Текст книги "События глазами очевидцев "

Автор книги: Вячеслав Тимашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Впереди шедшие офицеры, просили людей дать им дорогу, и народ расступался, привыкший к передвижению милиции к местам их службы по блокаде Дома Советов. У Василия возникла мысль пробраться быстрее других к “Белому” по образовавшейся живой аллее. И он стал передвигаться совместно с военными.

Пройдя до самого кордона военных патрулей, Василий увидел, что они проводят какие-то маневры по перестановке своих рядов.

Неожиданно вдруг живая цепь щитов стала напирать на демонстрантов, одновременно со всех сторон.

Все крепкие молодые люди с обратной стороны уперлись в щиты. Они топтались пока на месте, сдерживая натиск, но военные, проводя маневры то в одном, то в другом месте, делая ударные натиски, кое-где прорвали ряды обороны и обходили их сзади.

Василий и ещё человек пятнадцать, держа такую оборону в одном месте, оказались окруженными. Ораторы, что ещё были на крыше автобуса, просили солдат не применять силу против своих сограждан.

Молодые люди продолжали держаться, но их постепенно сдавливали в одно место.

Вдруг рядом с собой в парне, отчаянно сдерживающем натиск, Василий узнал Володю, того, что ушел от них из Белого дома. Он обрадовался и закричал:

– Володя, привет! Тот тоже обрадовался ему, и они, упираясь в щиты, несколько минут обменивались приветствиями. Потом потеряли друг друга.

Давить их стали сильнее, и Василий уже видел, как с автобуса стягивали выступавших. Видно, также, было, как подходили свежие силы военных.

Давление усиливалось и усиливалось.

Впереди наступавшие пять рядов были из молодых солдат, видимо, первогодок. Они испуганно таращили глаза; собственно, практически не давили, а только старались сомкнуть посильнее стенку из щитов. Сзади же офицеры давили на солдат, при этом делая маневры давления то в одной, то в другой стороне.

По краям, сзади, стояли военные с автоматами.

Василий попробовал вклиниться между солдатами и под давлением обеих сторон оттеснил одного из солдатиков в толпу демонстрантов. Он вовсе не сопротивлялся и шел, куда его теснили. Если бы у демонстрантов было сколько-нибудь человек организованных, то они бы, может, смогли разорвать и потеснить цепи наступающих. Но те сами же, видя, что солдатик оторвался далеко к ним в толпу, расступаясь, провожали его назад, говоря:

– Иди к своим.

Демонстрантов продолжали вытеснять. Василий не заметил, как уже стало темнеть.

Женщины умоляли солдат не применять силу.

.

Солдаты слушали и молчали.

Вскоре Василий и некоторые из сопротивляющихся оказались посреди большой лужи, как бы уже в глубоком тылу военных цепей, которые перестроились по-новому.

К ним подходило несколько здоровых ребят, офицеров с дубинками, хватали по одному и вытаскивали за пределы цепей.

Народ медленно, но уверенно вытесняли с площади.

Страсти накалялись. Метрах в тридцати от себя Василий увидел, как вышедшая “свиньей” из цепи молодых солдат группа офицеров начала бить дубинками Алксниса. (В этот день Алкснису пробили голову и сломали ключицу)

Люди закричали, ринулись вперед, на некоторое время смяли первые ряды, но на них обрушился град дубинок с других рядов, упали сразу две женщины, они оказались в гуще наступающих военных и кричали, поднимаясь и выходя из толпы.

Василий оказался перед лужей, в метре от остановившейся цепи щитов.

– Чем-то надо помочь Алкснису, – думал он, и действия его опережали мысли.

Увидев, как один из солдат начал размахивать дубинкой выше щитов, он метнулся к нему через лужу, одним махом двумя руками поймал дубинку и

изо всех сил дернул за нее в надежде вырвать.

