Текст книги "Братский круг. По самому краю … (СИ)"
Автор книги: Вячеслав Юшкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
– Куба? – спросил смотрящий за лагерем.
– Да, Куба. А ты Старый?
– Для тебя просто Андрюха. За лагерем приглядываю потихоньку. – Мы ударили по рукам. – А это мои близкие. – Старый обернулся в сторону сопровождающих, среди которых, к слову сказать, был давешний Грека. Я кивнул ему отдельно, а он также опустил голову в приветственном поклоне, но продержал ее в нижнем положении чуть дольше, чем следовало бы, давая понять, что по моему вчерашнему вопросу все сделано.
Мы стали один за другим заходить в помещение. Барак был двухэтажный. Пройдя по узкому коридору, оставляя по обеим сторонам кубрики – помещения для жилья, рассчитанные на двадцать-тридцать человек, прошли еще дальше, в лен-комнату, служащую одновременно телевизионной комнатой. В каждом барачном здании было такое помещение. В нем по замыслу, в числе прочего, должны были проходить политинформации для зеков.
– Заходи, брат. – смотрящий за лагерем положил руку мне на плечо, – Располагайся. – и тут же одному из сопровождающих: – Артем! Достань-ка что у нас там припасено.
Мы расселись вокруг стола, заставленного лагерными деликатесами. Копченая колбаса, сало, черный хлеб, пару луковиц, порезанных на несколько частей, консервы, ну и еще много чего, предназначенного скрасить суровый арестантский быт.
Вошел Артем, прикрыл дверь и вытащил из-за пазухи грелку, наполненную спиртным.
Старый оглядел присутствующих.
– Ну, все вроде? Крот, поставь кого-нибудь на контору. – один из зеков тут же метнулся в барак и привел потрепанного мужичонку.
– Стоишь за дверью, пасешь. Если легавые или еще кто посторонний, сразу цинкуешь. Усек?
Мужик кивнул.
– Ну, разливай Артем, чего тянешь? – дал команду смотрящий за лагерем.
Самогон забулькал из грелки по стаканам. Все потянулись за закуской, приготовились.
– Ну! С приездом тебя, брат. Кто не по курсам еще, – Старый обвел тяжелым взглядом присутствующих. – Поясняю. – Это Куба, звать Саня, бродяга порядочный, люди серьезные отписались за него с Централа. Да и с воли тоже. – кинул быстрый взгляд на меня авторитет. – Будет смотреть за третьим бараком с сегодняшнего дня. Давай выпьем за встречу, а потом, кто что имеет сказать – скажет.
Мы молча выпили и закусили. Затем смотрящий представил присутствующих.
– Это Круглый. – Старый указал на толстого холеного зека. – Смотрит за вторым отрядом.
– Это Кочерга. – перевел взгляд на тощего чахоточного арестанта. – Груженый за четвертым.
– Ну, с Греком ты знаком уже, за карантином он. Далее Башкир – смотрящий пятого, Саня Молодой поставлен за Игрой в лагере приглядывать. Ну и Ваня Сладкий сейчас в изоляторе. Десять суток вчера дали, с кумом что-то не поделили.
– Эти поцики – цвет третьего отряда. – Старый указал на еще нескольких арестантов, кучно сидящих в одном углу. – Миша Метла, Димка Француз, Дима Козырь и Хомутов Илья, он же Хомут. Знакомься, Саня, твой коллектив. Народ лихой, но правильный. Молодцы пацаны, тянутся, на общее стараются. Больших вопросов к ним нет. – смотрящий за лагерем перевел взгляд на Хомута, – есть правда перегибы на местах, да Илья? Но мы с ними стараемся разбираться на месте. Наливай, Артем.
В стаканах снова забулькала пахучая жидкость. Я взял свой стакан и поднялся.
