Текст книги "Дикий батальон"

Автор книги: Вячеслав Миронов

Соавторы: Олег Маков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Часть шестнадцатая

63

Они ушли, мы стали вываливать еду. Было ее действительно немало. И хватит не на пару дней, а гораздо больше. Тут было мясо вяленное, армейская тушенка, круги сыра, колбаса, банки с соленьями и большая бутыль с домашним вином. Пахло оно хорошо. Быстро накрыли стол. У мужиков разжился патронами, снарядил магазины, пару гранат сунул в карманы. Поели и пошли осматривать окрестности.

Война и то, что деревня неоднократно переходила из рук в руки, оставили свои следы. Разруха, запустенье, сожженные, развороченные дома, погубленное хозяйство. Тем не менее, мы видели, как ополченцы и их родственники вытаскивали и грузили на транспорт чудом уцелевшую мебель, кули с мукой. В сторонке стояла бабушка и тихо плакала. Плакала беззвучно, лишь кончиком черного платка вытирала слезы с морщинистого лица.

– Мужики, вы как хотите, а я так больше не могу! – Сашка поправил автомат и пошел в сторону мародеров.

– Саша не надо! Хуже будет! – я крикнул ему вслед.

Он лишь махнул рукой, взял автомат наизготовку и передернул затвор.

– Ну что, пошли. А то сейчас такое начнется, втроем от батальона не отобьемся, – Володя тоже снял автомат с предохранителя и передернул затвор.

– Пошли.

Во дворе уже поднялся крик.

Посреди двора стоял Сашка, наведя автомат на грузивших вещи мародеров. Они орали друг на друга. Кроме мата ничего не было. Преимущество было на нашей стороне. Грузить с автоматами не удобно, поэтому они их где-то оставили. А у нас их три штуки. Их, правда, пятеро, но безоружных. Мародерствовать тоже надо уметь.

– Все, что здесь взяли – назад! Я сказал, быстро назад! – перемежая слова густым матом, орал Сашка.

– Они тоже нас грабили! Это все наше по праву войны! – отвечали ему ополченцы-мародеры и их родственники. – Пошел вон, русская свинья!

– Ах, так! Я, значит, русская свинья! – Сашка дал очередь перед ногами ополченцев. – Что-то я вас не видел в первой роте, когда мы одни рубились! Все назад!

Мы сняли автоматы и направили на мародеров. Те повиновались и пошли в дом, перетаскивая с машины награбленное. Когда все закончилось, Сашка подошел к бабушке и сказал:

– Бабуля, не бойся, никто тебя не тронет!

Она стояла и не говорила ни слова, просто смотрела и плакала. Слезы текли по ее морщинистому лицу, падая на грудь, на высохшие, перевитые узлами вен руки, стекали и падали на землю.

Володя подобрал кусок кирпича и написал на воротах: «Не трогать! Опасно! Под охраной инструкторов!»

– Думаешь, поможет? – я скептически смотрел, как Володя выводит буквы.

– Посмотрим, – он отбросил кирпич. – Пошли.

– Куда? Спасать село от разграбления? Не получится. И не мечтай! – я отбросил окурок.

– Пойдем в штаб, посмотрим, чем они там занимаются, как приготовились к внезапным атакам противника.

– Ты думаешь, там кто-нибудь думает о чем-нибудь, кроме празднования победы и мародерства? Дико сомневаюсь.

– Вот и посмотрим.

Мы пошли дальше по селу. Везде была та же картина. Выносили и грузили на различный транспорт все, что могло сгодиться в хозяйстве. Сашка пару раз порывался броситься на них, мы с Володей с трудом оттаскивали его. Он только матерился, плевался, грозил мародерам оружием.

Подошли к школе. Возле нее было много пьяных ополченцев. Они расположились в живописных позах рядом с крыльцом. Кто-то спал. Воины Аллаха!

Подводили пленных, избитых, раненных. Некоторые были без формы, лишь в трусах. Они шли, опустив голову, их пинали сзади, толкали прикладами, пристегнутыми рожками к автомату. Они падали в пыль, грязь, пинками их заставляли подниматься и идти в здание школы. Тех, кто был не в состоянии передвигаться, или был без сознания, брали за ноги и тащили туда же, их головы болтались и бились о камни.

Сашка свирепел от увиденного, мы зафиксировали его руки с обеих сторон, прижали их. Он дергался и отчаянно матерился.

