Текст книги "Дикий батальон"

Автор книги: Вячеслав Миронов

Соавторы: Олег Маков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Будем разговаривать здесь, или пойдем куда-нибудь?

– Пойдем в штаб.

– Да-да, пойдемте. Я там столик приготовил, фрукты свежие, водичка холодненькая, все стоит, ждет, – комбат засуетился, прыгая вокруг Гусейнова.

– Позже, – Гусейнов отмахнулся от него как от мухи.

Мы прошли в здание штаба. Сели в кабинете комбата. Гусейнов брезгливо провел пальцем по столу, показал результаты комбату и вытер грязный палец о свой носовой платок, после чего платок бросил в урну. Эстет хренов!

– Докладывайте! – бросил он нам и приготовился слушать.

Мы вкратце доложили о проделанной работе, при этом не поливали грязью комбата, который во время всего нашего доклада внимательно слушал и потел. Пот ручьями струился по его телу, форма намокала темными пятнами.

– Командование батальона присутствовало на занятиях? – спросил Гусейнов.

– Конечно! Комбат почти постоянно.

– А начальник штаба?

Модаев умоляюще смотрел на нас.

Получи, предатель!

– Нет. Всего один раз издалека понаблюдал, а потом, видимо решил, что все знает и умеет, ни к чему это все!

– Модаев! Почему не ходил?

– Они ничего нового помимо того, что я уже знаю, не преподали.

– Посмотрим. Сейчас пойдем и посмотрим выучку личного состава.

– Почему с муллой общий язык не нашли? – это уже к нам.

– Мы здесь выступаем как инструктора в обмен на свои жизни. Так?

– Так, – подтвердил Гусейнов.

– Так какого хрена нам еще веру менять? Мы что, плохо работаем? Если так, то меняйте нас, но зачем в душу-то лезть! Попытки к бегству не делаем, ни во что не влазим, жизнь никому не осложняем. А этот новоявленный замполит лезет и лезет! Мы его в дверь выгоняем, а он в окно лезет!

– Не хотите, значит, веру менять? – Гусейнов смотрел в упор не моргая.

– Не хотим.

– Понятно. Я скажу, чтобы к вам не лезли по вопросам веры. Какие есть общие замечания?

– Как вы собираетесь в бою управлять личным составом?

– Не понял?

– Радиостанций нет.

– Да, верно – это наша боль. Нигде нет связи, – он вздохнул тяжело.

– А как воевать без связи?

– Очень много наших потерь из-за отсутствия связи. Кто-то попал в засаду, не может вырваться, посылает посыльного, а тот либо погибает, или пока добежит – все уже погибли.

– Круто вы воюете! И ничего сделать нельзя?

– Должны из России привезти станции, да и с теми войсками, что здесь еще остались, мы ведем переговоры, чтобы нам продали. Но такие цены ломят! О-го-го!

Вот ты и проболтался! Значит, есть еще в Азербайджане наши войска! Есть еще! Соврал ты тогда, ваше генеральство! Соврал! Гражданин соврамши! Есть куда бежать! Есть куда отступать!

– Ладно, идем покажете, чему научили! – он пошел на выход, потом остановился, резко повернулся на каблуках и, глядя мне в глаза, сказал зло: Ну, смотри, если вы здесь дурака валяли, стрелять поверх головы не будем!

Когда выходили, нас оттолкнул мулла и шепнул на бегу:

– Молитесь своему Иисусу, посмотрим, как он вам поможет! Хе-хе!

Мы пошли позади всей свиты. Вся эта свора презрительно смотрела на нас. Наверное, уже списали со счетов! Поторопились, однако, сволота, ой поторопились. Виду мы не подавали. Но волновались. Врать не буду, волновались очень, курили непрерывно. Благо, что у свиты были хорошие сигареты, которые мы «стреляли» безбожно, опустошая все запасы. Ничего, не обеднеют.

