Текст книги "События глазами очевидцев "

Автор книги: Вячеслав Тимашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

В их “приемной” сидит Илья Константинов, ожидая приема у Макашова, кроме него, еще человека два гражданских. Василий проинформировал Женю о противогазах, одновременно слушая Константинова о его намерениях сбрить бороду, в случае, если нужно будет скрываться от властей.

Женя сказал, что противогазы они заберут сегодня же. А вот оружие – с ним ещё хуже. Надежда только на наше табельное. У казаков всё, даже, их берданки забрали согласно указу какого-то и чьего – пока он так и не понял.

Все опять сидят, разговаривают. Володя говорит, что Руцкой, как президент, да и Хасбулатов его не устраивают. Они тогда в августе 91-ого за Ельцина были.

– Президента, конечно, необходимо избрать на выборах, но пока исполнять обязанности президента должен Руцкой, как положено по закону, и хвала ему, что не отказался – заключает Женя.

– Хасбулатова надо бы депутатам переизбрать сейчас, он не внушает доверия, – говорит Андрюша.

– Как раз он на своем месте, – возражает Женя.

– Человек очень грамотный, да и коней на переправе не меняют.

– Все это так, – подумал про себя Василий.

– В другое бы время Хасбулатов был незаменимым человеком на своем месте.

Но в наши дни, когда все средства информации фактически оккупированы и очень искусно прибегают к грязным приемам обработки, убеждая простого россиянина в том, что противоречие все только между чисто русским добродушным мужиком Ельциным и хитрым, коварным чеченцем Хасбулатовым, который хочет “прибрать” Россию в угоду чеченским интересам.

И эта “утка” влияет на умы тысяч простых обывателей.

Глава IV

Василий отдежурил свои два часа, потом перекусил, спустился опять вниз. На площади уже стемнело, люди криками “ура” приветствуют еще одну колонну, прорвавшуюся через кордоны.

Везде формируются и стоят отдельными группами отряды добровольцев. Один из них, ясно, казачий, многие, конечно, без формы. Многие в различных формах, в зависимости от того, каких казаков они представляют. Выделяется несколько в белых бурках. Подходит ближе, разговорились. – Откуда? – спрашивает у казаков.

– Сибирские, – отвечают молодые, лет по семнадцать мальчишки.

Его знакомый сотник ходит перед построенной “своей сотней”, которую он набрал здесь. Его вид Василию сразу не понравился, вернее, его постоянное постукивание плеткой о голенище сапога. Он подошел к нему:

– Слушай, так некрасиво смотрится, когда ты с плеткой. Тот убрал ее за голенище сапога. Но через минуту опять что-то доказывал своему подчиненному, держа перед его носом плетку.

Хорошие они ребята, конечно, и в бою не дрогнут, но плетка, этот атрибут лихой казацкой конницы, в наше время – большая глупость. И как бы в подтверждение его слов один из сибиряков, подбежал к какой-то возникшей заварушке и огрел одного парня по спине плеткой.

Тот рванулся на казаков, но его оттянули два товарища. Вася «рванул» к казаку:

– Ты что творишь?

– Ничего особенного, видишь пьяный, права качает, вот и получил.

Парень продолжал вырываться от державших его товарищей. Василь подбежал к нему. Начал просить его уйти. Он был выпивши, из глаз его катились слезы:

– Я здесь с первого дня, каждую ночь мерзну. Ну и что, что выпил? Ночь опять холодная будет, не рассчитал, так за это плеткой? Думаешь, я боюсь твоей плетки? Я же тебя... Парень приближался к казаку. Василий встал перед ним и просил, как мог:

– Ну, послушай. Он неправ, а ты еще больше. Пьяный в нашем деле – это провокация, только выгодная их прессе. Уйди! Я тебе в отцы гожусь, ну хочешь – я перед тобой на колени встану! Прошу тебя: прости его ради нашего общего дела.