– Саша, успокойся. Помочь мы им все равно не сможем. Только хуже сделаем. Эти негодяи могут нас заставить расстреливать этих бедолаг, чтобы кровью повязать, – увещевал его Вова.

– Мы здесь не для того, чтобы их спасать, самим бы спастись, – вторил я ему.

– Но так же нельзя! – бился Сашка у нас в руках. – Это же не война, а безумие какое-то! Воевать ради мародерства! Пленных вот так, как скотину, вести на бойню. Их же просто убьют! Поиздеваются и убьют! Ненавижу!

– Ты можешь что-нибудь изменить?

– Да, могу! Я пойду и убью, задушу, разорву комбата и это чмо – Модаева вместе с муллой!

– А дальше? Что дальше, Саша? К стенке? И все? Придет новый комбат с новым Модаевым. Может, даже еще хуже. И что? Все наши смерти – коту под хвост! – я пытался вразумить его.

– Плевать! Пустите!

– Тихо, на нас уже обращают внимание. Тебе надо обращать внимание этих зверей? Тебе нравится эта публика? – голос Володи звенел от напряжения.

Ему тоже нелегко было сдерживать себя, и удерживать от глупостей Сашку.

– У меня есть идея другого рода, – начал я. – Аида беременна. Мы ее отправляем отсюда. Она едет к Витькиным родителям. Там передает весточки, что мы здесь. Живы, относительно здоровы, но выбраться не можем. Пусть Родина помогает!

– Аида залетела? Ничего себе! – Володя присвистнул от удивления. – Ай, да Витька, ай, да молодец! Наш пострел везде поспел! Молодец!

– Ага. Поможет тебе Родина! – Сашка злорадствовал. – Положила она на тебя с прибором! Нахрен ты ей нужен! Пошлют по линии МИДа запрос в МИД Азербайджана, а те ответят, что знать не знают, или, что воюешь ты в их армии совершенно добровольно, принял гражданство вместе с исламом. «Альфу» тебе на выручку не пошлют!

– Попробовать можно, может и получится. А Аида с Витькой согласны? – Володя призадумался.

– Витек согласится, а вот как Аида – не знаю.

– Попробовать можно. По крайней мере, хоть ее из этого ада спасем, она-то вообще на царицу подземного царства не тянет!

64

Вошли в здание штаба – бывшей школы. Повсюду валялись учебники, книги, тетради, классные журналы, по коридору гулял ветер. Полупьяные ополченцы без дела слонялись по кабинетам, пиная тетради, весело гогоча. Кто-то полез к нам целоваться, еле отпихнули, в спину нам понеслась брань на азербайджанском.

Из подвала доносились крики и вопли, снизу поднимался бледный как мел Мишка Домбровский. Левой рукой он рвал на себе ворот, а правой держался за стенку.

– Миша! Что с тобой? Ты ранен? Тебе плохо? – мы подскочили к нему.

Он лишь мычал, мотал левой рукой, показывая на подвал, а потом замахал ею, указывая на выход. Мы подхватили его и потащили на улицу. Следов насилия или ранения не было заметно.

Вытащили на улицу. Мишка оперся на стену. Его стало рвать.

– Знакомый диагноз – слабый желудок! – усмехнулся Володя.

– Что стряслось, Миша? – я потряс его за плечи.

– Там, Мудаев, э-э-э-э, – снова Мишку стало полоскать, – пытает пленных! Э-э-э-э, просто так пытает, ничего ему не надо! Ради само – э-э-э-э-э – утверждения! – с трудом закончил фразу Михаил, вытирая тыльной стороной ладони рот.

– Пошли, посмотрим! – решительно сказал Сашка.

Из подвала раздался снова отчаянный вопль пленного.

– Захватили начальника штаба того батальона, что стоял против нас. Вот он как с коллегой беседует, – донеслось нам вслед.

– Ничего, сейчас мы с ним тоже как с коллегой поговорим, – бормотал Володя.

Ступени в подвал мы пролетели на одном дыхании. Подвал был большой, проходил под всей школой. В центре подвала к трубе был прикован голый человек, вернее то, что оставалось от человека. Большой, бесформенный кусок орущего мяса.

Рядом стоял Модаев, куртка расстегнута до пояса, весь мокрый от пота, глаза ничего не видят. В руках кусок резинового шланга. Он орал:

– Ну что, сука, получил! Какой ты нахрен начальник штаба! Я – начальник штаба! Я тебя победил, и сейчас буду делать все что хочу! На! Получи! – он ударил.