Весь батальон уже сосредоточился в районе стрельбища. Было установлено новое мишенное поле. Начала стрелять первая рота. Упражнение было простое. Стреляли уже не поодиночке, а по десять человек. Все отстрелялись быстро и уверенно. Гусейнов поначалу сам бегал смотреть, но потом перестал. Бегали шавки из своры сопровождения.

Потом перешли к более сложным упражнениям. Такого, чтобы они попадали точно в центр самодельных мишеней, конечно, не было, но в саму мишень попадали. Гусейнову это понравилось.

Он сам взял автомат, встал спиной к мишени, по команде развернулся, сделал выстрел в мишень, установленную на расстоянии ста метров, а затем в мишень, установленную на сто пятьдесят метров. Обе мишени были поражены. После этого он загнал на выполнение данного упражнения всю свою свиту. Никто из них не смог повторить командирского достижения.

Пытались всучить автомат мулле, но тот отбрехался, что, мол, его оружие – это слово. Оставили в покое. А жаль, я бы с удовольствием посмотрел, как он обделается, фанатик хренов!

Потом пришла очередь Модаева, он пытался улизнуть с первой ротой, но не тут-то было. Его вернули и заставили стрелять. Ни фига! Не смог Сережа-Иудушка выполнить упражнение, которое выполняли его бойцы! Как в Красной армии был он чмо, так и в другой армии останется чмырем!

Потом Гусейнов посмотрел, как первая рота умеет окапываться. Для усиления эффекта, и чтобы не было скучно свите, по приказу Гусейнова его телохранители стреляли поверх голов окапывающихся бойцов и перед ними. Это они умеют, страх нагонять!

Скорость окапывания возросла до невероятной! И вся отрываемая каменистая земля не раскидывалась, как во время учебных занятий, а укладывалась впереди себя на бруствер.

Свита отчаянно веселилась, глядя на это зрелище. Вас бы, толстопузов, заставить окапываться под пулями, я посмотрел бы на ваши глаза с расширенными от ужаса зрачками!

Гусейнов был строг, он внимательно смотрел, как окапываются его люди. Когда были оборудованы окопчики, он лично взял автомат и стрелял по брустверу, прямо перед лицом у ошалевших от страха ополченцев. Ни один из проверенных брустверов пуля не пробила.

Те, кто прошел эти испытания, откапывали эти пули и вешали их себе на цепочке на шею. Старая армейская и бестолковая примета, что это, мол, та самая пуля, что была отлита для тебя.

Потом была маскировка на местности, что тоже понравилось Гусейнову. Устройство засады, отражение нападения колонны при попадании в засаду. Все это очень понравилось и самому командующему народно-освободительной армией Азербайджана и его прихлебателям. Только наш батальонный мулла-комиссар ходил мрачнее тучи.

Модаеву тоже досталось по первое число. Он ходил и косился на нас. Нечего косится! Если собираешься воевать за свою новую Родину, так научись выживать на войне!

Не было у него моего командира курсантской роты майора Земова! Это благодаря его науке мы сдали с Витьком экзамен. Как я тебя ненавидел и боялся, майор, так сейчас благодарен той науке, которую ты вбивал в нас с потом, кровью, страхом, превозмогая себя, через «не хочу» и «не могу»!

К нам подошел Гусейнов. Мы стояли и курили. Подопечные сдали экзамен. Это было видно. Гусейнов был доволен.

– Ну, спасибо! Порадовали!

– Так и нас тоже надо порадовать!

– Просите чего хотите!

– Отпусти!

– Ну, нет. Вот когда закончится эта война, вот тогда и отпущу. А сейчас вы будете с этим батальоном до конца.

– Нам что, погибать на вашей войне?

– Она теперь не только наша, но и ваша. Как научите людей, так и домой поедете. Если они все погибнут, то и вы с ними, а если придете с победой – скатертью дорога на все четыре стороны!

– Тьфу!

