы оттаскивали назад мертвыми половину из тех, кто шел вперед. Такое там было… Ну, я пойду посмотрю, что это за парень на меня свой пулемет наставлял.

Рокка отправился к пулеметной позиции и увидел, что там уже занимается сбором значков Рахикайнен.

– На кой черт тебе эти значки?

– Торговать ими буду.

– Да кто их купит?

– Подальше от передовой много таких солдат толчется.

– Вон оно что. Но куда ж эти двое подевались? А, вот они лежат. Я-то думал, как это я со всеми управляться буду, а эти двое сами вниз попадали… А вон тот в меня стрелял. Молодой парнишка. Эх ты. Ты со мной поединок затеял, и вот что из этого получилось. Ну, пошли… а то наши уйдут. Пули-то визжат по-прежнему. Вишь, завывают, как раньше.

Они двинулись дальше. В пулеметной роте Рокка пришелся всем по душе. Он был настолько мудрее, заметнее других, что зависти к нему никто не ощущал. Положение облегчалось тем, что сам Рокка относился ко всему со свойственной ему естественностью и простотой. Суси Тассу он посоветовал поберечь себя:

– Не вылезай понапрасну. Потихонечку мы до Перешейка доберемся. Послушай, возьми-ка у того убитого плащ-палатку! Осенние дожди вот-вот начнутся.

Глава шестая

I

Сражения не прекращались до самого Петрозаводска. Начался второй этап наступления Карельской армии, это было беспрерывное движение по скверным шоссейным дорогам, ведущим от границы к Онежскому озеру. Конечно, солдаты ничего не слышали ни о Карельской армии, ни тем более об этапах ее наступления. Номер своего полка они знали, но о дивизии у многих было лишь смутное представление, не говоря уже об армейском корпусе и армии. Иногда они видели проезжающий мимо автомобиль с сидящим в нем генералом, которого знали по картинке из «Карманной книги солдата», и тогда вслед ему неслось: «Кой черт их сюда несет». Генерал принадлежал к совсем другому миру. Их же миром были только боль, опасность, голод, усталость и ставшие близкими однополчане, которые один за другим исчезали из их рядов.

«Выполнив ряд умело направленных действий против соединений неприятеля и сломив таким образом его сопротивление», они шумно продвигались вперед километр за километром. Этими словами мотивировалось получение высшим командованием высоких наград.

Издалека, с юга и севера, насколько они могли различить на слух, доносился грохот артиллерийской канонады. Над ними шли воздушные бои, и они иногда останавливались посмотреть, как факелом падал на землю пылающий самолет.

Всякий раз, заставив неприятеля отступить, солдаты надеялись, что теперь смогут продвигаться быстрее, но надежда не оправдывалась. Спустя несколько километров они вновь встречали сопротивление. День ото дня они становились все молчаливее и раздраженнее. Часто вспыхивала перебранка по самым ничтожным поводам. Глаза их запали, скулы начали выпирать, гладкие мальчишеские лица за считанные недели избороздили морщины. Рахикайнен больше не искал значков. Самым желанным товаром стали теперь плащ-палатки и хлеб.

Коскела еще больше сблизился со своими солдатами. Молчаливый прапорщик завоевал у них столь безоговорочный авторитет, что стоило ему только заикнуться о каком-нибудь задании, как оно уже выполнялось. В бою он оставался спокойным трудягой, осмотрительным и расчетливым, поэтому в его взводе потери всегда были наименьшими. Он никогда не подвергал пулеметные расчеты опасности, если в этом не было действительной нужды, и в таких случаях всегда был рядом, ведя за собой людей, помогая им. Но прежде всего солдаты чувствовали в нем своего потому, что он был таким же, как любой из них. В передышках между боями никто не мог бы сказать – не видя его знаков различия, – что он офицер: так естественно он сливался со своим отрядом во всех мелочах.