Парень оказался студентом, будущим юристом. Он начал говорить, что может посадить того казака, потом остановился, вытер слёзы, посмотрел на Василия, затем спросил, очень ли он выглядит пьяным. Тот соврал, что со стороны кажется ужасно пьяным. Он пожал ему руку, извинился и пошел вместе с его товарищами в сторону выхода.

– Как все глупо! Казаки прекрасные ребята – думал Василий.– Но любое самое большое и хорошее дело можно испортить одним незначительным мелким поступком.

Этот “атрибут” – большой компромат всему современному казачеству. Особенно, если казачество, как впрочем, и любая другая сила, пришедшая к власти, начинает заниматься самокрасованием и от той избранной миссии быть передовой, неотъемлемой частью православного народа начинает мнить себя выше народа, здесь и приходит его очередная гибель. И одна из главных задач победы над диктаторским режимом – не стать другим диктаторским режимом.

Сохранить и преумножить все свободы граждан, построить истинно демократическое общество. Дать возможность народу “снизу” учреждать и отменять законы.

Конечно, все эти понятия уже давно оккупированы и взяты на вооружение определёнными международными силами. И, даже ООН, не говоря о других мелких общественных организациях, давно “играет в одни ворота”.

И демократия является демократией, если служит для «сильных мира сего», все остальное – “голос вопиющего в пустыне”. Такова она сейчас, действительность нашей демократии, демократии оккупационного режима, как в нашей стране, так и в большинстве стран мира.

Василий опять увидел того же сотника с той же плёткой в руках. Васины мысли вдруг перенеслись в далёкое детство в его родное село Новая Чигла, когда он со своими сверстниками проводил время на опушке леса, где между деревьями чётко были видны остатки окопов времён гражданской войны.

Окопы рыли белоказаки генерала Краснова. Рассказы Васиной бабушки об ожесточённых боях, проходивших в селе, подтверждались множеством пуль, которые Васёк со своими одногодками собирали после весенних потоков по улицам.

Потом, уже школьником, Василь читал, что ряды белых пополняли жители села. Но основная часть населения пошла за красными. И в результате – Васины предки убивали друг друга в родном селе под разными знамёнами, каждый веря в свою правду.

Вася не мог понять этого. И пытался “докопаться” до истины у старожилов села: почему православные его предки пополняли ряды безбожников?

–А потому,– отвечали свидетели тех страшных дней,– что в отличие от красных белоказаки не церемонились с “лапотниками”, поэтому грабёж и насилие в селе было обычным делом. Как следствие – пропаганда комиссаров о равенстве и братстве “ложилась в благодатную почву” и завладевала умами односельчан.

Василий вспомнил, как он потом с родителями переехал в рабочий посёлок Таловая в двадцати пяти километрах от Чиглы. Там он и заканчивал среднюю школу, где провёл свои самые лучшие в жизни школьные годы, где он “подростком гонял по крышам голубей”, где в упоении, так ждал “в горошек ситцевую ночь!..”

А пятьдесят лет назад, в том посёлке были расквартированы казаки Вёшенского, Мигулинского и Гундоровского полков, оставив для обороны села Новая Чигла триста добровольцев из числа односельчан.

Вскоре эти “триста Спартанцев” были выбиты красноармейцами 13-й дивизии. Где их могилы? Никто не знает.

Впрочем, и братская могила красноармейцев больше напоминает символический памятник, чем последний приют усопших. Да, “иуды” того времени сделали так, что в последующие за гражданской войной времена борьбы с “опиумом народа” и могилы на кладбище были порушены.

И маленький Вася ходил на детский сеанс кино по дороге сделанной из красивых могильных плит. После их застелили асфальтом.

Но каждый новый человек того большого села-праматери большинства остальных населённых пунктов района, включая и сам районный центр – Таловую, и в наше время, делая свои первые в жизни шаги, совершает свой первый грех, топча могильные плиты своих предков.

Уже стемнело совсем. Василий смотрел в серый небосвод, звёзд практически не было.

А какая красивая ночь в Таловой!!

О! Как он любил её – “звёздную такую! “

Как он любил её – “ и добрую, и злую”.