– Ты чего плюешься! Это очень некрасиво плеваться в присутствии своего генерала.

– А ты не мой генерал!

– Я твой начальник.

– Ты мой главный мучитель! Мы обучили людей всему, что знали сами, и что взамен? Идти под пули на чужой войне, за чужую землю. Это ведь не русская земля. Мне в Сибири ее, знаешь, как хватает! Во! Жизни не хватит всю ее обойти! А здесь? Одни сплошные горы! Разве это земля? И ее так мало, что на машине пролетишь за два часа и не заметишь! Тьфу! Надоело!

– Ну что ты, Олег, распереживался! Скоро мы закончим всю эту войну, и поедете домой! Денег вам дадим, машины подарим!

– Это мы уже слышали много раз. На фига козе баян?

– Я все сказал! Пока война не закончится, будете с этим батальоном! – и тут же смягчился: – Я вам там подарки привез. Охрана принесет!

– Консервированная свобода?

– Не шути так. Да, кстати, с сегодняшнего дня вам будут платить по двойному тарифу, как инструкторам.

– Спасибо, барин! – Витька дурашливо поклонился. – Век твоей доброты не забуду.

32

Мы пошли в свою медсанчасть. По дороге отчаянно матерились, обсуждая происшедшее. Наши охранники безмолвно ступали сзади, как тени. Скинули обувь, упали на кровати. Снова навалилась бешеная усталость. Мы не дети и понимали, что даже если сделаем «зеленных беретов» из этих ополченцев, все равно нас никуда не отпустят. Но надежда умирает последней!

Раньше еще были мысли, что нам удастся выбраться после этого «курса молодого бойца». Не удалось! И что теперь делать? Только побег! Больше ничего! А как без документов? Значит, нужно добраться до сейфа комбата. А если их там нет, что дальше? Слишком много «если», даже очень много! Что делать?

И поговорить толком нельзя, охрана рядом, даже слишком рядом. Хоть мы и достигли с ними нейтралитета, всячески демонстрируя им свою лояльность и нежелание бежать, но их на мякине проведешь!

В дверь постучали. Вошел один из охранников, занес коробку.

– Что это?

– Командующий просил передать в качестве благодарности за обучение личного состава.

– Ставь сюда. А что там?

– Не знаю.

– Ну, открывай, посмотрим.

В коробке оказалось две бутылки водки московского производства, пара баночек с красной и черной икрой, копченая колбаса, шоколад, бритвенные станки, мыло, шампуни, и прочая дребедень. Не было самого главного – не было свободы! Какой угодно, пусть даже консервированной.

– Типичный продуктовый набор к празднику 7 Ноября! – прокомментировал Витя содержимое коробки.

– Что стоишь? Помогай накрывать на стол! – это я охраннику.

Он позвал второго охранника, сбегал в столовую за хлебом, все это хозяйство открыли, порезали и начали выпивать и закусывать.

– Водка, конечно, хорошо, но как хочется дома, под соленый огурчик, картошечку отварную, под сальце! – Витя мечтательно откинулся на кровати, дожевывая бутерброд с икрой после первой стопки водки.

– Не томи душу, Витя!

– В другой бы раз радовались, если бы принесли домой все это богатство. А сейчас оно в рот не лезет!

– Что ты заладил. Дом, дом, дом! – я начинал психовать. И так на душе муторно, а он еще кота за хвост тянет, козел!

– Не злись, Олежа! Все пройдет!

– Что пройдет? Война пройдет? Жизнь пройдет? Правильно, все пройдет! Все абсолютно пройдет! У меня родится сын и вырастет. А я буду здесь торчать! Буду здесь учить новых и новых партизан как лучше убивать своих бывших соседей! На хрена мне все это надо? Вот вы мне объясните! Все, кто здесь сидит, объясните, на хрена!!!

– Олег, успокойся! Давай лучше выпьем?