Тело изогнулось, человек снова закричал. Сильный человек. У него еще есть силы кричать. Он уже ничего не видит и не соображает от боли, но силы кричать еще есть. Судя по ранам, я бы уже давно вырубился. Такие мысли проскочили у меня в голове.

Володя подскочил к Модаеву, вырвав шланг, и ударил его кулаком в лицо. Тот упал. Володя начал лупцевать его этим шлангом. Модаев крутился на полу, катался, уходя от ударов, и громко при этом верещал, звал на помощь.

Володя старался на совесть. Сашка и я подскочили, и тоже начали охаживать изувера ногами.

На крики своего командира прибежали из разных концов подвала ополченцы, стали хватать нас за руки, оттаскивать. Ударить нас никто не посмел. А мы были готовы к драке.

Модаев вскочил на ноги. Хорошо же мы его приложили! Морда вся распухла, через всю щеку тянулся кровавый рубец от шланга. Форма порвана, руки и бок в ссадинах.

– Ну, все! Доигрались! Вам звиздец! Теперь-то точно вас расстреляют! Сам расстреляю! Вот этой собственной рукой! – он вытащил пистолет. – Вот так же, как его расстреляю!

Он вытянул руку в сторону пленного и сделал три выстрела. Обмякшее тело просто повисло. Звук выстрелов больно ударил по ушам. С потолка полетела известка. Все заволокло едким дымом.

– Видели, свиньи?! – из-за дыма и пыли его не было видно, только слышен был визгливый голос.

– Уходим! – крикнул Сашка и ударил одного из державших его ополченцев локтем поддых.

Я тоже резко ударил своего ополченца, резко повернулся и выкрутил руку. Ударил по шее, оттолкнул.

Володя возился со своим, но тоже быстро закончил. Мы рванули на выход. Сзади были слышны вопли и выстрелы из пистолета.

65

Со всего маху мы врубились во входящих людей в здание школы. Оттолкнули их и вырвались наружу.

– Эй, господа офицеры! Вы куда! – донеслось нам вслед.

Я обернулся. Гусейнов со свитой.

– Ну, слава богу! – вырвалось у меня.

– Что делать будем? – хрипел сзади Володя.

– Говорить с ним.

– Попробуем.

Пока переговаривались, из подвала вырвался избитый Модаев. За ним бежало еще пять человек. У одного из них было разбито лицо.

– Держите их! – закричал Модаев, поднимая пистолет.

– Прекратить! В чем дело?! – заорал Гусейнов.

Он находился на линии огня пистолета Сереги. Охрана Гусейнова отреагировала мгновенно, ощетинившись автоматами во все стороны.

– Модаев! В чем дело! – Гусейнов выглядел испуганным.

– Они хотели меня убить! – заорал Серега. – Уйдите, вы мне мешаете, я их расстреляю, гадов. Они давно этого хотят!

– Перестань, опусти пистолет.

– В чем дело? – это уже обращаясь к нам.

– Пойдемте, покажем.

Сашка пошел вперед, мы за ним, потом охрана Гусейнова, замыкающим шел начальник штаба батальона.

Мы показали труп пленного.

– Ну, и что? – Гусейнов недоумевал.

– Он просто его истязал. Ради самолюбования, ради самоутверждения, сведений никаких он не хотел получить. Бил ради удовольствия.

– Ну и что?

Гусейнов явно не понимал что к чему. Понятно, истязание пленных для него было обычной практикой, но только не для нас.

– Это происходило в тот момент, когда нужно организовывать оборону села, думать, принимать решение. Личный состав бродит где попало, много пьяных. Вот пришлось этим же шлангом и всыпать ему.

– Они хотели мня убить! – верещал сзади Модаев.

– Хотели бы – убили! – Сашка зло смотрел на предателя.

– Во время боя где ты был? – крикнул Гусейнов Модаеву. – Пропустите его сюда.

Охрана расступилась, пропуская Серегу.

– Как где? – не понял Серега. – На командном пункте батальона.

– Вместе с комбатом? – уточнил Гусейнов.

– Да, с ним, – подтвердил Серега.

– Понятно. А вы где были? – обращаясь уже к нам, спросил Гусь.