А в ту ночь, накануне предпраздничных Рождественских дней 1919 года, в 40-ка градусный мороз из засыпанного глубоким снегом его родного села по скованной льдом красавице – речке выходили полки красноармейцев 13-ой дивизии и взяли курс на Таловую.

Это уже значительно позже множество красных добровольцев разделят горькую участь “врагов народа”. А той ночью, преодолевая нечеловеческие трудности (даже командир дивизии обморозил себе обе ноги), по глубокому снегу тянули на руках подводы с боеприпасами, неся смерть тому, кто встал у них на пути к “светлому будущему”.

Они знали, что в такую погоду казаки даже посты не будут выставлять.

Что тебе снилось в ту ночь, старый казачий полковник Абрамов, который сжалился над семьями приговорённых к расстрелу таловских большевиков и “даровал” им жизнь?

Что тебе снилось, есаул молоденький?

Январская ночь – длинная ночь. Красноармейцы бесшумно заполняли посёлок, окружая дом за домом.

Ни старому полковнику, ни молоденькому есаулу в этом последнем бою не пригодился тот “кавалерийский атрибут”; и с приходом рассвета их боевые четвероногие друзья были уже под седлом чужака.

В газете “Звезда красноармейца” от 11.01.1919г. пишется, сколько трофеев, помимо бронепоезда с его пушками и пулемётами, было захвачено той “Варфаламеевской ночью” в посёлке Таловая. Только количество пленных, к сожалению, не выяснено....

С Таловой началась серия военных поражений белой армии и к февралю 1919 года 85-тысячная армия генерала Краснова перестала существовать. За Северский Донец ушло только около 15-ти тысяч

.19 февраля Петр Николаевич Краснов сложил с себя полномочия атамана “Всевеликого войска Донского”. Передал остатки своего войска А.И. Деникину и отбыл за границу. А 22-х летний Иона Эммануилович Якир за бои под Таловой и взятие станции Лиски стал вторым после В.К. Блюхера кавалером ордена “Красного Знамени”.

И, несмотря на то, что осенью того же года генерал Мамонтов, возглавивший четвёртый донской корпус армии А.И. Деникина, с ожесточёнными боями, прорвал оборону 8-ой красной армии и взял Таловую, победа была не долгой. Со стороны Бутурлиновки на Таловую шли свежие силы красноармейцев, конный корпус которых возглавлял С.М. Будённый...

Васины мысли вернулись с родного ему края. Он, стоя среди этой громадной, возбужденной людской массы, уже думал о дальнейшей судьбе всех их, собравшихся здесь.

Затем мысли его опять перешли к тому обиженному парнишке, что ушел домой. О чём Василий и мыслить даже не мог, так это о том, что сегодня же ночью сам окажется в похожей, как у того парня, ситуации...

Глава V

Поднявшись к себе на 13-ый, Василий в холле коридора увидел Женю в окружении тех сбежавших из части солдат. Они принесли большой ящик с противогазами и сейчас производили их расконсервацию. Женя известил, что солдаты поступили в наше распоряжение, и предложил Василию в шутку выбрать “самый лучший противогаз”, как плод его трудов.

Все взяли себе по противогазу. Узнав о противогазах, стали приходить просить их Баркашовцы, затем из Союза офицеров. Ящик вмиг опустел.

После этого Женя сказал, что сведения о подготовке спецназа к штурму Дома Советов подтверждаются и что нашей задачей, помимо охраны Макашова, остается задача охраны двух лестничных входов на этаж. – Так что сегодня спать не придется, – закончил он.

Это известие Василия огорчило: ведь все ночи, и в поездах, и прошлую, он не досыпал, и сейчас очень хотелось спать.

– Оружие распределяем так, – продолжал Женя, – один автомат забрал сам Макашов, его будут сопровождать Андрюша и Салават. Один автомат им. Один автомат у меня и по одному у старших на обоих постах на лестничных входах.