Однако дубинка крепко была обмотана шнурком за руку солдата. Солдат, выдернутый из цепи, вместе с дубинкой плюхнулся в лужу. А Василий, в свою очередь, не зная, что ему делать самому, тащил его к себе по луже. Из цепи опешивших солдат к нему пробирались офицеры.

Он хотел уже оставить того солдатика, но подоспевшие сбоку военные ударили ему по ногам, он упал на бок, прикрывая голову руками.

Его “прогнали” несколькими ударами, потом схватили за руки и подняли.

Первая мысль:

– Сейчас будет “добавка”! Но его просто вели, не трогая. И тут он увидел, что на них направлен луч света от телекамеры.

– Значит, глаза прессы освободили его от “дополнительной пайки”,-подумал он опять. Офицеры несколько раз пытались через толпу достать до камеры дубинками, но репортеры, надо думать, уже знавшие такие ситуации, ловко уходили, и удары дубинок приходились на какую-то удачную добавку впереди объектива телекамеры.

Тем не менее, военные, попавшие в луч света от телекамер, резко меняли свою тактику действий. Его вывели в сторону большого кинотеатра, завели за цепи и неожиданно для него самого – отпустили.

Он вышел на возвышенное место перед входом в кинотеатр (что-то типа летнего фойе с колоннами), здесь несколько зевак наблюдали побоище. Уже достаточно стемнело, но фонари освещали происходящее. Молодая мать, пришедшая на площадь с ребенком в коляске, видимо никогда не думала о том, что может случиться.

Но там шла уже настоящая бойня, а она оказалась метрах в пяти от своего ребенка в коляске. Рванувшись на демонстрантов, отряд военных сзади не мог видеть впереди коляску и давил на передних.

Падая через коляску с ребенком, передние не могли, конечно, остановить, давивших на них, задних.

Женщина, оторванная от коляски толпой, дико кричала, рвалась пробраться между ними.

Военные, приняв ее за ярую демонстрантку, что есть мочи, лупили дубинками, женщина падала, но через минуту вскакивала и с остервенением и визгом кидалась снова на них, ее опять сбивали с ног.

Лучи света от телекамер, репортеры которых примостились на фонарях и деревьях или были в толпе, высоко держа свои камеры на различных технических устройствах, устремились в одно место и несколько гражданских одновременно с женщиной добрались до коляски.

С высоты хорошо было видно, как войска умело проводили маневры, то, заменяя целые подразделения, то бросая в бой на отдельные участки новые силы.

Народ оттеснили уже далеко. Прямо посреди проспекта, из приехавшей черной “Волги” вышли гражданские, руководя всем происходящим.

Василий спустился по ступенькам, подошел к оцеплениям.

Женщины совестили военных.

Они стояли, как мумии, в полной экипировке, равнодушно пропуская мимо ушей все разговоры.

В унисон женщинам он тоже высказал свои мысли вслух, глядя на пожилого грузного человека в погонах рядового:

– Интересно, в каком офицерском звании этот молодой боец? “Боец” эту реплику сразу услышал, внимательно посмотрел на него и кивком головы указал, чтобы тот отошел.

Собственно, Василий задерживаться и не собирался. По параллельной улице он шел опять туда, куда оттеснили людей, вступивших в неравное противостояние с отмобилизованными, обученными и до зубов экипированными спецотрядами. Вскоре он опять оказался у своих.

Демонстранты натащили всякой всячины и сделали через улицу баррикады. Но этой “всячины” было немного, а подоспевшие войска вывели молодых бойцов, которые быстро разбирали эти баррикады. Колонны демонстрантов были разделены на отдельные группы и вытеснены в различные переулки. Тут на проспекте осталась, как максимум, десятая часть демонстрантов.

Люди стояли и молча смотрели через головы военных, как там, в квартале от них подразделения ОМОНа таранили большую часть народа, вклиниваясь и разбивая её на мелкие группы

Закрытые плотными рядами высоких щитов, они издали напоминали какие-то мифические машины, врезавшиеся в толпу людей, разрезая ее на части и тесня в нужные направления.