Лехто становился все мрачнее. Однажды граната разорвалась совсем рядом с ним, но он остался невредимым. Только оглох на некоторое время, поскольку, как он сам говорил, не мог слышать стоны тех, в кого стрелял и кого ранил. На случившееся никто не обратил внимания. Теперь они были уже настоящими солдатами. Однажды им пришлось, отступая с холма, оставить там раненого. Когда они вновь овладели возвышенностью, то нашли солдата мертвым, со штыковой раной в боку. Один из автоматчиков Карилуото застрелил за это мимоходом, целясь из-под локтя, троих пленных. Два дня спустя автоматчика разорвало прямым попаданием гранаты. Так смерть разрешила эту жизненную коллизию.

Рокка, казалось, наслаждался войной. В нем нельзя было заметить никаких признаков усталости, напротив, он пытался и в других поддержать хорошее настроение. Его слава росла, но командование стало замечать, что этот человек вовсе не был тем образцовым солдатом, каким ему надлежало быть. Он не проявлял никакого почтения к воинским званиям. Не было случая, чтобы Рокка обратился на «вы» даже к самому высокому начальству. В бою он был, безусловно, изобретательным и хладнокровным убийцей, и часто случалось, что он, пулеметчик, без приказа, по собственному почину, уходил со стрелками. «Рукопашный бой – это, вишь ты, такая область войны, которую пулеметчик никогда не узнает, а мне интересно попробовать, что это».

Ванхала постепенно избавлялся от своей застенчивости. Все чаще его замечания стали приходиться к месту. К тому же он оказался хорошим товарищем, и Лехто отдал ему должное, сделав как бы своим заместителем в отделении.

Все они, каждый на свой лад, переживали тот душевный кризис, который вызывала в них эта бойня. Стойкие крепли, слабые изнемогали от перегрузок. Риитаоя начал заговариваться, и Лехто потребовал, чтобы его заменили, но на это не согласились: они должны были до конца исполнить свою миссию убийц.

Постепенно прапорщик Карилуото завоевывал репутацию одного из лучших командиров в батальоне. Аутио поручал ему самые трудные задачи, и Карилуото со своей стороны всегда стремился по возможности быть вместе с Коскелой. Вообще же Коскела всегда сопровождал его или пулеметчиков, поддерживавших взвод Карилуото, потому что хотел лично участвовать в выполнении самых трудных задач. Отношения этих двух офицеров выходили за рамки обычных служебных отношений. Карилуото всегда приноравливался к душевному настрою Коскелы, а Коскела старался деликатно избежать роли духовного наставника. Он понимал, что каждый раз, когда Карилуото вместе с ним смело бросается под огонь во время атаки, он старается искупить то мгновение, когда лежал на болоте, не в силах сдвинуться с места. Юноша хотел освободиться от того позорного воспоминания, чтобы вернуть себе самоуважение.

И это ему удалось. Перед каждым серьезным препятствием Карилуото повторял свой приказ: «Четвертый – вперед!», и голос его звучал все увереннее. Каждый раз он словно загонял бичом это парализующее чувство страха под ложечкой все глубже, в самые глубины своей души, и таким образом подтверждал мнение, что прапорщик Карилуото наряду с Коскелой, Аутио и Ламмио был одним из самых храбрых офицеров в батальоне.

Менялось и его отношение к войне. Возбуждение, нервозность уходили, уступая место твердому чувству долга. Со временем он стал пользоваться расположением своих солдат. Они никогда не испытывали к нему ненависти, но раньше именно из-за излишней увлеченности считали его несколько ребячливым. Теперь же храбрые считали своим долгом быть рядом с ним, более же слабые старались выразить свое уважение другим способом.

Однажды он испытал глубочайшее потрясение, которое решающе повлияло на его душевное состояние. У него вестовым служил молоденький доброволец, года на два младше остальных. Паренек оказался очень смелым солдатом – то ли от чистой ребячливости, то ли потому, что по счастью никогда не представлял, как близко от него ходит смерть.

Одну высоту противник оборонял особенно упорно. Четыре раза их выбивали со склона, и там полегло самое большое количество солдат, которое батальон когда-либо терял за один раз. От взвода Карилуото остались два отделения. Третий пулеметный расчет из взвода Коскелы погиб полностью, не считая одного подносчика патронов. Карилуото предпринял последнюю отчаянную попытку. Уже был отдан приказ остановиться, прекратить напрасные жертвы, но он решил, что еще одна атака может увенчаться успехом. Захват даже небольшой траншеи означал бы успех, и он решил провести операцию силами немногих лучших солдат, по возможности избежав потерь.