Солдаты разместились в зале на 14-м этаже, но эту ночь, согласно их пожеланию, охраняют наш этаж вместе с нами. Поэтому по шесть солдат размещаются на каждый пост и четверо ведут патрулирование по этажу самостоятельно, наблюдая за всеми дверями и докладывая обо всех подозрительных явлениях мне или старшему по посту.

По первому посту старшим Женя назначил Василия, помощником – Славика Бороду*

Итак, в его распоряжении оказалось шестеро молодых ребят в солдатской форме с эмблемами строительных войск, из них – два сержанта и четверо рядовых. У всех у них через месяц “дембель”...

Так получилось в Васиной жизни, что, помимо службы солдатом в авиации, его призывали еще как инженера на два года в строительные войска офицером. Оттуда он пришел старшим лейтенантом, потом на гражданке получил звание капитана запаса.

Уже на гражданке, когда он работал прорабом, судьба опять свела его с военными. В его бригаде, кроме гражданских, был взвод военных строителей, поэтому эти солдаты ему были близки и понятны.

Он попросил сержанта дать команду построиться в одну шеренгу и подошёл к ним. Они тихо стояли, вопросительно глядя на него. Уже стало совсем темно; по углам в горшочках стояли свечи, и их мерцание как-то зловеще подчеркивало надвигающуюся через тьму неизвестность.

Борода был сзади Василия, а солдаты стояли перед ним, добровольно доверив свои души им, совсем незнакомым и чужим людям.

– Мальчики, – сказал он тихо, не зная сам, почему так тихо он говорит, как бы опасаясь, что там, на улице за толстыми стенами его могут услышать.

Но в установившейся тишине, его голос, даже ему, казался очень громким, каким-то металлическим и ледяным, от которого самому становилось не по себе.

– Вы все по своим годам годитесь мне в сыновья, и я вам хочу сказать, что эта ночь в вашей, только начавшейся, жизни может оказаться последней... А жизнь у человека одна.

Еще не поздно передумать, вас никто не держит, никому вы не обязаны. Кто желает, может спуститься вниз и возвратиться назад в свою часть. Получит в наказание самое большее – это “энное” количество дней на гауптвахте, а через месяц – все уже дома. Ребята стояли и молча смотрели на него.

Пауза затянулась. Затем один из них тоже тихо сказал:

– С нами уже многие говорили на эту тему. Мы решили для себя до конца стоять за правду.

– Тогда всё, у меня к вам вопросов нет, – сказал Василий. – У вас ко мне вопросы имеются?

– Когда нам выдадут оружие? – спросил сержант.

– Оружия не выдадут, его просто нет. В вашу задачу входит продолжение обороны входов этажа моим автоматом, в случае гибели нас с Бородой, – ответил он.

Ребят его известие ошеломило. Некоторое время они стояли в оцепенении, тараща на него глаза. Опять создалась пауза, длинная пауза, необычайная тишина, и только зловещее потрескивание свечей.

– Поэтому я еще раз возвращаюсь к предыдущему разговору и прошу еще раз подумать. Двери пока еще открыты, и дорога назад для вас свободна, – тихо продолжал он.

После этого удалился в свой кабинет вместе с Бородой, оставив солдат одних. Некоторое время они сидели в кабинете, потом пришел сержант и сказал:

– Что нам выполнять? Приказывай, командир!

Борода предложил поснимать с полов в коридоре ковры, поскатывать их и заложить ими хотя бы нижнюю часть стеклянных перегородок на лестничной площадке, тем самым в какой-то мере защитить себя от пуль в случае атаки с лестницы.

Василий отдал указание, и бойцы, разбившись на две группы, отдирали прибитые гвоздями к паркету ковры. Вошел Женя, за ним Макашов и Андрюша, все с автоматами. На голове у генерала был, черный берет со звездой Союза офицеров. Он осмотрел эти приготовления.

Василь подошел к нему и высказал свое мнение, что “Альфа” могла очень просто проникнуть заранее как этим днем, так и раньше в любой из кабинетов и может очень неожиданно явиться оттуда. Поэтому предложил взломать все замки в дверях и сделать досмотр каждого кабинета, а мебель одновременно использовать для баррикадирования всех входов.