– Где и положено. В ротах, – я усмехнулся. – Рискуя своими жизнями добывали независимость для нового Азербайджана. В отличие от других. Тьфу!

– Теперь многое понятно. Вы, господа инструктора, свободны, а вас, начальник штаба, попрошу остаться. Всем, кроме охраны, освободить помещение. Позже придете, уберете труп.

Мы выходили последними, когда услышали звук двух хороших пощечин. Говорить ничего не стали, но, когда вышли из подвала на свет, то посмеялись от души.

66

Закурили. О том, что произошло в подвале, мигом узнал весь батальон. Возле штаба количество ополченцев увеличилось. Они о чем-то переговаривались, кивали на нас. Два человека подошли, молча, на виду у всех, пожали руки, и ушли, не говоря ни слова. Тоже неплохо. Но радоваться рано, они так же молча могут нас и расстрелять. Их менталитет нам не понять.

Вышел Гусейнов.

– То, что взяли село – молодцы. Ваша заслуга. Мне уже доложили про обходной маневр. Толково. Кто был с первой ротой?

– Я, – Сашка вышел вперед.

– Я награжу тебя и всех вас по заслугам, – Гусейнов был серьезен. – Не надумали, может, останетесь у меня?

– Не стоит еще раз это обсуждать. У вас своя свадьба, а у нас своя.

– Просьба только есть одна.

– Говори, все, что могу, сделаю. Только не отпущу.

– Мы это уже поняли, но поговорить надо с глазу на глаз, без лишних ушей.

– Говори!

– Так народу много.

– Ты про этих? – Гусейнов небрежно ткнул пальцем в охрану. – Это моя тень, а тени не говорят, все видят, слышат, но хоть режь, ни слова не вытянешь. Правда, иногда стреляют. Ну, так что вам надо? Женщин, наркотиков немного, чтобы снять напряжение? Со спиртным, как понимаю, проблем нет, так что надо?

– Не то все это, – начал я.

– Может, мальчиков? – Гусейнов брезгливо оттопырил нижнею губу.

– Да нет, сейчас расскажем. Богданова знаешь?

– Виктора, что ли? Знаю. С ним все в порядке? А то нет его с вами.

– Все в порядке. Тут другая проблема. С доктором, что прислали, с Аидой… Любовь у них.

– Хорошее дело. Она женщина порядочная, никто слова против не скажет, да и с муллой у вас из-за этого конфликты были. Ну, и что?

– Только никому говорить не надо. Аида беременна.

– Ай, да Виктор! Молодец! – Гусейнов хлопнул себя по ляжке от возбуждения. – Не ожидал я этого от него! Вот и присылай вам после этого врачей. Вы мне так всю медицинскую службу из строя выведете! – откровенно потешался он.

– Тихо! Услышат.

– Так чего надо?

– Отправить ее отсюда. Негоже бабам беременным воевать. Всякое может случиться, лучше не рисковать.

– Годится! Через неделю пришлю другого врача. Неделю потерпите. Но, – он поднял палец, – теперь это будет мужик! О, молодец Виктор! А вы еще оставаться не хотите! Еще год пройдет, так вы здесь сами женитесь, и палкой вас не выгонишь! Хорошие новости вы мне сегодня рассказали! И воевали хорошо. Рассказали мне это! Молодцы. А на Модаева не сердитесь. Бывает! Вам его не понять.

– Это точно – не поймем!

– Ага, бывает!

– Чего вы прицепились к этому пленному, один черт их всех расстреляют! Что вы такие большие глаза делаете? Всех расстреляют. Они также же делают с нашими. Поэтому не советую в плен попадать. Сначала всех пытают, потом пуля в затылок – и все. А вы вообще русские, христиане. Вроде как братья по вере. Вот вас и будут пытать, как первых христиан римляне мучили. Так что подумайте, прежде чем в плен сдаваться.

– Никто сдаваться не собирается.

– Ладно, с доктором решим. Через полчаса совещание. Приходите.

– Зачем? Вроде все порешили, сейчас пусть командование батальона руководит процессом. Мы мешать им не будем.

– Вы меня за идиота держите?

– Нам надо отвечать на этот вопрос?

– Понятно, – Гусь рассмеялся. – Смерти Модаеву желаете? – он внимательно посмотрел на нас.

– Чем быстрее – тем лучше.

– Ладно. Я здесь пробуду пару дней. Завтра увидим, как он справляется, если не получится – вы поможете. Договорились?