– Андрюха, – я кивнул головой в сторону Старого, – И вы, пацаны! Душевно благодарю за встречу и оказанную честь. Обещаю, что не дам мужика в обиду, обещаю, что мусорам кислород поприкрою настолько, насколько сил хватит. Ну и насчет общего, последнюю рубашку отдам, коли надо будет. Ну, а каков с меня рулевой, позже будем решать.
Все выпили. Артем принялся ловко и мелко нарезать сало. После, так же меленько нарезал лук и, взяв хлеб, смастерил бутерброд. Оглядев всех, протянул Старому. Старый кивнул в мою сторону.
– Дай лучше Сане, пусть пацан после карантина подкрепится.
– Благодарю. – я взял бутер.
– А ты надолго к нам брат? – вступил в разговор Саня Молодой.
Я оглядел арестанта лет тридцати. Веселое, но умное лицо, короткая стрижка, невысок ростом, в глазах какой-то лихой блеск, не зря видно за игрой в лагере смотрит.
– Два года по приговору.
– Ну по-божески, брат, по-божески. – игровой прищурил глаз. – А статейка какая? Если не секрет?
– Что ты, друже, какие у меня секреты от братвы, 145 часть три.
– Ну, тем более по-божески. – повторил Молодой.
– Да там, я слышал, судье забашляли. – вмешался в разговор Дима Козырь, немолодой блатарь, явно не первый раз топчущий зону. – Ты же Федота Сереги подельник?
– Да, Федота.
– Ну! – Козырь развел синими от наколок пальцами. – А я за что базарю. Дело-то на слуху ваше было. Со сто сорок шестой удалось соскочить на сто сорок пятую. Красавчики парни!
– Ну что мы все обо мне, да обо мне? Бродяги, расскажите лучше какой положняк по лагерю. Может на что особо нужно обратить внимание в бараке. Ну и вообще. – перевел разговор я. – Как с кем из мусоров себя вести? Кто подмазанный, кто нет? С вязаными как отношения? Есть ли сложности? Не борзеют? Мож кого в стойло поставить, или еще что…
– Дак сложности с красными всегда есть. – после небольшой паузы, невесело оглядев всех, ответил Андрюха Старый. – Иногда поболе, чем с мусорами. Но стоит ли тебе братан вникать вот так сходу? Может недельку-другую оглядишься, пообвыкнешь, а потом втянешься в движуху?
– А что глядеть-то? – возразил я. – При всем уважении, брат! Красные за это время не почернеют. А вот рулить бараком с более чем сотней душ, не зная острых моментов, как-то не с руки будет, я думаю. Так что, братва, с вашего позволения хотел бы знать все, что мне знать положено.
– Резко ты. С ходу в карьер. – подал голос Круглый. – Не хочу никого обидеть, но с нашими вязаными так быстро не разобраться.
– А ты расскажи суть. А я покумекаю.
– Многие за правдой ходили, да не многие вернулись. – Круглый недоверчиво глянул на меня.
– Не ворчи, Леша, – оборвал смотрящего за вторым Старый. Пацан дело говорит. Как, не зная обстановки, за барак грузиться. Вдруг завтра вопрос какой срочный возникнет, к нам что ли бежать для разъяснений? Не каждый день через наши локалки побегаешь.
– Да, конечно, прав Куба. – подал голос Грека. – Надо в курс ввести по полной человека. Чтоб не было недомолвок. С вашего позволения, господа, – блатной оглядел присутствующих. – Я поясню Сане…
Поймав вопросительный взгляд Грека Старый, секунду помедлив, кивнул.
– Ну, так вот. – смотрящий за карантином потянулся за куревом. – Имеем мы в лагере одного проблемного беспредельного козла и сделать пока с ним ничего не можем.
Я молча слушал. Не перебивал.