Здесь также людей продолжали теснить: через разобранные проходы в баррикадах войска шли к рядам демонстрантов.

Те, упираясь в щиты, несколько минут удерживали натиск, затем в одном из мест военные расталкивали их, метров десять-двадцать двигали всех противостоящих, затем проводили передислокацию и, отдохнув, снова всех теснили.

Василий уже перестал сдерживать напирающие щиты, так как понял, что силы не равны и занятие это пользы не приносит, когда увидел Славика, того, что приехал к ним недавно с Волги.

Он также был в числе противостоящих. Василь подошел к нему. С ним еще было человека четыре, как он сказал, те, что с ним приехали и которых, он пошел вчера встречать.

Офицеры поняли, что эта часть людей, уже, “выдохлась” и стала вполне управляемая. Поэтому они выбрали тактику спокойного оттеснения всех по проспекту с интервалами, для передышки и перегруппировки, тем более что было много телекамер различных агентств, снимавших это.

Военные старались, чтобы в съемках они выглядели благочестивыми блюстителями порядка, а если и применяли дубинки, то били незаметно по ногам, как бы нечаянно.

Как Василий понял, среди митингующих были тоже их люди. Так, один пожилой мужчина в очках ходил и присматривался, а затем вмешивался со своими особыми мнениями, обрывая женщин, которые особенно яростно стыдили офицеров.

Когда Василий вступился за женщин, он начал кричать на него, что мол, это провокатор, который стравливает народ с военными.

Василий тогда предложил ему отойти и разобраться, кто из них провокатор. Но он быстро ушел под защиту офицера, а офицер стал возмущаться Васиным поведением.

Народ продолжал время от времени сдерживать наступавших, затем, под натиском, люди отступали, и некоторое время все шли назад, при этом громко скандируя что-то типа:

“Ельцин – вор! Ельцин – вор! Суд ему и приговор!!!” или “Да здравствует власть Совета народных депутатов! Ура!” и т.д.

Наступавшим, конечно, было не до их скандирования. Они молча, с равнодушием, стояли, глядя, как те, повернувшись, отходили от них на несколько шагов по проспекту, скандируя свои сочиненные здесь же лозунги.

Правда, когда демонстранты громко скандировали Васину цитату: – Ачалов! Министр обороны! – они как-то поеживались, видимо задумываясь над неизвестностью исхода событий. Люди уже не пытались сдерживать напирающую стену щитов.

И тут даже в это трагическое для народа время (может и кощунственно про это вспоминать) сложился островок комической ситуации: Народ как бы перестроился в праздничную демонстрацию, скандируя лозунги.

Василий и несколько человек наиболее активных демонстрантов смогли регулировать это движение, останавливая колонну при остановке военных, которые постоянно перегруппировывались.

Вся эта колонна, казалось, удвоилась замыкавшими их военными и Василий, обращаясь ко всем, громко выкрикивал:

– Граждане, обратите внимание: к нашей демонстрации присоединился отряд милиции особого назначения! Люди смеялись.

Среди офицеров, не ожидавших оказаться в таком положении, также показались смущенные улыбки. Московские обыватели, повысыпавшие в столь уже не раннее время на балконы от раскалывающего тишину: “Ельцин – вор! Ельцин – вор!” – с удивлением смотрели на эту демонстрацию с “примкнувшими” военными.

Демонстрация медленно двигалась по проспекту.

Но все же настало время исходного момента плана рассеивания и ликвидации очага народного негодования. Людей оттеснили ко входу в метро. За солдатами подъехали автобусы.

Перед входом на каких-то каменных сооружениях стихийно возник митинг с ораторами, но их тут же начали стаскивать. Один из ораторов успел крикнуть:

– Сбор завтра у метро Баррикадная. Всех загнали во вход метро. Здесь, конечно, можно было выждать, когда, автобусы увезут солдат. Но неорганизованная группа демонстрантов, поспешила выйти из метро, и пошла назад, мимо сидевших в автобусах военных. И грузный полковник милиции торопился вывести омоновцев из автобусов.