– Выпьем? А что изменится? Ни хрена не изменится! Как ты понять, Витя, не можешь, что все! Вот это – все! Это наш конец! Мы здесь застряли до конца дней своих. А они могут очень скоро закончиться. Просто возьмут и закончатся. Потому что или мудак Модаев нас порушит или мулла-сволочь, из-за отказа принять мусульманство, чтобы другим не повадно было, и прикажут нашим славным ребятам-охранникам убить нас. Убьете ведь?

Молчание.

– Молчите. По глазам вижу – убьете. Правильно! Только можете убить меня сразу сейчас! Устал я от всего это блядства! Сегодня пусть двух плохих, ну очень плохих людей, но убили. За что? Да, просто так, взяли и убили. И нас с тобой, Виктор, точно также убьют.

– Олег, ты и не выпил ничего! Только стопку. Давай выпьем! – он начал быстро наливать водку. Протянул мне больше чем полстакана. Себе много меньше: – Пей, Олег, пей!

– Давай. За что? – я взял стакан.

– Какая разница за что.

– За наши семьи! У тебя, правда, пока нет ее…

– У меня родители есть, сестра младшая.

– Пардон, значит, есть семья. Вот и выпьем за наши семьи! А вы что, не будете?

– Будем, но нам чуть-чуть, если учуют запах – головы не сносить.

– Так они сами пьют как лошади. Вон, комбат не просыхает, и ничего. Голову ему никто не откручивает. И на Коран наплевать.

– Им можно, они начальство, а мы на посту.

– Не понял, на каком посту? А, извините, врубился – нас охраняете. Ладно, мужики, у вас же тоже есть семьи? Вот за них и выпьем. Чтобы мы вернулись к ним все целые и невредимые.

Мы встали, чокнулись и выпили до дна. Боль душевная ушла. Но осталась тяжесть. Большая, щемящая тяжесть. Она заполнила собой все внутри. Как тяжело. Что делать? Что делать?

Можно хоть сейчас кинуться на охрану, попытаться убежать, и что дальше? Убьют. Во мне сидело два человека одновременно. Казалось, что полупьяное сознание разделилось на две части. Весь оставшийся вечер я просидел, уставившись в одну точку. Витька меня тормошил, пытался вывести из ступора. Он втискивал мне в руку водку, я пил чисто механически. Не чувствуя ни вкуса водки, ни вкуса тех деликатесов, что жевал. Я не слышал, что он мне говорил. Я говорил сам с собой. «Гуд бай, Америка!»

Наверное, так сходят с ума. Один я говорил, что надо бежать немедленно. Второй с ним спорил, что убьют. Первый настаивал, что это не жизнь, а существование, так стоит ли его влачить? Рвануть и все! А там будь что будет. Я соглашался с ним.

Второй говорил, что сейчас нет смысла дергаться. Нет документов. Даже если мне чудом удастся добраться до своих, то подтвердить свою личность я не смогу. Значит надо ждать удобного случая и захватив документы бежать! Я соглашался и со вторым.

Потом мне показалось, что они начали драться. Сознание меня покинуло, а может я просто от выпитого отрубился?

Очнулся я только утром. Спал я в одежде. Голова гудела, во рту словно стая кошек опорожнилось. Со стола уже было все убрано. Витя сидел со стаканом вина в одной руке и бутербродом в другой. Ждал меня.

– Убери, – я отмахнулся.

– Выпей – полегчает!

– Я вчера перебрал, теперь неделю на спиртное смотреть не могу. Это уже проверено!

– Выпей! Это тоже проверено!

– Давай! – я выдохнул, зажмурился и выпил четверть стакана домашнего вина.

Гадость. Было ощущение, что оно вернется сейчас назад, но бутерброд, упавший сверху придавил его. Вроде, даже и полегчало!

– Ну, как?

– Вроде отпустило, – я вытер тыльной стороной ладони испарину, что появилась на лбу. – Ты извини меня, Витя, что накинулся на тебя вчера. Что-то накатило. Это я не со зла.