– Козла этого кличут Салехард. – продолжал Грека. – Из бывших блатных. Не местный. Ссученый. Из Казанских бандюков. Беспределит во весь рост. И кодлу в первом бараке такую же подобрал. Рыл двадцать. Мусора им анаболики таскают с воли, так они с утра до вечера в спортзале булки качают. Среди них такие персонажи есть, что в дверь боком только пролезть могут. Как какое гадье по этапу прибывает, они сразу их к себе в кодляк подтягивают. Прямо с карантина. Никто им не указ. Тут давеча прапоренка новенького, с дубаков, кто-то из них отметелил, так даже на это менты глаза закрыли. Салехард этот все наши нычки знает. Все схроны. Ничего не спрячешь от него. Сроку пятнашка. В лагерь поднялся полгода назад, на этапе шел по изоляции. Крест на нем поставили еще на транзите. Но никто пока не осмеливается приговор исполнить. Вот и щемит мужиков, а мы молчим, языки в жопу засунули…
– Ну ты полегче-полегче! – Старый недовольно поморщился.
– А что, Андрюха, я неправильно говорю? Себя все порядочными считаем, а духа ни у кого не хватает с этой гнилью разобраться!
Присутствующие зашумели. Не все были согласны со смотрящим за карантином. Видно, не приятно было слушать то, что и так все знали, что уже наболело. Да и еще в присутствии нового человека. Но Грека продолжал рубить правду-матку.
Все знают как они в карантине над пацанами измываются. Это у нас сейчас какой-никакой мир с администрацией, а так бы краснота лютовала. Вспомните недели три назад, как Зеленого забили за тряпку. Не довезли по скорой. А пацану всего двадцать два года было. А как Салехард с мужиков бабки вымогает. Никто не в курсе здесь? С твоего барака, Круглый, мужики просили защитить от него и что? Кто-то впрягся за них? Назар, кажется, одного зовут? Которого из петли вынимали…
Я не выдержал.
– Как же так братва? Не по понятиям это. Надо спросить с беспредельщика! Иначе с нас самих же потом спросят! Да и как людям в глаза смотреть будем?
– Вот я и говорю. – вставил Круглый. – Многие ходили за правдой, да вернулись не многие…
Я внимательно посмотрел на смотрящего за вторым. Что-то с ним не так. Холеный, одетый с иголки по лагерным меркам, он напоминал скорее барыгу, чем блатаря. Ленивая речь, плавные неторопливые движения, аккуратно выбрит и подстрижен. Вот уж, кому тюрьма, а кому мать родная…
В глаза бросалось, что этому-то точно ничего не надо. Привыкший к спокойной сытой жизни, он никуда не полезет. Никакую правду искать не будет. Свое – оно ведь всегда ближе.
Старый положил руку мне на плечо, невольно отвлекая от мыслей о Круглом. Видимо опытный сиделец прочитал, о чем я думаю.
– Ты не торопись с выводами, Саня. – произнес он. – Жизнь наша слишком сложная, чтоб все плохое считать плохим, а хорошее хорошим. Иногда бывает так, что и плохое лучше, чем хорошее, хотя с виду наоборот.
– Ты имеешь в виду, что плохой мир лучше хорошей войны? – уточнил я.
– Я хочу сказать, что не все, кажущееся тебе сейчас очевидным, является таковым.
– Ладно. Поживем-увидим.
Глава 20
Стемнело. Пятак за котельной тускло освещался небольшим прожектором с мутным, треснувшим стеклом. Место глухое, унылое. Сам бог велел здесь стрелки забивать. Менты сюда суются редко, опасаются, и правильно делают, народец лихой, могут и башку в потемках проломить. Если только наведет кто, сольет стрелу, тогда только «Кум-трест» нагрянет, да и то вряд ли, кому охота по ночам шастать. Мусора – они тоже, какие-никакие люди… К тому же, смена сегодня самая, что ни на есть лояльная к зекам. Все дубаки под полтинник, старой закалки, еще помнят те времена, когда пьяных сидельцев по баракам развозить приходилось. Почем зря арестанта гнобить не будут. Хорошая смена.