Один из них выскочил в ярости, с дубинкой и погнался за молодым парнем, но, не очень свободно чувствуя себя в бронежилете, тут же поскользнулся на свежеухоженном газоне и лицом по самую каску зарылся в липком черноземе. Окрестность огласилась хохотом.

Но войска снова выстроились в боевые порядки, применяя активно дубинки, позагоняли всех опять в метро и некоторое время оставались на входе. Демонстранты также вынуждены были ждать.

Какие-то люди, видимо организаторы митинга, подходили к каждому благодаря за выполнение своего гражданского долга и приглашали всех на митинг завтра в 17.00.на “Баррикадной”.

Глава III

Итак, уже на лестнице эскалатора Василий вспомнил, что эту ночь, в отличие от предыдущей, не сомкнул глаз, и тут же решил “рвануть” к одному из своих одноклассников. А завтра со свежими силами прорваться к “Белому”. У него почти полкласса школьных друзей жили в Москве. Наверное, все помнят, как в семидесятые расстраивалась столица, и многие смогли сориентироваться: в те времена квартиру в Москве можно было получить намного быстрее, чем на дальних стройках Сибири.

Сидя в вагоне метро, он вспоминал, как в первые послешкольные годы еще долго держался в кругах сверстников его авторитет, и земляки с восторгом встречали на вокзале каждое Васино посещение Москвы, которое, как правило, заканчивалось дружескими пирушками. Но время шло, люди росли, менялись и становились авторитетными начальниками с кабинетами, где столы уставлены телефонами, со служебными машинами, секретарями в коротеньких юбках, прочими атрибутами служебного благополучия и, конечно, с тем неповторимым, чисто московским акцентом разговора. Они становились коренными москвичами.

Василий, зная их, как говорят, “с горшка” и, видя всех их насквозь, сразу улавливал, как смакует человек свое пришедшее превосходство над тем, дружбой с которым в свое время так дорожил, а теперь простым провинциалом, ничего не значащим в этом столичном конгломерате взаимоотношений между людьми. Поэтому с годами он постепенно вычеркивал не только адреса своих былых “корешей”, но и сами образы и персонажи из своей памяти.

И когда сегодня Василий видел на площади сто тысяч, а не миллион москвичей, он вовсе не осуждал столицу понимая, что коренных москвичей, элиту русского народа, уничтожили еще в той гражданской. А заселившие Москву на их местах, в лучшем случае,– простые советские обыватели, такие же, как и его знакомые, одноклассники. Степень патриотизма своих соотечественников с Магнитки, Кузбасса или Уренгоя они ассоциируют только с наличием колбасы в ближайшем магазине.

Поэтому они, конечно, очень возмущены наличием нарушающих их покой каких-то там их соотечественников-беженцев из всех концов необъятной, да которые еще и хотят иметь право на столицу чуть ли не наравне с ними, у кого уже есть и прописка и даже квартира в Москве. – Безобразие, да и только!– такие разговоры он с грустью слышал от москвичей– современных жителей древней прародины его предков.

Но сейчас он ехал к тому, с кем проучился 10 лет в Таловской средней школе № 51. Живет он неблизко (нужно добираться на электричке до станции Зеленый Бор), но его адрес остался невычеркнутым из Васиной записной книжки. Может, потому, что у того не было детей, и для него остались более свежи в памяти времена безоблачных школьных лет. Или, может, потому, что он не стал большим начальником, а простоту его характера не изменили эти два десятка лет.

Василий оставался для него желанным гостем. Он это чувствовал в каждом телефонном разговоре с ним, и его квартира всегда, даже в наши несладкие времена, была для него желанным пристанищем со щедро накрытым столом.

Но простота его характера позволила ему и просто воспринимать все в этом мире. Профессиональные “сирены” нашего “тель-а-видения” легко смогли убедить его в том, что во всех наших бедах виноваты проклятые “коммуняки”. И он всей душой патриота ненавидел их и был за Ельцина.