– Понимаю, Олег, понимаю. Если бы не ты, то я бы вчера был такой. У самого на душе кошки скребли. Но ты меня опередил. Поэтому мне пришлось за тобой ухаживать…

– Меня что, рвало?

– Нет. Просто водку наливал, посуду убирал.

– Как охрана?

– Мужики сначала удивились, потом посочувствовали. Много интересного рассказывали.

– Что именно?

– Сыпят Гусейновской армии и в хвост и в гриву во всех направлениях. Он уже неделю объезжает учебные лагеря. Пока доволен.

– А что дальше?

– Ты опять за свое?

– Рвать когти надо из этого бедлама.

– Ждать надо!

– Будем ждать. Только комбатовский сейфик надо приоткрыть. На чуть-чуть.

– Может пить с ним начать?

– Не получится. Я вчера с мужиками говорил. Комбат пьет в гордом одиночестве. Всех остальных он презирает. Считает ниже собственного достоинства с остальными общаться.

– Козел!

– Не то слово, вдобавок ко всему он родственник Гусейнова. Тот его унижает по-черному, особенно за последний разгром батальона. Но кровь родная, поэтому и терпит. Сам знаешь, как в местных краях относятся к родственникам.

– Интересно, а как охрана к Мудаеву относится. И какие виды на него?

– Вид один, что в профиль, что в анфас – чмо!

– Предателей никто не любит.

– А кто их любит? Единожды предавший может это делать снова и снова.

– Особенно всем понравилось, что он игнорировал в категоричной форме все наши занятия, а когда пришло время для самостоятельных стрельб, то опарафинился по полной программе.

– Не верят они ему?

– Не верят. Называют предателем и всем прочим, сам знаешь, какой цветистый у них язык.

– Ислам-то он принял?

– Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.

– Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!

– Больные на голову. Дети гор!

– Интересно, а член ему укоротили?

– Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.

Вошел охранник. Он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что нас вызывает начальник штаба.

– Легок на помине, свинья позорная!

– Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.

– Ну, пойдем, коли вызывают. Гуд бай, Америка!

– Не понял! О чем это ты? Может, по соточке накатим? Один черт сегодня все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.

– А, давай! – мы допили остатки домашнего вина. В голове зашумело, много ли надо на старые дрожжи? – С расстрела песенка привязалась, в зубах навязла. Пытаюсь ее выгнать, но слабо получается? Как думаешь, это шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и все такое прочее?

– Не знаю. Вскрытие покажет.

– Спасибо, утешил.

– Не стоит. За что будем пить?

– За здоровье. За что еще?

Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.

Часть девятая

32

Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашел и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.

– Чапай думу думает!

– Маринует нас в приемной, унижает.

– Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!

– Пять минут прошло?

– Прошло. Пошли!

Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.

– Привет, чмо! – Виктор был настроен весело-агрессивно.

– Давно не виделись, предатель!

– Выйдите и зайдите, как положено! – сказал Модаев, не поднимая головы.

– Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! – я вскипел.

– Мне позвать охрану?

Витя схватил его за горло сзади в «замок». Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.

– Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?

– Х-х-х! Хет!

То есть – нет?

– Хет!

– Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.

– Будешь еще шуметь?

– Нет, – Серега крутил головой. – Отпустите.

Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.

– Сережа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!

– Двоих все равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвет, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.

– Я не буду стрелять.

– Встань.

– Чего ради я должен вставать?

– Нам спокойнее будет!

Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.

– Я же говорил, что он чмо.

– Тоже мне новость.

– Теперь поговорим. Чего хотел?

– Пистолет отдайте! – тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.

– Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!

– Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?

– Отдай, Витя.

– На, чмо.

– Поговорите у меня еще! Козлы!

Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передернул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.

– Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?

– Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!

– Короче! Чего хотел?

– Гусейнов привез новые планы и методики обучения.

– Так в чем дело? Бери и обучай.

– Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.

– Ага, как в «Боевом листке», «Делай как я». И фотография на Доске почета 9 на 12.

– В траурной рамке.

– Что я вам плохого сделал? – он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.

– А ты сам не понимаешь, что ты сделал?

– Что? – глаза его были полны слез.

– Ты предал своих. Из-за тебя, – вернее, с твоей помощью – захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Сережа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Сережа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? – я грохнул по столу кулаком.

Дверь открылась, появилась голова охранника.

– Все нормально, закрой дверь, – сказал Витя как можно более спокойным тоном.

Дверь закрылась.

– И ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?

– Ты нам всю жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне. А на хрена, нам все это надо?

– Серега, так зачем ты нас всех продал?

– Родственники жены заставили, – глухо произнес Серега, глядя в стол.

– Объясни мне – тупому старлею, как можно офицера что-то заставить делать против его воли? Ты же не ребенок малый! Не понимаю!

– Они сказали, что мы родственники, и попросили поначалу помочь форму достать, то да сё.

– Понятно. Потом боеприпасы, потом оружие, потом все остальное. Так что ли?

– Так, – Серега мотнул головой, но сам уставился в стол, глаз не поднимал.

– Вот уж воистину, изменишь жене, предашь Родину. Только у тебя все было наоборот. Тебя через жену заставили изменить Родине. Урод ты моральный. И как жить после этого собираешься?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Нормально.

– Вытаскивай нас отсюда. Только это тебе поможет.

– Не могу. Я кровью повязан.

– На войне что ли? Там все стреляют. Не будешь – тебя пришибут. Это не страшно. Пленных расстреливал? Это нехорошо!

– Нет.

– Так какой кровью тебя повязали? Член укоротили что ли? Ты ислам-то принял?

– Ислам принял. Ничего не обрезали. Сейчас Коран изучаю, рассказываю мулле.

– Мы про это уже слышали. Так что за кровью тебя повязали?

– Я наших убил.

– Каких наших? Не понял. В школе, что ли?!

– Да, – Серега кивнул. – Они все равно бы умерли. Они раненые были. Гусейнов мне дал пистолет, а сам встал за спиной. Меня самого бы убили! – он заплакал, плечи его сотрясала дрожь.

– Ах ты сука!

Мы вскочили на ноги, ударом в скулу повалили Модаева на пол и начали бить. Били ногами, руками.

Модаев заорал. Я сидел на нем сверху и затыкал ему рот левой рукой, а правой бил его что было сил по лицу. В каждый удар я вкладывал душу. По поганой роже предателя, по лицу убийцы. Витя охаживал его по корпусу ногами. Пару раз промахнулся и заехал мне по спине. Боли я не почувствовал. Была только одна мысль – убить предателя, прибить эту гниду!

Витька схватил пистолет. Забыл, что сам же вытащил магазин. Пару раз передернул затвор, потом понял это, и хотел уже от всей души приложится к голове сволочи рукояткой пистолета, но тут на шум вбежала охрана. Нас с трудом оттащили от Модаева.

33

Чтобы мы не трепыхались, нас заковали в наручники. Серега плюхнулся на свой стул, достал носовой платок с какими-то письменами на арабском языке и приложил его к своим ранам.

– Ничего-ничего, вас еще за это расстреляют! – он был зол и свирепо смотрел на нас. – Все! Вам звиздец полный! Вы покойники!

– Замучаешься пыль глотать, собака серая!

– Ты что думаешь, что ты им нужен?

– Они презирают тебя не меньше, чем мы. Земля у тебя под ногами скоро будет гореть, Иуда!

– Скоро вы сами будете в аду париться, уроды!

– Ты кого, падаль, уродом назвал?

– Ничего, сейчас я пойду к комбату, а потом посмотрим, что он скажет.

– Иди, беги, предатель!

– Может, он тебе кость бросит погрызть!