Мы с Немцем, Седой и еще пара спортсменов-боксеров с нашего барака, с которыми Саня обычно свои тренировки проводит, стояли и смолили в ожидании одиннадцати часов вечера. Чуть в стороне нервно курил Валера землячок, волнуется пацан, судьба его решается.
Неизменный шнырь – Анцыга, «висел на конторе» – смотрел с крыши котельной за подходами к месту встречи. И о перемещениях противника предупредит, (а от Кукиша можно было ожидать какой угодно пакости) и сотрудников, если увидит, тоже маякнет.
– Седой и вы, пацаны, в базаргу и все, что за ней последует, не лезьте. – раздавал последние инструкции Немец. – Дело темное, неизвестно как после аукнется, а вам еще срока досиживать. Мы с Кубой спросим с беспредельщиков. Да и потом, если что, на сходне перед братвой вывезем. Нам полегче, нас люди знают, замолвят, если что, словечко и за локоток придержат, если понадобится. Ясно?
Зеки молча кивнули.
– Ну а если уж увидите, что перевес не на нашей стороне, то сами решайте впрягаться или нет. – продолжал авторитет. – Хотя, думаю, не понадобится, таких как они – стадо надо, чтоб с нами справиться, да братан? – и хлопнул своей ручищей по моему плечу. Я чуть не подавился дымом.
– Идут! – негромко крикнул с крыши Анцыга. – Человек шесть-семь.
– Нормально. – Немец бросил окурок на землю и раздавил его ботинком.
– Пусть идут. – и, повернувшись к Шутову, – Ну что, старшой, окропим снежок красненьким? Как Дима Тягач обычно говаривает. Эх, жаль, нет его сейчас рядом. Ну да ладно, сами как-нибудь…
Из-за угла котельной одна за другой стали появляться тени.
– Один, два… семь, восемь. – считал вслух Седой. – Анцыга, ты что, считать не умеешь?
Их было восемь. Как в песне у Владимира Семеновича.
– Ну вот тебе и стадо, – сказал я, выбрасывая окурок и становясь рядом с Саней. – Как заказывал.
Меж тем, Кукиш с товарищи был уже в метре от нас. Враги расположились полумесяцем, обступив нашу менее многочисленную компанию с трех сторон. Я затылком почувствовал, как напрягся Седой с другими пацанами, прикрывавший наши спины.
– Здорово арестанты. – никому не протягивая руки, начал Немец. Для знающих – плохой знак. Если стрелка мирная, здороваются за руки. Хотя бывает и здороваются, а потом палить друг в друга начинают почем зря. На моей памяти пару раз было такое.
– Здорово, здорово. – стоящий впереди Кукиш переступал с ноги на ногу. – Говори, чего звал, а то у меня времени в обрез.
– Ну, будем считать, что с официальной частью покончено, – Саня сделал паузу, как бы выбирая правильную тактику разговора, затем продолжил. – Ты бы еще весь барак свой сюда притащил. Опасаешься чего?
– Да весь барак за ним не пойдет, Саня. – вставил и я свое слово в разговор. – Не знаю как блатные, а мужик точно нет. Скажи, Валера?
Из-за наших спин неуверенно вышел Шутов.
– Так вот из-за чего весь кипиш? – семейник Кукиша Слива только разглядел в полутьме Валеру.
– Ты че, Немец, в натуре за этого муфлона вписаться хочешь?
– Разобраться хочу. А после поглядим. – ответил авторитет.
– Хаа-аа. – оскалился Слива, – И ты здесь, Куба! За земелю пришел разговоры разговаривать! Ну-ну. Послушаем. Да, братва? – и обернулся к стоящим за спиной быкам.
– Да нет, Слива, это я тебя слушаю. – поправил отморозка Немец. – Пока слушаю……
Да только что-то ничего еще не услышал. – голос арестанта начал позванивать от злости, у него еще с этапа не сложились отношения со Слевиным, на момент прихода Сани в лагерь, груженым за карантином.