Василий знал его с детства и на его примере легко осмысливал, как происходило стравливание брата на брата в те времена.

Ведь, живи он в 1917 году, его легко было бы убедить, что виноваты во всех грехах буржуи во главе с царем. И в то время он шел бы на “Кронштадтский лед” за идеи тех же проклятых “коммуняк”.

Тем не менее, несмотря на их идейные расхождения, память дружбы школьных лет оставалась у него выше политики. И Василий также верил, что если случится, скажем, уличный конфликт, его товарищ, не задумываясь, подставит свою голову за него, как было у них не раз четверть века тому назад. Потому он никогда не пытался его переубеждать.

Они с ним оставались друзьями будучи фактически, идейными врагами. В жизни бывает, к сожалению, а может, на то она и жизнь, обратное – иногда идейные братья в мирских жизненных переделках бывают, в лучшем случае, равнодушны друг к другу.

– В первую очередь нырну в ванну, – думал Василий. Он вспомнил про свой внешний вид, сидя, уже, в электричке на Фрязино. Его брюки и куртка были в грязи, но не настолько, как он ожидал, вспоминая, как его “приласкали” бравые ребята из ОМОНа.

– В ванну в два часа ночи? Это не очень удобно даже в доме друга. Может, тогда с утра? А немытым, уже столько дней, да в чистую

постель? Нет, конечно, сначала в ванну, в ванну и только в ванну. Его мысли стали сладостными от радости предстоящей встречи с человеком, который ему бескорыстно рад, от предстоящего удовольствия принятия ванны и чарки на столе угощения.

– Значит, так: полчаса ванна, нет, это удовольствие продлить до сорока пяти минут, затем 15 минут на ужин и – спать. В три часа завалюсь, в семь – подъем. Четыре часа сна по этим обстоятельствам – больше, чем неплохо. И опять к “Белому”, к своим. Сегодня ночью штурма не будет: много сил у них ушло на штурм демонстрантов.

Это был первый шаг, проба сил, не самая удачная, хотя поставленная ими задача – разогнать народ – выполнена. Надо дать омоновцам отдохнуть, проанализировать все, передислоцироваться. Ведь штурмовать хоть и плохо вооруженных защитников “Дома” – это не то, что гонять женщин дубинками.

Армия вне политики, это заявил сам Грачев.

Да и, наверное, как ни проводи реформы, но заменить весь контингент русских офицеров на идиотов, способных стрелять в свой народ, – задача для исполнения маловероятная.

Что касается личной охраны Ельцина, они не вступят в честный открытый бой.

– А вдруг все-таки Ельцин пойдет “ва-банк”? Время работает против него, а я буду спать в чистой постели. А там Андрюша с Женей готовятся к бою и ждут, что он придёт в самый ответственный момент.

Мысли его остановились на Салавате*: “Почему Василий всегда подозревал, что тот заслан с другого лагеря баррикад? А вдруг и, правда? “

– Да нет, – отгонял он плохие мысли, – омоновцы измотаны сегодняшней потасовкой с народом физически и морально, чтобы идти на штурм “Белого”.

У него начала болеть поврежденная нога, он снял туфли, свернулся поудобнее на скамейке:

– Полежу, отдохну пару остановок: ведь ехать еще муторно долго...

Его кто-то теребил за коленку. Открыв глаза, он увидел двух молодых милиционеров.

Электричка стояла, никого в вагоне не было. Они потребовали документы, затем обыскали его.

– Куда едешь? – спросил один.

– До Зеленого Бора, – ответил Василь.

– Уже проехал, это конечная – Фрязино, – сказал тот.

Досады его не было конца, но делать нечего. Он бы с удовольствием остался переночевать в этом вагоне, но ребята в форме для того и здесь, чтобы очистить вагон от посторонних, и на Васин вопрос, далеко ли отсюда Зеленый Бор, ответили:

– “Да нет, километров пять”.