– Мы, сука, одни на тот свет не пойдем. Тебя с собой заберем! Запомни это! – крикнул я вслед Модаеву.

Он убежал на второй этаж. Охранники спросили, за что мы его так. Мы пояснили. Те покачали головами в знак сочувствия, поцокали языками, но наручники, несмотря на все наши мольбы, не сняли.

Прибежал Модаев. Злорадно бросил охранникам:

– К комбату их! Уж теперь-то вы попрыгаете! Я посмотрю, кто из вас первым приползет ко мне на брюхе, будет целовать ботинки и умолять, чтобы жизнь оставили.

– Посмотрим, сука, посмотрим!

– Ребята, тобой убитые, по ночам не снятся?

– Нет. Сплю очень даже хорошо!

– На, получи! – я изловчился, проходя мимо, врезал ему ногой.

Целил в пах, но угодил в бедро. Тоже не хило! Серега отлетел в сторону и согнулся от боли. Хорошо! Очень хорошо! Значит, попал по нерву!

– Я тебя за это убью! Ты мне ногу сломал! – он дернулся было ко мне, но упал как подкошенный. Хорошо же я его приложил. Жаль, что не голова попалась!

Он пытался встать, но не мог опереться на ушибленную ногу. Она подламывалась.

– Тварь! Ты мне за это ответишь! – шипел предатель сквозь зубы.

– Ага! Сейчас! Дай только руки освобожу!

– Ты с нас наручники сними, а там посмотрим, кто кому покажет, козел! – орал Витка на весь штаб.

На шум стали сбегаться ополченцы, что были в штабе. Я особо не следил за их реакцией, не всматривался в лица. Но уже то, что видел, показывало, что они негативно относятся к этой сволочи. Впрочем, и нас они тоже особо не жаловали. Подумаешь, неверные устроили потасовку! Это же забавно!

Они подхватили своего начальника штаба и помогли ему усесться на стул. Серега, охая и постанывая, руками подтащил обмякшую ногу и начал усиленно растирать ушибленное место. Лицо его перекосилось от боли. Так тебе и надо! Урод ссученный!

К комбату их! – приказал Серега.

Прихрамывая, держась за стену, он стал подниматься по лестнице, сбоку его поддерживал один из ополченцев. Потом он попытался меня пнуть, но телохранитель поставил блок и поймал ногу Модаева.

– Не надо, господин подполковник! – голос его был тверд.

Вы что, тоже против меня? Да я вас сгною! – его разбитое, окровавленное, опухшее лицо исказила гримаса гнева.

– Я – охранник! И подчиняюсь лишь командиру батальона и командующему армией.

– Накося выкуси, ублюдок! – Витя из-за спины скованными руками показал Модаеву фигу.

– Сейчас у комбата разберемся! – тот, хромая, рванул наверх.

Мы подошли к двери командирского кабинета, она была приоткрыта, и оттуда раздавался возбужденный, оттого немного визгливый голос Модаева. Что конкретно он говорил, разобрать было невозможно. Губы от моих стараний у него распухли, и он шепелявил! Получил, гад! Ничего, это только начало! Кровью харкать будешь!

Мы вошли в огромный кабинет командира батальона. Все было по-прежнему. Только стал он еще более загаженным. Ну а комбат пребывал в своем обычном полупьяном состоянии. Он безо всякого интереса слушал рассказ своего начальника штаба, без каких-либо эмоций рассматривая его разбитое лицо.

Потом перевел взгляд, полный тоски и полнейшего безразличия к происходящему, на нас.

– Что скажете? – произнес он.

Только тут я понял, что комбат мертвецки пьян и ему приходилось прилагать гигантские усилия, что бы выговорить какую-нибудь фразу.

– Ничего. Он предатель и заслуживает смерти, – проорал Витя из-за моей спины.

Видать не дошло еще до него душевное и физическое состояние Нуриева.

Комбат пьяно кивнул головой, перевел взгляд на Модаева.