– Хорошо, только ночью надо самому посты проверить. Внезапно.

– Хорошая мысль.

67

Мы пошли в свой домик. Позвали Витьку и рассказали о происшедшем. Он обрадовался, побежал рассказал Аиде. Мы же сели писать сразу письма родным.

Много хотелось написать, но как-то не шли слова в голову. Большое не напишешь.

«Здравствуйте мои дорогие и любимые и любимые Ирина, ребеночек, родители, брат!» начал я. Потом вкратце попытался изложить все, что было. Опустил расстрел и пытки. Просто написал, что захватили в плен, служу инструктором, просил выйти на соответствующие структуры, чтобы помогли вырваться. С другой стороны я прекрасно отдавал себе отчет, что вряд ли кто-нибудь почешется из официальных лиц, чтобы вытащить нас. Россия, тут уж ничего не поделаешь, всегда государство было против простого человека.

Указал все телефоны отца, матери, брата, домашний адрес как связаться с ними. Конверта не было, поэтому просто сложил бумагу и завернул в целлофановый пакетик.

Первая возможность передать весточку на Родину. Посмотрим.

Прибежал Витька, он был радостен. Аида хоть и сопротивлялась, говорила, что не поедет к Витькиным родителям, но куда она денется! Потом пришел Мишка, он также сел писать письмо домой. Когда закончил, вкратце рассказал о совещании. Гусейнов выдрал как последнего кота Модаева, мулла пытался его защищать, но ему тоже досталось.

Потом оказалось, что оборону никто толком не оборудовал, просто ополченцы заняли все старые позиции армян, и на этом все закончилось. Всех пленных расстреляли. Каждому сделали по контрольному выстрелу в голову. Отдали тела местным, чтобы похоронили.

Мы сели за ужин, который растянулся до трех часов ночи. Все были в сборе. Охраны мы вообще не видели. И самое главное замаячила призрачная надежда свободы. И все благодаря Витьке. Мы даже подтрунивали над ним, не специально ли он все это сделал, чтобы передать письмо в Россию. Он лишь отчаянно матерился, но был счастлив и сиял как начищенный пятак.

Легли спать. Но выспаться не удалось, потому что через минут двадцать началась стрельба. Это была не обычная пальба часовых, а настоящая перестрелка.

Мы выскочили, запрыгнули на БМП и рванули вперед. Мной опять охватил азарт охотника. Вперед! Вперед! Личность опять раздвоилась. Кто-то осторожный, разумный, сидящий во мне спрашивал меня: «Зачем? Тебе это надо? Зачем? Это не твоя война!»

Но инстинкт древнего охотника проснулся, и он гнал меня вперед, туда, где разгорался бой. Из всего экипажа БМП у нас был лишь механик-водитель, остальные куда-то разбрелись. Поэтому Володя с Сашкой запрыгнули внутрь и готовили вооружение к бою. Мы же втроем, уцепившись в броню, вглядывались в темноту.

Бой уже перенесся с окраины вглубь села. Мы врезались в кучу того, что осталось от дома, резко затормозили, меня сбросило с брони. И тут же мы попали под огонь.

– Быстро с брони! – заорал я Виктору и Мишке.

– Откуда стреляют?

– Хрен его знает! Стреляй вперед, оттуда нападают. Потом разберемся. Мне все равно здесь никто не дорог!

Мы палили в темноту, нам тоже отвечали. Силы нападавших были неизвестны. Перестрелка была очаговая, но одно утешало, что сопротивление наше сломить не удалось, значит нападавших гораздо меньше, чем нас, может рота, может чуть больше – около двух рот.

Но на их стороне были два преимущества. Первое – это внезапность, а второе – они прекрасно знали село, чего нельзя было сказать про нас. И они знали, что наши ополченцы сядут в их окопы, свои рыть им было лень. Вот и получили, что заслуживали. А ведь предупреждали мы Гуся, ой предупреждали!

68

Все это в голове пронеслось, пока я стрелял в темноту. Сначала – лихорадочно, направо, налево, отгоняя страх, который комком стоял внизу живота, вызывая тошноту и перехватывая горло, сбивая дыхание, руки дрожали от волнения, по спине бежал пот, пот заливал глаза, мешая присмотреться, увидеть, охватить всю картину боя.