Генерал после услышанного не на шутку рассердился и стал кричать на него:

– Вам дай волю – вы весь дом перевернете! Затем, обращаясь к Жене, начал выговаривать ему:

– Имейте в виду, товарищ капитан третьего ранга. Это все кабинеты депутатов, и они неприкосновенны. Входить туда самовольно никто не имеет права, тем более что-то там брать. Вы за это несете персональную ответственность! После этого строго посмотрел на Василия и удалился к выходу на лестничную площадку, за ним – Андрюша.

Женя подошел к Василию:

– Вечно ты влезешь со своими предложениями. Значит, так. Двери, конечно, всех кабинетов мы не блокируем, поэтому за ними необходимо тщательно наблюдать.

После передал им два карманных фонаря и последовал за Макашовым.

Подошел один из солдат и позвал показать обнаруженный им черный ход с винтовой лестницей. Начали все вместе соображать, что с ним делать.

Потом с четырнадцатого этажа принесли два пустых ящика от противогазов и стулья. Вход забаррикадировали в промежутках между двумя дверями.

Затем оказалось, что двери грузового лифта также могут использовать для проникновения, да и все четыре двери обычных лифтов вызывали опасение. Чем попало начали закрывать их.

Хорошо, что в коридоре еще почему-то стояли листы ДВП. Их тоже стали использовать. Двери в боковые коридоры, как и двери на лестничную площадку, блокировали обычными стульями, заткнув их ножки в ручки дверей.

Трех солдат Василий распределил ответственными непосредственно у каждого такого запора, и они постоянно сидели в углу, по необходимости открывая запоры входившим и выходившим. При этом один из них оповещал Василия. Тот становился наготове поодаль с автоматом, а солдат открывал двери.

Итак, с трех сторон они были забаррикадированы. Единственная дверь, ведущая через лифтовую площадку в другую дверь параллельного коридора, была открыта. Но там несли дежурство Баркашовцы, охраняя боковую дверь коридора, где находился кабинет Министра обороны.

Через некоторое время вышел и сам Ачалов в сопровождении четырех человек, как Вася понял, охраны, но без автоматов. Они прошли вниз.

Вышел отставник – офицер в гражданской одежде, который сидел в их кабинете. Он осмотрел всю подготовку к обороне и посоветовал распределить между собой, стоящие уже без ящиков, (ящики использовали для баррикад) огнетушители чтобы применить их в качестве оружия при нападении.

Его предложение, в равной степени, как у Василия, так и у солдат энтузиазма не вызвало. У солдат единственное, что оставалось из оружия, – это крупный складной нож.

Василий на всякий случай дал указание размотать шланги двух пожарных гидрантов. Струя воды в них, думал он, если есть вода, посильнее, чем в огнетушителях, хотя брызгаться водой в нападающих – тоже несерьезно.

Это понимали и солдаты, они сидели кучкой, как утята, на паркетном полу, опершись на скрученные ими в тюки ковровые дорожки, и молчали.

Зловещая тишина опять охватила весь сумрак коридора.Хождение всё и везде прекратилось, и только мигали отблески пламени свечей, потрескивая и придавая и так напряженной обстановке еще большую тревогу ожидания развязки неизвестности надвигающихся событий.

– Как же это мы вдруг так, без оружия? – обратился к Василию один из них.

– Ничего не поделаешь, внизу вообще у большинства камни и арматура. Да, собственно, в данной ситуации оружие – это не самое главное. Если они высадят “Альфу”, то ваше дело обнаружить их прежде, чем они смогут вырубить меня. А их отряд будет не настолько многочислен, и вся их тактика – в бесшумном снятии постов.

Если же они применят танки, как было в Чили, и авиацию, то основная масса, в частности вы, должна перейти во внутренний коридор, а на позициях с оружием будут единицы, а именно: мы с Бородой, чтобы нести меньше потерь, – объяснил он им свое понимание обстановки.

– Неужели они могут пустить в ход танки и авиацию против безоружных в большинстве людей? – опять робко спросил кто-то.