Кукиш по привычке перевалился с ноги на ногу.
– Короче, братва! В чем предъява конкретно? Что за земляка впряглись – поклон вам низкий, но к нам-то какие вопросы? Мы все разрулили по понятиям. Из-за него, – смотрящий тринадцатого барака кивнул на Шутова, – Чуть весь отряд не встрял. И люди бы пострадали и дело наше общее. А мы и с отрядником убацали, и его, в принципе, не сильно встряхнули. Короче, и овцы целы, и волки сыты. Я лично забашлял мусорку, чтоб тихо все было. Так чего ж еще? А тебе, Саня, не в мазняк по моему бараку вопросы решать. У тебя свои бандерлоги есть. Вот им и указывай что да где. Но! Из уважения к тебе, и… – Кукиш кивнул головой в мою сторону, – … и присутствующим здесь людям, мы этот маленький инцидент между нами забудем. И сегодня никто из твоих парней не пострадает, даже он. – зек мотнул башкой в сторону Валеры, – Забрал его к себе, бог тебе навстречу. Пусть в твоем бараке будет, я не против.
Я уже знал, что будет дальше. Пламенная тирада Кукиша с секунды на секунду должна была прерваться не менее мощным, чем на первенстве Сибири, ударом кулака в его тупую голову. Немец не станет долго слушать какого-то отмора, на двадцать ступеней стоящего ниже его по положению. Да и не в иерархии вовсе дело. Авторитет никому не позволит так разговаривать с собой. Не будь он Немцем. И Кукиш знал это, но тем не менее открыто провоцировал. Это немного настораживало.
Но на сей раз я ошибся. Саня хотел сделать все по закону.
– Да нет, дружище! – начал Немец. – Это ты что-то путаешь. Я волен подойти к любому в лагере и спросить за беспредел. Как равный с равного. Скажи-ка мне, Валера, с чего начались у тебя проблемы в бараке?
Земляк неуверенно проговорил:
– Мать похоронили, а меня известили спустя десять дней.
– Это правда, Кукиш? – Саня в упор смотрел на блатного.
– Ну правда, и че?
– Хорошо, что ты это не отрицаешь. А станешь ли ты отрицать тот факт, что мусора по закону обязаны Валеру везти под конвоем на кладбище, либо в «конверт» гроб завезти, чтобы человек попрощаться мог?
– Ну нет, не стану. Ты к чему клонишь-то? Не пойму я. – смотрящий тринадцатого оглянулся на своих спутников, как бы ища поддержки.
– А к тому, Кукиш, что мусора закон не исполняют, а такие, как ты, отморозки им жопу лижут. Люди в карцерах гниют, чтобы мужику жизнь облегчить. А вы языки свои псиные повысовывали, аж слюна капает и ждете мусорской команды!
– Слышь, Немец! Ты за базаром-то следи! – было дернулся вперед Слива.
– А что мне за ним следить? Да и перед кем? Перед тобой что ли, комсомолец⁉ Я тебя тогда в карантине не удавил только потому, что с людьми серьезными ты был дружен. Думал оступился человек, бывает. А сейчас вижу, что ошибся. Как ты тогда в этапе мужика впроголодь держал, так ты его и сейчас щемишь за все подряд! За сырое и вареное! И кодлу себе такую же подобрал! Сутенеров да бакланов всяких. Весь лагерь знает, какой у вас в тринадцатом бараке «Порядок». Куда в первую очередь арестанты передачи тащат. Все руки до вашего болота не доходили. И Дима Хромой сквозь пальцы на все это блядство смотрит. А вы настолько оборзели, что судьбы арестантские ломать стали! Ты кем себя возомнил, псина? За колготки ворованные заехал, обдолбыш хренов, а здесь считаешь себя вправе чью-то жизнь покалечить? Да я тебя сам сейчас покалечу!