С ним пошли несколько человек, но в траншею прорваться не удалось. Вместо этого вестовой, бросая гранату, получил пулю в живот, и атака на этом захлебнулась. Карилуото оттащил раненого парнишку назад, под прикрытие камня: тот корчился и стонал от боли. Карилуото, пытаясь перевязать парня, сам не мог сдержать стон. Потрясенный, он старался успокоить солдата:

– Не двигайся… От этого еще больнее. Сейчас прибудут носилки. Подождем. Сегодня им много приходится таскать.

Изо рта вестового пошла кровавая пена. Он проговорил лишь:

– Смерть придет… не носилки. Я иду к отцу… Ой я несчастный… о-о… жжет, жжет…

У Карилуото на глазах навернулись слезы.

– Ты не умрешь… Успокойся… Сейчас подойдут санитары, а в лазарете тебя прооперируют…

Паренек был весь во власти страха смерти. Он пытался вырваться, и Карилуото приходилось удерживать его.

– Прапорщик… помолитесь вы… я не в состоянии… вспомни… жжет… я умираю…

Карилуото был потрясен до полной беспомощности. Он сам не сознавал, что молится, но, напуганный, старался сделать пареньку приятное и бормотал:

– Отче наш… Иже еси на небеси… Да святится имя твое…

Вестовой пошевелил окровавленными губами:

– Отче… наш… отче… наш…

Он несколько раз резко выгнулся, упираясь затылком в землю и приподымая спину. Лицо его посинело, тело напряглось. Карилуото вытер глаза фуражкой и пополз к своим солдатам.

Он снова писал письмо. После смерти Вуорелы такого не случалось.

…Знаю, что мои слова ничего не будут значить для Вас и не утешат Вас в Вашем горе. Каждый из нас одинок в своем несчастье, и каждому из нас приходится выкупать каждое мгновение у страха и смерти. Мы не можем посвятить себя оплакиванию потерь, мы должны выдержать, напрягая всю нашу волю. Пишу Вам потому, что это я приказал ему идти туда, где он погиб, и я несу за это ответственность, поскольку сделал это хотя и не по своему желанию, но вполне сознательно. Пишу потому, что не хочу избегнуть этой ответственности, я буду нести ее, как бы тяжела она ни была, ибо велико то дело, ради которого ему и нам приходится идти вперед…

Карилуото на этот раз не стыдился своего письма. Но ему было тошно от патриотических и наивно тупых фраз в письмах домашним.

Из дней слагались недели. Они перестали их считать, время не имело теперь для них никакого значения. За календарем они не следили. Иногда кто-нибудь говорил: «Не воскресенье ли сегодня?», и ему отвечали после короткого размышления: «Да, действительно, черт побери». Счет времени по их календарю велся следующим образом: «тогда, когда из второго взвода шестеро погибло», «когда разбомбили автоколонну», «когда драпали», «танковая атака»…

Ночи становились темнее. Часто шел дождь, и в воздухе явственно чувствовалась осень. Они занимали карельские деревни, население которых было эвакуировано. Те люди, которые остались, относились к ним с хитрой покорностью. Вслед за солдатами приходили «соплеменники» и пасторы, но это их уже не касалось.

Они мечтали только об отдыхе и пище, но и того и другого недоставало. Однажды они захватили полевую кухню, котел был полон готовых щей.

– Не ешьте. Еда может быть отравлена.

Рокка наполнил свой котелок.

– Вы прямо как дети. Здесь гранаты да пули свистят, а вы отравы боитесь.

Рокка съел все, и, поскольку никаких признаков смерти у него не обнаружилось, поели и остальные. Лахтинен расхваливал суп до небес и сравнивал его с их собственной походной кухней.

– Видно, что у колхозных ребят есть все же чего поесть, хоть некоторые их голодной смерти уже тридцать лет дожидаются, как воскресения Христова. И чем только все это кончится!