– Вы же знаете сами, как они врут на каждом шагу. А когда во главе политики нечестные люди, для них цель оправдывает средства. Они сейчас загнаны в угол, народ, сами знаете, весь за нас. С каждым днем все больше прибывает защитников из всех регионов.

Время работает на нас, так что они пойдут на все, применят все, но вначале, конечно, попробуют “Альфу”. И опять, главное – нам не подпустить их к себе, иначе передавят, как цыплят в курятнике.

– Конечно, еще хотя бы пару гранат, – с сожалением подумал про себя Василий.

Опять наступила тишина. Борода ушел в кабинет. Солдатики тихо сидели. Так же трещали свечи, время шло мучительно долго.

Вдруг один из солдат, высокий, худощавый, поднялся и, ничего никому не говоря, начал ходить взад и вперед, крутя в руках палку, которую он, видимо, оставил себе, баррикадируя входы.

Вернее, он делал с нею упражнения, но делал он эти упражнения как-то размашисто, махая палкой и чуть не задевая ею Василия.

Тот приказал ему прекратить, но он продолжал ходить из угла в угол. Тогда Василий более настойчиво окрикнул его.

Он остановился в противоположном от сидевших в углу солдат..

Василий подошел к нему вплотную и тут только всё понял. Его всего трясло, и он, чтобы об этом никто не догадался, делал эти движения.

Василь отошел – он опять с новой силой, примерно, как в японских фильмах, начал вертеть вокруг себя палку.

Что-то нужно было предпринимать в этой ситуации, но что? Вызвать бы врача, но где? Васины мысли летели одна за другой, но ничего придумать не мог.

И тут он вспомнил: когда-то отец ему рассказывал, что на войне им перед вражеской атакой давали по стопке водки.

Как-то вдруг сразу непроизвольно все мысли его остановились на отце.

Отец у него был 1925 года рождения и еще моложе этих парней принял на себя всю тяжесть испытания войной.

Сразу после выпускного бала Коршевской средней школы всех мальчиков-однокашников ждал призывной пункт города Боброва. И свои “европейские университеты” он проходил в солдатской гимнастёрке: был трижды ранен, контужен, всю послевоенную жизнь болел, нося в своем теле осколки, и умер, так и не дождавшись своей льготной пенсии.

Ещё, будучи на передовой, (разведчик-корректировщик миномётного подразделения) он в убитых своих врагах сумел рассмотреть, таких же, как и он сам, своих жизнерадостных ровесников.

И потом, даже уже на “гражданке”, он не мог смириться с тем, что они могли быть убиты им и во всём винил только войну, как какое-то большое, одушевлённое зло. Патологически ненавидел её, и разговаривать о тех судьбоносных военных днях его жизни ни с кем, и даже с Василием, не любил.

А рассказчик он был хороший и любил рассказывать о проделках своих школьных друзей. Когда Вася спрашивал о дальнейшей судьбе героев его сюжетов, он, с грустью, отвечал: “Войной побило”.

Да, именно так. Ни немцы, ни какие-то, там, фашисты, а именно – войной.

Географию его вузов Василь изучал по его боевым медалям: “За взятие Будапешта”, “За взятие Вены”.

Но, как отец и ни старался забыть о войне, она сама периодически напоминала о себе: то в виде “заблудившегося” через годы ордена, которого торжественно вручали ему в Доме культуры, то в виде начавшего вдруг после стольких лет, “блудить” по кровеносным артериям осколка, которого врачи извлекали посредством операционного вмешательства.

Василий так ясно представил лицо отца, этого толстого, лысого неудачника, чем-то напоминавшего артиста Леонова. Таким он был в последние годы и таким он запомнился: по-детски беспредельно добродушным к окружающим и до невозможности с примитивной простотой характера, в противоположность Васиной матушки, по характеру не уступавшей маме И.С. Тургенева.

– Ради чего же воевал отец, спасая от истребления тех, кто, оставаясь верным своим религиозным догмам, растолкает потом всех остальных на пути ко всем общественно-политическим вершинам, чтобы изнутри подгрызть и развалить страну, которая ценой жизни своих детей защитила их?