Мощный левый боковой развернул Сливу на 180 градусов, на землю отморозок опустился уже без сознания. Все заняло доли секунды, никто ничего не понял, хотя все и ожидали именно такой реакции. Следом за товарищем рухнул со сломанной челюстью Кукиш, неуклюже подвернув под себя ногу. Группа поддержки, потеряв главарей, замерла в нерешительности. Немец сделал шаг вперед.
– Ну, может кто еще хочет за беспредельщиков вписаться?
– Да че вы его слушаете? На нож падлу! – друг Сливы Гапон кинулся на авторитета с заточкой.
Ситуацию выровнял Седой, все время очень внимательно наблюдавший за происходящим, и к этому моменту уже переместившийся в первый ряд, слева от Немца.
Как только тускло блеснуло лезвие при свете треснутого фонаря, верный телохранитель, не размышляя, прыгнул на нападавшего сбоку. Всем весом своего пружинистого тела пацан врезался в Гапона и вместе с ним отлетел в сторону. Я подскочил к дерущимся, копошащимся на земле, и резким ударом вырубил отморозка. Остальные зеки тринадцатого барака молча наблюдали за происходящим, вмешиваться никто не решался.
Меж тем, Седой вытряхнул из ослабевшей руки Гапона пику и, повернувшись к двум своим бойцам, скомандовал:
– А ну, подсобите-ка!
Зеки подняли начавшее приходить в себя тело и, поднеся ближе к фонарю, с силой опустили его спиной на бетонную тумбу. Один из парней придавил коленом грудь беспредельщика, а второй метнулся куда-то в темень, притащил прислоненный к стене котельной тяжелый лом и протянул Седому. Затем взял Гапона за кисть и вывернул тому до хруста руку, держа ее в натяжку.
Седой бросил взгляд на Немца, тот едва заметно кивнул.
С криком, – Ты на кого руку поднял, мразь? – телохранитель авторитета с силой опустил лом на натянутую как струна руку ублюдка. Одновременно с хрустом ломающихся костей раздался дикий крик Гапона. После шестого удара отморозок перестал подавать признаки жизни. Рука восстановлению не подлежала.
– Вот, что бывает с теми, кто забывает все человеческое. – сказал Немец, обращаясь к оставшимся сидельцам тринадцатого барака. Думайте, прежде чем что-то сделать. Если вы не спросите с беспредельщика, то с вас самих за это спросят! Как срока будете досиживать – решать вам. Сейчас унесете этих в санчасть, а завтра после утренней проверки, чтоб все были у Димы Хромого, расскажете, что видели и слышали сегодня. А нам пора. – Анцыга! – позвал авторитет.
– Здеся я, Саня! – откуда-то с неба тут же спрыгнул шнырь.
– Давай пулей в барак, чтоб к нашему приходу купец уже заварился.
Шнырь растворился в темноте…
Федот задумчиво наполнил наши рюмки. Затем, взяв в руки сигарету, размял ее пальцами и сунул в рот. Я наблюдал за Сергеем и тоже молчал, память, плюс не выветрившийся еще алкоголь цепко держали мой мозг в своих невидимых руках.
– Ну а потом что было, у смотрящего за лагерем? – спросил авторитет.
– Поутру были у Димы Хромого. Не все, правда, смогли присутствовать. – ухмыльнулся я. – По итогу вышло, что с мусорской подачи нашего земелю-то втоптали. Мы эту версию поддерживали. Да и кто Немцу что-то мог предъявить на этой командировке? Да и на любой другой. Беспредельщики послетали со своих тронов, больше их не слышно было в лагере. Кукиш потом на Централ уехал за добавкой. А Гапон так с больнички и освобождался.
– Дааа… – мой ночной собутыльник глубоко затянулся. – Поучительную ты мне историю сейчас рассказал. Если уж за земелю Немец людей калечил, то за дядьку точно порвет. А я, грешным делом, надеялся, что Антоша жив, да вижу сейчас что ошибался.