– Километров пять – это, как минимум, еще час потери личного времени, – с сожалением думал он.

Салават*– представитель “солнечной Якутии” с атлетической фигурой, в группе он выполнял функции зам. по тылу.

Глава IV

Выйдя из тёплого вагона, Василий попал в какую-то сумасшедшую стихию так неожиданно разбушевавшейся природы.

Сначала у него, вообще, перехватило дух: сверху большими хлопьями валил мокрый снег, который в большинстве своем таял, и вся земля была покрыта лужами и снегом; неистовый ветер рвал и метал макушки деревьев.

Куда идти он не знал, спросить тоже было не у кого. Пройдя метров двести, уперся в ворота какого-то предприятия. Вернулся назад, перешел через полотно и пошел по асфальтовой дороге вдоль железнодорожного полотна. Вода ручьями журчала через дорогу.

В душе он хвалил сейчас себя за то, что взял с собой в Москву теплый свитер. В паре с курткой он ему сейчас был очень кстати. Правда, плохо, что не взял с собой головной убор.

– Так тебе и надо! – корил себя Василий. – Женихаться в Москву приехал?

Что касается обуви, то его туфли мгновенно промокли, но это заставляло его перейти на быстрый шаг, переходящий иногда в короткие перебежки. В этом он видел определенный плюс для себя, так как думал, что убьёт сразу двух зайцев: во-первых, согреется в быстром передвижении, во-вторых, быстрее преодолеет эти пять километров.

Он уже преодолел достаточно большое расстояние, но станции Зелёный Бор еще не было. По-видимому, при такой плохой погоде ему показалось, что прошел много. Вскоре дорога далеко отошла от полотна, но он думал, что для него это не имеет значения, так как впереди уже видно множество огней поселка «Лесные поляны», где живет его товарищ.

– Поздновато, но ничего... Главное сейчас – в ванну, хорошенько согреться.

Но дорога вывела его к воротам какого-то склада. Ясно, что это был не поселок Лесные Поляны, так как не было видно нигде высотного здания элеватора комбикормового завода.

Василий взял резко вправо по лесной дороге. Шел долго мимо больших дачных домов, стоящих отдельными хуторами на определенном расстоянии друг от друга.

Дорога, по которой он шел, превратилась непонятно во что. Голова его прямо-таки окаменела, и он совершенно перестал ощущать холод своих мокрых волос. О ногах вообще перестал думать, шел по щиколотку в липкой массе мимо появляющихся из темноты, а, точнее, из серого марева, деревянных строений.

Выйди сейчас кто-либо из этих дач – мог бы элементарно принять его за вора – потрошителя этих лесных усадеб. Но сплошь нигде не было ни огонька, ни человечка.

Какое-то время он шёл, думая почему-то о несостоявшемся “ужине при свечах”. Потом в мыслях не раз вспомнил схему движения электрички “Москва – Фрязино”, которую смотрел на вокзале, и теперь догадался, что от станции Зеленый Бор до Фрязино не одна остановка и, конечно, не пять километров.

Выйдя к высоковольтным линиям электропередач, пошёл под ними вдоль проводов вправо, чтобы выйти к полотну “железки”, при этом постоянно пытался вспомнить, когда в жизни своей он еще мог наблюдать такую неожиданно свалившуюся на его голову погоду.

Нет, конечно, погода за его сорок с лишним лет была и похлещи. Но это такие дни в году, о которых в народе говорят:

–”В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит”.

А сейчас в легкой экипировке он шёл под симфонию неистового ветра в проводах, в хоре небывалого треска и гудения электрических разрядов, исходящих от самих проводов.

Но он вовсе и не думал бранить погоду, скорее наоборот, все худшие мысли о погоде выбросил из головы и думал о том, что идёт он по лучшим местам отдыха москвичей, а в это самое время, может, идет полным ходом штурм Белого дома.

Идёт он, живой и здоровый, мимо дачных поселков, закрывая лицо рукой от напора ветра, а в это время те ребята задыхаются от дыма пожара. По нему ручьями течет небесная вода, а они истекают кровью своих ран.