Почему его сын, уже сейчас, с оружием в руках, должен защищать законно избранную законодательную власть от тех, за кого его отец пролил столько крови?

Почему нам, всем были под запретом мемуары нашего главного врага – А. Гитлера, из которых ясны причины, побудившие его начать войну с нашим государством?

Славик Борода*– Славик – москвич с небольшой бородкой, за которую и получил соответствующую кличку.

Глава VI

Прервав свои мысли, Василий быстро пошел в кабинет, вызвал оттуда Саню с Бородой. Бороду послал к солдатам, а Сане напомнил, что он говорил про вино, что принес из дома с продуктами. Тот сказал, что спрятал вино где-то в шкафу электрощита. Они пошли по темному коридору искать шкаф, нашли, открыли, но там было пусто.

– Кто-то выследил, – оправдывался Саня, но Вася просил искать лучше. И вскоре, найдя другой шкаф, обнаружили вино там. Саня понес его в кабинет. Василь пошел к солдатам.

Тот с палкой, согнувшись, сидел поодаль от остальных. – Мужики, есть вино! Кто желает по полстакана? Прошу по два человека в кабинет – обратился к ним Василий.

К его удивлению, желающих оказалось только двое – сержант и этот с палкой. Саня открыл грибы с луком. Когда Василий начал наливать солдатам, отставник, сидевший с ними, стал ему выговаривать:

– Разве можно такое солдатам?

Но он все же налил им обоим. Те выпили, заедая грибами. За открытой дверью, в коридоре, стояли двое молодых ребят– Баркашат, не без интереса, наблюдая за его угощениями. Он выпил также, закусил грибами с луком и вышел опять на свой пост.

Солдаты были на своих местах. Все было по-прежнему. Тот солдатик, видимо, вином сбил свой озноб и спокойно, тихо переговаривался с другими.

Прошло совсем мало времени, когда с дверей внутреннего коридора с фонариками вошло несколько человек. Осветив их, Василий увидел небольшого роста подполковника в окружении шести человек сопровождающих. Из них уже знакомый ему Баркашовец и человека два из охраны Ачалова, все с автоматами, как и у него.

Подполковник деловито рассматривал баррикады у каждой двери лифта. После все вошли к ним в коридор, стали рассматривать укрепление дверей.

Затем подполковник спросил у Василия:

– Кто вы? Василий ответил, что он капитан Пентюхин из охраны Макашова.

Подполковник, должно быть, уловил запах спиртного, исходящий от него, и протянул многозначительно:

– У-у, это непорядок, такое не годится. Кто вас поставил здесь?

– Мой командир, – ответил Василий.

– А где он сам? – спросил он опять. Женя ушел, но куда – не сказал. И эта ситуация была довольно бестолковой, и вовсе даже не потому, что вино подействовало на Василия совсем в худшую сторону из-за усталости и плохого сна прошлой ночи: он и без того не знал, что делать и что говорить.

Видя, что тот замешкался, подполковник продолжал:

– Как фамилия вашего командира?

Василий некоторое время думал, что ему ответить. Потом сказал:

– А почему вы меня допрашиваете и кто вы?

– Я ответственный за оборону этажа, – ответил он. Василий сказал, что у них ответственный их командир и что его, подполковника, ему никто не представлял. Такой ответ его озадачил, он немного постоял, потом прошел, осмотрел весь забаррикадированный вестибюль и ушел вместе со всеми назад через лифтовую

Площадку во второй коридор. Вася почти следом за ними вошел в свой кабинет и хорошенько заел вино грибами с луком, думая о своей дурацкой ситуации.

Затем вышел в коридор, потом на свой пост. Но следом за ним из темноты слышались шаги и мерцали лучи фонарей, опять вышел подполковник, в том же окружении и решительно направился к Василию, светя ему в лицо фонарем.