– Да может и жив твой Антоша, да ненадолго. Это точно!
– Тем не менее, мое предложение в силе. – авторитет подвинул ко мне связку ключей.
Я взял сигарету и встал из-за стола. Прикурив, глубоко затянулся и принялся расхаживать из угла в угол, как в прогулочном дворике на тюрьме. Мысли, опережая одна другую, роем крутились в моей трезвеющей голове. Мы оба молчали. Я думал, а Федот не мешал мне. Сигарета кончилась, я прикурил другую, продолжая расхаживать. Наконец, я остановился. Сел точно напротив авторитета и протянул ему руку. Лицо Сереги оживилось.
– Ну, значит добазарились?
– Добазарились, Серый. Но не ради тебя и не ради Немца, хотя оба вы оба дороги мне. И, уж точно, не ради Антона-гандона! А ради тех пацанов, жизни которых вы готовы бросить к ногам друг друга. Ради них, а не ради этого, – я сгреб ключи с брелком. – Поверь мне, Федот. Знаю, что ответ мой тебе сейчас не нравиться, но я никогда другим и не был, помнишь?
– Да помню, помню, Куба. Нет вопросов.
– Ну, тогда давай еще по одной на посошок, да пора на боковую, ночь гляди уж закончилась. А Немцу забей стрелу на пустыре за радиостанцией на завтра на вечер. Скажи, что человек от тебя приедет, лично с ним разговаривать, но не говори кто. Добро?
– Добро, Саня. Добро!
Мы выпили.
Стрелку с Немцем забили на семь вечера. За Радиостанцией имелся небольшой пустырь, окруженный с трех сторон высоким кустарником, с четвертой же стороны находился обрывистый спуск к реке. В детстве мы часто играли здесь с соседской детворой, сейчас же игры стали взрослыми.
Я остановил своего железного коня возле обрыва, вышел и стал вглядываться в течение реки. С моего места был виден противоположный берег с песчаной отмелью. Лед с реки уже сошел, но ветерок был еще прохладным. С удовольствием подставляя лицо под струи воздуха, я думал о Маше. Сегодня так и не решился пригласить ее куда-нибудь, чтобы продолжить знакомство. Испугался отказа? Не знаю. Наверное нет. Причина не в этом. Скорее побоялся спугнуть, порвать ту тонкую ниточку, что образовалась, как мне показалось, между нами. Пусть пока будет так, как есть. Как идет, так и идет. Как говорится – «Играй по игре»!
Прикурив сигарету, посмотрел на часы, было почти семь. В приличном обществе на стрелки опаздывать считается дурным тоном, поэтому сейчас прибудут гости. Я не ошибся. Одна за другой на пустырь въехали три машины. Две девятки и один «Ниссан-Лаурель» с тонированными стеклами. Остановившись в двадцати метрах от меня, заглушили двигатели. Из ближней девятины вышли два бойца в почти одинаковых «Шустерах» и вразвалку направились в мою сторону. Эти парни были не знакомы мне. Ну что-ж, познакомимся.
Приблизившись, тот, что был повыше, с вызовом плюнул под ноги и вылупился на меня. Казалось, он был искренне удивлен тому, что я осмелился явиться на стрелку такого уровня в одиночестве, да и то, что я вообще осмелился приехать, похоже тоже не совсем укладывалось в его буйной голове.
Не здороваясь, он бросил.
– Ты что ли от Федота?
– Я – глядя на его переносицу с горбинкой, отозвался я.
– А ты кто? – вмешался тот, что пониже, стриженый наголо. Спросил видимо так, на всякий случай.
– Человек – так же спокойно ответил я.
– Да ты че! – нос с горбинкой нравился мне все меньше. – Ну говори, человек, пока есть чем говорить…
Длинный опять сплюнул под ноги, видимо довольный своим диалогом, а лысый оскалился, засветив пяток золотых коронок.
– А Немец где? – поинтересовался я.