Постепенно мне удалось овладеть собой и осмотреться. Слева от меня Витька с Мишкой стреляли в темноту, матерясь, заглушая собственный страх. Значит, ничего. Они тоже боятся! Только кретины не боятся!

БМП поводя стволом, тявкала короткими очередями. Именно то, что рядом была бронетехника, придала мне уверенность.

Я перестал судорожно стрелять наобум в темноту. С трудом сглотнул слюну, горло все пересохло, в глазах прыгали, плавали какие-то геометрические фигуры. Начал высматривать цель.

Вот из подвала соседнего дома полыхнуло коротким огнем автоматной очереди, тут же загрохотало по броне. Ха! Попались! Я выцелил это окошко, и плавно нажал спуск. «Двадцать два». Короткая, в четыре патрона очередь ушла в сторону подвала.

Не знаю почему, но знал, что попал, точно так же, как знал это, когда стрелял по чердаку. Я вновь был пулей, знал, что и как она сделала. Я мог пойти в подвал, и знал где она находится, пройдя сквозь череп стрелка: отрикошетив от стены, она упала в угол.

Я физически ощущал, как она вошла в нос, потом, отразившись от кости, пошла вверх, в мозг, там, пробив маслянисто-вязкую массу, вышла рядом с макушкой человека. Смерть его была мгновенной, он ничего не почувствовал и не понял.

Справа от себя я даже не увидел, а почувствовал шевеление, тень, перекат влево и со спины, от бугра. Не целясь – очередь, стволом слева направо.

Грохот падения. Есть! Попал! Зацепил. Переворачиваюсь на живот, смотрю. Цель немного выше меня, неудобно, но и лезть туда не имею ни малейшего желания.

Жду еще секунд пятнадцать. Тишина. Патроны надо беречь. Что без толку палить. Просто пригибаясь к самой земле, короткими перебежками домчался до Виктора и Михаила. Упал рядом. Сердце вырывается из груди. Ноги дрожат. Как бы не обделаться!

Когда бежал, рядом со мной автоматная очередь взбила несколько фонтанчиков пыли. Мне стало страшно. Весь героизм, рассудок, куда-то пропали. Только выжить. Только сейчас я осознал до конца, понял кончиками волос, что мы на войне. Бля! Угораздило же меня вляпаться! Господи, помоги! Помогай же!

От короткой перебежки сердце колотилось, готово было выпрыгнуть из груди. Казалось, что пробежал не пятнадцать метров, а все десять километров!

Нахрен мне все это подвиги, лишь выкарабкаться! Идут на хрен все со своей войной! Домой! Только домой!

Пот заливает глаза горящей нефтью, кислотой выедает их. Зубы стучат друг о друга, произвольно стискиваясь, и раздавливая друг друга. Организм сам по себе живет, независимо от сознания. Страшно! Очень страшно!

Наши мужики стреляют в сторону противника. Я укладываюсь рядом с ними.

– Где они? – кричу я.

Говорить уже не могу. Просто не могу, все внутри трясется, вибрирует, голос срывается на крик, он тоже вибрирует от страха. Порой кажется, что я перестал дышать, просто забыл как это делается. Страх, волнение, раздавило меня.

– Смотри правее! – орет Витька, посылая короткую очередь в сторону противника.

– Где?! – я не вижу.

– Возле развалин дома, что справа! – тоже орет Мишка.

Глаза его азартно горят. Ему нравится, его терзает азарт боя. Мне не до этого. Ноги ватные, кажется, что я их не чувствую. Смотрю, куда они указывали. Вижу слабые вспышки от выстрелов.

Мишка меняет магазин. Отстегнул старый. Отбросил в сторону. Немного подернулся вверх, чтобы достать новый, как-то странно выгнулся и упал лицом вниз, в щебенку. Лежит и не шевелится. Мы с Виктором как-то сразу и не заметили, что с ним что-то не так.

69

Я тронул его плечо.

– Миша! Ты чего?

Мишка молчит, а тело как-то подозрительно расслаблено.

– Мишка, ты что? Эй, брось! – я тряс его. – Витя! Помоги!

Мы вдвоем перевернули обмякшее тело Миши на спину, сдернули вниз с насыпи. Пуля вошла в нижнюю челюсть, пробила горло, вышла сзади шеи, прошив ворот куртки.

Лицо Мишки выражало удивление. Глаза были открыты, голова запрокинута назад.