Эти “маневры” Василию не понравились, он, щелкнув предохранителем, решительно окликнул:

– Стой! Кто идет? и направил ствол автомата в ту сторону. Подполковник остановился в замешательстве, но Баркашовцы, явно уверенные, что никто стрелять не будет, твердым шагом приближались, выкрикивая на ходу:

– Опусти ствол!!

Василий не знал, был ли кто в такой ситуации, глупее не придумаешь. С одной стороны, ты фактически на боевом дежурстве, с заряженным автоматом и посторонних по всем военным законам допускать не должен. Но с другой стороны – на все сто процентов уверен, что это вовсе не враги, а такие же, как и ты, добровольцы с другого отряда и с другими задачами обороны этого же этажа, и стрелять, конечно, ни в кого из них он не собирался.

Его солдаты вообще недоуменно наблюдали за этой сценой. Видя, что его обступают плотным кольцом, Василий решил не обострять обстановку и опустил ствол автомата вниз. Но подполковник, возбуждаясь по нарастающей и принимая его добрый жест за слабость, закричал:

– Обезоружить его!

На Василия навалились сразу все: кто схватил за автомат, кто за руки, кто за ноги, кто за шею, хотя необходимости в этом совсем не было: он вовсе не собирался оказывать сопротивление.

Его протащили мимо их кабинета дальше по коридору и затащили в актовый зал, как Василий понял, место дислокации Баркашовцев. В зале рядами стояли скамейки.

Прямо на стене перед сценой висело знамя с большой красной свастикой, на сцене был стол со стоящими в стеклянных банках зажжёнными свечами.

Обыскали, забрали документы и посадили на одну из скамеек. Высокий здоровяк, видимо, их старший, посадил кого-то сзади и грозным басом скомандовал:

– При попытке к бегству вырубать!

Да, ситуация была не из приятных, уныние наводила сама эта обстановка со свечами на столе, темнотой вокруг и ожиданием предстоящего штурма. А тут еще форма одежды этих русских парней в камуфляже, со свастикой на рукаве.

Разумом понимаешь, что это такие же нормальные парни, как и ты, но глаза смотрят, мысли текут мрачные, как вся эта обстановка. Ведь все мы были воспитаны на итогах прошедшей войны, и человек со свастикой в нашем понятии адекватен лютому врагу.

Вся эта сцена невольно ассоциировалась с кадрами из советских фильмов, когда наши люди попадали в застенки гестапо.

Молодой, с остроносым лицом парень, сидевший за столом, осмотрел Васины документы и вернул ему их назад. Вошел тот подполковник, по-видимому, он переговорил с солдатами, потому что был в некотором замешательстве в правильности своих действий.

Прежних вопросов задавать он не стал, а как бы с сожалением спросил:

– Что же это вы сюда пьянствовать пришли?

– Ну, конечно, ведь места больше нет, – съязвил ему в ответ Василь.

Его ответ смутил его еще больше.

– А ну, проверь его, – сказал он тому остроносому. Парень подошел к Василю вплотную и потребовал дыхнуть на него. Василь набрал побольше воздуха и выпустил в лицо парню. Он весь съежился, лицо сделало неприятную мину. Но, видимо, ничего не понял и сказал:

– Еще! Василий еще проделал это упражнение. Парень опять весь съежился и выпалил, обращаясь непонятно к кому, к нему или ко всем остальным:

– Луком закусывает! Этот ответ также не устраивал подполковника, тем более, что кроме остальных, за этой сценой наблюдал еще один молодой, круглолицый офицер ВДВ*.

Подполковник взял с подноса стакан, вытер его и предложил Василию также дыхнуть в него. Тот выполнил и эту процедуру.

Подполковник понюхал стакан, затем поставил его на место и начал думать.

Василий, видя его таким смущённым, стал доказывать ему, что все, мол, как видишь, прояснилось, что он вовсе не шпион и поэтому предлагает восстановить статус-кво, то есть повернуть время событий часом назад и не смешить молодых солдат своими выступлениями, тем более, что в любую минуту можно ожидать нападение настоящих врагов, а он, как боевая единица, вне дела.