– А Немец тебе зачем? С нами разговаривай!
– Как бы тебе повежливей объяснить, уважаемый, – начал я. – Тебе и твоему лысому другу… Ну попробую. Дело в том, господа, что я и до последнего срока не стал бы разговаривать с такой перхотью как вы, а уж после него и подавно не собираюсь.
– Чего? – горбоносый уже явно с трудом поддерживал разговор.
– Предложу на выбор два варианта. Первый – вы идете к ниссану и зовете Немца.
Второй – остаетесь лежать здесь со сломанными клювами, и я сам иду разговаривать с ним. Выбирайте………
Первым сделал свой выбор горбоносый, кое как дослушав условия, он без замаха двинул мне в челюсть. Но я этого и ждал. Без суеты, убрав голову с линии огня, я впечатал ему левый боковой такой силы, что сам Тайсон залюбовался бы мной. Горбоносый резко осел на землю, траекторией приблизительно повторяя движение штопора в пробке, на то самое место, куда чуть ранее приземлился его плевок, хотя, к слову сказать, и менее эффектно.
Лысый поднял руки и встал в стойку боксера. (Ну конечно! Кого же еще ожидать в рядах Немца?) Но, памятуя печальный опыт своего предшественника, стал немного отступать к своим машинам, справедливо рассчитывая на помощь товарищей, еще не вступивших в дискуссию.
Двери второй девятки распахнулись, и я увидел еще троих бойцов, торопливо направляющихся в нашу сторону, в руке одного блеснул ствол. Но столкновения, которого они так жаждали, не произошло, Резкий окрик из «Лауреля» осадил нападавших. Голос был очень знаком и принадлежал Сане Немцу. Затем на свет божий вышел и он сам. Все еще вглядываясь, как бы не веря своим глазам, стремительно подошел ко мне и заключил в крепкие объятия.
Так мы стояли несколько минут. Молча. Эмоции переполняли обоих. Наконец авторитет отодвинул меня и оглядел снизу до верху.
– Как ты, брат? – в его глазах стояли слезы. – Когда? Почему не отписал, что выходишь?
– Зачем серьезных людей по пустякам беспокоить. – съязвил я.
– Вот, твою мать, гаденыш! Почему не сообщил? Прости, это я просохатил! – Немец хлопал своими ручищами по спине.
– Малой. – обратился он к одному из подручных. – Я тебе поручил следить за тем, когда кто из моих близких выходит?
– Да, Саня. – отозвался молодой пацан спортивного вида. – Прости, моя вина.
– Ты проморгал самого важного из них! Неделю по пять километров вокруг стадиона! Каждый день! Смотри, я проверю! И радуйся, что легко отделался.
– Понял, босс! – весело ответил Малой, почувствовав, что у шефа хорошее настроение, и действительно радуясь, что легко отделался.
– Ну а ты что там? – авторитет склонился над поверженным горбоносым. – Познакомился с Кубой? Вот так-то, Щебень! Сколько говорил, людей надо чувствовать. Смотреть кто перед тобой! А ты сразу на рожон лезешь. Второе место на первенстве Сибири – это тебе не шутка! Наука впредь будет… Ну поехали, брат, посидим, побалакаем. Поехали-поехали!!!
Мы уселись на заднее сиденье «Ниссана». Спортивную сумку с характерно позвякивающими металлом внутренностями, Саня велел переложить в одну из машин сопровождения. Наличие этой сумки подчеркивало натянутость отношений между бригадами. М-да, не зря значит Федот беспокоится.
– Слышь, Фикса! – Немец позвал боксера с золотыми зубами.
– Возьми «Восьмерку» Кубы, отгонишь ее на Дружбы 98. – и, обернувшись ко мне, – ты ж у матери?
Я кивнул головой.
– Ну, так вот, отгонишь, а ключи привезешь к нам в офис – и снова ко мне. – она тебе сегодня не понадобится, отвечаю!