Витька бросился к нему на грудь. Стал слушать сердце. Не услышал, рванул куртку, майку, стал вновь слушать, не бьется ли сердце.

– Олег! Помогай! Его можно спасти! Делай искусственное дыхание! Нет, сначала бинтуй! Рви белье!

Я начал рвать майку на Мишке и, стараясь не перетянуть горло сильно, стал накладывать повязку. Зараженный энергией Виктора, бросился дуть Михаилу в рот, а Виктор начал делать массаж сердца. Я тут же почувствовал, как вдыхаемый мной воздух выходит через пробитое горло. Попытался зажать ему горло, чтобы воздух не выходил наружу, а прорывался в легкие.

– Сердце бьется или нет? – спросил я у Виктора, прервавшись.

– Нет. Но надо постараться. Давай его на БМП, и отвезем Аиде. Она спасет. Видел, как она вставила в горло трубочку парню, и тот выжил. Давай в десантный отсек и повезем. Мы его спасем! Мишка, сучий потрох! Слышишь, только не умирай, мы тебя спасем! Сейчас поедем к моей невесте, а потом погуляешь на моей свадьбе! Только живи! – Витька орал, пока мы тащили Мишу, из глаз у нас катились слезы.

– Сашка, Вовка! Помогите! – орал я сквозь слезы. – Помогите десантный отсек открыть! Мишку ранило!

Сашка свалился с брони и бросился открывать люк заднего отсека.

– Еш твою мать! Как так?!

– За магазином новым полез в подсумок, вверх дернулся. Вот и зацепило.

– Давай заноси, вот так, аккуратнее, вот сюда укладываем! – Сашка помогал внутри, сдернул внутреннее переговорное устройство и заорал: – Гони в медпункт, Мишку ранило!

Машина дернулась, развернулась и потряслась на ухабах, нас мотало, но мы держались, продолжали делать Мишке искусственное дыхание и массаж сердца. Александр держал голову Миши. Потом Саня включил освещение салона. Я увидел, что сам весь в Мишкиной крови. При каждом толчке в области сердца, что делал Виктор, кровь выходила из места ранения.

– Не боись, Михаил, мы тебя вытащим! Знаешь, у нас в десанте и не такое было, вытаскивали, ты главное нас слушай и не уходи. Чувствуешь, я твою голову держу, вот так я буду ее держать всегда. И ты будешь жить всегда, пока я тебе команду не дам, – Сашка плакал, и его слезы расплавленным свинцом капали мне на затылок, смешивались с горячим потом, и катились за шиворот.

– Только держись, умоляю тебя – держись. Сейчас приедем, немного осталось.

Минуты через три БМП резко остановилась, мы все полетели вперед, но люк уже открылся, Володя протягивал руки, чтобы принять Мишку.

Мгновенно мы вытащили его из люка и понесли, побежали к Аидиному медпункту. Витька орал на всю ночь:

– Аида! Бросай все! Домбровского ранило!

Через секунду дверь распахнулась, выбежала испуганная врач. Мы занесли тело в зал – это была импровизированная операционная. Там на табурете сидел раненый в руку ополченец. Повязка его набухла от крови.

Мы осторожно положили Мишу на стол. Стали рядом. Срывающимся голосом Виктор перечислил, что мы сделали, какую первую помощь оказали.

Аида склонилась над Михаилом. Размотала повязку на шее, посмотрела в глаза, еще что-то сделала. Потом подняла голову, покачала головой, потом села на табурет, закрыла руками лицо руками и заплакала.

Витька подскочил к ней, оторвал ладони от лица.

– Аидушка, милая, ну ты же можешь, я знаю, что можешь! Ну, постарайся! Укол в сердце сделай! Прошу тебя, любимая. Помоги! Умоляю тебя! Помоги! Ты все можешь! Вытащи его! Аида! Помоги!

Он целовал ее заплаканное лицо, ее руки, и сам плакал, встал на колени перед ней.

– Аидочка, девочка моя, помоги!

– Нет, Виктор! Поздно, он сразу умер! Я ничего не могу. Я не могу ему помочь! – она уже не говорила, она кричала.

Виктор отшатнулся от нее. Мы все стояли и смотрели на бездыханное тело Михаила. Никому не верилось, что он погиб. У него это был первый бой, и в первом же бою он погиб. Нелепо. Глупо. Страшно. Каждый из нас мог оказаться на его месте. Просто оказаться на линии полета пули. И все. И не более того.