Да и он, пока еще живой, в отличие от других. И пусть, даже, на один день, но он уже прожил больше! И разве он не самый счастливый по сравнению с другими человек?

И при чем здесь погода? Какая ерунда. Он живой и идёт по благодатным местам столицы, местам, которые цветут всей своей прелестью загородного леса в солнечные летние дни. Местам, куда безусые коварные юнцы заманивают своих милых сверстниц, местам, где свершаются великие таинства природы, дающие начало появлению новых людей на нашей грешной земле...

И он был счастлив этими мыслями и совсем не роптал на свою судьбу, но, вглядываясь в этот какой-то непонятно-страшный серый небосвод, почему-то вдруг все чаще стал ловить себя на мысли, что в него кто-то внимательно всматривается и ждет, что вот-вот сейчас он заропщет, чтобы раздавить его поземному жестоко.

Его всё больше и больше почему-то давила эта мысль. Одновременно он стал чувствовать нарастающую боль в области сердца. Он остановился и прижал руку к груди. Под рукой, в боковом кармане куртки, нащупал свернутые листы и вспомнил, что сюда он положил молитвы, которые ему оставили монашки, приходившие благословить их всех во время его дежурства на втором посту.

Они назывались: “Молитва о спасении державы Российской и утолении в ней раздоров и настроений” и вторая – “Молитва Св. Иоанна Кронштадтского”. В наше перестроечное время он неоднозначно относился к религиозным деятелям. Ясно, что наши далекие предки приняли православие для сплочения славянских племен.

Это, конечно, хорошо понимают и враги славян. Потому для закрепления раскола наших народов не жалеют средств на то, чтобы растащить православную веру по национальным квартирам, чтобы потом, по примеру современных мусульман, различными провокациями легко и просто стравливать народы и внутри православия.

Конечно, это все только пожелания от лукавого, хотя в жизни они проводятся до удивления дьявольски легко и быстро. А в православных писаниях говорится четко, что весь мир отступит перед неправдой, и только православие восточного народа выстоит и победит.

И если в Глебе Якунине для него была только одна загадка: в каком он звании офицера службы “Моссад”, то в патpиаpхе Алексии II он не мог понять, почему тот в открытую не скажет людям, что нашим народом правит иуда, который привёл православную Русь на Голгофу?

Но монашкам он поверил и из уважения к ним молитвы взял.

А сейчас, именно в этот момент, глядя поверх черных верхушек деревьев на серый небосвод, Василий загадал желание. Желание непростое, обусловленное его действиями, но сформулировал это желание он однозначно четко:

– Если следующей ночью прорвусь в Белый дом, значит, принесу с собой его защитникам победу!

Он стоял, задрав голову, всматриваясь в серое марево неба. В его сознании отчаянно повторялась одна и та же мысль его желания. Ветер вроде бы на какое-то время стих, или ему так показалось, но снег валил отчаянно, белыми хлопьями.

Желание его мысленно повторялось несколько раз, и оно перешло в мольбу. Холода он совсем не чувствовал, как бы слившись в одно целое со всей природой, что окружала его.

Он смотрел вверх, и ему всё больше казалось, что до конца каждого своего нерва он ощущал, как кто-то невидимый, властный смотрит на него в упор. Его рука была не то на сердце, не то на кармане с молитвами. Он уже судорожно повторял вслух свое загаданное желание. На какие-то мгновения его состояние находилось в чем-то среднем между сном и отрешенностью.

Вдруг его сознание поразило что-то неожиданное и непонятное! Тайну этого явления он для себя разгадать, видимо, уже никогда не сможет.

Или это была игра природы, выраженная в разрядах молнии, или это деяние рук человеческих, или это могло возникнуть в тот момент в его воображении – сейчас можно только гадать.

Но тогда весь небосвод осветился каким-то неземным ярким светом, при этом звука он никакого не слышал.