– Понятно, – пауза, долго, очень долго он смотрел на своего начальника штаба. – Я же говорил, что не любят они тебя, ой не любят!

– Они убить меня хотели! – Модаев пытался орать, но у него это не получалось.

– Не убили?

– Не убили, но они…

– Не убили? – тупо повторяет вопрос комбат.

– Они хотели меня убить. Я получил сотрясение мозга.

– Мозга? – комбат уставился на лоб Сереги. Смотрел долго. Потом добавил: – Но ведь не убили?

– Вы оставите это безнаказанным?

– Нет. Построить личный состав на плацу и всыпать им по двадцать ударов палкой по спине. Но не сильно! Мне они здоровые нужны!

– И это все?! Вы это так оставите? – Возмущению Сереги не было предела.

– И это все, – алкоголь догонял комбата, язык заплетался все больше.

– Я этого так не оставлю! – визжал Серега.

– Иди проводи учебу! Я устал от всего вашего шума! А вы, – он показал пальцем на наших охранников, – будете их бить!

– Они в сговоре! Он не дал мне убить Макова! – снова подал визгливый голос Серега, показывая на нашего охранника.

– И правильно сделал! Иди проводи занятия! – он махнул рукой, еле оторвав ее от стола. – Наручники снимите с них, – бросил комбат нашей охране.

– Я буду жаловаться Гусейнову! – снова начал Модаев.

Комбат лишь пару раз лениво махнул рукой. Говорить он уже не мог. На него наваливался сон. Голова медленно клонилась на грудь. Он несколько раз безуспешно попытался придать ей вертикальное положение и, наконец, захрапел.

Наручники сняли, мы с наслаждением растирали руки. Закурили. Охрана вытолкала нас на улицу и отвела на плац, там уже строился батальон. В череде серых армейских будней ополченцев наконец-то ждало развлечение. Гяуров будут наказывать! Это же интересно!

Весть о том, что мы сотворили с начштаба, уже облетела наш маленький гарнизон. Вреда мы никому никогда не делали, поэтому особого злорадства не увидели, только любопытство и не более того.

Но все равно – для них мы были мы неверные, и поэтому сочувствия, каких-либо ободряющих слов мы тоже не видели и не слышали.

Мулла стоял на левом фланге и что-то кричал на нам. Лицо его горело праведным огнем, – казалось, что оправа очков вот-вот раскалится до красна, сжатые кулаки поднимались в праведном гневе к небу. Толпа внимала ему, но нам было не до его воплей.

С нами остался один охранник, второй убежал за палками. Мы приготовились получить что-то вроде розог, но это оказались настоящие палки, высушенные, крепкие, ошкуренные. Значит, мы не первые. Господи, помоги.

Надо было бы поговорить с охраной, чтобы не сильно нас пороли из-за этого ублюдка-предателя. Ох, попадется он мне еще раз в руки – живым не выпущу! В очередной раз мы влипли из-за него в историю! Козел вонючий! Но все-таки классно я ему пару раз приложил! Надо было шею ублюдку сломать! Хорошая мысля приходит опосля!

34

Принесли палки. Двое охранников начали размахивать ими, приноравливаясь, чтобы побольней ударить. Один даже взял палку обеими руками, перекинув автомат за спину, и начал ей махать, нанося рубящие удары. При этом еще и орал по типу каратистов «Кий-я!» Спортсмен хренов. Гуд бай, Америка!

От этого зрелища мне стало страшно, пара таких ударов и позвоночник высыпается в трусы. Это факт!

Толпа одобрительно ржала над каждым ударом наших охранников-палачей.

– Не успели с ними поговорить, Витя! Сейчас достанется!

– Ага, если они нас так будут мочалить этим дубьем, то к утру остынем.

– С них станется.

– А мы их еще поили, разговаривали как с людьми!

– Только ведь ноги зажили, а тут такое!

– А у меня ребра поджили.