Василий очнулся от своего состояния и зашагал дальше. Пройдя некоторое расстояние, услышал журчание воды. То тающий снег полноводным ручьем пенился вдоль возникшей из белой пелены такой же белой высокой горки на его пути.

Подойдя ближе, он рассмотрел, это было полотно железной дороги.

Перепрыгнув через ручей, он с помощью всех четырех конечностей взобрался наверх полотна. Отдышавшись, помыл руки тающим снегом и зашагал вдоль рельсов. Сначала идти было совсем удобно, сбоку рельсов по щебенке, так как полотно было широкое.

Потом пришлось шагать по шпалам, меняя темп, то быстро семеня ногами по каждой, то размашисто переставляя ноги через одну. Но все равно, идти по полотну было на много удобнее, чем по размокшей лесной грунтовке.

Вскоре впереди показалась голубая звезда семафора. Этот свет поднял ему настроение и придал силы. Он зашагал быстрее. В такт шагам невольно душу заполняли слова и мелодия песни “Светит незнакомая звезда”.

Ему вспомнились огни Приволжского аэродрома г.Астрахани. Там он солдатом служил срочную службу.

Пришедшая в тот мир популярная песня Анны Герман для него тогда по-своему была особенно дорога, связав невидимой нитью с той, которая разделила свой жизненный путь с ним.

Прожили они с ней эти годы семейного бытия неплохо, дав жизнь в этом мире, еще двоим человекам, и он был любим ею.

Плохо, что жена тяжело больна после травмы позвоночника, и уже много лет не в силах поднять ведра воды, но надежда всему здесь – дети. Старшему уже 16, значит, дотянут, если что. Ведь живут без отцов многие.

Конечно, вдруг хоронить меня, во что это станет? Если погибнуть, но победа будет за нами – здесь проще, помогут. А если задавят? В Москве, видимо, и похоронить не дадут, да и она захочет ли? А везти к себе по нашим ценам?

Да, помимо душевной травмы, он своей смертью основательно разорит семью и материально. Хорошо тому, у кого нет никого и терять нечего.

Василий поначалу думал, что число защитников “Дома” заполнят различные беженцы, бездомные и другие свободные от всего люди.

Так нет, как раз обиженных судьбой не было, а пришли нормальные, порядочные люди, рискуя не только своей жизнью, но и плодами своего многолетнего труда – нормальным человеческим благополучием родных и близких.

Впереди показались огни станции, и вскоре Василий уже был на платформе. “Детская” – прочитал он. Идти дальше уже не было сил, да и неизвестно, сколько еще туда километров. Из расписания видно, что до ближайшей утренней электрички больше 2-х часов. За посадкой виднелись силуэты пятиэтажек, добрался до ближайшего подъезда.

На его радость, батареи были горячие.

Без шума, чтобы не потревожить сон жильцов, взял перед дверями пару ковриков и положил перед батареей, снял обувь и носки. Затем положил туфли на трубу, сам прислонился к батарее и ощутил всем телом тепло домашнего уюта, который покинул несколько дней назад. Вместе с ощущением тепла пришла и усталость.

Вспомнил, что уже вторую ночь не спал, не считая сна в электричке. Несколько раз глаза его смыкались, но спать стоя он пока не научился и постоянно, как мог, отгонял наступавшую дремоту.

Прошло около часа. В гулкой тишине подъезда услышал щелчки выключателей и утреннюю суету в ближайшей квартире. Кто-то собирался на работу. Он тоже стал собираться. Носки, конечно, до конца не высохли, но все равно уже было легче. Обулся, так же крадучись, положил коврики на место и вышел.

Погода не стала лучше, разве порывы ветра были слабее; подморозило, и снег валил не так густо.

Через некоторое время он уже сидел в вагоне первой электрички. Там узнал, что вокруг “Дома” все спокойно. Как теперь лучше поступить? Возникшее ночью световое явление воодушевляло его, как ничто. Он обязан прорваться к своим, и сделает это любой ценой!